возлагают на себя милитарий – это распустить производственную общину, закрыть или перепрофилировать производство. Но это, так сказать, высшая мера. Вполне очевидно, что основной регулирующий потенциал ляжет на плечи самой общины, ее органов внутреннего управления и социального регулирования. Причем наибольшую целесообразность внедрения милитария в социальное регулирование представляет его функционирование именно в экономической зоне ГЭПээР. Независимые частные производства вполне обойдутся собственно рыночными механизмами внутреннего регулирования. Государственный же сектор экономики, при условии подведения законодательной базы под стратегию государственных интересов, вполне может удовлетвориться самим законом о труде и, соответственно, способами его исполнения в лице соответствующих структур. Возвращаясь к уже сказанному повторю, что у нас нет исторических предпосылок к социальному насилию, а склонение к производительному труду может удовлетвориться системой социального стимулирования.
Исполнительный слой власти - это то социальное зло, на котором сломает себе зубы любой унитарный деспотизм. Профессиональный чиновник - это патологоанатом государственных систем, как никто другой вскрывающий все недостатки их внутренней организации. Чем большую социальную независимость имеет чиновник, тем он более неуязвим как явление. Откуда он вообще взялся? Чиновник возникает как вид социальной реакции на послабление сословно-профессиональных способов деятельности. Например, пролетарий, переведенный от станка за конторский стол. Или науковед, сменяющий научное творчество на регистрирование чьих-то трудов. Начало этому явлению в России положил еще Петр I, создавший Табель о рангах и приравнявший тем самым гражданских службистов к воинской иерархии. Можно смело утверждать, что XIX век вознес чиновника на пьедестал собственного сословия. Гражданская службистика уже не козыряла безусловностью дворянского происхождения, родовитостью и высоким материальным достатком своего контингента. Так на историческую сцену выступил мещанин. Он успел вполне официально получить свой сословный статус в Дореволюционной России, но революция, естественно, смела его как класс. Но не как явление. В отличие от кмета-милитерия, мещанин еще не успел исторически самоутвердиться. Послереволюционная игра в "новых" и "старых" людей объединила одним понятием и чудом уцелевших дворян и мещан, принявших и не принявших революцию в соотношении «фифти-фифти», и купцов под единым ярмом «пережитка старого мира». Однако пообтертый канцелярщиной чиновник и при диктатуре пролетариата был далек от революционной борьбы. Пролетарская диктатура ему, так же как и милитарию предписывала только одну социально-политическую ориентацию. Теперь же он вполне готов опериться и стать на самостоятельное крыло. Есть все-таки одно обстоятельство, мешающее чиновнику в полной мере почувствовать свою социальную самостоятельность. Он зависим. Он профессионально зависим от других сословий. Чиновник не вырабатывает своего собственного социального продукта, являясь делопроизводящей частью и промышленного производства и сельскохозяйственного труда и науки и культуры и военно-правоохранительной формации и банковско-купеческой олигархии. Эта зависимость не позволяет ему выработать собственную систему духовных ценностей и единых социальных параметров. Как, например, можно поставить в один ряд учетчика свино-товарной фирмы и менеджера процветающей фирмы? Однако тот факт, что чиновник в социальном бытие общества имеет способность горизонтального лавирования куда активнее, чем по сословно-профилирующей вертикали, говорит уже о его неистребимом классовом признаке. И все-таки воинское сословие имеет классовый иммунитет от чиновничьего разлагательства. Делопроизводитель в социально-производственной зоне воинского сословия остается милитарием. Безусловно, есть опасность его постепенного сползания в современное мещанство. Потому, говоря о государственном управлении, о расширении сферы социального применения воина, нельзя упустить из внимания, что кабинетное ремесло способно оказывать на воинскую личность влияние прямо противоположное тому, которое и создает милитария как социальный и исторический тип личности. Нельзя допускать ошибки отнесения кабинетной службы к разряду служебного повышения. Это стимулирует уклонение милитария от своих подлинных социальных задач, поиск «теплого места» и социальный конформизм.
Социал-большевизм как ни пытался, все же не смог удержать на плаву идею "где хуже, там достойней". Его попытки не увенчались успехом вовсе не потому, что сама идея оказалась порочной. Вообще, нужно сказать, нормы большевистской морали во многом созвучны морали воина. Да и сам большевизм в первые годы советской власти практически идентифицировался с милитарной деспотией. Однако ставка не на воина, а на другой социально-исторический тип привела к тому, что многие начинания просто не реализовывались. Они опирались только на социальную и политическую активность своего сословия, исторической ролью которого является не воевать, а производить. Любой производитель выберет обратный постулат - "где лучше, там работоспособней". Стало быть, "где лучше..."
Вполне естественно, что и воину нельзя отказать в человеческих чувствах, в способности логического мышления. Никакая мораль, идущая против логики не устоит долго. Конечно, кабинетная службистика притравливает воину чувство комфорта, расстраивая звучание его принципиальных ориентиров. Однако эта проблема вполне управляема в том случае, если преодолеть один значимый огрех, существующей кадровой подготовки. Трудно оспаривать тот факт, что Армия, МВД и другие профильные милитарию структуры имеют огромную долю "бумажного труда". Если же доля практического опыта специалиста хотя бы догонит его теоретическую базу, сравняется с ней, мы никогда не потеряем воина в чиновничьем качестве. В вопросе профессиональной подготовки нужно опираться не только на познание, но и на выработку профессионального интеллекта, профессионального инстинкта, профессионального самостроения воинской личности.
Милитарий, как представитель исполнительной власти, находится на переднем крае социальных столкновений. Если, как это принято говорить, представить его слугой Закона и только закона, поглощается та принципиальная подоплека, которая подпирает милитария как явление. Закон есть воля, политический интерес и способ социально-политического насилия Правящего сословия. Представляя Закон, милитарий представляет сразу и то, и другое, и третье. В каком же качестве выглядит, например, милиционер, представляя Закон, созданный без учета его интересов, а иногда и просто противоречащий им. По ныне принятому уголовному кодексу России, убийство преступника при его задержании обойдется сотруднику милиции в три года лишения свободы. Жаль, что никто из принимавших это положение сам не пробовал шагнуть под пули. Стало быть, представляя Закон, милитарий отстаивает ущемление собственных прав. Бред! Закон не может быть вне политики, вне ориентации на ее социального заказчика и социального проводника. А разве не абсурдом выглядит утверждение равенства всех перед Законом? В этом случае, если Закон писан политическим пером правящего класса, значит, все должны быть социально однородны. Реальное предназначение Закона в том, чтобы всех примирить в рамках более или менее сбалансированных норм совместного общественного проживания. Закон не может быть одинаково выгоден и тому, в чей карман прибывает, и тому, из чьего кармана течет.
В современной же России попрание Закона политическими интересами правящей верхушки даже ничем не прикрывается. Например, по воле руководства страны, на чеченского бандита не распространяются нормы Действия уголовного законодательства в вопросе хранения Оружия. По распоряжению властей, он должен его сперва продать (!) органам внутренних дел, а потом снова получить для самообороны. Поскольку каждый из нас равен с чеченцем в правах, возникает невольное предположение, что и мы можем купить себе по автомату.
Как сделать закон выгодным для всех? Является ли ужесточение или смягчение насилия единственным механизмом влияния Государства на Гражданина? В ответ на эти вопросы невольно возникает следующий вопрос: если человеческое общество есть первичное соединение социальных типов личности, символизирующих или воплощенных в сословия, почему бы не построить систему регулирования общественных отношений с опорой на эту типизацию? Такая система могла бы защитить социальные права и интересы Гражданина не как явление социальной абстракции, а как конкретный субъект общественных отношений. Право сословий на самоопределение - первичная норма законостроения человеческого общества. Вне этой нормы общество лишено социального каркаса, опорной конструкции. Законодатель обязан отрегулировать сословно-классовые отношения, хотя бы уже для того, чтобы выразить правовое отношение к таким явлениям социального насилия как, например, диктатура пролетариата.
Если законодательства республик, входящих в состав России, отнести к горизонтальному уровню законостроения, то сословно-правовое регулирование есть уровень правовой вертикали. Равенства сословий как субъектов права - основа государственно-правовых отношений.
Сословие - идеальный способ организовать социум на основе исторической типизации личности, профессионально-целевой принадлежности, объединении ценностных ориентиров, примерном равенстве социального положения и имущественных интересов, наконец, на основе личностных взаимопонимании и стандартизации взаимоотношений. Даже в современном обществе с его универсализацией прав личности, профессиональное ориентирование молодежи весьма часто строится по сословному принципу. Сословный принцип во многом влияет и на гражданский статус человека в обществе, который принято называть социальным положением. Это положение формально градирует в трех измерениях: высшее общество, средний класс и малоимущие. Неформально же в критерий "общества" выносится часто не Имущественный, а сословно-профессиональный показатель. И все-таки без правовой базы, правовой основы, сословно-классовые отношения строятся стихийно. Они ничем не подкреплены, кроме обычая, традиционности, и потому их социальные контуры размыты. Я уже говорил, что разнообразие - это не только форма реального бытия, но и стратегия социального управления.
Конечно, создание сословной общности - экзотическая реакция на происходящие в мире перемены. Однако, разве что-то нужно создавать? Все создано уже самой историей, развитием общественных отношений и законами функционирования человеческой цивилизации. Речь идет об упорядочении социальной традиции. Единовластная диктатура отдельно взятого сословия ведет к гражданской войне и саморазрушению этноса, а законами человеческого общества до сих пор не отрегулировано равенство прав "всех перед всеми", то есть принципы сословной демократии.
Слияние всех и вся под единой меркой "гражданин" - фальшивый монотипизм фальшивых демократий. Права личности не должны рассматриваться вне привязки к общественным правам. Личность не существует сама по себе не только как явление, но и как понятие, ибо характеризуется общепринятыми установками.
Сословный статус - опора сословно-правового регулирования. Милитарное правление вовсе не означает приведение общества к служению классовым интересам милитария. Напротив, речь идет об расширении служебной зоны для воина-кмета. Не права выдвигаются нами, а социальные обязанности. Права должны стать мерой компенсации доли участия сословия в общественном бытие. И значимости этого участия. Мы никогда не согласимся с тем, что служба с риском для жизни на фронтах общественной безопасности менее ценима обществом, чем, например, эстрадное искусство. Мы никогда не согласимся с тем, что в обществе все благополучно, если сотрудник РУОПа получает в месяц зарплату в 800 тысяч рублей, а певцу средней руки за исполнение трех песен платят 15 миллионов. И даже в том случае, если воина содержит государство, а эстрадника - частный капитал, подобная иллюстрация - лучший пример социальной несправедливости, пример сползания общественных нравов к откровенному издевательству над тем трудом, на котором держится любая власть. Каждый, вероятно, полагает, что высшим этажом власти в стране является Президент. Однако, чего бы стоил этот "этаж", если бы, например, президентская охрана покинула свой пост? Нет, милитарий - вот хребет, на котором висит все, что конституционно определено властью. Милитарий гибнет в Чечне, платя собой за кризис это "власти". Кризис не воинства, а власти кладет жизни воинов, и при этом милитарий не только попираем идеологией этой власти, которая отдает его на растерзание прессе, которая оценивает его профессиональный статус в примерном равенстве с неквалифицированным рабочим, милитарий лишен даже собственного классового самоопределения в обществе. Мне говорят, что нет такого класса, но я утверждаю, что есть.
О гражданских правах в противовес социальным правам выгодно говорить в первую очередь тем, кто, как социальное явление, не имеет ни малейшей общественной ценности. Потому, все попытки общества соизмерить этот баланс будут названы ими фашизмом, деспотизмом или как-то аналогично. Не буду утверждать, что современные Нувориши жируют только за счет милитария, но социальная несправедливость в отношении к воину кажется наиболее вопиющей. Ведь ни аграрию, ни пролетарию не приходится рисковать своей жизнью, зарабатывая себе на кусок хлеба. Они не идут под пули, спят ночами, имеют неприкосновенные выходные дни и возможность приработка где-то на стороне. Наконец, они имеют право политической ориентации, а Милитария, согласно существующим законам, лишают даже этого. Наши псевдогуманисты долдонят о бесценности человеческой жизни, а жизнь убитого милитария откупается несколькими минимальными зарплатами. Этими жизнями прикрыты и их благополучие, и их болтовня. Так и будет. Ничего не изменится до тех пор, Пока милитарий сам не позаботится о себе. Забота эта вовсе не означает поползновения на чьи-то жизненные права. Мы далеки от большевистского призыва грабить награбленное. Речь идет только о социальной справедливости носителем которой обязан быть милитарий по своей исторической роли. Более того, все общее искажение принципа социальной справедливости лишний раз подтверждает, что она должна подчиняться не стихии криминально-демократического беспредела, а воле общественно-исторического лица коим и выступает воин.
Одно из важнейших проявлений реализации политической воли милитария есть регулирование социальных конфликтов. Мой упор на социальную справедливость рассыпается веером при углубленном изучении этого вопроса. Нару-шением справедливости является противоречие между социальным субъектом и социальными отношениями. В общественной природе можно разглядеть следующие виды социальных столкновений:
Все они различны по своей социальной значимости, однако это вовсе не означает, что часть из них следует не принимать во внимание. Само по себе противоречие еще не является угрозой общественной стабильности, но стоит его подогреть и противоречие превратится в социальный конфликт. Именно социальные конфликты, опирающиеся на социальные противоречия и являются двигателем истории. Часто один конфликт строится на совокупности противоречий. Так возникают гражданские войны. Каждый из конфликтов здесь теряет собственную локальную остроту, ибо в действие вступает общеполярный антагонизм. Если вспомнить октябрьский переворот 17-го года, то он базировался на классовом, межпартийно-политическом, морально-этическом, властно-гражданском столкновениях. Все эти противоречия еще долго вспоминались большевиками после их окончательной победы.
Можно утверждать, что и мотивацией последующих репрессии послужили в большой мере именно силуэты социальных столкновений, которые социал-большевики пресекли на корню, не доводя до уровня реальных конфликтов, то есть чисто превентивно.
Смена власти, смена политического режима дезавуирует социальное столкновение. Оно стремится проявить себя, раскрыться, показывая, что общество - это живой механизм и винить приходящих к власти следует не за факт существования противоречий, а за неумение и нежелание управлять ими.
Из всех перечисленных мной выше столкновений по меньшей мере дюжина обозначилась в России в послеперестроечное время. Дюжина различных видов социальных столкновений! Чистейшей иллюзией потому будет утверждение, что социальный порядок в стране сможет обеспечить уже сама смена физиономии ее руководителя. Столкновения легко возбудить и очень трудно унять. Для этого не хватит волевых усилий никакой отдельно взятой личности. Для этого не хватит и программы действий, ибо какой бы она ни была, ее обязательно распотрошит и перетолкует целая армия истязателей-разночинцев. Только организованная воля мощнейшей социальной машины-сословия может что-то реально изменить в обществе. И чем менее насильственны будут способы этой регуляции, тем протяженней окажется путь ко всеобщему согласию.
Вряд ли кто-то поспорит с тем фактом, что милитарий как социальное явление и выступает в качестве рычага любого серьезного социального регулирования. Было принято считать, что Милитарий - явление не политическое, а чисто исполнительское. Однако, вспоминая слова Бернарда Шоу, который сказал, что вне политики не существует никакой великой литературы и великого искусства, могу предположить, что исполнительной власти не существует и тем более. Регулирование столкновений и конфликтов - это политическое выражение воли и силы правящего класса. Выгода или ее отсутствие - двигатели этой воли и силы. Если милитарий в этом регулировании имеет политический интерес, то и само регулирование наполнено куда большим коэффициентом полезного действия, что, в свою очередь, отвечает всеобщему интересу. Особенно, если учесть, что нет такого явления, куда бы не проник социальный конфликт. При всей моральной загруженности и даже при должном материальном стимулировании милитария не учитывается его психологическая выгода когда речь идет о регулировании острейших социальных столкновений. Так, если война — это политическая карта правительственных кругов, то значит жизнь и смерть милитария является суконной подстилкой для этой игры. Психология ущерба становится нормой для воина. Он плох потому, что побеждает, и, стало быть, проливает чью-то кровь, он плох потому, что проигрывает, и, значит, обвиняется в небоеспособности, он плох всегда. Однако, если политические процессы регулирует сам воин, то все выглядит совершенно иначе. Международная политика мало чем отличается от военной стратегии. Если для гражданского правительства война есть вершина политического насилия в международной политике, то для милитарного правительства вершиной дипломатической стратегии является мирное решение конфликта. Вершина — это то, что удалено от тебя во своей реальной сути. Милитарий не сунется в войну только для того, чтобы использовать ее как последний политический шанс. Для него война не будет элементом политики. Для него война — это способ пролить собственную кровь. Совершенно иная психология, иной интерес к мирному регулированию отношений.
Мировоззрение не существует вне социальности. Это очевидно. Ведь если считать мировоззрением систему обобщенных взглядов человека на существующую действительность, то первостепенным отношением действительности к человеку и будет являться социальная связь. Демократы-атлантисты пытаются мировоззрение абстрагировать некими общечеловеческими измерениями. Однако я уже утверждал и сейчас повторю, что не существует реального гражданского равенства личности и никогда не существовало. Самоопределение такой личности, как директор банка, вряд ли обнаружит хоть что-то общее с личностью нищего. Веками христианская демократия боролась с социальной моралью и борьба эта ни к чему не привела. Социал-большевики тоже приложили свою руку к этой борьбе, пустив под нож 40 миллионов человек и все равно не истребили полиологичность социального бытия.
Бесполезная борьба. Она обречена уже потому, что социальное мышление первично. Устранить его можно только устранив полностью класс (сословие) как субъект исторического процесса. Коммунисты принципиально ошиблись в том, что классы в обществе вовсе не антагонистичны. Антагонистичны бедные и богатые, но это вовсе не классы, а гражданский статус человека, опирающийся на его имущественный показатель. Бороться с классом (сословием) также нелепо, как, например, бороться с отдельно взятыми профессиями. Следуя логике антагонизмов, можно выдвинуть и такой лозунг: «Давайте истребим всех водителей автобусов, потому что они — мироеды и не любят нас, пассажиров!». Такая же чушь, как и борьба бедных с богатыми. Ибо истребив одних богатых часть бедных неминуемо займет их место и антагонизм снова повторится.
Сословия в обществе не конкурируют. Конкуренция существует внутри самого сословия, так же как и антагонизм имущих и неимущих в первую очередь отражает несовершенство социальной регуляции отдельно взятого сословия. Богатыми ведь могут быть не только дворяне, но и купцы и заводчики, в некоторых случаях познавшие труд от станка до заводоуправления, и попы, и земледельцы. Разрыв по имущественному показателю первично следует регулировать именно сословно-кастовыми отношениями. Широта имущественных различий невыгодна самим сословиям, ибо она разрушает его социальную монотипичность и единство. Другое дело — как построить сословные отношения, то есть, какую последовательность в социальной иерархии они займут. Кто внушил производителю, что его историческое место всегда в социальном низу? Это чистейшая политическая провокация, нужная для разжигания социальных страстей и политического противостояния рабочих и крестьян с другой частью общества. Так какова эта социальная иерархия?
МИЛИТАРИЙ - ВОИН |
|
| Уровень |
ПРОИЗВОДИТЕЛЬ - НАУКОВЕД | Баланс физического и умственного труда. Регулируется реальностью исходящего социального продукта в отношении к целям и задачам общественного развития. |
| Уровень |
КАПИТАЛОНОСИТЕЛЬ - ДУХОТВОРЕЦ - СОСЛУЖНИК | Баланс общественных потребностей и общественных возможностей. Обслуживание как физических, так и духовных запросов общества. |
СВОБОДНООПРЕДЕЛЯЮЩИЕСЯ |
|
При объективности существования социальных группировок, имеющих набор сословных признаков, их взаимотношения и взаимоположение зависят от политического курса государства. Поэтому сословная модель - вещь гибкая. Другое дело, что мы можем не политически, а логически обосновать свой вариант социального моделирования. В его основу положен принцип социального рационализма и социального труда. В современном же обществе все эти связи не отрегулированы, бессистемны и подчинены только воле человеческих страстей, основу которых составляет, как правило, только инстинкт накопления.
Генерирование социальной идеологии способно подвести народ к его сословному самоопределению. Однако нельзя не учитывать, что в России еще свежи раны от насильственной социальной обезлички нескольких общественных слоев. Это, безусловно, затормозит процессионность сословной самоориентации населения. Но интенсивность развития общественных различий все равно делает данный процесс необратимым.
А. К. Белов | >> |
ДИКТАТУРА СОВЕСТИ
Перенасыщение общественной жизни политической интригой делает сегодняшнюю Россию заложницей бессовестных политических игрищ. Политика стала обычным ремеслом, и, как обычное ремесло, выполняет разные заказы разных клиентов. Вряд ли стоит искать в этом порок. Другое дело, что интеллектуальные импульсы общественной мысли безнадежно прогенерированы политикой и это, в свою очередь, делает саму общественную мысль прагматичной и закомплексованной. Мышление не должно быть целеусеченным, субтильно-абстрагированным, но политиканская сущность склоняет его всего лишь к сиюминутной выгоде в толкотне у кремлевской кормушки. Партийное строительство в современной России не только задавило свою исходную, социально опосредованную причинность, но и сделало политику вообще собственной песней. Партийный функционер, как и в истории с КПСС, стоит не вровень с породившей его социальной средой и ее жизненной идеей. Политика выработала собственную социальность, и этот вывод подводит нас к тому, чтобы декларировать один из важнейших принципов саморазвития - не организация должна стоять над сословием, а сословие над организацией. В противном случае все пойдет по обкатанному маршруту. Лозунг "Партия - авангард рабочего класса" фактически деклассировал КПСС. Не классовая авторитарность возбуждала жизненные стимулы коммунистов, а культовый ажиотаж партийного монотеизма.
В недрах политических систем генерируется такая энергия социального прорыва, общественного перелома и вершения власти, что она способна снести любую неустойчивую партийную постройку. Кроме авторитарной, самодержавной, принципиально выживаемой. Фактическую власть потому осуществляют вовсе не социальные интересы, а в той или иной степени опосредованные ими партийно-политические органы.
Собственно говоря, здесь все идет как по нотам. Сперва формируется эталон, метрическая система соответствия. Идея воплощается в человека. В одного, второго, третьего... Это - патриархи идеи, ее опора и символ. Но они пока еще одиночки, дезорганизованные и потому относительно боеспособные. На следующем этапе жизненно необходимо построить дружину, гвардию, образцово задуманную организацию. Теперь идея "обрастает мясом". Формируется критическая масса социальной активности. Дальше - новый этап. Если потенциальную энергию сейчас не перевести в кинетическую - дружина сжирает сама себя. Обнаруживается или создается поле деятельности. Все происходящее по мере активности дружины призвано довести ее либо до краха, либо до совершенства. На этом этапе особая роль отводится лидеру, предводителю. От его интуитивно-логических и волевых качеств теперь зависит решение гамлетовского вопроса "быть или не быть". Если вопрос решается положительно и достигнутое можно расценить как успех, перед следующим этапом вполне своевременен и "смотр войск". Кто-то назовет его партийной чисткой. Может быть верным и такое определение. Проверка боем выявила у гвардейцев склонность к трем типам реакции:
- истощению сил;
- обретению обостренного чувства собственной значимости;
- самоутверждению в лидере, в князе.
Продолжить путь под знаменами дружины дано только тем, кто соответствует третьему критерию. На этом формотипическая диалектика не исчерпывается. К делу подходит молодая кровь, новый элемент будет особенно активным, чтобы компенсировать свое физическое отставание от старой гвардии. Опасно и недальновидно разъединять старое и новое начало дружины. Обычно князь играет на этих противоречиях, чтобы удержать собственную власть. Давление одной силы уравновешивается противодействием другой. В результате внутренние противоречия начинают подъедать потенциал жизнеспособности системы в целом. В подобной ситуации может быть и не существует единого и абсолютного рецепта преодоления проблемы, и все-таки одно правило вряд ли стоит оспаривать. Система должна иметь обратные связи, другими словами взаимопроникаемость. Что это такое? Безусловная входимость выработанного младшего элемента в верхнюю структуру - раз, и проникновение старших вниз - два. Последнее нетрадиционно: Однако и без соблюдения этого правила системы становятся перетянутыми вверх и потому социально неустойчивыми. Таким образом, гвардия не может быть привилегией. Гвардия - это состояние духа, ума и физической формы. Выход из этого состояния вовсе не является символом ущемления личного достоинства того или иного патриарха движения. В этом-то и состоит особенность гвардии, что не она создана для кого-либо, а люди создаются для нее. Это что-то вроде сборной олимпийской команды. Не надо забывать, что любая система когда-нибудь подойдет к физическому истощению. Важно вовремя регенерировать. А проще всего это сделать, перетряхнув этическую основу и внешние формы самовыражения, то есть первым делом переформировав гвардию.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |