Далее, это присвоение обусловлено присваивающими индивидами. Только современные пролетарии, совершенно лишенные всякой самодеятельности, в состоянии добиться своей полной, уже не ограниченной, самодеятельности, которая заключается в присвоении всей совокупности производительных сил и в вытекающем отсюда развитии всей совокупности способностей. Все прежние революционные присвоения были ограниченными: индивиды, самодеятельность которых была скована ограниченным орудием производства и ограниченным общением, присваивали себе это ограниченное орудие [67] производства и приходили в силу этого только к некоторой новой ограниченности. Их орудие производства становилось их собственностью, но сами они оставались подчиненными разделению труда и своему собственному орудию производства. При всех прошлых присвоениях масса индивидов оставалась подчиненной какому-нибудь единственному орудию производства; при пролетарском присвоении масса орудий производства должна быть подчинена каждому индивиду, а собственность - всем индивидам. Современное универсальное общение не может быть подчинено индивидам иным путем, как только тем, что оно будет подчинено всем им вместе.
Присвоение обусловлено, далее, тем способом, каким оно должно быть осуществлено. Оно может быть осуществлено только посредством такого объединения, которое в силу свойств, присущих самому пролетариату, может быть опять-таки только универсальным, и посредством такой революции, в которой, с одной стороны, низвергается власть прежнего способа производства и общения, а также прежней структуры общества, а с другой - развивается универсальный характер пролетариата и энергия, необходимая ему для осуществления этого присвоения, причем пролетариат сбрасывает с себя все, что еще осталось у него от его прежнего общественного положения.
Только на этой ступени самодеятельность совпадает с материальной жизнью, что соответствует развитию индивидов в целостных индивидов и устранению всякой стихийности. Точно так же соответствуют друг другу превращение труда в самодеятельность и превращение прежнего ограниченного общения в такое общение, в котором участвуют индивиды как индивиды. Присвоение всей совокупности производительных сил объединившимися индивидами уничтожает частную собственность. В то время как до сих пор в истории то или иное особое условие всегда выступало как случайное, теперь случайным становится само обособление индивидов, особая частная профессия того или другого индивида.
В индивидах, уже не подчиненных более [68] разделению труда, философы видели идеал, которому они дали имя "Человек", и весь изображенный нами процесс развития они представляли в виде процесса развития "Человека", причем на место существовавших до сих пор в каждую историческую эпоху индивидов подставляли этого "Человека" и изображали его движущей силой истории. Таким образом, весь исторический процесс рассматривался как процесс самоотчуждения "Человека"; объясняется это, по существу, тем, что на место индивида прошлой ступени они всегда подставляли среднего индивида позднейшей ступени и наделяли прежних индивидов позднейшим сознанием. В результате такого переворачивания, заведомого абстрагирования от действительных условий и стало возможным превратить всю историю в процесс развития сознания.
***
Гражданское общество обнимает все материальное общение индивидов в рамках определенной ступени развития производительных сил. Оно обнимает всю торговую и промышленную жизнь данной ступени и постольку выходит за пределы государства и нации, хотя, с другой стороны, оно опять-таки должно выступать вовне в виде национальности и строиться внутри в виде государства. Выражение "гражданское общество" возникло в XVIII веке, когда отношения собственности уже высвободились из античной и средневековой общности [Gemeinwesen]. Гражданское общество как таковое развивается только вместе с буржуазией; однако тем же именем всегда обозначалась развивающаяся непосредственно из производства и общения общественная организация, которая во все времена образует базис государства и прочей идеалистической надстройки.
[11.] Отношение государства и права к собственности
Первая форма собственности как в античном мире, так и в средние века, это - племенная собственность, обусловленная у римлян главным образом войной, а у [69] германцев - скотоводством. У античных народов, - вследствие того, что в одном городе жило совместно несколько племен, - племенная собственность имела форму государственной собственности, а право отдельного индивида на нее ограничивалось простым владением [possessio], которое, однако, как и племенная собственность вообще, распространялось лишь на земельную собственность. Частная собственность в собственном смысле слова появляется у древних, как и у современных народов, лишь вместе с движимой собственностью. (Рабство и общность [Gemeinwesen]) (dominium ex jure Quiritum11). - У народов, ведущих свое происхождение от средневековья, племенная собственность проходит ряд различных ступеней - феодальной земельной собственности, корпоративной движимой собственности, мануфактурного капитала, - прежде чем превратиться в современный, порожденный крупной промышленностью и всеобщей конкуренцией, капитал, в чистую частную собственность, отбросившую всякую видимость общности [Gemeinwesen] и устранившую какое бы то ни было воздействие государства на развитие собственности. Этой современной частной собственности соответствует современное государство, которое, посредством налогов, постепенно бралось на откуп частными собственниками и, благодаря государственным долгам, оказалось полностью в их власти; самое существование этого государства, регулируемое повышением и понижением курса государственных ценных бумаг на бирже, целиком зависит от коммерческого кредита, оказываемого ему частными собственниками, буржуа. Так как буржуазия уже не является больше сословием, а представляет собой класс, то она вынуждена организоваться не в местном, а в национальном масштабе и должна придать своим обычным интересам всеобщую форму. Благодаря высвобождению частной собственности из общности [Gemeinwesen], государство приобрело самостоятельное существование наряду с гражданским обществом и вне его; но на деле государство есть не что иное, как форма организации, которую неизбежно должны принять буржуа, чтобы - как вовне, так и внутри страны - взаимно гарантировать свою собственность и свои интересы.
Самостоятельность государства существует в наше время лишь в таких странах, где сословия еще не до конца развились в классы, где сословия, упраздненные уже в более передовых странах, еще продолжают играть известную роль, образуя некоторого рода смесь, - где поэтому ни одна часть населения не может добиться господства над другими его частями. Таково в особенности положение в Германии. Наиболее же завершенным примером современного государства является Северная [70] Америка. Новейшие французские, английские и американские писатели единодушно высказываются в том смысле, что государство существует только ради частной собственности, так что эта мысль уже проникла и в обыденное сознание.
Так как государство есть та форма, в которой индивиды, принадлежащие к господствующему классу, осуществляют свои общие интересы и в которой все гражданское общество данной эпохи находит свое концентрированное выражение, - то из этого следует, что все общие установления опосредствуются государством, получают политическую форму. Отсюда и происходит иллюзия, будто закон основывается на воле, и притом на оторванной от своей реальной основы, свободной воле. Точно так же и право, в свою очередь, сводят затем к закону.
Частное право развивается одновременно с частной собственностью из разложения естественно сложившейся формы общности [Gemeinwesen]. У римлян развитие частной собственности и частного права не имело дальнейших промышленных и торговых последствий, потому что весь их способ производства оставался неизменным. Для современных народов, у которых промышленность и торговля разложили феодальную форму общности [Gemeinwesen], с возникновением частной собственности и частного права началась новая фаза, оказавшаяся способной к дальнейшему развитию. Первый же город, который в средние века развернул обширную морскую торговлю, Амальфи, выработал и морское право. Как только промышленность и торговля - сперва в Италии, а позже и в других странах - развили дальше частную собственность, тотчас же было вновь воспринято и получило силу авторитета тщательно разработанное римское частное право. Когда впоследствии буржуазия усилилась до такой степени, что государи стали защищать ее интересы, чтобы с ее помощью сокрушить феодальную знать, тогда во всех странах - во Франции в XVI веке - началось настоящее развитие права, происходившее [71] повсюду, за исключением Англии, на основе римского кодекса. Но и в Англии для дальнейшей разработки частного права (в особенности в той его части, которая относится к движимому имуществу) пришлось обратиться к принципам римского права. (Не надо забывать, что право точно так же не имеет своей собственной истории, как и религия.)
В частном праве существующие отношения собственности выражаются как результат всеобщей воли. Одно уже jus utendi et abutendi12 свидетельствует, с одной стороны, о том, что частная собственность стала совершенно независимой от общности [Gemeinwesen], а с другой - об иллюзии, будто сама эта частная собственность основана исключительно на частной воле, на произвольном распоряжении вещью. На практике понятие abuti13 имеет очень определенные экономические границы для частного собственника, если он не хочет, чтобы его собственность, а значит и его jus abutendi перешли в другие руки; ибо вообще вещь, рассматриваемая только в отношении к его воле, не есть вовсе вещь; она становится вещью, действительной собственностью, только в процессе общения и независимо от права (отношение, то, что философы называют идеей). Эта юридическая иллюзия, сводящая право к чистой воле, неизбежно приводит - при дальнейшем развитии отношений собственности - к тому, что то или другое лицо может юридически иметь право на какую-нибудь вещь, не обладая ею фактически. Если, например, вследствие конкуренции какой-нибудь земельный участок перестает давать ренту, то собственник его все же продолжает юридически иметь право на него вместе с jus utendi et abutendi. Но ему нечего делать с этим правом: как земельный собственник он не имеет ничего, если только не обладает сверх того достаточным капиталом для обработки своей земли. Этой же иллюзией юристов объясняется то, что для них и для всякого кодекса является вообще простой случайностью, что индивиды вступают между собой в отношения, например, заключают договоры; эти отношения рассматриваются ими как такие, в которые по желанию можно вступать или не вступать [72] и содержание которых всецело зависит от индивидуального произвола договаривающихся сторон.
Всякий раз, когда развитие промышленности и торговли создавало новые формы общения, например страховые и т. п, компании, право вынуждено было их санкционировать как новые виды приобретения собственности.
[12. Формы общественного сознания]
Влияние разделения труда на науку.
Роль репрессии в государстве, праве, морали и т. д.
В законе буржуа должны дать себе всеобщее выражение именно потому, что они господствуют как класс.
Естествознание и история.
Не существует истории политики, права, науки и т. д., искусства, религии и т. д.
------
Почему идеологи ставят все на голову.
Проповедники религии, юристы, политики.
Юристы, политики (государственные деятели вообще), моралисты, проповедники религии.
По поводу этого идеологического подразделения внутри одного класса: 1) Обособление профессии вследствие разделения труда. Каждый из них считает свое ремесло истинным. Относительно связи их ремесла с действительностью они тем неизбежнее создают себе иллюзии, что это обусловлено уже самой природой данного ремесла. Отношения становятся в юриспруденции, политике и т. д. - в сознании - понятиями; так как они не выходят за пределы этих отношений, то и понятия об этих отношениях превращаются в их голове в застывшие понятия; судья, например, применяет кодекс, поэтому он считает законодательство истинным активным двигателем. Почтение перед своим товаром, - ибо их профессия имеет дело с всеобщим.
Идея прбва. Идея государства. В обычном сознании дело поставлено на голову.
------
Религия есть с самого начала сознание трансцендентности, она возникает из действительных сил.
Выразить это популярнее.
------
Традиция - в области права, религии и т. д.
***
[73] Индивиды всегда исходили, всегда исходят из себя. Их отношения представляют собой отношения действительного процесса их жизни. Откуда берется, что их отношения приобретают самостоятельное, противостоящее им существование? что силы их собственной жизни становятся силами, господствующими над ними?
Если ответить одним словом: разделение труда, ступень которого зависит от развития производительной силы, достигнутого в данный момент.
------
Земельная собственность. Общинная собственность. Феодальная. Современная.
Сословная собственность. Мануфактурная собственность. Промышленный капитал.
ЛЕЙПЦИГСКИЙ СОБОР
В третьем томе трехмесячника Виганда за 1845 г. на деле происходит битва гуннов, пророчески изображенная Каульбахом. Духи убитых, ярость которых не утихает и после смерти, поднимают в воздухе шум и вой, слышен грохот сражений, воинственные клики, бряцание мечей, щитов и железных колесниц. Но борьба идет здесь не из-за земных вещей. Священная война ведется не из-за покровительственных пошлин, конституции, картофельной болезни; не из-за банковского дела и железных дорог, а во имя священнейших интересов духа, во имя "Субстанции", "Самосознания", "Критики", "Единственного" и "Истинного человека". Мы присутствуем на соборе отцов церкви. Так как эти отцы - последние в своем роде экземпляры и так как здесь, надо надеяться, в последний раз защищается дело всевышнего, сиречь - абсолютного, то стоит составить procиs-verbal14 прений.
Вот, прежде всего, святой Бруно, которого легко узнать по его дубинке ("стань чувственностью, стань дубинкой", Виганд, стр. 130). Его голова увенчана ореолом "чистой критики", и, преисполненный презрения к миру, он облачается в свое "самосознание". Он "сокрушил религию в ее целостности и государство в его проявлениях" (стр. 138) - тем путем, что совершил насилие над понятием "субстанции" во имя всевышнего самосознания. Развалины церкви и "обломки" государства лежат у его ног, между тем как взор его "повергает" в прах "массу". Он подобен богу, у него нет ни отца, ни матери, он - "свое собственное творение, свое собственное изделие" (стр. 136). Словом, он - "Наполеон" духа, он в духе - "Наполеон". Его духовные упражнения состоят в том, что он постоянно "внемлет самому себе, и это самопостижение дает ему толчок к самоопределению" (стр. 136); в результате такого утомительного самопротоколирования он явно тощает. Он "внемлет" не только самому себе - время от времени он "внемлет", как мы увидим, еще и журналу "Westphalisches Dampfboot".
Против него стоит святой Макс, заслуги которого перед царством божиим состоят в том, что он, по его же словам, констатировал и доказал - приблизительно на 600 печатных страницах - свое тождество с собой, доказал, что он - не кто-нибудь, не какой-то там "Иван или Петр", а именно святой Макс и не кто иной. О его ореоле и прочих отличительных знаках можно сказать только то, что они составляют "его предмет и тем самым его собственность", что они "единственны" и "несравненны" и что "они невыразимы" (стр. 148). Он одновременно - "фраза" и "собственник фразы", одновременно - Санчо Панса и Дон Кихот. Его аскетические упражнения состоят в скорбных мыслях об отсутствии мыслей, в изложенных на многих страницах сомнениях насчет несомненного, в освящении нечестивого. Впрочем, нам нечего распространяться о его достоинствах, ибо обо всех приписываемых ему свойствах, - хотя бы их было больше, чем имен для бога у магометан, - он имеет обыкновение говорить: Я - Все и еще нечто сверх того. Я - Все этого Ничто и Ничто этого Всего. Он выгодно отличается от своего сумрачного соперника тем, что обладает некоторой возвышенной "беззаботностью" и время от времени прерывает свои серьезные размышления "ликующим критическим кличем".
Эти два гроссмейстера святой инквизиции вызывают на суд еретика Фейербаха, предъявив ему тяжелое обвинение в гностицизме. Еретик Фейербах, - "разражается громовой речью" святой Бруно, - держит в своих руках hyle15, субстанцию, и отказывается выдать ее, дабы в ней не отразилось мое бесконечное самосознание. Самосознание должно бродить призраком до тех пор, пока оно не вберет в себя обратно все вещи, вытекающие из него и в него вливающиеся. И вот оно проглотило уже весь мир, кроме только этой hyle, этой субстанции, которую гностик Фейербах крепко держит под замком и никак не хочет выдать.
Святой Макс обвиняет гностика в том, что тот сомневается в догмате, возвещенном его, святого Макса, устами, - догмате, согласно которому "всякий гусь, всякая собака, всякая лошадь" есть "совершенный и даже, если кто предпочитает превосходную степень, совершеннейший человек" (Виганд, стр. 187: "Имярек не лишен даже малейшей частицы того, что делает человека человеком. Правда, то же самое относится и ко всякому гусю, ко всякой собаке, ко всякой лошади").
Кроме изложения этих важных обвинений, изрекается еще приговор по делу, возбужденному обоими святыми против Мозеса Гесса, и по делу, возбужденному святым Бруно против авторов "Святого семейства". Но так как эти обвиняемые заняты были в то время "делами мира сего" и поэтому не предстали перед santa casa16, то они заочно приговорены к вечному изгнанию из царства духа на весь срок их земной жизни.
В заключение оба гроссмейстера опять затевают какие-то странные интриги между собой и друг против друга.
II
СВЯТОЙ БРУНО
1. "ПОХОД" ПРОТИВ ФЕЙЕРБАХА
Прежде чем обратиться к тому торжественному объяснению, в какое бауэровское самосознание вступает с самим собой и с миром, мы должны раскрыть одну тайну. Святой Бруно кликнул клич и разжег войну только потому, что должен был "обезопасить" самого себя и свою застоявшуюся, прокисшую Критику от неблагодарной забывчивости публики, - только потому, что он должен был показать, что и при изменившихся условиях 1845 года Критика непреклонно осталась равной самой себе и неизменной. Он написал второй том "Правого дела и своего собственного дела"; он отстаивает свою собственную территорию, он сражается pro aris et focis17. Но, как настоящий теолог, он прикрывает эту самоцель видимостью, будто ему хочется "охарактеризовать" Фейербаха. О бедном Бруно совсем забыли, как это лучше всего доказала полемика между Фейербахом и Штирнером, в которой он совершенно не был принят во внимание. Именно поэтому он ухватился за эту полемику, чтобы иметь повод провозгласить свой антагонизм по отношению к обоим антагонистам, объявить себя их высшим единством - святым духом.
Святой Бруно открывает свой "поход" артиллерийским огнем по Фейербаху, c'est-а-dire18 подправленным и расширенным переизданием одной статьи, фигурировавшей уже в "Norddeutsche Blдtter".Фейербах посвящается в рыцари "субстанции", дабы тем рельефней выделить бауэровское "самосознание". Пред лицом этого перевоплощения Фейербаха, которое доказывается-де всеми сочинениями последнего, наш святой муж перескакивает от книг Фейербаха о Лейбнице и Бейле сразу же к "Сущности христианства", опуская статью против "позитивных философов" в "Hallische Jahrbьcher". Этот "недосмотр" здесь "вполне уместен". Дело в том, что в данной статье Фейербах раскрыл в противовес позитивным представителям "субстанции" всю премудрость "самосознания" в такое время, когда святой Бруно еще предавался спекулятивным размышлениям о непорочном зачатии.
Едва ли нужно упоминать, что святой Бруно все еще гарцует на своем старогегельянском боевом коне. Прослушайте первые же фразы его новейших откровений из царства божия:
"Гегель соединил в одно целое субстанцию Спинозы и фихтевское Я; в единстве обоих, в соединении этих противоположных сфер и т. д. заключается своеобразный интерес гегелевской философии, но вместе с тем и её слабость. Это противоречие, в котором блуждала гегелевская система, надо было разрешить и уничтожить. Но это он мог осуществить только благодаря тому, что постановка вопроса: как относится самосознание к абсолютному духу... была сделана навсегда невозможной. Это могло быть сделано в двух направлениях. Либо самосознание должно снова сгореть в пламени субстанции, т. е. должна установиться и сохраниться чистая субстанциальность, либо должно быть показано, что личность есть творец своих атрибутов и своей сущности, что понятию личности вообще присуще полагать себя" ("понятие" или "личность"?) "как нечто ограниченное, и это ограничение, которое личность полагает в силу своей всеобщей сущности, снова уничтожать, ибо самая эта сущность есть только результат внутреннего саморазличения личности, ее деятельности" (Виганд, стр. 86, 87, 88).
Гегелевская философия была охарактеризована в "Святом семействе" (стр. 220) как единство Спинозы и Фихте, и в то же время было подчеркнуто содержащееся в этом противоречие. Специфическая особенность святого Бруно состоит в том, что он, в отличие от авторов "Святого семейства", считает вопрос об отношении самосознания к субстанции не "вопросом спора в пределах гегелевской спекуляции", а всемирно-историческим и даже абсолютным вопросом. Это единственная форма, в которой он способен выражать коллизии современности. Он действительно верит, что победа самосознания над субстанцией имеет существеннейшее влияние не только на европейское равновесие, но и на все будущее развитие вопроса об Орегоне. В какой мере от этого зависит отмена хлебных законов в Англии, пока что еще мало известно.
То абстрактное и заоблачное выражение, в котором у Гегеля отразилась - в искаженном виде - действительная коллизия, приобретает для этой "критической" головы значение самуй действительной коллизии. Бруно принимает спекулятивное противоречие и противопоставляет одну его часть другой. Философская фраза о действительном вопросе есть для него сам действительный вопрос. У него, следовательно, на одной стороне, вместо действительных людей и их действительного сознания о своих общественных отношениях, противостоящих им как нечто по видимости самостоятельное, - вместо этого у него голая абстрактная фраза: самосознание, - подобно тому как вместо действительного производства у него фигурирует ставшая самостоятельной деятельность этого самосознания;а на другой стороне, вместо действительной природы и действительно существующих социальных отношений, - философское сведение воедино всех философских категорий или названий этих отношений в виде голой фразы: субстанция; ибо Бруно вместе со всеми философами и идеологами ошибочно принимает мысли, идеи, ставшее самостоятельным мысленное выражение существующего мира - за основу этого существующего мира. Само собой разумеется, что с этими двумя абстракциями, сделавшимися бессмысленными и бессодержательными, он может проделывать всевозможные фокусы, ничего решительно не зная о действительных людях и их отношениях. (Смотри, кроме того, чту сказано о субстанции в разделе о Фейербахе и по поводу "гуманного либерализма" и "Святого" в разделе о святом Максе). Для того чтобы разрешить противоречия спекуляции, он, следовательно, не покидает спекулятивной почвы; он маневрирует, оставаясь на этой почве, и сам стоит на специфически гегелевской почве еще настолько прочно, что отношение "самосознания" к "абсолютному духу" все еще не дает ему покоя. Одним словом, здесь перед нами та философия самосознания, которая была возвещена в "Критике синоптиков", осуществлена в "Раскрытом христианстве" и, как это ни жаль, давно предвосхищена в гегелевской "Феноменологии". Исчерпывающий разбор этой новой философии Бауэра был дан в "Святом семействе" на стр. 220 и сл. и 304-307. Святой Бруно, однако, ухитряется еще создать здесь карикатуру на самого себя, протаскивая контрабандой "личность", чтобы получить возможность изобразить вместе с Штирнером отдельного индивида как его "собственное изделие", а Штирнера как изделие Бруно. Этот шаг вперед заслуживает, чтобы его вкратце отметить.
Прежде всего пусть читатель сравнит эту карикатуру с ее оригиналом, с объяснением самосознания в "Раскрытом христианстве", стр. 113, а затем пусть сравнит это объяснение с его прообразом, с гегелевской "Феноменологией", стр. 575, 583 и др. (Оба эти места перепечатаны в "Святом семействе", стр. 221, 223, 224.) Но обратимся к карикатуре: "Личность вообще"! "Понятие"! "Всеобщая сущность"! "Полагать себя в ограниченной форме и снова уничтожать это ограничение"! "Внутреннее саморазличение"! Какие громадные "результаты"! "Личность вообще" -это либо "вообще" бессмыслица, либо абстрактное понятие личности. Стало быть, "в понятии" понятия личности заключено "полагание себя в ограниченной форме". Это ограничение, заключенное в "понятии" ее понятия, личность тотчас вслед за этим полагает "в силу своей всеобщей сущности". И, после того как она опять уничтожила это ограничение, оказывается, что "как раз эта сущность" есть всего лишь "результат внутреннего саморазличения личности". Весь грандиозный результат этой замысловатой тавтологии сводится, таким образом, к давно известному гегелевскому фокусу саморазличения человека в мышлении, саморазличения, которое несчастный Бруно упорно возвещает как единственную деятельность "личности вообще". Уже прошло изрядное время с тех пор, как святому Бруно было разъяснено, что нет никакого толка от "личности", деятельность которой ограничивается этими, ставшими уже тривиальными, логическими прыжками. В то же время приведенное место содержит наивное признание, что сущность бауэровской "личности" есть понятие понятия, абстракция от абстракции.
Критика, которой Бруно подвергает Фейербаха, - поскольку она нова, - ограничивается тем, что упреки Штирнера по адресу Фейербаха и Бауэра она лицемерно изображает как упреки Бауэра по адресу Фейербаха. Так, например, он утверждает, что "сущность человека есть сущность вообще и нечто святое", что "человек есть бог человека", что человеческий род есть "абсолютное", что Фейербах раскалывает человека "на Я, связанное с сущностью, и Я, не связанное с сущностью" (хотя Бруно постоянно объявляет абстрактное совпадающим с сущностью и, противопоставляя Критику и массу, представляет себе этот раскол еще гораздо более чудовищным, чем Фейербах), что борьбу следует вести против "предикатов бога", и т. д. По вопросу о корыстной и бескорыстной любви Бруно списывает у Штирнера, полемизируя с Фейербахом, почти дословно целых три страницы (стр. 133-135), точно так же, как он весьма неуклюже копирует фразы Штирнера: "каждый человек - свое собственное творение", "истина - призрак" и т. д. Вдобавок, "творение" превращается у Бруно в "изделие". Мы еще вернемся к тому, как святой Бруно эксплуатирует Штирнера.
Итак, первое, что мы обнаружили у святого Бруно, - это его постоянная зависимость от Гегеля. На его замечаниях, списанных у Гегеля, мы, конечно, дольше останавливаться не будем. Мы приведем еще только несколько мест, из которых станет ясно, как непоколебимо он уверовал в могущество философов и как он разделяет их иллюзию, будто изменившееся сознание, появление нового оттенка в истолковании существующих отношений может перевернуть весь существовавший до сих пор мир. Преисполненный этой веры святой Бруно и выдает себе через одного своего ученика аттестацию, - в IV томе вигандовского трехмесячника, на стр. 327, - будто его вышеприведенные фразы о личности, провозглашенные им в III томе, представляют собой "миропотрясающие мысли".
Святой Бруно говорит (Виганд, стр. 95):
"Философия никогда не была чем-либо иным, как только теологией, приведенной к своей наиболее общей форме, к своему наиболее разумному выражению".
Это место, направленное против Фейербаха, почти дословно списано из фейербаховской "Философии будущего" (стр. 2):
"Спекулятивная философия есть истинная, последовательная, разумная теология".
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |