Э. А. ЖЕЛУБОВСКАЯ (ответственный редактор), 5 страница

Коббет испробовал свои силы в самых различных жанрах: его перу принадлежат учебники и руководства (по изучению французского язы­ка, сельского хозяйства и др.), памфлеты на актуальные темы, очерки и наблюдения. Каждое произведение Коббета служило пропаганде его политических взглядов. Так, даже руководству по сельскому хозяйству Коббет сумел придать характер резкого памфлета против крупного зем­левладения.

В своих произведениях на историческую тему Коббет также высту­пает прежде всего как обличитель коррупции и всевластия правящей олигархии: его исторические работы являются по существу политичес-

кими памфлетами. В работе, посвященной истории Английского бан-

ка ²², он разоблачает грабительскую роль английской финансовой оли­гархии, извлекавшей огромные доходы из государственных займов. В книге по истории реформации в Англии ²³ Коббет доказывает, что ини­циаторы реформации имели главным образом в виду поживиться за счет огромных богатств монастырей и католической церкви. Именно в это время, по мнению Коббета, возникают многие крупнейшие состояния английской землевладельческой аристократии. В работе «История ре­гентства и правления Георга IV» ²⁴ современная ему политическая исто­рия превращается в настоящий обвинительный акт против английской олигархии.

Коббет предпринял также документальное издание протоколов ан­глийского парламента и процессов о государственной измене. В приме­чаниях к этим материалам даны критические истолкования многих фак­тов. В 1812 г. правительство вынудило его отказаться от этих изданий, наложив на него высокий штраф. Протоколы парламентских дебатов, переданные другому издателю, продолжают, хотя и под другим назва­нием, выходить и по сию пору.

Сила Коббета заключалась в его критике существующих порядков: в ней он не имел себе равных. Что касается положительной программы, то здесь Коббет был совершенно беспомощен. Решение всех жгучих про­блем он видел в возвращении к отношениям средневековья, которые он идеализировал. Идеалом его была «старая веселая Англия». Не понимая существа капиталистической системы и классового содержания полити­ческой жизни, Коббет надеялся, что полная отмена бумажных денег, в которой он видел единственную панацею от всех зол, немедленно и ра­дикально излечит все пороки системы.

Маркс очень рано познакомился с произведениями Коббета и знал их хорошо. Еще в 1845 г. он внимательно — об этом говорят выписки — прочел его историю Английского банка ²⁵. Ему были известны и другие произведения этого автора. Именно Марксу принадлежит наиболее точная и исчерпывающая характеристика Коббета, которого он назвал «самым талантливым представителем или вернее основателем старого английского радикализма», «плебеем по своим инстинктам и симпати­ям» и «инстинктивным защитником народных масс против посягательств буржуазии». Что касается его программы, то Маркс считал ее выраже­нием интересов мелкой буржуазии, что определило и характерную для этого класса двойственность: Коббет был, по словам Маркса, «одновре­менно и самым консервативным и самым радикальным человеком в Ве­ликобритании» ²⁶.

Таким образом, английская историография этих лет являлась ареной острой политической борьбы. Изучая историю древней Греции или фран­цузской революции, описывая конституционную борьбу эпохи Генриха VIII или «славную революцию» 1688 г., историки всех лагерей и на­правлений по существу решали проблемы современной им Англии

²² W. С о b b e t t. Paper against Gold. History and Mystery of Bank of England. London, 1828. ²³ W. С о b b e t t. History of the Protestant Reformation in England. Vols. 1—2. London, 1824—1828.

²⁴ W. С о b b e t t. History of the Regency and Reign of George IV. London, 1830. ²⁵ ЦПА ИМЛ, ф. 1, on. 1, ед. хр. 1вЗ.

²⁶ К. Μ α р к с и Φ. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 195—197. 41

XIX в., представлявшие, с их точки зрения, наибольший интерес. На­блюдательный читатель, знакомясь с английскими историческими сочи­нениями этих лет, имел возможность следить за продолжением на их страницах той острой борьбы, которая кипела в политической жизни Англии.

Маркс внимательно и с большим интересом изучал английскую поли­тическую историю. Об этом свидетельствует обилие заметок и выписок, сохранившихся в его бумагах. В начале 40-х годов, как мы уже отмеча­ли, им были внимательно прочитаны книги Рассела, Лингарда, немец­кого историка Лаппенберга ²⁷. О знакомстве его с английской историей и историками говорят его сочинения. В частности, знаменитая рецензия Маркса на книгу Гизо «Почему удалась английская революция?», напи­санная в феврале 1850 г., свидетельствует о том, что знания его в об­ласти английской политической истории были исключительно обшир­ными и глубокими. Только очень основательное знакомство с историей позволило ему так отчетливо и точно, буквально в нескольких скупых фразах выделить и охарактеризовать самые важные, наиболее сущест­венные процессы исторического развития этой страны. Уже самый лако­низм этого краткого исторического экскурса свидетельствует о глубине познаний Маркса.

Данные, которыми мы располагаем, хотя и не охватывают всей ли­тературы, знакомой Марксу, убедительно рисуют также его большой ин­терес к политической истории Англии.

Англия и ее история особенно привлекали внимание Маркса еще и потому, что именно в этой стране размежевание между классами зашло значительно далее, чем в других странах, и классовые противоречия приняли наиболее резкие формы, выдвинув на одно из первых мест со­циальные проблемы. На фоне огромного богатства имущих классов по­ложение английских трудящихся выглядело особенно ужасно. Фран­цузский публицист Вильнев-Баржемон писал в 1834 г., что в Англии «положение рабочего класса постепенно сливается с положением ни­щих» ²⁸. Спустя десять лет анонимный французский автор утверждал: «Страна, где нищета рабочих классов в настоящее время представляется в самом ужасном свете,— это Англия» ²⁹. Проблему нищеты широких масс английский историк Томас Карлейль в 1843 г. называл «пробле­мой положения Англии».

В английской исторической литературе 30—40-х годов XIX в. со­циальные проблемы и вопрос о положении рабочего класса до известно­го труда Ф. Энгельса не нашли адекватного отражения. Игнорировались эти вопросы и в литературе по политэкономии, которая считала одновре­менное существование огромного богатства и неслыханной нищеты яв-

²⁷ J. М. Lappenberg. Geschichte von England. Bd. 1—2. Berlin, 1834—1837. Работа Лап­пенберга была высоко оценена как немецкой, так и английской критикой. Конспект книги Лаппенберга, сделанный Марксом, см. ЦПА ИМЛ, φ. 1, on. 1, ед. хр. 115.

²⁸ A. Villeneuve-Bar g е m о η t. Economie politique chrétienne, t. 1. Paris, 1834, p. 23—

24.

²⁹ Aperçu sur la condition des classes ouvrières et critique de l'ouvrage de M. E. Buret. Paris.

1844, p. 44.

лением вполне нормальным и естественным. Особняком в этом отноше­нии стояла лишь небольшая группа писателей и публицистов, которые из классической политической экономии Смита и Рикардо делали социа­листические выводы. К ним принадлежали такие писатели, как Джон Грей, Уильям Томпсон, Френсис Брэй и др. В отличие от буржуазных представителей политической экономии, которые исходили из вечности и незыблемости частной собственности и буржуазных отношений и ус­матривали в капитализме строй, отвечающий законам природы, эти ав­торы ставили вопрос о преходящем характере капиталистической систе­мы и о замене ее иной, более справедливой. В литературе эта группа по­лучила наименование «социалистов-рикардианцев».

Одним из немногих историков, смело и открыто затронувших со­циальные вопросы тогдашней Англии, был Томас Карлейль (1795— 1881). В своем раннем труде «Французская революция» ³⁰ Карлейль ре­шительно осуждал революцию, считая ее проявлением «анархии». Одна­ко в то же время он считал выступление французского народа против деспотизма вполне оправданным, так как оно было вызвано жестоким угнетением. Карлейль яркими красками рисовал «старый порядок» и со­чувственно описывал деятельность якобинцев.

В своих памфлетах «Чартизм» ³¹, «Прежде и теперь» ³² и др. Кар­лейль смело и талантливо обличал социальные язвы своего времени: ни­щету масс, фабричное рабство. Он клеймил эгоизм и лицемерие богатых классов и официальной церкви, издевался над убогой мудростью мальту­зианства и философией Бентама. «Томасу Карлейлю,— писал в 1850 г. Маркс,— принадлежит та заслуга, что он выступил в литературе против буржуазии в то время, когда ее представления, вкусы и идеи полностью подчинили себе всю официальную английскую литерату­ру; причем выступления его носили иногда даже революционный ха­рактер» ³³.

Однако свои идеалы Карлейль искал в прошлом. В брошюре «Преж­де и теперь», резко критикуя капиталистические отношения, он самыми привлекательными красками рисовал порядки феодальной эпохи — бла­городную простоту дворян, мудрость монарха, заботу церкви.

Самой острой социальной проблемой Англии в первой половине XIX в. было положение рабочего класса. На варварские формы угнете­ния и эксплуатации английские рабочие отвечали сопротивлением и де­лали первые шаги к объединению своих сил. Классовая борьба в Ан­глии отличалась огромным ожесточением. На 30—40-е годы приходит­ся особенно мощный подъем английского рабочего движения, которое в идее Народной хартии нашло лозунг, способный объединить самые раз­личные слои и группы трудящихся для борьбы за политические права и за человеческие условия существования. На протяжении почти двух десятилетий чартизм оказывал мощное воздействие на всю политичес­кую и духовную жизнь Англии. Маркс через Энгельса — активного уча­стника этого движения — был отлично посвящен во все как сильные, так и слабые стороны чартизма.

³⁰ Т. С а r l у l е. The French Revolution. A History. London, 1838.

³¹ Т. С а r l у l е. Chartism. London, 1840.

³² T. Carlyle. Past and Present. London, 1843.

³³ H. M ар к с и Ф..Э н г е л ь с. Соч., т. 7, стр. 268. 43

Интерес Маркса к английскому рабочему классу нашел отражение в том внимании, с каким он отнесся к книге Джона Уэйда «История средних и рабочих классов» ³⁴. Маркс очень внимательно прочел эту книгу и в июле-августе 1845 г. сделал из нее обширные выписки ³⁵.

Чем обратила на себя внимание Маркса книга Уэйда? На фоне исто­рической литературы того времени эта книга представляла собой весьма примечательное явление. Автор ее — протестантский священник — весь­ма подробно и обстоятельно рассматривает социальную политику ан­глийских правительств начиная со средних веков. В отличие от других буржуазных историков, Уэйд с искренним сочувствием рисует тяжелое положение английских трудящихся, их бедствия и страдания и подроб­но излагает историю «рабочего законодательства», которое имело целью принуждение рабочих к труду и подавление их протестов. Он описывает варварское законодательство против пауперов, преследования так назы­ваемых бродяг и другие законы против трудящихся, которыми изобилу­ет история Англии. Автор книги видел свою задачу не в том, чтобы ука­зать причину нищеты, вскрыть эксплуатацию, а в том, чтобы убедить рабочих в общности их политических интересов с интересами промыш­ленной буржуазии. Уэйд осуждал парламентскую реформу 1832 г. за ее половинчатость и выступал за объединение сил рабочего класса и про­мышленной буржуазии для борьбы за новую реформу. Своим интересом к положению трудящихся и своей резкой критикой антирабочей поли­тики Уэйд занял особое место в английской историографии.

Маркс почерпнул из книги Уэйда обширный материал, иллюстри­рующий роль классовой борьбы в истории Англии. Позднее Маркс реко­мендовал буржуазным публицистам, которые пытаются игнорировать роль классовой борьбы в истории, «изучить исторические работы Тьер­ри, Гизо, Джона Уэйда и др., чтобы уяснить себе прошлую «историю классов»» ³⁶.

Глубоким пониманием роли классовой борьбы в современном обще­стве, остроты и непримиримости классовых интересов буржуазии и про­летариата насыщена вся чартистская литература — периодическая и памфлетная. Она отражала степень развития классовой борьбы в стране и уровень сознательности английского рабочего класса.

Чартисты не оставили после себя законченных исторических тру­дов, но их взгляды на основные проблемы представляют большой ин­терес.

В условиях, когда пролетарская идеология только складывалась, вполне естественно, что в воззрениях чартистов было много незрелого и путаного. Интерес и значение высказываний чартистов по вопросам ис­тории состоит в их критическом отношении к официальной историогра­фии, к созданным ею вымыслам и мифам и в попытках найти самостоя­тельные ответы. На страницах чартистской литературы и периодичес­кой печати можно встретить очень глубокие верные мысли и догадки о движущих силах исторического процесса, в частности о роли классовой борьбы, о месте и роли отдельных классов в обществе, об исторической роли буржуазии и т. п.

³⁴ J. Wade. History of the Middle and Working Classes. London, 1833

³⁵ ЦПА ИМЛ, ф. 1, on. 1, ед. хр. 165.

³⁶ К. Маркс и Φ. Энгельс. Соч., т. 28, стр. 423.

Характерный пример в этом отношении представляет литературное творчество Джемса О'Брайена (1805—1864), видного участника чарти­стского движения, снискавшего широкую известность своими статьями в радикальных политических изданиях. Он испытал на себе сильное влия­ние идей утопического социализма Оуэна.

Однако, пропагандируя взгляды Оуэна, О'Брайен внес в них сущест­венную поправку. В отличие от своего учителя, который был против­ником участия рабочих в политической жизни и считал, что для ради­кального изменения положения рабочих достаточно создать систему кооперативов, О'Брайен выдвинул такую схему действий: сначала рабо­чие должны завоевать политическую власть в стране, а тогда уже при­ступить к осуществлению кооперативных идеалов Оуэна. Эта поправка изменяла всю систему Оуэна.

Блестящие по форме, логически убедительные статьи О'Брайена име­ли большое влияние на участников чартистского движения. Особой за­слугой О'Брайена как публициста была пропаганда им идеи классовой борьбы между рабочими и буржуазией, которую, по английскому обы­чаю того времени, О'Брайен именовал «средними классами». О'Брайен в своих статьях постоянно возвращался к этому вопросу, на различных примерах показывая классовый характер государства и его политики. «Палата общин, министерства и королева,— писал он в одной из своих статей,— представляют собой орудия средних классов» ³⁷.

Свои взгляды на роль отдельных классов в истории О'Брайен наибо­лее полно изложил в биографии Робеспьера ³⁸. Обращение чартиста к ис­тории Французской революции само по себе весьма показательно. О'Брай­ен обратился к истории Французской революции для того, чтобы под­черкнуть важную, решающую роль, которую играл в ней народ: в народ­ной массе он усматривал основную движущую силу исторического развития. Французскую революцию он считал вполне закономерным яв­лением, продуктом предыдущего развития французского общества. Эти­ми же соображениями продиктовано обращение О'Брайена к личности Робеспьера. Английская буржуазия, напуганная событиями во Франции, не пожалела клеветы и лжи по адресу Робеспьера. Она всячески стара­лась принизить личность этого деятеля революции, отказывая ему в ка­ких-либо дарованиях, рисуя его кровожадным чудовищем. За этими на­слоениями почти невозможно разглядеть подлинные черты этого исто­рического персонажа. О'Брайен смело берется восстановить место Ро­беспьера в революции. Он рисует его как крупного политического дея­теля, народного вождя и трибуна, глубоко понимавшего происходящее, тесно связанного с массами. Если учесть скудность источников, которы­ми мог пользоваться О'Брайен, можно только подивиться его проница­тельности. Как известно, последующие исторические исследования под­твердили в общих чертах эту характеристику Робеспьера. Наряду с этим в работе О'Брайена содержатся очень интересные и глубокие мыс­ли о ходе революции, о роли отдельных классов в революции, об их борь­бе. Правда, в своих взглядах на общий ход исторического процесса

³⁷ «The Charter», 28.VII 1839. (Цит. по: М. Б ер. История социализма в Англии. М., 1924, стр. 409).

³⁸ J. В. O'Brien. The Life and Character of Maximilian Robespierre. London, 1837.

О'Брайен оставался идеалистом: он считал, что основной силой этого процесса являются идеи. Однако при всем том анализ многих событий и деятелей революции поражает своей точностью и глубиной.

На английское политическое мышление в целом, а в частности на ис­ториографию, весьма заметный отпечаток накладывало положение Анг­лии как крупнейшей колониальной державы. Уже к началу XIX в. она успела с лихвой возместить потерю части своих колоний на американ­ском континенте и затем значительно расширить свою империю за счет других континентов. Самые крупные и самые важные приобретения, были сделаны на Востоке, прежде всего в Индии. Центр тяжести Бри­танской империи все более передвигался на восток.

За пределы Европы английскую буржуазию гнали, наряду с коло­ниальными, и ее коммерческие интересы. «Потребность в постоянно уве­личивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару. Всюду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду уста­новить связи»,— писали Маркс и Энгельс в 1847 г.³⁹, имея в виду в пер­вую очередь, конечно, английскую буржуазию.

По мере роста и усиления связей между Англией и заморскими странами возрастал и интерес к этим странам, в особенности к Востоку, который становился наиболее важной сферой эксплуатации для англий­ского капитала, источником огромных доходов, обещая еще большие прибыли в будущем. В свете этого растущего интереса к Востоку сле­дует рассматривать и возникновение ориенталистики.

Первые шаги научной ориенталистики в Англии были связаны с деятельностью Джонса.

Уильям Джонс (1746—1794), сделавший большие успехи в восточ­ной филологии еще на университетской скамье, после окончания курса был вынужден обратиться к изучению права, ибо занятия филологией не давали средств к существованию. Вскоре он стал признанным авторите­том и в этой области. В качестве видного юриста Джонс был в 1781 г. назначен членом Верховного суда в Калькутте и перебрался на житель­ство в Индию. Интерес к памятникам древнего индийского законодатель­ства побудил его начать исследование литературы санскрита. Джонсу принадлежит перевод ряда произведений индийской литературы, в том числе так называемых законов Ману, знаменитой драмы Сакунтала и части вед. Созданное по его инициативе в 1784 г. Бенгальское азиатское общество много сделало для ознакомления Европы с древней историей Востока и его богатой культурой. Отношение Джонса к индийской культуре представляло резкий контраст по сравнению с пренебрежи­тельным и высокомерным отношением многих колонизаторов. Это вместе с его справедливым и гуманным отношением к индийцам снискало ему высокий авторитет и уважение со стороны многих представителей ин­дийского народа. Джонс мечтал привлечь внимание Англии к злоупот­реблениям, которые творились английскими чиновниками в Индии, и ре­формировать систему управления этой колонией.

46 ³⁴ К. Μ а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 4, стр. 427.

Работу Джонса по изучению памятников древней индийской пись­менности продолжил другой чиновник, состоявший на службе Ост-Инд­ской компании, Генри Коулбрук (1765—1837). Он завершил издание ин­дийских вед, начатое Джонсом, и в 1805 г. опубликовал исследование, посвященное анализу происхождения и содержания этого замечатель­ного памятника древней литературы. Работы Джонса и Коулбрука от­крыли для европейской науки богатую индийскую культуру и положи­ли начало ее систематическому изучению.

Работы Джонса и Коулбрука свидетельствовали о начавшемся рас­ширении круга интересов английской исторической науки. Они имели большое значение еще и в том смысле, что готовили подрыв глубоко ук­репившегося в ней европоцентризма — убеждения в том, что только, история небольшой группы западноевропейских народов дает настоя­щий сюжет для науки; с этой точки зрения развитие всех остальных стран и народов представлялось чем-то вроде «аномалии», отклонением от правильного хода событий, каким-то курьезом. Представление о все­мирно-историческом процессе, охватывающем весь мир, всю планету еще отсутствовало: оно могло сложиться только в результате серьезного ознакомления европейской науки с историей других континентов, в ре­зультате изучения и сопоставления. Работы Джонса явились первым шагом в этом направлении. Показав, что индийский народ достиг в отда­ленном прошлом высокого уровня культуры, они подрывали европо­центризм. Так был сделан первый шаг к разработке подлинно всемир­ной истории, к возникновению представлений о единстве всемирно-исто­рического процесса, охватывающего все народы земли.

Однако европоцентристские взгляды еще продолжали господство­вать. Об этом свидетельствовала, в частности, работа Джемса Милля «История Британской Индии» ⁴⁰. Автор этого труда, уже известный к тому времени в качестве публициста, философа и экономиста, поставил своей основной и главной задачей опровергнуть утверждения Джонса о высоком уровне и древности индийской культуры. Нигде открыто не на­зывая Джонса, Милль направляет против него весь замысел и все со­держание книги. В предисловии Милль заявляет, что он поставил перед собой задачу создать «критический труд» по истории Индии и для этой цели, отбросив все мифологические элементы, выяснить подлинные фак­ты развития этой страны. Программа, намеченная Миллем, была весьма обширной: он взялся дать точное описание «характера, истории, рели­гии, искусства, литературы и законов» этой страны, а также изложить историю отношений между Индией и Англией. Милль стремился дока­зать, что до прихода европейцев Индия находилась в плену глубокого невежества, варварства и суеверий, что ее раздирала анархия и что все утверждения о высокой культуре древней Индии представляют собой всего лишь вымысел. Только приход европейцев, по мнению Милля, принес внутреннее спокойствие и благосостояние этой стране.

Разумеется, Милль не мог доказать свои положения, так как они про­тиворечат исторической правде. Смелость, с которой он принялся за осуществление своей задачи, в значительной мере объясняется его пол­ным невежеством в избранной им теме: он не только не знал Индии и

⁴⁰ J. Mill. History of British India, Vols. 1—3. London, 1817—1818

никогда не бывал там, но не имел представления ни о языках Индии, ни о ее культуре. Работа Милля не имеет никакой научной ценности, сви­детельствуя лишь о безграничной самоуверенности ее автора.

Английская историческая наука к середине XIX в. накопила немало наблюдений. Социальное развитие Англии давало богатейший материал для понимания подлинных пружин истории, ее движущих сил, классо­вой структуры общества. В известной мере этот материал был использо­ван в трудах английских экономистов XVIII—первой половины XIX в.— в работах Смита и особенно Рикардо и его школы. Маркс с ве­личайшим вниманием отнесся к их трудам и высоко их ценил. Но ан­глийская историческая наука, ни в лице тори Алисона и Митфорда, ни даже в лице корифеев вигской исторической школы Галлама и Маколея, не могла извлечь уроки из богатого прошлого Англии, из опыта англий­ской революции. Эту работу совершенно самостоятельно проделали ос­новоположники материалистического взгляда на историю. После исто­рических работ Маркса, после «Капитала» излагать историю Англии, как это делали до того, стало уже невозможно.

НЕМЕЦКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ

КОНЦА XVIII — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В.

Б. Г. Вебер

Гуманизм и Реформация наложили глубокий, неизгладимый отпечаток на все последующее развитие немецкой исторической мысли. С XVI в. в центре ее внимания стояли вопросы богословские и филологические. Если они и не полностью определяли, то во всяком случае так или иначе окрашивали в соответствующие тона ее общую историческую и философско-историческую проблематику. И так это было не только до конца XVIII в., но в значительной мере и в дальнейшем — вплоть до трудов младогегельянцев Штрауса, Бауэра, Фейербаха. Тот теологичес­кий элемент, который В. И. Ленин называл в своих «Философских тет­радях» «поповщиной», «боженькой» ¹ оставался наиболее слабой сторо­ной немецкого исторического мышления, которого не мог преодолеть до конца ни один из корифеев классической идеалистической философии Германии — от Лейбница до Гегеля включительно. Наиболее же силь­ной его стороной была филология, выдвинувшая в первые ряды истори­ков таких своих представителей, как Вольф, Нибур, Гримм и ряд других.

Под знаменем борьбы протестантизма и католицизма развернулись раздиравшие Священную Римскую империю на протяжении XVI и XVII столетий внутренние междоусобия, которые усугублялись постоянным вмешательством извне, достигли своей кульминации в ходе Тридцати­летней войны, завершились глубочайшим политическим упадком Герма­нии и низвели зарождавшуюся было немецкую историческую науку до «жалкого, по оценке Энгельса, состояния» ². Борьба эта выдвинула вме­сте с тем на передний план острые, сложные, запутанные и по существу неразрешимые в тогдашних германских условиях вопросы государствен­ного (имперского, княжеско-территориального, городского, сословного и пр.), церковного и международного права.

«Под покровительством и руководством этих трех сильных владычиц старого германского образования — теологии, филологии и особенно пра­ва — стала делать «история» первые робкие попытки из летописной и

¹В.И.Ленин. Полн. собр. сок., т. 29, стр. 70, 93. ² К. Μ а р к с и Ф.Энгельс. Соч., т. 36, стр. 324.

4 Маркс — историк

мемуарной формы, наследованной от средних веков, организоваться в науку»,— подчеркивал русский историк Петров ³.

С начала XVIII столетия в немецких университетах введено было преподавание истории как отдельной отрасли знания. Предприняты были первые попытки связного и систематического изложения мате­риала имперской истории (Reichshistorie). Авторы их рассматривали еще, впрочем, историю лишь как введение в науку германского госу­дарственного права.

«Что касается внешней формы, литературной стороны этих система­тических сборников исторического материала (Collectanea), то едва ли в наше время найдется любитель истории с таким запасом самоотверже­ния, чтобы отважиться на подобное чтение,— писал Петров, давая яр­кую общую характеристику подобного рода исторической литературы.— Геттингенские учебники служили для них в этом отношении образцом. Написаны они, большею частию, педантским варварским языком. В тща­тельно распланированных параграфах, как на полках архивного шкафа, размещен исторический материал в бесчисленных трудолюбивых экс­церптах, снабженных точными цитатами. Сам историк не принимал ни­какого внутреннего участия в собранных с таким трудолюбием фактах. Холодным и бесстрастным сторожем стоял он у своей кладовой, забо­тясь только о том, как бы побольше накопить этих сокровищ, сберечь накопленное трудами других и все распределить в надлежащем порядке, чтоб легко было найти — кому что понадобится, богослову ли, филологу или юристу. Немецкая историография прошла потом много ступеней, но эта сухая, схоластическая форма добрых геттингенских времен отзы­валась в ней еще очень часто. Нужно было много литературных и со­циальных влияний, нужен был весь ядовитый сарказм Гейне, чтобы окончательно вытеснить ее из литературы...» ⁴

Сдвиг в развитии немецкой исторической мысли связан был с Про­свещением, которое представляло собой в архаичной уродливой поли­тической обстановке германского мелкодержавия менее цельное, более сложное явление, чем во Франции и даже в Англии. Социально-истори­ческие идеи Монтескье, Вольтера, Руссо, Робертсона, Гиббона, Фергю­сона, Адама Смита и других французских и английских просветителей оказали воздействие на передовых представителей немецкой интелли­генции из университетских кругов и чиновничьей среды, в том числе и из рядов ученых теологов и протестантских пасторов. Преломляясь сквозь призму окутывавшей Германию разряженной атмосферы, ее культурных и научных — теологических, гуманистических, правовых — традиций, идеи эти выступали здесь подчас в противоречивых сочета­ниях, в отвлеченной, абстрактной, нередко туманной форме, приобретая своеобразные черты и оттенки. При этом предвосхищалось частично и то, что ассоциируется обычно с романтизмом. В результате грань между

³ М. Петров. Новейшая национальная историография в Германии, Англии и Франции. Харьков, 1861, стр. 8.

⁴ Там же, стр. 9—10.

просветительскими течениями конца XVIII в. и романтическими вея­ниями начала XIX столетия оказывалась порой относительной, услов­ной, спорной.

Дата добавления: 2015-08-27