http://ficbook.net/readfic/769863 17 страница

- Эй, привет, - я повернул голову к решетке и увидел Фрэнка. Он говорил, что зайдет. Дверь в камеру открылась, и он зашел, кивая охраннику на стуле. Тот говнюк встал и куда-то ушел, оставляя нас наедине. – Ты как?

- Ну, как тебе сказать, - я пожал плечами и потер ладони. Судя по тому, как скривился Фрэнк, улыбки у меня не вышло, и я прекратил попытки казаться веселым. – Я не знаю… Не хочу жить иллюзиями… Сплошная абстракция какая-то.

- Все наладится.

Я не выдержал и рассмеялся и неподдельно, а от души так. Фрэнк, видно, не понял, чего со мной и вскинул брови.

- Ты думаешь, что все наладится? Ты серьезно так думаешь? Фрэнк, меня хочет убить вся сраная Америка, никто не перед чем не отступится. Даже будь я трижды беременным умалишенным, меня все равно бы поджарили! Даже ты мне ничем не поможешь… Спасибо тебе, конечно, но… ты же не всемогущ, - вздохнув, я еще раз тихо усмехнулся и успокоился. – Пора уже смириться.

- Смириться? Смириться, Джерард? От кого я это вообще слышу? Ты, кажется, все время как змея вертелся, главное, чтобы выжить, а сейчас легко опускаешь руки?

- Я опустил руки сразу после того, как ты предал меня, - рыкнул я.

- Сейчас уже все иначе.

- Доверие не восстановлено, Фрэнки. Его не восстановить. И сейчас я даже не знаю… люблю ли я тебя до сих пор, - я опустил голову и зажал ладони меж коленями.

Фрэнк тяжело вздохнул и, брякнув наручниками и дубинкой о стул, сел возле моей кровати, вновь тяжело вздыхая.

- Ты же понимаешь, Фрэнк, - я умоляюще посмотрел на него, - любви нужно будущее, а у меня его нет. У меня уже ничего нет, даже надежды. У меня есть только время и это время меня убивает. Мое сердце пусто внутри и тяжелым камнем лежит в груди. Все кончено, будь реалистом, пойми ты уже, наконец. Пять дней и меня не будет.

- Очень трудно слышать это от тебя, Джерард, - Фрэнк качнул головой, как бы ни до конца веря в мои слова. – То есть, ты сдался?

- А чтобы ты сделал на моем месте, а? За меня все решили, Фрэнк! Я сижу за пятью стенами под строгим наблюдением и жду своей смерти! Я знаю, что она будет! – я встал с кушетки и навис над парнем. – Этого уже не избежать! У меня было много времени, чтобы обдумать это, чтобы, блять, принять это… и я принял. Я все понял и принял. В конце концов, я же это заслужил, не так ли?

Сев обратно на кушетку, я затих, слушая тяжелое дыхание Фрэнка, который пока что не собирался говорить.

- Все равно странно, - все же сказал он и снова затих, разглядывая свои руки.

- Что есть, то есть. Меня все устраивает. Главное готовиться и все, - небрежно пожав плечами, я вновь завалился на кушетку, подкладывая руки под голову.

Фрэнк что-то пробурчал себе под нос и встал со стула, нависая надо мной. Я не понял, чего он хотел, поэтому не обращал внимания, а он так и продолжал стоять надо мной, бегая глазами по моему лицу.

- То есть… ты больше не любишь меня? – все-таки сказал он, сделав неопределенное движение плечами.

Я покачал головой:

- Прости, Фрэнк. Я это понял совсем недавно, а до этого не мог понять, что сидит внутри меня. С одной стороны, мне все еще было тепло от мыслей, что я люблю, а с другой… я не понимал этой теплоты, словно это не то, что мне нужно, да и мысли о скорой… ну, ты понял, отгоняли все хорошее. Теперь я чист от всего того, что может помешать мне уйти из жизни с ясной головой. Ты же знаешь, трудно уходить из жизни, если любишь. Трудно уходить из нее, если тебя тут что-то держит.

- Но, получается, что ты сам себя заставил так думать! – чуть громче обычного произнес парень и взмахнул руками.

- Нет, - я вновь качнул головой.

- А кому будет неприятно провести остаток времени в любви?

- Очень странно слышать это от тебя, Фрэнки, - я позволил себе улыбку и сел на край кушетки, поднимаю на него глаза. – Я думаю, что всем. Чем больше проводишь времени рядом с тем, кто… ну, - я закусил губу, не зная, как объяснить то, что сейчас лежит у меня в голове. Не хочу слишком много произносить слово «любовь», а то ему все еще может показаться, что я действительно люблю его. – Когда понимаешь, что осталось немного, к человеку, который находится с тобой рядом, привязываешься сильнее, чем к кому бы-то ни было. Особенно, если раньше у вас с ним что-то было. Я не хочу страдать еще и в моральном плане, Фрэнк. Пойми ты меня уже наконец-то!

- Из всего того, что ты сказал, я вынес одно, - он выдержал паузу, а потом, блеснув глазами, прорычал:

- Ты сам себя заставил так думать и мне все равно, что об этом думаешь ты.

- А мне все равно, что об этом думаешь ты, - сказал я, махнув рукой. – Тебя задевает то, что я хочу, чтобы мы остались друзьями?

- Нет, - он активно замахал головой, а потом схватился за переносицу и сел рядом со мной, сильно зажмуриваясь. – Нет, не задевает, просто, - отпустив нос, он вздохнул и повернулся ко мне. – Нет, все нормально, Джерард, - но по глазам я прочитал, что сказать он мне хочет намного больше. Намного… Но я не стал задавать лишних вопросов. Не говорит – значит не надо, пусть это останется у него.

- Друзей у меня никогда не было.

- А к другу ты не боишься привыкнуть за это время? – спросил он меня и положил руку мне на щеку, ведя пальцами по жесткой щетине.

На пару секунд я задумался, а потом тихо выдохнул:

- Боюсь.

Но чтобы это изменило?

Убрав от меня руку, он отвернулся. За эти несколько дней столько всего в моей жизни разрушилось!

- Ладно, мне надо идти. Скоро к тебе придут. Надо составить меню последнего обеда и список тех, кто будет присутствовать на казни, - похлопав меня по плечу, он звякнул наручниками и вышел из камеры.

Я закрыл глаза, слыша, как его шаги постепенно становятся тише, а потом и вовсе стихли за громким хлопком железной двери. Последний обед, список людей для казни.

Чего я хочу за эти пять дней? Чего такого я хочу совершить, чтобы не пожалеть? Но зачем что-то совершать? Если совершишь то, что тебе понравится, то потом огорчишься, понимая, что в мире еще столько всего неоткрытого, что ты можешь творить. Надо просто ждать, не думая ни о чем, попытаться отречься от всего.

Так я думаю, а остальное не важно.

========== 31 ==========

Оставшийся день я провел в полном одиночестве и тишине, которая неприятно давила на слух и мозг. Охранник, который все это время сидел рядом со мной, не считается. После того, как мне выдали новую форму и принесли обед, пришел начальник тюрьмы с каким-то костюмом, и начали составлять список тех, кто будет присутствовать на казни, и мой последний обед. Кого я мог записать в список присутствующих? Фрэнка? Но зачем? Он все равно придет, даже если я скажу, чтобы он не приходил. Он работает тут, у него есть доступ, если он захочет, и его не завалят какой-нибудь работой, да и он просто не станет меня слушать, так что список остался пустым, чем вызвал смешок со стороны костюма, но одного моего взгляда в его сторону хватило, чтобы эти глупые смешки прекратились. А мой последний обед… я пока не знал, чего хочу. В тот момент я думал, что останусь без него. У кого кусок в горло полезет, зная, что он скоро умрет? Но и отказываться от чего-то вкусного тоже не очень хочется. Начальник тюрьмы сказал, что зайдет за два дня до казни, и уже тогда мы все уточним. Потом они несколько минут о чем-то переговаривались с костюмом и, кинув на меня какой-то задумчивый взгляд, ушли, кивая охраннику. Тот вновь опустился на стул, опустил на грудь подбородок и заснул, не обращая на меня никакого внимания. Мне нравилось то, что клетки в этом блоке пустые, не считая меня одного.

Новая форма болотного цвета с выцветшими цифрами из неприятной ткани. Но мне же не привыкать, кто будет заботиться о человеке, когда тому осталось жить всего ничего? Правильно, никто, особенно о таком куске дерьма, как я. На меня могут потратить только немного электричества и огня, чтобы стереть c лица земли, и все. Немного неприятно. Да, я знаю, что недавно мне было все равно на все, на свою судьбу, на судьбу других людей и прочее, но сейчас… Я не знаю, что изменилось. Появилась тишина, в которой можно подумать? Свободное время? Лучше бы его не было. Начинают путать мысли, от которых голова кругом. Этот как долгое время находиться в людном месте, где ты только и слышишь, как гул. Если начинаешь различать что-то, цепляешь за одну мысль, тогда пиши пропало, ты начинаешь обсасывать ее со всех сторон, вертеть и так и эдак, понимая, что лучше бы ты этого не делал, потому что все сводится к одному – мысли о смерти, а за ней идет одно чувство – страх. Все что меня сего касается – это страх перед неизвестным, страх перед болью, которая может быть, страх перед непрощением. Но кто меня просит? Никто. А вообще, хватит уже не ныть, это ничего не изменит. Это только мои мысли, а в них никто пока пробраться не может. Надо наслаждать последними днями жизни, брать от них все, а не жалеть себя, ведь это может войти в привычку. Проблема: как наслаждаться жизнью в тюремной камере?

Вечером, когда охранник проснулся, я подумал, что для нас тут должны быть какие-нибудь развлечения. Не сидеть же нам вот так вот целыми днями до судного дня? Спросив его об этом, он предоставил мне список из того, что там полагается. Негусто, но это поможет мне не помереть со скуки: просмотр телевизора с наушниками, музыка, чтение и то, что не несет насилия. Я выбрал только листы бумаги и карандаш. Охранник не стал возражать, и уже через несколько минуту у меня был стол и принадлежности для письма и рисования. Я не знаю, что я хочу сделать, то ли написать предсмертную записку, чтобы ее потом показывали по новостям, либо что-нибудь нарисовать. Наверное, второе. Нарисую то, что я больше никогда не увижу и никогда и не видел. Что-нибудь красивое.

Боже, Джи, в кого ты превратился? Это изоляция так влияет на людей или страх перед смертью?

И так я проводил все свои дни. Я рисовал и смотрел телевизор. Охранник только и делал, что точил мне карандаш, приносил новые листы с ластиком и хвалил. Черт возьми, меня хвалили и говорили, что если бы я не был такой сукой, то меня могли бы выпустить раньше, если бы я ходил в класс искусств. Но кому нужно это «бы»? Уж точно не мне. Я живу настоящий, и мне нравится рисовать. Жаль, что я не занялся этим раньше. Животные пейзажи, лица людей, то, что я видел, что запало в душу, что я больше никогда не увижу. Никакого насилия, ни одного кровавого пятна, ни одних мертвых глаз, ничего такого. Оказывается мое воображение и не такое больное? Тогда что побуждало меня к тем действиям? Злоба? Но куда она делась за это время? Я должен был обозлиться еще больше. Месть? За что и кого? За неудачное детство? Я уже отомстил за него. Что еще? Или меня просто повредили? Даже не меня, а что-то внутри меня, что со временем вроде восстановилось, а я этого не признавал, утаивая здоровье внутри себя. Словно бы я привык к этой дряни, которая была «до». Или меня вылечила это ненавистная мне любовь? Вылечила и сломала. Я не знаю. Я не знаю этого, но знаю то, что сейчас все иначе. Я хочу меняться, хочу помогать, хочу, блять, рисовать. Хочу к брату…

Давно я о нем не думал, очень давно. Ведь моя вина в его смерти. Вообще, это довольно-таки забавно. Я плохо помню лица тех, кто мне дорог. Мать, брат… Фрэнк. Они расплывчаты, я не вижу их глаз, их губ, ничего. Слабый силуэт, очертания, темные пятна. Почему? Я хочу их помнить, хочу видеть их лица перед собой, жить с ними, жить ими, но вместо этого всего сплошная пустота. Мне грустно от этого. У меня есть всего лишь воспоминания и то расплывчатые. Зачем мне слова? Зачем звуки? Мне нужны лица, мне нужная ясная картинка. Чтобы снова пережить, снова быть с тем людьми. Но нет… перед глазами словно пелена, а люди… людей просто нет. Фигуры. Зато я помню убитых мной. Их лица, глаза, я помню их детально. Каждую родинку, каждую морщинку. Цвет глаз, форма губ, все так четко, словно происходит сейчас. Это же плохо, верно?

Я хочу, чтобы мне помогли.

Завтра меня не станет.

Завтра меня казнят. Я все прорисовал. Все эти дни, которые были мне отведены. Это даже не страшно. То, что я сейчас чувствую, это что-то необъятное, необъяснимое. Вроде как подгибаются колени, но с другой стороны, я понимаю, что готов идти на это. Голова полностью свободна от смерти, но, зная то, что меня ждет, я понимаю, что она еще забита тем, что меня не отпускает. Я не понимаю всего этого. Словно на меня вновь накатило равнодушие.

Звон наручников, эхо от ботинок и тихий гул. Охранник дернулся и уставился куда-то вперед. Не дай Бог опять костюмы. Я вчера от них отделался.

- Эй…

Я медленно поднял голову и посмотрел на обладателя голоса. Его не было все эти дни. Где ты был, падла…

Ответить я ничего не могу. Слова застряли в горле. Вместо того чтобы все-таки вытолкнуть их, я проговариваю каждое слово про себя и отвечаю за Фрэнка…

- Ты как? – спросил он и прошел ко мне в камеру. Охранник вновь куда-то ушел, оставляя нас одних. У меня вспотели ладони.

- Нормально, - слишком резко сказал я, потому что Фрэнк даже дернулся и недовольно цокнул языком. Я даже не помню того момента, когда начал любить его. «Вот незадача», - с внутренней усмешкой подумал я.

- Я вижу. Прости, что не приходил к тебе, работы было по горло, и я никак не мог от нее отделаться.

- Не оправдывайся. Все нормально.

- Я пытался отменить казнь. Говорил с…

- Все. Нормально, - отдельно проговорил я и глянул на парня. Он лишь тяжело вздохнул.

- По глазам вижу, что врешь, - он сел рядом со мной. Кушетка тихо скрипнула под нашим весом. Когда нет голосов – эти звуки оглушают. – Я пытался спасти тебя, Джерард, я пытался…

Я не дал ему договорить. Я только посмотрел на него, а он уже все понял и сам заткнулся, резко захлопнув рот и поджав губы. Он чувствует вину, я это вижу.

- Я мудак, - выдохнул он и качнул головой.

- Я не меньший, - тихо усмехнувшись, я осмотрел камеру. В который, сука, раз.

- Твое? – он протянул руку к рисункам и взял один. Светленькая девчушка с книгами в руках бежит по дороге за только уехавшей машиной. О да, я помню тот день.

- Да. Неудавшаяся жертва. И я рад, что не убил ее.

- У тебя есть талант.

- Завтра его уже не будет. Вообще тебе не кажется это странным? Вот человек есть, а вот его нет. Нет, физически он есть, но его и нет. Только тело. Ни дыхания, ни движения глаз, рук. Нет личности, больше нет эмоций, ничего. Это не кажется тебе странным? Отбирать у человека, - я не договорил. Ком чуть ли не задушил меня, и мне пришлось тяжело вздохнуть.

- Я понимаю тебя.

- Конечно, ты понимаешь. Сам отбирал у людей жизни и знаешь, как он выглядит до и как выглядит после того, как душа уже ушла. Как сердце остановилось. Ты видел, как расслабляются все его мышцы, как тускнеют его глаза и немного опускаются веки. Он становится как мягкая игрушка на первое время. Ты даже не считаешь его человеком. Это страшно, - я рвано вздохнул и зажал руки меж колеей. – То же самое будет завтра и со мной. Я буду похожим на игрушку. Только я буду игрушкой прилепленной к машине. Знаешь, они еще так забавно головой дергают.

- Джерард, не надо.

- Почему нет? Все так и будет. А люди, которые будут пялиться на это, будут рады. О да… Я же чудовище.

- Замолчи. Ничего такого не будет.

- Ты не Бог, Фрэнк. Ты не Иисус, который мановением руки может изменить судьбу человека. А, нет, ты это уже сделал…

- Закрой рот… - уже прорычал он.

- Хорошо…

Я сдался. Я больше не могу. Слишком много дерьма у меня в голове, и я не могу им ни с кем поделиться. Правда, умирать мне с этим не очень хочется.

- Иди ко мне, - он подсел чуть ближе ко мне и обнял, а я не стал этому противиться. У меня нет времени на это. Нет времени на то, чтобы думать о плохом. Надо наслаждаться чем-то хорошим, пусть и последний раз.

Time waits for no one,

So do you want to waste some time,

Oh, oh tonight?

Don't be afraid of tomorrow,

Just take my hand,

I'll make it feel so much better tonight

- Просто думай о хорошем. О чем-нибудь светлом. Не весь мир дерьмо, Джерард. Таким его делают люди, но и они не все плохие.

- Знаешь, а я рад, что встретил тебя, - выдавил я, чуть ли не лежа у него на груди и слушая мерное биение его сердца. – В тебе сочетаются два человека. Сволочь, которая поддерживала во мне тягу к насилию, и что-то хорошее, которое излечило меня от нее. Может, это лечение как раз тюрьма. Но я знаю одно – если бы не ты, черт знает, что со мной было бы. Я не почувствовал бы и половины того, что могу чувствовать сейчас.

- Успокойся. До завтра еще есть время.

- Время, - усмехнулся я, чувствуя, как глаза наполняются слезами, а в горле встал ком.

- Тихо, - положив подбородок мне на макушку, Фрэнк обхватил меня руками и прижал еще ближе, – я люблю тебя. Думай об этом…

Suddenly my eyes are open,

Everything comes into focus, oh,

We are all illuminated,

Lights are shining on our faces, blinding

А время неумолимо идет. Я чувствую, как становится холоднее, как бы тесно Фрэнк ко мне не прижимался. Такое ощущение, словно смерть уже дышит мне в затылок. Принять как должное?

Не могу.

Даже после того, как отобрал сотни жизней. Я могу только отбирать, но не отдавать. Я даже не представляю, что могли чувствовать мои жертвы.

Надо успокоиться. Принять. Думать о хорошем. Не поддаваться панике. Забыть на время.

Время… Человек есть, и через секунду больше нет.

========== Done ==========

Some say, now suffer all the children

And walk away a savior,

Or a madman and polluted

From gutter institutions.

Don't you breathe for me,

Undeserving of your sympathy,

Cause there ain't no way that I'm sorry for what I did.

Под утро Фрэнк ушел, оставив меня, плохо соображающего, одного. Когда через загаженное маленькое решетчатое окно моей камеры стали пробиваться лучи света, я понял, что мне все равно, что будет. Правда, все равно. Сегодня через два часа я умру. В 7 часов утра меня не станет. Так что меня должно волновать?

Я смутно помню, что я заказал на последний обед. Обед. Забавно. Кажется, ничего или простую тюремную еду. Список присутствующих на казни так и остался пустым. Все, кто был мне дорог – погибли, не считая Фрэнка, но для его любви уже слишком поздно.

Взгляд упал на стол и рисунки на нем. Я бы мог жить иначе, я мог бы творить. Искусство, наверное. Хотя, я творил его. Я искал то, что мне нужно, я искал удивительных людей. С неповторимым запахом, с неповторимым характером. А из их смерти я творил что-то неподражаемое.

Странно, я не помню, что я делал с Фрэнком этой ночью. Вроде бы я не плакал и даже не ныл на счет того, что скоро умру, не ныл об утраченных возможностях. После того, как Фрэнк сказал мне заткнуться, я заткнулся, и больше не было произнесено ни слова. Тишина захватила нашу камеру. В ушах был только гул, прерываемый моим глубоким сердцебиением и редкими вздохами. Помню только, что Фрэнк сидел рядом, прижав меня к себе и все. Так я провел остаток своего времени? Да. Ну, хотя бы с тем, кого любил и, наверное, даже сейчас люблю. Эта тишина нужна была мне, чтобы в который раз подумать, ощутить то, что я кому-то еще нужен в этой жизни. Первый раз искренне за столько лет.

- Уэй. Тюремная пища, как ты и заказывал?

Сначала я не понял, что имел в виду охранник, но когда увидел тележку с подносом, вспомнил. Кивнув ему, я встал, забрал у него через специальное окно поднос с едой и сел за стол, скинув с него свои рисунки. Скорее всего, после моей смерти, они будут стоить кучу денег. Это как распродавать имущество какого-нибудь аристократа, когда тот откинет копыта. Даже носки за миллионы. До чего мы дошли? Надеюсь, на органы меня не разберут. И откуда такое равнодушие? Вроде бы только вчера я готов был на стенку лезть и дерьмо жрать, лишь бы избежать казни. Да, так всегда и бывает. Погоди немного, Джерард, и скоро ты ощутишь весь вкус страха, который испытывали твои жертвы.

Съев запеканку и запив ее кофе, я отдал поднос обратно охраннику, который без слов взял его, поставил обратно на тележку и увез, оставляя меня одного со своими мыслями и равнодушием. Через полчаса угнетающей меня тишины привели какого-то парня. Вид у него был довольно-таки испуганный, для того, чтобы понять его состояние, мне достаточно было просто увидеть его глаза, а проходя мимо моей камеры, он не спускал с меня их. Он знает, что его ждет, он знает, что ждет меня и его это пугает. Вообще, сколько ему лет? Вроде малой еще совсем. Неужели есть ублюдки похуже меня? Или сейчас всем все равно кого и за что казнить? Несправедливо это вообще. Отбирать у людей жизни без их на это согласия. Ха-ха, кто бы говорил.

The hardest part is letting go of

Your dreams.

- Джерард Уэй. Подойдите лицом к стене, руки за спину, - сказал полицейский и встал перед моей камерой. Сердце ухнуло куда-то вниз. Сколько времени? Да ведь только недавно солнце встало. Еще рано. Ребят! – Два раза повторять надо?

Я сделал, как он сказал, заведя руки за спину. Звук открывающейся двери в камеру, звон наручников, тяжелое дыхание офицера и тихие смешки позади него. Времени было много. На что я его потратил? Я же думал, что еще есть время подумать, пожить.

- Куда?

- Собираться, Уэй, собираться, - с ухмылкой проговорил он и вытолкнул меня из камеры. Еще двое полицейских с улыбками встали позади меня и толкнули в спину, чтобы я шел.

Камеры для других заключенных пусты, куда увели парня, я не знаю, куда меня ведут, я тоже не знаю, но с каждым шагом мое сердце колотится все сильнее и сильнее, а руки начали дрожать. Почему опять наручники, почему ко мне опять относятся как к опасному животному? Я же все понял, я изменился и уже не хочу никого убить. Я, мать вашу, исправился!

- Посмотри, Уэй, - меня подвели к небольшому окну с видом на улицу. – Видишь всех этих людей с плакатами? Они жаждут твоей смерти. И они не уйду оттуда, пока им не скажут, что с тобой покончено. Рад? Столько ненависти ты вселил в народ. Я даже не представляю, сколько ненависти в тебе, раз ты смог сделать такое. Все, идем, времени в обрез, должны успеть все ровно к девяти.

Да, я видел этих людей, я видел, как они машут плакатами и от этого становится грустно. Большей части этих людей я ничего не сделал. Почему у них такая злоба? Забавно сейчас то, что эти люди в данный момент, почти не отличаются от меня. Они желают мне смерти, яро желают ее, даже не думая о том, что сами походят на животных. А ведь если сказать им об этом, то они разозлятся еще сильнее, и тогда я уже и до электрического стула не доживу. А может так и сделать? Убежать от охраны и пойти к ним? Нет, это будет в сто раз больнее. Они меня на части разорвут.

- Уэй!

Я резко развернулся и увидел Фрэнка, который быстро шел ко мне. Охранники тоже обернулись и остановились, как только увидели его. Зачем ты пришел? Делаешь только хуже, как можно спокойно идти на смерть, когда в мире тебя что-то держит.

- Куда сейчас? – спрашивает Фрэнк у охранников, даже не смотря на меня, и таким голосом, словно он ждет той минуты, когда этот сраный рубильник опустят.

- Брить. Хочешь поглазеть? Я бы тоже не отказался, только проблема в том, что после этого мне надо идти. Слушай, заменишь, а? Не думаю, что два парня смогут справиться с этим животным.

- Конечно, - радостно ответил он и пошел вперед, минуя меня и не говоря ни слова. Что? Все это была показуха? - Чего встал? Топай давай!

Я совершенно ничего не понимаю. Какого черта он так обращался со мной, если все это опять наигранно?

Теперь меня ничего не держит… Я готов как никогда.

Проведя меня немного по коридору, Фрэнк остановился, кивнул охранникам, и они пихнули меня внутрь. Внутри только один стул, небольшой столик и электрическая машинка для бритья. Черт возьми, когда видишь это все, думать о другом не так уж и легко. Ну, ничего, время еще есть.

- Да ладно, снимите с него наручники. Никого он не тронет, - подал голос Фрэнк и все обернулись на него. – Если что, нас все равно больше, и мы вооружены.

Один полицейский подошел ко мне и снял наручники, звякнув связкой ключей.

Мне приказали сесть на стул и наклонить голову вперед. Всего лишь бритье, но почему так страшно, словно сейчас мне в затылок воткнут заточку? Я знаю, что будет, я знаю, что, черт возьми, будет после этого. Я сам добровольно иду на смерть, не сопротивляюсь, когда меня готовят к ней. Во имя всех святых, когда начали казнить людей? До людей, что ли, еще не дошло то, что это плохо? Они сами становятся убийцами!

Звук включенной машинки вывел меня из раздумий. Холодная головка коснулась моего затылка, и сбритые с него волосы стали падать мне на плечи. Почему-то захотелось плакать.

Через несколько долгих и мучительных для меня минут все прекратилось, с меня стряхнули волосы, смахнули остатки с головы и приказали засучить штанины тюремных штанов. Голове с непривычки стало холодно. Меня насильно подняли, развернули спиной к тому человеку, который меня брил. Глазами я встретился с Фрэнком, который виновато отвел взгляд. Мою голень позади чем-то намазали и прикоснулись чем-то металлическим. А там-то зачем? Отчаяние неприятным комом ползло по горлу, глаза стало щипать.

Когда все закончилось, меня вновь вытолкнули из комнаты и через несколько шагов впихнули в другую. Интересно, как несколько простых шагов могут внушить тебе былую уверенность и былое равнодушие? Отчаяние прошло и мне опять стало все равно на все. Почему? Почему так случается? Только недавно я готов был разреветься и начать молить всех о пощаде, но сейчас опять мне все равно? Я не понимаю свою собственную жизнь. Свои собственные мозги. А так же и Фрэнка, который сначала вновь относится ко мне как к дерьму, а потом виновато опускает глаза.

- Снимай штаны.

Я непонимающе уставился на человека перед собой.

- Живее!

- Зачем?

И он с ехидной улыбкой достал большой подгузник.

Нет, это просто шутка. Зачем? Я не буду.

- Мне самому снять? Я же могу. Радуйся, что хотя бы так, раньше еще и вату в жопу пихали. Никто не собирается дерьмо соскребать со стула после тебя. Я, блять, сказал живей!

Я стоял, не двигаясь. Где уважение к тому, кто скоро умрет? Они со всеми так обращаются? Это пугает до чертиков. Равнодушие опять улетело прочь, уступая место панике.

- Ребят…

Ко мне подлетело двое мужчин. Один схватил за руки, а другой резко стянул с меня штаны. Побрили наголо, так еще и подгузники одевают. Перед смертью страдают все, какой бы она не была. От старости либо от чего-то другого. Тебя, Джерард, это тоже касается. Ты тоже человек и ты тоже будешь мучиться перед тем, как отойти на тот свет. Но я не хочу. Я вновь понимаю, что я не хочу никуда уходить. Когда на мне закрепили эту еботень, полицейские натянули штаны обратно и, тихо хихикая, прошли к двери.

- Ребят, еще есть время. Идем, - махнув рукой на выход, он вышел и остальные пошли за ним.

Остались только я и Фрэнк. Не хочу идти, хочу остаться здесь. Навсегда. Хочу умереть здесь. Неважно как, главное, что не сейчас. Все-таки, я не готов. К этому нельзя быть готовым. Как бы ты не думал, как бы ты не прощался с жизнью, ты все равно понимаешь, что уходить не хочешь, даже если тебе все надоело. Это понимают все люди, когда испускают последний вдох. Я знаю, я же пытался покончить с собой и всегда, когда я нажимал лезвием на кожу чуть сильнее, я пугался. Пугался того, что будет после и пугался боли, которую я испытаю. То, что произойдет сейчас – не исключение. Осталось всего полчаса и все. Меня не будет. Все, ради чего я жил, потеряет смысл, все мои желания и мечты станут ничем. Люди, которые меня знали, рано или поздно забудут меня. Даже Фрэнк. Да, ты все-таки все еще любишь меня. Я вижу это по тому, как ты сейчас смотришь на меня. Я понял, к чему были те слова и интонация. Зря. Лучше бы ты сейчас ударил меня и сказал, что я наивный идиот, раз верил. Было бы легче. Была бы обида и злость, которая немного, но затмила бы страх, который сейчас набирает обороты. Я не чувствую биения своего сердца, зато чувствую, как начинаю задыхаться, словно оно бьется, как сумасшедшее.

Дата добавления: 2015-09-28