Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные сочинения в 9 т. Т. 2. - М.: Политиздат, 1985 12 страница



Помимо этого во всей главе нет ничего примечательного, кроме того факта, что вера святого Макса сдвигает с места одну историческую гору. А именно, он полагает (стр. 56): "Всегда лишь во имя какого-нибудь высшего существа пользовался тот или другой человек поклонением, лишь в качестве призрака считался он освященной, т. е." (то есть!) "защищенной и признанной личностью". Если водворить эту гору, сдвинутую одной лишь верой, на ее настоящее место, то "это будет гласить так": Только во имя таких личностей, которые являются защищенными, что значит: которые сами себя защищают, и привилегированными, что значит: которые сами для себя захватывают привилегии, - только во имя таких личностей пользовались поклонением высшие существа и освящались призраки. Святой Макс воображает, например, что в древности, когда каждый народ сплачивался воедино материальными отношениями и интересами, например враждой различных племен и т. д., когда из-за недостатка в производительных силах каждый должен был либо быть рабом, либо иметь рабов и т. д. и т. д., так что принадлежность к определенному народу была делом "самого естественного интереса" (Виганд, стр. 162), - что тогда понятие народа - или "народность" - впервые породило из себя эти интересы; он воображает также, что в новое время, когда свободная конкуренция и мировая торговля породили лицемерный, буржуазный космополитизм и понятие человека, - что тут, наоборот, позднейшая философская конструкция человека произвела названные отношения как свои "откровения" (стр. 51). Так же обстоит дело с религией, с царством сущностей, которое он считает единственным царством, но о сущности которого он ничего не знает, ибо иначе он должен был бы знать, что религия как таковая не имеет ни сущности, ни царства. В религии люди превращают свой эмпирический мир в некую лишь мыслимую, представляемую сущность, противостоящую им как нечто чуждое. Объясняется же это опять-таки не посредством выведения из каких-нибудь других понятий, из "Самосознания" и тому подобной чепухи, а из всего существующего доныне способа производства и общения, который так же не зависит от чистого понятия, как изобретение сельфактора и использование железных дорог не зависят от гегелевской философии. Если он уж хочет говорить о "сущности" религии, т. е. о материальной основе этого чудовища, то он должен искать ее не в "сущности Человека" и не в предикатах бога, а лишь в материальном мире, который любая ступень развития религии застает уже существующим (ср. выше "Фейербах").



 

 

Все "призраки", которые прошли здесь вереницей перед нами, были представлениями. Эти представления, - если отвлечься от их реальной основы (от которой Штирнер и без того отвлекается), - понятые как представления внутри сознания, как мысли в голове человека, перенесенные из своей предметности обратно в субъект, возведенные из субстанции в самосознание, суть причуда или навязчивая идея.

О происхождении истории призраков святого Макса смотри у Фейербаха в "Anekdota", II, стр. 66, где мы читаем

 

"Теология есть вера в призраки. Но у обыденной теологии призраки находятся в чувственном воображении, у спекулятивной же теологии - в нечувственной абстракции".

 

А так как святой Макс вместе со всеми новейшими критическими спекулятивными философами разделяет веру в то, что мысли, превращенные в нечто самодовлеющее, воплощенные мысли, призраки, властвовали и продолжают властвовать над миром, разделяет веру в то, что вся предшествующая история была будто бы историей теологии, - то ничего не стоило превратить историю в историю призраков. История призраков, которую преподнес нам Санчо, покоится, таким образом, на традиционной вере спекулятивных философов в призраки.

 

b. Причуда

 

"Человек, в Твоей голове бродят привидения!... Ты одержим навязчивой идеей!" - гремит святой Макс, обращаясь к своему рабу Шелиге. "Не думай, что я шучу", грозит он ему. Не смей думать, что выступающий с такой торжественностью "Макс Штирнер" способен шутить.

Этот божий человек опять нуждается в своем верном Шелиге, чтобы перейти от объекта к субъекту, от привидения к причуде.

Причуда - это иерархия в отдельном индивиде, господство мысли "в нем над ним". После того как мир предстал перед фантазирующим юношей (которого мы встретили уже на стр. 20) в качестве мира его "бредовых фантазий", в качестве мира призраков, - после этого "собственные порождения его головы", обретаясь в его голове, стали господствовать над ним. Мир его бредовых фантазий - в этом состоит сделанный им шаг вперед - существует теперь как мир его вконец расстроенной головы. Святой Макс, - сей муж, перед которым "мир Новых" предстает в виде фантазирующего юноши, - по необходимости должен заявить, что "чуть ли не все человечество состоит из настоящих безумцев, обитателей сумасшедшего дома" (стр. 57).

Причуда, открываемая святым Максом в головах людей, есть лишь его собственная причуда, - причуда "святого", который созерцает мир sub specie aeterni и принимает лицемерные фразы людей, равно как и их иллюзии, за действительные мотивы их поступков; поэтому-то наш наивный, верующий муж и высказывает так уверенно свое великое положение: "Почти весь человеческий мир тяготеет к высшему" (стр. 57).

"Причуда" есть "навязчивая идея", т. е. "идея, подчинившая себе человека", или, - как это затем говорится более популярно, - всевозможные нелепости, которые люди "вбили себе в голову". С игривой легкостью приходит святой Макс к заключению, что все, что подчинило себе людей, - например, необходимость производить, чтобы иметь возможность жить, и зависящие от этого отношения, - представляет собой подобную "нелепость" или "навязчивую идею". Так как детский мир есть единственный "мир вещей", как мы узнали из мифа о "Жизни Человека", то, значит, все, что не существует "для ребенка" (а порой и для животного), есть, во всяком случае, "идея" и, "легко возможно", есть даже "навязчивая идея". От юноши и от ребенка мы избавимся еще не так-то скоро.

Глава о причуде имеет целью лишь констатировать категорию причуды в истории "Человека". Сама борьба с причудой ведется на протяжении всей "Книги" и особенно во второй ее части. Мы можем поэтому ограничиться здесь двумя-тремя примерами причуды.

На стр. 59 Jacques le bonhomme полагает, что "наши газеты переполнены политикой, потому что они одержимы иллюзией, будто человек создан для того, чтобы стать zoon politikon". Итак, согласно Jacques le bonhomme, политикой занимаются потому, что ею переполнены наши газеты! Если бы какой-нибудь отец церкви заглянул в биржевые отчеты наших газет, он не мог бы судить иначе, чем святой Макс, и непременно заявил бы: эти газеты переполнены биржевыми отчетами потому, что они одержимы иллюзией, будто человек создан для того, чтобы заниматься фондовыми спекуляциями. Значит не газеты одержимы причудой, а сама причуда имеет своим проявлением "Штирнера".

Запрет кровосмешения и установление моногамии выводятся Штирнером из "Святого", "они - воплощения Святого". Если у персов кровосмешение не запрещено, а у турок существует институт полигамии, то значит там кровосмешение и полигамия являются воплощениями "Святого". Между двумя этими "святынями" нельзя будет усмотреть иного различия кроме того, что персы и турки "вбили себе в голову" другой вздор, чем христианско-германские народы. - Такова уж его, достойная отца церкви, манера "заблаговременно избавляться" от истории. - Jacques le bonhomme настолько далек от какого-либо понятия о действительных, материалистических причинах запрета полигамии и кровосмешения при определенных социальных условиях, что он считает этот запрет только догматом веры и вместе со всяким обывателем воображает, что когда за подобные преступления сажают человека в тюрьму, то это означает, что "чистота нравов" сажает его в "заведение для исправления нравов" (стр. 60), - как и вообще тюрьмы представляются ему заведениями для исправления нравов; в данном отношении он стоит ниже образованного буржуа, который лучше понимает, в чем тут дело, - ср. литературу о местах заключения. "Темницы" "Штирнера", это - тривиальнейшие иллюзии берлинского бюргера, которые для него, однако, едва ли заслуживают названия "заведений для исправления нравов".

После того как Штирнер открыл при помощи "эпизодически вставленного" "исторического размышления", что "человек в целом, со всеми его способностями, должен был, в конце концов, оказаться религиозным" (стр.64), "после этого в самом деле" "неудивительно", - "ибо мы теперь стали так насквозь религиозны", - "что" присяга, "которая дается присяжными, присуждает нас к смерти и что полицейский, как добрый христианин, упрятывает нас в кутузку посредством "служебной присяги"". Когда жандарм задерживает его за курение в Тиргартене, то выбивает у него сигару изо рта не жандарм, получающий за это жалование от королевско-прусского правительства и участвующий в доходах от штрафных денег, а выбивает сигару "служебная присяга". И точно так же сила буржуа в суде присяжных, - вследствие ханжеского облика, который принимают здесь эти amis du commerce49, - превращается для Штирнера в силу клятвы, присяги, в "Святое". "Истинно, истинно говорю вам: и в Израиле не нашел я такой веры" (Евангелие от Матфея, 8, 10).

"У довольно многих мысль превращается в правило, так что не Они владеют правилом, а, наоборот, оно ими владеет, и вместе с правилом они снова обретают твердую позицию". Но "это зависит не от желающего и не от подвизающегося, а от бога милующего" (Послание к римлянам, 9, 16). Поэтому святому Максу уже на той же странице приходится принять жало в свою плоть и самому дать нам ряд правил, а именно: во-первых, основное правило - никаких правил; засим, во-вторых, правило - не иметь никакой твердой позиции; в-третьих, правило: "Хотя мы и должны обладать духом, но дух не должен обладать нами", и, в-четвертых, правило о том, что следует внимать также и голосу своей плоти, "ибо, только внимая голосу своей плоти, человек разумеет себя вполне, а только разумея себя вполне, он становится разумеющим или разумным".

 

С. Нечисто-нечистая история духов

 

а. Негры и монголы

 

Мы возвращаемся теперь к началу "единственной" исторической конструкции и системы наречений. Ребенок становится негром, юноша - монголом. Смотри "Экономию Ветхого завета".

 

"Историческое размышление о Нашем монгольстве, которое я здесь эпизодически вставлю, я предлагаю без всякого притязания на основательность или хотя бы только на достоверность, а исключительно потому, что оно может, как мне кажется, способствовать разъяснению остального" (стр. 87).

 

Святой Макс пытается "растолковать" себе свои фразы о ребенке и юноше, давая им мирообъемлющие имена, а эти мирообъемлющие имена он старается "растолковать", подставляя под них свои фразы о ребенке и юноше. "Негроподобие представляет древность, зависимость от вещей" (ребенок), "монголоподобие- период зависимости от мыслей, христианскую эпоху" (юноша).(Ср. "Экономию Ветхого завета".) "Для будущего предназначены слова: Я - собственник мира вещей и Я же собственник мира мыслей" (стр. 87, 88). Это "будущее" уже осуществилось однажды, на стр. 20, в связи с рассуждениями о муже, и оно совершится ниже еще раз, начиная со стр. 226.

Первое "историческое размышление, не претендующее на основательность или хотя бы только на достоверность": так как Египет - страна в Африке, где живут негры, то, стало быть, "к негритянской эре" "относятся" (стр. 88) никогда не существовавшие "походы Сезостриса" и "значение Египта" (значение, какое он имел также и при Птолемеях, экспедиция Наполеона в Египет, Мухаммед-Али, восточный вопрос, брошюры Дювержье де Оранна и т. д.) и "значение северной Африки вообще" (стало быть, значение Карфагена, поход Ганнибала на Рим, а также, "легко возможно", значение Сиракуз и Испании, вандалы, Тертуллиан, мавры, Аль-Хусейн-Абу-Али-Бен-Абдаллах-Ибн-Сина, пиратские государства, французы в Алжире, Абд-эль-Кадир, Pиre50 Анфантен и четыре новых жабы в "Charivari") (стр. 88). Итак, Штирнер растолковывает здесь походы Сезостриса и т. д. тем, что переносит их в негритянскую эру, а негритянскую эру он растолковывает, "эпизодически вставляя" ее в качестве исторической иллюстрации к своим единственным мыслям "о Наших детских годах".

Второе "историческое размышление": "К монголоидной эре относятся походы гуннов и монголов, вплоть до русских" (и Wasserpolacken), причем походы гуннов и монголов, вместе с русскими, опять-таки "растолковываются" указанием на то, что они относятся к "монголоидной эре", а "монголоидная эра" - указанием на то, что это есть эра уже встречавшейся нам фразы, - в связи с образом юноши, - о "зависимости от мыслей ".

Третье "историческое размышление".

 

В монголоидную эру "ценность моего Я никак не может признаваться высокой - это потому, что твердый алмаз Не - Я стоит слишком высоко в цене, потому что он еще слишком тверд и непреодолим, чтобы Я могло поглотить и впитать его. Здесь люди только ползают с необычайной суетливостью по этому неподвижному миру, по этой субстанции, как мелкие паразиты по телу, соками которого они питаются, но будучи, однако, в состоянии его пожрать. Это - суетливость насекомых, деловитость монголов. У китайцев все ведь остается по-старому и т. д... Поэтому" (потому что у китайцев все остается по-старому) "в нашу монгольскую эру всякое изменение является только реформаторским, исправляющим, а не разрушительным, не истребляющим или уничтожающим. Субстанция, объект остается. Вся наша деловитость - лишь муравьиная возня и блошиные прыжки... жонглерство на канате объективного) и т. д. (стр. 88. Ср. Гегель, "Философия истории", стр. 113, 118, 119 (неразмягченная субстанция), 140 и т.д., где Китай понимается как "субстанциальность").

 

Итак, мы узнаем здесь, что в истинном, кавказском веке люди будут руководствоваться тем правилом, что землю, "субстанцию", "объект", "неподвижное" нужно проглотить, "пожрать", "уничтожить", "поглотить", "разрушить", а заодно с землей - и неотделимую от нее солнечную систему. Миропоглощающий "Штирнер" познакомил нас на стр. 36 с "реформаторской, или исправляющей, деятельностью" монголов в форме планов юноши и христианина о "спасении и исправлении мира". Мы, таким образом, все еще не подвинулись вперед ни на шаг. Характерно для всего "единственного" понимания истории то, что высшая ступень этой монгольской деятельности удостаивается названия "научной", откуда уже сейчас можно сделать тот вывод, который святой Макс сообщает нам позже, а именно: что завершением монгольского неба является гегелевское царство духов.

Четвертое "историческое размышление". Мир, по которому ползают монголы, превращается теперь с помощью "блошиного прыжка" в "позитивное", это последнее - в "законоположение", а законоположение переходит, с помощью одного абзаца на стр. 89, в "нравственность". "Нравственность является в своей первой форме в виде привычки" - она выступает, значит, в качестве лица; но тут же она превращается в пространство: "Действовать согласно нравам и привычкам своей страны - означает здесь" (т. е. в области нравственности) "быть нравственным". "Поэтому" (потому что это происходит в области нравственности как привычки) "чистое, нравственное поведение в наиболее неподдельном виде осуществляется в... Китае!"

Святому Максу не везет по части примеров. На стр. 116 он подсовывает таким же манером североамериканцам "религию добро- порядочности". Два самых плутоватых народа на земле, патриархальных обманщиков - китайцев и цивилизованных обманщиков - янки, он считает "чистосердечными", "нравственными" и "добропорядочными". Если бы он заглянул в свою шпаргалку, то он мог бы найти, что на стр. 81 "Философии истории" североамериканцы, а на стр. 130 - китайцы классифицируются как обманщики.

"Некто", этот неизменный друг нашего святого простака, помогает ему теперь перейти к нововведению, а от последнего словечко "и" приводит его обратно к привычке, - и вот уже сфабрикован материал для

Пятого исторического размышления, в котором содержится один из главных козырей. "Не подлежит, в самом деле, сомнению, что при помощи привычки человек ограждает себя от вторжения вещей, от мира" - например, от голода;

"и" - как отсюда совершенно естественно вытекает -

"основывает свой собственный мир", как раз в данный момент нужный "Штирнеру",

"в котором он только и чувствует себя в родной стихии и как дома", - "только", после того как он лишь благодаря "привычке" почувствовал себя "как дома" в существующем "мире";

"т. е. строит себе небо", - потому что Китай называется Небесной империей;

"ведь небо не имеет никакого другого смысла кроме того, что оно есть настоящая родина человека" - между тем как на самом деле его смысл в том, что настоящая родина человека представляется ему не настоящей;

"где уже ничто чуждое не располагает им", - т. е. где нечто собственное располагает им как нечто Чуждое и т. д. в этом роде - все та же старая песенка. "Вернее", выражаясь словечком святого Бруно, или "легко возможно", выражаясь словами святого Макса, это предложение должно было бы гласить так:

 

Штирнеровское положение

без притязания на основатель- Очищенное положение.

ность или хотя бы только на

достоверность.

 

"Не подлежит, в самом "Не подлежит, в самом

деле, никакому сомнению, деле, никакому сомнению",

что при помощи привычки что, так как Китай называ-

человек ограждает себя от ется Небесной империей,

вторжения вещей, от мира, так как "Штирнер" говорит

и основывает свой собствен- как раз о Китае и так как

ный мир, в котором он только он "привык" при помощи

и чувствует себя в родной невежества "ограждать

стихии и как дома, т.е. стро- себя от вторжения вещей,

ит себе небо. Ведь "небо" от мира, и основывать свой

не имеет никакого другого собственный мир, в котором

смысла кроме того, что оно он только и чувствует себя

есть настоящая родина чело- в родной стихии и как до-

века, где уже ничто Чуждое ма",- что ввиду этого он

не располагает им и не власт- "строит" себе из Небес-

вует над ним, никакое влия- ной китайской империи

ние земного уже не отчуждает "небо". "Ведь" вторжение

его от самого себя, словом мира, вещей, "не имеет

- где отброшены шлаки зем- никакого другого смысла

ного и борьба с миром наш- кроме того", что мир, ве-

ла свой конец, так что щи - "это настоящий" ад

человеку уже ни в чем не Единственного, "в кото-

отказано" (стр. 89). ром" все "располагает им

и властвует над ним" как

нечто "Чуждое", но кото-

рый он умеет превратить

в свое "небо" тем путем,

что "отчуждается" от вся-

кого "влияния земных",

исторических фактов и

связей и таким образом

уже не чуждается их; "сло-

вом", речь идет о той облас-

ти, "где отброшены шлаки

земного", исторического и

где Штирнер уже не "нахо-

дит" "в конце" "мира" никакой

"борьбы", - и этим, конечно,

сказано все.

 

Шестое "историческое размышление". На стр. 90 Штирнер воображает, что

 

"в Китае все предусмотрено; что бы ни случилось, китаец всегда знает, как ему надобно вести себя, и ему незачем сообразоваться еще с обстоятельствами; никакой непредвиденный случай не низвергнет его с небес его покоя".

 

Не низвергнет и английская бомбардировка - китаец в точности знал, "как ему надобно вести себя", особенно по отношению к незнакомым ему пароходам и шрапнельным снарядам.

Святой Макс извлек это из гегелевской "Философии истории", стр. 118 и 127, причем, однако, ему пришлось прибавить от себя кое-что Единственное, дабы изготовить свое вышеприведенное размышление.

 

"Таким образом", продолжает святой Макс, "на первую степень лестницы образования человечество восходит при помощи привычки, и так как оно представляет себе, что, добравшись до культуры, оно вскарабкалось на небо, в царство культуры, или второй природы, то оно действительно восходит на первую ступень небесной лестницы" (стр. 90).

 

"Таким образом", т. е. потому, что Гегель начинает историю с Китая и что "китаец никогда не выходит из себя", "Штирнер" превращает человечество в некое лицо, которое "восходит на первую ступень лестницы культуры" и к тому же "при помощи привычки", ибо Китай не имеет для Штирнера никакого другого значения кроме того, что в нем олицетворилась "привычка". Теперь нашему ратоборцу, идущему в бой против Святого, остается еще только превратить "лестницу" в "небесную лестницу", - и это потому, что Китай называется также еще и Небесной империей. "Так как человечество представляет себе" ("откуда только" Штирнеру "так хорошо известно, чтo" представляет себе человечество, см. Виганд, стр. 189), - это-то как раз и надо было Штирнеру доказать, - что оно, во-первых, превращает "культуру" в "небо культуры", а во-вторых, "небо культуры" в "культуру неба" - (мнимое представление человечества, которое выступает на стр. 91 в качестве представления Штирнера и благодаря этому получает подобающее ему выражение), - "то оно действительно восходит на первую ступень небесной лестницы". Так как оно представляет себе, что восходит на первую ступень небесной лестницы... то... оно восходит на нее действительно! "Так как" "юноша" "представляет себе", что становится чистым духом, то он действительно становится им! Смотри рассуждения о "юноше" и "христианине", о переходе из мира вещей в мир духа, где уже дана простая формула для этой небесной лестницы "единственной" мысли.

Седьмое историческое размышление. Стр. 90. "Если монгольство" (оно следует непосредственно после небесной лестницы, с помощью которой "Штирнер" обнаружил, посредством мнимого представления человечества, некую духовную сущность), "если монгольство установило бытие духовных сущностей" (вернее - если "Штирнер" установил свое фантастическое представление о духовной сущности монголов), "то кавказцы тысячелетиями боролись с этими духовными сущностями, стремясь постигнуть их до основания". (Юноша, который становится мужем и стремится "проникнуть в область, лежащую за пределами мыслей"; христианин, который "неизменно исполнен желания" "изведать глубины божества".) Так как китайцы констатировали бытие бог весть каких духовных сущностей ("Штирнер" не констатирует, кроме своей небесной лестницы, ни одной такой сущности), - то кавказцам приходится тысячелетиями возиться с "этими" китайскими "духовными сущностями"; более того, двумя строками ниже Штирнер констатирует, что они действительно "штурмовали монгольское небо, тиэн", и затем продолжает: "Когда же сокрушат они это небо, когда же станут, наконец, действительными кавказцами и обретут самих себя?" Здесь отрицательное единство, уже выступавшее прежде в образе мужа, появляется в виде "действительного кавказца", т. е. не негроподобного, не монгольского, а кавказского кавказца. Этот последний отрывается таким образом как понятие, как сущность, от действительных кавказцев, противопоставляется им как "идеал кавказца", как "призвание", в котором они должны "обрести самих себя", противопоставляется как "предназначение", "задача", как "Святое", как "святой" кавказец, "совершенный" кавказец, "который и есть" кавказец "в небе - есть бог".

"Упорной борьбой монгольской расы люди построили небо" - так полагает "Штирнер" на стр. 91, позабыв, что действительные монголы занимаются гораздо больше баранами, чем небесам, - "когда пришли люди кавказского племени и... пока они имеют дело с небом... взялись за штурм этого неба". Построили небо, когда... пока они имеют дело... взялись. Непритязательное "историческое размышление" выражается здесь в consecutio temporum51, которая тоже не "притязает" на классичность "или хотя бы только" на грамматическую правильность; конструкции истории соответствует конструкция фраз; "этим ограничиваются" "притязания" "Штирнера" и "тем самым достигают своей конечной цели".

Восьмое историческое размышление, размышление размышлений, альфа и омега всей штирнеровской истории, состоит в следующем: Jacques le bonhomme видит во всем происходившем до сих пор движении народов, как мы это проследили у него с самого начала, одну только смену небес (стр. 91), чтo можно выразить и так: сменявшие друг друга до настоящего времени поколения кавказской расы только и делали, что боролись с понятием нравственности (стр. 92), и "этим ограничивается все их дело" (стр. 91). Если бы они выбили из головы эту злосчастную нравственность, это привидение, они до чего-нибудь да дошли бы; а так - они не достигли ничего, ровно ничего, и святой Макс в наказание заставляет их, как школьников, зазубривать свой урок. Этому его воззрению на историю вполне соответствует то, что в заключение (стр. 92) он вызывает тень спекулятивной философии, дабы "в ней это небесное царство, царство духов и призраков, обрело свой надлежащий порядок", и что в последующем спекулятивная философия понимается как само "царство духов в его завершении".

Почему всякий, кто понимает историю в гегелевском духе, должен под конец прийти, как к результату всей предшествовавшей истории, к царству духов, которое в спекулятивной философии находит свое завершение и упорядочение, - очень простую разгадку этой тайны "Штирнер" мог бы найти у самого Гегеля. Чтобы прийти к этому результату, "нужно понятие духа положить в основу и затем показать, что история есть процесс самого духа" ("История философии", III, стр. 91). После того как "понятие духа" уже подсунуто истории в качеств? ее основы, весьма легко, конечно, "показать", что оно всюду обнаруживается, и затем предоставить этому процессу "обрести свой надлежащий порядок".

Предоставив всему "обрести свой надлежащий порядок", святой Макс может теперь в восторге воскликнуть: "Стремиться завоевать свободу для духа - это есть монгольство" и т. д. (ср. стр. 17: "Извлечь на свет чистую мысль и т. д. - это составляет радость юноши" и т. д.). Он может далее лицемерно заявить: "Поэтому бросается в глаза, что монгольство... представляет не-чувственность и не-естественность" и т. д., - между тем как он должен был бы сказать: бросается в глаза, что монгол есть только переряженный юноша, который, будучи отрицанием мира вещей, может быть назван также "не-естественностью", "не-чувственностью" и т. д.

Мы опять достигли той точки, на которой "юноша" может перейти в "мужа". "Но кто превратит Дух в его Ничто? Тот, кто с помощью духа показал, что природа ничтожна, конечна, преходяща" (т. е. представил ее себе таковой, а это сделал, согласно стр. 16 и сл., юноша, потом христианин, потом монгол, потом монголоподобный кавказец, а собственно говоря только идеализм), - "тот один лишь может низвести" (именно, в своем воображении) "на ту же ступень ничтожества и дух" (значит, христианин и т. д.? Нет, восклицает "Штирнер", прибегая здесь к такой же передержке, как на стр. 19 - 20 в случае с мужем). "Я могу это сделать, каждый из Вас это может, кто действует и творит как неограниченное Я" (в своем воображении), "словом, это может сделать - эгоист" (стр. 93), т. е. муж, кавказский кавказец, который есть, таким образом, совершенный христианин, истинный христианин, святой, воплощение Святого.


Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>