Соловей для черного принца (СИ) 28 страница

В первый момент я не поняла, что имеет в виду граф, говоря о глупой шутке. С тугим скрипом, достойным медлительной старой телеги, до меня наконец-то добрался смысл его слов. Я никак не могла поверить, что граф мог так интерпретировать то, что произошло сегодня ночью.

— Глупая шутка?! — выкрикнула я. Какой же бред, так думать! Я держалась на грани, еще мгновение и я сорвусь в истерике. — Это не шутка! Это совсем не шутка! А если кто так шутит, то таким шутникам место на виселице!

Я возмущенно уставилась на деда. Он же без тени смущения подошел к креслу, где спала Жаннин, сном настолько крепким, что наши громкие голоса ни сколько не потревожили его сладости, и совсем неделикатно тряхнул ее за плечо. Та тут же распахнула круглые глаза, и ей хватило всего дольки секунды, чтобы сообразить, что происходит. Столь моментальная реакция вызвала у меня заслуженные подозрения в глубине и безмятежности ее сна.

— О, Найтингейл, ты уже проснулась, — проворковала она, моргая глазами, словно прогоняя остатки дремы. — Но что же ты встала, тебе нужно лежать, набираться сил.

И эта туда же…Я пристально всматривалась в ее глаза, изучала выражение лица, стараясь уловить хоть какие-то признаки волнения или нервозности. Если это она была в башне, то, возможно, выдаст себя.

— Ага, опомнилась, тетеря! — гаркнул дед ей в самое ухо. Его хиленькая фигурка на фоне выпрямившейся в кресле Жаннин смотрелась весьма убого. Но это не помешало старику в горячке гнева сорвать с нее плед и, забросив его за кровать, сунуть остолбеневшей Жаннин под нос худосочный кулак.

— Вот, что ты у меня получишь! Будешь знать, как отлынивать! Тебя сюда зачем посадили — свиным храпом стены сотрясать? Девочка еще слишком слаба, чтобы вставать!

— Вот и я об том же… — пролепетала женщина, затравленно косясь на меня.

— Граф, успокойтесь же! — попыталась усмирить я его, но вошедшего во вкус старика остановить теперь могла только хорошенькая встряска, которая на пару минут ввела бы его в отрезвляющий ступор. Только изрыгнув из себя всевозможные проклятия, он, наконец, утих и отослал бедняжку на кухню, приготовить для меня мазь и настой, а также отправить сюда служанок перестелить свежее белье и принести завтрак.

Когда мы остались одни, дед усадил меня перед собой и достаточно мягко, что дало основание считать весь выплеснутый на Жаннин гнев — очередным разыгранным действом, — заговорил со мной:

— Роби, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. На твоем месте я бы тоже принял за правду столь очевидный вывод. Но подумай, как следует. Не надо принимать скоропалительных решений…

— Скоропалительных?

— Поистине скоропалительных…

— Вы, похоже, говорите о чем-то мне неизвестном, граф, — не выдержав, грубо прервала его я.

— Ну, не лезь в бутылку, Роби. Если ты спокойно подумаешь над тем, что произошло ночью, ты поймешь — это была шутка. Да, жестокая, безобразная шутка. По-видимому, он хотел припугнуть тебя или проучить за что-то…

— Он? Вы полагаете, в башне был Дамьян? И он всего лишь подшутил надо мной?! — я была просто поражена таким нелепым заявлением.

— Конечно же, Дамьян! Кто еще, мог пойти на такую беспринципную выходку. А ты сама разве не видела, кто тебя стегал?

— Нет. Было темно.

— Не важно, все и так ясно. Джордан сообщил мне, что нашел его хлыст. А мальчишка не позволяет никому брать свои вещи. И выкинь все эти чертовы мысли, будто он хотел избавиться от тебя… Знаю, знаю, что творится в твоей беспокойной голове. Согласен, он перестарался, запугивая тебя. За это он еще ответит у меня… Но не в его правилах бездействовать и выпускать из рук, то, что ему требуется.

— Нет, это не была шутка, — отрезала я и твердо произнесла. — Меня хотели убить! Поверьте, я способна отличить «шутливые запугивания» от покушения на жизнь.

— Дитя мое, полежи пару дней, наберись сил. Знаешь, как хорошо думается, когда нечем заняться кроме как разглядывания мух на потолке. Вот все и обдумаешь, — как ты умеешь, — здраво, рассудительно. Уверен, ты прислушаешься и согласишься со мной.

Нет же, нет! Всем предшествовавшим событиям находилось одно объяснение, и оно казалось наиболее вероятным. Меня хотели убить! Но граф твердо намерен думать, что меня запугивали! Ясно, что я не смогу разубедить его.

— Надеюсь, ты не поддашься страхам из-за этого инцидента и не сбежишь из Китчестера? — тем временем вопрошал граф. — Будет прискорбно, если ты дашь слабину, на что, видимо, и рассчитывал Дамьян.

Хитрый старик, не щадя, играл на моей гордости. Но я все еще сама не знала, как поступлю.

— Ну все, ложись и дыши глубже… Главное спокойствие.

— Я собиралась спуститься.

— Вот еще, надумала! Спустишься, когда я скажу, что ты здорова.

— Но мне надо поговорить с…

Он опять нетерпеливо прервал меня, отмахнувшись.

— Оставь! Хочешь, чтобы все подумали, что здесь что-то нечисто? Хорошенькую же ты кашу заваришь! И Дамьяна под монастырь подведешь.

Почему дед так упорно выгораживает его? Похоже, старика больше волнует благополучие Дамьяна, чем мое, его недавно обретенной внучки? Или же он тревожиться за Китчестер? И все же, что бы дед ни говорил, я не была уверена, что в башне меня поджидал именно Дамьян.

В комнату после робкого стука вошли служанки. Одна принесла душистый куриный бульон и горячие гренки. Другая несла постельное белье. Пока они перестилали кровать, дед молчал, отойдя к окну и заложив руки за спину. Похоже, он хотел еще поговорить, но, ожидая, пока мы останемся одни, передумал. Однако, прощаясь, беспокойно сказал, нервно подергивая редкую растительность на дряблом подбородке.

— Как бы то ни было, ты подверглась опасности. Роби, девочка моя, если с тобой что-то случиться… — Он не договорил, его лицо исказилось, будто от боли. — Это урок всем нам. В дальнейшем тебе надо быть осторожной…Последствия такого рода приключений могут быть самыми неожиданными.

Вскоре появилась Жаннин с печатью тревоги и озабоченностью на лице. Убедившись, что гневная физиономия графа, с выступившей от переизбытка эмоций, испариной не мелькает в пределах видимости, она зашла в комнату и, поставив поднос со склянками и стаканом с мутной жидкостью, стала по-хозяйски переправлять только что заправленную постель.

— Как ты себя чувствуешь, Найтингейл? — спросила она после ловких манипуляций с одеялом и подушками. — Господи, мы все испереживались! Я просто глазам не поверила, когда прибежала вслед за слугами, увидела тебя, насмерть вцепившуюся в веревку. На какое-то мгновение я подумала, жива ли ты?

— Я живучая, — сказала я, заглядывая ей в глаза, — со мной не так-то легко справиться.

— Это утешает, — ответила Жаннин, наклоняясь и небрежно одергивая свисавшие концы простыни. — Только, когда Дамьян нёс тебя на руках, мы так не думали. Когда ты оказалась под одеялами и начала стонать и метаться, выдавая нам в бреду какую-то детективную историю про убийства, Джессика, помню, предложила послать за викарием, но Элеонора окатила ее таким злым взглядом, что твоя страсть к детективам могла быть вот-вот удовлетворена.

— О, даже не вериться, что леди Редлифф заступилась за меня!

— Ага, и мне с трудом. Но мы же одна семья! Эллен вон тоже озаботилась и принесла для тебя кучу лекарств и мазь. И кстати, я была права, мой мальчик все-таки увлекся тобой. Как я и предсказывала! Он так перепугался за тебя, что у меня сразу отпали все сомнения!

Она умильно посмотрела на меня, а затем открыла баночку со зловонной мазью и кивком головы велела мне лечь, чтобы смазать рубцы. Я послушно растянулась на кровати, оголив спину.

— Жаннин, а что, по-вашему, случилось со мной? — напрямик спросила я ее, следя за ней поверх задранной мне на голову ночной рубашки.

— Э-э, — на мгновение замялась она. — Мы ждем, когда ты сама все расскажешь. Однако граф Китчестер уверен, что над тобой жестоко подшутили.

— А это так?

— Откуда я знаю, Найтингейл?! Ты так спрашиваешь, как будто я там была…Спроси у Дамьяна, возможно, он ответит тебе более определенно.

— Вы думаете, что на меня напал ваш сын?

— Господи, да ничего я не думаю! Хотя это в его духе. Я не удивлюсь, если это правда. Только не пойму, зачем ты пошла через башни, я ведь тебя предупреждала еще в день приезда, что ходить там опасно. Да и потом, какие неотложные дела могут быть ночью?

А какие у тебя были дела, Жаннин? Я чуть было не ляпнула это вслух, но вовремя сдержалась, понимая, что все равно не услышу правды.

— Я и сама не пойму, зачем. Наверное, была в беспамятстве, — сказала я, наблюдая за ней. Но ничего подозрительного на ее благодушном лице не наблюдалось.

— Между прочим, Дамьян приказал не отлучаться от тебя, и я клятвенно пообещала смотреть за тобой, пока его не будет. Мало ли что с тобой опять случится. Ты такая непоседа!

Она как-то хлипко вздохнула, будто пытаясь загладить прозвучавшую в ее голосе насмешку.

— Он куда-то уехал? — спросила я вдруг осипшим голосом.

— Еще ночью. Сразу же, как убедился, что с тобой все в порядке. Правда, сначала они с графом полаялись. Тот обвинял его. А мы слышали, как Дамьян выкрикнул: «Мне и это записать на свой счет?!». А старик ответил: «А на чей же?»…

— А что Дамьян?

— Не знаю, — Жаннин пожала плечами, ее как будто не интересовал этот вопрос. — Дальше он говорил тихо. Слышно было только старика, он орал, что Дамьян «перешел все границы»… Ну, вот и все! Еще пару деньков и твои раны заживут. Скоро и не вспомнишь о них. А теперь ложись, я укрою тебя и подоткну одеяло, чтобы было удобно. Не хочу, чтобы что-то тревожило твой сон.

От такой безграничной заботы я переполнилась чувствами, и у меня с еще большим рвением, чем прежде, зачесались руки, совершить нечто непозволительное с суетившейся надо мной, как наседка над цыпленком, миссис Клифер.

— Я принесла тебе особый отвар, он хорош после нервных потрясений.

— Спасибо, вы так заботитесь обо мне.

— Тогда выпей. Сама не поверишь, как быстро тебе полегчает.

Я взяла у нее стакан двумя руками, придерживая за изогнутую ручку серебряного подстаканника, и прижала к груди, согреваясь его приятной теплотой. Пряный аромат трав щекотал нос. Я поднесла стакан к губам. Но отпить так и не решилась.

— Не могу я сейчас ничего пить, — вырвалось у меня, — я слишком устала.

— Надо выпить. Вот увидишь, как боль сразу уменьшится.

— Потом, — вяло сказала я и поставила стакан на столик. Жаннин обреченно вздохнула.

— Хорошо, выпьешь потом.

Я сделала вид, что засыпаю, хотя через полуприкрытые веки продолжала следить за ее лицом. Жаннин молча смотрела на меня. Я же застыла, притворившись спящей. Ее лицо в этот раз ничего не выражало. Наконец она тихо вышла из комнаты. После долгого прислушивания, я вскочила, не обращая внимания на боль, и повернула в замке ключ.

Когда я осталась одна, я поняла, что, и впрямь засыпаю. Мысли путались, сказывалась нервное напряжение, не отпускавшее меня.

Во время разговора или решение пришло только что, но я вдруг осознала, что не могу уехать из Китчестера. Я должна остаться и выяснить — верны ли мои самые страшные подозрения? Или же опровергнуть их! Я думала о Дамьяне. И именно из-за него я должна узнать правду. Что бы ни случилось, я не могу бежать отсюда сломя голову, и потом всю жизнь обвинять себя в трусости

Взяв стакан, я подошла к окну и выплеснула его содержимое. Темные капли потекли по серым камням замка. А я вернулась в постель, и аккуратно завернувшись в одеяло, задремала.

ГЛАВА 26

Граф Китчестер проявил поистине колоссальное беспокойство, продемонстрировав всему семейству дедовскую любовь, и продержал меня в постели целых три дня. Сам он почти всегда находился возле меня и выглядел гораздо счастливее, чем когда-либо, услаждая мой слух воспоминаниями о своей разгульной молодости. Похоже, ему до такой степени пришлась по душе его новая забава — опекать меня, точно беспомощное дитя, — что я вынуждена была усомниться в том, что он действительно хочет моего выздоровления.

Все в доме волновались за меня. Иногда я ловила себя на мысли, что отношение ко мне как-то изменилось. Будто бы я перестала быть только гостем и стала полноправным членом семьи. Даже леди Редлифф оставила свои неугомонные нападки на меня и один раз в день удостаивала меня чести лицезреть свою особу, восседавшую на краешке кресла. Она садилась в одной и той же позе — левую руку манерно держала на коленях, ладонью вверх, а правой, придерживала шляпку на голове, словно опасаясь, что я ненароком чихну, и головной убор под натиском столь грозного оскорбления свершит акт позорного бегства со своего благородного поля боя.

Когда же в страждущем порыве я все же однажды неумышленно чихнула, Элеонора, услышав недопустимые в порядочном обществе звуки, вытянулась штакетиной, каждой мышцей своего старого тела выражая протест к столь непростительной неловкости. Однако, к моему несказанному удивлению, смолчала, значащим взглядом дав понять, что делает это исключительно из чувства расположения ко мне.

Ее внезапное расположение зашло так далеко, что она потрудилась вызвать доктора. И все эти дни меня навещал крепкий коротышка из Эмбер-Виладж с круглой головой, блестевшей лысым черепом, и, будто в комплект ей, круглым саквояжем, блестевшим натертой кожей и громыхавшим медицинскими инструментами, наверняка, созданными для пыточных экзекуций, а не для такого благородного дела, как спасение человеческой жизни.

Впрочем, спасением доктор Тодд не занимался, а отбывал свой рабочий вызов, разглагольствуя о сокрушительном наступлении шарлатанов, торговавших диковинными, но, воистину, вредоносными «пилюлями от всех болезней», бесчестно обворовывая порядочный люд. Сам доктор Тодд, в отличие от них, получал деньги честным путем, хотя его практика была не более полезна для больного, чем диковинные пилюли его несметных противников. Поэтому на его посещения, я и граф смотрели, скорее как на увеселительное мероприятие.

А вот мази Эллен, в отличие от докторских примочек, очень даже помогли. Жаннин регулярно смазывала мне спину, и уже к моему выходу из заточения, рубцы стали практически незаметны. Но от таблеток, которые Эллен принесла в огромном количестве, я решительно отказалась. Мне необходимо быть начеку, а не приглушать разум непонятными лекарствами.

За это время Дамьян так и не появился. Граф был спокоен на его счет и не уставал повторять, что «собака всегда возвращается домой, как бы ее не тянуло в лес». Я же была рада, что его нет, потому как в эти дни, обессиленная и физически, и душевно, я не могла бы скрывать своих чувств. И, боюсь, совершила бы немало опрометчивых поступков, о которых потом сожалела бы.

Наконец, отлежавшись и, получив графское напутствие не лепить из мухи слона, я вышла на свет божий и тут же закрутилась в водовороте суеты. И суета эта была связано не с Китчестером и таинственным незнакомцем, шаставшим по темным коридорам и грезившим избавиться от моего надоедливого существования, а с тихими и мирными (если можно так сказать о тетушке и Финифет) обитателями Сильвер-Белла.

Ранним утром того достопамятного дня, когда дед соблаговолил отменить постельный режим и разрешил мне покинуть комнату, чтобы размять ноги и вдохнуть свежего воздуха, я получила письмо от тети Гризельды. Очень интригующее письмо! С четырьмя восклицательными знаками, двумя многоточиями и одним грандиозным намеком на таинственное, но судя по эмоциям, лившимся через край письма, знаменательное событие.

Честно сказать, я не предала особой важности ее намеку. Тетя, если ей сильно требовалась, могла с большим искусством напустить таинственности на самые незначительные вещи. А так как приближались долгожданные августовские гуляния, с многолюдными ярмарками и азартными конкурсами, где мерялись всем, чем щедро наградила матушка природа — от самого крупного овоща, до самой изощренной поросли на лице, — то поводов к загадочным намекам с каждым днем становилось все больше. Однако тетушкина просьба «принарядиться» и официальная карточка с приглашением на ужин, не только поставили меня в тупик, но и вызвали обостренную деятельность воображения.

Надо сказать, что ни тетя Гризельда, ни кто-либо из Сильвер-Белла не знал, о том, что случилось со мной. И у меня не было никакого желания делиться с ними. Иначе выгребная яма, в которой, по словам графа, находился Китчестер, покажется ему райскими кущами по сравнению с тем местом, куда вгонит его разрушительный гнев тети Гризельды.

В Гарден-Роуз я, как и полагается, прибыла в коляске, а не верхом, хотя у меня мелькнула такая шальная мысль при виде тосковавшей все эти дни без прогулок Дамми. Чтобы хоть как-то скрасить ее тоску я стащила несколько наливных яблок из тех запасов, что хранились на столе в потертой шляпе кучера. Кто-то до меня (только один вездесущий проныра мог засунуть сюда свой веснушчатый нос) уже успел унюхать заполнивший всю конюшню медовый аромат яблок и, судя по надкусанным огрызкам, валявшимся в опилках на полу, оприходовал уже немалую их часть.

Финифет встретила меня с глубокомысленным лицом. Еле сдерживаемый поток слов просился наружу, но, не доверяя языку, она держалась почти на пределе своих возможностей, с рвением закусив губу, чтобы не разболтать мне все секреты. И я сразу поняла — к тетушкиному намеку надо отнестись серьезно.

Никогда еще меня не встречали в Сильвер-Белле столь официально. С натянутой улыбкой, предназначенной скорее суровой Дадли Додд, чем любимой племяннице, тетя поздоровалась со мной и, не обняв, и даже не протянув руки, села обратно в кресло, примостившись на самый-самый краешек. Так чинно не сидела сама леди Редлифф у моей постели. Это обстоятельство заставило меня напрячь свой наблюдательный аппарат, и я заметила поистине странные вещи.

Стол был накрыт лучшей скатертью, отделанной кружевами и вышитой фиалками. На нем, расставленный в строгом порядке, красовался праздничный сервиз — особый сервиз, который доставался только по самым знаменательным датам, а все остальное время стоял на полочках серванта, протираемый каждый день от пыли и тщательно осматриваемый на наличие трещин. Никаких клубочков, рулонов или обрезков ткани, книг и прочих бытовых мелочей в комнате не наблюдалась. Повсюду царила строгость.

Фини так и не появилась в гостиной, а хлопотала на кухне. Тетя Гризельда напряженно молчала, нервно сцепив руки. Она непрерывно бросала тревожные взгляды на фарфоровые часы с кудрявыми пастушками в розовых платьицах, а затем переводила на окна, за которыми виднелась уличная калитка. Не было никаких сомнений, что к ужину ожидались гости. Причем настолько значительные, что тетя лишилась своей обычной невозмутимости.

Сибил появилась в тот момент, когда я уже пребывала в не меньшей, чем тетя, тревоге, гадая, что же это за важная птица, поставившая на уши весь дом. Однако, увидев подругу, на меня снизошло озарение.

Более нервного создания я не видела. Непослушными пальцами Сибил теребила кружевную косынку, накинутую на плечи, и беспрестанно одергивала бледно-желтое кисейное платье с рукавами-фонариками и полукружием крохотных бантиков на лифе. Заколотую на затылке косу, украшала желтая лента, завязанная скромным бантом. Несмотря на бледность, Сибил была очень хорошенькой. В огромных сияющих глазах плескался океан счастья.

— Сибил! Я так рада за тебя! — воскликнула я, вскочив и подбежав к ней. Крайне взволнованная, она бросилась мне на шею и призналась, что считает себя счастливейшим существом на земле. Поздравления я принесла с таким жаром и восторгом, что едва ли их можно передать словами. И хотя Сибил попыталась унять мой пыл, пробормотав, что я поздравляю преждевременно, все же не могла сдержать переполнявших ее чувств.

— Ты правильно догадалась, Роби… — подала голос тетушка, наблюдая за нами. Только интонация ее была отнюдь не радостная, а наоборот какой-то вымученной.

— Мы ждем Готлибов? — уточнила я на всякий случай.

— Мне пришлось пригласить их. Мистер Готлиб намекнул, что ему надо обсудить со мной одно «дельце», — дала пространный ответ тетя. В этот раз ее голос была недалек от замогильного.

— Но почему с вами? — удивленно спросила я, начиная понимать причину ее растерянности.

— Я не знаю, — беспомощно отозвалась тетя. Наверное, впервые в жизни мисс Уилоуби демонстрировала такую непростительную слабость.

Готлибы задержались почти на четверть часа от назначенного времени. Когда же они соизволили явиться, то нечто весьма неотложное задержало Финифет на кухне, поэтому она была вынуждена открыть дверь с большой заминкой, а после с медлительностью, внезапно возникшей в ней, проводила гостей в комнату. Под недовольные жалобы мистера Готлиба о нерасторопности служанки, Фини удалилась, стрельнув в тетю Гризельду торжествующим взглядом.

Оба родителя молчаливого Рэя, стоявшего позади них, отличались крупным телом и громким голосом. Их появление внесло в дом шумное и суетливое оживление. Миссис Готлиб, перенесшая тяжелую болезнь, из-за чего Сибил проводила долгие дни, ухаживая за больной, вовсе не имела на лице признаков недавнего недуга, а выглядела пышущей здоровьем и весьма окрыленной тем достойным угощением, какое уже успела унюхать.

Отец Рэя с окладистой бородой и тяжелым цепким взглядом был столь же говорлив, сколь его сын молчалив. Сразу же после обмена любезностями, мистер Готлиб завел речь о строительстве второй кузни, которое проходило также успешно, как и строительство библейского ковчега. Он возомнил, что кузня эта сыграет не менее грандиозную роль в его бизнесе и обретет важность не только для уилтширцев, но и для всех англичан, а может быть и всего человечества, чем черт не шутит!

Однако тетушка пребывала в уверенности, что, несмотря на хвалебные гимны кузнечному ремеслу, гости предпочитают сразу перейти к более насущным делам, чем посвящать нас в премудрости своей профессии на голодный желудок. Поэтому она предложила пройти к столу, что и было принято под шумное одобрение.

За столом влюбленные украдкой переглядывались. Хотя взгляды Рэя, сидевшего с таким видом, словно у него во рту взорвалась желчная жаба, я скорее угадывала, чем замечала. Парень низко навис над тарелкой, не зная, как приспособить свои громадные руки, чтобы на фоне белоснежной скатерти они не выглядели такими грязно-красными из-за огрубевших мозолей. Он нервно прятал то одну, то другую руку под стол, почти ничего не брал с блюд, и было заметно, что ему совсем не до еды и пища, жестким комом, встала ему поперек горла.

После разговоров о ковке лопат для мистера Бредли и обрешетки на окна мистеру Претчу для защиты от дурных соседских коз, которые повадились лазить на кухню, чтобы полакомиться вымоченными в капустном рассоле яблоками из бадьи, мистер Готлиб проникся прелестью момента и решил, что это самое подходящее время для обсуждения «дельца».

— Милейшая мисс Уилоуби! — напыщенно произнес он, поднимаясь и не замечая, как тяжело задышала тетя. — Я не силен в словах… Говорю — как рублю с плеча: прямо, кратко, по существу. Я не ветряная мельница — без толку молоть не стану! Так что не гневитесь, если чем не угожу.

— Ну, что вы, мистер Готлиб, разве я когда…

— Сразу видно, вы женщина разумная. Так что мы с вами столкуемся!

— Столкуемся?

— Ни для кого не секрет, что мой сын и ваша…э-э…подопечная испытывают привязанность. Я бы даже сказал — привязанность, проверенную временем.

— Но был ее ужасный дядя! — вставила, повизгивая, миссис Готлиб. — Вы же помните его, Гризельда? Трудный был человек, ой, трудный! Если бы все осталось по-прежнему, нашему мальчику пришлось бы отказаться от своих юношеских порывов.

Я взглянула на Сибил — она была чуть бледнее вареной свеклы у себя в тарелке.

— Но сейчас препятствий никаких нет, милейшая мисс Уилоуби, поэтому я смею надеяться, что вы с одобрением отнесетесь к этой…затее и благословите их брак.

Тетя уже давно оставила попытки скрыть свои чувства. Она в упор смотрела на довольного собой мужчину и постукивала ногтем указательного пальца по рифленому краешку тарелки.

— А как же Тильда?! — наконец, громко выразила она донимавшую ее тревогу.

— А что Тильда? Вы так много сделали для девочки, что мы, да и не только мы, вся деревня, считает, что вы ей гораздо ближе, чем ее родная тетка, не правда ли, дорогая Нел?

— Чистая правда!

Слова, не знавшего чуткости, кузнеца глубоко ранили подругу. До сих пор она не смирилась с тем, что тетка не смягчилась к ней. В надежде, что однажды ее простят (никто так и не понял, в чем она провинилась) и откроют дверь Равен-Хауса, она все еще ходила к старому дому, хотя уже не так часто, как раньше.

— И подумайте, милейшая Гризельда, разве я могу просить благословления для сына у сумасшедшей?

— Она не сумасшедшая, — прошептала Сибил с дрожью в голосе.

— Сумасшедшая, девочка! — отрезал мужчина, сурово вперив в нее глаза. — И мы запрещаем тебе всякие попытки наладить контакт с ней!

— Вы не можете запрещать ей, милейший мистер Готлиб, — подозрительно мягко отозвалась тетя. — Пока что она еще моя подопечная, как вы только что сами сказали.

— Ну разумеется, миле…дорогая мисс Уилоуби. Так вы благословляете?

— Ее выбор я благословлю от всего сердца.

— Тогда все решено! — облегченно воскликнул мистер Готлиб, как будто бы совершил самую трудную в своей жизни сделку. Похоже, у него были сомнения на счет тети Гризельды. И сомнения, как оказалось, ненапрасные. Поскольку тетя вдруг встала из-за стола и, извинившись, сообщила, что ей нужно срочно переговорить с мисс Рид наедине.

— Вы чем-то недовольны? — сразу ощетинился кузнец.

— О, ни в коем случае.

Они удалились из комнаты, и над столом повисла гнетущая тишина. Исподтишка я глянула на Рэя. Он уставился в тарелку и сосредоточенно водил по ней вилкой. Только рука была так напряжена и с такой силой сжимались пальцы, что острым зубьям ничего не стоило оставить на хрупком фарфоре глубокие борозды.

Когда вернулись тетя и Сибил, мистер Готлиб немедленно потребовал открыть ему результат их обсуждения. С непроницаемым лицом тетушка сообщила:

— Моя подопечная подтвердила, что она добровольно принимает предложение вашего сына, Рэя Готлиба. А я со своей стороны благословляю ее на этот…ответственный шаг.

Ночевать я осталась у тети, о чем еще утром было оговорено с графом Китчестером. Старику не нравилось мое решение, но он вынужден был согласиться.

Все в этот вечер были настроены на разный лад. Сибил что-то напевала под нос, наматывая на катушки разноцветные нитки мулине. Ощущение тихой радости и любви придавало приятное оживление ее лицу, и она выглядела красавицей. Фини, как всегда бурчала, но уже была увлечена свадебным меню и решительно заявила, что не позволит грубым кузнецам, не видевшим в жизни ничего кроме молота, готовить угощение.

— Как представлю, во что они превратят такую чуткую вещь, как воздушный бисквит, так сердце кровью обливается! Дудки! Пусть едят свои отбивные, а мы уж в грязь лицом не ударим!

Тетя же не велась на уговоры экономки обсудить меню и уже составить план приготовлений, который потом еще тысячу раз подвергнется жесточайшей критике и переписи. Она утопала в кресле и задумчиво следила за пляшущим огнем в камине. Когда через полчаса Сибил, сладко потягиваясь и позевывая, поднялась к себе в комнату, тетя сурово воскликнула:

— Ох, как я волнуюсь за девочку! Не будет она счастлива в этом доме!

— Она любит Рэя, — сказала я. — Ради него она готова терпеть все, даже тиранию Готлибов.

— Ты знаешь, насколько я далека от романтики. Мне она всегда была чужда…ну, почти всегда. Я смотрю на этот брак с практической стороны — нашу Сибил там попросту заклюют. Теперь я жалею, что так необдуманно дала согласие.

— Разве вы могли отказать? — спросила я с сомнением.

— Конечно, нет. Я не деспот какой! Но я не имею никакого официального права на девочку! Как же я могу благословлять их?!

— Но кто же, как не вы, тетя? Вот уже несколько лет Сибил живет здесь под вашей опекой. То, что юридически ваш статус опекунши нигде не зафиксирован — не меняет сути дела. И мистер Готлиб прав — Тильда Пешенс, возможно, уже давно выжила из ума. Кто ее видел в последнее время?…Никто. Мы совсем не знаем, что случилось с ней. Только со слов ее служанки. Но ведь и служанка не отрицает, что тетка Сибил не в своем уме. Вряд ли она выйдет из своего добровольного заточения за тем, чтобы расстроить свадьбу племянницы.

На лице тети появилась слабая улыбка. Я знала, что она согласна со мной и что она переживает вовсе не из-за Тильды Пешенс. Ее тревожило будущее девушки в доме Готлибов.

Ночью я долго не могла уснуть и все размышляла о Сибил и Рэе. Будет ли подруга счастлива с человеком, который так подчинен воле отца? Для Сибил это будет все равно, что возвращением в былые времена, когда она находилась под давлением Пешенсов.

Утром мы обе вышли в сад. Я намерена была поговорить с ней.

Роса стояла обильная. Воздух, густой, водянистый, был пропитан дождем. Мы, держа в руках корзинки для яблок и цветов, углубились в заросший изумрудной зеленью сад. Носы туфель тут же промокли от росы и покрылись темными пятнами.

— Роби, почему мне так повезло? — не удержалась и воскликнула Сибил, когда мы принялись срезать цветы. — Я никогда не думала, что буду так счастлива! Как бы мне хотелось, чтобы ты ощущала то же самое!

— Если Господь смилостивиться и ниспошлет на одну маленькую деревеньку столько своей дефицитной благодати, что нам хватит ее на двоих, тогда, может быть, я и испытаю то чувство, что сейчас владеет тобой.

Она пропустила мою иронию и продолжала с тихим восторгом мечтать о том времени, когда станет миссис Рэй Готлиб. И все же я уловила затаенную печаль, когда она говорила о родителях жениха. Как бы она не была ослеплена любовью, Сибил ясно понимала, что жизнь в доме мужа будет далеко не безоблачной. Я не стала ходить вокруг да около и откровенно поделилась с ней своими соображениями. Но, проявив несвойственное ей упрямство, девушка и слышать ничего не хотела, сообщив, что с милым Рэем ей не страшны никакие трудности.

Дата добавления: 2015-08-29