* В этом ощущении первооткрывателя нет ничего странного: ведь как бы «свыше» (а не от сложения, к примеру, земных картофелин) «посылаются» исследователям все подлинные теоретические открытия (в математике, теоретической физике, высшем конструировании и т.д.). |
Для клинициста в живой природе, таинственно возникшей из неживой по мере развития мира, на стадии человека, нематериальные жизненные, организмические движения (так называемая «жизненная сила») усложняются в духовные. То есть человеческое тело, мозг, отражая природную и общественную жизнь, «купаясь-развиваясь» в ней, источает дух, не существующий в своей непосредственности вне материи. Природой своего душевного склада клиницист вот так материалистически-нерелигиозно отчетливо чувствует все нередко с самого детства. Человек же идеалистического, религиозного склада-природы ощущает некую самостоятельность собственного духа (мыслей, настроений-привязанностей) или же ощущение его на этот счет не ясно до поры до времени. Со временем, однако, и сомневающийся человек идеалистического склада почувствует, что его душевные, духовные движения будто восприняты телом, мозгом, как временным сосудом, приемником. Отсюда и его счастливое чувство вечности собственной души, способности передавать на далекие расстояния свою «психическую энергию» и т. д. Истинная реальность верующего — это мир вечного, бесконечного, изначального Духа, откуда пришли мы (по убеждению верующего) душой пожить на Земле и с этим Духом соединимся душой после земной нашей смерти. Нерелигиозные идеалисты нередко объясняют это иными словами: вместо Дух, Бог — говорят, пишут: Высший Разум, Вечная Красота, Гармония, Истина, Духовный Принцип, Абсолют, Нерушимое, Энергия, Личность, Творчество. Важно, что все это существует само по себе, не источаемое саморазвивающейся Природой, человеческим организмом и, в сущности, правит миром. А как возможно записать-отразить в науке и искусстве звучание изначального Духа? Конечно же, не полнокровными, реалистическими размышлениями и образами (например, пушкинскими, дарвиновскими, репинскими), а — всевозможными абстракциями, символами или неземными, сновидными красками без откровенной символики (в духе Боттичелли или Борисова-Мусатова), сквозь которые и видят мир аутистический художник, философ-идеалист, психолог, психоаналитик, гомеопат, экстрасенс. Эти абстракции, символы нередко вершат в науке великие теоретические открытия, т. к. они и есть орудия теории. Клиническая медицина по-своему, реалистически, благодарно преломляет их в себе, проникаясь ими, подобно тому как философский материализм в свое время проникся идеалистической диалектикой Гегеля, сделавшись материализмом диалектическим. Открытия целителя-идеалиста могут быть празднично-крупными, гениально-теоретическими и могут быть повседневно-практическими, хотя и тут исходят из символа, несущего в себе, как в капле (как это ясно чувствуют аутисты-идеалисты), отражение тайного смысла Мироздания. Материалистическое (реалистическое) и идеалистическое (аутистическое) мироощущения, мировоззрения, дополняющие в Человечестве одно другое, убежден, происходят-складываются не столько по причине «материалистического» или «идеалистического» домашнешкольно-институтского воспитания, сколько — от живого врожденного, конституционального личностного своеобразного чувства, от особенностей человеческой природы. «Чувства непогрешимы и составляют источник всякого знания» (Ф. Бэкон, английский материалист XVII века).
При всем этом клиницист свойственным ему от Природы диалектико-материалистическим мироощущением видит-чувствует одновременно совершенство и несовершенство стихийной Природы-Матери, готов, в меру способностей, помочь ей быть в своем, человеческом, смысле совершеннее. Например, человек отравился и его природа (частица всей Природы) не способна надежно его защитить от смерти — надежно выбросить из него яд инстинктивной рвотой, чтобы не умер. Вот тогда клинически-элементарно помогаем Природе, промывая желудок. Клиницист склоняет голову перед несовершенной в своем совершенстве Природой, родной мудрой «дурехой» (с его точки зрения), помогая ей бороться с вредоносными воздействиями на организм (внешними и внутренними) — с помощью химических лекарств, хирургических операций, психотерапевтических воздействий и т. д. Целитель-идеалист (даже с дипломом врача), как правило, не согласится с тем, что управляющая Природой (и, в том числе, болезненными расстройствами) Высшая Разумная Сила (Бог) может быть в чем-то несовершенной. Лечебные успешные воздействия, так или иначе, обычно ощущаются-понимаются идеалистическим целителем как способствующие благотворному обострению восприимчивости больного человека к целительным силам Высшего Разума. Нередко врач идеалистического мироощущения вообще старается не нарушать, не трогать лечением Божественную свободу своего пациента. Так, мудрый немецко-американский психиатр, невролог Курт Гольдштейн (1878—1965) считает, что любое врачебное решение есть «покушение на свободу» пациента, на «проявления индивидуальной сущности больного». Даже самоубийство есть «уничтожающая индивидуума возможность приспособления». Пациенту остается «выбирать между большим страданием и большей связанностью» («здесь затрагиваются метафизические глубины»). «Здесь в больном человеке, — пишет К. Гольдштейн, — иногда впервые определяется, что он на самом деле есть. Как может врач здесь осмелиться советовать, тем более — склонять. Во всяком случае, он может это делать только тогда, когда будет полон сознанием, что отношение "врач—пациент" — это ситуация, которую нельзя понять, исходя из одних лишь причинно-обусловленных связей, что здесь союз двух людей, из которых один помогает другому достичь состояния, наиболее соответствующего его внутренней сущности» (Гольдштейн, 1933). На это истинный клиницист, по-видимому, скажет со своей, быть может, приземленной трезвостью: «Я все-таки, не колеблясь, помогу природе больного человека, с моей, человеческой точки зрения, защищаться совершеннее — например, спасу депрессивного потенциального самоубийцу (иногда без его желания) от него самого искусственным кормлением, изоляцией, психотерапевтическим творческим оживлением, антидепрессантами и т. д., потому что, выйдя из депрессии, он, весьма вероятно, захочет жить, испугается, что мог бы уже не жить, и поблагодарит меня за лечение-спасение». Или же успех лечения толкуется целителем-идеалистом как результат непосредственной передачи Божественного духа или космической энергии через себя, как приемник, аккумулятор, — пациенту. Чувствуя в себе этот дух-энергию, экстрасенс и «работает» с ним. Этим, вероятно, объясняются нередкие здесь таинственно-завораживающие, как и в жреческие времена, способы лечения: многозначительные движения рукой, таинственно-сложные правила приема гомеопатических микродоз, отваров целебных трав и т. п. Все это, понятно, может действовать серьезно сутгестивно-пси-хотерапевтически (внушением).
Чтобы умело помогать Природе защищаться совершеннее, клиницисту необходимо ее знать-чувствовать-понимать в живых подробностях, чему он обучается в медицинском институте (начиная с анатомии, физиологии, биохимии). Медик идеалистического склада души так же нередко с интересом постигает человеческое тело, чувствуя его, однако, не как причину-источник духа, а как сложный сосуд-приемник-хранилище духа, который надобно научиться исправлять-чинить. Таким, например, был знаменитый наш хирург и богослов В.Ф. Войно-Ясенецкий, продолжавший практиковать и после возведения в сан архиепископа. Изучение клинической медицины клиницистом есть, в сущности, изучение природной самозащиты-приспособляемости организма, которая, более или менее явно, видится-проглядывает основой клинической картины болезни. Клиницист озабочен тем, чтобы, по возможности, отчетливо распознать, что это именно то заболевание, а не другое, дабы лечить именно так, а не иначе. Врачи идеалистического склада, мироощущения (кроме восхищенно исследующих гармонию «коробки» духа идеалистических хирургов, дерматологов, патологоанатомов) чаще менее озабочены дифференциальной диагностикой, подобно тому, как пьющий из чашки кофе может быть менее озабочен формой чашки, нежели самим кофе.
Рядом с клинической, материалистической медициной всегда развивалась одновременно, в благотворном, напряженном противоборстве с нею, медицина идеалистическая, порою мистическая. Первый знаменитый клиницист грек Гиппократ родился в семье жрецов-врачевателей. Другой великий врач древности, живший после него, римлянин Га-лен, сделавший немало прекрасных открытий в медицине (доказавший, например, что нервы ощущают), уже нарушил клиницизм Гиппократа принципом управляющей телом изначальной Целесообразности. Великий реформатор медицины «безумный» (слово Лейбница) швейцарец, алхимик Парацельс (XVI век) понимал Природу как живое целое, проникнутое «звездной душой» (нематериальный астральный принцип), а болезнь — как паразитическое живое существо. Он пренебрегал анатомией и, призывая врачей лечить интуитивно, сжег публично сочинения Галена и Авиценны. В соответствии со своими абстрактно-теоретическими положениями, как рассказывают, лечил прикладыванием магнитов даже больных с органическим слабоумием от слабоумия (без заметного успеха, конечно). Но он же благодаря этим же отвлеченно-символическим, алхимическим построениям, поведал медицинскому миру об обмене веществ, сделался основателем медицинской химии, т. е. аптек, стал лечить сифилис ртутью, открыл и применил для лечения минеральные воды. Противоречивый Парацельс был, в сущности, экстрасенс. И если бы был другим, то не открыл бы того, что открыл. Классик мировой медицины англичанин Сиденгам (XVII век) был истинным клиницистом и ярко-подробно, без головокружительных революций в науке развивал учение Гиппократа на основе современной ему физики и химии. В духе этой благотворной борьбы-дружбы материалистических и идеалистических взглядов нетрудно вспомнить всю историю медицины. Отмечу, что российским врачам-лечебникам, как известно, все же чаще присуще было клиническое, мягко-человечное мироощущение (Муд-ров, Дядьковский, Боткин, Захарьин, Остроумов, Корсаков, Ганнушкин), нежели их западным коллегам (Бурхав, Шталь, Биша, Ганеман, Фрейд, К. Гольдштейн, Г. Бергман, Морено). При этом ни в коем случае нельзя сказать, что указанные российские врачи лучше западных, или наоборот. В каком-то смысле всё лучше другого, в каком-то хуже. В смысле реалистически-осторожного отношения к лечению, душевной заботы о пациенте, меньшего количества осложнений — да, лучше. А в смысле меньшего количества революционных медицинских концепций (обусловленных, чаще всего, «сумасшедшим» полетом аутистически-идеали-стической, абстрактной мысли) — печально признаемся — хуже. «Сумасшедшие» концепции побуждают и к необычным лечебным приемам. Парацельс не случайно из алхимика сделался химиком лекарств, что было в те времена так необычно. Он лечил, как я уже отметил, прикладыванием магнитов и, наверно же, нередко снимал так невротические расстройства внушением, невольно сделавшись одним из основателей психотерапии. Но, конечно, так же как материалистическая медицина может быть грубой, прямолинейно жестокой (например, когда душевнобольного мозговой операцией лишают его патологической агрессивности вместе со всеми личностно-неповторимыми стремлениями вообще), — так же может быть опасной и идеалистическая медицина. К примеру, экстрасенс смертельно «уводит» своим лечением от необходимой операции раковую опухоль или современный колдун изгоняет сопротивляющуюся, кричащую от негодования ведьму из женщины, страдающей истерией. Впрочем, нередко все тут сложнее, нежели видится на первый взгляд. Ведь если «сказочная» психотерапия колдуна помогает без осложнений наивной женщине, верующей в ведьм и леших, а другая процедура ей не помогает, — что же делать? Колдун оказывается в таком случае стихийным клиницистом, поскольку задача клинициста — помогать больному в соответствии с его природой, верой, даже душевной наивностью-грубоватостью, в соответствии с характером вредоносного воздействия. Помогать так, чтобы помогло. М.Е. Нефедова, врач-психиатр, призналась в газете Чумаку, что скептически относилась к его сеансам, пока не приложила его фотографический портрет к больным зубам (Куранты, 31 марта 1994). Что это? Целебное действие внушения-самовнушения или присутствие особой чумаковской энергии в газетной фотографии? Какая разница страдающей женщине, даже психиатру, ежели помогло? Вот во время психотерапевтического сеанса кладу руку на голову пожилой пациентки — и она, в соответствии со своей материалистической природой души, чувствует руку мою как живое, сочувствующее ей человеческое тепло, исходящее из моей природы. А ее подруга идеалистического склада души, в соседнем кресле, воспринимает мою руку как целебно передающую ей мировую космическую энергию. Как реалист-клиницист, понимаю, что если эта «целительная энергия» обнимает-пронизывает весь мир, проникая в пациентку через меня, как через проводник, даже в телефонном разговоре (как она сообщает мне), то энергия эта ничем не отличается от частицы вечного, бесконечного, изначального Духа, правящего миром. Знаю, что многие идеалисты склонны веровать во все, что может подтвердить им изначальность духа, отбрасывая возможность случайности. Даже мои коллеги, врачи-психотерапевты. «Не могу заниматься гипнозом, — жалуется доктор. — Чувствую, как многие депрессивные пациенты высасывают из меня энергию во время сеанса». А если мне самому станет не по себе во время гипнотического сеанса, объясняю это погодой, тем, что ночью спал плохо или, кажется, заболеваю простудой... Для клинициста-реалиста сомнамбулический гипноз — есть суженное помрачение сознания (защитно-приспособительной природы) с выплеском в кровь чудесных лекарств организма. Для идеалиста, порою, гипнотический сомнамбулизм — выход души пациента за границы его личности в мир бесконечного вечного Духа (трансперсональное состояние). Разные мы все природой своей, и так должно и быть.
Как же следовало бы поступать сегодня, с моей, клинической точки зрения, с экстрасенсами, колдунами, шаманами? Прежде всего, независимо от того, верим или не верим в изначальный правящий миром Дух, следует помнить о серьезном, хотя бы благородно-психотерапевтическом, лечебном воздействии, которое может исходить от этих целителей. Как неисправимый клиницист, объясняю выразительный лечебный успех экстрасенсов, колдунов, шаманов психотерапевтической верой пациентов в выздоровление, которой пациенты проникаются благодаря этим целителям. Светлое, радостное ожидание выздоровления (тут работают психотерапевтические механизмы — внушение, гипноз, целебное вдохновение) есть одновременно биологический сдвиг — оживление действия собственных, организмических лекарств, способствующих исцелению или улучшению самых тяжелых больных. И если не видится зла, безнравственности в душе целителя, если, например, не способен обмануть пациента в том, что у того рак, дабы потом объявить успешным излечение от рака, — пусть помогает собою людям, верящим в него, верующим в чудо. Спасибо ему за практическую помощь больным. А может быть, еще и что замечательное для клинической медицины откроет, как уже случалось в истории медицины. Но только каждый целитель-не-врач, по-моему, должен прежде проконсультировать любого своего пациента с клиницистом — нет ли опасного заболевания, требующего клинико-хирургического или другого серьезного клинического вмешательства (к примеру, антидепрессантов в случае депрессии), дабы не запустить болезнь, не погубить пациента. Я ведь гоже как психотерапевт не возьмусь помогать раковому больному, не посоветовавшись с онкологом. Вот только таким ответственным, осторожным целителям без диплома врача, думается мне, нынешняя лицензионная комиссия при Минздраве может дать официальное право заниматься целительством. Наконец, Профессиональная психотерапевтическая лига (добровольное сообщество психотерапевтов не только по образованию, но и по своей природе), могла бы помочь многим психотерапевтам по природе, «психотерапевтам душой» (в том числе целителям), поучиться психотерапевтической профессии, необходимым элементам клиницизма для своей работы по оздоровлению людей России (это и психогигиена, психопрофилактика, предупреждение вредных привычек) — и, возможно, смогла бы защитить их благородную работу своим сертификатом.
1.8. Еще о существе клинической психотерапии (КПТ)(2000) 126>
Уже немало писал непосредственно о клинической психотерапии, сравнивая ее с психотерапией психологической (Бурно М., 1976, 1978, 1989, 1992-1993, 1995, 1998-1999). Но вот все еще и еще хочется по занудливой преподавательской привычке объяснить нечто важное о КПТ — в надежде, что хотя бы немного поймут меня и психотерапевты-неклиницисты.
Читая в студенчестве Фрейда, был убежден, что все или почти все его психоаналитические символы, фигуры-комплексы — выдумка-сказка, совсем не наука. Мы, студенты-медики, потешались тогда над тем, что приснившиеся колья и пещеры означают мужские и женские гениталии, потешались над тайным вожделением любого малыша к своей матери в знаменитом комплексе Эдипа и т. п. С годами, погружаясь в клиническое изучение душевных расстройств и характеров, психотерапевтически помогая разнообразным пациентам, понял-прочувствовал, что фрейдовский «вымысел» есть не выдуманное, а реальное переживание самого Фрейда и людей подобного ему аутистического склада души, точнее — определенной его разновидности. Символы Фрейда («заморочки», как называют их многие клиницисты-реалисты), в самом деле, есть язык его природного бессознательного, его реальность, а упомянутым реалистам снятся конкретно-реалистические (несимволические) сны. Таким образом, Фрейд своим психоанализом (как известно из его откровенных книг) помогал прежде всего себе самому, а заодно и людям, подобным ему по складу души. Например, Томасу Манну. А Герману Гессе помог лишь психоанализ созвучного ему по природе души Юнга. Эрнст Креч-мер (мне рассказал об этом его сын Вольфганг Кречмер) говорил о Фрейде: «Свой сексуальный невроз и его лечение он напялил на все человечество». Понятно, почему психоаналитические системы научно не развиваются в настоящем смысле учениками-последователями автора системы, а лишь осторожно толкуются, подтверждаются различными примерами из психоаналитической практики, из жизни, литературы, искусства. Психоаналитическая система слишком ау-тистически-личностна, чтобы сделаться основой истинно творческой школы. Школа здесь, по сути дела, лишь сообщество единомышленников. Если входит в нее иная (пусть тоже аутистическая, но иная) личность со своими символами, фигурами-комплексами — происходит конфликт-разрыв между психоаналитиками, как это было уже у Фрейда с Адлером и Юнгом. Лакан, сказавший, что он тот, кто прочел всего Фрейда, создал свой собственный психоанализ.
Так вот, клинический психотерапевт, в отличие от психологического (например, психоаналитического, экзистенциально-гуманистического), не распространяет, не «напяливает» свой «невроз» и его лечение на все человечество, потому что им самим, его психотерапевтическими воздействиями движет не аутистически-психологическая ориентация, по-своему толкующая реальные душевные расстройства и трудности пациента, воспринимаемые в самом общем неклиническом виде (без дифференциальной диагностики), а изучение именно клинической картины.
Клиническая картина, конечно же, интересует не только клинициста, но нередко и психотерапевта-психолога. Тем более, что психотерапевт-психолог может быть врачом по образованию, но с психологическим складом души. Так, уже для врача Фрейда было не все равно — лечить психоанализом истерию или невроз навязчивости. А в психоаналитическом лечении шизофрении Фрейд не видел толку. Потом сложились на Западе, как известно, школы психоанализа шизофрении (Федерн, Клейн, Розен, Салливан, Фромм-Райхман, Быховски, Сирлс). Недавно в Москве вышла подробная книга современного американского психоаналитика Н. Мак-Вильямс «Психоаналитическая диагностика» (1998). Это книга о характерах, эклектически опирающаяся не только на психоаналитическую, но и на клиническую, классическую характерологию. Психологически консультировать клиентов предлагается так или иначе также в зависимости от их клинического состояния: истерическая личность, обсессив-ная, шизоидная, алкоголизм, депрессия и т. д. (Кочюнас,
1999). Но в том-то и дело, что понимается клиническая картина клиницистом и психологом по-разному: естественнонаучно и теоретически-идеалистически. Психолог обычно, психодинамически выводит-проясняет клиническую картину (симптом, синдром, почву-характер) из обстоятельств жизни (в том числе из отношений ребенка с родителями) и на этом логически основывает свою психотерапевтическую помощь. Для клинициста в основе клинической картины лежит индивидуальная защитно-приспособительная работа природы в ответ, в том числе, и на травмирующие душу события. Природа человека и есть, по Гиппократу, его истинный исцелитель, а врач лишь способствует тому, чтобы стихийно-мудрая Природа защищалась совершеннее, заботится о больном в этом смысле. «Natura sanat, medicus curat» — «Природа излечивает, врач заботится о больном, способствует Природе». Поэтому в основе самой психопатологически-одухотворенной клинической картины клинический психиатр-психотерапевт чувствует-обнаруживает те же природные клинические закономерности (конечно же, «в снятом виде»), которыми «дышит» вся соматическая медицина. В идеальных, духовных переживаниях клиницист видит-чувствует печать их телесного происхождения. И клиническому психотерапевту непонятен вопрос: какой психотерапевтический метод главнее, лучше, сильнее других? Что нужно, необходимо по клинике, то он и станет применять, помогая природе пациента защищаться совершеннее: и гипноз, и аутогенную тренировку, и рациональную (когнитивную) терапию, и поведенческую, и анализ, и терапию духовной культурой и т. д. Но все это клиницист будет применять клинически, то есть более или менее сообразуясь с клинической картиной, в которой для него звучит та самая стихийно-природная самозащита от внешних и внутренних вредностей.
Конечно, по-настоящему глубоко эту клиническую (для нас — клинико-психиатрическую) картину, с которой надобно сообразовываться клиническому психотерапевту, может понимать-чувствовать лишь клиницист. По частям-граням (при известной к этому природной предрасположенности) обретает он еще студентом в секционном зале, в лабораториях, разных клиниках (хирургической, кожной, терапевтической и т. д.) клиническое мышление, мироощущение. Клинические закономерности, придающие свой защитно-приспособительный смысл клинической картине (симптомам, синдромам, почве), невозможно постичь лишь теоретически, без погружения в длительную живую медицинскую практику. Именно в практике вырабатывается клинический опыт, чутье-интуиция, порождающие чувство диагноза, сопровождаемое уже клиническим размышлением-доказательством. Именно это навсегда остается в клиническом психотерапевте, уже часто забывшем подробности анатомии, биохимии, соматической медицины. Если у хирурга, терапевта клиническое чутье сказывается, например, в чувстве в пальцах при прощупывании живота, то у психиатра, клинического психотерапевта это чутье сказывается в том, что они поначалу лишь чувствуют опытом своим душевную разлаженность, злобновато-беспомощную напряженность, определенный характер пациента и т. п. Понятно, что психиатр, клинический психотерапевт невольно и в живой жизни, и глядя на телевизионный экран, продолжают чувствовать-обдумывать в таком клиническом духе душевные и телесные особенности людей, больных и здоровых.
Более или менее хорошо знать-чувствовать природную целительную самозащиту для того, чтобы ей врачебно способствовать, — это и значит более или менее хорошо диагностировать и лечить («Qui bene diagnoscit, bene medeb-itur» — «Кто хорошо ставит диагноз, тот хорошо будет лечить»).
Как врачу научиться проникновенному клиницизму, то есть научиться подробно-тонко чувствовать-понимать природу (в том числе душевную природу) больного человека? На этот вопрос Гиппократ отвечает культом истории болезни, то есть культом тщательного изображения-описания индивидуального, неповторимого в больном. Зачем это? Затем, думается мне, что постижение общего-типичного в клинической медицине (клинической психотерапии) дается лишь в многократных клинических встречах с повторяющимся бесконечно неповторимым. Последователь Гиппократа, основоположник отечественной клинической медицины М.Я. Мудров (1776—1831) в своем «Слове о способе учить и учиться медицине практической или деятельному врачебному искусству при постелях больных» (1820) говорил по этому поводу «любезным юношам» Московского университета: «...имею истории болезней всех моих больных. Все написаны моею рукой, писаны не дома, но при самых постелях больных. Число одних фамилий простирается за тысячу. (...) Сей архив расположен азбучным порядком, для каждой буквы назначена особенная книга, в которой в одну минуту можно найти описание болезней каждого и все рецепты. Сие сокровище для меня дороже всей моей библиотеки. Печатные книги везде можно найти, а истории болезней нигде. В 1812 году все книги, составлявшие мое богатство и ученую роскошь, оста-
вались здесь на расхищение неприятелю; но сей архив везде был со мною» (Мудров, 1949, с. 248-249).
Возможно сдать экстерном экзамен по психологии (это и случается перед защитой диссертации по психологии специалистами без психологического образования), поскольку психология теоретическаянаука. Но невозможно сдать экстерном экзамен по клинической медицине (в том числе по КПТ), поскольку это не столько теория, сколько научное искусство, предполагающее непременное развитие клинического опыта-чувства у того, кто к нему предрасположен своей природой. При всем этом меня восхищает противоречащая мне попытка (а вдруг я неправ?) — открыть-разработать внутри этого научного искусства свою теорию, создать особую «модель», которая на своем языке объяснила бы «механизмы всех известных психотерапевтических методик» и таким образом привела бы «различные теоретические подходы к единому категориальному аппарату». «Клинически определяемые показания и противопоказания для этих методик должны также соответствовать и внутренней логике модели» (Бурно А. М., 1997, с. 15-17).
Итак, называемые одними и теми же терминами психотерапевтические методы у клинического и психологического психотерапевтов работают по-разному. У психолога — исходя из его определенной теоретической (аутистической) психологической концепции, у клинициста — как помощь природе от природы, себя осознавшей. Так, клинический психотерапевт может применить даже определенный психоаналитический метод, если он отвечает клинической картине — природной самозащите, например, аутистического пациента. Это клинический анализ — в отличие от психоанализа определенной, известной школы. О том, как практически способствует клинический психотерапевт какой-то характерной душевно-природной самозащите, диагностически обнаруженной в клинической картине конкретного пациента или пациентов определенной клинической группы, уже много писал. Здесь лишь отмечу-подчеркну, что моя Терапия творческим самовыражением есть именно клинико-психоте-рапевтический метод в сравнении с психологической терапией искусством, творчеством (арттерапия) и психологической терапией творческим личностным ростом (экзистенциально-гуманистические и религиозно-психотерапевтические подходы).
Чем возможно объяснить тот факт, что психологическая психотерапия помогает, прежде всего, душевноздоровым людям (клиентам), тогда как клиническая, прежде всего, — душевно нездоровым (пациентам)? Думаю, тем, что здоровая масса людей вообще особенно подвержена внешним психологическим влияниям. Здоровый человек меньше зависит от природы своего характера; более пластичный, он легче перестраивается в соответствии с общественным мнением, общепринятыми взглядами. Он более внушаем, легче поддается и мнению психологической психотерапевтической группы, вообще разным мнениям, в том числе пикантно-психоаналитическим, если они ему понятны, волнуют его и вошли в моду. Здоровый нередко слепо верует во всесилие воспитания, вообще внешнего влияния. Здоровый «психологический» психотерапевт часто и учит своих клиентов гибко приспосабливаться в жизни для успеха. А когда клиент говорит ему, что хотел бы оставаться самим собой, такой психотерапевт трезво поясняет: «Так будьте немного другим самим собою». Человек, сложный своим стойким душевным нездоровьем (с болезненно-тревожным характером, хронической депрессивностью и т. п.), не может так легко, лишь от внешних психологических воздействий, почувствовать себя другим и даже нередко убежден, что душевное нездоровье — его пожизненный крест, что может быть только лучше, но не полное выздоровление. Клинический психотерапевт в таком случае вынужден вместе с пациентом изучать природу его страдания, чтобы яснее было, по каким ступенькам и как выбираться из страдания, помогая природе.
Теперь о психотерапевтических техниках в связи с вопросом о клинической психотерапии. Техники обычно есть все-таки типичное психологическое, а не клиническое дело. Психолог идет не от чувства тела, светящегося духом, а от чувства изначального духа в себе, как приемнике Духа. Более или менее он ощущает себя проводником этого духа к пациентам (клиентам). А проводит, передает дух часто с помощью определенных неисчислимых сегодня техник, духовных практик. Дух здесь как бы «укладывается» в техники. Если это, конечно, истинный психолог, то есть специалист с психологическим мироощущением, а не изначальный техник, как это часто бывает, например, в нейролингвистическом программировании (тогда все начинается и заканчивается техникой). Лишь некоторым одухотворенным психологам неприятны техники. Неприятны и не нужны техники и многим-многим клиническим психотерапевтам, у которых не только диагностика, но и лечение основывается прежде всего на клиническом опыте, интуиции. Чувствуешь, что вот так нужно психотерапевтически повести себя, согласно своему личностному переживанию, — и только потом понимаешь, для чего это сделал, сказал. А техника изначально задана сознанием, даже если она сделалась машинальной. Мне вспоминается, как на одном из международных психотерапевтических собраний известный чешский психолог-психотерапевт Станислав Кратохвил так мило и живо, смешно рассказывал группе психотерапевтов о своих техниках лечения сексуальных расстройств в духе «парного подхода» Мастерса и Джонсон. Я наивно спросил его потом наедине, как же тут можно обойтись без влюбленности, изначального искреннего, душевного мужского или женского тяготения к человеку. Станислав ответил: «Ну, Марк, любовь, влюбленность — это так редко, но есть руки, есть губы...»
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |