В мыслях моих проходя по Вселенной, 5 страница

Из крупных европейских наций удачнее всех преодолели этот перевал англичане: энергия их демографического перехода израсходовалась на покорение всемирной империи (так же, как у американцев – на освоение громадных просторов собственной страны). А демографический переход в остальной Европе, такой небольшой и самой развитой части планеты, стоил человечеству в двадцатом веке двух мировых войн, прошел через кровавое буйство нацистского и сталинского режимов, унес свыше ста миллионов жизней!

Почему самые страшные примеры дали Германия и Россия? Да потому, что самая высокая рождаемость в начале минувшего века распирала как раз эти две страны. Немецкие идеологи вопили тогда о завоевании жиз­ненного пространства за счет соседей. Русские мыслители, радуясь бур­ному умножению своего народа, надеялись, что он и без войны добьется мирового первенства.

В безумном пожаре последовавших десятилетий немцы, действительно, пытались покорять и уничтожать другие народы, теряя при этом миллионы солдат на фронтах, а у себя дома – целые города, которые под бомбеж­ками обращались в пепел вместе с населением. Русские же, вдобавок к внешним войнам, с невиданным размахом истребляли сами себя – в рево­люциях, в гражданской войне, в коллективизации и терроре... К середи­не века обе страны прошли свой демографический переход.

А к концу двадцатого века демографический переход завершили все страны "золотого миллиарда", в том числе Япония, прошедшая через мно­жество агрессивных войн, внутренних мятежей и военных путчей, раз­громленная во Второй Мировой, получившая для окончательного успокое­ния два атомных удара, и увеличившая за сто лет, несмотря на все по­тери, свое население в три раза – с сорока до ста двадцати миллионов.

Во всех странах, завершивших переход, упала рождаемость, стало меньше молодежи, больше людей среднего и пожилого возраста. Числен­ность населения стабилизировалась, даже начала сокращаться. Все эти государства были демократическими, с высоким уровнем жизни, и двига­лись вровень друг с другом по пути научно-технического прогресса. А наша несчастная Россия, не вошедшая в "золотой миллиард", осталась после безумств минувшего века с таким переизбытком стариков, таким ничтожным количеством молодежи и такой мизерной рождаемостью, что по­просту вымирала.

Но в то время, когда бесился, а затем успокаивался Запад, с ко­торым сплелась и судьба дальневосточных Японии, Кореи, Тайваня, в де­мографический переход втягивался мировой афро-азиатский Юг. Вот те­перь-то грянул настоящий взрыв, подобный цепной реакции! В 1930-м го­ду на Земле жили два миллиарда человек, в 1965-м – три с половиной, в 2000-м – шесть, в 2030-м – свыше девяти миллиардов.

Как ни удивительно, политики и мыслители Запада, напуганные этой лавиной, боялись поначалу вовсе не того, чего следовало бояться. Боя­лись перенаселения, нехватки ресурсов, голода. Но, при минимальном согласии между народами, продовольствия на Земле хватило бы и на де­сятки миллиардов жителей. Научно-технический прогресс делал свое де­ло. Уже к концу двадцатого века западная наука совершила "зеленую ре­волюцию": создав высокоурожайные злаки и эффективные удобрения, из­гнала призрак голодной смерти из самых густонаселенных регионов Юга. Вот только благодарности спасителям от спасенных не последовало и спокойствия на планете не прибавилось. Напротив: ударная волна полу­чившего подпитку демографического взрыва покатилась по всем континен­там. И огненным ядром этой вспышки был стремительно разраставшийся исламский мир.

Сам по себе ислам, разумеется, ничем не хуже и не лучше любой дру­гой традиционной религии. Неистовые волны террора, взметнувшиеся под исламскими зелеными знаменами, были следствием демографического пере­хода и порождаемого им безумного стремления к экспансии. Ярость тер­рористов, которые взрывали бомбы в наших городах, ярость афганских талибов, которые, заучив несколько сур Корана, решили, что достигли вершин познания и получили право уничтожать всех, кто не признает в этих сурах высшей мудрости, ярость фанатиков-смертников, таранивших самолетами нью-йоркские небоскребы, ярость алжирских фундаменталис­тов, которые, не сумев захватить власть в стране, начали бессмысленно истреблять десятки тысяч своих же соплеменников, – одного происхожде­ния.

– В том, что дело не в исламе, – говорил дед, – легко убедиться. Достаточно вспомнить, что русские, немцы, японцы в эпоху собственного демографического перехода безумствовали почище любой "Аль Каиды". Или вот, показывают, как в джунглях Африки воюют меж собою местные госу­дарства и племена. Редко показывают, остальному человечеству сейчас не до них. А они уже десятки лет сражаются, миллионы людей перебили. Почему убивают друг друга? И почему при этом на окружающих не кидают­ся? Всё потому же. Успели ребятки приобщиться к научно-техническому прогрессу настолько, что начался и у них демографический взрыв. Да, слава Богу, еще не настолько, чтобы им на весь мир обрушиться...

– Дед, погоди! – сказал я. – Что получается? Так, как ты говоришь, выходит: все не виноваты.

– Кто не виноват?

– Да все! И Гитлер, и Сталин, и шейхи нынешние, и террористы. Если уж покатил этот переход, безумная стихия поднялась, так пока народы не перебесятся, друг друга и сами себя не обескровят, хорошего всё равно не жди.

– Что-о?! – закричал дед. – Как не виноваты! А живых людей можно убивать?!.. Не виноваты! – его трясло. – Виноваты, нелюди проклятые!

И, успокоившись немного, продолжал:

– Нет плохих народов и нет плохих религий, но есть эпохи безумия, эпохи преступлений. И есть то, что, как говорят политики, хуже пре­ступлений: это – ошибки. В чем ошиблись идеологи террора, те, кого мы с тобой называем шейхами? В том, что они, с их мистическим сознанием, не понимали сущности научно-технического прогресса, а значит, и сущ­ности западного мира, которому бросили вызов. Да, научный прогресс дает бурные, порою как бы неожиданные всходы, но, в действительнос­ти, его ростки пробиваются к свету долгими десятилетиями. И только тот, кто сможет проследить за их до времени скрытым развитием, сумеет предвидеть будущий ход мировых событий.

Шейхам казалось, что они навсегда сковали Запад цепями нефтяной зависимости. Но еще в годы Второй Мировой войны в блокадном Ленингра­де сотни автомобильных моторов, снятых с обычных грузовиков, работа­ли на водородном топливе. Эти моторы вращали лебедки, поднимавшие и опускавшие на тросах аэростаты воздушного заграждения. Бензина для них в осажденном городе не хватало, а водород – брали из тех же аэро­статов.

И после той войны во многих странах появлялись экспериментальные автомобили, ездившие на водороде. Они не могли получить большого рас­пространения из-за того, что водород приходилось хранить в тяжелых баллонах, а при утечках он создавал взрывоопасную смесь с воздухом, но эти машины были предвестниками будущего.

Незадолго до распада Советского Союза под Москвой даже летал на водороде пассажирский самолет, переделанный из обычного реактивного лайнера. На нем тоже стояли баллоны, хотя к тому времени уже открыли свойство некоторых сплавов поглощать огромные количества водорода, а затем – постепенно отдавать работающему двигателю.

И еще с середины прошлого века во всех развитых странах ученые би­лись над управляемым термоядерным синтезом. Поиски шли медленно, с тяжкими неудачами. Но тот, кто задумывался, понимал: прорыв неизбе­жен, и как только он произойдет, мир получит дешевую термоядерную электроэнергию вместе с безграничным количеством водорода. Нефтяные цепи лопнут, а массы нефтедолларов, накопленных шейхами, станут для экономики Запада вредным балластом.

Однако главной, катастрофической ошибкой всех шейхов было презре­ние к Западу, который казался им нерешительным и слабым противником. Их расчеты при подготовке терактов всегда строились на том, что Запад не ответит им тем же. Не станет взрывать бомбы на улицах мусульман­ских городов, не станет угонять самолеты, захватывать и расстреливать заложников. Собственная беспредельная жестокость представлялась мань­якам, вроде бен Ладена, смелостью и силой, а западная скованность нормами закона и морали – бессилием и трусостью.

Шейхов воодушевляли неудачи западных союзников в военных операциях против них. Союзники, прежде всего американцы, в самом деле, поначалу вели себя нелепо. Им казалось: стоит оккупировать страну, вроде Афга­нистана или Ирака, установить в ней под своим контролем демократиче­ское правительство, вложить в восстановление экономики определенную сумму долларов, – и всё пойдет на лад, как после Второй Мировой в Германии или Японии. А когда в ответ пламя террора и партизанских войн разгоралось еще сильнее, стратеги из Пентагона и Госдепартамента терялись: неужто воинствующий исламизм страшнее германского нацизма и японского милитаризма?!

Однако шейхи ликовали зря. Западные аналитические центры, исследуя свои провалы, не могли не прийти к очевидным, далеко идущим выводам. Германию и Японию удалось повернуть в русло буржуазной демократии по­тому, что победу над ними Запад одержал в результате войны на уничто­жение, которую вел, отбросив всякую гуманность. На фронтах и под бом­бежками, сметавшими целые города, погибли миллионы немцев и японцев. Это было ускоренное, насильственное завершение демографического пере­хода, которое только и могло привести в чувство обезумевшие от стре­мительного прироста нации. И если в начале XXI века Запад имел дело не с восьмидесятимиллионными народами Германии и Японии, а с много­миллиардной массой мирового Юга, то, значит, и для победы нужна была не столько новая политика, сколько новые средства насилия, применимые во всепланетных масштабах.

А шейхам казалось, вдобавок, что они разлагают противника изнутри, ведь мусульманские общины стремительно разрастались и в странах Запа­да. Конечно, многие иммигранты хотели только одного: спокойно тру­диться и стать полноправными гражданами развитых государств. Но свои собственные шейхи находились везде, повсюду накапливались массы их молодых приверженцев, бурлящие темным неистовством. Это они поддержи­вали единоверцев-террористов по всему свету. Они презрительно смея­лись над низкой рождаемостью западных наций и нетерпеливо подсчиты­вали, когда те превратятся в меньшинства на своей собственной зем­ле. Они повторяли знаменитую шутку албанцев времен югославских войн – "Победим сербов детородным органом!", – называя вместо сербов народы, приютившие их самих. Они вывешивали на лондонских улицах транспаранты "Ислам – будущее Британии!". Они бахвалились, что скоро сбросят с па­рижского собора Нотр-Дам скульптуры и превратят его в мечеть.

Их не насторожил даже пример нашей России, где ПНВ наглядно пока­зало, какие возможности сортировки населения и выборочных репрессий дают сегодня компьютеры в руки властей, решивших пренебречь юридиче­скими процедурами. Теми самыми процедурами, над которыми так потеша­лись шейхи, не понимая, что только эти односторонне соблюдаемые Запа­дом условности и спасают их до поры, до времени от гибели.

Тот, кто следил за развитием науки, понимал: терпимость, уступчи­вость и даже трусоватость Запада имеют предел. Умиротворению агрессо­ра за счет малых народов – сербов, израильтян, македонцев – придет конец, решающее столкновение с Югом неизбежно. И произойдет оно то­гда, когда научно-технический прогресс не только освободит Запад от нефтяной зависимости, но и откроет, наконец, пути к продлению челове­ческой жизни.

Легко было предвидеть, что Запад, островок в мире XXI века, не станет совершать самоубийство и делиться бессмертием с грозящим его затопить океаном южных народов.

Легко было предвидеть, какой ответный взрыв массовой ненависти грянет на планете.

И нетрудно было предугадать, что индивидуалистский, рациональный Запад в борьбе за самосохранение пойдет на любую жестокость, вплоть до полного уничтожения мистического, коллективистского Юга.

– Ты говоришь, "они не виноваты", – рассуждал дед. – Шейхи винова­ты безусловно. А что касается одурманенных ими народов, так, пожалуй, действительно, не вина, а беда, трагедия этих людей в том, что они ОПОЗДАЛИ. Они отстали от прогресса, втянулись в демографический пере­ход только тогда, когда все условия им создало опередившее западное общество, и сознание их заблудилось в потемках религиозного фанатиз­ма. Как раз в тот момент, когда наука уже вышла на рубежи человече­ского бессмертия и фактор времени стал решающим.

Европа в двадцатом веке имела половину столетия на то, чтобы пере­беситься в мировых войнах и революциях и завершить свой демографиче­ский переход. У многомиллиардного мирового Юга в двадцать первом веке не было такого запаса времени, а у Земли не было достаточных ресур­сов, чтобы выдержать демографический переход южных народов. С беспо­щадной ясностью обрисовывались только два возможных варианта: либо этот переход вызовет такие катастрофы, которые приведут к гибели ци­вилизации и самой жизни на Земле, либо... либо ему не дадут осущест­виться.

Первые призывы насильственно ограничить рождаемость отсталых наро­дов открыто зазвучали в девяностые годы двадцатого века. Заговорили об этом не одни только националисты и расисты, но и люди с безупреч­ной репутацией гуманистов и либералов, такие, как польский философ Лем. А сама подготовка Контрацептивной войны берет начало еще неско­лькими десятилетиями раньше. Эта война готовилась почти так же долго, как переворот в энергетике, только проследить за ее ростками было го­раздо трудней, всё скрывали покровы секретности. Но кое-что пробива­лось и на поверхность.

Так, с самого начала было ясно, что в глобальном столкновении с Югом Запад не сумеет победить ни обычным оружием, ни с помощью от­дельных атомных ударов, ни путем всеобщей ядерной войны. Первые два способа заведомо не могли остановить демографическую лавину, а третий был попросту немыслим. Для уничтожения людских масс Юга (без чего не­возможна победа) потребовалось бы множество ядерных зарядов большой мощности. Все гибельные последствия такой войны давно были известны – радиоактивное заражение планеты, ядерная зима. Даже если бы Запад су­мел избежать ответных ядерных ударов, он всё равно не защитил бы свои территории и свое население от последствий многочисленных взрывов собственных боеголовок. На заведомое самоубийство и вообще на сколь­ко-нибудь значительный риск Запад, конечно, не пошел бы.

Но еще на рубеже семидесятых-восьмидесятых годов двадцатого века в мировой печати стали всплывать странные сообщения о ведущихся на За­паде работах по созданию "генетического оружия". Имелось в виду био­логическое оружие массового уничтожения для этнических чисток плане­тарного масштаба. Сущность его заключалась в том, что возбудитель смертельной болезни должен был действовать избирательно, поражая то­лько носителей определенных генетических структур, свойственных кон­кретной расе или этнической группе.

Дед вспоминал, какое странное, двойственное впечатление производи­ли тогда эти публикации в кругу его друзей-физиков: тревожной досто­верности и нарочитой абсурдности.

– Мы были молоды, – говорил он, – мы смеялись: "Вся, мол, штука в том, кто на кого первым такую бомбу сбросит: белые на черных, черные на белых, или желтые на тех и других!" Смеялись, а потом уже всерьез обсуждали нелепость самой идеи подобного оружия. Ну, как могли бы применить его, скажем, против черной или желтой расы Соединенные Шта­ты, когда в числе их собственных коренных граждан – десятки миллио­нов чернокожих и потомков выходцев из Азии? Как могли бы использовать "генетическую бомбу" Япония против Китая, Израиль против этнически родственных арабов?

Да если бы рехнувшееся правительство любой страны, вообразив свою нацию абсолютно моноэтнической и ни на кого не похожей, решило сбро­сить "генетическую бомбу" на любых соседей по планете, взрыв неминуе­мым рикошетом выкосил бы изрядную долю его собственного населения. В котле истории тысячелетиями переплавлялись и перемешивались массы лю­дей самого разного происхождения. Никто не может поручиться за то, что его личные генетические особенности, унаследованные от неизвест­ных ему предков, не обрекут его на гибель.

– Шли годы, – рассказывал дед, – были приняты международные согла­шения о запрете любых видов биологического оружия, а публикации о создающемся "генетическом оружии", как ни в чем не бывало, всё появ­лялись и появлялись. Иногда проскальзывала критика идеи. Повторялись буквально все те доводы против нее, о которых мы – физики, а не гене­тики! – говорили между собою давным-давно. Сообщалось, например, что в работе над "оружием" ученые установили: все значащие генные струк­туры у всех рас одинаковы. Генетические же особенности, в том числе и те, которые предопределяют расовые различия во внешности, настоль­ко незначительны, что зацепиться за них и обеспечить избирательное действие "оружия" не удается. Как будто это не было ясно с самого на­чала!

И уже в первом десятилетии нового, двадцать первого века появление очередных сообщений о "генетическом оружии" стало поневоле наводить на мысли о том, что скрывается за ними в действительности? Несомнен­ным было главное: военно-политическая элита Запада пришла к убежде­нию, что средство для решения конфликта "Запад – Юг" следует искать в сфере биологии. Именно здесь, на самом передовом направлении совре­менной науки, Запад мог далеко обойти экстремистские силы Юга, пока те подбирали его вчерашние достижения, вроде атомной бомбы, и полу­чить решающее преимущество.

Тем более, что ведение МИРОВОЙ БИОЛОГИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ требовало такой всеобъемлющей организованности, на которую мог быть способен только методический Запад, но никак не фанатичный Юг. Не случайно же, терро­ристы, предпринимая время от времени атаки с использованием препара­тов вроде сибирской язвы, – атаки, рассчитанные главным образом на создание паники, – никогда не рисковали применять инфекции, вызываю­щие массовые эпидемии, которые могли бы перекинуться к ним самим.

– Еще на рубеже веков, – рассказывал дед, – можно было догадаться, что, несмотря на все международные запреты, на Западе ведутся интен­сивные, глубоко засекреченные исследования в области нового биологи­ческого оружия. Прежде всего, конечно, в лабораториях США, сосредото­чивших у себя девяносто процентов всемирной биологической науки. А в печать – сквозь покровы секретности – прорываются (или нарочно сбра­сываются для дезинформации) только сведения о тупиковых направлениях, таких, как "генетическое оружие" с расовой избирательностью.

Между тем, еще в пятидесятые годы двадцатого века, после событий в Корее, где США впервые экспериментировали с бактериологическим оружи­ем, широко обсуждался куда более реальный сценарий биологической вой­ны. Согласно ему, правительство, которое задумало обрушить на своих противников некую убийственную болезнь, должно заранее, в мирное вре­мя, провести скрытую вакцинацию собственного населения. Ее предлага­лось осуществить, например, под видом рутинных массовых прививок от гриппа или дифтерита. После этого на намеченные к уничтожению народы можно выпускать смертельную эпидемию.

Именно этот вариант осуществило наше родное ПНВ, когда выжгло чу­мой мятежные кавказские регионы. Но страшный успех его только под­твердил выводы, к которым, несомненно, задолго до того пришли запад­ные аналитики: подобный план годится только для ликвидации населения в ограниченных, изолируемых на всё время эпидемии анклавах. Решить с его помощью мировой конфликт – невозможно. И дело не только в его чу­довищности. Еще важнее то, что при разрастании до всепланетных масш­табов такой сценарий, при всей видимой простоте и эффективности, ока­зался бы как раз слишком сложным и недостаточно эффективным.

Во-первых, в условиях демократии не удалось бы с соблюдением пол­ной секретности охватить защитной подготовкой всё собственное населе­ние. Чрезмерная назойливость властей в проведении каких-то медико-би­ологических манипуляций, при любой их маскировке, могла привлечь вни­мание и разрушить секретность. А ведь, если бы незащищенными остались хоть десять процентов западных граждан, то в рамках всего "золотого миллиарда" это составило бы сто миллионов человек! После начала все­мирной эпидемии они подверглись бы смертельному риску, что означало бы крах всего плана. И, вдобавок, принципиально неразрешимым оставал­ся вопрос о тех государствах, которые, не входя в "золотой миллиард", были дружественны Западу и не вносили чрезмерного вклада в демографи­ческий взрыв и мировую нестабильность. Например, вопрос о государст­вах Латинской Америки.

Во-вторых, эпидемия смертельной болезни, распространяющейся воз­душно-капельным путем, от человека к человеку, была бы обнаружена в странах, подвергшихся атаке, в первые же часы, после первых заболева­ний. И если даже не сразу открылся бы искусственный и целенаправлен­ный характер эпидемии, то уж борьба против нее началась бы немедлен­но. Самые отсталые государства, используя примитивные средства, на­подобие тех, что применялись в эпоху средневековья, да и сравнитель­но недавно – в восемнадцатом, девятнадцатом веках, – прибегая в том числе к самым жестоким мерам, вплоть до расстрела заболевших и всту­павших с ними в контакт, смогли бы, потеряв миллионы или десятки мил­лионов жизней, в конце концов остановить эпидемию. Сама цель акции не была бы достигнута. А когда источник эпидемии раскрылся бы (что неиз­бежно), взрыв ненависти к Западу во всех атакованных странах привел бы к вакханалии террора, к тотальной войне, так что Запад оказался бы вынужден пойти на самую нежелательную меру – полномасштабное примене­ние ядерного оружия.

Если же вместо распространения эпидемии была бы предпринята атака биологическим оружием типа сибирской язвы, которая не передается от человека к человеку и требует распыления возбудителя, источник напа­дения был бы обнаружен еще скорее, и дело только быстрее перешло бы в фазу ядерной войны на уничтожение.

И наконец, в-третьих: вариант с использованием смертельного биоло­гического оружия, действительно, чудовищен. Как бы ни были сильны в западном общественном мнении страх перед террором, ненависть к тер­рористам и презрение к отсталым массам Юга, целенаправленное убийст­во сотен миллионов людей заставило бы общество ужаснуться и протесто­вать. Тем более, что результаты такой биологической войны западный обыватель увидел бы и в стенах собственных городов, где неминуемо по­гибали бы нелегальные иммигранты и свои же соотечественники, не про­шедшие защитную подготовку. Не удалось бы оправдаться и тем, что тер­рористы начали биологические атаки первыми. Итогом стал бы мораль­но-политический крах всего западного общества.

Тот любопытствующий, кто всё это обдумывал и взвешивал, пытаясь понять, куда ведут скрытые работы западных ученых, приходил к выводу: вариант биологической войны Запада против Юга при использовании СМЕР­ТЕЛЬНОГО оружия оказывается нереализуемым.

Но простая логика уже подсказывала последние ходы в цепочке рас­суждений, ведущей к разгадке: разве целью Запада является уничтожение народов Юга? Нет, его цель сводится лишь к тому, чтобы насильствен­но ограничить рождаемость. И разве западные стратеги отличаются кро­вожадностью? Нет, достаточно вспомнить, какой популярностью пользу­ется у них идея НЕСМЕРТЕЛЬНОГО оружия.

Поиски такого оружия шли во многих направлениях. В 1999 году в Югославии впервые применили "графитовые бомбы", которые создают обла­ка углеродных волокон и вызывают массовые электрические замыкания. А еще раньше, поскольку весь мир использовал компьютеры и программы по стандартам США, американские специалисты разработали несравненно бо­лее эффективные "компьютерные бомбы". В типовые микросхемы, выпускае­мые для компьютеров, стали закладывать своего рода логические "мины": при воздействии специального сигнала эти микросхемы переставали рабо­тать. В компьютерные программы вводили разрушительные "вирусы", также активируемые особым сигналом. Существование "компьютерных бомб" даже не слишком скрывали. Разработки такого размаха, в отличие от биоло­гического оружия, невозможно сохранить в тайне.

Разумеется, несмертельное оружие было вовсе не безобидно. После применения "графитовых бомб" в обесточенных югославских больницах по­гибали больные, подключенные к аппаратуре, поддерживавшей их жизнеде­ятельность. А "компьютерные бомбы", мгновенно разрушая всю информаци­онную систему противника, могли ввергнуть вражескую страну в настоя­щий хаос и стать причиной гибели многих тысяч людей. Но всё равно, жертвы несмертельного оружия считались не прямыми, а косвенными. Со­весть западных стратегов они не слишком не отягощали, и западное об­щественное мнение чрезмерно из-за них не волновалось.

Вот, при использовании вместо смертельного биологического оружия несмертельного, план разрешения конфликта между Западом и Югом обре­тал черты реальности. Но каким должно быть подобное оружие?

В самом конце двадцатого века промелькнули сообщения о том, что создан возбудитель несмертельной болезни, вызывающей у людей рас­стройство нервных функций, вплоть до полной потери работоспособности. Этот вариант был не намного лучше смертельного и не устранял всех проблем. Он, видимо, тоже был признан неокончательным. Однако, он уже не был тупиковым и показывал ход мысли его создателей. Враждебное на­селение, превратившееся в калек, с трудом обслуживающих самих себя, не только не сумеет воевать. Оно, – что гораздо важнее, – не сумеет размножаться.

Отсюда уже очевидным становился характер идеального оружия будущей войны, максимально эффективного и максимально гуманного, с точки зре­ния западных стратегов. Оружия, направленного исключительно на подав­ление рождаемости. Такую миссию мог выполнить только возбудитель не­смертельной болезни, которая поражает органы размножения и, не при­чиняя никакого иного вреда, вызывает лишь одно необратимое расстрой­ство: делает мужчин или женщин, либо тех и других, НЕСПОСОБНЫМИ К ЗАЧАТИЮ. Именно такое средство и разрабатывалось десятками лет – в строжайшей тайне и под прикрытием дезинформационных выбросов, наподо­бие сообщений о "генетическом оружии"...

– То, что громадный Юг, стремительно разрастающийся и впадающий во всё большее безумие по мере своего роста, не уживется на одной пла­нете с маленьким научным Западом, еще до войны поняли все, – говорил дед. – Гораздо меньше было тех, кто правильно оценивал соотношение сил и предвидел, что Юг обречен. И уж совсем немногие, – разумеет­ся, кроме тех ученых и военных, что под покровом секретности готовили контрацептивное оружие, – совсем немногие, подобно мне, догадывались, к какой именно развязке идет дело.

Не думай, что я хвалюсь, Виталька: вот, мол, какой я аналитик и пророк! Чем хвалиться? Во время Второй Мировой в разных странах тоже были люди, которые, не имея никакой информации о сверхсекретном "Про­екте Манхэттен", просто в силу своих знаний, понимали, что вот-вот будет создана атомная бомба. И никому от их предвидений не было ни жарко, ни холодно, события шли своим чередом. И для самих-то этих ум­ников взрывы над Хиросимой и Нагасаки грянули всё равно полной неожи­данностью...

5.

Но эти разговоры с дедом были уже потом, в ходе Контрацептивной войны. А накануне ее, две зимы подряд, по планете прокатывались эпи­демии тяжелейшего вирусного гриппа. Их сравнивали с эпидемией знаме­нитой "испанки", поразившей мир в 1918 – 1920 годах и унесшей двад­цать миллионов жизней, вдвое больше, чем отгремевшая тогда Первая Ми­ровая. Теперь, в 2033 – 2034-м, смертельных исходов было гораздо меньше, но всё-таки они случались, в основном, среди пожилых людей в Северном полушарии.

Впрочем, западный мир, к которому уже относила себя и Россия, был куда больше, чем волнами гриппа, напуган распространившимися тогда же известиями, что террористы всё-таки готовятся атаковать цивилизован­ные народы чумой. Отдельные голоса сомневавшихся, полагавших что тер­рористы, хоть и безумцы, но не самоубийцы, и не рискнут вызвать эпи­демию, которая может перекинуться к ним самим, тонули в общем тревож­ном хоре. От террористов ожидали чего угодно. Разве не приходилось из-за них жителям западных стран периодически проходить вакцинацию от сибирской язвы? Разве не пришлось восстановить всеобщие прививки от оспы, которая распространяется так же, как чума?

Поэтому, когда осенью 34-го года, накануне новой зимы, во всех развитых государствах, а затем и в Латинской Америке, и в России, на­чалась кампания комплексных прививок – одновременно против чумы и против гриппа, – ее встретили с радостью. Сообщалось, что кампания проводится скоординированно, по межправительственному соглашению, что разработали вакцину ученые в Соединенных Штатах, и что латиноамери­канским странам и России эта вакцина вместе с необходимым оборудова­нием поставляется бесплатно, в виде помощи.

Впоследствии много рассуждали о том, что было бы с Россией, если бы ПНВ по доброй воле и вовремя не ушло со сцены. Предоставил бы За­пад спасительную вакцину этому правительству, считавшемуся тоталитар­ным и фашистским, как предоставил он ее демократическому правительст­ву новой России? Или же весь наш народ, и без того вымиравший под властью ПНВ, был бы попросту списан Западом, как многие другие наро­ды? На этот вопрос нет ответа, и лучше над ним не задумываться.

А тогда – по всем каналам российского телевидения по несколько раз в день стали передавать суровые предупреждения об угрозе биологичес­кого терроризма и напоминать о прививках. Вперемешку с ними крутили уморительные ужастики об опасности гриппа и снова напоминали о при­вивках. Кажется, недели через две я не выдержал и собрался на приви­вочный пункт в районной поликлинике. Дед не пошел: предупреждали, что после семидесяти лет прививки переносятся тяжело, а ему стукнуло уже восемьдесят шесть.

Дата добавления: 2015-09-29