Хэнку доставляло одно только ощущение, что он делает это насильно, что это вообще ЕГО ДРУГ, его вечно поддакивающий Собербио, которого он возненавидел за искренность и за настоящую сущность, возненавидел за ложь главным образом. Невероятное было чувство, будто наконец позволили то, что долго запрещали. И с Тимом, с которым вроде тоже все было впервые, такого точно не наблюдалось. Ведь он был на все согласен, а Геза сопротивлялся, вырываясь, хотя и это было наполовину театром одного актера – самого патлатого. Он сопротивлялся только потому, что едва успевал вдохнуть, втянуть в стиснутое горло воздух, а потом рот снова затыкали, так что губы уже припухли и заболели.
Но самые страшные и заветные мечты сбывались, Тим на несколько минут пропал из памяти обоих, Хэнк увлеченно наслаждался ролью захватчика и мучителя, а Геза ловил кайф от того, что можно посопротивляться вдоволь – все равно не отпустит. Даже громила и укурок Рокки стал нежнее после случая со Скиппером, навсегда отбившим у него желание причинять боль. Торхенбаум теперь брал только по согласию, да и то предложить раз пять надо было.
Хэнк крушил и ломал. Это было потрясающе, но Тиму точно не понравилось бы. И после этого Далтону точно пришлось бы извиняться, как в субботу, он это знал.
И он отшатнулся, отпустив парня рывком, так что того еще по инерции потянуло следом, но Собербио быстро прижался спиной к стене, чтобы не спалиться. Злобно уставился на Хэнка, уверяя взглядом в том, что ненавидит его больше всех на свете. Хэнку хватило для удовлетворения своих извращенных наклонностей, он получил возможность высказать мировую истину.
- Тащишься?
- Пошел ты в задницу, поглубже, - послали его в ответ, будто выплюнув слова презрительно.
Звучало так зло и убедительно, что Хэнк даже не заподозрил, что это была не «посылка», а высказанное желание и даже предложение.
- Ну ты же педик. Тебе все жизнь будет просто ОФИГЕННО, каждый вот так и будет делать. А ты будешь только БАЛДЕТЬ и еще просить, - высказался Далтон, развернулся и пошел на выход. Дверью комнаты он хлопнул, дверью дома вообще – тоже, но ушел явно довольный собой. Собербио же только понял, что его уловки работают на Хэнке, как надо, и никакой Тим не сможет ему помешать, отобрать то, что уже пришло в руки само.
Ведь если мечты начинают сбываться всего на пару процентов, надо хвататься за них и исполнять до конца, судьба же точно намекает, что все возможно.
«У вас получится, господин гопник», - сам к себе обратился Геза, сев на стул и посмотрев на сломанный столик. «У вас все получится».
* * *
Эрин была уверена, что нравится эмо-принцу, которым ей казался Челка, на девяносто девять процентов. Но оставался еще один, тот самый, который заставлял сомневаться и психовать, поэтому девчонка мучилась и страдала, как настоящая эмо. Она сидела дома, переживала, воевала сама с собой, отказывалась от еды под ехидным взглядом тетушки, не ожидавшей, что дела в школе пойдут так хорошо.
Не считая дел сердечных, конечно.
Они вместе ездили домой на автобусе, правда Челка выходил дальше, провожая Эрин взглядом, когда она спрыгивала с последней автобусной ступеньки. Она старалась не оборачиваться, делая вид, что ей все равно, но обернуться так и тянуло, хотелось больше, чем банки варенья и шоколадки, а заодно коробки «Рафаэлло». Но она все равно не оборачивалась, и Джексон был этому рад, он просто провожал ее взглядом. Неуверенный в себе, закомплексованный парень, которому нужен четкий знак, что он тоже нравится, к нему неравнодушны, чтобы он решился признаться. Вот только Эрин была из той же породы – сама не подошла бы ни за какие пряники, потому и делала вид снежной королевы.
Получалось у нее великолепно, но напряжение возрастало с каждой минутой, проведенной в одном помещении, Джексон понял наконец, что чувствовали Тим и Хэнк. Ну, или только Тим.
Челка сидел в автобусе, а на сиденье, что за его спиной, отвернувшись, сидела Эрин. Если бы не было спинок сидений, они касались бы спинами друг друга, они даже чувствовали тепло чужого тела, запах шампуней и духов-одеколона, всего такого. Джексону сносило крышу, он впал в очередную депрессию, да так, что и сам не заметил. Статус «Один на целом свете» в Фэйсбуке его выдавал, но этого было слишком мало, Эрин сходила с ума, устраивая истерики и слезные признания подушке. Она так мечтала делать это, что просто умирала, когда наконец получила возможность.
Ну, как известно, люди обожают страдать, и порой предвкушение в миллион раз лучше, чем само действо, ожидание резче и острее, чем процесс, а страдания дают надежду на такую огромную любовь, какую можно и не получить в итоге.
Лучше любить и страдать, не зная, взаимно ли это. Лучше сидеть и мечтать о шоколадке, сидя на диете, чем пойти, купить и съесть ее, уничтожив несколько калорий. Лучше умирать от тоски, чем чувствовать, как падает завышенное настроение – стихийно быстро и болезненно, так ужасно, что нельзя остановить или предотвратить.
Тим так не думал, он раньше уверен был в том, что ожидание, страдание и тоска – испытание, черная полоса перед белой, потом наступит ожидаемое (если наступит вообще), и все будет хорошо. Но получив, он понял, что все может оказаться совсем не так. Нет, он не тешил себя надеждами на то, что у всех людей случается именно так, но у него явно случилось.
Хэнк не позвонил через десять минут, через полчаса, через час. Он не позвонил и через три часа, он просто будто забыл про него и забил на ссору, в которой парня обидел. Он будто просто порвал их отношения, забыв сообщить об этом Тиму, который впал в тихую истерику, опять чувствуя, как рушится мир. Он зря отдал кольцо, оно придавало уверенности в себе, а может быть, это просто были чужие воспоминания, которые случайно совпадали с его личными переживаниями.
Но Ромуальда точно не бросали, а вот Тима кинули, он надеялся, что это не так, но шестое чувство подсказывало – Далтону надоело. Он уже попробовал и испытал все, что только можно было, он нахамил и наорал в ответ на Тима, хотя любящий человек скорее откусит себе язык, чем сделает такое. Ну или извинится потом, а от Далтона и этого нереально было дождаться.
Он просто не любил.
И Урсула не отвечала, она была снова чем-то интересным таким занята. Пряталась от карася-Скиппера, наверное.
* * *
Раньше я думал, что худший день недели – понедельник. Потом понял, что это пятница, потому что не с кем и некуда было пойти. Сейчас дошло – среда, потому что середина недели, до выходных далеко, надо на автомате ходить и учиться, невзирая на то, что сердце выдрано с корнем. Может, у меня его просто нет? Надо было выкинуть его, а не отдавать Далтону. Надо было вообще остановиться, не лезть к нему, надо было мечтать и катать истерики, надо было просто подождать месяц и покончить с собой.
И я все равно покончу.
Жаль, что появилась Урсула, ведь перемены в жизни – такое дерьмо, теперь я это понял. Не будь ее – и ничего бы не поменялось, мало что изменилось бы, не сблизь нас это дуркование по лесу. Сначала было забавно, а теперь ясно – зря, совершенно зря, это было огромной ошибкой.
Ненавижу, ненавижу события в своей жизни, не хочу, чтобы в ней все кипело и бурлило, хочу спокойного течения, хочу, как раньше, плыть по нему и не тонуть, не захлебываться всей этой мерзостью.
Ненавижу Далтона, ненавижу всех, но больше всего ненавижу самого себя.
Я – ничтожество, тряпка, тупое мясо, один из миллиардов, миллиардов миллиардов, так кому какое дело, если я сдохну? Кому нужна жизнь без любви? Нельзя заставить человека полюбить тебя, нельзя лезть к нему так настойчиво, нельзя ВЕРИТЬ каждому встречному, кто прикидывается любящим, иначе выйдет полная задница.
Так жаль, жаль собственного сердца, которое тупо отдалось какому-то мудаку. Сдохнуть хочется, медленно и болезненно, долго умирать, чтобы катились слезы по щекам, горячие и обжигающие, соленые. Чтобы они щипали раны на губах, потому что надоело их кусать. Надо утопить мобильник, сломать его, разбить молотком, сжечь, расплавить в микроволновке, чтобы не смотреть и не ждать, что он позвонит и извинится.
Он явно внял моему совету, как забавно. Просто надо было сразу смотреть в реальность, они же созданы друг для друга, люди не могут просто ДРУЖИТЬ десять лет вот так, они дороги друг другу, они не могут друг без друга, они умрут. Если отрезать человеку руку, он будет мучиться и страдать, никогда не полюбит протез.
Я – тупой протез, а Собербио – траханая во всех смыслах рука, он терпел его выходки почти всю жизнь, а тут явился я. Отлично, я просто идиот. Мне нужен был глухонемой парень, который совершенно одинок, мне нужен был изгой одноглазый, мне нужен был извращенец или полный фрик, но точно не Далтон.
Нельзя выбирать тех, кто лучший из худших, нельзя в них влюбляться.
А жалеть поздно.
* * *
Тим сидел на бетонном ограждении, надеясь, что вот-вот приедет Хэнк, можно будет поговорить и извиниться. Но потом гордость начинала возмущаться, он решил, что просто бросит Далтона, просто скажет, что ему надоело, хоть не так обидно будет.
Больно – да, но не так обидно.
Хэнка не было и не было, Гезы, впрочем, тоже. Рокки тусовался со своими дружками, Челка приехал и прошел мимо Тима вслед за проигнорировавшей его Эрин. Они страдали, болели друг по другу.
Тим болел просто так, у него болело все тело, боль от дыры в сердце расходилась по нервам, будто его растоптали всего, вдавив в асфальт.
На первом уроке Урсула мечтала, парень не стал портить ей настроение, не стал спрашивать, почему вчера она пряталась от второкурсника, которого Тим тоже с утра не видел. Хэнк не явился и ко второму, и к третьему уроку, он явно проспал и решил просто не приходить, раз уж нет никакого смысла.
- Что случилось? – Тим улыбнулся так, что сам поразился, как искренне у него получилось. Как легко врать людям. А вот правде они никогда не верят.
- Пока ничего. Но он… Просто вообще… Но если он об этом узнает, уржется, - Артурс собрала тетради в сумку и тоже пошла на перемену. Тим поплелся за ней, но потом решил потеряться по пути. Он зашел в туалет, умылся холодной водой, а когда вышел на улицу, там почти никого не было. У забора курили особо зависимые от никотина, но в основном народ потянулся сначала в кафетерий. Через несколько минут и двор колледжа стал наполняться народом, Урсулы все не было, и Тим решил пройтись вокруг колледжа, просто наслаждаясь долгожданным и таким отвратным одиночеством.
Одиночество – медленный яд, который в маленьких дозах бывает полезен, даже бывает лекарством, но в больших убивает. Одиночество можно даже наркотиком назвать, на него легко подсесть, от его передозировки легче некуда сдохнуть.
- Привет, Шэннон, - хриплый бабский голосок Тим узнал сразу, но не понял, с чего такой тон. Он едва успел развернуться, стоя почти за школой, в тени одной из ее стен, потому что солнце светило совсем с другой стороны.
- А где… - начал он, но тут Собербио вдруг схватил его за свитер, открытый расстегнутой курткой, и ударил спиной о стену, вжимая в нее и чуть приподняв от разрываемой его злости.
- Слушай… - он сверкнул глазами, и Тим вдруг понял, что Геза никогда раньше не называл его «Шэннон», он всегда обходился «Шампунькой».
- Где Хэнк? – все же выдал Тим, а Геза зарычал, чуть не завыл от злости, еще раз тряхнул его, приложив о стену, так что Тим возмутился.
- С ума сошел, что ли?!
- Не подходи к нему! Еще раз увижу, как вы лижетесь, я тебя убью вот этими руками, я сверну тебе шею или вырву позвоночник, урод… - он был настолько убедителен, что Тим похолодел от напавшего страха, чужая ненависть накатила волной, хоть он и не понял, что случилось всего за один день. Что ему сказал Хэнк? Что вообще происходит?!
- Ты рехнулся, блин! – Тим дернулся, вырываясь, но патлатый сначала отвесил ему хлесткую пощечину, а потом дал поддых, снова прижал к стене, толкнув в грудь и выпрямив. Он даже вжался еще раз в недавнего друга, сообщника по приколам, втискивая его в ледяные кирпичи школы, а сам еще раз ударил в живот, оставив кулак, не убирая его, так что Тим выдохнул и застыл.
- Твою траханую мать, Тим… Ты тупой или прикидываешься? Он тебя не любит, ты ему не нужен, оставь его в покое! Он вчера сказал, что ты ему вообще никак, ты вареная дохлая рыба, ты никто, ничтожество, он тебя не хочет, он вообще сделал тебе одолжение, когда трахнул в субботу. Как я об этом узнал, думаешь? Он мне сам все рассказал, он вчера пришел и сказал, что ты его задолбал, что он тебя терпеть не может, ненавидит, у тебя мерзкий голос и сам ты чучело, просто тряпка. Никому ты не нужен, самое лучшее, что ты можешь сделать – убиться, покончить с собой. Что ж ты, сука, полез к нему, а? Ты же мылился вроде в петлю лезть, он сам мне говорил! Чего не полез, какого хрена ты лезешь к чужим парням?! Я тебя предупредил, если еще раз увижу, что ты с ним разговариваешь, даже просто про херню, тебя собирать будут по кусочкам. Понял меня?! – он тряхнул парня, так что Тим округлил глаза от ужаса. Он сначала не понимал, что случилось, с чего такая перемена, куда делись проблемы и муть с Рокки, почему Геза озверел, причем тут Хэнк, но потом услышал словосочетание «чужие парни» и не смог поверить. Это было невероятно, но все сразу встало на свои места. Собербио – чертов гомик, он ненавидит Тима, который отобрал у него Хэнка, но он помог ему признаться в своей тупой голубизне. А Рокки был всего лишь попыткой забыть и утешиться, другом по несчастью, как и Геза для него.
- Понял?! – Геза еще раз его ударил, так что Тим подумал – дышать еще долго будет сложно.
- Понял… - выдохнул он, держась за живот и согнувшись.
Геза на него еще посмотрел, потом отпихнул, развернулся и пошел в людную сторону.
А во дворе колледжа, точнее, у его солнечного угла собралась небольшая толпа, все хотели посмотреть на что-то такое интересное. Собербио удивился и тоже пошел туда, распихал всех локтями и застыл, опешив.
Почти совсем не смущаясь, игнорируя то, что на них смотрели несколько десятков дебилов, возле стены, озаренной солнцем, самозабвенно лизались… Урсула и ее желанный второкурсник. Челка, который увидел это первым, а потом ляпнул народу, стоял, направив на парочку объектив камеры мобильника, и увлеченно это снимал «на память». Эрин стояла неподалеку и мечтала, чтобы он тоже так ее целовал. Хотя, неизвестно было, кто кого целовал там, Скиппер Урсулу или наоборот, потому что это было бешено, извращенно и дико, но точно романтично.
Он сидел на забетонированном куске земли возле самого здания второго корпуса, вытянув ноги с кокетливо сдвинутыми коленками. Он даже согнул их, раздвинув ниже колен, а сам еле держался, чтобы не сползти под чужим напором. Одна рука упиралась в ледяной бетон, местами поломанные и длинные ногти царапали поверхность, а вторая рука зарылась пальцами в волосы Урсулы. Сама девица явно взбесилась, она сидела на своей мечте верхом, благо была в пышной юбке, и это было удобно. Правда голым коленкам холодно, но очень жарко всему остальному. Обеими руками девица нежно держала его лицо, как в чаше, пальцами касаясь скул, намазанных слоем тональника. Правда он уже начал размазываться возле рта, так они зверствовали. Геза остолбенел, резко повеселев и тоже вытащив мобильник, это было просто жестко на его взгляд. Даже жестче, чем вчера с Хэнком, ведь у них все было честно и откровенно. Особенно круто было, когда Урсула так удачно поворачивала лицо, что они цеплялись носами, и губы чуть отстранялись друг от друга, видно было сплетенные языки. Правда потом губы снова прижимались плотнее, теснее некуда, глаза были блаженно закрыты, а не зажмурены, и оба сходили с ума.
- Больше страсти! – крикнул Собербио ехидно, так что Урсула хотела отвлечься, чтобы послать его, но второкурсник не оценил порыва, вернув ее на место, одной свободной рукой, не обнимающей ее поперек спины. Он просто тронул ее щеку пальцами, повернул лицо обратно. Золотистые, с кучей легких пластиночек серьги так и покачивались у него в ушах, волосы, пафосно переведенные на одно плечо не были растрепаны, как у самой девицы.
- Ну что вы так лениво-то… - Геза издевался над ними, потом Скиппер уже не выдержал, нащупал рукой балетку на согнутой ноге Урсулы, снял ее и кинул ориентировочно в хриплый голос. Голос возмущенно взвизгнул, поняв, чем в него кинули, балетка прилетела обратно, попав Урсуле по бедру, но девице было все равно. Она спустилась уже ниже чужих губ, гладя пальцами по шее, трогая кончиками ногтей кадык, а сама присосалась к нежной, покрытой веснушками коже чуть сбоку, где была артерия.
- Ох, ты, е-мае… - Геза толкнул локтем Джексона, тот согласно кивнул, продолжая таращить глаза. Он просто умер, увидев это вживую. Ведь вместе эти двое смотрелись, как конец света – жутко и невероятно, но стихийно. Готичная и ненормальная новенькая с псевдо-педиком в пафосе.
Слезать Урсула не собиралась. Более того, она чувствовала, что если слезет сейчас, то толпа зрителей расплачется от умиления, увидев, как недвусмысленно оттопырена ширинка узких джинсиков.
- Смотри-смотри, сейчас она его трахнет… - Собербио умирал от смеха. – Жестко так оттрахает. Не баба – зверь. Во всех смыслах, - он думал, что Джексон не поймет, а вот Челка напротив, все прекрасно понял, нервно хихикнув, соглашаясь с тем, что Урсула – зверь. Да и Скиппер это тоже знал.
А началось все с того, что увидев девицу на перемене на улице, пока она искала Тима, Скиппер в два скачка ее догнал, схватил за локоть и поволок за сарай – поговорить, ведь тут она убежать и захлопнуть дверь не сможет, да и папочка не поможет. До сарая он ее не дотащил, зато дотащил хотя бы за школу, остановил, держа за плечи и пытаясь вытрясти объяснение. А что было объяснять, Урсула разозлилась и крикнула, просто сорвавшись, что не было выбора, раз понравившийся ей парень – гомик. Ну, или все просто так считают, клевету на него наводят, на беднягу. Так или иначе, что поделать, если она по уши в него втюрилась, влюбилась, влипла в этот бред по самое «не могу»?!
Скипперу дальше и слушать было не надо, ему хватило волны эмоций и энергии, валившей от первокурсницы, так что он решил поцеловать ее первым. Он просто справедливо рассудил, что если он ей нравится, она не будет сопротивляться. И правильно рассудил, надо сказать.
Нравилась ли она ему?
Нравятся ли белкам орехи? Скиппер и сам был рыжий, хитрый, как белка, а Урсула – тот еще крепкий орешек…
А потом пришел Джексон.
Когда прозвенел звонок, все начали расходиться, хихикая, обсуждая извращенцев, которые явно тащатся друг от друга и собираются быть парочкой. Кто-то в голос ржал, кто-то ехидно сохранял снятое видео и сделанные фотки, как Геза. Он не удержался и отправил прячущемуся дома Далтону пару фоток, чтобы он поржал или подрочил, если нечем заняться. Это было страстно, просто безумно страстно, и этим двоим просто не было известно, что Рокки Торхенбаум тоже видел их вместе.
Он наконец понял, что никто не врал, говоря, что Скипперу нравятся девчонки. И он наконец рассмотрел в нем настоящего парня, которого нельзя хотеть, потому что он не баба. Надо найти кого-то еще. Он даже пошел попсиховать за школу с другой стороны, но пока шел, проходил мимо стены, заметил сидящего и ревущего там, как белуга, светленького парня Далтона. Рокки хотел ухмыльнуться и уточнить: «Что, подружка нашла себе парня? Другой педик наконец дал ей, что она хотела?» но он не стал, увидев, что у парня истерика. Тим расцарапал ладони о стену, потому что пару минут назад заливался слезами и бил руками по замерзшим кирпичам, пытаясь заглушить боль, которая сидела у него внутри.
У Рокки только что перегорело, прошло, ведь это было всего лишь банальное желание. Он просто наконец рассмотрел, в кого был влюблен – в обычного парня, которому нужна девушка, и он ее уже нашел. Или она его нашла.
Хотелось пожалеть парня, у которого явно случилась в жизни трагедия, но Торхенбаум не стал, наученный опытом с Гезой. Ведь Собербио не нужна была его жалость, он сам бы разобрался, они просто взаимно использовали друг друга, чтобы забыть тех, в ком нуждались. И не получилось. И у Тима не получится, пока он не отпустит Хэнка.
Тим уже отпустил, он рыдал и убивался не из-за какого-то человека, парня, тем более. Он хотел умереть из-за того, что снова был один. Урсула нашла себе парня, Челка вообще в девчонку влюбился, Хэнк его ненавидит, и это доказано Гезой. Собербио и вовсе гомик, влюбленный до беспамятства в своего друга, и сдавалось Тиму, что это взаимно, ведь Хэнк только о своем дружке и мог говорить часами. Тиму хотелось броситься бежать и бежать, не останавливаясь, а когда ноги начнут отваливаться, легкие гореть без воздуха, а горло наоборот – жечь от него… Просто остановиться где-то на шоссе, где с двух сторон стены густого леса, согнуться, отдышаться, вцепиться себе в волосы, разогнуться и заорать, срывая голос. Плача, рыча, разрушая и круша, ломая, уничтожая, превращая все в хлам, в мусор, в ничто, превращая все в то, во что превратилось сердце и душа Тима.
Уже не хотелось вскрывать вены, вытаскивая их швейным распарывателем швов наружу, как нитки из ткани. Хотелось разорвать, разнести, растоптать все, что казалось таким призрачно прекрасным. Хотелось лично убить Ромуальда, одним своим существованием навравшего, что бывает любовь. Она умирала прямо на руках Тима, расцарапанных и испачканных кирпичной пылью.
* * *
Это чувство… Когда в животе все скручивается, сжимается в маленький жаркий комок, грудь разрывается, из клетки ребер рвется раненое, будто пробитое гвоздями и кровоточащее сердце. Оно пытается выбраться, оно с каждым ударом выталкивает кровь, оно хочет кричать, но кричать не может, весь крик застревает в горле, сжимая его, пытаясь задушить, а ненависть затягивается удавкой на шее, как и боль, пронзающая голову. Глаза обжигает, слезы вытекают вместе с кровью и глазными яблоками, скатываясь по щекам.
Я не могу поверить, что когда-то мечтал о любви. Неужели любовь – такое дерьмо? А если и так, то явно стоит умереть. Жаль, рядом нет пистолета.
* * *
Телефон Тима был выключен вечером в среду, но на него никто и не пытался звонить. Урсула была слишком рада, счастлива и занята, занимаясь ерундой с парнем, которого теперь начала стесняться, смущаться, и совсем забыла про друга. Скиппер был всем миром, на который хотелось смотреть, которым хотелось жить, который нереально было отпустить ни на секунду. Для самого же второкурсника такое было вообще впервые, так сильно – никогда раньше, да еще и к девушке. Это оказалось невероятно и совсем не больно морально, как бывало с парнями. Нет никаких сомнений, никаких проблем, никаких уговоров и отказов, ничего подобного. Все красиво, все нежно или страстно, но все правильно и приятно. И Урсула не была из тех, кому важна внешность, как у Рокки или Хэнка, ее сводил с ума именно такой, как Скиппер, именно то, как он выглядел и вел себя. Как он занимался фигней и страдал чепухой, ржал над ее шутками, ехидными фразочками, отвечал точно так же язвительно на колкости. С ним было интереснее, чем с кем-либо другим, а парню казалось, что девица эта – сумасшедшая, раз даже собакой за ним таскалась целую неделю, даже больше. И эта собака в самом деле была человеком, понимала его, просто тащилась от любой выходки или идеи.
Тиму не звонил Хэнк, который понял, что друг не в обиде и не в тупом шоке, когда получил две незабываемые фотки. Он перезвонил только Собербио, обалдело уточнив: «Это фотошоп?..»
Получил ехидный ответ «Не-е-ет» и поржал, как Геза и надеялся.
В четверг Тим не подходил, он молчал, даже когда Хэнк с ним пытался заговорить. Далтон сначала хотел извиниться и попытаться все наладить, попробовать еще разик, последний, самый-самый последний, но Тиму хватило фиолетовых синяков на животе и разбитой губы, чтобы игнорировать его полностью. В кафетерии случилась кульминация представления.
Он сидел один за столом, спрятавшись за колонной, чтобы никто его не увидел, Урсулы вообще не было, она умчалась за сарай понятно, с кем и понятно, зачем, предпочитая питаться поцелуями, а не булками. Но Хэнк нашел его, рассмотрев и правильно проследив взгляд Челки, который понял метания спортсмена и намекнул на тайное убежище Шампуньки.
- Привет. Успокоился? – Хэнк улыбнулся нервно, пытаясь скрыть то, что ненавидит себя за это. Он просто умереть был готов от того, что поддавался на уловки Тима и все равно раз за разом шел с ним мириться. Он не видел из-за колонны, сидя прямо перед ней, Гезу, стоявшего у окна. А вот Тим видел, он смотрел на него, а патлатый, перестав улыбаться кому-то, смотрел в ответ. И у него просто в глазах было написано, что Тиму будет совсем неприятно, если он хотя бы ответит Хэнку.
Далтон возмутился и начал что-то высказывать, Тим молчал, Геза смотрел на его губы, которые так и не приоткрылись, чтобы ответить, остались плотно сомкнутыми.
Хэнк начал орать, высказывая, что гомики ему вообще не нравятся. Тим молчал, глядя в стол, прижавшись спиной к стене под высоким подоконником, сунув руки в карманы куртки и не шевелясь, даже не покосившись на парня. Он старался его забыть, он умереть хотел, но не мог, не решался, он просто уже умер, осталось только тело.
Вот так. Кто-то горит снаружи, а кто-то горит внутри. Только кто-то внутри горит от любви, а кто-то от одиночества и ненависти, от отчаяния и боли.
Хэнк тряхнул его, толкнул в плечо, попытался вызвать реакцию, испугавшись, что у Тима вообще поехала крыша из-за скандала и вчерашнего прогула Хэнка. Но нет, парень молчал, глядя в стол. Геза усмехнулся и ушел курить на улицу, Хэнк разорался в конец и просто ушел, бросив напоследок феерическую фразу.
- Да подавись ты своей обидой, придурок. Все равно мне это не надо было.
Тим и подавился. Он протянул руку, взял картонный стакан с колой, хлебнул, встал с места, прошел к выходу. Выбросил почти полный стакан в мусорное ведро, выплюнул туда же колу, вытер рот рукавом и пошел дальше, решив, что ему вообще ничего не надо. Ни жизни, ни Хэнка, ни Урсулы, никого и ничего.
Зато в этот раз не пришлось стараться ради дурной славы, сплетни и слухи после криков Далтона разошлись в два-три дня, к концу учебной недели знали просто все – Тим Шэннон влюбился в Хэнка Далтона, уговорил его с ним встречаться, Хэнк его поимел и бросил, потому что это был всего лишь сексуальный эксперимент, ему не понравилось. Все прозаично до ужаса, бедный Тим, Хэнк козел.
Последний слухов не опровергал, как настоящая суперзвезда, отказываясь от комментариев и «интервью». Тем не менее, все знали, что короткая и фееричная, красивая дружба Гезы и Рокки не закончилась, но осталась на уровне легкого, непринужденного общения и хиханек. В то время как Геза с Хэнком-мерзавцем снова вместе, снова неразлучны, по всем тусовкам парой, чуть ли не за ручку, все вечера проводят вместе.
И мало, кто знает, чем они занимаются, когда остаются одни, но догадок на ТАКИЕ темы нет ни у кого. А зря.
Слухи дошли даже до Скиппера с Урсулой, объявив их самой позитивной и неадекватной парой, которая сутки проводит вместе, сходя с ума и прикалываясь надо всеми, над кем только можно, но в основном – друг над другом. И слухи не обошли стороной даже то, что любовь заменяет дружбу, ведь Артурс хоть и общается со своим нежным другом Шампунькой довольно близко, а под ручку они уж не ходят, не болтают на всякие там темы.
Даже Челка и Эрин почти признались друг другу, но у этих еще много времени, чтобы подумать, ведь Эрин еще даже не на первом курсе. Но Джексон решил, что это к лучшему, он, как никто другой, будучи эмо, прекрасно знал о приятности ожидания и предвкушения. Ожидание поцелуя чаще бывает лучше самого поцелуя.
К концу второй недели Тим остался один, как и в конце октября. Это даже заставило его странно, истерично улыбаться каждый день, отсчитывая дни до дня рождения. На вопрос родителей: «Что тебе подарить?» он ответил нестандартно: «Венок с черной ленточкой. И роз с ирисами побольше». А потом, под шокированными взглядами счастливого семейства ушел в свою комнату. День рождения у него был во вторник. Самый лучший день в году – первое декабря, везде снег, который только-только выпал и уже почти стойко держался на улицах Дарквуд-Холла. Первое декабря так удачно было выходным днем, что просто петь хотелось от счастья, а Тиму – особенно.
Райс перестал лаять, превращаться уже не получалось. Может, это делать могут только те, кто способен верить в превращение? Все, кто счастлив, способны верить, а вот Тиму жить не хотелось, не то что фантазировать.
В понедельник у парня случилось настоящее дежа вю. Ощущение было такое, будто он никогда и не спал, не целовался парнем. Более того, это был секс на один раз, ужасный, как страшный сон, в лесу, но забыть его оказалось довольно просто. Куда сложнее было выкинуть совместные ночевки и нежные объятия, но и это Тим тоже забыл, отрезав кусок памяти, который не хотел оставлять при себе перед смертью. Вкус поцелуев как-то сам исчез, забылся, испарился.
В новой, красивого, его любимого аквамаринового цвета кофточке Тим пересекал двор. Он скрестил руки на груди, его белая куртка отлично смотрелась со светлыми джинсами, светлые волосы были распущены и завешивали лицо, а рот по привычке приоткрыт.
- Эй, Шампунька! – Хэнк крикнул очень весело, будто между ними и не было никогда ничего. Сам Далтон тоже удивлялся, как все встало на свои места, стоило им расстаться и отдалиться. Стоило пропасть Урсуле, которую все теперь видели довольно редко из-за ее бурной личной жизни, и все снова разрушилось. Все стали сами по себе, все вернулось в изначальное положение. Просто Хэнк стал умнее и взрослее, Геза – красивее и скрытнее, Скиппер – настоящим парнем, Челка нашел ту, по кому можно страдать взаимно. А Тим так и остался одиночкой Шампунькой, Невыразительным парнем с первого курса, который сидит, приоткрыв рот, пялится в стену бессмысленным взглядом и натягивает рукава кофточек на кулаки, стискивая их и думая о своем. Изменился он только внутри, мечты испарились, вера в любовь пропала, осталось желание сдохнуть.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |