|
— Что? Думаешь, я смешная? — Меня тошнит от того, что люди вот так при мне улыбаются. Рука тянется к рукояти меча. И натыкается на его руку. Они все быстрее меня. — Я не смешная. Я
опасная. Вот подожди, и увидишь. Я еще не выросла, а когда вырасту — отпинаю ваши задницы с одной стороны Честерса на другую. Подожди, и увидишь.
Он отпускает мой меч и отходит с дороги, уже откровенно смеясь.
— Ну давай, детка. Устрой переполох. В последнее время у нас тут скучно.
На пути к двери я решаю, что Лор не так уж и плох. Он тоже живет в полном цвете.
Пролетая мимо кабинета Риодана, я чувствую сквозняк и разворачиваюсь, готовая драться с ним,
если потребуется, но там никого нет. Я качаю головой и прыгаю по лестнице, стоп-кадрируя в стороны между ступеньками — столько во мне сегодня энергии. Я проверяю танцплощадки на ходу.
Там полно народу, и веселье в разгаре. Похоже, либо я совсем недолго спала, либо наоборот,
проспала весь день до следующей ночи, потому что вот она, Джо, обслуживает столики в зоне Школьниц, вся из себя длинноногая и... Черт. Я щурюсь на нее через перила. Счастливая. Она, по ходу, светится! Что она себе думает? Что живет в какой-то сказочке? Так нет. Феи у нас уродуют и убивают, а чувак, с которым она занималась сексом, им это позволяет. Как она может от этого светиться? Тут ведь никакой романтики, ничего. Просто... Фу! Я не хочу даже думать об этом. Я
очень хочу поскорее выскрести это воспоминание из моей головы!
Я стоп-кадрирую через клуб, супербыстро, сбивая народ направо и налево. От оханья вокруг мне становится немножко лучше.
Когда я останавливаюсь перед ней, она выглядит сначала изумленной, а потом злится. Что за фигня происходит, с чего она-то злится на меня?
Джо снимает последний стакан с подноса и ставит его на салфетку перед Носорогом, а потом прижимает поднос к груди и держит, словно какой-то щит.
— Предательница.
— Дэни, не делай этого. Не здесь. Не сейчас.
— Ты делала это вот там, — говорю я, тыча рукой в сторону кабинета Риодана, — и ни фига ни секунды не волновалась о моем здесь и сейчас. Я там практически умирала, а ты занималась сексом буквально в соседней комнате, с чуваком, от которого пришла меня спасать. Из его темницы. В которой он меня держал узницей. Помнишь?
— Это не так.
— Что? Я не была в темнице? Или ты не пришла спасать меня от него? Только не говори, что вы не занимались сексом. Я видела то, что видела.
— Я думала, он причинил тебе боль. А он этого не делал. Он ни одной из нас не причинил вреда.
— Он заставил нас служить ему, как собачек! Ты официантка у Фей, а я бегаю рядом на его чертовом поводке! Он скармливает людей Феям, Джо. Он убивает их!
— Неправда. Он управляет клубом. И не его вина, что люди хотят умереть. Что он должен делать?
Отговаривать их? Организовать в Честерсе услуги психологов? Чего ты ждешь от него, Дэни?
Я смотрю на нее и просто не верю.
— Да ты, наверное, издеваешься! Ты собралась его защищать? Стокгольмский синдром, Джо? —
насмехаюсь я.
Она подходит к пустому столику и начинает убирать грязные тарелки на поднос. То, что она убирает за тремя монстрами, бесит меня еще больше. И еще больше, потому что она здорово выглядит, делая это. Джо стала красивее. Я этого не понимаю. Раньше она была совершенно счастлива, надевая джинсы и футболки, не делая макияжа и просто общаясь с другими девчонками. А теперь у нас супергламурная Джо. Ненавижу.
— Я думала, ты не знаешь, что это такое.
— Я уточнила, и, подруга, у тебя тяжелая форма. Ты позволила ему испортить себя всеми возможными способами. Сколько, по-твоему, это продлится? Ты думаешь, он будет носить тебе цветы? Ты думаешь, что станешь, типа, жить с владельцем Честерса?
Она сооружает башенку из стаканов на своем подносе и сердито на меня смотрит.
— Можем мы по крайней мере сейчас об этом не говорить?
— Ага. Если ты пообещаешь мне больше никогда не заниматься с ним сексом. Я уйду. Прямо сейчас.
Разговор окончен.
Она поджимает губы. И смотрит в направлении его кабинета, вытирая столик влажной тряпкой.
Меня бесит то, каким мягким становится ее лицо, когда она смотрит вверх. Напряжение уходит, и
она выглядит как влюбленная женщина. Я ненавижу это. Я ненавижу его.
Она снова переключается на меня.
— Нет, Дэни. Не буду обещать. И не лезь в это дело. Оно тебя не касается. Это взрослые вещи,
которые касаются взрослых людей. — Она разворачивается и идет к бару, позвякивая посудой на подносе. Я краем уха слышу Фей, которые выкрикивают заказы, пытаясь привлечь ее внимание, но мне плевать. Мне нужно ее внимание.
Я стоп-кадрирую за ней так быстро, что поднятый мною сквозняк несется по всему клубу и чуть не выбивает поднос из ее рук. Джо приходится постараться, чтобы его поймать. Это дается ей с трудом.
Риодан не единственный, кто умеет портить людей и вещи.
— Не уходи от меня. Я еще не закончила.
— Нет, закончила.
Я шиплю ей на ухо:
— Ты разве не понимаешь? Этот чувак никогда тебя не полюбит. Он просто не так устроен. Он использует тебя и вышвырнет, ты станешь для него куском туалетной бумаги, которой он подтерся и больше не хочет видеть.
Она глубоко вздыхает и смотрит на меня через плечо. Этот взгляд убивает меня.
Я тону в моментальной ненависти к себе за только что сказанное. И я ненавижу его за то, что сказала правду. Джо ни за что не сможет удержать его интерес. Она слишком хорошая. Чистая и милая внутри. В ней нет ни грамма злобы, предательства, грязных чувств — вообще чего-либо плохого.
Она для него недостаточно сложная. Это он испорченный до костей. Я выбрала не того собеседника,
чтобы кусаться. Нужно было пойти к нему. Он собирается причинить ей боль, а я никому этого не прошу. В итоге я решила первой причинить ей боль. Ну не дура я, а?
— Ты правда думаешь, что я этого не знаю? — Не будь мы в Честерсе, влага из ее глаз давно лилась бы по щекам.
Я вдруг сильно жалею, что вообще открыла рот. Я хочу обнять ее. Сбежать. Не хочу, чтобы Джо было плохо. Ну почему я не могу держать рот на замке?! Взрослые такие странные. Я не понимаю!
— Тогда почему? Зачем ты делаешь то, о чем знаешь, что это плохо? Зачем вообще люди делают то,
от чего наверняка будет больно?
— Ты еще слишком маленькая, чтобы говорить о таких вещах.
— Да ладно тебе, Джо, это же я. Я никогда не была маленькой. Жизнь мне этого не разрешает.
Объясни мне.
— Это сложно.
— А то все остальное просто! Попытайся.
Она молчит, так что и я молча стою и жду. Долгая тишина обычно заставляет людей говорить.
Пауза тянется. Наконец она отводит глаза, словно смущаясь, и тихо, будто сама себе, говорит:
— Каждое утро он выходит на верхнюю лестничную площадку и оглядывает клуб. Он стоит там,
такой большой, сильный, красивый и... — Она сглатывает, словно у нее пересохло во рту. —
Сексуальный. Боже, такой невероятно сексуальный. — Взгляду нее становится странным, словно она что-то вспоминает, а потом Джо издает какой-то мягкий звук и на секунду замолкает. — И он веселый. Ты знаешь, что он веселый? Должна знать. Ты проводишь с ним много времени.
Я сжимаю кулаки. Конечно, провожу. Не знала, что и она тоже. Что они делают? Обмениваются шутками, как мы с Танцором?
Она становится задумчивой, словно заглядывает в свои воспоминания.
Каждое утро, когда заканчивается ночная смена, он выбирает женщину из толпы и кивает ей. Она поднимается наверх, а потом, когда возвращается в клуб, она выглядит... — Джо вздрагивает, как от мурашек. — И ты думаешь: что же он сделал, чтобы она вот так выглядела? Ты смотришь, как она идет, улыбаясь и двигаясь совсем не так, как двигалась до того... И ты понимаешь, что там что-то случилось, что-то такое, отчего она чувствует себя живой, как никогда. Она испытала с мужчиной что-то такое, что ты сама только мечтаешь испытать, пусть даже всего лишь раз в жизни.
Чтобы женщина так изменилась, мужчина должен увидеть ее особенным взглядом. Ты пытаешься не думать о нем, но не выходит. Я клялась, если он когда-нибудь кивнет мне, я не пойду.
— Чувиха, очнись. Ты пошла.
— Я знаю.
Джо снова светится, словно получила какой-то приз, а не подставилась социопату чистых кровей в качестве сменной шлюхи.
— Почему он? — Я не понимаю, но хочу понять. Я не хочу считать Джо предательницей. Но я потеряла Мак. И не могу потерять еще и Джо. — Ты же знаешь, какой он!
— Он не плохой человек, Дэни.
— Фигня.
— Не бывает только черного и белого, как бы тебе этого ни хотелось.
Кое-что бывает, и Риодан чернее черного. Он один из тех самых плохих парней — точка, конец темы. Я злюсь. Ей нужно проснуться и учуять запах горящего кофе, пока кофеварка не взорвалась к чертям.
— А если он выйдет завтра на ту лестницу и выберет кого-то другого? — спрашиваю я. — Это вопрос времени, Джо. Ты знаешь, что так будет. Ты будешь стоять вся такая мечтательная, как вот сейчас, а он выберет официантку, стоящую рядом с тобой, и ты никогда больше не поднимешься к нему, потому что он не из тех, кто нажимает на повтор. Он, если уж закончил, то закончил. И что ты тогда будешь чувствовать?
Она отворачивается.
Я шагаю за ней, хватаю ее за локоть и останавливаю.
— Ну? Ты что думаешь, Джо? Что ты особенная? Что именно ты сможешь его изменить? Да не смеши! Ты думаешь, вы с ним вместе будете выбирать фарфор для свадебного стола? И серебряные ложечки?
Она вдыхает так, словно на время забыла про воздух, а теперь спешит глотнуть кислорода.
— Я знаю, что делаю, Дэни.
— Хорошо, значит, можешь мне объяснить! Потому что с моей точки зрения это кажется одной большой непробиваемой глупостью!
Она снова становится далекой и тихой, словно меня тут нет. Даже с моим суперслухом приходится напрягаться.
— Есть мужчины, с которыми строишь будущее, Дэни. А есть те, про кого знаешь, что они уйдут. С
последними ты можешь выстроить только воспоминания. Я знаю разницу.
Как по мне, непохоже.
— За некоторые воспоминания нужно заплатить высокую цену. Я с этим справлюсь.
Нет, не справится. Точно не справится. Я знаю Джо. Она умная, милая, у нее сердце воина, но у нее нет льда и лезвий в том месте, где у других душа. Она любит. И не чувствует, когда приходит время отступить, а оно, зараза, приходит. И нужно хватать свою любовь двумя руками и уносить, пока никто не превратил ее в ножи и не изрезал тебя ими на кусочки. Она не сможет с этим справиться. И
мне придется убирать за ним эти кусочки. И убить его. Я тоже с силой втягиваю воздух.
— Ты слишком глупая, чтобы выжить, и я с тобой больше не разговариваю. Ты бы вынула голову из задницы.
— Тебе нужно перестать всех судить.
— Ты ни черта обо мне не знаешь. И я лучше буду судить других, чем стану слабачкой, которая не может сама ничего решить и вляпывается в глупое дерьмо.
— Дэни, пожалуйста, не надо...
— У меня все уши в лапше. Ничего не слышу! — Я отворачиваюсь и начинаю соскальзывать в стоп-
кадр. Не знаю, что заставляет меня посмотреть вверх. Такое ощущение, словно в животе у меня резинка, а за другой ее конец только что потянули с верхушки лестницы.
Риодан стоит на верхней площадке и смотрит вниз, на меня.
И я думаю о том, что Джо говорила, какой он большой, сильный и красивый.
Наши взгляды встречаются.
Мой говорит: «Не смей больше ее выбирать. Оставь ее в покое».
Его взгляд отвечает что-то, чего я не понимаю. Затем он опять рябит на меня глазами, и я знаю, что это значит: «Иди домой, детка».
А потом он смотрит мимо меня на Джо.
И кивает.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
«Девчонки падают, как домино» Мы не такие уж разные, ты и я, — говорит Круус, двигаясь во мне. — Мы оба рождены править.
Я отчаянно пытаюсь проснуться. Я в стране Грез, и он обнимает меня крыльями. Как только я уснула, он оказался в моем сне, ждал меня в конце белой мраморной дорожки в саду великолепных кроваво-красных роз. Он укладывает меня на них, в ворох бархатных лепестков. Я готовлюсь к уколу шипов.
Не печалься о них, Кэт. Солнце не жалеет того, что растет в его свете.
Он проникает в меня, глубоко, заполняет меня полностью, заставляет каждый нерв моего тела вибрировать в экстазе. Я выгибаю спину и шиплю от наслаждения.
Мы будем править миром, и они нас полюбят. Мы спасем их всех.
— Видишь меня во сне, милая Кэт?
Мир моего сна разлетается, как снежок от удара, и я вспоминаю, почему попросила Шона остаться со мной на ночь в аббатстве. Зачем провела его с черного хода в мои комнаты. Чтобы он спас меня от Крууса. Чтобы вернул меня в мир, который я знаю и люблю.
Я перекатываюсь в руках Шона и прижимаюсь к нему, содрогаясь от страха, который выдаю за желание. Мы занимаемся любовью, наспех, страстно и быстро. Он никогда не узнает, что я пытаюсь стереть из памяти кого-то другого.
Того, с кем я кончаю сильнее. Лучше. Больше.
Шон, моя любовь, друг моего детства, любимый с юности, моя родственная душа. Я знаю его всю жизнь. Мы делили детский манеж и вместе пошли в школу. Мы одновременно болели корью и первый свой грипп провели в одеялах перед одним телевизором. Мы вместе пережили прыщи. Он был со мной в ту ночь, когда у меня начались месячные, я была с ним в тот день, когда у него начал ломаться голос. Мы знаем друг о друге все. У нас богатая и долгая история. Я люблю его темные глаза, его черные волосы и светлую ирландскую кожу. Я люблю его рыбацкий свитер, и линялые джинсы, и вечную быструю улыбку. Я люблю силу его рук, которые годами тянули рыбацкие сети, и
то, как двигается его жилистое тело, и как он выглядит, когда уходит в хорошую книгу с головой, и
как он двигается во мне.
— Ты в порядке, любимая? — Он убирает прядь волос с моего лица.
Я ложусь головой ему на грудь и слушаю, как бьется его сердце, размеренно и уверенно. Иногда мне кажется, что у него тоже есть тень моего дара ши-видящей, настолько хорошо он меня читает. Он с детства знает все о моей эмпатии. И ничто во мне не отталкивает его, а это редкий дар среди тех, кто полностью понимает, что я могу. Мало кто способен мне лгать. Я чувствую внутренний конфликт,
если только существа не лишены вины и совести полностью, а таких я встречала мало и узнала о них лишь недавно. Все они водятся в Честерсе. Правду я не узнаю, просто чувствую ложь. Поэтому любить меня способен только идеально честный мужчина. Как мой Шон. Мы научились доверять друг другу еще до того, как научились подозревать.
— Что, если я не справлюсь? — говорю я. Я не уклоняюсь от вопроса. С Шоном мне почти не нужны слова. Мы с детства заканчиваем друг за друга фразы. Мы оба были девственниками, когда в первый раз занялись любовью. И для нас не было и не будет никого другого.
А теперь у меня появился невидимый любовник, который разрушает все, что мне дорого. Заставляет меня хотеть его, а не моего Шона.
Шон смеется.
— Кэт, милая, ты справишься с чем угодно.
Сердце в моей груди становится камнем. Я сгораю от стыда за измену. Каждую ночь, уже больше недели, во сне я занимаюсь любовью с другим и помню каждую деталь. Я брала его в рот, я
чувствовала его в себе, в тех местах, которые принадлежат только Шону.
— Но что, если я не смогу? Что, если я совершу ошибки, которые будут стоить им жизней?
Он перекатывается на бок и притягивает меня спиной к себе. Я прижимаюсь к нему. Мы идеально подходим друг другу, как две ложки из одного набора. Словно вырезаны из единого куска одного и того же дерева.
— Тише, милая Кэт. Я здесь. Я всегда буду здесь. Вместе мы справимся с чем угодно. Ты это знаешь.
Вспомни наши клятвы.
Я прижимаю к себе его руки. Мы были молодыми, совсем юными. Все тогда было так просто. Нам было по пятнадцать, мы были страстно и бездумно влюблены, нас восхищали наши развивающиеся тела, которые росли вместе и соединялись в одно. И однажды мы сбежали в Парадайз Пойнт у маяка,
оделись, как на свадьбу, и обменялись клятвами. Мы родом из разбитых семей, темпераментных и склочных, и мы многому научились, глядя на своих родичей. Слишком сильная страсть выгорает.
Нежность сплавляет. Мы знали, что нужно, чтобы остаться вместе. Ничего особенного. Всего лишь здравый смысл.
Если ты ослабеешь, я буду сильным. Если заблудишься, я буду твоей дорогой к дому. Если ты отчаешься, я принесу тебе радость. Я буду любить тебя вечно.
— Я люблю тебя, Шон О’Бэннион. Никогда не бросай меня.
— Дикие кони, Кэт. Не оттащат меня ни на дюйм. Ты моя единственная. Навсегда. — Я чувствую улыбку в его голосе.
Мы снова занимаемся любовью, и на этот раз, когда темные крылья пытаются укутать меня тенью,
им не удается. На этот раз в постели никого, кроме меня и Шона.
Я смотрю, как он одевается, а рассвет рисует бледные прямоугольники на тяжелой ткани штор. В
аббатстве есть дети, а мы с ним не женаты. Мы собирались пожениться до Падения Стен, но вмешались наши семьи. О’Бэннионы попытались остановить свадьбу. Когда они поняли, что с Шоном это не пройдет, они начали ставить палки в колеса и в конце концов устроили спектакль десятилетия.
О’Бэннион женится на МакЛафлин!
Это было бы шагом вперед для моей семьи. Мы были преступниками из маленького городка. А его семья контролировала почти все криминальное подбрюшье Дублина. Я росла с Шоном только потому, что моя мать была его няней.
Несколько месяцев мы отчаянно боролись с родителями, а потом стены рухнули и погибли миллиарды людей.
Включая наши семьи. Где же еще они могли быть, если не в центре волнений, — естественно, они наблюдали за хаосом и пытались нажиться на беззаконии.
Я не могу притворяться, будто мне жаль их, и мне не стыдно, что я не горюю. Единственные смерти,
от которых мне больно, — это смерти моих двух сводных братьев, переживших ту осень, чтобы вскоре погибнуть от Теней. Ровена вовремя не научила нас есть мясо Невидимых, и я не смогла спасти их. Мои родители и другие родственники были испорченными до костей. Некоторые просто рождаются не в той семье. Мы с Шоном много лет назад отвернулись от родичей. Но наши семьи не прекращали давления и никогда не согласились бы нас отпустить. Раньше я волновалась о том, что они могут сделать с Шоном, пытаясь заставить его войти в семейный «бизнес», но сейчас все волнения в прошлом.
Сегодня — это сегодня, и мы свободны!
Как только у нас появится спокойная минутка и священник, мы поженимся. Некоторые девочки надеются, что мы устроим милую церемонию прямо здесь, в аббатстве. Свадьба в такие времена может быть жизнеутверждающим моментом, но я не собираюсь превращать свою свадьбу во что-
либо для других. Она касается только Шона, Бога и меня.
Когда он берет мое лицо в ладони и целует меня, я чувствую его сердце — своей грудью и своим даром одновременно. Он счастлив. Это все, что мне нужно.
Он спрашивает, приму ли я его снова сегодня ночью, я улыбаюсь и целую его.
— Да, и в следующие ночи, ты прекрасно это знаешь. Если жаждешь комплиментов, милый Шон, у
меня их тысячи.
Но когда он уходит, мой смех умирает, и я смотрю на постель.
Нужно было рассказать ему, что происходит. На его месте я бы хотела узнать. Я бы каждую ночь сражалась за него с невидимым врагом. Мы сражались бы вместе. Я узнала бы все тайны суккуба,
который его мучает, чтобы наверняка победить врага.
Но я не могу. Просто не могу. Все произошло раньше, чем я смогла остановить это в первый раз.
Теперь у меня интимное знание о другом мужчине. С Круусом я испытала то, чего никогда не испытывала с Шоном. Я ненавижу себя и не могу ему сказать. Просто не могу.
Домой я иду медленно и злюсь. Но злиться сложно, потому что мое тело чувствует себя невероятно хорошо. Мозг сердитый, а тело говорит: «Эй, подруга, давай играть!»
Я пинаю по улице банку, а потом пинком отправляю ее в стену. Да, именно в стену. Банка сплющивается и застревает в кирпиче, я смеюсь. Однажды кто-нибудь увидит ее и такой: «Эй,
чуваки, че тут случилось?» Я оставляю память о себе по всему городу, сгибаю фонарные столбы в
«3Д» — Дэни, Дикая и Дерзкая. Оставляю народу свои визитки. Это мой способ сообщить миру, что кто-то присматривает за его обитателями и заботится о них.
У меня впереди целый день, поверить не могу! Почти как в старые добрые времена. Думаю о том,
чем я сама хочу заняться. Глупо, но мне противно работать над ледяной загадкой днем, потому что Риодан каждую ночь отнимает у меня на нее кучу времени. Но когда на кону человеческие жизни, я
не могу позволить себе глупостей. Как было бы здорово подключить к этому делу супермозг Танцора!
Проблема в том, что мне еще нужно заскочить в аббатство. Я давно уже там не была, а ши-овечки попадают в беду быстрее, чем я могу повилять задом и сказать «бэ-э-э». Я волнуюсь за них и ничего
не в силах с этим поделать.
И есть еще инспектор Джайн. Которому я задолжала очистку клеток.
Я лениво бреду по Темпл-Бар, наслаждаясь свободным временем и своим городом, и пытаюсь решить, как расставить приоритеты. Радует тот простой факт, что сегодня, для разнообразия, выбор принадлежит мне! До Падения Стен я любила эту часть города, тут каждую ночь происходило столько классного с туристами, пабами, новыми Феями, за которыми можно шпионить и которых можно убивать. Жизнь на улицах я заценила после смерти мамы. Ни ошейника, ни клетки. Только старая сумасшедшая ведьма, которую я научила постоянно слегка меня бояться.
А потом приехала Мак, и на улицах стало еще круче. Нет ничего лучше приятеля-супергероя, с
которым можно зависать. Особенно если этот приятель тебе как сестра, как мама и как лучшая подруга одновременно.
Сейчас, как и весь мой город, Темпл-Бар превратился в руины. Брошенные машины, развороченные и разбитые, столкнули к обочинам, оставив посреди бывшей дороги узкий проход. Все засыпано стеклом разбитых окон и фонарей, некуда ступить, чтоб не захрустело. Газеты, мусор и оболочки того, что было людьми, ветром волочит по улицам. В серый дождливый день тут реально мрачно,
если не нацелиться на блестящее будущее впереди. Мама Мак работает над какой-то Программой Озеленения, а папа, я слышала, — над Программой Очистки, а еще я слышала их разговоры о том,
что однажды Дублин снова станет живым и полным веселья.
Я прохожу мимо ярко-красного фасада здания Темпл-Бар и чую это, не успев завернуть за угол. И
тут же останавливаюсь.
Оно как ветер с ледника.
Я обдумываю вариант не поворачивать за угол. Я еще не исследовала такие сцены одна. Сегодня ночью можно подвести сюда Риодана и притвориться, что мы его только что нашли. Не то чтобы места сильно отличались в зависимости от «недавно замерзло» и «стоит ледяным пару дней». К тому же, если я заверну за угол и найду там замерзших детей, день будет полностью испорчен.
Еще совсем свежа память о том, как я чуть не умерла. Если бы вчера в церкви я была одна...
Странная мысль. Я не могу представить себя мертвой. Я оглядываюсь по сторонам, смотрю вверх.
Насколько я вижу, я тут одна. Кристиан не может все время за мной шпионить. Так что, типа, если я уйду, никто не узнает, что я не всегда супергерой. Если останусь и со мной случится что-то плохое,
ну, мое сердце может остановиться, и никого не будет рядом, чтобы меня спасти.
— Слабачка! А ну опять становись классной! — Мне от себя противно. Я не ухожу, и мне не нужна поддержка. Никогда. Супергерой — это не то, во что можно играть время от времени, это то, что ты есть. Все время, в любое время, каждый день.
Я отбрасываю назад полы длинного плаща — мне нравится кожаный шелест, который они издают,
— вытаскиваю меч и заворачиваю за угол, готовая к действию. Меч покрывается инеем, а мои пальцы примерзают к нему в ту же минуту.
Посреди улицы одна из шикарных машин, которые так любит Мак, совершенно замерзла и блестит бриллиантовой коркой под солнечным светом.
Из открытого окна со стороны водительского сиденья торчит ледяная рука. С пассажирского сиденья наполовину высунулся какой-то чувак, он вроде как пытался выбраться, рот у него открыт в крике,
глаза закрыты, кулак поднят в воздух, словно он собирался что-то отбить. Детей нет. Это здорово.
Похоже, в этот раз жертв только двое. Это тоже облегчение.
Я изучаю машину, впитывая детали.
На этом месте не так холодно. Морозит, но не так, как в церкви или в секторе Честерса. Больше похоже на сцену со стиркой. Я так понимаю, на открытом пространстве замороженные виньетки отогреваются быстрее.
Я делаю пару глубоких вдохов, отмечаю все преграды на моей мысленной решетке модели и собираюсь для стоп-кадрирования.
И вот когда я почти все идеально измерила и просчитала, когда я готова плавно и гладко нажать на газ, за моей спиной начинаются крики и пальба.
Пули могут меня ранить. Я не настолько супергерой. От неожиданности я срываюсь с места раньше,
чем собиралась. А это еще опаснее стоп-кадрирования головой вперед!
Меня заносит, и я пытаюсь вернуть себе контроль над движением, но при такой скорости это непросто. Меня закручивает, как пьяного тасманского дьявола, и я врезаюсь в бок замерзшей машины.
Это выбивает меня из стоп-кадра, но либо в этот раз все не так неожиданно, либо холод тут не такой убойный, как в церкви, либо и то, и другое, потому что я возвращаюсь в ускоренный режим так же быстро, как меня из него вышибло. Но я не могу контролировать свои ноги, потому что стартовала не с той с самого начала, и снова врезаюсь в машину. На этот раз люди, замерзшие в ней, взрываются как сверхмощные гранаты, разлетаются миллионами осколков льда, а я оказываюсь прямо на пути розовой ледяной шрапнели.
Осколки замерзших тел, твердые и острые, как алмазы, впиваются в мою открытую кожу. Толстый кинжал льда размером с хот-дог пробивает мои джинсы и впивается в бедро, другой протыкает плечо.
Я снова выпадаю из сверхскорости и пытаюсь в нее вернуться, но, когда я это делаю, ледяные осколки проникают еще глубже в мое тело, и боль от этого такая, что я мгновенно выпадаю обратно.
Не думая. На рефлексе, просто пытаясь остановить боль.
И начинаю замерзать до смерти.
Поднимаюсь...
Ой! Черт, черт, черт, больно!
Вниз — и я умру.
Вверх — и я пожалею, что не умерла.
0Яостаюсь в стоп-кадре, снова ударяюсь об эту дурацкую машину, отскакиваю от нее, плетусь к другой машине и вкладываю все силы в то, чтобы выбраться из ледяной зоны. Я не чувствую рук, не чувствую ног. Блин, поверить не могу, что я в это вляпалась! Но кто кричал, и почему они стреляли?
0Яжму, жму, жму изо всех сил!
И падаю лицом вниз на дорогу. Ледяные осколки вошли глубоко. Но мне плевать. Я выбралась. Я
снова за углом, где тепло и можно жить. Я справилась. Сотня или сколько там осколков во мне растают. Уже начали, а может, я истекаю кровью, потому что по коже щекочет что-то влажное и теплое.
Я выбралась из зоны мгновенной смертельной угрозы. Я не замерзну до смерти. Теперь нужно беспокоиться о том, чтобы до смерти не истечь кровью.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |