- А как же тот, кто тебе шепнул? Он же откуда-то это взял, значит, он
что-то знает.
- Да что он может знать? Особенно если и Леночка молчит, и Васька. Наврал
из зависти или из мести, или просто дурную шутку решил сыграть. Ему никто не
поверит.
- А почему про профессора все сразу поверили? Он ведь тоже, наверное, не
распространялся на каждом углу о том, что стучал на артистов. И сами артисты
наверняка не знали, почему их не выпустили. То есть понимали, что их сочли
неблагонадежными, но не знали, почему конкретно, за какие слова и поступки,
и кто их сдал. Никто ничего точно не знал, потом появился у профессора
недоброжелатель, шепнул гадость на ушко одному, другому - и дело сделано.
Профессор весь в дерьме, депрессия, импотенция, петля. Почему же никто не
засомневался? Почему никому в голову не пришло, что это провокация? Почему
никто за него не заступился?
- Ириша, ты рассуждаешь как обыватель, а это неправильно.
- А как правильно? Объясни мне, как правильно рассуждать.
- Во-первых, мы с тобой знаем эту историю только со слов Василия. А он, в
свою очередь, со слов следователя. Следователь же - со слов тех людей,
которые были знакомы с профессором и описывали ситуацию с его травлей. Ты
представляешь, сколько искажений могло произойти на этом долгом пути? Ни
следователь, ни Вася, ни тем более мы с тобой не знаем точно, что и как там
происходило. Может быть, за профессора активно заступались. Может быть,
сначала никто не верил в его стукачество. Может быть, ему задали прямой
вопрос и получили на него утвердительный ответ, после которого уже никто ни
в чем не сомневался. И таких "может быть" я тебе три тысячи могу
перечислить. Мы с тобой не знаем, как все было на самом деле, а ты берешься
анализировать ситуацию и судить о ней. Это неправильно. Боюсь оказаться
похожим на маму, но воспользуюсь ее любимой формулой: "Это я тебе
ответственно заявляю как следователь." Ты как обыватель готова верить любым
нелепым россказням, а я как юрист верю только фактам, которые доказаны в
установленном порядке.
Ира некоторое время молчала, вероятно, обдумывая услышанное. Потом снова
заговорила.
- Я, наверное, слишком молодая, чтобы это понимать... Игоречек, а почему
нельзя было выпускать за границу неблагонадежных? Пусть бы себе ехали на
свои гастроли.
- Девочка моя, ты действительно еще очень молоденькая, - снисходительно
ответил он. - Неблагонадежные - это те, кто мог попросить политического
убежища и остаться за рубежом. Или просто сбежать. Этого нельзя было
допускать, поэтому их старались выявить заблаговременно.
- Но почему? Я не понимаю, почему? Ну и пусть бы оставались, жалко, что
ли? Если человек не хочет здесь жить, зачем же его насильно удерживать?
- Ирка, ты - истинное дитя свободы! - расхохотался Игорь, чувствуя, что
от такой искренней наивности жены у него даже настроение улучшается. - Тебя
что, диссиденты воспитывали?
- Какие еще диссиденты? Соседи меня воспитывали, - буркнула она
недовольно. - Между прочим, Бэлла Львовна в партию еще во время войны
вступила, она всю войну в госпитале проработала, даже в эвакуацию не
уезжала.
- Тогда она должна была тебе объяснить, что советский человек обязан
любить свою Родину и быть всем довольным. Он ни при каких обстоятельствах не
должен хотеть уехать и жить на Западе, потому что в СССР такая прекрасная
жизнь, которую просто невозможно ни на что променять. Что же это получится,
если все недовольные будут оставаться на Западе и рассказывать, как у нас
плохо живется, как у нас не хватает продуктов в магазинах, как нас душит
цензура, как воруют партийные и советские руководители. Сразу же рухнет миф
о несомненном превосходстве социалистической системы. Поэтому всех
неблагонадежных лучше заранее запереть в клетке, чтобы сидели тихонько и не
чирикали. Для этого в КГБ существовало специальное управление, кажется,
пятое, по борьбе с диссидентами. А внутри него - разные отделы, в частности,
по контролю за сферой искусства. На гастроли выпускали только самых
проверенных и надежных. Такова была политика, Ириша.
- Государственная политика? - почему-то уточнила она.
- Ну а какая же еще? При советской власти у нас все было исключительно
государственным.
- То есть этот профессор, если, конечно, он действительно стучал, если
это не вранье, он действовал в интересах государства?
- Ну, в известном смысле... Да, пожалуй.
- Тогда кто посмел его осуждать? Он любил свою Родину, его так воспитали.
Ему предложили помочь Родине защитить ее интересы. Он помог. Почему же
спустя какое-то время его начали за это травить? Извини, Игорек, я
действительно не юрист, но логики я здесь не вижу. Зато я знаю, что такое
историческая корректность и историческая бестактность. Сейчас, глядя с
высоты демократии на тоталитарный режим, в котором мы жили, очень легко все
осуждать и поносить. А ты поставь себя на место этого профессора. Представь
на секундочку, что тебя пригласил к себе человек из КГБ и спросил, любишь ли
ты свою Родину и готов ли помогать в защите ее интересов. Согласиться -
значит, стать стукачом. Отказаться - значит, признаться, что Родину ты не
очень-то любишь, а за этим могут последовать оргвыводы. Ты бы что выбрал?
- Бог миловал от такого выбора, - усмехнулся Игорь, паркуя машину возле
подъезда. - А ты меня удивила, дорогая супруга.
- Чем?
Огромные миндалевидные глаза, длиннющие ресницы, роскошные темные кудри,
рассыпанные по плечам. Живая кукла, да и только. И откуда в ее прелестной
головке подобные мысли?
- Своими мыслями. Ты рассуждаешь не как двадцатипятилетняя красавица, а
как умудренная жизнью старуха.
- Бэллочкино воспитание, - негромко засмеялась Ира. - Если во мне и есть
что-то хорошее, то только благодаря ей. Но если тебя это нервирует, я могу
резко поглупеть.
- Учитывая, что уже второй час ночи и нам предстоит ложиться спать, я бы
предпочел, чтобы ты поглупела, - пошутил Игорь. - Нет ничего страшнее секса
с мудрой старухой.
Хорошее расположение духа почти полностью вернулось. Ирка развлекла его
своими наивными расспросами и неожиданным максимализмом. Тем более впереди
воскресенье, можно выспаться, поваляться на диване, побездельничать с
книжкой в руках. А к Женьке ехать только в среду. Еще не сейчас и даже не
завтра.
Ирина
Дура, ой дура, ну какая же она идиотка! Так расслабиться и потерять над
собой контроль... Игорь, кажется, даже испугался. Теперь придется все
ближайшие дни сглаживать впечатление. Полной кретинкой, конечно,
прикидываться нельзя, ведь за три года слеплен образ неглупой интеллигентной
девушки, но с исторической бестактностью она явно переборщила, этого нельзя
было говорить. Она актриса, а не историк и не политолог, не должна она в
свои двадцать пять лет использовать такую терминологию и аргументацию. Вышла
из образа. Непростительно. И выпила-то всего ничего, два бокала сухого вина,
к водке не притрагивалась. А вот, пожалуйста, не уследила за собой. И еще
одну ошибку совершила. Не нужно было заводить этот разговор в машине, один
на один с Игорем. Надо было подождать до завтра, когда вся семья соберется
за столом, и с круглыми от ужаса глазами пересказать Васькину байку в
присутствии свекра. Ей важна его реакция, а вовсе не то, что думает по этому
поводу ее муж. Теперь момент упущен, глупо будет затрагивать эту тему еще
раз. Черт, ну надо же так лопухнуться! За три года - первый реальный шанс
поговорить с Виктором Федоровичем о том, что ее интересует, а она его так
бездарно упустила. Ладно, на ошибках учатся. Сделаем выводы и примем меры к
тому, чтобы подобных глупостей больше не допускать.
На другой день за завтраком Ира вежливо поинтересовалась планами свекрови
относительно домашнего хозяйства.
- Елизавета Петровна, у нас на сегодня что-нибудь запланировано? Я вам
нужна? А то я хотела съездить на старую квартиру, навестить соседку, она уже
старенькая. Может быть, ей что-нибудь нужно.
- Поезжай, деточка, - закивала Лизавета. - Как приятно, что ты не
забываешь человека, который помог твоей бабушке тебя вырастить. Обязательно
купи по дороге тортик, фрукты и цветы. Хочешь, я положу тебе в пакетик
пирожки с яблоками? Вчера напекла три противня, всем хватит. А еще лучше,
позвони своей Бэлле Львовне прямо сейчас и спроси, не нужны ли ей лекарства
и продукты, заодно по дороге все купишь.
- Вы правы, Елизавета Петровна, я так и сделаю.
Она бы еще посоветовала надеть туфли, выходя из дому, и не забыть ключи
от квартиры. И почему некоторые люди так уверены, что без их ценных советов
все просто пропадут? Ира подсела к телефону и набрала номер. Занято. Снова
набрала. Снова занято. И так на протяжении сорока с лишним минут. Господи,
да кто же там на трубке повис? Сколько Ира себя помнила, в их квартире
существовало строгое правило: телефон коммунальный, разговаривать по нему
следует максимально кратко. Длинные задушевные беседы можно позволить себе
только тогда, когда ты в квартире одна и точно знаешь, что никому больше
звонить не понадобится. Неужели все разбежались по случаю воскресного дня?
Остался только кто-то один, вот и болтает себе всласть. Наверняка это сама
Бэллочка, у нее масса подружек, которые обожают почесать языком. Но
вообще-то это странно, ведь она еще в пятницу договаривалась с Наташей, что
в воскресенье придет. Вадим на работе, с ним все понятно. Мальчики уплыли на
очередную тренировку, по воскресеньям они занимаются два раза в день, утром
и вечером. Люсина дочка Катюша тоже вполне могла умотать, чего ей в
шестнадцать лет дома сидеть. Люся? Ну, допустим, и она ушла, хотя совершенно
непонятно, куда. Понесла в издательство свою нетленную рукопись? Так ведь
воскресенье, издательства не работают. Но Наташа и Бэлла Львовна не могли
никуда уйти, они должны ее ждать. Да и Галина Васильевна наверняка дома, она
вообще не выходит одна. Кто же это так нагло занимает коммунальный телефон?
Наконец она дозвонилась.
- Алло? - раздалось в трубке протяжное и ленивое нечто, не то вопрос, не
то неудовольствие тем, что помешали, оторвали от интересного занятия.
- Катюша? Это тетя Ира, здравствуй.
- Здрасьть...
Глухие согласные нехотя скатились с округлого пригорка единственной
гласной и с тихим шипением потерялись где-то в кустах.
- Кто у вас так долго разговаривал по телефону? Я почти час не могу
дозвониться.
- Я разговаривала, а что?
- Ничего. Катюша, ты теперь живешь не в отдельной квартире, а в
коммунальной, у тебя есть соседи, и тебе придется с этим считаться. Нельзя
занимать телефон так долго. Ты меня поняла? Позови Бэллу Львовну,
пожалуйста.
Трубка с глухим стуком опустилась на какую-то поверхность, и до Иры
донесся все такой же ленивый протяжный голос:
- Маам, скажи Бэлле Львовне, что ее к телефону. Пусть за трубкой придет.
Во дела! У Иры от ярости даже дух перехватило. Это маленькая нахалка
утащила в свою комнату трубку от радиотелефона, а после разговора даже не
соизволила вынести ее назад в прихожую. И теперь старая Бэллочка должна идти
к ней в комнату за трубкой, потому что наша Катя не в состоянии поднять
задницу и отнести телефон пожилой женщине. Более того, она даже позвать
соседку не может, матери перепоручает. Ну и нравы в Люсиной семейке! Как
только бедная Наташка это терпит?
Бэллу Львовну пришлось ждать долго. Похоже, Люся и Катя еще долго
препирались, кому из них выйти из комнаты и позвать соседку к телефону. Ну
ничего, сейчас Ира приедет и построит их обеих в шеренгу. Мало им не будет.
Поговорив с Бэллой Львовной и выслушав ее уверенья в том, что ничего не
нужно, у нее все есть, и продукты, и лекарства, Ира стала собираться.
Конечно, дурацкий вопрос она задала, неужели можно хоть на мгновение
предположить, что у Бэллочки чего-то нет? Наташка приносит все, что нужно.
Но Лизавета начеку, и надо соответствовать роли.
Пирожки с яблоками она с благодарностью захватила, и торт по дороге
купила, не маленький тортик, а именно торт, гигантских размеров овальную
коробку, ведь в квартире не одна Бэллочка, а восемь человек. И отдельно для
Наташи - бакинское курабье, она питает к этому масляному рассыпчатому
печенью особую слабость. Какое счастье, что есть место, где можно не
притворяться, побыть самой собой, не боясь, что из маленькой щелочки может
высунуться Ирка Маликова и нашкодить.
Звонить в дверь она не стала, открыла своим ключом и сразу прошла на
кухню. Так и есть, Наташка и Бэлла Львовна колдуют над плитой, они всегда
стараются приготовить к ее приходу что-нибудь вкусненькое, как будто она
живет в общаге, а не в семье, где кормят на убой.
- Ой, Иринка, ну зачем ты торт покупала! - застонала Наташа. - Я же
специально "Наполеон" сделала.
- Ничего, - бодро ответила Ира, - много - не мало. Мне сладкого все равно
нельзя, так что я твоим "Наполеоном" насладиться не сумею. Зато дети любят
кондитерку, они и мой торт, и твой сметут в два счета. А что у нас на обед?
- То, что ты любишь, - с довольной улыбкой ответила Бэлла Львовна. -
Наташа сделала сациви, а я - фаршированную рыбу. А еще солянка на первое и
жареная картошечка с грибами на второе. Через полчаса мальчики вернутся из
бассейна - и сядем за стол.
- Чудненько, - Ира чмокнула Бэллу Львовну в седую макушку. - Пойду
поздороваюсь с мадам.
- Ира! - предостерегающе произнесла Наташа.
Как чувствует, что Ира собирается не просто поздороваться с Люсей, а
сказать ей пару приятных слов. И чего она так перед сестрой трепещет?
Замечания ей не сделай, слова не скажи. Ну ничего, Наташка не может, а она,
Ира, вполне может. И скажет.
В свою комнату она вошла без стука. Еще чего, стучаться она будет, входя
в свое законное жилище, где она всю жизнь прописана! Пусть эта зазнайка
доморощенная спасибо скажет, что Ира по доброте душевной пустила ее пожить.
Люся сидела за письменным столом, заваленным ворохом бумаг, и что-то
печатала на машинке, Катя валялась на диване, грызла яблоко и смотрела в
потолок.
- Здравствуй, Люся, здравствуй, Катя, - сказала она деланно ровным
голосом, тщательно проговаривая каждую букву, как на занятиях по технике
речи. - Я не жду от вас бури восторгов по поводу моего визита. Можете
оставаться на местах и продолжать свои занятия. Но при этом внимательно
послушайте то, что я вам скажу. Телефон в этой квартире находится в
прихожей, то есть в месте, доступном всем жильцам. Наташа потратила
собственные деньги, и немалые, чтобы купить радиотелефон и создать всем
соседям определенные удобства. Теперь свои личные проблемы можно обсуждать
не в присутствии всех, а в своих комнатах. Но это не означает, что после
разговора трубка остается вашей собственностью. Ее надлежит немедленно
вернуть на место. Это первое. В квартире проживают две пожилые женщины, одна
из которых является твоей, Людмила, мамой и твоей, Екатерина, бабушкой. Если
им кто-то звонит, возьмите на себя труд не орать на весь дом, подзывая их к
телефону, а отнести трубочку к ним в комнату. Это второе. И третье: если ты,
Екатерина, еще хоть раз посмеешь разговаривать по телефону дольше пяти
минут, я сама приеду и повешу на стенку в прихожей старый аппарат. Потом
приведу мастера, который сделает разводку, и вторая розетка вместе с
радиотелефоном окажется в комнате у Наташи. Она платила за этот аппарат, так
что это будет справедливо. На время ее отсутствия трубка будет находиться в
комнате у Бэллы Львовны и Галины Васильевны. Но вы, уважаемые Людмила и
Екатерина, к ней доступа иметь не будете никогда и ни при каких
обстоятельствах. Я вам изложила три пункта нормального сосуществования
соседей, и сделала это в максимально вежливой форме. А четвертое я добавлю
лично от себя.
Она сделала два шага вперед и оказалась прямо перед Люсей, которая
слушала ее завороженно, как кролик, загипнотизированный удавом. Ира, правда,
никогда не видела, как это бывает на самом деле и бывает ли вообще, но
читала об этом в жутко смешной повести Фазиля Искандера, она так и
называлась "Удавы и кролики". Или "Кролики и удавы"...
- Если ты, Люсенька, будешь создавать своим присутствием или поведением
своей дочери хотя бы минимальные неудобства Наташе, ее семье или Бэлле
Львовне, я немедленно продам свою комнату. Сюда въедет новый жилец, и уж
можешь мне поверить, я постараюсь, чтобы это был человек необыкновенных
душевных качеств и нравственных достоинств. Надеюсь, ты понимаешь, что я
имею в виду. Я - не Наташка, я тебя любить не обязана, и считаться с тобой,
твоими капризами и твоими выкрутасами я не собираюсь. Пусть твоя
обленившаяся и обнаглевшая вконец дочь научится отрывать от дивана свою
жирную задницу, мыть за собой посуду, ванную и унитаз. А также и за тобой,
если ты слишком тонкая натура для такой грязной работы. И запомни, если хоть
еще один раз Вадим сделает Наташе замечание по поводу грязи и беспорядка,
которые вы оставляете за собой, я немедленно займусь продажей своей площади.
Я не шучу. Ты все поняла? И последнее. Через полчаса мы сядем обедать, вы с
Катей будете мило улыбаться и участвовать в общем разговоре. Свое настроение
можете заткнуть себе в одно общеизвестное место. Имейте в виду, я вам не
деликатная и всех прощающая Наталья Воронова, я - дворовая девчонка Ирка
Маликова, нахалка и бесстрашная авантюристка. Со мной тягаться у вас кишка
тонка.
Она демонстративно хлопнула дверью, вышла из комнаты и вернулась на
кухню.
- Где будем накрывать? - весело спросила она. - Давайте, я помогу. Что
нести и куда?
Наташа ничего не спросила, только глянула не столько вопросительно,
сколько затравленно. И в этом взгляде было все: и страх перед недовольством
Вадима, который теперь устраивал чуть ли не скандалы, обнаруживая грязь, а
ее становилось все больше и больше, ведь в квартире две старухи, три
подростка и Люся, считающая ниже своего достоинства заниматься бытом, и за
всеми ними нужно мыть, убирать и подбирать; и страх перед недовольством
сестры, такой несчастной, с несложившейся судьбой, которая рассчитывала
найти душевное тепло и покой в доме своего детства и юности; и страх перед
переживаниями матери, которая все понимает, но в силу возраста, немощности и
болезней уже ничего не может изменить; и страх перед самой собой, боязнь,
что в один прекрасный момент нервы сдадут, выдержка подведет, воля ослабнет,
и тогда... Даже страшно подумать, что тогда случится.
За обедом Люся сидела напряженная, а Катя - надутая. Слава богу, кажется,
у старшей сестрицы ума хватает не выпендриваться и не нарываться на еще
больший скандал. Зато дщерь у нее та еще! Скоро год, как эта парочка
поселилась в квартире, и за это время бедная Наташка натерпелась от их
присутствия выше крыши. Еще бы, девчонка выросла в семье с непризнанным
художественным гением-папочкой (хоть и нехорошо так отзываться о покойном,
но ведь правда же!) и столь же мало признанным литературным гением-мамочкой.
Эти два гения, разумеется, считали ниже своего достоинства опускаться до
бытовых подробностей жизни, для чего и вывезли себе в помощь из Москвы
Галину Васильевну, которая взяла на себя все заботы по дому, освободив от
них и дочь с зятем, и внучку. И вот мы имеем упоительный результат: вышедшая
на пенсию Люся с удесятеренной силой продолжает кропать свои
слезливо-сопливые романы, которые никто не хочет ни печатать, ни читать, а
паршивка Катька, не привыкшая даже чашку за собой помыть, считает себя
первой красавицей и умницей Вселенной и ведет себя соответственно. Что
говорить, она действительно очень хорошенькая и имеет реальную перспективу
стать настоящей красавицей, в мать пошла, с такой же стройной фигуркой и
тонкими чертами лица. И учится хорошо, мозгами в этом смысле бог не обидел.
Но ведь ум человеческий не только в том состоит, чтобы хорошо считать и
грамотно писать. Во всех других смыслах ума у нее меньше, чем у червяка,
зато надменности и заносчивости на пятерых хватило бы. В каком-то смысле Ире
даже ее жалко, внушили девочке с детства, что она - необыкновенная и ждет ее
прекрасная и необычная судьба, вот она и поверила, лежит на диване и ждет,
когда же эта прекрасная судьба постучится к ней в дверь, в комнату в
коммуналке. О том, чтобы помочь Наташе по хозяйству, и речь не идет. Не
приучена. Да и не барское это дело - посуду мыть на коммунальной кухне или
драить раковину в общей ванной. Ничего, время придет - жизнь ее обравняет.
А Галина Васильевна сдала... Руки дрожат, суп из ложки то и дело
проливается на платье, крошки и кусочки пищи во все стороны сыпятся, а она
даже не замечает, зрение теряет. А от операции отказывается. Уж сколько
Бэллочка ее уговаривала, и себя в пример приводила, и других - ни в какую,
не соглашается - и все. Боюсь, мол, еще хуже сделают, совсем без глаз
останусь. Хорошо, что Вадима за столом нет, он такие зрелища плохо
переносит, чистюля несчастный! Наташка жалуется, что он вообще старается
поесть отдельно, чтобы за одним столом с тещей не сидеть, очень уж его
раздражает и ее глухота, и ее неопрятность. Не хочет он понимать, что
старость требует уважения, потому что приходит ко всем, к одним раньше, к
другим позже, но ко всем, кроме тех, кто до нее просто не доживает.
Наверное, думает, что он до самой смерти будет молодым, сильным, здоровым,
зрячим и хорошо слышащим. Дурак! А может, он и не виноват? Просто не жил
никогда бок о бок со стариками, такая семья у него была, что бабушки и
дедушки - далеко, и перед глазами только молодые родители.
Зато Бэллочка - просто класс! Хоть и прибаливает все чаще и чаще, и на
ноги жалуется, и на почки, и на сердце, но держится в свои семьдесят пять
молодцом. Спина прямая, посадка головы - некоторым молодым на зависть, после
операции на глазах стала носить очки в хорошей оправе, не в какой-нибудь там
старушечьей, а в модной, красивой, от Гуччи, Наташка ей подарила, купила за
безумные деньги. Бэллочка за собой следит, в халат только перед сном
переодевается, а так - в юбочках с блузками ходит, и не в тапках
раздолбанных, а в домашних туфельках, без каблука, сильно разношенных, но
все равно выглядящих лучше, чем войлочные шлепанцы. Вот сейчас восседает за
столом в кремовой кофточке с жабо, на плечах - яркий турецкий платок,
который ей Ира в прошлом году привезла из отпуска, седые волосы тщательно
уложены, губы накрашены. Картинка! Ира-то понимает, да и Наташка тоже
понимает, что все это - только ради Вадима, чтобы не угнетать его своей
старостью. Кто ж спорит, что Бэллочке куда удобнее было бы ходить в
шлепанцах и в теплом халате, в котором и прилечь днем можно, и измять или
испачкать не страшно. До переезда Вадима она именно так и ходила. А потом,
когда стало ясно, что в нем бешенство понемногу копится и закипает, стала
стараться Наташке помочь беречь нервную систему мужа. Даже когда Бэллочка
болеет, она никогда при Вадиме об этом не говорит, не жалуется, не стонет и
не охает. Наташке на ушко шепнет - и все.
Саша и Алеша, как всегда, поели быстрее всех, для них обед, даже
воскресный, с гостями, это не застолье, не повод посидеть и пообщаться, а
рядовой прием пищи, который надо сократить до минимума, чтобы освободить
время для более интересных дел.
- Мам, спасибо, мы поели. Мы пойдем к себе, ладно? - как всегда, Сашка
выступает от имени обоих. В этой парочке старший брат - заводила, как он
скажет - так и будет, но не думайте, что Алешка слепо ему подчиняется, не
имея возможности высказывать собственные пожелания. При всей своей
несхожести они вынужденно живут в одном ритме - в ритме школьников, серьезно
занимающихся спортом в одной и той же секции. Утром вместе бегут в школу,
потом на тренировку, вместе ездят на сборы и на соревнования, и свободное
время у них всегда одно и то же, и друзья общие. Вот и получается, что если
между воскресным обедом и вечерней тренировкой есть свободные три часа, то
понятно, что проводить эти три часа они будут вместе. Уйдут в свою комнату,
а там видно будет. Может, уроки поделают, может, кино посмотрят. Алешка,
правда, еще и читать любит, его от книжки за уши не оттянешь, чего не
скажешь о старшем мальчике. Тот свое умение складывать буквы употребляет
исключительно на чтение школьных учебников (раз уж без этого никак нельзя) и
на изучение аннотаций на коробках с видеокассетами. Никакого другого чтения
Саша не признает.
- Чем будете заниматься? - весело спросила Ира. - Дурака валять? Посидели
бы с нами.
- Не, мы хотим кино посмотреть, - ответил Саша. - Мы кассету напрокат
взяли, завтра нужно вернуть, а то деньги капают.
- Хорошее кино? - заинтересовалась Ира. - О чем?
- "Крестный отец", про мафию. Все говорят, кино здоровское!
- Ну так пригласите Катю к себе, ей ведь тоже, наверное, хочется
посмотреть. Это действительно очень хороший фильм, - с невинным видом
предложила Ира, прекрасно понимая, что может последовать дальше.
Оно и последовало. Сашка скривился, повернувшись так, чтобы тетка и
двоюродная сестра его лица не видели, а добродушный Алеша тут же послушно
сказал:
- Катя, хочешь посмотреть с нами кино про мафию?
- Очень надо! Барахло всякое смотреть!
- Это не барахло, - тут же вступила Ира со своей партией, - это
замечательный фильм с прекрасными актерами и великолепной музыкой. Это
классика американского кинематографа, и если ты, Катюша, хочешь считать себя
образованным человеком, ты просто обязана ознакомиться с этой лентой. Тебе
уже шестнадцать лет, пора стремиться к тому, чтобы знать, из каких
кирпичиков складывается современная культура.
- Прекрати приобщать мою дочь к культу насилия и порнографии! -
взорвалась Люся, и Ира с озорным удовлетворением отметила, что детонатор
сработал даже быстрее, чем на предполагала. - Пусть мальчики сами смотрят
это безобразие, моя дочь воспитана на других культурных ценностях.
- Да? На каких же? Уж не на твоих ли бессмертных романах?
Люся побелела от злости, а всеобщая миротворица Бэлла Львовна тут же
кинулась ее защищать.
- Ну зачем ты так, Иринка? Люсенька наверняка имела в виду Толстого,
Чехова, Тургенева. Правда, Люся?
- Мам, ну мы с Алешкой пойдем, ладно? - тоскливо проныл Сашка, который
терпеть не мог терять драгоценное время на семейные разборки, вместо того,
чтобы предаваться своему любимому зрелищу.
- Идите, - бросила Наташа, собирая грязные тарелки. - Если хотите торт,
отрежьте себе сами, он на кухне.
Мальчики выскочили из комнаты и с топотом промчались по длинному коридору
в свою комнату.
- Значит ты, Люся, считаешь, что если существует искусство девятнадцатого
века, то в двадцатом веке все должны умереть и больше ничего не творить,
так, что ли? - снова начала Ира. - Тогда зачем ты пишешь свои романы? Или ты
полагаешь, что сможешь написать лучше Толстого?
- Тебе этого не понять, - сквозь зубы прошипела Люся. - Ты вообще ничего,
кроме своих киношек, не знаешь. Актрисулька! И не смей обсуждать меня в
присутствии моей дочери, это неэтично.
- Согласна, извини, - весело откликнулась Ира. - Катя, выйди, пожалуйста,
мы тут с твоей мамой хотим пообсуждать ее творчество. Она не хочет, чтобы ты
при этом присутствовала.
- И не смей выставлять мою дочь за дверь! Ты в этом доме не хозяйка. Что
ты себе позволяешь?
- Прелестно, милая Люси...
- Не называй меня так! Я старше тебя на тридцать лет.
- На тридцать два года, если быть точной. Хорошо, пусть будет Людмила. И
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |