воздействия на их поведение. Трудность для социального психолога состоит в
том, что эти два решающих фактора - контроль и воздействие - часто
<работают> в противоположных направлениях: по мере усиления одного ос-
лабляется другой. Дилемма, с которой сталкиваются экспериментаторы, со-
стоит в том, как сделать максимальным воздействие на испытуемых, не жер-
твуя при этом контролем за ситуацией. Ее разрешение требует значительных
творческих усилий и изобретательности при проектировании и создании
экспериментальных ситуаций. Это приводит нас к проблеме реализма.
Реализм. Ранее в этой главе я упомянул о критических замечаниях,
часто раздающихся в адрес лабораторных экспериментов. Упреки состоят в
том, что эксперименты якобы чересчур искусственны и представляют собой
надуманные имитации реальной жизни, что они <нереальны>. Что же имеет-
ся в виду под <реальным>?
Много лет назад, в процессе написания большой статьи об экспери-
ментальном методе, мы с Меррилл Карлсмит попытались уточнить опре-
деление реального [10]. Мы пришли к выводу, что эксперимент может быть
реалистичным в двух различных смыслах. Если он оказал воздействие на
испытуемых, заставил их принять происходящее всерьез и вовлек их в
экспериментальные процедуры, то мы можем сказать, что был достигнут
экспериментальный реализм. Совершенно другой вопрос - насколько по-
хож лабораторный эксперимент на события, которые часто происходят с
людьми в реальном мире. В этом случае мы говорим об обыденном реализме.
Часто именно путаница между экспериментальным реализмом и обыденным
реализмом и вызывает ту критику, о которой я только что говорил.
Наверное, это различие между двумя реализмами можно проиллюст-
рировать на примере исследования, замечательного своим эксперименталь-
ным реализмом и нереалистичного в обыденном смысле,
Вспомним эксперимент Стэнли Милграма [II], который обсуждался
нами в главе 2. В этом исследовании каждый испытуемый должен был нано-
сить серию ударов электрическим током, постепенно увеличивая его силу,
человеку, который находился в соседней комнате и был якобы подсоединен
к генератору электрических разрядов. А теперь, если честно: как часто нас
просят наносить людям удары током в реальной жизни? Нереалистичным,
однако, это можно назвать лишь с точки зрения обыденного реализма.
А была ли эта процедура экспериментально реалистичной, иначе гово-
ря, были ли испытуемые захвачены ею, приняли ли ее всерьез, оказала ли
она на них воздействие, стала ли частью их реального мира в тот момент? Или
же они просто отыгрывали роли, не принимая ситуацию всерьез, совершая
свои действия, подобно марионеткам? Милграм сообщает, что эти люди
испытывали значительное напряжение и дискомфорт. Впрочем, пусть сам
исследователь своими словами расскажет, как выглядел его типичный испы-
туемый:
<Я наблюдал, как взрослый и поначалу уравновешенный бизнесмен во-
шел в лабораторную комнату, держась самоуверенно и сверкая улыбкой. За
двадцать минут он превратился в дергающуюся, запинающуюся развалину,
быстро приближавшуюся к точке нервного коллапса. Он постоянно потирал
виски и нервно сплетал руки. В один из моментов он ударил себя кулаком по
лбу и пробормотал: <Боже, да прекратите же это!> И все же продолжал по-
корно реагировать на каждое слово экспериментатора, повинуясь тому до
конца> [12].
Подобное вряд ли напоминает поведение человека в нереалистической
ситуации. То, что происходило с испытуемыми Милграма, было реальным,
даже если ничего подобного с ними в повседневной жизни не случалось.
Поэтому можно, кажется, уверенно заключить, что результаты данного эк-
сперимента являются достаточно точным указанием на то, как будут реаги-
ровать люди, если аналогичная последовательность событий действительно
произойдет в реальной жизни.
Обман. Важность экспериментального реализма трудно переоценить.
Наилучший путь достижения этого существенного качества состоит в разра-
ботке такого действия, которое было бы интересным и захватывающим для
испытуемых. В то же время часто бывает необходимо скрыть истинную цель
исследования. Откуда идет эта потребность в маскировке?
Ранее в этой главе я упомянул о том, что каждый человек является
социальным психологом-любителем в том смысле, что все мы живем в соци-
альном мире и постоянно конструируем гипотезы по поводу всего, что с
нами происходит. Это относится и к тем индивидам, которые выполняют
роль испытуемых в наших экспериментах. Поскольку они всегда пытаются
понять, что творится вокруг, то, догадавшись, какую гипотезу мы пытаемся
подтвердить, они могут начать действовать в соответствии с этими догадка-
ми, вместо того чтобы действовать естественным и обычным образом. По
этой причине мы пытаемся скрыть от испытуемых истинную цель экспери-
мента. А так как мы почти всегда имеем дело с чрезвычайно умными взрослы-
ми людьми, то эта задача оказывается не из легких; однако если мы не хотим
упустить шанс получить обоснованные и достоверные данные, то без реше-
ния подобной задачи в большинстве экспериментов не обойтись.
Это ставит социального психолога в положение режиссера, который
'/,15 1126
устанавливает декорации для спектакля, но не сообщает актеру, о чем вооб-
ще пьеса. Подобные декорации получили название <официальные версии>, они
предназначены для того, чтобы увеличить экспериментальный реализм пу-
тем создания ситуации, в которой испытуемый может вести себя естествен-
но, без тормозящего знания о том, какой именно аспект поведения изучает-
ся в исследовании.
Например, в исследовании Аронсона-Миллса, касающемся <обряда
посвящения>, испытуемым сообщили, что они проходят тест на смуще-
ние с целью определить, кого можно принять в группу, дискутирующую
по проблемам психологии секса; такова была <официальная версия>, а на
самом деле это был чистый обман. В действительности, они были подвер-
гнуты испытанию для того, чтобы посмотреть, какой эффект оно окажет
(если окажет) на их симпатию к группе. Если бы испытуемые были осве-
домлены об истинной цели исследования перед тем, как принять в нем
участие, результаты оказались бы абсолютно бессмысленными.
Исследователи, специально изучавшие данный вопрос, показали, что
в случае, когда испытуемые знали истинную цель эксперимента, они вели
себя не естественно, а пытались либо сделать так, чтобы предстать в выгодном
свете, либо <выручить> экспериментатора (в последнем случае они вели себя
так, как, по их мнению, они должны были вести себя согласно гипотезе
экспериментатора). Обе эти стратегии - катастрофа для экспериментатора.
Экспериментатору обычно удается пресечь попытки испытуемого <по-
мочь> ему, однако намного труднее уменьшить желание испытуемого <выг-
лядеть на уровне>. Большинство людей не хотят, чтобы о них думали как о
слабаках, ненормальных, конформистах, непривлекательных, глупых или
сумасшедших. Таким образом, как только предоставляется шанс отгадать,
что ищет экспериментатор, так сразу же большинство людей начинают пы-
таться выглядеть достойно или <нормально>. Например, в эксперименте,
придуманном с целью пролить свет на данный феномен [13], стоило нам
только рассказать испытуемым, что конкретный результат будет указывать
на присутствие у них <положительной> личностной черты, как они стали
гораздо чаще демонстрировать действия, необходимые для получения этого
результата, чем в случае, когда (по нашим словам) он свидетельствовал о
наличии <отрицательной> черты личности. Хотя подобное поведение можно
понять, однако оно мешает экспериментатору получить научно значимые
результаты. По этой причине экспериментаторам представляется необходи-
мым обманывать испытуемых относительно истинной цели эксперимента.
Чтобы проиллюстрировать вышесказанное, давайте еще раз рассмот-
рим классический эксперимент Соломона Эша на конформность [14].
Вспомним, что в его исследовании студенту было дано задание оце-
нить сравнительную длину нескольких отрезков. Задача была чрезвычайно
простой. Однако другие студенты (на самом деле сообщники эксперимен-
татора) намеренно высказывали неверные суждения по поводу длины этих
отрезков. Столкнувшись с подобной ситуацией, значительное число испыту-
емых уступило групповому давлению и также высказало неверное суждение.
Этот эксперимент, конечно, вводил испытуемых в сильное заблуждение:
испытуемые полагали, что они принимают участие в эксперименте на вос-
приятие, в то время как на самом деле изучалась их конформность. Был ли
этот обман необходим? Думаю, что да. Давайте попробуем разыграть ситуа-
цию еще раз, не прибегая к обману. Вообразите, что вы - испытуемый в
эксперименте, который экспериментатор предваряет такими словами: <Меня
интересует изучение того, поведете ли вы себя конформно, столкнувшись с
групповым давлением>, - и подробно рассказывает вам, что должно про-
изойти. Держу пари: вы не поведете себя конформно! Могу высказать пред-
положение, что никто не поведет себя конформно, поскольку конформ-
ность считается проявлением слабости и не относится к числу привлекатель-
ных видов поведения. К какому же заключению придет в таком случае
экспериментатор? Что люди склонны к нонконформизму? Ясно, что подоб-
ное заключение будет ошибочным и дезориентирующим, а сам эксперимент
будет лишен всякого смысла.
Вспомним эксперименты Милграма на послушание. Он обнаружил, что
во время эксперимента 62% обычных граждан, выполняя команды экспери-
ментатора, проявляли готовность наносить сильные удары током другому
человеку. Несмотря на это, каждый год, описывая своим студентам эту
экспериментальную ситуацию и спрашивая их, повиновались бы они по-
добным командам, я получал лишь 1% утвердительных ответов! Означает
ли это, что мои студенты лучше испытуемых Милграма? Не думаю. Ско-
рее, это означает, что как только людям предоставляется хотя бы полшан-
са, они стараются выглядеть лучше. Таким образом, не прибегни Милграм
к обману, он получил бы результаты, которые просто не отражали бы
поведение людей, характерное для реальных жизненных ситуаций.
Если бы мы давали людям возможность спокойно усесться в кресло,
расслабиться и погадать на тему, как бы они себя повели, если..., то мы бы
получили в результате скорее картину того, какими люди хотели бы быть,
чем картину того, каковы они есть на самом деле.
Этические проблемы
Использование обмана может оказаться наилучшим и, возможно, единствен-
ным способом получения полезной информации относительно того, как люди
ведут себя в наиболее сложных и наиболее важных жизненных ситуациях, но
этот способ совершенно определенно ставит экспериментатора перед серьез-
ными этическими проблемами.
Их, в основном, три:
1. В конце концов просто неэтично лгать людям. Данное обстоя-
тельство приобретает еще большее значение в постуотергейтскую эру,
когда обнаружилось, что правительственные учреждения незаконно
подслушивают граждан, что президенты говорят народу, который их
избрал, откровенную ложь, и все эти грязные трюки, сфабрикованные
письма, подделанные документы и тому подобное являются делом рук
людей, непосредственно работавших на президента. Могут ли соци-
альные психологи оправдать свои действия, внося дополнительный вклад
в уже имеющее место <засорение> общества ложью?
2. Подобный обман, кроме всего прочего, часто ведет к вторже-
нию в частную жизнь испытуемых. Когда люди, участвующие в наших
экспериментах, бывают не в курсе того, что изучается на самом деле,
они лишены возможности давать согласие на участие в эксперименте,
которое должно основываться на полной информированности. Напри-
мер, говоря об эксперименте Эша, легко представить, что, знай сту-
денты заранее об истинной цели предложенного им испытания (что
целью эксперимента является изучение степени их конформности, а
вовсе не их перцептивные суждения), некоторые из них не согласились
бы в нем участвовать.
3. Экспериментальные процедуры часто сопровождаются рядом
неприятных переживаний - таких, как боль, скука, беспокойство и
тому подобных.
Спешу добавить: этические проблемы возникают даже в том случае,
когда экспериментатор не прибегает к обману, а экспериментальные проце-
дуры не отнесешь к <экстремальным>. Порой даже, казалось бы, самые щадя-
щие процедуры могут оказать на некоторых испытуемых глубокое воздей-
ствие, причем такое, которое не мог предвидеть никто, даже самые сенси-
тивные и внимательные экспериментаторы.
Рассмотрим, например, серию экспериментов, проведенных Робин
Доус, Жанной Мак-Тэвиш и Харриет Шекли [15].
Обычно в их исследованиях <социальных дилемм> испытуемые оказы-
вались в ситуации принятия решения: сотрудничать или <перейти на сторону
противника>. Если все испытуемые выбирали первое, каждый из них полу-
чал финансовую выгоду, однако, если один или несколько испытуемых ре-
шали стать <перебежчиками>, им выплачивалась солидная сумма, а выбрав-
шие сотрудничество в данном случае оказывались в относительном финансо-
вом проигрыше. Реакции участников были анонимными и оставались таковыми
на все время эксперимента. Правила игры полностью, без всякого обмана,
были объяснены всем испытуемым в самом начале эксперимента.
Данный сценарий представляется достаточно безобидным. Однако спу-
стя сутки после одной из экспериментальных сессий экспериментатору по-
звонил пожилой человек, оказавшийся единственным <перебежчиком> в своей
группе. Он выиграл девятнадцать долларов и теперь желал вернуть деньги и
разделить их между другими участниками, которые выбрали сотрудничество
и получили за это всего по одному доллару. В процессе беседы выяснилось,
что этот человек сожалеет о проявленной им жадности, он не может спать
спокойно и тому подобное. А другая женщина после аналогичного экспери-
мента (она была единственной, выбравшей сотрудничество, в то время как
все остальные стали <перебежчиками>) сообщила, что почувствовала себя
слишком легковерной и вынесла из всего этого урок, что люди не настолько
заслуживают доверия, как она раньше думала!
Несмотря на тщательное планирование, проводимое исследователями,
эксперименты оказывают мощное воздействие на испытуемых, которое не-
легко предвидеть заранее. Я сознательно выбрал в качестве примера экспери-
менты Доус, Мак-Тэвиш и Шекли, потому что в них не было никакого
обмана со стороны экспериментаторов, и эти исследования вполне уклады-
ваются в рамки этических норм. Мой вывод прост, но от этого он не стано-
вится менее важным: никакой этический кодекс не в состоянии предусмот-
реть все проблемы, особенно возникающие в тех случаях, когда испытуемые
в процессе эксперимента открывают нечто неприятное в себе самих или в
других людях.
Социальные психологи, проводящие эксперименты, глубоко озабо-
чены этическими проблемами просто потому, что их работа сама включа-
ет в себя этическую дилемму.
Позвольте мне объяснить, что имеется в виду.
Указанная дилемма основана на двух противоречащих друг другу цен-
ностях, которые разделяют большинство социальных психологов. С одной
стороны, они верят в ценность свободного научного поиска, с другой - в
человеческое достоинство и право людей на частную жизнь. Эта дилемма
реальна и устранить ее невозможно ни с помощью благочестивого отстаи-
вания важности сохранения человеческого достоинства, ни посредством
велеречивого подчеркивания преданности <делу науки>. Каждый соци-
альный психолог должен смотреть этой проблеме прямо в глаза и не од-
нажды, а всякий раз, когда он планирует и проводит эксперимент, по-
скольку конкретного и универсального набора правил или подсказок,
способных направлять каждый эксперимент, не существует.
Очевидно, что одни экспериментальные методики приводят к боль-
шим проблемам, чем другие. Повод для беспокойства почти всегда дают
эксперименты, включающие в себя обман испытуемых, поскольку акт лжи
сам по себе вызывает возражение, даже если с помощью лжи открывается
<правда>.
Точно так же очевидные этические проблемы порождаются и проце-
дурами, вызывающими у испытуемых боль, стыд, чувство вины или другие
сильные чувства.
Более тонкими, хотя и не менее важными, представляются этичес-
кие проблемы, возникающие в результате столкновения испытуемых с
некоторыми чертами или характеристиками, относящимися к ним самим,
но не принадлежащими к числу приятных или положительных. Вспомним
ощущения испытуемых в относительно <мягких> экспериментах Доус, Мак-
Тэвиш и Шекли! Или испытуемых из эксперимента Соломона Эша [16],
многие из которых узнали о себе неприятную правду: под влиянием груп-
пового давления они повели бы себя конформно. Или испытуемых в на-
шем собственном эксперименте (Аронсон и Метти [17]), многие из которых
поняли, что они способны жульничать при игре в карты, а многие испыту-
емые Милграма [18] узнали, что они послушались бы властную фигуру, даже
если бы это привело к нанесению вреда другому человеку. Наконец, вспом-
ним описанное в главе 1 жестокое поведение испытуемых во время Стэнфор-
дского <тюремного эксперимента> [19], причем при отсутствии прямых, явных
команд вести себя таким образом.
15 1126
Можно, конечно, утверждать, что подобное <открытие себя> прино-
сит терапевтическую или образовательную пользу испытуемым, и действи-
тельно, многие из них сами на это указывали. Однако само по себе это не
может служить оправданием таким процедурам. В конце концов, как экспе-
риментатор может знать заранее, что они приведут к терапевтическому эф-
фекту? Более того, было бы самонадеянным со стороны любого ученого
решать, что он имеет право или талант проводить терапию пациенту, кото-
рый не давал на то предварительного согласия.
Приняв во внимание все эти проблемы, можно ли утверждать, что
цели социально-психологического исследования оправдывают средства?
Это вопрос спорный. Одни утверждают, что, какими бы ни были цели
этой науки и каковы бы ни были ее достижения, они все равно не стоят
того, чтобы люди оказывались обманутыми или введенными в состояние
дискомфорта. Другие настаивают на том, что результаты, добытые соци-
альными психологами, могут принести огромную пользу человечеству, и
поэтому за них не жалко заплатить любую цену.
Моя собственная позиция располагается где-то посередине. Я убеж-
ден, что научная социальная психология чрезвычайно важна, но я также
убежден, что испытуемые в ее экспериментах всегда требуют бережного к
себе отношения.
Каждый раз, решая для себя, является или нет данная конкретная
экспериментальная процедура этичной, я убеждаюсь в том, что должен под-
вергнуть ее анализу с точки зрения соотношения <затрат-результатов>. А
именно, следует оценить, как много <добра> дает проведение этого экспе-
римента и как много <зла> будет причинено в нем испытуемым. Другими
словами, сравниваются между собой общественная польза и цена, запла-
ченная конкретными испытуемыми, и это соотношение учитывается в
процессе принятия решения. К сожалению, подобное сравнение часто
бывает затруднено, поскольку в типичной ситуации ни общественная
польза, ни причиняемый испытуемому вред неизвестны, либо не поддаются
точному исчислению.
Более того, полученный (или ожидаемый) результат эксперимента
может даже изменить нашу оценку степени его <этичности>. Подвергли бы
мы сомнению этичность процедуры Милграма, если бы ни один из его ис-
пытуемых, посылавших жертве удары током, не превысил отметку <Умерен-
ный ток>? Очевидно, нет. Недавнее исследование [20] показало, что индиви-
дуальные оценки <вредности> эксперимента Милграма варьируются в зави-
симости от того, как людям представили результат этого эксперимента:
индивиды, которым сообщили, что доля послушных испытуемых оказалась
высокой, оценили процедуру как более вредную, чем те, кому сказали, что
эта доля оказалась низкой.
Если обобщить этот вывод, то можно сказать, что этическая сторона
любого эксперимента будет в меньшей степени подвергнута сомнению, когда
его результаты сообщают нам что-то приятное и лестное относительно чело-
веческой природы, и в большей степени, когда они говорят о чем-то, что мы
предпочли бы и не знать.
Подводя итог вышеизложенному, могу сказать, что мое решение о
проведении эксперимента зависит от конкретного соотношения его полезно-
сти и цены. Однако существует пять правил, под которыми я готов подпи-
саться всегда'.
1. Необходимо исключить процедуры, вызывающие сильные бо-
левые ощущения или сильный дискомфорт. Если экспериментаторы
проявляют достаточное хитроумие и осмотрительность, им обычно
удается проверить свои гипотезы без применения крайних средств. Хотя
менее интенсивная процедура дает обычно менее ясные результаты,
экспериментаторы должны сделать выбор и пожертвовать некоторой
ясностью в интересах бережного отношения к испытуемым.
2. Экспериментаторы всегда должны быть бдительны и не пропу-
стить ни одну <жизнеспособную> процедуру, альтернативную обману;
если таковая будет найдена, ее следует применять.
3. Экспериментаторы должны обеспечить своих испытуемых ре-
альной возможностью прекратить участие в эксперименте, если испы-
тываемый ими дискомфорт станет слишком сильным.
4. При завершении экспериментальной сессии экспериментаторы
должны уделить значительное время каждому из испытуемых, тщатель-
но объяснив проведенный эксперимент, его истинные цели, причины
обмана, и тому подобное. Экспериментаторы должны быть готовы из-
менить свои планы ради того, чтобы сохранить достоинство испытуе-
мых, избавить их от ощущения своей глупости и доверчивости, возни-
кающего при информации о том, что они поддались на обман. Экспе-
риментаторы должны быть уверены в том, что испытуемые покидают
эксперимент в хорошем настроении, с чувством удовлетворенности
собой и своим участием в эксперименте. Любой серьезный экспери-
ментатор может достичь этого, если захочет затратить значительное время
и усилия, чтобы <заплатить> каждому испытуемому за участие в экспе-
рименте информацией и вниманием и дать понять, сколь важна была
роль данного испытуемого в проведенном научном исследовании.
5. Экспериментаторы недолжны проводить эксперименты, вклю-
чающие ложь или дискомфорт <просто так>, без особой необходимос-
ти! Перед тем как войти в лабораторию, экспериментаторы должны
быть уверены в том, что их исследование обоснованно и важно, что
они ищут ответ на интересный вопрос и делают это тщательно и по-
средством хорошей организации дела.
Социальные психологи-экспериментаторы стараются быть, насколь-
ко это возможно, чувствительными к нуждам своих испытуемых. Хотя мно-
гие эксперименты связаны с процедурами, вызывающими некоторый дис-
комфорт, однако в огромном большинстве таких процедур присутствует
множество способов защиты, оберегающих испытуемых. Например, боль-
шинство читателей этой книги, вероятно, согласилось бы, что с точки зре-
ния дискомфорта одним из самых сложных исследований, о которых шла
речь на ее страницах, был эксперимент Милграма на послушание. Он прохо-
дил под аккомпанемент нешуточных споров на тему о том, стоит ли продол-
жать подобные эксперименты или нет. Однако, как бы то ни было, Милграм
приложил все силы для того, чтобы после окончания эксперимента обернуть
все пережитое испытуемыми в нечто полезное и важное для них. Ясно также
и то, что предпринятые усилия привели к успеху: спустя несколько недель
после завершения эксперимента 84% участников признали, что они были
рады принять участие в данном исследовании; 15% участников были настро-
ены нейтрально; и лишь 1% участников выразил сожаление по поводу своего
участия. (Мы должны с осторожностью принимать эти результаты: проведен-
ное в главе 5 обсуждение когнитивного диссонанса научило нас тому, что
люди часто меняют аттитьюды, которых первоначально придерживались,
чтобы оправдать свое поведение.)
Более убедительное доказательство дает другое исследование: год спус-
тя после завершения экспериментальной программы университетский пси-
хиатр обследовал случайную выборку из числа испытуемых Милграма и не
обнаружил никаких вредных последствий, наоборот, студенты, как прави-
ло, заявляли, что участие в эксперименте было в высшей степени поучитель-
ным и обогащающим [21].
Постэкспериментальная сессия. Чрезвычайно важной составляющей
всякого эксперимента является постэкспериментальная сессия, иногда назы-
ваемая также постэкспериментальным собеседованием (дебрифингом). Она пред-
ставляется необычайно ценной не только как средство <отмены> определен-
ного дискомфорта и обманов, допущенных в период проведения экспери-
мента, но и как возможность для экспериментатора сообщить дополнительную
информацию по затронутой теме; таким образом, проведенный экспери-
мент может стать для его участников своего рода источником обучения. В
дополнение ко всему, экспериментатор может определить пределы, в кото-
рых его процедура <работает>, и узнать способ ее улучшения со слов того,
кому это известно лучше всех - от испытуемого! Короче говоря, благоразум-
ный экспериментатор относится к испытуемым, как к коллегам, а не как к
слепым объектам своих манипуляций.
Тем из вас, у кого отсутствует полученный, что называется, <из первых
рук> опыт дебрифинга, пониманию этой процедуры поможет следующее
детальное описание того, из чего она состоит, и как ее проходят испытуемые.
Сначала экспериментатор для того, чтобы выяснить, что вызывает у
испытуемого смущение, побуждает его высказать общее впечатление о про-
веденном эксперименте, а также задать любые вопросы. Затем эксперимента-
тор пытается определить, почему испытуемый реагировал именно так, а не
иначе, и соответствует ли его интерпретация процедур тому, что задумыва-
лось. Если имел место обман, то подозревал ли испытуемый об <официаль-
ной версии>, использованной для сокрытия правды? А если подозревал, то
экспериментатору предстоит решить, было ли это подозрение достаточным,
чтобы повлиять на поведение испытуемого. Если так и окажется, то реакции
испытуемого должны быть исключены из дальнейшего анализа. Эксперимен-
татора интересует спонтанное поведение испытуемых, а любые их реакции,
мотивированные подобными подозрениями, уже не могут быть спонтанны-
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |