В мыслях моих проходя по Вселенной, 10 страница

– Всё правильно, – согласился Беннет. – Только, ради Бога, будь осторожен, Вит.

Кажется, впервые мне послышалась в его голосе настоящая теплота.

– Я постараюсь, Уолт. Сам знаешь, я не герой.

– Будь осторожен, Вит, – повторил он, – будь осторожен!

9.

На следующий день я выехал рано утром, затемно. Дорога предстоя­ла дальняя, и на заправочной станции у Ланской я накачал в топливные кассеты столько водорода, сколько мог удержать поглотитель. На этот раз мне не хотелось пересекать центр города. Я двинулся на ручном уп­равлении через Полюстрово и Охту.

Мой путь пролегал по "собачьим" районам. В утренних ноябрьских су­мерках темнели мертвые, без единого огонька, прямоугольные коробки домов конца советской эпохи. Их, конечно, сносили, но медленно, ре­конструкция этих участков стоила дорого. Впрочем, кое-где посреди не­жилых кварталов сияли в подсветке новые особняки, окруженные посад­ками декоративных деревьев и обнесенные затейливыми оградами. Пред­полагалось, что такие усадьбы постепенно охватят исторический центр города сплошным кольцом. По выражению местных борзописцев, обслужи­вавших строительные компании, окружат его, "как лепестки цветка ча­шечку". Меня это не волновало. Я знал, что денег на подобный дворец у меня не будет, даже если я проживу еще тысячу лет.

Наконец, я свернул на Мурманское шоссе и увеличил скорость до сот­ни километров. Петроград остался позади. Уже рассвело, небо затягива­ла облачная пелена. Мороз был слабей, чем вчера, градусов пять-шесть, зато поднялся сильный ветер. Я видел, как черные ветви придорожных деревьев колышутся от его порывов.

Здесь, в области, дороги, конечно, не обогревались. Правда, их расчищали от снега и поливали антиобледенительной жидкостью, но всё равно попадались скользкие участки, на которых машину могло занести. Поэтому я приказал Антону помогать мне. Теперь мы вели "Цереру" вмес­те. Я управлял, а он следил за обстановкой и вмешивался время от вре­мени, усиливая сцепление колес, сбавляя скорость или изменяя радиус поворота (я ощущал это по сопротивлению руля).

По сторонам, за стеклами машины, летел назад черный зимний лес, тянулись покрытые снегом поля. Мелькали давно покинутые людьми посел­ки с повалившимися заборами и мертвыми, заколоченными домами. Порой появлялись признаки современной жизни: корпуса новых животноводчес­ких ферм, полупрозрачные павильоны парниковых хозяйств. Изредка воз­никала на холме дача какого-то богатого любителя сельского уединения – колонны, башенки. И снова плыли вокруг безлюдные пустоши, рябили от скорости на обочинах дикие перелески и болотный кустарник.

Время от времени по встречной полосе проносились к Петрограду ма­шины, чаще всего – тяжелые фургоны с молоком, овощами, парным мясом. Иногда и позади "Цереры" появлялись автомобили, катившие в одном на­правлении со мной. На всякий случай я велел Антону за ними наблюдать. Но, похоже, меня никто не преследовал: помаячив немного на шоссе, мои недолгие попутчики сворачивали куда-то на боковые ответвления.

Вообще, чем больше я отдалялся от Петрограда, тем меньше станови­лось на дороге машин, и встречных, и попутных. Я проскочил Лодейное Поле и Подпорожье, сонные маленькие городки. В обоих случаях у Антона срабатывала система опознавания, нас засекали посты дорожной полиции. К счастью, и у полканов моя "Церера" не вызвала большого интереса: определив ее номер, они сразу отключались, команды остановиться не последовало.

За Подпорожьем навстречу мне пронеслись два огромных грузовика с буквами "РЭМИ" на бортах, а потом шоссе в обе стороны окончательно опустело. По обочинам его теснился уж вовсе непролазный лес, скры­вавший, судя по карте на экране Антона, бесчисленные болота и озе­ра. Я ждал, когда появится нужный мне поворот, и наконец увидел его: влево от шоссе уходила широкая дорога с бетонным покрытием. Надпись на стреле указателя гласила: "Акционерное общество РЭМИ".

Свернув туда, я помчался по великолепной трассе, проложенной, как по линейке, сквозь чащобу, да к тому же обогреваемой. Сразу бросалось в глаза, что здешние хозяева – люди с размахом. Но удивляться этому пришлось недолго. Очень скоро дорога на фирму "РЭМИ" преподнесла еще более поразительный сюрприз. По правую сторону от нее лес внезапно оборвался. Там открылось свободное пространство, оказавшееся аэродро­мом. Я сбавил скорость, чтоб лучше его рассмотреть, и даже присвист­нул от изумления.

Аэродром был не закончен (кое-где застыла строительная техника). Он был пуст, безлюден и оттого еще сильнее поражал своими гигантскими размерами. Его бетонные полосы протянулись на много километров, тако­го простора я не видывал и в международных аэропортах. Но самым уди­вительным было то, что одна из полос в конце (или в начале?) изгиба­лась вверх, точно громадная лыжа, образуя бетонную горку высотой, по меньшей мере, в сотню метров. Что за чертовщина!

Аэродром уже остался позади, а я всё еще думал об этой странной горке, когда фирменное шоссе, по которому я ехал, тоже пошло на подъ­ем – приближался мост через Свирь. Я ожидал, что он будет большим, но он оказался просто циклопическим, его арка вознеслась так высоко, что под ней свободно могли проходить крупные суда. И с вершины моста мне открылся захватывающий вид: черно-белое пространство зимних лесов, покрывших землю до самого горизонта, рассекала мощная Свирь, такая же полноводная, как Нева, и еще не схваченная льдом. Впереди, на правом берегу, за мостом, раскинулись заводские корпуса. Я заметил бетонные купола УТС-электростанции, коробки цехов, переплетения наземных тру­бопроводов, газгольдеры. Немного ниже по течению тянулись сооружения порта с башенными кранами, там застыли у причальных стенок два боль­ших корабля. А выше по течению, в стороне от завода, пестрели наряд­ные, разноцветные дома жилого поселка. Похоже, эти ребята совсем не­плохо устроились в своей глуши.

Дорога после моста сама привела меня к правлению фирмы "РЭМИ" – скромному серебристому кубу высотой не больше десяти-двенадцати эта­жей. С трех сторон здание опоясывал крытый ангар, служивший автосто­янкой. Не успел я затормозить у его ворот, как рядом с моей "Церерой" возник служащий фирмы. Он выбежал в легком комбинезоне, морщился и поеживался от порывов холодного ветра:

– Чем я могу вам помочь, господин?..

– Фомин. Виталий Фомин. Служба информации и расследований ООН.

– У-у! – воскликнул парень.

Было непонятно, означало это "у-у!" восхищение моей персоной или просто вырвалось от холода. Но в любом случае такая непосредствен­ность мне понравилась.

– Я хотел бы встретиться с начальником отдела по связям с общест­венностью.

Парень кивнул, поморщился и сделал нетерпеливый жест: мол, двигай за мной, поговорим в тепле. Я въехал вслед за ним в ангар.

– Видите лифт? – спросил он, когда я выбрался из машины. – Подни­митесь на седьмой этаж, влево по коридору, семьсот двадцать девятый кабинет. А я пока про вас сообщу.

Да, нравы здесь, в отличие от "ДИГО", были куда проще. В воздухе совсем не чувствовалось страха. Никто, кажется, вообще не собирался проверять мою идентификацию.

Парень выполнил обещание, в номере 729 меня ждали. Только я подо­шел к этой двери, как она, щелкнув, открылась. Я думал, что вначале увижу приемную, но попал сразу в небольшой кабинет, где находилась одна-единственная женщина, явно не секретарша. У нее над головой ви­сел портрет какого-то седобородого старика в очках.

Женщина встала за своим столом, приветливо улыбнулась:

– Проходите, господин Фомин, садитесь. Я – начальник здешнего ОСО, меня зовут Елена Александровна. Что вы на меня так смотрите? Ожидали увидеть в этом кресле мужчину? Вы, случайно, не мужской шовинист?

– Скорее наоборот, – ответил я.

Мой комплимент вышел неуклюжим, но женщина в самом деле была хо­рошенькая: высокая, стройная, с тонкими, нежными чертами смуглого ли­ца. Ее коротко остриженные волосы, темные и блестящие, были уложены в задорную мальчишескую прическу. И самым удивительным для ее облика брюнетки были яркие голубые, вернее, синие глаза, опушенные черными ресницами. Я жалел, что не мог увидеть ее ноги, скрытые столом.

– Ну садитесь, наконец, господин представитель ООН! – засмеялась Елена Александровна. – Или мы будем разговаривать стоя?

Она, похоже, заметила мое волнение.

"Дурак, старый кобель!" – мысленно обругал я себя, опускаясь в кресло. Пусть даже "старый" в переносном смысле, пусть генная меди­цина всех уравняла, как говорила незабвенная Фридди, но приходить в мальчишеское смятение при виде симпатичной женщины битому мужику всё равно несолидно.

– Мы польщены вниманием столь высокой организации, – сказала Еле­на Александровна. – Правда, не совсем понимаем, чем его заслужили. Так что вы хотите узнать?

"Ваш календарный возраст", – чуть было не ответил я, но, конечно, сдержался и начал разговор по плану, продуманному в дороге:

– Одна из обязанностей нашей Службы – наблюдение за тенденциями в экономике. Сейчас российские фирмы, производители лантаноидов, не ис­пользуют их дальше сами, а поставляют другим корпорациям, прежде все­го западным, которые выпускают сплавы-поглотители для топливных кас­сет.

Елена (про себя я сразу стал называть ее по имени) слушала с под­черкнутым вниманием, хотя мне всё время казалось, что в ее синих гла­зах потаенно светится ирония.

– Нас интересует, – продолжал я, – нет ли у вас намерений расши­рить диапазон, самим производить не только лантаноиды, но и готовые поглотители, как, скажем, "Дженерал адсорбик эллойс"? Если это ком­мерческая тайна, можете не отвечать! Наша Служба работает открытыми методами, и мы используем только ту информацию, которую нам дают доб­ровольно.

Елена пожала плечами:

– Самим производить сплавы? Но это другая отрасль. Надо строить новые заводы, привлекать огромные инвестиции. Нет, у нас никогда не было таких планов. Мы достаточно зарабатываем на одних лантаноидах.

– Достаточно?! Разве целью бизнеса не является неограниченное уве­личение прибыли?

Елена улыбнулась:

– Безграничное расширение ведет к хаосу. Мы предпочитаем целена­правленный рост.

Улыбка у нее была очаровательная, хотя придирчивым взглядом и мож­но было отметить, что зубы немного крупноваты для тонкого лица. Во­обще, ее нельзя было назвать безупречно красивой. Пожалуй, через мои руки за долгую жизнь прошло немало женщин с более эффектной внешнос­тью. Отчего же сейчас, перед ней, я чувствовал себя скованным? Отчего томился, сознавая, как она желанна для меня и как недосягаема?

Я с усилием заставлял себя продолжать разговор по плану:

– А нет ли у вас, в таком случае, намерений объединиться с ка­кой-нибудь родственной фирмой, выпускающей лантаноиды? Например, с "ДИГО"? Вы ведь уже сотрудничаете с ней?

Удивление Елены казалось вполне искренним:

– Сотрудничество с "ДИГО"? Откуда вы это взяли?

– Наша Служба наблюдает и за всевозможными катастрофами. Помните, в начале месяца нашумела история с автомобилем, рухнувшим в Неву? Двое погибших были работниками "ДИГО", и я совершенно случайно узнал, что они в тот вечер возвращались от вас.

На лице Елены отразилась печаль:

– Да, да, припоминаю. Ужасный случай! Мы не сотрудничаем с "ДИГО", но погибшие в тот день, действительно, приезжали к нам. Я с ними не встречалась, только слышала, что они хотели договориться о совместном выполнении какого-то заказа, и дело ничем не кончилось. Если хотите, для вас я могу выяснить подробности. – Она даже потянулась к компью­теру.

– Не надо, благодарю!

Увы, мне стало ясно, что эта симпатичная женщина лжет. Точно так же, как раньше лгал пакостный господин Чуборь. Вернее, не точно так же. Самым главным и было то, что они лгали о погибших по-разному. Катастрофа у Речного вокзала явно скрывала тайну, опасную для обе­их фирм, но сговора между ними при этом не существовало. Для такого бестолкового детектива, как я, головоломка начинала казаться непо­сильной.

Тревожил меня почему-то и портрет загадочного старика, исполнен­ный в классической манере – масляными красками на холсте. Беседуя с Еленой, я время от времени на него посматривал. Подписи на раме не было. Строгое лицо, седая борода, пристальный взгляд сквозь стекла старинных очков в тонкой оправе казались знакомыми, но я никак не мог вспомнить, кто это. Можно было спросить у Елены, однако что-то меня останавливало.

В российских государственных учреждениях обязательны два портре­та – Петра Великого и действующего президента. В частной фирме или в общественной организации каждый волен прилепить на стену кого захо­чет, но, судя по репортажам, в большинстве офисов красуется тот же патриотический набор. А вот лет тридцать-сорок назад, когда полити­ческие страсти еще были погорячее, а сам я был пообщительней и любо­пытней, мне приходилось видеть настоящую экзотику. Я видел портреты Николая Второго у монархистов, портреты Ленина и Троцкого у коммунис­тов, портреты Сталина у сталинистов, портреты Глебовицкого у держав­ников. Даже портреты Толстого у толстовцев. Кстати, старик над голо­вой Елены был похож на Толстого. Может быть, он? Да нет, не он. Тол­стой на портретах всегда без очков. Но, в любом случае, этот седобо­родый, сверливший меня взглядом из своего двадцатого, а то и девят­надцатого века, попал сюда не случайно. Он символизировал нечто важ­ное для компании "РЭМИ", и если бы только я мог разгадать, что имен­но, в моем расследовании появился бы ориентир.

Елена, похоже, заметила, что я посматриваю на портрет, и ждала во­просов. Но я предпочел спросить о другом:

– По дороге сюда я видел строительство аэродрома. Надо же, кто-то создает новые аэродромы в то время, как воздушные перевозки везде со­кращаются! Это, случайно, не ваш объект?

– Конечно.

– Однако у вас и размах! Самый крупный международный аэропорт, в котором я бывал по пути в африканские протектораты – (всё-таки не смог удержаться, щегольнул своей бывалостью) – французский "Блерио". Его летное поле в сравнении с вашим кажется детской площадкой.

Елена улыбнулась:

– Не надо преувеличивать. Хотя, разумеется, здесь мы не пожалели средств. Это нужно для ускорения оборотов. Мы – фирма динамичная, конкурентов побеждаем своей оперативностью. Водный, автомобильный, железнодорожный транспорт для нас слишком медлительны. Мы хотим до­ставлять руду из Сибири по воздуху и готовую продукцию тоже отправ­лять самолетами.

Нетрудно было догадаться, что Елена опять лжет, но лгала она с та­кой очаровательной улыбкой, синие глаза ее смотрели на меня с такой теплотой, что я нисколько не злился. Больше того – любовался ею. И вдруг я понял, отчего меня к ней так влечет: она, без сомнения, была очень умна.

До сих пор я считал глупость неотъемлемым женским качеством. Все долгие и недолгие подруги, промелькнувшие в моей жизни, были откро­венно глупы и различались только степенью капризности, да сексуаль­ным темпераментом. Даже Марина, – единственная, кого я любил, – при всей своей ядовитой хитрости была, в сущности, примитивна. Возможно, до сих пор мне просто не везло, но с Еленой я, пожалуй, впервые ощу­тил, какой магической, притягательной силой является для мужчины жен­ский ум. Тот, кто пустил в оборот утверждение, будто ум женщины вре­ден для любовных отношений, ибо служит помехой в постели, ничего не понимал не только в любви, но и в сексе.

Дальнейший разговор с Еленой о делах становился бесполезным. Все мои попытки выудить хоть какую-то информацию она легко парировала своей очаровательной ложью. Я сознавал, что моя миссия в "РЭМИ" за­кончена, мне остается лишь с достоинством уйти, но не было сил отор­ваться от притяжения этой женщины.

– Вас что-нибудь еще интересует? – спросила она.

– Да нет, пожалуй, мои вопросы исчерпаны.

– Кажется, я вам не слишком помогла?

– Ничего, – ответил я, – как-нибудь отчитаюсь перед нью-йоркским начальством.

Повисла напряженная секундная пауза, надо было прощаться. В этот миг наши взгляды встретились, и, хотя она сразу опустила глаза, я успел заметить в них огонек любопытства. Оказывается, я тоже был для нее интересен! Разумеется, не в качестве представителя ООН (понима­ла же она, что я всего-навсего мелкий информатор). Нет, я прочитал в ее глазах тот самый, искренний интерес женщины к мужчине.

Черт возьми, я вырос в собственном мнении! Я готов был вернуться к прежнему высокомерию (самая умная женщина всё равно не преодолеет ес­тественную женскую слабость). Но как раз бахвальство следовало в себе подавить. Елена действительно волновала меня. Она действительно каза­лась необыкновенной. И начинать с ней игру надо было с предельной ос­торожностью. Хотя рискнуть, конечно, стоило.

– Разве только последняя просьба, – сказал я. – Не сочтите за на­зойливость...

– Да, слушаю, – благосклонно откликнулась Елена.

– Я три часа провел за рулем, добираясь к вам. Сейчас мне предсто­ит обратная дорога. Подкрепите бедного путника хотя бы чашечкой кофе.

Она улыбнулась:

– Ну, конечно! Сейчас принесу. – Поднялась и вышла из кабинета. Ноги ее мне увидеть не удалось, она была в брючном костюме, но я успел украдкой, сзади, оценить ее фигуру и походку. Бедра у нее бы­ли по-девичьи узковаты, двигалась она легко, стремительно и собранно. Так ходят вполне уверенные в себе, довольные собой люди. И эта полу­богиня сама, с готовностью отправилась выполнять мою просьбу, хоть, конечно, могла бы просто вызвать секретаршу!

Через несколько минут она вернулась и поставила на стол небольшой поднос: кофейник, две чашки, тарелка с бутербродами. Я непроизвольно дотронулся до этого подноса чуть раньше, чем Елена успела его отпус­тить, и мне показалось, что прикосновение с двух сторон к листу пла­стика на долю секунды соединило нас возбуждающим током. Есть нечто глубоко интимное в действиях женщины, приносящей мужчине еду. Нечто проистекающее из самой сути обоих полов, из вечности.

– Угощайтесь, господин представитель ООН! – засмеялась она. – Что, хлопотная работенка, приходится много разъезжать?

– Иногда случается. Вы ведь тоже не сидите безвылазно в этом мед­вежьем углу?

– Конечно. Я часто бываю в Петрограде.

– К сожалению, до сих пор я вас там не встречал.

– Что вы хотите сказать? – прищурилась Елена.

– Только то, что был бы рад вас снова увидеть.

В ее синих глазах я видел насмешку и поощрение. Пока она не отка­зывалась от игры:

– Мной так интересуется ООН?

– Нет, просто ОН.

Елена чуть нахмурилась, в голосе ее зазвучало высокомерие (однако без раздражения):

– Вы слишком вольно выходите за рамки служебных обязанностей. Вам не приходит в голову, что я могу быть замужем?

– О, простите, если так! Нам, холостякам, всегда кажется, что все вокруг свободны.

Упоминание о собственном холостом состоянии – обязательный элемент игры. Обычно это сразу смягчает женщину. С Еленой вышло иначе.

– Но ведь вы были женаты? – строго спросила она.

– Увы, два раза.

– Четыре! – вдруг сказала Елена и расхохоталась.

Я тоже рассмеялся:

– Откуда вы знаете?

Она всё не могла успокоиться, даже раскачивалась от смеха и гово­рила с трудом:

– Пока мы с вами беседовали об экономике, наши ребята прочесали Интернет... Когда я вышла за кофе, мне показали справку... Архивы по­лиции, где вы служили, закрыты для доступа, но архивы мэрии откры­ты... Браки, разводы... Вы лгун, вы невозможный человек, господин Фо­мин!

– Виталий.

– И что вы скажете в свое оправдание, Виталий?

– Только одно: когда вы спокойны, вы просто красивы, а когда сме­етесь, вы прекрасны.

Она посерьезнела (чуть притворно):

– Чего же вы хотите?

– Всего две вещи: номер вашего "карманника" и надежду на встречу.

Со снисходительной усмешкой она продиктовала номер и добавила:

– Только учтите: я ничего не обещаю!.. Чему вы улыбаетесь?

– От вас я ожидал иного завершения. Большинство женщин после того, как называют номер, произносят именно эту фразу, слово в слово.

– Ну так и ступайте к своему большинству!

– Не могу, – печально признался я. – С той минуты, как я вас уви­дел, все остальные женщины для меня не существуют.

– Убирайтесь вон! – закричала Елена.

Проезжая на обратном пути мимо строящегося аэродрома, я сбавил скорость, чтобы еще раз его осмотреть. Значит, сюда должны садиться самолеты с рудой из Сибири? В жизни не слыхал, чтобы руду, пусть са­мую обогащенную, концентрат, возили не кораблями, не поездами, а са­молетами. Тем более, в наше время, когда воздушные перевозки считают­ся опасными и страховые тарифы на них разорительны. Однако, главное заключалось даже не в этом. Главной загадкой была горка в начале са­мой длинной полосы.

И вдруг я вспомнил, что где-то уже читал о подобных горках. Ну ко­нечно, читал: в старых дедовых книгах. В книгах по истории авиации!.. Мне стало немного жутковато. Я впервые понял, что имел в виду Беннет, когда говорил: некоторые факты выглядят полным бредом. Хотя проплы­вавшая слева от моей "Цереры" многокилометровая бетонная полоса, за­гнутая как гигантская лыжа, явно была реальностью.

Я велел Антону провести поиск в Интернете. Он выдал ответ через несколько минут. Всё подтвердилось, память меня не подвела. В тридца­тых-сороковых годах прошлого века такие горки строили для того, чтобы облегчить взлет, – не посадку, а именно взлет! – сверхтяжелых, пере­груженных самолетов. Скатываясь вниз, они быстрее набирали скорость для отрыва. А потом, в годы Второй Мировой войны, додумались приме­нить для этих целей подвесные ракетные ускорители.

Ясности эта информация не прибавила, напротив, всё только запуты­валось. Я мог еще понять, почему специалисты из "РЭМИ" выбрали горку и не захотели связываться с ускорителями: взлет великана – вроде по­луторатысячетонного "Боинга-Карго" – с ракетными подвесками, чего до­брого, вызвал бы панику даже в малолюдной и сонной Петроградской об­ласти. Грохот разнесся бы на десятки километров, а сполохи были бы видны еще дальше. Скорей всего, здесь я правильно угадал ход мыслей этих мудрецов. Но самое главное осталось для меня недоступным. Я ни­как не мог представить, чем собираются они так перегружать свои само­леты, чтобы те оказались не в состоянии подняться на собственных дви­гателях и для них вообще требовались хоть горки, хоть ускорители?!

Добавки лантаноидов многократно повышают адсорбцию водорода, но содержание этих добавок в сплавах-поглотителях совсем невелико. И ог­ромные заводы, на которых получают редкоземельные элементы, дают – в весовом исчислении – не так уж много продукции: сотни тонн в год, са­мое большее – несколько тысяч. В год! Всё, что произведет фирма "РЭ­МИ" за неделю, без труда поднимет в воздух средний транспортник. Для того же, чтобы набить с перегрузкой такую махину, как "Боинг-Карго", нашим труженикам придется копить готовые слитки несколько месяцев.

Но это выглядело уже полным абсурдом: сваливать продукцию на скла­де, оттягивать поставки по контрактам – и ради чего? Ради бешеных страховых выплат за рискованные взлеты и неприятностей с воздушной инспекцией?

И еще. Для строительства такого циклопического аэродрома, конечно, требовалось разрешение не только местных, но и самых высоких москов­ских властей. В прессе, в том числе в правительственных сообщениях, должен был остаться след. Нашим петроградским журналистам, изнывающим от скуки, сам Бог велел накинуться на подобное событие. Наконец, его не могли обойти вниманием западные средства информации, ведь такое чудо света видно с любого спутника. Нет, в Интернет не попало об этом ни единого слова. А на картах области многокилометровое бетонное по­ле обозначалось, оказывается, условным значком "служебный аэропорт, строящийся" (я этот скромный значок прежде и не заметил), как будто речь шла о заурядной посадочной площадке для вертолетов и легких са­молетов.

Меня окружали сплошные загадки, а вернее – окружала сплошная ложь. Мне лгали все. Лгал скользкий господин Чуборь, изображавший сонное равнодушие, пока под днищем моей машины устанавливали "жучка". Лга­ли на фирме "РЭМИ", инсценируя беззаботную открытость. Лгала Елена, источавшая любезности по поводу моего визита и морочившая мне голову сказками о воздушных перевозках руды, в то время как в соседней ком­нате ее сотрудники копались в моем прошлом.

Даже Елена... Она мне нравилась, меня влекло к ней. Сейчас самому неловко было вспоминать, как я уже раздулся было от возбуждения, ко­гда она принесла мне кофе. Но здесь я ничего не мог с собой поделать. Меня волновали ее обаяние и несомненный ум. Однако я отчетливо пони­мал, что она – мой противник. Возможно, самый сильный и самый изо­щренный из всех. И, как бы ни были ничтожны мои шансы добиться любви этой великолепной женщины, шансов переиграть ее в ходе расследования было еще меньше.

Мой начальник Беннет ожидал рапортов об успехе. Ожидала в его лице вся наша спецслужба, и более того – Организация Объединенных Наций. Ожидали от меня. А я по-прежнему ничего не понимал в происходящем.

В таких раздумьях я проскочил Подпорожье и Лодейное Поле. Моя "Це­рера" летела по пустынной дороге. С обеих сторон тянулся редкий зим­ний лес. Если какие-то следы былой человеческой деятельности здесь и сохранились, сейчас они были скрыты под снегом. Наверное, так выгля­дели эти места и пятьсот, и тысячу лет назад.

Впереди на встречной полосе возникла мчавшаяся со стороны Петро­града машина, промелькнула черной молнией, исчезла позади. Я и вни­мания на нее не обратил бы, если бы в тот миг, когда мы с ней разми­нулись, у Антона не прозвенела система опознавания: кто-то определил номер моей "Цереры". Что за фокусы? Когда меня проверяли посты до­рожной полиции, я не беспокоился, но внезапная проверка здесь, на пу­стынном шоссе, меня слегка озадачила.

– Антон, – спросил я, – кто нами интересуется? Полицейские?

– Частная машина, – ответил он, – "Тритон", восемьдесят четвертого года. Я тоже могу установить их номер.

– Не надо, – отказался я.

Конечно, мой Антон мог отплатить хулиганам той же монетой: система опознавания входит в комплект любого автонавигатора и закон не запре­щает частному лицу определять номера встречных машин. Другое дело, что такая проверка, по правилам этикета, считается верхом бестактно­сти, попросту хамством.

– Они затормозили! – вдруг сообщил Антон. – Разворачиваются!

И я увидел на экране заднего вида, как большой, приземистый лиму­зин – не черный, а темно-зеленый – переваливает через разделительный газон на нашу полосу, потом берет разгон и начинает догонять мою "Це­реру". Всё это выглядело сценкой из фильма в духе тех бандитских бое­виков, что пачками снимали в начале века, а в стиле ретро иногда сни­мают и сейчас.

Я не прибавил скорость. В первые секунды, как ни странно, я даже не почувствовал настоящей тревоги. Мысли мои текли самым дурацким об­разом. Сперва мне вспомнилось, сколько боевиков я пересмотрел по те­левидению мальчишкой, когда диктатура ПНВ любила напоминать, от како­го кошмара нас избавила. Потом я стал размышлять о том, что Тритон – юноша с рыбьим хвостом вместо ног – был сыном бога морей Нептуна-По­сейдона, а название автомобиля происходит от огромного спутника пла­неты Нептун, и потерял еще немного драгоценного времени, пытаясь при­помнить, самая ли это крупная луна в Солнечной системе. И наконец, когда широченный, темно-зеленый и приплюснуто-скользкий "Тритон", настигая меня, заполнил весь экран и обозначился в боковом зеркальце, когда я уже забеспокоился и подумал о сигнале бедствия, меня вдруг совсем нелепо сковала мысль о Елене. Что-то вроде того, что, если я собираюсь завоевать такую женщину, то мне не к лицу впадать в панику. Как будто она могла меня видеть!

И я промешкал последние мгновения. А когда "Тритон" поравнялся со мной и с явной угрозой стал подрезать мою "Цереру", прижимая к обочи­не, когда я всё-таки всполошился и почти инстинктивно ткнул пальцем в красную кнопку, Антон бесстрастно сообщил мне, что сигнал бедствия не проходит.

– Как не проходит?!

– Заглушается направленным лучом, – отозвался Антон. И уточнил: – Источник – в соседней машине.

Черт возьми, об этом нетрудно было догадаться и без него! Рассуд­ком я уже понимал: случилось именно то, чего я боялся, я угодил в ло­вушку, возможно, очень опасную. Но страх еще смешивался с ощущением нереальности, словно всё происходило во сне. Глушение, даже локаль­ное, аварийной частоты, на которую настроены приемники дорожной поли­ции и службы спасения – это же не баловство и не хулиганство, а уго­ловное преступление. Такого просто не могло быть!

Но это было. Наяву. Массивный, темный, зелено-глянцевый "Тритон" снова и снова накатывался сбоку на мою машину и сбавлял скорость, за­ставляя меня тормозить. Сквозь его тонированные стекла, подобные чер­ным зеркалам, я не мог разглядеть, кто меня преследует. Они, в свою очередь, не могли увидеть мою физиономию за окнами "Цереры", но, по­хоже, не сомневались, что в ней сидит именно тот, кто им понадобился.

Наконец, я вынужден был остановиться. "Тритон", чуть выскочив впе­ред, взвизгнул тормозами и встал наискось, закрывая мне дальнейший путь. Дорога в обе стороны по-прежнему была мертвенно пуста – ни лю­дей, ни машин. Короткий, пасмурный ноябрьский день вскоре должен был смениться сумерками, но пока еще было достаточно светло.

Дата добавления: 2015-09-29