В письмах Флиссу мы видим, как он Фрейд воспринимал самого себя и то, как он постепенно распознавал сущность и динамику своего бессознательного. Мы читаем о заботах, связанных с его венскими пациентами, и о его желании провести психоанализ с русским царем, чтобы в дальнейшем без забот жить на полученный гонорар. Прямо у нас на глазах он пытается бросить курить и вновь поддается этой привычке, не успев даже дописать письмо. Живо представляем мы, как он собирает грибы вместе с детьми.
Фрейд неустанно стремится проникнуть в глубинные слои своего бессознательного. Он записывает свои сны и анализирует их, разбирая свои промахи и симптомы невроза. Он одержим некоей страстью или «демоном». В своем собственном бессознательном Фрейд находит разрешение загадки Сфинкс и новую методику, которую он с осторожностью начинает применять к самому себе.
Письма относятся к периоду научной и личной изоляции, продолжавшейся примерно до 1910 года. С цоразительной отчетливостью проступает взаимосвязь между великим открытием бессознательного и проводимым Фрейдом самоанализом. После смерти своего отца Якоба (23 октября 1896 года) Фрейд обрел в самом себе основного своего пациента и едва не рухнул под бременем сверхчеловеческой задачи анализировать самого себя. Ни до, ни после подобный процесс не был записан столь точно и со столь ценными научными выводами.
Некоторые важные рассуждения относительно переписки Фрейда с Флиссом были опубликованы гораздо позднее Максом Шуром (Schur 1966), который, будучи личным врачом Фрейда, пользовался доверием семьи и имел доступ к неизданной части переписки.
Макс Шур исходил из нового анализа знаменитого сна об Ирме (см. статью А. Беккер в этом томе). Фрейд постоянно указывает, что этот сон первым подвергся полноценному анализу. К сновидению об Ирме Фрейд впервые систематически применил метод свободных ассоциаций для каждого отдельного элемента явного содержания сновидения11. Затем Фрейд соединил разрозненные ассоциации и добился осмысленного целого. Систематический анализ этого сна относится к ночи 24 июля 1895 года, которая благодаря ему становится историческим моментом: согласно интерпретации Макса Шура, основанной на новом материале, этот сон приснился Фрейду в кульминационный момент его позитивного переноса на Флисса. Шур добавляет важный материал к сновидению об Ирме, который относится к периоду, когда термины «сопротивление» и «переработка» еще не были четко сформулированы. Ирма страдала от запоров, и Фрейда постоянно мучил вопрос, является ли этот симптом неотторжимой частью невроза или же признаком органического заболевания. Сон указывает на внутренний конфликт: справедливо ли он упрекал Ирму, что она не следует его указаниям и тем самым препятствует выздоровлению, или же она в самом деле страдает органическим заболеванием? Из неопубликованных писем Фрейда Флиссу, написанных в этот
период, выясняется, что, по просьбе Фрейда, пациентка была обследована Флис-сом с целью установить, имело ли место «заболевание носа», которое соответствовало бы ее соматическим симптомам. Флисс приехал из Берлина, назначил операцию, провел ее и несколькими днями позже возвратился в Берлин. В письме от 3 августа 1895 года Фрейду пришлось сообщить другу, что произошло после его отъезда. Состояние больной резко ухудшилось, к ней вызвали венского врача, и тот, ко всеобщему ужасу, обнаружил неизвлеченный тампон. Когда постороннее тело, к тому времени уже разложившееся, было извлечено из носа пациентки, началось опасное для жизни кровотечение. У больной еще дважды наблюдалось сильное кровотечение, прежде чем она совершенно оправилась. Фрейд медлил сообщить об этом другу и наконец написал, присовокупив длинное извинение и постоянно подчеркивая, что никто не упрекает в случившемся Флисса. Здесь отчетливо видно, как развивается позитивный перенос у Фрейда на Флисса. Первоначально Фрейд весьма сомневается, показаны ли такие операции, тем более выясняется, что они вовсе не безопасны, затем Фрейд испытывает потребность избавить Флисса от ответственности за последовавшее осложнение. Это кажется наиболее сильным и непосредственным мотивом знаменитого «сна об Ирме». С этого момента и до 9 июня 1901 года, когда Фрейд написал Флиссу неопубликованное прощальное послание, которое тем не менее оказалось непоследним, происходил перенос.
Как полагает Шур, в подобной уникальной аналитической ситуации переоценка Флисса сделалась необходимостью. «Однако в еще не подавленной части своего Я Фрейд осознавал, что теории Флисса были фантазиями. Более того, Фрейд знал, что в конечном счете ему придется признать несовместимость собственной концепции психического детерминизма с флиссовской теорией космического детерминизма человеческих поступков. Итак, Фрейд ожидал, что вскоре и Флисс окажется на обочине и станет ревенантомlz» (Schur 1972, 207).
ПЕРЕПИСКА ФРЕЙДА С ПИОНЕРАМИ ПСИХОАНАЛИЗА
После издания «Толкования сновидений» (1900), «Психопатологии обыденной жизни» (1901) и «Трех очерков по теории сексуальности» (1903) имя Фрейда становилось все более известным в научных кругах также и за пределами Вены и вместе с тем его идеи вызывали все больше споров. Для психоанализа наступал период борьбы. В то время как убежденные приверженцы традиционного врачевания откровенно отстранялись от теорий Фрейда, другие коллеги из мира медицины заинтересовались новой наукой и сделались приверженцами психоанализа. Они сгруппировались вокруг Фрейда как основателя, собирались в его доме (с 1902 года регулярно по средам вечером), вступали с ним в обширную переписку, которая, как правило, продолжалась в течение всей жизни.
Фрейд находил особый тон для каждого из учеников и коллег и особенно заботился об индивидуальных аспектах подобных отношений. Чаще всего он выступает как мастер психоанализа, порой как друг или строгий наставник, гораздо реже — как противник. По отношению к самому себе он был пуританином, однако к другим людям относился терпимо и либерально. К своим приверженцам он часто обращается как вождь и владыка, ведущий свой народ в неведомую страну. Он сплачивает, раздает приказы, утешает, помогает словом и делом — всегда памятуя о том, в каком виде психоанализ предстанет перед судом современников.
Переписка Фрейда с Эугеном Блейлером
Наряду с Венским кружком в Швейцарии при цюрихской лечебнице Бургхёльц-ли образовалась также небольшая группа фрейдистов, в которой под председательством К. Г. Юнга начиная с 1907 года дебатировались идеи Фрейда. К этой группе помимо Эдуарда Клапареда, Людвига Бинсвангера, Франца Риклина и Альфонса Мё-дера принадлежал известный психиатр, учитель Юнга, Эуген Блейлер (1857—1939). Фрейд назвал Блейлера «старейшим и важнейшим из своих последователей» (Е. Freud 1960, 286), когда в 1908 году через Юнга он предложил ему возглавить президиум Психоаналитического конгресса в Зальцбурге. Он писал: «Для меня чрезвычайно почетно и к тому же произведет немалое впечатление на публику, если он возглавит движение моих сторонников» (там же).
С 1902 года профессор Блейлер начал применять методы Фрейда в экспериментальной психологии для лечения больных шизофренией13, и Фрейд все более надеялся, опираясь на сторонников из цюрихской школы, и прежде всего с помощью К. Г. Юнга, нанести удар антисемитской оппозиции, которая воспринимала психоанализ в целом как еврейскую выдумку. Он надеялся, благодаря научным авторитетам, обрести приверженцев психоанализа во всем мире. Однако, хотя Блейлер принимал идеи Фрейда и пользовался ими (наряду с другими), он противился все более усиливавшемуся нажиму из Вены и в дальнейшем полностью высвободился из-под влияния Фрейда.
Тем не менее совместно издававшийся Блейлером и Фрейдом «Ежегодник психоаналитических и психопатологических исследований», который редактировался Юнгом, является непреходящим свидетельством сотрудничества Венской и Цюрихской групп.
Переписка Фрейда с Блейлером (сохранилось сорок писем Фрейда и пятьдесят Блейлера) была подготовлена к печати Францем Александером и Шелтоном Селес-ником с согласия сыновей ученых, Манфреда Блейлера и Эрнста Фрейда. Из-за смерти Александера и Селесника до сих пор удалось опубликовать лишь часть переписки (1966). Корреспонденция раскрывает исторический фон, на котором развивалась характерная для психоанализа тенденция к самоизоляции.
Согласно Джонсу, Блейлер ездил на личное свидание с Фрейдом в Мюнхен и в ходе этой встречи пообещал ему присоединиться к Международному объединению. Кроме того, разговор затронул самые интимные вопросы, поскольку 28 декабря 1910 года Фрейд писал Ференци: «...он такой же бедолага, как и все мы, и хочет, чтобы его хоть немного любили, а это его желание самые важные для него люди (например, Юнг. — Прим. Джонса) игнорируют» (Jones II, 95).
В биографии Фрейда Джонс описывает колеблющуюся позицию Блейлера, возрастающее разочарование в антиалкоголизме и антипатию к Юнгу. Он отмечает нежелание швейцарской школы вообще принадлежать какой-нибудь международной организации. Похоже, что Блейлер в первую очередь выступал как противник свойственного психоанализу сектантства, и даже преклонение Фрейда и его настойчивые просьбы оставаться членом психоаналитического объединения не смогли переубедить Блейлера. Из-за множества искажений, вносимых в психоанализ, Фрейд считал себя вынужденным основать изолированную, закрытую организацию, живущую своей жизнью.
28 сентября 1911 года Блейлер, которому Фрейд надеялся доверить руководство швейцарским отделением общества, отказался от членства в нем. Это произошло в период интенсивного, ожесточенного сопротивления академической медицины психоанализу. Вопреки разногласиям14, Фрейд желал и впредь сохранить Блейлера в рядах психоаналитиков, он хотел показать противникам психоанализа, насколько
неверно предполагать, будто психоанализ покоится исключительно на его плечах. Вероятно, Фрейд уже устал в одиночку отражать все нападки.
Фрейд стремился создать организацию, которая могла бы контролировать и авторитетно судить о том, что может считаться психоанализом, а что нет. Блейлер не мог принять авторитарную позицию «официального» психоанализа. По его убеждению, расхождение во мнениях следует преодолевать в дискуссиях, а не с помощью организационных мероприятий.
Кроме того, Фрейд отчетливо указывал, что нуждается в дисциплинарной организации для защиты от «своих венцев», как он их называл. Когда Фрейд понял, что Блейлер не желает выполнять роль промежуточного звена между психоанализом и академической психиатрией, он отказался от своих планов.
Как видно из его письма от 5 мая 1922 года, Блейлер высоко ценил Фрейда: Фрейд как-то раз написал ему, что он является для него средоточием авторитета, и тот ответил: «Господи, с какой же стати?» Ведь Фрейд совершил открытие, а самому Блейлеру не удалось достичь ничего подобного (Freud/Bleuler 1965, 6). Это взаимное уважение сохранилось: из газетных публикаций, посвященных семидесятилетию Фрейда (1926), по мнению самого Фрейда, статья Блейлера была одной из лучших 15. Также и в одном из писем Блейлера Фрейду, которое Фрейд (что тоже показательно) подробно цитирует в своем письме к Оскару Пфистеру (16 ноября 1927 г.), при определенном расхождении во мнениях отчетливо проступает все тот же дружеский тон (Freud/Pfister 1963, 127):
Я сразу же проникся Вашим «Будущим одной иллюзии» и порадовался этой книге. Исходя из совершенно разных оснований, мы приходим к единым выводам, но Ваше обоснование отличается не только красотой, оно, как всегда, затрагивает самую суть дела. Только с одним не могу согласиться, с проведенным в этой работе слиянием понятий культуры и морали, во всяком случае, с размыванием границ между ними. Я всегда жестко их разделяю.
Издатель переписки Фрейда с Блейлером, Франц Александер, умерший 8 марта 1964 года еще до выхода этих писем в свет, высказал убеждение, что изолированность организации психоаналитиков отвечала исторической необходимости. В заключительных примечаниях он говорит, что выход Блейлера из психоаналитического движения являлся признаком изоляции психоанализа от академической психиатрии и был связан с ее развитием в иерархическую централизованную организацию (Freud/Bleuler 1965, 9).
Переписка Фрейда с К. Г. Юнгом
После долгих колебаний сыновья Фрейда и Юнга, Эрнст Фрейд и Франц Юнг, в 1970 году одобрили издание это ценной переписки. Немецкое издание Уильяма Макгира и Вольфганга Зауэрлендера (Freud/Jung 1974) содержит в общей сложности 367 писем (164 от Фрейда, 196 от Юнга и 7 от госпожи Эммы Юнг), относящихся к 1906—1913 гг. и представленных без всяких комментариев в качестве исторического документа. Они снабжены прекрасным справочным аппаратом и блестяще отредактированы. До 1905 года статьи, посвященные работам Фрейда, можно встретить практически лишь в венских изданиях, но в 1906 году к ним вспыхнул интерес во всем мире и основатель психоанализа превратился в фигуру, с которой приходилось считаться. В 1904 году Фрейд узнал от Эугена Блейлера, что в его лечебнице Бургхёльцли уже два года как применяются на практике его идеи и его метод ассоциаций, причем наиболее сильное влияние исходит от главного вра-
ча Карла Густава Юнга (1875—1961), который уже в 1906 году цитировал в своей диссертации «Психология и патология так называемых оккультных явлений» «Толкование сновидений» Фрейда. В 1905 году Юнг послал Фрейду первый том своей книги «Диагностическое исследование ассоциаций», и тот откликнулся краткой благодарственной запиской. В апреле 1906 года пятидесятилетний Фрейд начинает переписку с Юнгом, своим «наследником», «приемышем» (Юнг на девятнадцать лет моложе), которая интенсивно, то есть до 50 писем в год, продолжалась в течение семи лет и которая содержит свидетельства возникновения и упадка этой дружбы. В центре научного сотрудничества, документированного в этой переписке, стояла попытка сформулировать и применить методы психоанализа к психиатрическим заболеваниям. Кроме того, Фрейд, похоже, обрадовался, обнаружив в Швейцарии академического врача, не еврея, готового присоединиться к психоаналитикам в качестве соратника и организатора. Оба они свободно обменивались мнениями относительно своих коллег и дальнейших шагов по развитию «дела». Они обсуждали опыт, полученный в работе с пациентами, разбирали крупные проблемы и частные детали теории и практики, проявляя особый интерес к шизофрении, мифологии, антропологии и оккультизму. Уже здесь видны наметки многих последующих фрейдовских идей: создание психоаналитических журналов, подготовка визитов, местных и международных встреч. Конец переписки отражает нарастающее нежелание Юнга принимать дружбу Фрейда, властное влияние последнего и его требования продолжать борьбу, организацию, управление. В письме от 28 октября 1907 года появляются рке некоторые предвестия позднейшего конфликта. Юнг писал (там же, 105):
Я должен с трудом признаться Вам, что, хотя я безгранично восхищаюсь Вами как человеком и исследователем, я Вам не завидую; то есть из этого комплекс самосохранения не проистекает, однако он возникает из того, что мое почтение к вам принимает «религиозно»-восторженный характер, и это, пусть и не причиняет мне никаких неудобств, остается для меня неприличным и смешным из-за его отчетливого эротического подтекста.
Кое-что из того, о чем здесь говорится, известно из биографии Фрейда, написанной Джонсом, однако многие подробности являются новыми и позволяют по-новому понять мысли, проблемы, радости и тревоги этих выдающихся творческих людей.
Письма Фрейда Юнгу пространны, полны благосклонности и очень личностны. Чаще, чем в других психоаналитических диалогах, они отражают разочарование, нетерпение и горечь. Семя развивавшегося конфликта было заложено рке в исходных позициях обоих корреспондентов. Так, в январе 1907 года Фрейд указывает на опасности, которые некогда превратятся в угрозу для дрркбы с Юнгом (там же, 19):
...После того как Блейлер и Вы, а отчасти и Аёвенфельд, дали мне возможность выступить публично, движение в пользу нашего новшества уже не может быть остановлено, несмотря на все потуги обреченных на вымирание авторитетов. Я нахожу чрезвычайно целесообразным, чтобы мы разделили функции в соответствии с характерами и положением; Вы бы выступали посредником у своего шефа, а я бы и впредь разыгрывал своенравие и неуступчивость, принуждая современников проглотить невкусный несдобренный кусочек. Но я прошу Вас, не жертвуйте ничем существенным из педагогических соображений или из любезности, не удаляйтесь излишне от меня, ведь на самом деле Вы так мне близки, а иначе мы еще доживем до того, что нас будут противопоставлять друг другу...
Чуть ли не каждый, кто учился у Юнга, отправлялся с рекомендательным письмом в Вену к Фрейду, и таким образом благодаря Юнгу психоанализ вербовал новых сторонников. Юнг был также организатором первого Психоаналитического конгресса. Уже в октябре 1908 года Фрейд назвал «милого Юнга» своим «наследником», тогда как Юнг так и не сменил своего обращения к «дорогому господину профессору». Из переписки с Флиссом выясняется, что Фрейд первоначально сосредоточивался на числе 51, а затем 61, как на вероятном возрасте своей смерти. С этим связан малопонятный иначе факт, что при своей активности Фрейд уже в пятьдесят лет считал себя слишком старым для предстоявших великих задач психоаналитического «дела» и все более пытался оказать духовное давление на Юнга, который преодолевал этот натиск собственными представлениями и отношениями. В апреле 1909 года Фрейд писал (там же, 241—243):
16. 4. 09 Вена, IX, Берггассе, 19'
Дорогой друг,
Надеюсь, это письмо нескоро попадет Вам в руки. Вы меня понимаете. Я пишу только для того, чтобы не дать остыть пробужденному Вами вдохновению. Поскольку я считал, что Вы уже отправились на велосипеде по северной Италии, я послал Вашей жене открытку ю Венеции, куда я поехал на Пасху в тщетном ожидании преждевременно обрести дыхание весны и отдых.
Примечательно, что в тот самый вечер, когда я формально признал Вас в качестве старшего сына и помазал Вас в наследники и кронпринцы in partibus infidelium ", Вы в свою очередь совлекли с меня достоинство отца, каковое разоблачение Вам, кажется, столь же пришлось по душе, как мне — облачение Вашей особы. Ныне я боюсь вновь превратиться в отца, если заговорю о своем отношении к полтергейсту, однако я должен это сделать, поскольку все оба?юит иначе, чем Вы можете предположить. Я не отрицаю, что Ваши сообщения и Ваш эксперимент произвели на меня сильное впечатление. Я решил понаблюдать после Вашего отъезда и излагаю Вам результаты. В первой моей комнате громкий скрип там, где две тяжелые египетские стеллы покоятся на дубовых полках книжного шкафа, так что это вполне ясно. Во второй, там, где мы слышали, скрипит очень редко. Сперва я считал достаточным доказательством, если столь частый шорох никогда больше не повторится после Вашею отъезда, однако он изредка возобновлялся, правда, вне всякой связи с моими мыслями и вовсе не тогда, когда я думал о Вас или об этой Вашей любимой проблеме. (И сейчас его нет, добавлю сразу же.) Однако другое наблюдение тут же лишило ценности первое. Вместе с чарами Вашего присутствия рассеялась и моя вера или, по крайней мере, готовность верить; мне вновь по каким-пю внутренним мотивам кажется совершенно невероятным, чтобы могло происходить нечто в подобном роде, и лишенная духов мебель глядит на меня, точно на поэта, обезбоженная природа, которую покинули греческие боги111. Итак, я вновь надеваю роговые отцовские очки и наставляю любимого сына сохранять ясность рассудка и лучше недопонять чего-либо, чем приносить столь великие жертвы во имя понимания; я качаю седой головой над идеей психосинтеза и размышляю: да, таковы они, эти юноши, подлинную радость доставляют им лишь те области, куда они не должны вести нас за собой, куда мы уже не поспеем со своим коротким дыханием и усталыми ногами.
Затем по праву своею возраста я становлюсь болтлив и расскажу об иных вещах меж небом и землей N, которые невозможно объяснить. Несколько лет назад я обнаружил в себе суеверие, будто мне суждено умереть между 61 и 62
годами, что пюгда мне казалось еще весьма отдаленным сроком (теперь осталось лишь восемь лет). Тогда я ездил с братом v в Грецию, и это было впрямь тревожно, как часто число 61 или 60 в сочетании с 1 и 2 возникало при всякой возможности, при обозначении всяких числовых предметов, в особенности в номерах упранспорта, чгпо я отметил специально. В унынии я надеялся передохнуть в Афинах, в гостинице, тем более что нас поселили на первом этаже, тут уж никак не мог попасться номер 61. Однако зато я получил номер 31 (с дозволения рока половину от 61—62), и это более юное и цепкое число начало еще упорнее преследовать меня, нежели первое. На обратном пути и вплоть до недавнего времени число 31, рядом с которым охотно появлялось 2, мне не изменяло. Поскольку и у меня есть в моей системе области, в которые я вступаю без предвзятоспш, но лишь с жаждой знания, как и Вы, я попытался проанализировать эти суеверия. Вот вам анализ: оно возникло в 1899 году. Тогда совпали два события. Во-первых, я написал «Толкование сновидений» (вышло с датой 1900), а во-вторых, я получил новый номер телефона, который сохранился и по сей день: 14362. Легко понять, что общею между этими двумя фактами: в 1899 году, когда я писал «Толкование сновидений», мне было 43 года. Разве не естественно было заключить, что прочие цифры обозначают конец моей жизни, то есть 61 или 62. В безумии есть мег?юд!У1 Суеверное убеждение, будто я умру между 61 и 62, выступает как эквивалент уверенности, чпю «Толкование сновидений» завершает мой жизненный труд, я больше не обязан ничего делать и могу умереть спокойно. Вы должны признать, чпю при такой параллели все уже не кажется полной чепухой. Впрочем, за всем стоит скрыпюе влияние В. Флисса, в годы его «натиска» суеверия вырвались на волю.
Вы видите, как вновь подтверждается иудейский характер моего мистицизма. Мне остается только сказать, что приключения, подобные истории с числом 61, находят объяснение в двух вещах — во-первых, в непомерно развитой бессознательным наблюдательности, которая видит в любой женщине Елену т, а во-вторых, в неоспоримой «уступке совпадения», которая играет в построении безумия ту же роль, чпю телесная податливость при истерических симптомах или языковое совпадение для создания каламбура.
Итак, я в соспюянии с интересом и далее воспринимать ваш комплекс поисков привидений как симпатичную манию, которую сам я разделить не могу.
С сердечным приветом Вам, жене и детям
Ваш Фрейд.
' Начиная с третьего абзаца опубликовано в «Воспоминаниях» Юнга, Приложение, с. 370 и
далее (с двумя разночтениями: с. 371, 11-я строка снизу, «умное» вместо «юное», и с. 372,
строка 8, «понимание» вместо «параллель»). Со второго абзаца у Щура, «Зигмунд Фрейд»
с. 277 и далее, с теми же разночтениями и подробным комментарием. Ср. также:
К. R. Е i s s I e г. latent und Genius (1971), с. 145.
" Прежнее название титулярных епископов («в землях неверных»).
"'Шиллер. Боги Греции.
"Шекспир. Гамлет, I, 5. ■
v Согласно Александеру, в сентябре 1904 года, см.: Джонс, т. II, с. 38—39.
" Ш е к с п и р, Гамлет, II, 2.
™ «Фауст», I.
Эмма Юнг, жена К. Г. Юнга, с женской интуицией предчувствовала надвигавшиеся проблемы между «отцом» и «сыном». Она предупреждала Фрейда, чтобы тот не ожидал слишком многого от ее мужа и не разочаровался бы чересчур рано,
чтобы он не снимал с себя бремя новой науки, ее организации и будущего и не возлагал этого на ее супруга. Кроме того, она задала Фрейду несколько чрезвычайно личных вопросов, после того как в частной беседе он поведал о своих предчувствиях ранней смерти и о том, что его брак давно «инертен». Однако в своих ответах Фрейд не пошел навстречу этим ее заигрываниям.
Наряду с многочисленными дискуссиями по поводу особого интереса Юнга к шизофрении, который восхищал Фрейда и привел к открытию мемуаров Шребе-ра 1б, оба они обсуждали в письмах вопросы, связанные с Богом и миром. Фрейд часто говорит о своем «комплексе денег», заставлявшем его чересчур много работать и оставлявшем слишком мало времени для науки. Оба корреспондента обнаруживают поразительное знание Гёте и Шиллера, немецкой литературы в целом. В конце концов в декабре 1912 года Юнг написал то знаменитое письмо, которое подвело итог и без того уже развалившейся дружбе (там же, 594—595):
1003 Зеештрассе, 18. XII. 12 Кюзнах- Цюрих
Дорогой господин профессор!
Могу я сказать Вам несколько серьезных слов? Я признаюсь в некоторой неуверенности в Вас, однако стараюсь решать ситуацию в честной и абсолютно корректной манере. Если Вы в этом сомневаетесь, это Ваш собственный крест. Я, однако, хотел бы обратить Ваше внимание на то, что Ваш метод обращаться с учениками, словно с пациентами, является ошибочным. Кроме того, Вы воспитываете раболепных сыновей или наглых баловней (Адлер — Штекель и вся наглая банда, захватившая Вену). Я достаточно объективен, чтобы разглядеть Ваш трюк. Повсюду вокруг себя Вы распознаете симптомы и назначаете лечение, тем самым Вы определяете всему своему окружению зависимое положение сыновей и дочерей, которые, краснея, признают наличие дурных наклонностей. А Вы пока что остаетесь наверху в качестве отца. В полной покорности никто не смеет ухватить пророка за бороду и разочек поинтересоваться, что Вы скажете пациенту, у которого обнаружится тенденция анализировать аналитика вместо самого себя. Видимо, Вы ответите ему: «У кого из нас, собственно, невроз?»
Видите ли, дорогой мой господин профессор, покуда Вы забавляетесь такими приемами, все мои симптомы представляются мне полной ерундой, поскольку они ничего не значат по сравнению с весьма крупным бревном в глазу у брата моего Фрейда. Ведь я вовсе не невротик (чтоб не сглазить). А именно, по всем правилам искусства и с полным смирением я дал себя проанализировать, что мне весьма пошло на пользу. Вы же знаете, как далеко заходит пациент в самоанализе — из невроза он не выходит, как Вы. Когда Вы сами наконец полностью избавитесь от комплексов и перестанете разыгрывать отца своих сыновей, которых Вы постоянно бьете по больному месту, и доберетесь до самых своих корней, тогда я загляну в себя и искореню тяжкий разлад с самим собой по отношению к Вам. Или Вы так любите невротиков, что всегда были в ладу с собой? Вероятно, Вы ненавидите невротиков, как Вы можете тогда рассчитывать, что Ваши устремления как можно бережнее и ласковей обращаться с пациентами не будут сопровождаться несколько смешанными чувствами? Адлер и Штекель воспользовались Вашим приемом и сделались по-детски наглыми. Я буду держаться с Вами откровенно, сохраняя свои взгляды, и начну в своих письмах готовиться к тому, чтобы однажды сказать Вам, как я на самом деле о Вас думаю. Этот путь представляется мне наиболее порядочным.
Вас рассердит эта своеобразная дружеская услуга, но, возможно, она все же пойдет Вам на пользу.
С наилучшими пожеланиями
вполне преданный Вам Юнг.
Фрейд едва вынес тон письма Юнга, которое, по сути, явилось выражением их глубокого расхождения во взглядах. Ведь Юнг не только значительно отошел в своей работе «Метаморфозы и символы либидо» (1912) от фрейдовских представлений об инцесте, но даже пришел к выводу, что Фрейд привык воспринимать противоречащие ему теории как симптом бунта против него самого, что доказывали примеры Адлера и Штекеля. Для Фрейда признание его учения в определенной мере было условием дружеских отношений. Фрейд отдалился и оттолкнул от себя «блудного сына» (там же, 598—599):
...Впрочем, на Ваше письмо ответить невозможно. Оно обрисовывает ситуацию, которая была бы трудна и для устного объяснения, а в письменном общении вовсе неразрешима. Среди нас, аналитиков, установилось, что никто не должен стыдиться своей доли невроза. Но тот, кто при ненормальном поведении непрерывно кричит, что он нормален, пробуждает подозрение, что ему не хватает умения распознать болезнь. Итак, я Вам предлагаю вовсе прекратить наши частные отношения. Я ничего не теряю, ибо я давным-давно связан с Вами лишь тонкой нитью продолжения ранее пережитых разочарований, а Вы только выгадываете, поскольку недавно в Мюнхене признались, что интимные отношения с отдельным человеком препятствуют Вашей научной свободе. Следовательно, берите себе полную свободу и избавьте меня от пшк называемых «дружеских услуг». Мы согласны в том, что люди должны подчинять свои личные чувства общим интересам в профессиональной области. Поэтому Вы никогда не найдете основания жаловаться на недостаток корректности с моей стороны там, где речь идет о сотрудничестве и устремленности к научным целям; могу повторить: столь же мало оснований впредь, как и прежде. Со своей стороны я смею ожидать от Вас того же.
Приветствую Вас
преданный Вам Фрейд.
Оба они обменялись eine несколькими письмами по организационным вопросам, а дальше — молчание.
Эта переписка ставит больше вопросов, чем дает ответов. Многие проблемы остаются неразрешенными: природа особой благосклонности Фрейда, превратившей Юнга в ключевую фигуру, и его почти фанатичного желания основать империю психоанализа. Без ответа остается также и самый загадочный из всех вопросов: почему Фрейд в то самое время, когда писал «Тотем и табу» (1913), оказался совершенно неспособным заметить нарастающее напряжение в его отношениях с Юнгом, даже после того, как Эмма Юнг попыталась открыть ему глаза? Почему он ничего не вынес из тех разочарований, которые принесла ему дружба с Флис-сом, и почему ему пришлось несколькими годами позже еще раз пережить разочарование, подобное тому, что он испытал с Юнгом, в своих отношениях с Отто Ранком и еще во множестве отношений с другими людьми?
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |