Дурацкая гордость не позволяла мне жаловаться не только Гренделю, но даже отцу с матерью. Когда мне удавалось выбрать время и навестить родителей, мы больше говорили о том, как будем жить на Гебе. Отец пытался объяснить мне, каким образом планируется использовать солнечные батареи для поддержания стабильной работы синтезаторов, рассказывал о кодах, которые нам передали верхние, и восторгался новой продукцией. Мама ужасно боялась полета через Пространство на десантной шлюпке, волновалась за малышей и сетовала, что у нас нет никакого выбора. Я успокаивал ее в меру своих знаний о том, как будет проходить эвакуация – рассказывал все, что слышал от Нора, и немного привирал о полной безопасности прыжка через миллион километров пустоты.
В конце концов, о происходящем на фермах Гренделю рассказал Дик. Он не являлся членом нашего клана, по большому счету его не должны были волновать издевательства Марципана, тем более, Дик работал техником, а не простым чернорабочим, как я. Но один из мальчишек, вытащенных из Лабиринта и прошедших через волшебные руки Нора, приходился Дику сводным братом. Да и во время родов Ирмы Нор здорово помог. Так что Дик чувствовал себя в некотором долгу. Ну и с Марци они не особенно ладили.
Расследование главы кланов провели быстрое и негласное. А результаты, оглашенные на одном из общих собраний, оказались ошеломляющими. Честно говоря, я представления не имел о махинациях, которые проворачивались на фермах. Одним из самых главных обвинений в адрес Марципана и его компании был нелегальный сбыт клетчатки в клан Реттисси – бражникам. Если бы речь шла о ферментированном остатке, который так или иначе уходил во вторичную переработку, никто бы не стал возмущаться. Но Марципан намеренно допускал перегнивание основной массы белка в некоторых танках, отправляя в синтезаторные только тонкий верхний слой. Все остальное использовалось для перегонки в брагу – и это происходило даже во времена угрозы голода.
После громкого скандала, в результате которого Марципана сослали на грязные работы по восстановлению рухнувших над коллайдером конструкций, Дик сказал мне, что ничего подобного не ожидал. Но в эмоциях отчетливо просвечивали самодовольство и радость, поэтому мне не очень верилось в его искренность. Дика назначили начальником смены, и я не без оснований решил, что происки Марципана против меня стали для техника только поводом.
Смена власти на фермах оказалась единственным позитивным событием за месяц моей работы на фермах. Я все так же мыл танки, приползая в каюту с закрытыми глазами. Честно говоря, я не предполагал, какой тяжелой может быть эта работа, если плантации работают с полной загрузкой.
Верхние держали свое слово – контейнеры с клетчаткой спускались к нам до тех пор, пока фермы не оказались засеяны полностью. Плесень – бич наших полей – как по волшебству исчезла после обработки специальными растворами. Из Фатланда протянули дополнительные кабели, чтобы максимально обеспечить светом плантации. С водой было сложнее, но даже на привычном сухом пайке с полноценным энергетическим режимом клетчатка перла, как сумасшедшая. За всю мою жизнь у нас не было такого изобилия, и очень скоро смены перестали справляться.
Тогда по решению Совета кланов на фермы прислали всех подростков старше двенадцати лет, остановив занятия в классах. Треть урожая отправляли на консервацию, а затем поднимали наверх, загружая в десантные шлюпки. То же самое происходило в синтезаторной – треть продукции, в основном, одежда, лекарства, инструменты паковалась в вакуумные пакеты со специальным маркером “колония” и складировалась на площадке у внешнего лифта. Каждая смена, поднимавшаяся в Дансити, забирала их и передавала командам снабженцев.
Я никогда не предполагал, что мы сможем работать с верхними, и только удивлялся тому, как четко все оказалось организовано.. Умное слово “логистика” я услышал от Дика, и он же растолковал мне, что оно значит.
За общей суетой как-то незаметно место главы клана Реттисси вместо Трента, о котором вряд ли кто-то пожалел, занял Максимилиан, старший брат Йозефа. Я плохо его знал, но, по словам Бена, работавшего сейчас на складе, Макс был далеко не самым подлым и хитрым из крысят. Может быть, Реттисси надоело находиться в вечной оппозиции к остальным. Или на этот раз – в виде исключения – они решили поиграть в порядочных людей. Однако, скорее всего, клану просто было сейчас не до интриг и провокаций. Подготовка к эвакуации с Корабля захватила всех без исключения, а в такой ситуации руководить должен тот, кому доверяют остальные главы кланов.
День Поворота настал неожиданно. Мы все знали, что это должно произойти сразу же, как будет восстановлен контроль над основными системами Корабля. Но никто не знал, когда это случится. Просто в одно прекрасное утро вдруг ожили селекторы в каютах, и мы с Нором услышали голос Базиля.
На час останавливались все работы, в том числе на фермах. Людям предлагалось вернуться в койки и пристегнуться к ним ремнями. Детей нужно было уложить рядом и обязательно придерживать, а также по возможности закрепить все тяжелые предметы, которые могли сдвинуться со своего места.
Я взглянул на Нора и почувствовал, как пересохло в горле.
- Начинаем? – внезапно осипшим голосом спросил я, и Нор кивнул. – С ума сойти, неужели начинаем?
- Если получится, - так же хрипло ответил он и вскочил. – Помнишь, как обучали все закреплять?
Я кивнул и тоже встал. Нам всем раздали схемы – как обезопасить себя на время поворота, – и сейчас требовалось прикрепить стол цепью к ручке двери, засунуть под него стулья, снять и положить на пол визор, заблокировать дверцы шкафа. Теоретически, поворот должен был оказаться плавным и нерезким, но никто не мог предвидеть, что случится, когда заработают маневровые двигатели.
- Если они вообще заработают, - пробормотал Нор, отвечая моим невысказанным мыслям.
Управились мы довольно быстро, залезли в постель, я щелкнул пряжкой ремня, пропущенного вокруг кровати, повернулся к Нору и обнял его. Он прижался ко мне, уткнувшись носом в плечо и часто дыша.
По селектору слышался ровный стук метронома – за минуту до начала он сменится на сирену.
Я чувствовал страх Нора, да и сам боялся не меньше. Мы мчались в Пространстве сотни лет, никто не знал, насколько вакуумная коррозия повредила маневровые двигатели. Запускать их должны были пирокинетики – в том числе и Маришка. Отец рассказал мне, что один из синтезаторов работал только на производство детонирующих стержней, которые в специальных связках загружались в топливные баки. При горении они выделяли чистый кислород, которому предстояло вступить в реакцию с сухим горючим. Дело осложнялось тем, что пять из шестнадцати корабельных двигателей были разрушены во времена Катастрофы. Можно ли управлять Кораблем с оставшимися – не знал никто. На такой скорости он мог закувыркаться вокруг своей оси, и тогда центробежные силы просто разрушат титанитовый корпус.
- Аналитики все просчитали, - дрожащим голосом сказал мне Нор. - Одновременно запустят коллайдер, он скомпенсирует вращающий момент.
“А если не скомпенсирует, - подумал я, – мы все умрем так быстро, что не успеем испугаться. Наверное, и не почувствуем ничего – просто мгновенно лопнем в вакууме”.
Вслух я ничего не стал говорить. Крепче обнял Нора, нашел его губы и прижался к ним в тот момент, когда в динамике негромко взвыла сирена.
А затем по Кораблю прошла долгая мучительная дрожь. Раздался отвратительный скрип - казалось, бронелитовые плиты трутся друг о друга, теряя прочность, сжимаясь и расходясь. Скрип становился невыносимым, хотелось зажать уши руками, спрятать голову под подушку – лишь бы не слышать этот пронзительный визг металла. Я вцепился в Нора, чувствуя, как меня с головой захлестывает его ужас, усиливая мой собственный, сводя с ума.
Наверное, в каждой каюте сейчас кричали от страха – дети, взрослые, мужчины и женщины, мутанты и офицеры. Невозможно было не кричать – усиливающаяся вибрация Корабля передавалась каждой клетке тела, выжигая разум, разрушая любой, самый жесткий самоконтроль…
И вдруг все закончилось. Корабль перестал дрожать и дергаться, сирена выключилась, в динамике снова защелкал метроном. Я попытался приподняться, совсем забыв про то, что мы пристегнуты к кровати. И тут из селектора раздался голос Адмирала.
- Корректировка курса прошла успешно. Планируемое время начала эвакуации на Гебу – через двенадцать корабельных суток. Все могут вернуться к своим обязанностям.
- Получилось! – завопил Нор, обхватил меня за шею и снова опрокинул на кровать. – У них получилось!!!
Очередная смена принесла сверху несколько больших плакатов-фотографий. Сделаны они были, наверное, с экранов Корабля. Плакаты развесили около зала собраний, и туда сразу же началось паломничество. На плакатах – их оказалось пять – был отражен весь Поворот. Я тоже после смены потащился к залу, чтобы увидеть все своими глазами. Мне-то казалось, что поворачивали мы бесконечно долго. Но на деле двигатели работали всего шесть минут, пока не сожгли остатки топлива.
Около стены стоял какой-то мальчишка, подробно объясняя процесс всем желающим, хотя и так все было очевидно.
- Вот она у нас слева по курсу, видите? А тут – поворот на полградуса. А здесь был рывок, и Корабль развернулся еще на градус. А тут – видите свечение по краям? – это заработал коллайдер, и скомпенсировал две десятых градуса поворота. Ну и на последней хорошо видно, а кому не видно, то здесь все написано – Корабль вышел на требуемый курс и через две недели пройдет в миллионе километров от Гебы. Вот здесь схема движения. Это можно взять и дома рассматривать.
Я тоже взял лист с графиком. Не то чтобы мне это было нужно. Но почему-то и правда хотелось принести схему в каюту и прикрепить к стене. Как зримое доказательство того, что мы все-таки это сделали.
О том, как мутанты шесть минут управляли Кораблем, на следующий день не говорили только немые. Что из этих рассказов было вымыслом, что правдой – я не знал. Но слушать, как мутанты заменяли собой электрические схемы компьютеров, как на расстоянии воспламеняли топливо, как силой мысли запускали процессы в коллайдере и даже удерживали Корабль от распада, оказалось забавно. Каждый новый враль расцвечивал историю новыми подробностями, и оставалось только смеяться, когда мне с серьезным видом сообщали, будто бы Адмирал лично пожал каждому руку и пообещал назвать именами героев каждое озеро и каждую гору на Гебе.
Но потом стало не до смеха. Почти все мутанты, принимавшие участие в Повороте, оказались в лазарете, и Блич с Норой сбивались с ног, приводя их в норму. Напряжение оказалось слишком большим – и тут же дали о себе знать все те побочные эффекты, которые проявлялись при подобных срывах.
- Я в лазарет, - сообщил мне Нор сразу после торопливого ужина. – Надо подменить наших медиков хотя бы на несколько часов, у них впереди бессонная ночь.
Я только вздохнул. Сегодня я пришел домой чуть раньше и рассчитывал, что нам с ним хотя бы в этот вечер удастся вырвать пару часов для любви. Мне безумно этого не хватало – нормального полноценного секса, а не вялых ласк на грани сна. Нор уставал не меньше моего – штурманы занимались по шестнадцать часов ежедневно, отрабатывая навыки пилотирования, хотя бы даже виртуального. Риск ошибки был слишком велик – а за каждым из членов команд шлюпок находилось по тысяче беззащитных людей. Если моя усталость была чисто физическая, проявлявшаяся в ноющих мышцах и непреодолимом желании лечь и спать столько, сколько позволят, то Нор после напряженных занятий мучился головными болями, бессонницей и постоянно глотал таблетки. А еще – от долгого сидения перед экранами у него воспалялись глаза. Блич выдал какие-то капли, я каждый вечер закапывал их под красные припухшие веки Нора, но помогало мало.
82.
Предложение Адмирала мы обсудили уже дома. Я видел: Вену не слишком нравится, что в случае положительного ответа я буду много времени проводить наверху, и старался не демонстрировать свое желание. Но он меня удивил, когда, поразмышляв, вздохнул и велел соглашаться. От счастья я снова повис у него на шее. Хотелось смеяться и приплясывать, словно какой-нибудь дикарь. Или взлететь под потолок каюты. Потому что это означало – я все-таки приму непосредственное участие в высадке. Думаю, ничего глобальнее данного события в моей жизни уже никогда не произойдет.
Честно говоря, я тогда даже близко не догадывался, что за это самое глобальное событие мы все будем расплачиваться потом и кровью. Знал бы – не радовался так уж сильно. Потому что смотреть на это оказалось невыносимо.
После двенадцатичасовых смен на фермах Вен приходил вымотанный донельзя. Если бы он успевал хотя бы полноценно отдыхать, вероятно, происходящее выглядело бы не так уж и плохо – в конце концов, все мы понимали, что трудиться придется на совесть. Но через двенадцать часов Вен снова отправлялся на поля, и восстановиться у него не было никакой возможности. Особенно учитывая «особое» отношение Марципана.
Избавляя дылду от ожогов ультрафиолетом в первый раз, я еще верил в случайность произошедшего – ну, все бывает, к тому же тамошним работникам неоткуда знать об индивидуальных особенностях Вена, а любому другому человеку ультрафиолет не нанес бы такого большого вреда. Но увидев его покрытым волдырями в третий раз, я уже ни секунды не сомневался, что Марци ведет негласную войну. И хотя Вен просил не вмешиваться, я прекрасно понимал – сам он никому жаловаться не станет. Сделав вид, что успокоился, я вечером следующего же дня прямиком направился к Гренделю. И с порога на полном серьезе заявил, что если тот не приструнит распоясавшегося начальника смены, я придушу того без посторонней помощи.
Вряд ли Грендель испугался, но расследование началось, тут очень вовремя проявился почуявший перемены Дик, и вскоре Марци со скандалом вылетел с полей. Заодно стал понятен и его интерес в истории с диверсией. Реттисси, наверное, не пришлось даже подкупать начальника смены, ведь чем больше испорченной клетчатки удалось бы списать Марципану на историю с отверткой – тем больше браги он бы получил в результате. И тем большую недостачу продукции списал. Думаю, ему крупно повезло, что обнаружились его махинации, когда еды стало вдоволь. В любом случае, когда его вышибли с ферм, кажется, все вздохнули с облегчением.
Повезло и мне – теперь Вен стал работать не только в ночные смены. А то мы вообще виделись только за завтраком и поздним ужином: когда он возвращался утром, я убегал на занятия, а когда приходил я – ему уже пора было собираться на фермы. Я скучал. Безумно. Но едва нам выпало провести вместе ночь – как случился Поворот, и лазарет оказался полон больных. Не знаю, наверное, я мог отказаться, когда Грендель попросил помочь там, но у меня не получилось. Тоска по Вену была велика, но не только привычка подчиняться старшим по званию оторвала меня от него. Еще и вбитое в подкорку чувство долга. И измученный вид Блича, а особенно - беременной Норы. Так что три ночи мы с Роем – тем самым фельдшером, что ухаживал за больной мамой, - по очереди дежурили в лазарете, давая нашим лекарям отдохнуть.
К тому же после Поворота тренировки пилотов наверху ужесточились, и их длительность достигла шестнадцати часов – это был предел, дальше которого отказывало человеческое тело. Осталось только посадить нас на стимуляторы, но обдолбанному пилоту никто бы не доверил шлюпку.
Конечно, курс до Гебы введут в бортовые компьютеры еще на Корабле. Нам останется только следить за показаниями приборов и держать руку на пульсе на случай каких-либо неожиданностей. Хотя зазубрить все необходимые данные по лунам Гебы, по которым идет ориентировка, нас заставили. Но самое ответственное начнется при входе в стратосферу. Никто не мог однозначно сказать, что нас там ждет. Именно там предполагалось только и исключительно ручное управление, где пилоту понадобятся все его знания и сообразительность. Львиная доля времени приходилась на обучение маневрированию, умение рассчитать скорость входа в стратосферу, угол снижения, направление полета и отработку самой посадки. Посадка планировалась медленная и плавная, ведь за спиной каждого из нас - без малого тысяча пассажиров. Хоть они и будут находиться в противоперегрузочных креслах, однако ни одна защитная сфера на спасет, если некомпетентный пилот грохнет шлюпку с большой высоты на деревья или на скалы.
Поэтому никто из пилотов против больших нагрузок не протестовал. Перерывы делались всего четыре раза за занятие, когда голова уже совсем переставала соображать.
Кормили всех здесь же, неподалеку от учебного класса. И если сначала я еще способен был радоваться вкусной еде, то к тому времени, когда мы пять дней по шестнадцать часов не отходили от экранов, пища потеряла для меня всякий вкус. Думаю, если бы нас начали кормить белковой кашей, как в Даунтауне – я бы и не заметил. Я устал. И к концу недели мог думать только о том, как за едой умудриться держать глаза открытыми и не промахнуться ложкой мимо рта.
Учился я, честно скажу, не без удовольствия. По крайней мере, сначала. Оказывается, я успел соскучиться по светлым классам, интерактивным доскам, монитору перед глазами и головоломным задачкам, заставляющим скрипеть мозги. Тем более, с преподавателями мне повезло – двое из троих вполне спокойно относились к тому, что я не совсем обычный ученик. По крайней мере, никак не реагировали на мой внешний вид и особенности попадания в группу.
Если говорить совсем откровенно, то я много раз пожалел, что отправился наверх в комбинезоне, а не в форме. Но упрямство не давало сменить шкурку. Все равно уже было поздно. Тем более, не в одежде на самом деле была проблема. Приди я даже в курсантском облачении – это мало бы что изменило. Все равно бы все прекрасно помнили: и кто я, и откуда, и какими судьбами, и каков мой нынешний статус. В конце концов, со своей очевидной внешностью я не мог сделать ничего.
Как не мог повернуть вспять произошедшие события и свои поступки. Несколько раз я даже трусливо думал, что зря мотался по Скайполу за руку с Веном. Здесь не прикасались к людям просто так. Я сам в свое время говорил об этом Вену: трогают человека – когда его хотят. Так что похабное словечко «штрайб» не только постоянно звучало у меня за спиной, но и неоднократно бросалось в лицо. Драться с каждым из будущих пилотов я не мог, также как и со всеми ними скопом. Поэтому у меня не оставалось иного выхода, кроме молчания. Я и молчал практически постоянно, разговаривая лишь с преподавателями, когда те спрашивали. И даже привык к тому, что третий преподаватель, Доннован Уайт, постоянно занижал мне баллы. Нет, я не пытался с ним поговорить, но сперва ощущал жгучую обиду и жажду поспорить. Потом смирился. С терминалом, слава Пространству, разговаривать не требовалось, и ему было до лампочки, штрайб я или гетеросексуал.
Положение усугублялось тем, что более старшие офицеры уже отвыкли от учебы, а я-то совсем недавно сидел за партой. Это накладывало свой отпечаток, конечно: в то время, как им трудно было сформулировать нужные ответы, я бойко тараторил данные и правила.
- В какой момент необходимо совершить старт и почему? – интересовался старый Валентайн Лайтинг, обходя класс.
И прежде чем кто-то успевал ответить, я уже вставал с места:
- Шлюпкам необходимо стартовать до того, как Корабль достигнет перигея относительно Гебы, чтобы радиоизотопные двигатели все время работали в режиме торможения, гася скорость. В этом случае можно избежать интенсивных стартовых перегрузок. Шлюпки отстанут от Корабля, достигнут перигея самостоятельно, и тогда следует корректировать курс.
- Отрицательное ускорение при торможении в этом случае составит?.. – предлагал развить мысль Лайтинг.
- Примерно 7.72 метров в секунду за секунду, этого будет достаточно, чтобы за трое суток сравняться по скорости с движением планеты - то есть получить относительно нее нулевую скорость.
Валентайн кивал и отмечал что-то в электронном журнале.
Я не то чтобы рвался в лучшие, хотя до сих пор и сидело где-то то самое желание быть первым, которое я доверил парковой скамейке, однако оно весьма притупилось со временем. Просто мне действительно не составляло труда открыть рот и ответить, даже если в результате мои соображения оказывались не совсем верными. Но это почему-то очень злило моих согруппников. Больше других изгалялся Эхойя Дранг – офицер лет тридцати из штурманского отряда Блейда. Я даже принялся вспоминать, не наступил ли где ему на любимую мозоль во времена житья в Скайполе, но так ничего и не вспомнил.
Нажим со стороны моих сокурсников еще усилился, когда начали выкидывать отстающих. Едва нас набрали, сразу было объяснено, что пилотов нужно шестьдесят – по двое на восьмичасовую смену на каждой шлюпке. А набор в группы произведен с небольшим резервом, и лишние по мере выявления успешности их обучения будут выбывать – на Корабле хватало забот, и рабочие руки требовались везде.
К тому же в группе пилотов я был самым младшим, из-за чего, видимо, многие решили, что я вылечу на первом же этапе – оказалось, из курсантов вообще не отбирали, только из младших офицеров. Что еще раз сделало ненужный акцент на мне. Мало того – неделю за неделей я оставался в составе и проходил проверочные испытания, в то время как более достойные, с точки зрения скайпольцев, оказывались за бортом.
Изначально мне не казалось все это таким уж страшным. Я думал – перетерплю, ведь цель многое искупает. Но через месяц уже очень близок был к тому, чтобы взять самоотвод. Опять же – не давало только чистое упрямство. И то, что с каждым прошедшим часом время высадки приближалось.
83.
До Поворота я думал, что больше того, как мы уже работаем, работать нельзя. Оказалось – можно. Начался демонтаж синтезаторов. Я по своему техническому невежеству считал, что синтезатор – это коробка субатомного преобразователя размером с мою каюту, напичканная электроникой. Черта с два: сотни футов проводов, тысячи плат и микрочипов, изотопные пушки, лазерные накопители – вся эта дрянь пряталась под полом синтезаторной, и каждую деталь, каждый провод нужно было упаковать, отмаркировать, доставить к шлюпкам и передать карго.
После ферм я шел в столовую, не присаживаясь съедал свою порцию каши и отправлялся в коридор около синтезаторной. Там складировались коробки, которые следовало перенести к лифтовой шахте. Контейнер теперь непрерывно ходил вверх-вниз, поднимая в Черный коридор подготовленные к погрузке упаковки: в большинстве мастерских работа не останавливалась даже ночью, люди трудились на износ, забыв про бильярдную, спортзал и праздную болтовню после ужина. Я таскал на спине тяжеленные ящики, сгружал их в контейнер, выпивал кружку теплой воды из бака и снова возвращался к синтезаторной - за следующей партией.
На сон оставалось часов шесть, и поддерживала меня только мысль, что через две недели мы улетим с Корабля на планету, где будет вдоволь воды, еды, воздуха и времени, чтобы выспаться.
Я мог бы попросить Нора снять мучительную непрекращающуюся боль в мышцах, которая изводила меня и днем, и ночью. Но он возвращался сверху совсем вымотанным - с черными кругами под глазами, с опухшими веками, еле живой от напряжения и головной боли, – я прижимал его к себе, укутывал в одеяло, гладил по отросшим темным волосам, которые неожиданно завились на концах крупными кольцами. А потом мне всю ночь снились пустые танки, скребки, перепутанные провода и бесконечные ящики, которые нужно было тащить к шахте.
Брагу мне предложил Дик. Случилось это за неделю до намеченной эвакуации, вечером. Я только-только вылез из танка, насквозь мокрый от пота и антисептика, и стоял, пытаясь размять ноющую поясницу. Дик покосился на меня, ушел куда-то в подсобку, а затем вернулся, держа в руках пластиковый стакан, сунул его мне.
- Выпей. Полегчает. Но только один, а то развезет.
Стало действительно легче. Я, конечно, знал, что алкоголь снимает мышечные спазмы не хуже таблеток, только с более кратковременным эффектом. Но сейчас меня вполне устраивала и пара часов без уже ставшей привычной боли.
Перетаскав к контейнеру несколько десятков ящиков, я вернулся на ферму, забрался в подсобку и налил себе еще стакан браги. Дик не обеднеет, а мне очень хотелось хотя бы одну ночь провести без мучительных попыток найти наименее болезненную позу и при этом не разбудить Нора.
В каюту я пришел немного раньше, тщательно прополоскал рот, избавляясь от характерного “карамельного” запаха. Нор все равно почувствовал, когда мы легли спать, поморщился, но ничего не сказал. Я уловил его недовольство, помноженное на головную боль и усталость, и собирался уже объяснить, что вовсе не собирался напиваться, однако Нор отвернулся к стене и натянул на голову одеяло.
После начала демонтажа синтезаторов у меня почти не было времени заглядывать к родителям, Раде или друзьям. Но на следующий день после работы я снова выпил. Идти в каюту и натыкаться на сердитый взгляд мелкого не хотелось, так что я решил пересидеть какое-то время у Рады, чтобы Нор успел заснуть.
Она перебралась к Бену сразу после того, как мы заключили договор с верхними. Я обнаружил это, когда принес сестренке тот диковинный фрукт – Нор называл его мандарином. Мандарин оказался ужасно кислым, но запах держался в каюте целых два дня, и на душе становилось радостно: совсем скоро у каждого из нас будет много фруктов – настоящих, живых, а не увиденных по визору. Пожалуй, ради такого можно было вынести и тяжелый труд на фермах, и переутомление, и даже вынужденное сексуальное воздержание.
Рада что-то шила, Бен укладывал в пластиковую сумку какие-то вещи: каждому разрешили взять в шлюпки ручную кладь с самым необходимым или дорогим. Конечно, сестренка сразу почувствовала запах браги, нахмурилась, но Бен замахал на нее свободной рукой.
- Малышка, брось! Невен взрослый парень, если и позволил себе один раз расслабиться – ничего страшного.
- Знаю я этот “один раз”, - пробормотала Рада. – Куда только Нор смотрит.
- В мониторы, - искренне сказал я и сел на свободный стул. – Не сердись. Я хоть уснуть могу сейчас, слава Пространству.
- А что твой мелкий – не помогает? – удивился Бен, устраиваясь на кровати рядом с Радой. – Он же лекарь. Или к Бличу сходи, возьми какое-нибудь лекарство.
- Он сам еле живой, - я покусал губы. – Мне смотреть больно, какой Нор усталый сверху спускается. У него занятия по шестнадцать часов, хотя перед эвакуацией пообещали сутки полного отдыха. А у Блича и без меня дел по горло – ему ведь надо полностью разобрать и упаковать все приборы из лазарета. Нора с Роем помогают, конечно. Но все равно я не хочу его дергать по пустякам. У Дика в подсобке есть немного браги, а я ведь не галлон за раз выпиваю. Один стаканчик, чтобы расслабиться.
- Другие почему-то не расслабляются стаканчиками, - по-прежнему сердито ответила Рада. – А тебе обязательно нужна эта дрянь.
- Да все расслабляются, - Бен приобнял ее за плечи. – Ты просто не видишь, а к Реттисси сейчас за брагой все бегают. Усталость, нервотрепка, страх. Я бы тоже расслабился, но Блич сказал, что с лекарствами нельзя, а я же до сих пор какие-то таблетки пью. Так что вынужденно трезвенник.
У Бена и сестренки я просидел чуть ли не до полуночной рынды, а когда вернулся в каюту – Нор уже спал. Я присел на кровать, поцеловал его в нахмуренный лоб и пообещал себе, что завтра обойдусь без браги.
Но к концу следующего дня мышцы не просто ныли – вопили от усталости и перенапряжения. И я, малодушно плюнув на собственное обещание, выменял у Реттисси пинту браги.
Нор терпел меня еще четыре дня – до того вечера, когда в коридорах около зала собраний вывесили крупные фотографии Гебы. Их сделали радиотелескопом Корабля, и на огромных – во всю стену – листах отчетливо виднелся голубовато-зеленый шарик в завитках белоснежных облаков. Ужасно похоже на Землю, какой мы знали ее по записям на кристаллах. Левая часть Гебы оказалась почти свободна от облачности, и хорошо просматривались материк, тянущийся вдоль экватора, белые шапки полярных областей и россыпи гигантских островов в южной и северной частях океана.
Я стоял в толпе, собравшейся в коридоре, слушал восторженные крики и думал о том, что совсем скоро все мы окажемся там - на берегу океана, или среди бескрайних лесов, или даже в горах. Под нашими ногами будет земля, над головой небо, а вокруг – огромный мир. Наш новый мир, в котором никогда не закончатся ни воздух, ни вода, ни еда. И где каждый из нас сможет жить, не мешая другим – так, как захочет.
- На эвакуационном посту в Полисе каждому сообщат номер шлюзового отсека, - сказал нам Базиль накануне, на последнем собрании. – В коридорах сделают указатели – где какой шлюз. После того, как все люди соберутся, закроются диафрагмы отсеков и откроются диафрагмы переходников в десантные шлюпки. Каждый займет свое место в амортизационном кресле, детей до трех лет должны держать на руках взрослые, более старшие садятся самостоятельно. Не забудьте опустить колпаки сфер после того, как ряды окажутся полностью заполненными. Бортинженеры перед стартом пройдут по шлюпкам и проверят фиксаторы. Больших перегрузок не ожидается, только в течение первых пяти-шести секунд, но медики нас заверили, что это не опасно. Шлюпки будут находиться в полете чуть меньше трех суток, запасов еды и воды достаточно, желающие смогут получить капсулы со снотворным длительного срока действия – до двенадцати часов. Передвижение внутри шлюпок – только после разрешения пилотов по внутренней связи. Все вопросы – к бортинженерам.
В каюту я пришел совершенно пьяный. Не то чтобы специально надрался, но этот день был последним рабочим днем на плантациях, завтра нам предстояло начать работы по отключению ферм от всех систем питания, демонтажу мастерских, отправке вещей со склада наверх для погрузки. На это отводилось сутки, эвакуация должна была начаться утром послезавтра.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |