Завязался оживленный разговор о Плащанице, в котором София почти не принимала участия.
Она весьма удивилась, когда к ней подошел Умберто Д'Алаква в сопровождении кардинала Визье.
После энергичных приветствий Д'Алаква непринужденно заставил ее взять его под руку и — к удивлению всех — отвел в сторону.
— Как проходит ваше расследование?
— Не могу сказать, что мы далеко продвинулись. Но это вопрос времени.
— Не ожидал вас здесь сегодня увидеть.
— Нас пригласил кардинал. Он знал, что нам хотелось познакомиться с членами научной комиссии. Надеюсь, нам удастся еще с ними встретиться до того, как они уедут.
— То есть вы специально приехали в Турин на этот прием…
— Нет, не совсем так.
— Как бы там ни было, я рад вас видеть. Сколько времени вы здесь еще пробудете?
— Наверное, несколько дней — четыре или пять, не больше.
— София!
Пронзительный мужской голос прервал ее общение с Д’Алаквой. София слегка улыбнулась, увидев, что окликнувший ее человек — ее старый университетский профессор. Он был известным ученым — специалистом в области средневекового искусства. Профессор опубликовал множество научных работ и, можно сказать, был звездой европейского научного мира.
— Моя лучшая ученица! Как я рад тебя видеть! Как поживаешь?
— Профессор Бономи! Рада вас видеть.
— Умберто, не знал, что ты знаком с Софией. Впрочем, это неудивительно, она ведь — один из лучших в Италии экспертов произведений искусства. Жаль, что она не захотела посвятить себя науке. Я ей предлагал стать моим ассистентом, но мои мольбы были напрасным. — Боже мой, профессор, вы мне льстите!
— Да-да, у меня никогда не было такого умного и способного ученика, как ты, София.
— Да, — согласился Д'Алаква, — и я знаю, что доктор Галлони — весьма компетентный специалист.
— Компетентный и талантливый, Умберто, к тому же обладающий аналитическим умом. Извини за нескромность, но что ты тут делаешь, София?
София почувствовала себя неловко. Ей не хотелось сейчас давать объяснения своему старому профессору, но другого выхода не было.
— Я работаю в Департаменте произведений искусства и сейчас нахожусь в Турине проездом.
— А-а! Департамент произведений искусства. Я и представить себе не мог, что ты сможешь работать следователем.
— Моя работа скорее научная, я не занимаюсь расследованиями как таковыми.
— Пойдем, София, я представлю тебя своим коллегам, они будут рады с тобой познакомиться.
Д'Алаква снова взял ее за руку, не давая профессору Бономи увести ее.
— Извини, Гидо, но я как раз собирался представить Софию его высокопреосвященству.
— Ну ладно… Умберто, ты придешь завтра в оперу слушать Паваротти и на ужин, который я даю в честь кардинала Визье?
— Да, конечно.
— А почему бы тебе не взять с собой Софию? Я был бы рад, если бы она пришла, моя любимая девочка, если, конечно, у нее нет других дел.
— Дело в том, что я… — начала, было, София.
— Я буду рад прийти туда вместе с доктором Галлони, если у нее действительно нет других дел. А теперь извини, нас ждет кардинал… Увидимся позже, — сказал Д'Алаква.
Д'Алаква вместе с Софией подошел к группе людей, в которой находился и кардинал Визье. Тот посмотрел на Софию с любопытством, словно оценивая ее взглядом. Он разговаривал любезно, но очень холодно. Похоже, у него с Д'Алаквой были очень близкие отношения: они вели себя друг с другом довольно непринужденно, словно их связывала какая-то невидимая нить.
Разговор шел сначала об искусстве, затем о политике и наконец — о Плащанице.
Марко наблюдал за тем, как София самым естественным образом вписалась в это общество избранных. Стоявший рядом с Софией надменный кардинал улыбался, слушая ее комментарии, у него явно вызывало интерес то, что говорила София.
Марко подумал, что София кроме ума обладает еще и красотой, а перед красотой не может устоять никто, даже этот хитроумный кардинал.
В десятом часу гости стали расходиться. Д'Алаква ушел в сопровождении Обри, двух кардиналов, доктора Боларда и еще двух ученых.
Прежде чем уйти, он подошел к Софии, стоявшей в тот момент рядом с Марко и профессором Гидо Бономи.
— До свидания, доктор Галлони! Гидо… сеньор Валони…
— Ты где будешь ужинать, Умберто? — спросил Гидо Бономи.
— В доме его высокопреосвященства кардинала Турина.
— Хорошо. Надеюсь увидеть тебя завтра вместе с доктором Галлони.
София почувствовала, что краснеет.
— Разумеется. Я вам позвоню, доктор Галлони. До завтра.
София и Марко попрощались с кардиналом и с отцом Ивом.
— Вам здесь понравилось? — спросил кардинал.
— Да, большое спасибо, ваше высокопреосвященство, — ответил Марко.
— Вы договорились о встрече с членами нашей научной комиссии? — поинтересовался отец Ив.
— Да, завтра нас примет доктор Болард, — ответил Марко.
— Ив, почему бы тебе не пригласить сеньора Валони и доктора Галлони поужинать?
— С удовольствием. Если они подождут меня секундочку, я закажу столик в ресторане «Веккиа Лантерна». Не возражаете?
— Если это для вас не очень хлопотно…
— Это для меня совсем не хлопотно, сеньор Валони, если только вы не возражаете поужинать вместе со мной из-за галстука…
* * *
Уже за полночь отец Ив проводил их до входной двери гостиницы. Вечер прошел прекрасно. Они много смеялись, говорили на разные темы. Еда, как и следовало ожидать, была чудесной, поскольку ресторан «Веккиа Лантерна» был одним из наиболее респектабельных и дорогих заведений Турина.
— Меня уже утомляет эта светская жизнь! — воскликнул Марко, придя после ужина к Софии, чтобы поговорить о прошедшем вечере.
— Ну, мы все же неплохо провели время.
— Ты была настоящей принцессой и, наверное, чувствовала себя в этом обществе как рыба в воде. Я же — всего лишь полицейский, и я там работал.
— Марко, ты не просто полицейский. Не забывай, что у тебя, как у историка, есть ученая степень. А что касается искусства, именно ты научил нас всех тому, чему нас не учили в университете.
— Не преувеличивай. Кстати, старина Бономи тебя явно обожает.
— Он выдающийся ученый, кроме того, он является своего рода «примой» в мире искусства. Он всегда хорошо ко мне относился.
— Думаю, он втайне в тебя влюблен.
— Ну что ты говоришь! Я, надо сказать, была прилежной студенткой и всегда имела отличные оценки почти по всем предметам. Я, в общем-то, была зубрилкой.
— Ладно, а что ты мне расскажешь про Д'Алакву?
— Хм! Не знаю, что тебе и сказать. Отец Ив чем-то на него похож: они оба умные, учтивые, любезные, красивые и недоступные.
— Не думаю, что Д'Алаква так уж недоступен для тебя. К тому же он не священник.
— Да, он не священник, однако в нем есть что-то такое, из-за чего, кажется, что он — не от мира сего, что он парит высоко над всеми нами… Не знаю, как объяснить это очень странное чувство.
— Он, похоже, очарован тобой.
— Не более, чем другими. Мне, конечно, хотелось бы верить, что он мной интересуется, но в действительности, Марко, я не собираюсь обманывать себя. Я уже достаточно зрелый человек и чувствую, когда действительно нравлюсь мужчине.
— Что он тебе говорил?
— В течение того небольшого времени, когда мы разговаривали наедине, он расспрашивал меня о ходе расследования. Я не стала рассказывать ему о том, что мы сейчас делаем здесь, и лишь сказала, что ты хотел познакомиться с членами научной комиссии, занимающейся Плащаницей.
— А какого ты мнения о Боларде?
— Это может показаться забавным, но он, по-моему, принадлежит к тому же типу людей, что и Д'Алаква, и отец Ив. Теперь мы уже знаем, что они знакомы друг с другом. Впрочем, в этом нет ничего странного.
— Ты так думаешь? Мне они тоже кажутся весьма своеобразными людьми, не знаю, почему я так думаю и в чем выражается их своеобразие, но они действительно очень необычные люди. В них есть импозантность, внешняя представительность, элегантность, очевидная самоуверенность. Они привыкли к тому, что они распоряжаются, а люди им подчиняются. Наш словоохотливый доктор Бономи рассказал мне, что Боларда интересует исключительно наука и поэтому он — убежденный холостяк.
— Меня удивляет его уверенность в подлинности Плащаницы, ведь исследование с использованием углерода-14 установило, что она была изготовлена в Средние века.
— Я тоже удивлен. Посмотрим, что удастся выяснить завтра, во время моей встречи с ним. Я хотел бы, чтобы и ты присутствовала. Да, кстати, расскажи, как ты оказалась приглашенной на ужин к Бономи.
— Он настоял на том, чтобы Д'Алаква взял меня с собой в оперу, а затем мы должны пойти на ужин, который он дает в честь кардинала Визье. Д'Алакве ничего не оставалось делать, кроме как сказать, что он возьмет меня с собой. Не знаю, стоит ли мне туда идти.
— Ну, конечно же, тебе нужно туда идти и держать там ухо востро. Считай, что ты направляешься туда в служебную командировку. У всех этих респектабельных и могущественных людей рыльце в пушку, и, вполне возможно, кто-то из них кое-что знает об инцидентах в соборе.
— Марко, я тебя умоляю! Абсурдно думать, что эти люди имеют какое-то отношение к пожарам и к безъязыким людям…
— Нет, не абсурдно. Вот сейчас с тобой разговаривает полицейский. Я не доверяю сильным мира сего. Чтобы стать таковыми, им, так или иначе, приходится вымазаться в дерьме и искалечить многие судьбы. Ты ведь помнишь: каждый раз, когда мы раскрывали какое-нибудь преступление, связанное с хищением произведений искусства, оказывалось, что заказчик кражи — один из эксцентричных миллионеров, мечтающий иметь в своей художественной галерее что-нибудь из мирового наследия, какое-нибудь произведение искусства, хранящееся в музее. Ты, безусловно, прекрасная принцесса, но они — акулы, уничтожающие все на своем пути. Не забывай об этом завтра, когда пойдешь на концерт и на ужин в дом Бономи. Их изысканные манеры, их культурные разговоры, окружающее их великолепие — лишь видимость. Не более чем видимость. Я, к твоему сведению, доверяю им не больше, чем воришкам из района Трастевере.
— Мне придется купить еще один костюм…
— Когда вернемся в Рим, я походатайствую, чтобы тебе компенсировали все расходы, которые от тебя потребовало это расследование. Однако, принцесса, постарайся не покупать ничего от Армани — иначе у тебя на это уйдет вся зарплата за этот месяц.
— Постараюсь, но не обещаю.
Невеста с волнением принимала поздравления от своих бесчисленных родственников. Зал ресторана был заполнен до отказа. «Отличное прикрытие», — подумал Аддай.
Свадьба племянницы Баккалбаси стала прекрасной возможностью встретиться с большинством членов Общины в Берлине.
Он приехал сюда повидаться с Баккалбаси, одним из восьми тайных епископов Общины, который для всех был процветающим коммерсантом из Урфы.
Вместе с семью германскими руководителями Общины и семью итальянскими он отошел в неприметный угол зала, где все они закурили большие сигары. Один из племянников Баккалбаси встал неподалеку от них, следя затем, чтобы им никто не мешал.
Аддай терпеливо выслушал отчеты этих людей о некоторых нюансах деятельности Общины в других странах.
— В следующем месяце Мендибжа выпустят на свободу. Директор тюрьмы несколько раз разговаривал по телефону с директором Департамента произведений искусства. На днях сотрудница службы социальной ориентации пожаловалась директору тюрьмы. Она заявила, что, по ее мнению, нехорошо вводить в заблуждение прессу. Она также сказала ему, что уже давно советовала поместить Мендибжа в специальный центр. Она якобы уверена в том, что Мендибж не понимает их разговоров, поэтому устраивать спектакль с его освобождением, чтобы проверить, понимает ли он, что они говорят, — постыдный поступок. Она дала понять директору, что больше не собирается этим заниматься.
— А кто твой человек в тюрьме? — спросил Аддай у говорившего.
— Жена моего брата. Она работает там уборщицей. Она уже много лет занимается уборкой кабинетов администрации и некоторых секторов тюрьмы. Она говорит, что к ее присутствию уже привыкли и не обращают на нее внимания. Когда утром приходит директор тюрьмы, а она убирает в его кабинете, он показывает ей жестом, чтобы она продолжала свою работу, а сам в это время разговаривает по телефону или же вызывает к себе в кабинет кого-нибудь из подчиненных и они беседуют при ней. Ей доверяют. Кроме того, она уже очень пожилая женщина, а ведь никто не станет в чем-то подозревать седовласую сотрудницу с ведром и шваброй.
— Мы можем узнать, в какой конкретно день его выпустят на свободу?
— Да, можем, — был ответ.
— Как? — поинтересовался Аддай.
— Приказы об освобождении поступают в тюрьму по факсу. Директор читает их, когда приходит утром на работу. Жена моего брата приходит на работу раньше него, ей уже поставлена задача просматривать все факсы, чтобы не пропустить приказ об освобождении Мендибжа. Если она его обнаружит, немедленно позвонит мне. Исключительно ради этого звонка я даже купил ей мобильный телефон.
— У нас есть еще кто-нибудь в тюрьме?
— Да, два брата, приговоренных за убийство. Один из них работал шофером в мэрии Турина, а другой держал фруктово-овощной магазин. Как-то вечером на дискотеке они сцепились с какими-то типами, пристававшими к их девушкам. Братья оказались проворнее, и один из этих типов был убит ударом ножа. Они неплохие парни, да и вполне проверенные.
— Да помилует их Бог! Они принадлежат к нашей Общине?
— Нет, но один из их родственников — да. Он уже переговорил с ними и спросил их, смогут ли они… ну, смогут ли они…
Мужчина почувствовал себя неловко под пристальным взглядом Аддая.
— Что они сказали?
— Это зависит от платы. Если мы передадим их семьям миллион евро, они это сделают.
— А как они получат сигнал к действию?
— Их навестит знакомый, который сообщит, что мы передали деньги, и скажет, когда они должны… в общем… сделать то, что ты приказал.
— Завтра получишь деньги. Однако мы должны подготовиться и к тому, что Мендибжу удастся выйти из тюрьмы живым.
В разговор вступил молодой человек с пышными усами и изысканными манерами.
— Пастырь, если это произойдет, он попытается связаться с нами по обычным каналам.
— Что это значит?
— Он придет в парк Каррара в девять утра и станет прогуливаться возле парка со стороны проезда Аппия Клавдия. Там каждый день в это время идет со своими детьми в колледж мой двоюродный брат Арслан. Уже много лет члены Общины, оказавшиеся в затруднительном положении, приходят в это место — если только они уверены, что за ними никто не следит, — и, увидев Арслана, роняют наземь записку, в которой сообщают, где они могут встретиться через несколько часов. Когда присылаемые тобой бригады прибывают в Турин, им дают такие же инструкции. Арслан связывается со мной, рассказывает, где назначена встреча, и мы принимаем меры, чтобы выяснить, нет ли за этим человеком слежки. Если есть, мы к нему даже не подходим, а продолжаем следить за ним и вступаем с ним в контакт, когда представляется такая возможность. Если мы не вступаем с ним в контакт, брат понимает, что произошло что-то неладное, и назначает другую встречу, но на этот раз он должен отправиться во фруктовый магазин на виа делла Академия Алабертина и купить там яблок. Расплачиваясь, он передает записку, в которой указано место следующей встречи. Хозяин фруктового магазина — член нашей Общины, и он сообщает нам об этой записке. Третья встреча…
— Надеюсь, третьей встречи не понадобится. Если он выйдет живым из тюрьмы, первая встреча должна стать последней. Это понятно? Нам угрожает большая опасность. За Мендибжем будут следить карабинеры, народ в этом деле опытный. Надо найти толковых ребят, которые сделают то, что нужно сделать, и постараться, чтобы их при этом не схватили. Это будет нелегко, однако мы не можем допустить, чтобы Мендибж вступил в контакт с кем-нибудь из наших. Это вам понятно?
Мужчины кивнули, у обоих был озабоченный вид. Один из них, самый пожилой, вступил в разговор.
— Я дядя отца Мендибжа.
— Мне жаль, что все так сложилось.
— Я знаю, ты делаешь все это для того, чтобы спасти нас. Но нет ли какой-нибудь возможности незаметно вытащить его из Турина?
— Как? Куда бы он ни направился, за ним везде будет слежка, будут фотографировать и записывать на видеокамеру всех, к кому он приблизится, а затем начнут выяснять, кто они такие. Наша Община может рухнуть, как карточный домик. Я испытываю такую же боль, как и ты, но я не могу допустить, чтобы до нас добрались. Мы сумели выжить в течение двух тысяч лет, многие из наших предков пожертвовали ради этого своими жизнями, своими языками, своим имуществом, своими семьями. Мы не можем предать ни их, ни себя. Мне жаль, что все так сложилось.
— Я понимаю. Ты позволишь мне сделать это самому, если он выйдет живым из тюрьмы?
— Ты? Ты — уважаемый ветеран нашей Общины. Как можешь это сделать ты, его дядя?
— Я сейчас остался один. Моя жена и двое детей погибли три года назад в автомобильной катастрофе. У меня не осталось здесь никого. Я подумывал о том, чтобы вернуться в Урфу и провести остаток своих дней с родственниками, с теми, кто еще жив. Мне скоро исполнится восемьдесят лет, и я уже прожил столько, сколько было отмерено мне Богом, и он мне простит, если я лишу жизни Мендибжа, а затем покончу с собой. Так будет наиболее разумно.
— Ты покончишь с собой?
— Да, пастырь, я это сделаю. Когда Мендибж придет в парк Каррара, я буду его там ждать. Я подойду к нему. Он ничего не заподозрит, поскольку я его родственник. Я обниму его и при этом нанесу ему смертельный удар ножом. Затем я ударю этим же ножом себя в сердце.
Все некоторое время молчали, пораженные услышанным.
— Не знаю, хорошая ли это идея, — наконец ответил Аддай. — Все равно ведь будет проведено вскрытие твоего трупа, будет установлена твоя личность.
— Нет, они не смогут этого сделать. Вы вырвете мне все зубы и выжжете отпечатки пальцев. Я буду для полиции инкогнито.
— А ты действительно сможешь это сделать?
— Я уже устал от жизни. Это будет последним делом, пусть даже таким мучительным, которое я смогу сделать для Общины. Бог ведь мне простит?
— Бог знает, почему мы делаем это.
— В общем, если Мендибж выйдет из тюрьмы, свяжитесь со мной и подготовьте меня к смерти.
— Так мы и сделаем, однако, если ты нас предашь, пострадают твои родственники в Урфе.
— Не унижай мое достоинство и мое имя угрозами. Не забывай, кто я и кем были мои предки.
Аддай наклонил голову в знак согласия, а затем спросил о Тургуте.
Ему ответил один из присутствующих мужчин, небольшого роста и крепкого телосложения, похожий на грузчика, хотя на самом деле он работал смотрителем в Музее Египта.
— Франческо Тургут сильно напуган. Люди из Департамента произведений искусства допрашивали его несколько раз, а еще он считает, что некий отец Ив, секретарь кардинала, смотрит на него с подозрением.
— Что нам известно об этом священнике?
— Он француз, имеет связи в Ватикане и скоро станет заместителем епископа Турина.
— Он может быть одним из Них?.
— Да, вполне. Об этом многое говорит. Он — необычный священник. Он принадлежит к аристократической семье, владеет несколькими языками, получил прекрасное образование, занимается спортом… а еще он холостяк, и формально, и фактически. Ты знаешь, что Они никогда не нарушают это правило. Он — протеже кардинала Визье и монсеньора Обри.
— А эти двое наверняка принадлежат к Ним.
— Да, несомненно. Им удалось просочиться в Ватикан и занять там очень высокие посты. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день кого-нибудь из них изберут Папой Римским. В таком случае это будет не иначе как ирония судьбы.
— У Тургута есть племянник в Урфе — Исмет. Он неплохой парень. Я ему скажу, что ему придется пожить со своим дядей.
— Кардинал — добрый человек. Думаю, он разрешит Франческо принять у себя своего племянника.
— Исмет — толковый парень, да и его отец просил меня, чтобы я нашел ему какое-нибудь применение. Я поручу ему жить с Тургутом и готовиться к тому, чтобы когда-нибудь заменить его. Ему нужно будет жениться на итальянке, чтобы в будущем он смог стать привратником вместо своего дяди. Кроме того, он понаблюдает за этим отцом Ивом и выяснит, не является ли он одним из Них.
— Является, у меня нет на этот счет никаких сомнений.
— Исмет проверит это. Наш туннель так и не обнаружили?
— Нет, не обнаружили. Два дня назад директор Департамента произведений искусства посетил подземные галереи в сопровождении солдат. Когда он оттуда вышел, выражение разочарования на его лице говорило само за себя. Нет, наш туннель не обнаружили.
Мужчины продолжали разговаривать, попивая ракы, до позднего вечера, пока молодожены не попрощались со своими родственниками. Аддай, будучи трезвенником, даже не прикоснулся к спиртному. В сопровождении Баккалбаси и еще троих мужчин он покинул ресторан и направился в дом, принадлежавший одному из членов Общины.
На следующий день он рассчитывал уехать в Турин. Во всяком случае, он так говорил, хотя, возможно, вместо этого он вернется в Урфу. Все и так уже знали, что им следует делать, поскольку он дал всем подробные инструкции. Мендибж должен умереть ради спасения Общины.
Остаток ночи Аддай провел в непрестанных молитвах, пытаясь душой приблизиться к Богу. Тем не менее, он знал, что Бог не слушает его, ибо ему еще никогда не удавалось почувствовать это, — Бог никогда не давал ему никаких знамений, хотя он — воистину несчастный человек — изувечил свою жизнь и жизнь стольких людей во имя Его. А если Бога не существует? Если все это — ложь? Иногда он поддавался искушениям дьявола и начинал думать, что его Община уже не верит в мифы и легенды, более того, ничего из того, что им рассказывали с детства, не было правдой.
Но пути назад уже не было. Его судьба была решена давным-давно, и его единственной целью было вернуть Общине погребальный саван Иисуса. Он знал, что Они попытаются воспрепятствовать ему, как делали это уже несколько веков, с тех пор как захватали Священное Полотно. Но когда-нибудь оно будет возвращено законному владельцу, и это сделает он, Аддай.
София не смогла скрыть удивления, когда вошла в ложу Д’Алаквы. Он прислал за ней в гостиницу машину, которая и доставила ее в оперный театр. У входа Софию ждал заместитель директора театра. Он проводил ее в ложу Д'Алаквы.
Там уже находились кардинал Визье, доктор Болард и еще трое ученых мужей, которых София сразу же узнала, а также представитель семьи Аньелли с супругой, два банкира и мэр Торриани со своей матерью.
Д'Алаква поднялся ей навстречу и любезно поздоровался с ней, пожав ей при этом руку. Кардинал Визье поприветствовал ее легкой улыбкой.
Д'Алаква усадил Софию рядом с мэром, его матерью и доктором Болардом. Сам Д'Алаква сел рядом с кардиналом.
София чувствовала, что мужчины украдкой поглядывают на нее, в том числе и кардинал, Болард и Д'Алаква. Она осознавала, что выглядит сегодня особенно привлекательно, потому как перед этим тщательно привела себя в порядок.
Во второй половине дня она посетила парикмахерскую и магазин одежды от Армани. На этот раз она купила элегантный брючный костюм красного цвета, редко используемого модельерами. Это был вызывающий, бросающийся в глаза цвет, как заметили Марко и Джузеппе, увидев Софию в этом костюме.
На пиджаке был глубокий вырез, и мэр не мог удержаться, чтобы не бросать взгляды в эту глубину.
Марко удивился тому, что Д'Алаква не приехал за ней лично, а прислал машину. София же поняла, что этим поступком Д'Алаква хотел подчеркнуть, что не испытывает к ней никакого личного интереса, что она — всего лишь одна из приглашенных.
Этот человек воздвигал между ними внушительные барьеры, и, хотя он делал это весьма тонко, оснований для каких-либо сомнений у Софии не было.
В антракте они перешли в персональную комнату Д'Алаквы, где им предложили шампанское и бутерброды. София не притронулась ни к чему, опасаясь испортить макияж.
— Вам нравится опера, доктор Галлони?
Задав этот вопрос, кардинал пристально посмотрел на нее.
— Да, ваше высокопреосвященство. Паваротти сегодня просто великолепен.
— Да, это так, хотя в «Богеме» у него не самая лучшая из его оперных партий.
В комнату вошел Гидо Бономи и начал энергично приветствовать гостей Д'Алаквы.
— София, какая ты красивая! Когда я тебя вижу, меня всегда поражает твоя красота, даже если незадолго до этого мы виделись. Ты мне нравилась, когда была моей студенткой в университете, и ты мне нравишься сейчас. Ты знаешь, выстроилась целая очередь моих друзей, желающих с тобой познакомиться, а еще множество женщин сгорает от ревности, потому как театральные бинокли в руках их мужей были направлены не столько на Паваротти, сколько на тебя. Ты — одна из тех, кто заставляет нервничать других женщин.
София покраснела. Лесть Бономи казалась ей абсолютно неуместной. Он обращался с ней довольно фамильярно, и это ее раздражало. Она посмотрела на него серьезно и сердито, и Бономи понял по зеленым глазам Софии, что она хотела ему сказать.
— Ну ладно, я жду вас на ужин. Ваше высокопреосвященство, доктор Галлони, господин мэр…
Д'Алаква заметил испытываемую Софией неловкость и подошел к ней.
— Такой уж этот Гидо, он всегда таким был. Прекрасный человек, большой специалист по средневековому искусству, а вот как мужчина он, пожалуй, уж слишком энергичен. Не сердитесь на него.
— Я сержусь не на него, а на себя. И задаюсь вопросом, что я, собственно говоря, здесь делаю, в этом не свойственном мне окружении. Если не возражаете, по окончании представления я вернусь в гостиницу.
— Нет, не уезжайте. Останьтесь и простите своего старого профессора за то, что он не нашел другого способа выразить свое восхищение вами.
— Мне жаль, но я все-таки предпочла бы уехать. В общем-то, я не очень настроена пойти на ужин в дом Бономи: я ведь была всего лишь его ученицей, не более того. Мне также не следовало принимать приглашение Бономи посетить оперу, сидеть в вашей ложе, среди приглашенных вами друзей и, без сомнения, тяготить вас своим присутствием. Я чувствую себя здесь не в своей тарелке. Мне жаль, что я доставляю вам неудобства.
— Вы не доставляете мне никаких неудобств, уверяю вас. Звонок возвестил о начале второго акта оперы, и они вернулись в ложу.
София заметила, что Д'Алаква тайком ее разглядывает. Ей захотелось выбежать из ложи, но она не сделала этого, потому как не хотела ни выставлять себя на посмешище, ни вести себя, как девчонка. Она дотерпит до окончания представления, затем попрощается с Д'Алаквой и уже никогда не будет пересекаться с ним. Этот человек не имел никакого отношения к Плащанице, и, хотя Марко был полон подозрений по отношению к таким вот могущественным людям, она не верила, что кто-то из них стоит за пожарами и попытками краж в соборе. Это просто смешно, и она скажет завтра об этом своему шефу.
Когда представление закончилось, публика стоя аплодировала Паваротти. София воспользовалась этим, чтобы попрощаться с мэром, его матушкой, четой Аньелли и банкирами. Напоследок она подошла к кардиналу Визье.
— До свидания, ваше высокопреосвященство.
— Вы уходите?
— Да.
Визье, удивившись, стал искать взглядом Д'Алакву. Тот оживленно беседовал с Болардом о регистре тенора и о том совершенстве, с которым Паваротти исполняет свои партии.
— Доктор Галлони, мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали на ужине, — стал уговаривать Софию кардинал.
— Ваше высокопреосвященство, вы можете понять испытываемую мной неловкость лучше, чем кто-либо другой. Я предпочитаю уйти. Не хочу никому доставлять никаких неудобств.
— Ну, если даже у меня не получается переубедить вас… Надеюсь еще вас увидеть. Ваша оценка современных археологических методов мне представляется новаторской. До того как полностью посвятить себя Церкви, я изучал археологию.
Его прервал Д'Алаква.
— Машины нас уже ждут…
— Доктор Галлони не поедет с нами, — сказал Визье.
— Жаль. Мне бы хотелось, чтобы она составила нам компанию, однако, если она предпочитает покинуть нас, ее отвезут в гостиницу в той же машине, в которой привезли сюда.
— Благодарю, но я лучше пройдусь пешком. Гостиница находится не очень далеко отсюда.
— Извините меня, доктор Галлони, — остановил ее кардинал, — однако мне кажется, что идти одной слишком опрометчиво. Турин — опасный город, и я буду чувствовать себя спокойнее, если вас все-таки отвезут на машине.
София решила согласиться, поскольку могла показаться упрямой и зловредной, если бы стала настаивать на том, чтобы пойти пешком одной.
— Хорошо. Благодарю вас.
— Не благодарите меня. Вы — чудесная женщина, обладающая многими достоинствами, и нельзя допустить, чтобы вы пострадали. Хотя мне кажется, что ваша красота для вас — скорее неудобство, чем преимущество, тем более что вы ее так и не сумели использовать для собственной выгоды.
Слова кардинала разозлили Софию. Д'Алаква проводил ее до машины.
— Доктор Галлони, я был рад.
— Спасибо.
— Вы пробудете еще несколько дней в Турине? — Да, возможно даже недели две.
— Я вам позвоню, и, если у вас будет время, мне хотелось бы как-нибудь пригласить вас пообедать.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |