Название: «Сын садовника» Фандом: ориджинал Автор: Mirielka Бета: нет Пейринг: самая великая тайна на этот момент Рейтинг: от R до NC-17 Жанр: слэш, romance, флафф. Размер: от миди до макси 1 страница

Название: «Сын садовника»
Фандом: ориджинал
Автор: Mirielka
Бета: нет
Пейринг: самая великая тайна на этот момент
Рейтинг: от R до NC-17
Жанр: слэш, romance, флафф.
Размер: от миди до макси
Статус: в процессе
Саммари: Когда поздним вечером из окна своей комнаты Эрик заметил скачущего по озаренной ярким лунным светом дороге всадника, он и помыслить себе не мог, что это скачет его судьба и что совсем скоро он получит известие, которое изменит всю его жизнь.
Предупреждение № 1: Псевдосредневековая история любви. Абсолютно никакой исторической достоверности. Альтернативная реальность. Мир тот же, что и в оридже «Другой». Только другие люди и другая история…
Предупреждение № 2: Я пишу ФЛАФФ! И этим все сказано. Честное слово!

ГЛАВА 1

Когда поздним вечером из окна своей комнаты Эрик заметил скачущего по озаренной ярким лунным светом дороге всадника, он и помыслить себе не мог, что это скачет его судьба и что совсем скоро он получит известие, которое изменит всю его жизнь. Впрочем, даже тогда, когда запыхавшийся слуга возбужденно сообщил Эрику, что его срочно вызывает к себе хозяин, даже тогда юноша ни о чем не догадался.
Меж тем известие, доставленное хозяину замка поздним гостем, привело того в ужас. Морис Д’Эркье, граф де Гийнн, которому недавно исполнилось сорок восемь лет, давно уже вел жизнь затворника. Будучи по своей натуре человеком решительным и прямолинейным, он не сумел приноровиться к жизни в Монкье, где нужно было постоянно помнить о том, что можно произнести вслух, а что – нет. Именно поэтому, прослужив при дворе несколько лет, граф де Гийнн удалился в свое фамильное поместье, полностью посвятив себя воспитанию сына и прочим семейным заботам. Гость, знавший его только понаслышке, отметил про себя поразительное благородство его черт, красоту его немолодого уже лица, необычную для его возраста статность фигуры. Было очевидно, что в молодости граф Д’Эркье де Гийнн был красив необыкновенно. Впрочем, гость, отлично знавший его сына Шарля, мог судить об отце и по прекрасной внешности юноши. Гость знал также и о том, что Морис Д’Эркье своего единственного сына просто обожал, о чем Шарль не раз говорил ему.
Однако барон де Пуссен видел также, что и Шарль нежно любит своего отца, тем больнее барону было сообщать графу де Гийнн о том, что его сын вместе с несколькими другими молодыми людьми арестован и обвинен в подготовке заговора против короля. Граф де Гийнн растерялся, может быть впервые в своей жизни. Он хорошо знал своего доброго и благородного мальчика, которому сам лично с самого раннего возраста внушал любовь и почтение к королю. Морис знал, что Шарль никогда не совершил бы подобного преступления, однако крайне встревоженный вид барона Рене де Пуссен не позволял усомниться в правдивости его слов.
– Никогда не поверю, что Шарль способен забыть все, чему я его учил, – покачал головой Морис Д’Эркье.
– Я тоже не верю в то, что он мог замыслить что-то худое против его величества, но, тем не менее, положение вашего сына отчаянное, – вздохнул Рене. – Король настроен крайне решительно и не слушает никого, кто пытается замолвить хоть словечко в оправдание заговорщиков. Через две недели состоится казнь, и тогда уже ничто не спасет Шарля.
– А сейчас?.. Что или кто сейчас может спасти моего мальчика?
Рене пожал плечами.
– Я испробовал, кажется, все. Я сам лично просил короля помиловать Шарля. Мой дядя – маршал де Трюйер – молил его о том же. Однако король остался непреклонен.
– Вы думаете, мне стоит попытаться броситься к ногам его величества? – неуверенно проговорил граф де Гийнн.
Рене печально улыбнулся.
– Не уверен, что это поможет Шарлю. Его величество невозможно разжалобить. Он никогда не меняет свои решения… Впрочем, при нашем последнем свидании Шарль просил меня обязательно сообщить о случившемся некоему Эрику Шартье. Вы ведь знаете его, граф?..
– Эрика?! – лицо графа де Гийнн сразу стало холодным и замкнутым. Он недовольно поморщился и вымолвил сквозь зубы: – Как мне не знать его, если именно из-за этого мальчишки мы с Шарлем столько раз ссорились?..
Барон де Пуссен кивнул.
– Шарль говорил, что вы терпеть не можете Эрика. Но уж если он сможет хоть чем-то помочь вашему сыну, не стоит ли вам оставить старые обиды, граф?
– Помочь? – не скрывая сарказма, протянул Морис Д’Эркье. – Интересно, чем может помочь моему сыну сын садовника, если даже ваш заслуженный и прославленный дядя – маршал де Трюйер – не смог сделать этого?
– Сын садовника?! – искренне изумился Рене. – Вы хотите сказать, Эрик Шартье – сын простого садовника?
– Не хочу сказать, но именно это я вам и говорю, – подтвердил Морис хмуро.
Рене какое-то время озадаченно смотрел на графа де Гийнн, потом тяжко вздохнул:
– И все же я должен выполнить просьбу вашего сына и сообщить этому молодому человеку о том, что Шарль попал в беду.
Граф сердито хмыкнул и, поколебавшись несколько мгновений, вызвал слугу.
– Камю, передай Эрику, что я хочу его видеть, – распорядился он безапелляционным тоном, когда склонился перед ним в поклоне. – Немедленно.
– Да, ваша милость, – отозвался Камю и исчез за дверью.
– Вы довольны? – поинтересовался Морис, покосившись на гостя. Тот примирительно заметил:
– Я просто хочу помочь Шарлю.
– Я тоже хочу этого, – сказал граф жестко. – Но, убей меня Бог, не понимаю, чем может помочь моему мальчику сын садовника!
– Не знаю, – барон де Пуссен пожал плечами. – Однако Шарль очень настаивал, чтобы я рассказал Эрику обо всем. Я не имел, разумеется, и понятия, что Эрик – сын садовника. Шарль сказал только, что у него светлая голова, и он обязательно что-нибудь придумает.
– Мой сын просто идеализирует этого мальчишку. Эрик ничем не отличается от сотен других людей, и его умственные способности весьма заурядны, – пробурчал Морис недовольно.
Рене улыбнулся снисходительно.
– Ваш сын еще слишком юн и вполне понятно его стремление видеть все самое лучшее в своем… друге, – легкая запинка барона не ускользнула от внимания графа де Гийнн.
– В своем любовнике, вы хотели сказать, – проговорил он с ехидной усмешкой. – Откровенно говоря, связь моего сына с Эриком никогда не нравилась мне только по одной причине: мой сын слишком легко попал под влияние этого простолюдина. Эрик вертел им, как хотел, просто веревки из него вил, пока я не отправил Шарля на службу к королю, – Морис тяжело вздохнул. – Хотя теперь я думаю, а не совершил ли я ошибку, которую теперь уже невозможно исправить, – голос графа вероломно дрогнул, и Рене поспешил успокоить его:
– Не стоит отчаиваться раньше времени, граф. Господь Бог милостив, он не зря дарует нам надежду.
Граф вновь тяжело вздохнул:
– Надежда – это все, что у меня осталось.

* * *

Прошло несколько томительных минут ожидания, потом раздался негромкий стук в дверь.
– Войдите, – крикнул граф, и Рене с любопытством взглянул на входившего. От Шарля он уже слышал много восторженных слов в адрес этого юноши, и ему не терпелось убедиться в правоте Шарля. Однако через мгновение его любопытство сменилось изумлением, а еще через мгновение Рене понял, что влюбился. За те годы, что он провел при дворе короля, где все, в том числе, и король, а вернее сказать, в первую очередь – король, просто поклонялись юношеской красоте, Рене видел немало красивых молодых людей, но вряд ли кто-то из них мог всерьез соперничать с этим белокурым ангелом – сыном простого садовника.
Эрик Шартье был не просто красив. Он был божественно прекрасен. Его густые белокурые волосы волнами ниспадали на плечи. Серые глаза, казавшиеся серебристыми из-за мерцавшего в их прозрачной глубине огня, были опушены длинными черными ресницами. Горделивый излом черных бровей. Тонкий прямой нос. Чувственные губы. Изящная линия подбородка. Стройная гибкая фигура, поражавшая одновременно своей хрупкостью и какой-то внутренней силой. Нежная медовая кожа, светившаяся поистине неземным светом. Казалось, создавая этого простолюдина, Бог не сделал ни одного неверного мазка, сотворив подлинное Совершенство, живое олицетворение Красоты и Небесной Чистоты.
Меж тем юноша, бросив быстрый оценивающий взгляд на пожиравшего его глазами незнакомца, почтительно поклонился хозяину.
– Вы хотели видеть меня, ваша милость? – проговорил он с подчеркнутой вежливостью, затем вновь взглянул на незнакомца, машинально отметив про себя его привлекательность. Барон Рене Д’Эттоль де Пуссен действительно был одним из красивейших людей при дворе короля. Высокий, стройный, сильный, с густой каштановой шевелюрой, ясными синими глазами и правильными чертами лица. Десять лет назад именно Рене своей красотой очаровал короля настолько, что тот оставил ради него первую и самую главную привязанность своей жизни – графа Этьена Д’Алье де Фийе.
Именно барон де Пуссен стал вторым любовником короля и оставался им два года, пока в жизнь повелителя Эльмайры не вошел (а вернее – пока не ворвался вихрем, сметя всех на своем пути) юный и прекрасный барон Александр де Реналь, совершенно пленивший сердце короля. Разумеется, Рене был крайне удручен появлением соперника, он мог бы и возненавидеть Александра, если бы это было возможно. Однако все дело было в том, что барона де Реналь было невозможно ненавидеть. Обворожительный красавец Александр обладал поистине дьявольским очарованием и при этом имел характер мягкий и благородный. Он был одним из тех редких людей, которых нельзя не любить, и Рене даже не ревновал к Александру короля, тем более что при всей своей жесткости Винсент IV был весьма щедр и великодушен по отношению к своим бывшим любовникам. Так, граф де Фийе, будучи самой первой любовью короля, навсегда остался его лучшим другом и доверенным лицом, по сути дела – вторым человеком в королевстве.
Впрочем, и Рене не был обижен судьбой, в свои двадцать восемь он занимал видное место при дворе короля. Да и вниманием юных красавчиков, коих в Монкье всегда было несметное количество, Рене обижен не был. У него было много романов, но только теперь, разглядывая с восторгом Эрика Шартье, Рене понял, что никого еще, в сущности, не любил и, похоже, именно этому простолюдину будет отдано сердце именитого барона де Пуссен.
Вне всякого сомнения, Эрик заметил повышенный интерес незнакомца к своей персоне, и в глубине его прозрачных серебристых глаз полыхнуло пламя, но тут же погасло. Эрик вновь с почтением глянул на графа де Гийнн. А тот недовольно хмурил брови, тоже приметив, с каким восхищением разглядывает юношу поздний гость.
– Позвольте представить вам Эрика Шартье, барон, – проговорил граф де Гийнн с явным неодобрением.
Рене, словно очнувшись, взглянул на графа и, слегка покраснев, кивнул Эрику.
– Я – барон Рене Д’Эттоль де Пуссен, – произнес он, обращаясь непосредственно к юноше. Тот молча поклонился и устремил на Рене прямой взгляд.
Барон почувствовал вдруг неожиданную робость. Легкая дрожь пробежала по его телу, но он постарался взять себя в руки.
– Это вы хотели видеть меня, ваша милость? – обратился к нему Эрик учтиво.
– Да, – слегка осевшим голосом отозвался Рене и тут же перехватил насмешливый взгляд графа де Гийнн. «Старый черт! – выругался про себя барон. – Понял, что я запал на мальчишку. Бог мой, неужели это так заметно?» А вслух продолжал почти спокойно: – Я прибыл в Алькамо отнюдь не с добрыми вестями.
Эрик посмотрел на Мориса Д’Эркье, тот опустил глаза.
– Что-то с Шарлем? – поинтересовался он тихо.
Рене кивнул.
– Я уже рассказал графу, что случилось с его сыном, – пояснил он. – Шарль попал в большую беду. Его обвиняют в подготовке заговора против его величества.
– Вздор! – отрезал Эрик ледяным тоном. – Шарль боготворит короля. Последний месяц перед отъездом в Рамбуйе он просто бредил именем нашего государя.
– Вот и я про это же, – не выдержал граф. – Шарль никогда не пошел бы против его величества.
– Факт остается фактом, – возразил Рене, против воли лаская взглядом изящную фигурку юноши. Тот, заметив это, гневно сверкнул глазами, но голос его, когда он заговорил, был так же ровен и спокоен.
– И что же теперь ждет Шарля? – осведомился Эрик. – Тюрьма?.. Ссылка?.. Или…
– Смерть, – коротко бросил барон де Пуссен.
Эрик закусил губу и отвернулся. Рене взглянул на Мориса Д’Эркье, на глаза которого навернулись слезы, и Рене почувствовал себя виноватым.
– Не все еще потеряно, – добавил он мягко. – Нужно надеяться на лучшее.
Эрик повернулся к нему.
– Насколько я знаю, наш государь чрезвычайно жесток к тем, кто замышляет против него недоброе. И это всегда казалось мне весьма разумным с его стороны, поскольку заговорщики посягают не только на его жизнь, но и на величие короны, – молвил юноша спокойно, и Рене не смог скрыть своего изумления. То, что Шарль был абсолютно прав насчет светлой головы своего любовника, оказалось бесспорным фактом. Но то, что эта голова принадлежала сыну садовника, было просто немыслимо. Меж тем юноша, сохраняя ледяное спокойствие, продолжал: – Однако теперь, когда дело касается Шарля, я уже не так уверен в необходимости подобной жестокости. Тем более, я слышал, что его величество никогда не изменяет свое решение, его невозможно разжалобить или растрогать.
– Вы правы, – отозвался Рене с уважением. – Решительность и безапелляционность нашего государя граничат с бессердечностью.
– Это необходимо для правителя, – сказал Эрик, слегка пожимая точеными плечами. – Но не тогда, когда это касается близких нам людей.
Граф де Гийнн сверлил юношу сердитым взглядом, а тот, казалось, не замечал этого, напряженно размышляя о чем-то. Рене неуверенно произнес:
– Шарль просил, чтобы я рассказал о случившемся вам. Он искренне верит в то, что вы сможете ему помочь.
Эрик взглянул на него, и уголки его чувственных губ тронула легкая усмешка.
– А вы в это не верите?
Рене пожал плечами и не ответил, и это само по себе было красноречивее любых слов. Он просто не представлял, чем может быть полезен Шарлю сын простого садовника, пусть юноша и был самым очаровательным созданием из всех, с кем Рене встречался ранее. Ситуация казалась безнадежной… Абсолютно безнадежной.

ГЛАВА 2

Несколько мгновений в комнате царила тишина, нарушить которую почему-то не решился никто, пока юноша не заговорил снова.
– Я слышал, – задумчивый голос Эрика звучал ровно, – что однажды его величество изменил свое решение и помиловал некоего маркиза де Люрсо. Я слышал также, что государь сделал это по просьбе одного юноши, который был сводным братом маркиза де Люрсо и одновременно – фаворитом его величества.
Рене изумленно смотрел на юношу. Подобная осведомленность провинциального мальчика-простолюдина была не просто поразительной, но внушала какой-то священный трепет. У барона де Пуссен холодок пробежал по спине, и он ответил взволнованно:
– Вы правы. Такой случай действительно произошел лет шесть назад. Барон Александр де Реналь был чрезвычайно обаятельным юношей, и наш государь очень любил его и многое ему позволял. Правда, тот случай с помилованием был единственным, – быстро добавил Рене, заметив промелькнувшую в глазах графа де Гийнн надежду. – Александр погиб пять лет назад, и его величество до сих пор оплакивает его.
– Это очень печально, – заметил Эрик безучастным тоном. – Но то, что случилось один раз, может повторяться многократно. Думаю, пять лет – слишком большой срок для траура. Быть может, уже настало время кому-то попытаться заменить этого юношу?
Рене, с восхищением глядя на Эрика, ответил:
– Желающих сделать это было более чем достаточно. За эти пять лет в постели короля побывало множество восхитительных юношей, но никто из них не сумел растопить лед, сковавший сердце его величества. Однако я не думаю, что у вас возникнут какие-то трудности в этом отношении. Ваша красота безупречна и от вас просто исходит сияние чистоты и невинности. Я уверен, его величество будет покорен вами.
Граф де Гийнн недоверчиво покачал головой.
– Как же все просто у вас, у молодых! Эрик едет в Рамбуйе, соблазняет короля, и тот, растаяв от любви, преподносит Эрику ключ от темницы Шарля.
Эрик посмотрел на него, и в его серебристых глазах сверкнула неприкрытая ярость.
– Вы можете предложить что-то другое? – поинтересовался юноша язвительно.
Рене заметил, как в глазах графа промелькнула паника, и это удивило его, однако следующие слова Мориса удивили его еще больше.
– Ты слишком уверен в себе для твоих семнадцати, – сказал граф с какой-то странной печалью в голосе. – Но, может быть, именно это и спасет Шарля, – и он бросил на Эрика потерянный взгляд.
– Итак, решено, – проговорил Эрик, обретя прежнее спокойствие. – Завтра рано утром мы отправимся в Рамбуйе. Единственная сложность заключается в том, что я – всего-навсего сын садовника. Мне будет весьма сложно проникнуть в королевский дворец и предстать пред светлые очи нашего государя. Я уже не говорю о том, что простолюдину невозможно пленить сердце короля.
– В этом вы правы, – согласился Рене, растерянно глядя на юношу. Наивно было думать, что король может прельститься сыном садовника в то время, как самые обворожительные и прелестные юноши из самых именитых семейств ковром стелились ему под ноги. Самое большее, на что мог рассчитывать простолюдин, имеющий столь потрясающую внешность, как Эрик Шартье, – ночь с королем, возможно, даже две-три ночи, но затем – неизбежное изгнание и совершенное забвение. Королевская гордость не позволила бы повелителю Эльмайры опуститься до продолжительного романа с сыном садовника. А уж о том, чтобы король изменил свое решение казнить кого бы то ни было ради простолюдина, и речи быть не могло.
Однако и на этот счет у Эрика имелось гениальная идея.
– Вероятно, нам придется пойти на небольшую хитрость, – усмехнулся юноша, покосившись на графа де Гийнн. – И для того, чтобы его величество заметил меня, не думая, что я – простолюдин, с которым можно не считаться и которого можно вышвырнуть на улицу, как наскучившую собачонку, в любой момент, но более всего – для того, чтобы объяснить королю мое желание освободить Шарля де Гийнн, я должен предстать перед нашим государем дворянином… и лучше всего – младшим братом виконта де Гийнн… то есть под именем Эрика Д’Эркье.
Граф де Гийнн возмущенно крякнул, но промолчал. А барон де Пуссен понял, что окончательно покорен этим столь же проницательным, сколь и прекрасным юношей.
– Совершенны не только ваши лицо и тело, – произнес он с благоговением, – ваш рассудок – тоже подлинное Совершенство, и я с полной определенностью могу заверить вас, что не встречал еще юношей, способных соперничать с вами. Я начинаю думать, что, даже зная о том, что вы – сын садовника, наш король влюбится в вас до безумия, – против воли в голосе Рене прозвучали ревнивые нотки, и это потрясло его до глубины души. Даже не обладая этим божественным мальчиком, Рене уже ревновал его.
Эрик пожал плечами и холодно заметил:
– Сомневаюсь. Его величество может служить образцом непостоянства. Конечно, он ужасно избалован вниманием красивейших юношей королевства, готовых по мановению его руки идти за ним на край света. И это отчасти оправдывает нашего государя, как, впрочем, и то, что единственный человек, которого он любил искренне и страстно, погиб таким юным. Вероятно, пережив подобное горе, король сильно изменился, замкнулся в себе, его сердце сковал лед. Неудивительно, что с той поры его величество ни к кому не привязывается надолго. Терять что-либо недорогое сердцу не больно.
– Вы правы, – согласился Рене. – Просто невероятно, как легко вы – сын садовника, да еще и живущий в провинции, – разобрались во всех тонкостях отношений короля с его фаворитами.
Легкая улыбка скользнула по губам Эрика.
– И до провинции доходят различные слухи, – проронил юноша снисходительно. – Поверьте, все это не так сложно и невероятно, как кажется. Если вы хоть раз собирали мозаику, вы поймете меня. Нужно только правильно сопоставить кусочки, чтобы получилась чудесная картина.
Барон де Пуссен покачал головой и тихо вымолвил:
– Трудно поверить, что вы – сын простого садовника.
Эрик неопределенно пожал плечами и улыбнулся, а граф де Гийнн раздраженно буркнул:
– Тем не менее, это правда. Он – сын садовника и останется им до конца своей жизни.
Рене вздохнул. Неприязнь графа де Гийнн к этому бесподобному ангелу бросалась в глаза и была поистине возмутительной, этот божественно прекрасный юноша не заслуживал подобного отношения хотя бы потому, что собирался, рискуя собственной жизнью, спасти жизнь сына графа де Гийнн. Все трое великолепно понимали, что если обман откроется, король предаст Эрика жесточайшей казни. Его уязвленное самолюбие и безмерная гордыня не позволят простить подобную дерзость простолюдину. Однако мысль о том, что уже завтра Эрик покинет Алькамо, где с ним обращались столь неласково, успокоила Рене.
А граф Д’Эркье де Гийнн счел тему исчерпанной и, вызвав слугу, приказал проводить барона в комнату для гостей. Рене сдержанно попрощался с хозяином, бросил ласкающий взгляд на Эрика и отправился спать.

* * *

Оставшись наедине с Эриком, граф тяжело опустился в кресло и, закрыв лицо руками, глухо проговорил:
– Ради всего святого, Эрик, только не забывай, для чего ты едешь в Рамбуйе.
Эрик усмехнулся.
– Ты считаешь, я могу это забыть?
– Ты превосходно понимаешь, что я имел в виду, – оторвав руки от лица, произнес Морис грубо, но встретив прямой и спокойный взгляд Эрика, сник. – Господи, Эрик, ты так юн и прекрасен… А Монкье полон соблазнов и опасностей. Даже этот… барон де Пуссен пялился на тебя, как кот на сметану.
– Да ты никак ревнуешь меня? – с усмешкой осведомился Эрик, подходя поближе походкой легкой и грациозной. Нарочитая вальяжность его движений заставила сердце графа де Гийнн забиться быстрее.
– Мне казалось, я имею это право, – произнес Морис осевшим голосом.
– Разве ты не потерял это право, впихнув меня в объятия своего ненаглядного сыночка? – огрызнулся Эрик беззлобно.
– Ты никогда не любил Шарля, – печально констатировал Морис. – Ты только делал вид, что любишь его.
– Я любил тебя, – ледяным тоном отозвался Эрик. – С двенадцати лет. И не делай вид, что ты этого не знаешь… Однако ты всегда любил только своего драгоценного Шарля, и тебе были глубоко безразличны мои чувства.
– Не злись, – граф осторожно взял Эрика за руку. – Ну скажи, что я должен был делать, если увидев тебя, Шарль потерял голову от любви, если он просто сох у меня на глазах?
– Ты оказался великолепным отцом и никудышным любовником, – высвобождая руку, жестко произнес Эрик. – Ты пожертвовал нашей любовью ради благополучия своего сыночка, – Эрик вздохнул, потом засмеялся: – Но и ревновал меня к Шарлю бешено, словно не сам свел нас.
– Тебя нельзя не ревновать, – вставая, проговорил граф де Гийнн. – Ты обладаешь потрясающей способностью возбуждать самые сильные, самые яркие чувства. Полутона совершенно не в твоем стиле, – Морис обнял юношу за талию и, властно притянув к себе, жадно поцеловал в полураскрытые податливые губы. – Мне жаль короля, – неожиданно сказал он.
Эрик с трудом оторвал от себя Мориса.
– Почему? – слегка удивленно поинтересовался он, глядя в глаза мужчины.
Морис тяжело вздохнул и отвел взгляд.
– Он сгорит от любви к тебе.
– Если Шарль будет спасен, пусть горит, – отозвался Эрик спокойно.
– И тебе совсем не жаль его? – Морис пытливо заглянул в лицо юноши.
– Я не думаю, что человек, не ведающий сострадания, нуждается в моей жалости, – пожал плечами Эрик.
– Ты – самый прекрасный, но и самый жестокосердный мальчик из всех, кто когда-либо рождался на свет, – граф вновь притянул к себе Эрика. – Не представляю, как буду жить без тебя…
Эрик засмеялся, обнимая его:
– Ничего, надеюсь, ты быстро утешишься в сладких объятиях своего Эбера, – Эбер был юным слугой, который весь последний год был неразлучен с графом де Гийнн. – А, кстати, наш гость ушел спать, абсолютно уверенный в том, что ты меня ненавидишь. Барон де Пуссен считает тебя жестоким деспотом, не имеющим понятия о благодарности. По его мнению, я иду на смертельный риск ради спасения твоего сына, а ты не можешь оставить какие-то мелкие старые обиды.
Морис со вздохом прильнул губами к шее Эрика.
– Во-первых, – нежно произнес он, – в объятиях Эбера я вряд ли могу утешиться. Он – дивный мальчик, но ты… ты – божество, и, однажды познав тебя, утешиться невозможно. Я пытался, ты же знаешь… весь этот год… но увы! – все бесполезно… Что же до барона де Пуссен, пусть он думает все, что ему заблагорассудится, любовь моя. Только мы с тобой знаем, что нас связывает.
Эрик резко оттолкнул его.
– Тебе не следовало напоминать мне об этом, – произнес он сердито.
– Прости, – кротко отозвался Морис. – Я знаю, мне нет прощения, но я люблю тебя, и это хотя бы в какой-то степени оправдывает меня.
Эрик отвернулся, и Морис осторожно обнял его за плечи.
– Солнце мое, мы ничего не можем изменить, – сказал он тихо и проникновенно. – Когда мы стали любовниками, нас связало сильное и глубокое чувство. Эрик, наша любовь была чиста, и наши помыслы были непорочны, разве не так?
Эрик обернулся и с горькой усмешкой ответил:
– Какой же грязной и порочной стала наша любовь, когда мы узнали, что я – совсем не сын садовника, что мой отец – ты.
– Эрик, любимый, мы тысячу раз говорили с тобой обо всем этом… Мы с тобой ни в чем не виноваты. Мы же не знали этого, когда стали близки.
– Но ведь и узнав об этом, мы не перестали быть любовниками, Морис, – промолвил Эрик мрачно, – и продолжали любить друг друга совсем не как отец и сын.
– Сердцу невозможно приказать, – прижимая к себе Эрика, простонал Морис, – и зов тела неподвластен разуму.
– Однако когда понадобилось утешать Шарля, зов тела отчего-то подчинился разуму, – парировал Эрик, пытаясь высвободиться из объятий Мориса. – Довольно странно, не правда ли?
– Мне казалось, Шарль будет более достоин твоей любви, чем я, – грустно сказал Морис, не выпуская Эрика из рук.
– О, если бы мы всегда любили только тех, кто достоин любви… – сдаваясь, вздохнул юноша.
– Солнце мое, я ведь не думал, не надеялся, что ты действительно любишь меня, – покрывая лицо Эрика легкими и нежными поцелуями, пробормотал граф. – Да еще эта разница в тридцать лет… Ты думаешь, пожилой мужчина может всерьез рассчитывать на любовь такого юного и прекрасного создания, как ты?!
– Пожилой?.. – Эрик мягко отстранил от себя Мориса. – Ты сказал – пожилой?!
– Разве нет? – граф де Гийнн нерешительно посмотрел на юношу. – Я так стар по сравнению с тобой… и с Шарлем… Я не смел верить в твою любовь.
– Но я любил тебя, – проговорил Эрик искренне. – Я и сейчас люблю тебя. Тебя, а не Шарля. И согласился я на эту авантюру не из любви к Шарлю, а из любви к тебе. Собственно, и в его постель я лег только потому, что этого хотел ты. И весь этот год, занимаясь любовью с Шарлем, я представлял, что занимаюсь любовью с тобой. Ты никогда не узнаешь, каких нечеловеческих усилий мне стоило ни разу не назвать его твоим именем…
– Эрик…
– Не говори больше ничего! – произнес юноша властно, закрывая рот графа своей тонкой изящной ладонью. – Если мне поможет Бог, я спасу твоего сына… ведь, помимо всего прочего, Шарль – мой брат.
Морис порывисто притянул юношу к себе и вновь сжал в своих объятиях.
– Ты просто ангел… Я люблю тебя, – осыпая лицо и шею Эрика страстными поцелуями, сказал граф. – Останься этой ночью со мной… Пожалуйста…
– А как же Эбер? – с усмешкой поинтересовался Эрик. – Он будет недоволен…
– К черту Эбера! – вскричал Морис страстно. – Быть может, эта ночь – единственная, которую я могу провести с тобой… Последняя в нашей жизни ночь… наша ночь… И мы должны воспользоваться этим шансом… Умоляю тебя, Эрик!..
Эрик вздохнул и, отвечая на ласки Мориса, кротко отозвался:
– Конечно…

ГЛАВА 3

Барон де Пуссен отказался представить юношу ко двору в день их приезда в Рамбуйе, сославшись на усталость. В действительности же ему просто хотелось хотя бы один день обладать Эриком без того, чтобы делить его общество с кем-либо еще. Рене не знал, понял ли Эрик истинную причину подобной медлительности, но внешне юноша ничем не проявил своего недовольства, только заметил как бы между прочим:
– Время не на нашей стороне.
– Не думайте об этом, Эрик, прошу вас, – сказал Рене примирительно. – Один день ничего не изменит. Мы отправимся во дворец завтра, тем более что и повод будет вполне подходящий – день рождения его величества, а посему сегодня мы приведем себя в порядок и отдохнем, чтобы завтра выглядеть соответствующим случаю образом.
Эрик неопределенно пожал плечами и ничего не ответил.
А Рене было все труднее сдерживать себя. Никогда прежде он не испытывал чувств, даже отдаленно напоминающих те, что вызывал в его душе этот обворожительный мальчик, сын простого садовника. Рене чувствовал, что каждое мгновение, проведенное рядом с этим ангелом, превращает вспыхнувшее еще в Алькамо влечение во всепоглощающую, испепеляющую страсть. С каждой минутой мысль о расставании с Эриком становилась все более невыносимой. Барон де Пуссен понимал, что еще немного, и он просто не сможет отпустить юношу от себя, и у него не было никаких сил сопротивляться этому.
Рене ошеломляла та легкость, с которой этот хрупкий семнадцатилетний мальчик завладел его сердцем. И дело было даже не в красоте юноши, хотя тот и был поистине совершенным творением бога, однако было в мальчике что-то еще, неуловимое и загадочное, что сквозило в каждом его жесте, в каждом движении, что светило из глубины прозрачных глаз и скользило по губам вместе с нежной мимолетной улыбкой.
Никому прежде не удавалось пробудить в сердце барона де Пуссен подобных чувств, и он не представлял себе теперь, как он сможет жить после того, как сам, своими руками втолкнет этого белокурого ангела в объятия короля. Мысль о том, что Рене сделает это ради спасения Шарля, ничуть не утешала его. Теперь, после встречи с Эриком, судьба Шарля стала ему глубоко безразлична.
Более того, за ужином, наблюдая, как Эрик вяло ковыряется в своей тарелке, Рене вдруг поймал себя на мысли, что хочет смерти Шарля де Гийнн, ведь, по сути, тот был его соперником. Причем соперником счастливым, поскольку Шарль уже в полной мере испытал то счастье, которое было еще неведомо Рене – счастье обладания Эриком.
Рене с трудом подавил рвущийся из груди стон и, отодвинув тарелку, взглянул на Эрика. Тот едва заметно улыбнулся и, изящным жестом взяв в руку бокал, отпил крохотный глоток вина. Ничто в его грациозных движениях не выдавало низкого происхождения юноши, и Рене ничуть не сомневался в его успехе при дворе короля. Он понимал, что Эрик с его красотой и грацией легко покорит короля, и это отнюдь не прибавило Рене хорошего настроения. Он тяжело вздохнул, и Эрик засмеялся.
– Похоже, вы начинаете жалеть, что решили помочь Шарлю, барон, – сказал он весело.
– Неужели это так заметно? – пробормотал Рене, вставая и подходя к юноше. Тот лениво крутил в руке полупустой бокал и с легкой усмешкой следил за бароном. Внезапная робость охватила Рене. Он замер в нерешительности, глядя на Эрика жадными глазами.
– Вы такой забавный, барон де Пуссен, – отставляя бокал в сторону, произнес юноша. – Кажетесь человеком решительным и отважным, а сами страшитесь задать вопрос, который терзает вас с первой минуты нашей встречи.
Рене покраснел до корней волос, а Эрик легко поднялся и, подойдя к нему вплотную, ласково провел кончиками пальцев по напряженной щеке молодого мужчины. Рене застонал и, порывисто обняв юношу, осыпал его лицо пылкими поцелуями. Эрик позволил ему целовать себя несколько мгновений, потом мягко отстранился.
– Эрик… – вымолвил Рене растерянно. – Ты был прав. Мне кажется, я совершил самую большую ошибку в жизни, сообщив тебе о том, что Шарль попал в беду. Мне вообще не следовало ехать в Алькамо.
Эрик засмеялся.
– Ты уверен в этом?
– Д-да… Нет… Черт возьми, я не знаю! – вскричал Рене с отчаянием, вновь прижимая к себе юношу. – Я не знаю, Эрик… не знаю… – он спрятал лицо в шелковистых волосах юноши. – Я знаю только, что люблю тебя и хочу быть с тобой… всегда!
Эрик вздохнул.
– И что вы находите во мне? – проговорил он едва слышно, потом отстранил от себя Рене и сказал твердо, даже жестко: – Я не люблю вас, барон де Пуссен, и вряд ли полюблю когда-нибудь. Самое большее, что я могу вам дать – несколько ночей в вашей постели. Но как только его величество возжелает меня, я уйду к нему. Именно это – цель моего приезда в Монкье, и вы не должны забывать об этом.
– Я помню, – с горечью заверил Рене, притягивая к себе юношу. – Помню.

Дата добавления: 2015-09-29