Коля пришёл домой, открыв дверь своим ключом.
— Здравствуй, мама, — сказал он, ощущая буквально кожей, как сухо и казённо, подобно объявлению на вокзале, звучат его слова, но при этом испытывая невозможность, точно комбинация этих звуков выключала его голосовой аппарат, сказать привычные в прошлом: «Мам, привет!» — или шутливые: «Мамуля, твой сынуля пришёл».
— Здравствуй, — сухо ответила мать и, не глядя в его сторону, продолжила свои кухонные хлопоты.
Коля поморщился от подчёркнутой холодности самого близкого ему человека, но быстро успокоился, неожиданно заметив, что в этом ему помогла грядущая тренировка. Да, действительно, пусть она не решит ни одной его проблемы, но хоть на эти два часа в спортивном зале он избавится от изнурительных тошноты, слюнотечения, кожного зуда, от тоскливой, давящей на уши безысходности и... молчаливого укора матери.
Коля прошёл в свою комнату и, хотя до тренировки было ещё много времени, начал собирать спортивную сумку. Эту сумку — кожаную, «фирменную», с множеством карманов, застёжек и заклёпок — мать подарила ему на день рождения два года назад, и Коля вспомнил, как он тогда, стараясь не выдать своего огорчения, натянуто говорил слова благодарности, ругая себя в душе за то, что не решился попросить себе в подарок «томагочи» — японскую игрушку, повальное увлечение детей и подростков того времени. С запоздалым раскаянием и... благодарностью Коля подумал, как кстати сейчас оказался этот давний подарок матери.
Итак, что взять с собой на тренировку? Ну, конечно, кеды и спортивный костюм — это понятно. Дальше, полотенце — вымыться в душе. Что еще? Бинты. Но какие нужны бинты? У матери в аптечке есть два мотка медицинских бинтов, но вряд ли это то, что нужно. Те бинты, которые он видел на боксёрах, были более плотные и толстые. Наверное, это какие-то специальные бинты. Ладно, этот вопрос можно будет решить позже. Что ещё? У парней, боксировавших сегодня друг с другом, были во рту какие-то загубники. Но это явно специальные приспособления, которые он дома не найдёт.
В комнату, постучав, вошла мать. За эти несколько часов, что прошли после рейда милиции, она внешне успокоилась, собралась, и ничто в её облике не напоминало о произошедшем и тех словах, которые, подобно праще, швырнули Колю сегодня утром в толпу шумного многолюдного и... безликого, равнодушного проспекта Скорины. Но бледное, без мимики лицо и потухшие глаза были маской смертельно больного человека, который из последних сил поддерживает привычный жизненный уклад, чтобы показать, что... он ещё жив.
— Коля, пойдём обедать, всё уже готово, — выверенно спокойно сказала она.
Коля посмотрел на мать и сморщился от жалости. Впервые за последние недели он с такой остротой и состраданием осознал страдания матери. Нестерпимо захотелось её обнять, сказать, близко чувствуя её дыхание и глядя в трепетные зрачки её глаз, что на этот раз он твёрдо решил покончить со своим пристрастием к курению марихуаны. Но усилием воли он сдержался: слов уже сказано было много, сейчас облегчить страдания матери могли только дела.
— Хорошо, мама, — в тон ей спокойно ответил он.
Не сказав больше ни слова, мать вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Почему-то её понуро опущенная голова и безвольно поникшие плечи задели сейчас какие-то особенно болезненные струны в душе Коли. Он долго смотрел на закрывшуюся дверь, ощущая, как нудно и неотрывно, подобно бормашине стоматолога, щемит в его душе рана давнего разрыва с матерью, которая болела всё время его пристрастия, но в последние недели она чуть притихла, зато сейчас вдруг вспыхнула с небывалой силой, которую не перебивали ни физические страдания от абстиненции, ни страх перед будущим от понимания невозможности в обозримом будущем свою абстиненцию прервать.
Обедали мать и сын, как и все последние недели, молча. Но по необъяснимой причине сегодня это молчание, тихий стук ложек о днища тарелок, нечаянный звон стаканов раздавались в ушах Коли, как звон литавр, которые ударяют над его ухом, и скрежет острого ножа по стеклу, вызывая колючие, словно от жесткой шерстяной одежды, мурашки на коже, которые не были похожи ни на уколы абстиненции, ни на страдания от жары, холода или любой иной физической причины в прошлом. Коля неловко ёжился, то и дело проводя рукой себе по шее, торопя время до конца обеда и одновременно со страхом ожидая момента, когда ему надо будет остаться одному. Неожиданно на ум пришли воспоминания о прошлых совместных обедах с матерью, когда они были радостью, удовольствием не только для желудка, но и для ума и сердца, когда они были праздниками, если они выпадали на воскресенья и другие выходные дни. Воспоминание явилось настолько ярким и чарующим, что Коля зажмурился, не в силах избавиться от ощущения, что это очередная болезненная фантазия его воспалённого мозга. Но при этом он отдавал себе отчет в реальности этих и других подобных, обычных, иногда в то время даже не замечаемых, но при взгляде из сегодняшнего дня, пронзительно счастливых событиях его недавнего прошлого. И это знание обжигало сопоставимым с абстиненцией, болезненным пониманием, что он потерял. В этот момент подкатил очередной приступ тошноты, рези в желудке и всех прочих сопутствующих «ломке» страданий с одновременным напоминанием, насколько быстро они снимаются всего несколькими затяжками сигаретой с «травкой». Но неожиданно, вместо уныния и страха, Коля ощутил жгучую злость на себя. «Идиот! — с душевным стоном подумал он. — Что ты наделал?! Что на что променял?! Мать, друзей, школу... жизнь — на возможность несколько часов в день гасить тошноту и боли в животе с помощью сигареты с «травкой». А ещё на страх, на рабство, на постоянную зависимость от тех, кто тебя на этот крючок посадил и теперь тщательно оберегает, чтобы ты с него не сорвался».
Эти мысли в соединении с физическими страданиями стронули в душе Коли пласт неведомых ему до того переживаний. Впервые страдания тела вызвали у него не страх, не панику, а... ненависть — к себе, к Французу, «Толяну», к тем, кто за ними стоял, и тем, кто стоял за этими последними; и ещё — какой-то странный азарт, из-за которого ему захотелось, чтобы его страдания были ещё острее и мучительней, как заслуженное наказание, после которого он снова сможет спокойно смотреть матери в глаза и чувствовать себя рядом с ней легко и свободно. Он внимательно посмотрел на мать, и впервые за всё время своей «болезни» её бледное осунувшееся лицо, потухшие глаза не вызвали у него тоску безысходности от сложения причины её страданий со своим бессилием эту причину устранить.
— Мама, спасибо. Всё было очень вкусно, — сказал он обычные в прошлом в таких случаях слова; но впервые за долгое время он произнёс их легко и свободно, как... в прошлом.
Мать вздрогнула и посмотрела на него с удивлением, сквозь которое блеснул, но быстро погас (правильнее — привычно) лучик надежды. Ничего не ответив, она встала и начала убирать со стола посуду. Коля встал следом и, как он делал это раньше, хотел помочь матери прибраться на кухне, но в этот момент подкатил очередной приступ тошноты и спазмов в животе. Не желая выдавать своих страданий, он торопливо ушел в свою комнату.
ГЛАВА 9
Коля пришёл в зал бокса стадиона «Динамо» задолго до начала тренировки. В зале не было ни души. Кожаные боксёрские мешки висели неподвижно, влажно поблескивал недавно вымытый пол, а звуки его шагов в пустом просторном помещении раздавались гулко и тревожно, как... поступь по эшафоту.
Его физические страдания к этому моменту достигли апогея. Чтобы хоть как-то отвлечься и сгладить их остроту, Коля переоделся в раздевалке, вышел в зал и в нерешительности остановился, неловко поводя плечами из-за не то зуда, не то тянущей боли между лопаток, а затем неожиданно для себя со всего маха ударил кулаком по ближнему от него мешку, вложив в удар всю скопившуюся злость — на себя, на Француза, «Толяна», на весь белый свет, жить в котором ему с некоторых пор стало тоскливо и... страшно.
Кисть, сложенную в неумелый кулак, пронзила острая боль. Коля от неожиданности охнул и присел на корточки, прижав к животу ушибленную руку, а когда боль чуть стихла, осмотрел место ушиба. Кожа на двух пальцах была содрана, а в области сустава указательного пальца вздулась синюшная болезненная опухоль.
— Ну и куда ты так торопишься? — раздался за спиной насмешливый голос. — Здесь, как и в любом другом деле, прежде чем начать что-то делать, вначале надо узнать — как.
Коля испуганно обернулся. В проёме входной двери стоял тренер и дружелюбно улыбался. В его добродушно сощуренных глазах мерцали искорки сдерживаемого смеха. Коля невольно улыбнулся в ответ.
— Да вот решил попробовать, пока вас не было, — сказал он с неожиданной раскованностью. — Утром, когда смотрел на ребят, казалось все так просто. Но, оказывается, бокс опасен, прежде всего, для собственного здоровья.
— Хорошо, что ты не на плавание пришёл записываться! — рассмеялся тренер. — Но потерпи ещё немного: начнётся тренировка — будешь учиться всему по порядку.
Тренер ушел к себе в тренерскую, а Коля остался стоять посреди зала, рассматривая ушибленную руку и прислушиваясь к своей абстиненции, о которой он в эту последнюю минуту... забыл!
В зале тем временем по одному, по два начали появляться боксёры. Переодевшись в раздевалке, они в ожидании начала тренировки садились на длинную скамью вдоль стены. Коля с невольным любопытством присмотрелся к ним вблизи. Вид их сейчас разительно отличался от того, который представлялся ему утром — обычные парни, в большинстве его сверстники, и если бы не спортивная форма, то они были бы неотличимы от его школьных приятелей. Но при этом они могли делать то, что недоступно ему... Это наблюдение неожиданно задело какое-то болезненное место в его душе. Коля вдруг понял, что отстал от этих парней, ничем особенным от него не отличавшихся, но распорядившихся своей жизнью иначе. И вместе с этим пониманием пришёл неожиданный страх, что это случилось безвозвратно.
Когда началась тренировка, тренер после разминки, которую Коля проделал вместе с остальными, повторяя движения вслед за бегущим впереди, отозвал его в сторону и поставил перед зеркалом.
— Ну что, давай начинать учиться боксу, — серьёзно сказал он. — Чтобы ты был опасен только для своих противников, — добавил он с неожиданной улыбкой. — Как тебя зовут?
— Коля.
— А меня Сергей Васильевич. После тренировки останешься, я запишу твои данные, а сейчас смотри и слушай внимательно. Вначале немного философии. Бокс — это, прежде всего, искусство. Драчун на ринге — такая же ценность, как маляр в мастерской художника. Все красивые слова о мужестве, смелости, воле к победе, если за ними не стоит искусство — то есть, техника, техника и ещё раз техника, — остаются только словами. Причём, не высокими и красивыми, а синонимами глупости и безобразия. Это всё равно, что назвать мужественным мазохиста, бьющего себя кнутом или дубиной. Если шансов победить нет, то такой боксёр на ринге — это не боксёр, а баран для заклания. Но с баранами я дел не имею, а только с людьми...
Коля слушал, затаив дыхание. Обычные слова о понятных бесспорных истинах, сказанные ровным спокойным голосом, неожиданно вызвали у него сильное волнение, словно они задевали какие-то струны в его душе, настроенные с ними на одну волну, и те отвечали эффектом резонанса.
— Поэтому, — продолжал Сергей Васильевич, — если ты действительно хочешь добиться в боксе высоких результатов — а без этого нет никакого смысла подставлять голову под удары, — то настраивайся, прежде всего, на учёбу — он сделал на этом слове ударение. — А учёба это, как и везде, прежде всего, знание, а потом умение и опыт. Итак, начало начал в боксе — это не удар, а защита. Защита может быть как путем подставки под удары рук и плеч, так и посредством уклонов, отходов и нырков. Для того, чтобы постоянно быть в наиболее защищённом от ударов и одновременно удобном для нанесения собственных ударов положении, существует боксёрская стойка. Не спросил, ты правша или левша?
— Правша, — торопливо ответил Коля.
— Хорошо, тогда смотри сюда. — Сергей Васильевич повернулся лицом к зеркалу и принял позу, которую Коля сегодня утром видел у дравшихся на ринге боксёров. — Ноги на ширине плеч, левое плечо — вперед, кулак на уровне глаз, голова опущена, — продолжал при этом объяснять Сергей Васильевич, — Правая рука: локоть прижат к корпусу, а кулак на подбородке. — Он повернулся к Коле, придал его телу нужное положение, а затем отступил на шаг и оглядел с видом скульптора за работой. — Теперь — передвижения, — удовлетворившись увиденным, продолжал объяснять он. — Их тоже два вида: так называемая перекачка, или челнок, и шаги — вперед, назад и в сторону. Но вначале — перекачка. Это основа. Она так же предназначена для того, чтобы создать затруднение для атаки противника и в то же время в любую долю секунды быть готовым к атаке самому. Смотри сюда. — Сергей Васильевич снова повернулся к зеркалу, принял положение боксёрской стойки и начал плавные ритмичные подскоки, которые не были для взрослого, пожилого уже человека ни нелепыми, ни смешными, а затем снова повернулся к Коле. — Здесь важно, чтобы ноги оставались на прежней ширине, а голова и руки — в прежнем положении. При этом с самого начала старайся, чтобы они работали как бы отдельно друг от друга — то есть, чтобы в любое мгновение, независимо от фазы движения ног, ты мог защититься от удара или нанести удар сам; а с другой стороны, в любой момент, вне зависимости от положения рук и тела, ты должен быть готов резко сократить дистанцию до своего противника или, наоборот, разорвать её. Ну-ка, попробуй.
Коля от неожиданности вздрогнул, а затем поспешно повернулся к зеркалу, поднял руки в положение боксёрской стойки и повторил показанные ему передвижения.
— Молодец, — похвалил Сергей Васильевич. — Сразу уловил. Так, два раунда тебе на закрепление стойки и перекачки, а потом пойдём дальше.
Сергей Васильевич отвернулся и пошёл вглубь зала к другим боксёрам, а Коля с огорчением и... ревностью посмотрел ему вслед.
Когда, через несколько минут, тренер снова подошёл к нему, Коля уже достаточно уверенно передвигался перед зеркалом в положении боксёрской стойки и даже пытался наносить в воздух удары.
— Ну, молодец, — с едва слышным удивлением сказал Сергей Васильевич. — Так ты, оказывается, способный парень. Но с ударами не спеши — чтобы не запомнить неправильных движений. Давай пока закончим с передвижениями. Итак, шаги...
В тот день Коля вернулся домой поздно и в совершенном изнеможении. За полтора часа тренировки он не присел ни на минуту, скрупулёзно выполняя все задания тренера, придумывая себе задания сам — со штангой, гантелями, на «шведской стенке» и гимнастическом коне, — испытывая при этом ощущение человека, который пытается новой болью — щипком, прикусом губы — приглушить другую, застарелую и мучительную боль.
Мать встретила его спокойно, но тревожный блеск её глаз и невольный облегчённый вздох, когда она увидела сына, показывали, что за этим спокойствием стоит не равнодушие.
— Ну, что, как прошла тренировка? Понравилось тебе? — выверено обыденным тоном спросила она.
— Не то слово. Здорово... Устал только очень. У нас есть что-нибудь попить?
— Есть, конечно. Но давай ты вначале поужинаешь.
— Нет, мама, не хочу. Только пить.
— Как хочешь, — с тем же тщательным равнодушием пожала плечами мать и, достав из холодильника открытую банку компота, поставила её перед Колей на стол, а сама вышла из кухни.
Коля жадно выпил подряд две большие кружки и блаженно прикрыл глаза, смакуя наслаждение утолённой жажды. И вдруг, как укол, его поразило сходство этого наслаждения со своими ощущениями от первых затяжек злополучными сигаретами с «травкой».
Коля замер, поражённый. Это наблюдение вдруг приоткрыло ему вид на свою беду совсем с другой стороны. Ведь первоначально «травка» была для него не потребностью, не необходимостью утоления жгучей невыносимой жажды, как теперь, а всего лишь способом хорошо провести время, за который он заплатил несоразмерно высокую цену. Но ведь сегодня он испытал то, что стояло у истока его наркомании — ощутил радость полноценной жизни и получил удовольствие для тела, включая наслаждение утолённой жажды. И все это — без страха перед будущим, без боязни посмотреть матери в глаза и утренних страданий абстиненции. Так как же тогда назвать то, что он сам с собой сделал? Глупость? Оплошность? Безволие?..
Сделанный им вывод оглушил, как неожиданный удар дубиной по голове. Оказывается, он, Коля, разумный человек, по крайней мере, считавший себя таковым, своими руками, своей головой, сотворил из своей жизни, а следом из жизни матери, жестокую ежедневную пытку. И ради чего? Ради того, чтобы несколько раз, несколько часов из всей жизни хорошо провести время. В то время, когда есть масса способов добиваться этого без каких-либо тяжёлых последствий для здоровья и жизни — а как раз, наоборот. И один из них он сегодня успешно опробовал.
Коля застонал, словно от физической боли. Злость на себя охватила его, подобно насыпанной за шиворот смеси перца и соли. Он почти задыхался от ненависти к себе, желая, чтобы его физические страдания были ещё мучительней, как заслуженное наказание за глупость, безволие и — причинённые матери страдания.
Всю ночь и последующий день Коля изнывал от страданий пресловутой «ломки», но неожиданно для себя находил облегчение в грядущей боксёрской тренировке, которую ждал с нетерпением, подобным тому, с каким он ещё совсем недавно считал часы, оставшиеся до утренней встречи с завсегдатаями закутка «на стадионе» и раскуривания с ними сигареты с «травкой».
Когда он появился в боксёрском зале спорткомплекса «Динамо», пришедшие вместе с ним на тренировку парни встретили его как своего.
— Привет, — с улыбкой протягивая Коле руку, сказал один из них по имени Ваня. — Как здоровье? Ручки, ножки — бо-бо? Вчера ты так навалился на штангу и гантели, что я думал, сегодня ты будешь лежать пластом.
— Всё нормально, — ответив на рукопожатие, улыбнулся в ответ Коля и повёл плечами, ощутив боль в мышцах, которая вдруг доставила ему... удовольствие. — Я решил: семь бед — один ответ. Раз, все равно придётся терпеть боль, то зачем это растягивать на неделю?
— На этот счёт есть другая поговорка: раньше сядешь — раньше выйдешь, — рассмеялся рослый широкоплечий парень, которого звали Геной.
Парни в раздевалке дружелюбно улыбнулись.
Когда началась тренировка, Сергей Васильевич после разминки снова отвёл Колю к зеркалу.
— Ну что, продолжим. Итак, удары. Сила удара это, на языке физики, кинетическая энергия, которую ты вкладываешь в свой кулак в конце этого движения. Поэтому, считай сам: масса, помноженная на скорость в квадрате и разделённая на два. То есть, если ты вкладываешь в удар вес своего тела, то увеличиваешь его силу прямо пропорционально этому весу. Но если ты увеличиваешь его скорость, то сила удара возрастает прямо пропорционально квадрату разницы в скорости. Улавливаешь? Даже самое небольшое увеличение скорости удара увеличивает его силу в разы. Вот почему самые жёсткие боксеры на ринге — это не накачанные битюги, а те, кого отличает скорость и техника, что, впрочем, взаимосвязано, так как вся боксёрская техника в конечном итоге направлена на то, чтобы увеличить скорость движений и, прежде всего, ударов.
Коля слушал с неожиданно острым, несоразмерно сказанному спокойным ровным голосом об обычных, рутинных, по иным меркам, вещах, волнением. Вчерашнее неопределённое томительное чувство обрело сейчас понятную, чётко очерченную форму. Он вдруг увидел возможность быстро сократить дистанцию между собой и этими парнями в спортивном зале, которые ещё вчера казались ему небожителями, стать с ними равным среди равных и... сильным среди сильных — без помощи «травки», без опоры на компанию «на стадионе» и — назло Французу и «Толяну». Для этого он должен — и он обязательно это сделает — проникнуть в суть этого спорта, рассчитать математически, затем впитать зрением, осязанием, слухом, до уровня подкорки и спинного мозга — как ходьбу и дыхание — все движения и приёмы, которые приводят к победе на ринге над себе подобными и... победе над собой.
— Итак, главное преимущество боксера на ринге — это скорость, — продолжал Сергей Васильевич. — В её основе лежат две составляющие: природные способности и техника движений. С природными способностями ничего не поделаешь — это как цвет глаз или форма носа. Но, ей-богу, я за годы своей работы не видел, чтобы приходившие ко мне новички так уж сильно отличались друг от друга по природным данным — кроме откровенных инвалидов. Зато техника меняет их на глазах. Но чтобы овладеть техникой, нужны настойчивость и прилежание — так же, как и на уроках в школе. Поэтому, поехали. Поворачивайся к зеркалу и следи за своими движениями. Вначале — левый прямой. Удар наносится из исходного положения боксёрской стойки по кратчайшей прямой до цели. Пальцы сжимаются в кулак только в конце движения. Сокращаются лишь те мышцы, которые доносят кулак до цели. Представляй, что кулак — это камень, а рука — резина, которая кидает камень в противника. Попробуй...
Как и вчера, все время тренировки Коля выполнял задания тренера с тщательной, настойчивой (даже слово — истовой не будет преувеличением) старательностью и пунктуальностью. Сергей Васильевич смотрел на него с удивлением, которое время от времени прочерчивала задумчивая складка между бровей, словно что-то подсказывало ему, что за этим спортивным рвением его нового ученика стоит нечто иное, чем исполнительность и спортивный азарт. А когда тренировкам подошла к концу, он позвал Колю к себе в тренерскую.
— Садись, — показал он ему на свободный стул. — Я хочу с тобой поговорить... не о боксе. Не возражаешь?
Коля вздрогнул, с испугом посмотрел на тренера и, встретившись с ним взглядом, растерянно опустил глаза.
— Честно говоря, — продолжал между тем Сергей Васильевич, — я увидел в тебе способного парня и готов с тобой работать, но... скажи честно, что тебя привело в зал бокса? В твоем возрасте люди, как правило, со своими склонностями и влечениями уже давно определяются. До этого ты каким-нибудь спортом занимался?
Не поднимая глаз, Коля отрицательно покачал головой.
Сергей Васильевич внимательно посмотрел на его склоненную голову, часто мигающие, как от близких слез, глаза, и что-то подсказало ему, что больше вопросов задавать не надо.
— Ладно, — после некоторого молчания сказал он со вздохом. — Пришёл — и пришёл, остальное меня не касается. Я буду с тобой работать вне зависимости от того, что тебя ко мне привело. Ты — способный парень, и всё, что тебе нужно, чтобы добиться в боксе высоких результатов, это только труд. Но понимаешь, высокий результат в спорте, а в боксе особенно, автоматически решает большинство жизненных проблем. А проблем людей твоего возраста — абсолютное большинство. Поэтому помни, что, выкладываясь на тренировках, ты выкладываешься над решением своих проблем, а твоя победа на ринге будет победой над тем, что тебя привело в этот зал.
Коля поднял на тренера глаза. На этот раз выдержать его взгляд ему не составило никакого труда. Более того, он почти физически ощутил, как от его дружелюбно сощуренных глаз излучается какая-то едва ли не физическая энергия, которая заряжает его, Колю, уверенностью в себе и пониманием, что он обрёл, наряду с матерью, ещё одного надёжного и верного союзника.
— Сергей Васильевич! — воскликнул он в сильном волнении. — Я... буду выкладываться на тренировках, я вам это обещаю. И я добьюсь высоких результатов в боксе. Это я тоже обещаю.
Сергей Васильевич добродушно усмехнулся.
— Ладно, иди уже домой, чемпион. Жду тебя завтра. Тоже в пять.
ГЛАВА 10
Прошло полгода.
Коля лежал на диване в своей комнате, пребывая в странном — жгуче-взволнованном, испуганном и... торжественном, праздничном одновременно — настроении. Сегодня ему предстоял первый за время его занятий боксом поединок. Никогда раньше он бы не поверил, что будет из-за этого так волноваться. Бой тренер определил ему с хорошо знакомым противником — парнем, с которым он вместе тренировался и уже не раз боксировал на тренировках. Более того, за эти полгода они успели подружиться; а предстоящие соревнования, так называемый открытый ринг, фактически были лишь боевой тренировкой, предназначенной для начинающих боксеров, чтобы они смогли опробовать в бою наработанные на тренировках навыки. Всё это Коля понимал, но ничего поделать с собой не мог. Уже одно только слово — соревнования — вызывало у него колючие мурашки на коже и... ожидание праздника. Коля поймал себя на мысли, что, если бы Сергей Васильевич назвал сегодняшние соревнования боевой тренировкой, спаррингами или ещё как-то, то ему было бы намного легче. Но и приниженней, будничней — признавался он себе.
Соревнования, между тем, проводились в полном соответствии с правилами: за неделю до дня поединков все участники в обязательном порядке прошли во врачебно-физкультурном диспансере медицинский осмотр; сегодня утром было взвешивание, на котором соперников разбили по парам согласно возрастным группам и весовым категориям; на взвешивании в дополнение к медосмотру в диспансере каждого из участников осмотрел врач; и, наконец, — самое волнующее для Коли, — объявления о грядущих соревнованиях были заранее развешаны во всех школах, где учились их участники, и его одноклассники собрались прийти на них почти поголовно всем классом.
Коля зябко повёл плечами. То обстоятельство, что его бой увидят одноклассники (особенно — одноклассницы), делало его переживания особенно острыми. Он представил себя на ринге под взглядами трех десятков пар дорогих ему глаз, перед которыми он ни за что на свете не хотел выглядеть ни жалким, ни смешным, и колючий зябкий озноб пробежал по его телу. Неожиданно перед глазами вынырнуло лицо Француза. Это было странно. После того рейда милиции в закуток «на стадионе», когда его взяли с поличным за торговлю марихуаной, Француз из школы исчез. Одни говорили, что его «посадили», другие — что отправили в спецПТУ, третьи утверждали, что ничего ему за это не было — просто, чтобы избежать упомянутых исходов, он уехал к родственникам в другой город, — но, чем бы там всё ни кончилось, Коле это было не интересно, и он о нём почти не вспоминал, а последнее время вообще вычеркнул из памяти; но сейчас он вдруг пожалел, что Француз не увидит его сегодняшний бой.
Неожиданно Коля задумался. Воспоминание о Французе и всём том, что было с ним связано, предстало картиной смутного далекого не имеющего к нему никакого отношения времени. Но при этом он отдавал себе отчёт в его реальности и совсем небольшой давности. Но теперь, с высоты сегодняшнего дня, он не мог понять, как же так могло случиться, что он едва не променял всю свою жизнь — мать, одноклассников, друзей-боксёров и... сегодняшние соревнования — на темный, грязный, чавкающий под ногами закуток «на стадионе» с его компанией бледных, сгорбленных, то и дело сплёвывающих себе под ноги (в качестве знака, что им глубоко наплевать на условности жизни, но, в большей мере, всё же из-за постоянного, подчас мучительного, особенно, если пауза между перекурами затягивалась, слюнотечения) парней, которые не смогли бы ему понравиться ни при каких других обстоятельствах; на постоянный страх, что о его пристрастии узнает мать; что на следующую сигарету-дозу он денег может не найти и... что рано или поздно это кончится для него катастрофой. И вдруг Коля ощутил, как исчезла его тревога в связи с предстоящим поединком (вернее, та её составляющая, которая принадлежала страху), уступив место уверенности в себе и спокойному ожиданию праздника. Ведь он уже одержал главную победу на этих соревнованиях — победу над Французом, «Толяном» и их компанией, а, главное, победу над собой, своим рабством, которая, подобно прорвавшему дамбу потоку, сорвала державшие его в том закутке «на стадионе» скрепы и петли, смыла его прежние страхи и вынесла на чистую светлую и — бескрайнюю равнину открывавшейся перед ним жизни.
В зал бокса Коля приехал вместе с матерью, но уже у входа в спорткомплекс «Динамо» мать, шепнув ему на ухо: «Удачи тебе! Я буду за тебя болеть» — оставила его одного, а сама пошла искать себе место среди зрителей. Коля благодарно посмотрел ей вслед. Всю дорогу до спортивного зала его мучило ощущение какой-то раздвоенности в отношении к матери: с одной стороны, ему очень хотелось, чтобы она увидела его бой, но с другой, он ещё больше стеснялся из-за этого своих новых друзей-боксёров, которые могли подумать о нем, как о «маменькином сынке». И то, что мать, словно читая его мысли, тактично оставила его одного, наполнило его к ней горячей благодарностью, а ожидание поединка стало временем, очищенным от последних, не относящихся к предстоящим соревнованиям переживаний.
В зале к этому времени уже собрались боксёры и зрители. Возле ринга отдельной компанией стояли одноклассники Коли. Коля с некоторым смущением подошёл к ним.
— Привет, ребята. Что так рано? Жаждете крови одноклассника? — натянуто пошутил он.
— Ну что ты, Коля! — воскликнула Катя Березина. — Просто мы хотим засвидетельствовать исторический факт рождения бесстрашного воина.
Одноклассники прыснули. Коля со спокойной улыбкой посмотрел Кате в глаза.
— Катя, главная заслуга в этом твоя. И, будь моя воля, я бы таких, как ты, содержал в специальных питомниках: чтобы вашей главной функцией было — рождение бесстрашных воинов, — сказал он.
В ответ раздался взрыв хохота. Катя смутилась и покраснела, а Коля развернулся и пошёл в раздевалку, чувствуя спиной смеющиеся взгляды одноклассников и — отдельным жжением — излучение из глаз Кати Березиной.
В раздевалке было много народу: участники соревнований, их тренеры и друзья. Возле приколотого к стене списка пар выступавших на этих соревнованиях боксёров сгрудилось около десятка человек. На скамейках вдоль стен сидели и переодевались, готовясь к выходу на ринг, ещё десять парней, среди которых был противник Коли в предстоящем бою Дима Антонович. Коля подошёл к нему.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |