Воин как гарант социальной справедливости известен истории с незапамятных времен. Я бы мог привести этому массу примеров, но остановлюсь только на одном, наиболее значимом для нас: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Так придите княжить и владеть ею". Да, как вы поняли, это призвание варягов, призвание воина, способного создать стабильное гражданское общество.
Если обратиться к житейской логике, то поиск подобного гаранта вполне оправдан. Отношения между двумя или более равными субъектами общества, заходящие в тупик, способна распутать и разрядить только та субстанция, которой все они в равной степени доверяют, и которая объективна к подобному конфликту, ибо не равна никому из его участников. Неравенство здесь и является одним из признаков объективности. XX век сумел уравнять всех в правах, но уравнять всех по принципу социальной типичности - невозможно. Неравенство - один из фундаментальных принципов живой природы. Неравенство явилось основанием закона "единства и борьбы противоположностей", обеспечивающего движением ось мировой истории. Потому мораль всеобщего равенства лжива. Человека в обществе разделяет, разумеется, не только имущественный показатель, не только индивидуальные способности и дарования, не только социальная активность и различная степень законопослушания, но и образ мысли, то есть способность отражения окружающей среды и выработки определенных ценностных ориентиров. Сословие - это только типичность среди установившихся разниц.
Сейчас заговорили о гуманитарных ценностях. Однако уже замечено, что чем громче общество о них говорит, тем острее в нем стоит проблема выживания человека; Пользуясь сакральным вопросом "Кому выгодно?", можно без особого труда определить, что вознесение роли личности над государством отнюдь не способствует установлению прочной государственной власти и авторитета государства в глазах общества. Не случайно певцами этой песни являются демократы-атлантисты, то есть сторонники духовных ценностей западной демократии, для которой стратегически важно существование слабой, безвольной России.
Вообще, утверждение господства личности над государством - абсурдно. Часть не может быть выше целого. Гайка никогда не станет ценнее самой машины. Потому действительной гуманитарной ценностью являются не интересы отдельно взятой личности, а общественное равновесие, стабильность и социальный порядок. Кроме того, нет иного определения личности, чем по степени ее социальной значимости и реальной общественной пользы. Прежде чем браться за построение государства, причем независимо какой политической модели, нужно усвоить эту аксиому: человек может и должен приноситься в жертву, если того требует общественный интерес. Потому самопожертвование во имя интересов общества, во спасение его, или даже малой его части, всегда являлось примером высшей социальной духовности и нравственным образцом личности. Причем, это правило характерно и для самих атлантистов, естественно, только в том случае, если вы жертвуете собой во имя Америки. Подобная норма поведения создана самой Природой. Животное, например, жертвует собой для того, чтобы сохранить свое потомство. Это можно назвать "инстинктом социальной духовности".
Готовность каждого к самопожертвованию во имя своего рода, общины, нации и отражает степень подлинного духовного развития народа. Впрочем, духовность в современном обществе понимается иначе.
Еще один псевдосимвол России - лампадка под тусклым и перекошенным ликом богородицы. Духовность - вопрос тонкий. Однако считать духовностью страдальчество - полнейший бред. Это то же самое, что считать боль способом лечения болезни. Боль - символ болезни, а страдальчество - символ бездуховности.
Лживая суть здесь идет рука об руку с лицемерием проповедников, говорящих о просветлении душ и освящающих за мзду публичные дома и общественные туалеты. Это можно было бы назвать частным делом Церкви, не прибери она общество к своим рукам. Даже нынешние российские коммунисты получают свое пролетарское вдохновение теперь под образами. Не знаю, поможет ли им это вновь обрести уверенность в победе мировой революции. Но вот почему-то никому в голову не приходит, что если воин изрекает мысли типа "возлюби врага своего", то это по меньшей мере безнравственно. Хотя, если вдуматься, то, пожалуй, свидетельствует и о явных признаках душевной болезни такого "воина". Безнравственным будет отрекаться от отца своего и матери, даже во имя учителя /* "И всякий, кто оставит дома или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени моего, получит во сто крат..." Евангелие от Матфея,19/, и здесь не может быть никакого глубокомысленного подтекста, кроме обычного оболванивания людей.
Что такое вера? Верить - значит, "доверять", "вверять" себя в чью-то власть. Культ веры в жизни человека - символ отсутствия самостоятельной воли и независимости духа.
Именно самостоятельность отражает зрелую жизнеспособность индивидуума. Религия же есть форма приведения веры к определенным порядкам и правилам. Облагораживает ли она человека, если вера в ирреальное, по сути своей, не более чем одухотворенный способ самоуничижения? Подлинная личность никогда не сможет допустить над собой власть большей духовной воли, чем ту, что она являет сама. Другое дело — духовная воля общины, подчиненная и подчиняемая единому интересу. Однако религия есть политическое выражение интересов только категории средних дураков. Она и держится на системе устрашений, обещаний и примитивно сляпанных чудес, возбуждающих умишко дикаря. А ее непроницаемая стена догматических бредней просто прикрывает чье-то элементарное скудоумие или безмятежную дурь.
Нормальная человеческая мораль внушает нам совершенно обратные христианским догмам представления. Например, если у тебя нет врага, значит, ты не имеешь в жизни принципиальных позиций и собственного мнения и стремишься угодить всем сразу.
Впрочем, насилие над личностью — вообще типичная вещь для человеческого общества. Начиная уже с самого факта создания человека, факта, который, естественно, никак не подчинен воле будущего новорожденного. Насилие над личностью оказывается через систему обучения и воспитания ребенка, через сами образы и представления, которые не дают ему иного выбора, кроме как принять их и повиноваться обучению. Однако зрелая личность как раз и характеризуется устойчивостью индивидуальных признаков, способных противостоять насильственному влиянию со стороны. То есть подавление личности стимулирует в ней силы самоутверждения. Вывод, способный всколыхнуть истерическое негодование сторонников гуманитарных ценностей. И все-таки это так. Это — великий триглав человеческого существа: единство с внешней средой, отражение внешней среды и сопротивление внешней среде. Бойцы славяно-горицкой борьбы предпочитают использовать его в перефразированном виде: «один со всеми, один за всех, один против всех!». Человек как часть общества, человек как носитель его ценностей и ориентиров, и человек, противостоящий обществу. Противостоять обществу вовсе не означает преступать закон. В данном случае, разумеется, речь идет о потенциальной способности противостояния. Противостоянии, например, идеологии. Помню, как один смерд с абсолютной убежденностью доказывал мне, чти "газеты врать не станут". Мне было искренне жаль его, потому что разубедить - значило фактически подорвать эту наивную, детскую веру в хорошее. Отсутствие внутреннего потенциала противостояния может просочетаться с милой и добродушной домашней матушкой, убереженной обстоятельствами от производственных конфликтов и бытовых выяснений отношений со своими домочадцами. Отсутствие этого потенциала, например, у столяра-краснодеревщика вообще никак не принизит его творческой и производственной значимости. Но вот отсутствие готовности к противостоянию у милиционера, боевого армейского офицера, у егеря заповедника делает их просто профессионально непригодными. Что еще раз доказывает единство воинских духовных ценностей с требованиями их профессиональных задач. Таким образом изречение "жить - значит бороться" в полной мере можно отнести только к милитариям-кметам.
Удивительнее всего то, что этот духовный символ вовсе не является порождением самого человека. Когда великий Гете произрек: "Быть человеком - значит быть борцом!", он всего лишь еще раз подтвердил одну из аксиом Природы. Природа не допускает поблажек самому себе, особенно в том, что касается способности противостояния. Это называется законом естественного отбора, и ни один гуманист пока еще не смог его отменить. Не пришло в голову никому из гуманистов и Дарвина обозвать фашистом, однако, если вы попробуете его открытию придать силу морали - "фашистом" вам быть неизбежно. Таков уж способ самозащиты у гуманитариев-демократов - никоим образом не допустить чуждую мораль, нет, не к провозглашению, а даже к попытке аналитического ее осмысления обществом. А ведь эта мораль всего-навсего повторяет законы живой природы: борьба со смертностью -главный смысл существования рода, стало быть, способность к выживаемости - основной критерий индивидуума. Но вот поэтому гуманисты и опираются на христианские ценности, а не на естественную правоту Природы, что выводы, которые неизбежно следуют из провозглашенных ею норм, ввергают ревнителей человеческой мелкоты и посредственности просто в ужас! "Если ты не хочешь, чтобы убили тебя, убей первым!", "Зло, обращенное к противнику, к твоему роду обращено добром", "Выше рода, выше его интересов и потребностей не может быть ничего и никого".
Жить в гармонии с Природой означает, в первую очередь, следовать ее законам. Законы эти трудно уживаются с христианской моралью, ибо во всем противоречат ей. Однако нельзя назвать цивилизованной нацию, которая ставит себя и свои интересы выше Природы, или в несоответствие им.
Для меня всегда оставалось загадкой, как можно создать крепкую христианскую семью, если Иисус постоянно говорит о непрочности земных родственных и семейных связей, фактически призывая к разрушению семьи: "И отцом себе не называйте никого на земле...".' Однако, семья - это основа общества. Разрушение семьи, разрушение ее внутренних связей и семейной морали ведет человека к отчужденности, индивидуализму и враждебному отношению к социальности вообще. Не случайно, что сам человек в христианском социуме однообразен и градирует лишь по принципу "верующий"-"неверующий". Такой примитивизм уравнивает общество, делая каждого одинаково "рабом божьим". Но человек не равен человеку. Мир тоже полон разнообразия, полон "единства и борьбы противоположностей". Примитивизация общества исходит от идеи монотеизма, возникшего в конце второго тысячелетия до н.э. в Иудее, и разделяющего весь мир только на своих и чужих. Впрочем, нельзя считать, что создание бинарных оппозиций – заслуга чисто иудейская. В противном случае китайский Инь-Янь, или славянский Белобог-Чернобог, равно как и общеарийский культ противоборства Громовержца и Змея, следовало бы причислить к иудейской духовной традиции. Философия вообще отражает не столько национальность индивидуума, сколько уровень его интеллектуального развития. Первично в идею создания бинарных оппозиции древний мыслитель вкладывал отношение мира реального и мира потустороннего, ирреального. Со временем границы этого антагонизма значительно расширились, формализовав полюса мира по мужскому и женскому признаку, по действию и противодействию, и, наконец. Иудея дала этому противостоянию собственное мифическое обоснование. Таким образом, отношение человека к миру стало возможным поместить в примитивно-конкретные рамки "свой-чужой". Тем самым был нанесен, удар по идее многосложности мира, его разнообразию и саморегуляции. "Кто не со мной - тот против меня!" - изрекло детище монотеизма Иисус Христос. Его поддержал собрат по мышлению: "Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет - пророк его!". Идея эта оказалась чрезвычайно живучей, и на протяжении всех последующих веков человечество только и делало, что выясняло отношения между "правыми" и "неправыми". Как тут не вспомнить "единобожие" фашизма или коммунизма. Их обреченность была предопределена уже самим ориентиром на всеобщее равенство "во идее". Инакомыслие подавлялось в таких масштабах, что неизбежно привело к самому кризису идеи. Впрочем, германский фашизм не успел пережить этого кризиса. Благодаря Второй мировой войне, подавление его было форсированным и не внутренним, как в вопросе с коммунизмом в России, а внешним. Я не спешу давать этим явлениям однозначные оценки, поскольку их примитивизация па руку только среднестатистическому дураку. К явлениям подобного рода вполне можно отнести и американский атлантизм, стремящийся переделать мир по американскому стандарту. Натовские бомбардировки Сербии - лучшее тому подтверждение. Правда, вот незадача - государственная политика нынешней России направлена как раз на примыкание к атлантизму. В свое время об этом открыто заявила небезызвестная Галина Старовойтова. И снова идет поляризация общества и разделение сил на своих и чужих. Но там, где мир разделен монотеизмом, всегда будет война. Столкновение неизбежно, поскольку конкретика одного ориентира создается исключительно как антипод другого.
"Отрекаясь от Единого Бога, не бойтесь угодить в лапы к Единому дьяволу, ибо это продукт той же системы, изобретение тех же коварных мстительных лжецов. Единый Бог нужен лишь затем, чтобы приучить Вас к мысли о Едином дьяволе, и что оба, таким образом, имеют виды на постоянное жительство в Вашей душе". /* В.Авдеев. Преодоление христианства. -М.:Капь, 1994, с.78/
Мир полон различий, и каждый, кто приходит в него с претензией на царствование, обязан это осознать. Даже внутри одного общества существует потенциальный идейный распад, способный к делению общественного сознания более, чем только на два ориентира. Можно, конечно, всех заставить одинаково говорить, но заставить всех одинаково думать – нельзя. Точно так же, как и нельзя заставить всех быть одинаковыми. Если ваша совесть позволит вам поставить знак равенства между честным трудягой и разложившимся подонком – значит, вы пребываете в плутовстве души и лицемерии. Если вы считаете, что человек, ежедневно рискующий своей жизнью ради общественной безопасности, равен в глазах общественной морали газетному болтуну или безмятежному торговцу – значит, и ваша безопасность не поднимется выше уровня гражданской самообороны. Разнообразие – это не только форма реального бытия, но и стратегия социального управления. Если вы считаете, что каждый может управлять государством – значит, очевидные примеры ближайшей истории прошли мимо вашего внимания. Государство – дело коллективное, и не только факт существования различий является критерием его бытия, но, в большей мере, функционирование, сочетаемость этих различий. Именно равновесие различий – самая конструктивная идея XX века!
А. К. Белов | >> |
НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ
Истина - явление многоплановое, и постичь ее можно только изучая с разных сторон. Воин и Государство. Соединение этих понятий посредством воздвижения новой государственной формации не может обойти вниманием всю полноту вопросов государственного строительства. Воин и экономика Государства - это, пожалуй, важнейшее сочетание в структуре нового государственного управления. Не существует ни одной конструктивной идеи без опоры на экономику.
При начертании экономических постулатов следует учитывать некоторые базовые позиции, без которых экономическое моделирование не даст ожидаемого результата. Например, коллективность. Коллективность - решающий фактор азиатского менталитета. Россия, в какой бы территориальной зависимости ни была от Азии, есть геополитическое пространство арийского толка. То есть, сугубо европейских ценностных Мотиваций. Потому в ней всегда шло столкновение индивидуалистических тенденций и коллективистского пафоса. Геоменталитет арийства неотступен от свойств самопогруженности и отчужденности от коллективного "Я". Коллективное рассматривается им только с точки зрения унитарной воплощенности в понятие ядра, боевой дружины, всеобщей состыкованности и идейного единства. В этом отношении евроформист-арий монотипичен. Его личностное самостроительство подстегнуто действием центростремительных тенденции. Общественным критерием для него становится не сам народ, а община. Русские всегда тяготели к социально-общинным формам самоопределения, а опыт, например, интернационализма привел к разрушению нации. Потому такое громадное географическое пространство как Россия деформировало масштабы геоментального самоопределения русских. Понятие "малой родины" для нас стало являться ядром Родины вообще.
Для русского человека именно община является тем необходимым ареалом, через который происходит его социальное слияние с общенародным бытием. Первично, в качестве такой общины, человек использует круг друзей и знакомых. Всеобщее равенство здесь - главный фактор существования и взаимодействия.
Подобные общинные построения позволяют человеку с одной стороны сохранять свой индивидуализм, а с другой - соотноситься с глобальным коллективным социумом, называемым "народом". Это нельзя не учитывать при расчете внутренней экономической стратегии.
При социализме, например, культ производства был подменен культом работы. То есть трудовой деятельности вообще. Всем миром, всем скопом. Главное, что при деле. Повышалась идейная роль не результата, а только самого процесса, унаследованная от идеологических примитивов типа "кто не работает - тот не ест!". Глобализм демагогических понятий поглощал реальную роль экономической общины - то есть коллектива, замкнутого производственным процессом от сырья до самого конечного продукта. Производительность труда становится ничего не решающим фактором при полном упадке конкурентоспособности товара. Оттого отечественные производства были лишены исторической перспективы. Исключение составляло, безусловно, военно-промышленное производство. Таким образом, советский народ привык довольствоваться тем, от чего уже отказалась европейская цивилизация. Глубоко неверной оказалась идеологическая установка, что при отрицании атлантизма следует отвергать с порога и технический уровень достижений Запада. Идеология разлагала экономику.
Помимо умения что-либо делать, важно и Наличие желания делать это. То есть, речь идет о работоспособности экономики. Смысл ее состоит в преобразовании критического хозяйствования в гарантированное. Главный фактор этой проблемы - работоспособность населения. Никакие капиталовложения в производство, никакая интенсивность труда, никакие новейшие технологии не восполнят ее отсутствия. Производственник как социальное явление у нас не работает даже на самого себя. Увы, особенность нашего народа состоит в высокой степени созерцательности и социальной пассивности, которые преодолеваются с боем, под натиском крайних всенародных потрясений. Тому есть множество причин. Например, социальные гарантии при социализме никак не покрывались степенью трудовой активности населения. При социализме работать невыгодно. Потому такой упор и делался на идеологию труженничества. Человеку нельзя гарантировать социальные блага уже только потому, что он является гражданином государства. Приобретение права социального равенства - важнейшее условие свободного и осознанного выбора гражданина. Таким образом, правоспособность - величина дискретная, с одной стороны стимулирующая социальную активность личности, повышая ее правовой статус, а с другой стороны показывающая моральную цену права. Реального всеобщего равенства в правах никогда не было и нет. Однако декларирование такого равенства дает эффект социальной успокоенности и притупление инстинкта борьбы за соответствие общественным потребностям и интересам.
Еще большую отчужденность от реального мира и созерцательный антирационализм несет русскому обществу православие, внушающее поиск истинных ценностей в делах сугубо духовных. Даже если не придавать обсуждению эту систему духовного ориентирования, все равно очевидно, что государство - это личность плюс мирская суета, а не минус, как того требует церковь. Истинное христианство не может сочетаться с государственной идеей. Это всегда компромисс слова и действия. Народ привыкает к такому компромиссу, адаптируется и уже не замечает демагогии. До тех пор, пока власть в обществе не отходит к новой социальной демагогии. Так несостоятельность и недобросовестность реформирования, взбудораженного какой-нибудь агрессивной социальной утопией, еще более склоняет человека к ирреальному, угнетает общественный традиционализм, способный сложить хоть какой-то производственный порядок и толкает страну не только к государственному, но и к общенародному кризису.
Регулирование экономики - один из главных факторов социального насилия. Трудовая деятельность не только не соотносится в чистом виде с комплексом собственных интересов индивидуума, но часто и противоречит им. Однако в том случае, если производитель сочетает в себе редкий сплав труда и интереса к труду (материального, профессионального и иного), все равно потребительская направленность деятельности определяется общественной потребностью и потому экономика - рычаг социального насилия общества над личностью.
Самая жесткая форма этого насилия - принуждение к труду. Касаясь этой проблемы, следует констатировать, что система принуждения к труду себя не оправдала. В условиях российской действительности эта форма была результативна только в сталинский период истории, когда она сложилась на балансе идейной убежденности и палочной дисциплины. Ни того, ни другого рычага в обозримом будущем применить не удастся, поскольку для этого нужно было бы иметь за плечами силовую победу в переделе общества, способную не только обратить в прах оппозицию, но и показать пример невозможности существования оппозиции в принципе. Террористические методы сейчас ничем не обусловлены. У них уже нет опоры на опыт широкомасштабного подавления народа, и нет опоры на готовую к таким задачам многочисленную, всеохватную структуру. Для того, чтобы все это иметь, нужно было бы развязать гражданскую войну и одержать в ней полную победу. Впрочем, опыт истории показывает, что, по существу, гражданские войны не выигрываются никем. Отсюда вывод - следует не столько принуждать, сколько регулировать мотивацию к труду. Однако это понятие у многих созвучно только с материальным стимулированием. Но материальное стимулирование создает такую деформацию идеи общественно-полезного труда, что способно вообще увести производителя к самому беспринципному и бесчестному стяжательству, попирающему любой общественный интерес. Другое дело - приобретение некоего социального статуса. Это не только материальный доход, но и власть, социальное лидерство в своей производственной общине, право обсуждения и решения различных проблем и т.п. То есть, это - социальная значимость. А поскольку община, как я говорил выше, это вовсе не абстрактная, а достаточно приближенная к человеку группа, то значимость в ней - вещь вполне притягательная. Давно известно, что деньги, власть и слава - неоспоримые лидеры человеческой мотивации. Все это вместе способна дать такая система социального регулирования, при которой четко отработаны обратные связи, то есть принцип односторонности "общество от человека", или "человек от общества" заменит уже известная третура: один за всех, сам за себя, все за одного.
Экономика никогда не будет работать при атрофированном низовом звене - работоспособности производственника. Эту работоспособность, как мы выяснили, подстегивает мотивация. Один из важнейших аспектов работоспособности - интенсивность производства. Интенсивность - проблема только комплексного разрешения, поскольку и существующее налогообложение и проблемы изменения ценовой политики и др. делают интенсивность производства невыгодной для производителя. И вот тут в экономику вмешивается элемент политического лавирования. Срабатывает парадокс: трудиться невыгодно! Понятно, что подобные метаморфозы нужны для выживания производства. Однако смерд должен работать, такова его социальная роль. Подключение самого производителя к экономической политике делает экономику уязвимой. Производителю нужен гарант, обеспечивающий срабатывание всего социального звена производителя. Смерд должен быть обеспечен трудом, обеспечен результатами своего труда во всей полноте видов - от заработной платы до социального стимулирования, обеспечен, наконец, условиями высокоинтенсивного труда, и тогда он будет работать. Таким образом, сводя воедино стимулирование трудовой деятельности и ее гарантирование, мы выходим на некий регулятор процесса, который сам не вовлечен в производство, но является его поручителем. Поручитель этот выражен как силовая структура, способная не только декларировать законность того или иного элемента процесса, но и разрешать ситуацию всей полнотой оперативных и потенциальных возможностей. Таким регулятором должен выступить производственно-инспекторский аппарат воинского сословия.
Регулирующая функция милитария в экономике определяется тем, что он - единственный гарант всеобщей социальной и экономической стабильности государства. Никто, кроме него, не справится с этим как с политической задачей своею предназначения. Существует понятие экономической политики, опорное для некоторых политических движении, существует понятие политической экономии, однако и то, и другое делает экономику придатком политологии, политической стратегии и морали. Но экономика не может иметь иной политической основы кроме желания и возможности накормить людей. Милитарий в обществе есть единственный гарант убережения экономики государства от ее использования как инструмента чьей-то политической игры. Вместе с тем экономика есть стратегическое понятие. Не случайно и миро-рой политикой управляют только два рычага: военный и экономический. А практика Международных отношений показывает, что приоритеты здесь в значительной степени на стороне экономики. Таким образом, охрана внешних границ государства, охрана правопорядка и обеспечение законодейственности в стране, равно как и обеспечение экономической стабильности - три основные задачи воинского сословия.
Нет экономики без отношения к частной собственности. Однако это отношение и есть стержень политики. Частная собственность - тот имущественный балласт, который осаждает сословия по их социально значимым местам в обществе. Соответственно и идеологическое первостояние опосредует раздел имущества. Лишним будет доказывать, что имущество не только социальный символ, но и жизненное пространство человека. Ущемление этого пространства делает человека в известной мере физически неполноценным.
Пролетарии были последовательны, когда провозгласили всеобщую коммуну неимущих, ибо пролетариями в древнем Риме как раз нищих и называли. Ставка на нищету не могла не отразиться и на социальной психологии пролетариев XX века. В этом отношении вполне очевидна их срощенность с другими нищими - "нищими духом". Христианское духоблудие, отрицающее земные ценности, дало особые всходы в русской провинции на Народном простодушии и доверчивости. Впрочем, преодоление нищенства как человеческого порока, разлагало и христианские ортодоксы в сознании людей, превращая веру в национальную традицию и не более. Не случайно, что православие какого-нибудь богом потертого иконника-богомаза и православие "нового русского" - совершенно разные вещи.
Нищенское существование в коммунальном быту и идеология исключительно духовного (идейного) богатства как-то не состыковывались со стремлением к национальному благосостоянию. Правящая система сделала традиционный шаг, подключив жизненное пространство индивидуума в виде его частой собственности на себя. Такая норма была характерна для духовных общин и орденов, для социально-цехового обустройства средневековых европейских городов и даже для военных дружин древности. Однако отторжение от индивидуума частной собственности не могло не создать критического противоречия между гражданином и государством. Система не учла, что в обществе с так называемыми равными правами, в обществе с зачехленными социальными различиями имущественный символ стал способом отличительности людей друг от друга. Даже его предшественник - символ партийной принадлежности, не только не конфликтовал с имущественным показателем, но уже шел с ним рука об руку.
Вообще не существует никаких парадоксов типа плахи 1938 года, обагрившей, главным образом, большевистский костяк. Существуют просто никем не учтенные исторические ритмы социологии. Оттого так называемая ленинская гвардия времен гражданской войны не могла бы вместиться в молодой советский менталитет. Динамика развития государства наложила свой кровавый отпечаток и на динамику развития социальных отношений. Если бы не было индустриальной штурмовщины, лихого построенчества "государства нового типа", коммунариев первого эшелона и не тронули бы. Им бы дали спокойно дожить свой век. Вот потому торопители нынешних реформ совершенно недооценивают, какая угроза нависла именно над ними. Даже не над коммунистами. Коммунисты - это экзотический архаизм, подобный кактусу на подоконнике нижегородской избенки. А вот сами построители реформ неизбежно попадут под маховик своего же детища. Может быть, это будет не совсем так же, как было в 38-ом, который разрядил старый менталитет социал-большевизма, освобождая место сталинской гвардии, вполне сочетавшей партийность и частную собственность. Нельзя обвинять сталинскую гвардию в попирании ленинских принципов. Рост индустриализации страны, развитие товарно-денежных отношений проломили стандарт всеобщего социального нищенства. Достаток сталинского бытия даже сейчас превосходит воображение. Смена государственного менталитета 30-х годов устраняла отдельные догмы социальной утопии большевизма. Этот период вообще явился эталоном развития социал-большевизма. Дальше неизбежно должен был начаться спад, но его предварила война.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |