Глава 44. 2 страница

***
Вдобавок в наших краях творилось что-то странное. Неужто опять начались магловские налеты? Целыми днями, и по ночам тоже, в воздухе стоял низкий, тяжелый гул, в котором мы к тому времени уже безошибочно опознавали появление бомбардировщиков. Иногда мы их даже видели — серо-синие самолеты, похожие на диковинных мух с плоскими крыльями, выныривали из тумана и с ревом проносились совсем низко над Дервентом, направляясь к дамбам ниже по течению. Бешено вращающиеся винты словно вырастали прямо из крыльев, как грибы из поваленного древесного ствола.
Днем я ходил на Дервент смотреть на них. Мама ужасно нервничала. Она боялась самолетов и никак не хотела мне верить, что это не немецкие, а английские машины. Мне не удавалось ее убедить, хотя я своими глазами четко видел на их металлических телах символ RAF* — концентрические желтый, синий и белый круги с алой точкой посредине.
Меня самолеты завораживали. На берегу Дервента лежал неглубокий снег, от черной ленты реки поднимался пар, смешиваясь с туманом, и в этой дымке машины казались пришельцами из другого мира. Даже не верилось, что это творения человеческих рук.
Кстати, я до сих пор не знаю, что они делали в наших краях...**
К тому времени Том уже мог перемещаться по дому самостоятельно. Он больше не нуждался в помощи — и хвала Мерлину. Кажется, он решил наконец убраться от нас.
На третий день я ушел после полудня, чтобы не сталкиваться с ним. Побродил по лесу, продрог, но все равно, как обычно, спустился к реке. Это уже превратилось в ритуал, к тому же мне нужно было как-то убить время.
Но и здесь меня не оставили в покое. Носившийся кругами Расти вдруг сел и стал смотреть в сторону леса. Я обернулся и увидел в отдалении знакомый черный силуэт. Том спускался по заснеженному склону, склонив голову и глядя под ноги, чтобы не угодить в скрытую под сугробом рытвину.
Видеть его мне совсем не хотелось, но и уйти было неудобно — на открытом пологом берегу я был виден за милю.
Очередной бомбардировщик с ревом разорвал туман и пронесся прямо над головой. Я сделал глубокий вдох ртом, чтобы отложило уши; Расти, как обычно, оглушительно залаял.
Я зажег сигарету, машинально отметил, как дрожат руки, и отвернулся, чтобы не видеть Тома. Собачий лай заглушал шаги, и я ждал, что Том тронет меня за плечо или окликнет. Но вместо этого он зашел сбоку и встал прямо передо мной, закрывая вид на реку. Мантия на нем была трансфигурирована в короткое пальто — должно быть, ходил за чем-нибудь в магловскую деревню.
Я уставился на пуговицы пальто, бездумно продолжая вдыхать и выпускать дым.
Том долго молчал, потом заявил:
— Я пришел попрощаться. Профессор Меррифот разрешила воспользоваться ее камином. Так что увидимся уже в Хогвартсе.
Я неопределенно пожал плечами, не отрывая взгляда от пуговиц. Что тут ответишь? "Счастливой дороги, не забудь прислать сову, что нормально добрался"?
— И, кроме того...
Том опять умолк. Пуговицы я успел выучить в деталях и теперь переключился на собственные перчатки. Как назло, даже отвлечься было не на что. Новые самолеты не появлялись, а Расти увлеченно копал снег шагах в пяти от нас — наверное, учуял мышиную нору.
— Я хотел еще раз извиниться, что так вышло.
— Ты уже извинялся. Это все?
— Да.
Я кивнул.
— Хорошо. Удачи.
Повернулся и пошел вдоль берега, не глядя, куда, — лишь бы дать понять Тому, что разговор окончен.
Он догнал меня. Расти за нами не пошел. Пес был во власти охотничьего инстинкта и с хрустом продирался через торчащие из снега кустики сухой травы.
— Значит, конец? — спросил Том.
Я молчал. Никогда не знал, как отвечать на такие прямые вопросы.
— Ты больше со мной не заговоришь?
— Я не хочу скандалов, вот и все. Предпочитаю помнить о тебе только хорошее.
— Ну и ладно, — вспылил он. — Тогда до свидания.
Развернулся и пошел в сторону дома.
Думал, я побегу за ним?
Не дождется.
Том шел, не оглядываясь, и то и дело проваливался в снег. Потом остановился. Постоял, медленно обернулся.
Должно быть, со стороны мы выглядели, как два идиота, потому что стали перекрикиваться на расстоянии в двадцать футов.
— Чего ты добиваешься? — орал я. — Оставь меня в покое!
— Я имею право услышать объяснения!
— Замечательно! Сначала меня подставил, а теперь изображаешь оскорбленного! Я ему что-то должен, поглядите-ка!
— Рэй, я сделал ошибку, но я извинился! Что я еще могу сделать? Упасть на колени? Целовать тебе ботинки?
— Да ничего не надо! Я просто не хочу тебя видеть! Не доходит?
— Ну и пошел ты к черту!
— Это вместо "спасибо за гостеприимство"?!
— Теперь ты меня будешь им попрекать?
— Я тебя предупреждал, что ничего хорошего из разговора не выйдет! Том, уйди, прошу тебя! Хочешь — отправляйся в Хогвартс, хочешь — оставайся у нас, только, ради Мерлина, не цепляйся ко мне!
— Да уеду я, уеду! Прямо сейчас! Просто объясни — что я сделал?!
Я вытащил сигареты.
— Чего ты орешь на весь берег? Хочешь поговорить — иди сюда! Не собираюсь драть глотку на холоде…
Он сплюнул, но пошел ко мне. Его брюки ниже колена были совсем мокрые от снега.
— Ты чуть не убил мою мать, понимаешь? Если бы речь шла только обо мне — да и черт бы со мной. Но ты подверг опасности маму, а этого я забыть не могу.
— Рэй, я же объяснял, что не нарочно! Я просто не подумал!
— Неужели? Чтобы ты да не подумал? Скажи честно — тебе было наплевать, что с нами случится!
— Представь себе, я тоже могу сделать ошибку. Как любой человек. Но почему-то именно мои ошибки раздуваются до вселенских масштабов!
— Потому что твои промахи обходятся дороже, чем глупости обычных людей!
Уголки его губ дрогнули, будто он старался не улыбнуться, и это меня взбесило.
— Приятно, что тебя считают необыкновенным, да? Приятно думать, что ты гений и сверхчеловек?
— Ничего подобного я не думаю.
— Брось. А то я не знаю, какого ты о себе мнения!
Подбежал Расти, таща в зубах палку. Сел и преданно уставился на меня, колотя хвостом по снегу. Я взял палку и забросил ее как можно дальше в сугроб — пусть ищет и не путается под ногами.
— Ну, давай, — сказал Том зло. — Давай, спусти меня с небес на землю. Расскажи, какое я на самом деле ничтожество.
— Не буду, потому что это неправда. Ты действительно умнее, талантливее и сильнее большинства людей. Но поэтому с тебя и спрос больше!
— Ты считаешь, я этого не понимаю?
— Ничерта ты не понимаешь. При всем твоем уме ты сплошь и рядом ведешь себя, как полный кретин.
Он опустил голову и потер виски.
— Ладно, все верно. Я огрызаюсь, потому что мне неприятно это слышать. Но я знаю, что все именно так, как ты говоришь. Я не улавливаю чего-то очень важного. Сколько бы я ни твердил, что стараюсь для всех, на самом деле я думаю только о себе. Наверное, ты прав, что не хочешь больше иметь со мной дела. Я понимаю, как ты устал от этого.
Какие проникновенные интонации, черт бы его подрал… Я даже почти поверил, что это искренне. Том прекрасно отрепетировал свою роль. Браво, аплодисменты…
— Бедняжка! Ждешь, что я сейчас начну со слезами на глазах разубеждать тебя?
Том едва заметно дернул уголком рта, но не сразу ответил. Понятно — раз не сработало, надо менять тактику.
Опять явился Расти со своей палкой. Со злости я швырнул ее, не глядя, и деревяшка упала в реку. Расти обиженно посмотрел на меня, кинулся было в воду, но тут же выскочил и растерянно заметался по берегу, глядя, как уплывает его игрушка.
— Ничего я не жду, — сказал Том. — Ладно, прощай. Все и вправду уже сказано. Я пойду.
И ушел.

***
Я уставился на истоптанный снег под ногами.
Наверное, я был и прав, и неправ одновременно. Том — эгоистичная скотина, тут нет никаких сомнений. Все его извинения и сожаления — не более чем притворство и балаган…
Но ведь он всегда мне помогал. Он не бросил меня, когда мне было плохо, как никогда в жизни. Он помог мне выплатить долг. Когда по моей вине погибла Миртл, Том мне ни слова не сказал — хотя имел полное право.
Я бросил недокуренную сигарету в снег и пошел за ним, ступая след в след, чтоб не проваливаться в сугробы.
— Постой! Да подожди же ты!
Том обернулся. Я протянул ему руку.
— Ладно, что случилось, то случилось... Мир?
— Мир, — он слегка сжал мою ладонь. — Но ты мне еще кое-что должен.
— Что?
— Оплеуху. Или удар кулаком в зубы, или что угодно, на твое усмотрение. Я заслужил наказание.
— Перестань.
— Нет. Тебе нужно сбросить злость. Я не хочу, чтобы между нами оставались долги.
— Да что за...
Я остановился.
— Что угодно, говоришь?
— Да.
— Хорошо. Пошли.
Я двинулся к рощице выше по склону, не разбирая дороги. Все равно в ботинки уже набился снег. Расти жалобно заскулил — он все еще надеялся вернуть свою палку. Нерешительно покрутился на берегу, потом побежал за нами, по брюхо проваливаясь в снег.
Я уже продирался сквозь кусты. Отводя в сторону ветки и отфыркиваясь, Том спросил:
— Зачем мы сюда идем?
Я замедлил шаг. В горле было так сухо, что слова давались с трудом.
— А ты разве не слышишь моих мыслей?
— Я стараюсь этого не делать. Учитывая обстоятельства, это было бы некрасиво с моей стороны.
— Скажи лучше, что не хочешь узнать много нелестного о себе...
Я остановился посреди полянки, стряхивая с мантии комья снега. Том, вынырнув из-под ветвей за мной следом, огляделся, вынул из рукава палочку и аккуратно пристроил ее в щель в стволе дерева. Потом подошел и остановился передо мной, сцепив за спиной руки, чтобы инстинктивно не ответить ударом на удар.
— Ну, давай. Я готов.
— Что угодно, значит? — на всякий случай переспросил я.
От волнения голос звучал пискляво.
Том кивнул. По красным пятнам, выступившим на щеках, было видно, что он нервничает. Должно быть, ему было не так страшно, как унизительно отдавать себя во власть чужой воли, да еще без сопротивления. Но он хотел помириться, так что приходилось терпеть.
А мне зато было страшно, да еще как. Даже руки дрожали. Рассудок из последних сил пытался остановить меня, но внутренний демон заглушал его голос, шепча на ухо: "Давай же, сделай это... Он ведь сам тебе позволил, сам согласился... У тебя есть полное право, он это заслужил. А ты ведь так давно хотел попробовать — сейчас самое время. И в любом случае у тебя, скорее всего, ничего не получится, так что все можно будет обратить в шутку. Ну, давай же, ведь ты этого хочешь...".
Непослушными пальцами я поднял палочку и прошептал:
— Crucio.
Гул подлетавшего к реке бомбардировщика становился все ближе и громче, но кровь так стучала у меня в ушах, что я все равно не услышал бы собственного голоса. Едва заклятие сорвалось с губ, вдоль руки с палочкой рванулась густая жаркая волна, мгновенно затопившая все тело и судорогой скрутившая внутренности. Голова сразу закружилась, будто я хватил стакан огневиски.
Выражение "вкус запретного плода", если бы я был в состоянии его вспомнить, показалось бы мне тогда глупым и пресным. Я не откусывал от этого плода, а сам был им. Я был косточкой внутри яблока, а яблоко — в пироге, а пирог — в форме, а форма — в духовке, и жар этой духовки охватывал меня изнутри и снаружи и я хотел только одного — гореть в этом огне бесконечно...
В полном ошеломлении я смотрел, как багровый луч, вырвавшийся из палочки, медленно, словно во сне, преодолел пять футов, отделявшие меня от Тома, и ударил его в живот. И в то же мгновение Том закричал. Я никогда еще не слышал такого страшного, звериного крика. Том упал на снег, пытаясь отползти в сторону, вырваться из-под луча. Я слышал его голос даже через рев самолета.
Расти отскочил от нас в сторону и зарычал. А я так оторопел, что как будто окаменел, и лишь секунды через две сообразил отвести руку в сторону. Луч ударил в сугроб, плавя снег. Я отшвырнул палочку — только тогда действие заклятия прекратилось.
Меня колотило, как в лихорадке. От возбуждения не осталось и следа. У меня упало все, что могло упасть; даже сердце словно оборвалось и билось где-то в животе. Я бросился к Тому — он лежал на снегу, прерывисто дыша, и не открывал глаз. Я стал трясти его за плечи. От ужаса хотелось разрыдаться. Что я натворил? А если я убил его? Но даже если нет — я все равно перешел все мыслимые пределы, я страшно обидел его, он мне теперь никогда не простит!
Внезапно Том открыл глаза — и рассмеялся.
Сперва я подумал, что он сошел с ума от боли. Потом до меня дошло... На самом деле он соврал, когда говорил, что не «считывает» меня. Он прекрасно знал, что у меня на уме. Возможно, он именно на это и рассчитывал. И добился-таки своего!
Теперь у меня не было ни малейшего права его упрекать, потому что я сделал нечто гораздо худшее, чем эксперименты Тома. Я направил круцио на лучшего друга, я стал чудовищем...
Пускай и ценой двух страшных секунд, но Том достиг своей цели — показал, какая мерзость таится у меня внутри. А я-то считал себя праведником, думал, что я лучше, что я "не такой"!
Том поморщился и сел.
— Рэй, я честно хотел дать тебе сбросить злость. Ничего больше.
— Прости. Я сволочь.
Потом я подумал и добавил:
— А ты провокатор.
Он опять рассмеялся и тут же скривился:
— Не могу, больно. Не думал, что это так... Ф-ф! Сильные ощущения, ничего не скажешь... Спроси ты меня о чем угодно, потребуй все на свете — я бы в этот момент все рассказал и отдал, что захочешь, лишь бы это кончилось.
— Прости. Я готов себе руку отрезать... Я никогда больше не подниму на тебя палочку, слышишь?! Никогда...
— А я никогда не причиню вреда твоей семье. Все, Рэй, проехали. Мы оба получили свой урок. Пойдем теперь домой.
— Ты можешь идти? — я обхватил его за плечи.
— Да. Голова немного кружится, но сейчас пройдет...
Я помог ему встать и обернулся, чтобы свистом подозвать Расти. Но пес коротко, отрывисто залаял и попятился от меня. Ну вот, теперь еще и собственная собака от меня убегает!
— Он побоится и перестанет, — устало сказал Том и взял свою палочку. — Пошли. Мне надо еще отправить новую сову Меррифот, чтобы сообщить, что я не приеду. А потом переодеться и отправляться к Блэкам.
— Куда? — мне показалось, что я ослышался.
— К Блэкам. Я приглашен на ужин. Пойдешь со мной?
— Меня же не звали...
— Все равно пойдешь, — коротко сказал Том, сделал глубокий вдох и двинулся через сугробы в сторону тропинки к дому.

______________________________

* RAF, Royal Air Force — Королевские военно-воздушные силы Великобритании.
** В описанное время в Дербишире производила тренировочные полеты 617-я эскадрилья Королевских ВВС. Эскадрилья была сформирована специально для уничтожения дамб на крупнейших немецких реках (ее девизом было «После меня — потоп», «Apres moi le deluge») с помощью т.н. «прыгающих бомб». Техника нанесения авиаударов с применением имитаций бомб отрабатывалась на дамбах реки Дервент. Подробнее здесь:
http://pobeda.rambler.ru/weapons.html?id=37

Глава 46.
читать дальше
У Блэков я не бывал ни разу, во всяком случае, в сознательном возрасте. С тех пор, как наша семья разорилась, мы стали слишком мелкой сошкой, чтобы приглашать нас в гости. Поэтому я понятия не имел, где находится дом.
Из камина мы вышли в ярко освещенный холл; вверх поднималась широкая лестница, застланная зеленым ковром. По стенам горели газовые лампы — модная новинка предвоенного времени. Навстречу нам, кланяясь, выскочил эльф, забрал наши мантии. Сверху, улыбаясь, спускался Альфард. Не знаю, предупредил ли его Том о моем появлении, но даже если Альфард и не ждал меня, то никак не показал этого. Мы пожали друг другу руки.
— До ужина еще четверть часа — пойдемте, я покажу вам дом, — сказал Альфард.
Ковер на ступеньках был таким мягким, что нога утопала в нем по щиколотку. На стенах вдоль лестницы были развешаны головы домашних эльфов. Это было странно — я не думал, что Блэки такие либералы. Моя мама, когда слышала о таких вещах, всегда морщилась: по ее мнению, развешивать головы эльфов на стенах могли разве что художники и прочая "богема".
Думаю, она была не совсем права — у художников обычно нет денег на то, чтоб завести эльфа. Но в любом случае в те времена так поступали только чудаки или сентиментальные старые девы. Заливаясь слезами: «Ах, дорогой Богги, он был совсем как человек, и только он один меня понимал!", — они после смерти эльфа выставляли его чучело в гостиной и каждое утро сметали с него пыль. У нас дома так никогда не делали — эльфов просто хоронили возле стены семейного склепа и не устраивали пышных церемоний по этому поводу. Конечно, они преданные старые слуги и все такое прочее, но всему есть свой предел…
Впрочем, у Блэков чучело эльфа при всем желании не поместилось бы. В доме было слишком много мебели — а может, это мне так показалось, учитывая, как пусто было у нас последние несколько лет. Обитатели этого дома постоянно путешествовали и считали своим долгом отовсюду привозить разные редкости и диковинки, так что временами чудилось, будто находишься в музее.
Дом выглядел настолько странным, что я перемещался по коридорам, как во сне. Несмотря на горевшие везде лампы, углы тонули в тени, а потускневшие от времени зеркала не отражали свет. Разглядеть что-нибудь в этих зеркалах было сложно, и подчас казалось, что они отражают интерьер совсем других комнат, в другом доме, далеко отсюда. Иногда в них появлялись люди, но это точно были не мы.
Кроме зеркал, все свободное пространство стен покрывали картины. В простенках стояли тяжелые высокие вазы и скульптуры, привезенные из колоний. Массивные бронзовые слоны несли на спинах курильницы для ароматов, каменные кобры раздували капюшоны и пытались обратиться к Тому на парселтанге. Мне бросилась в глаза фигурка девушки, по виду совсем юной и почти без одежды, если не считать набедренной повязки. Девушка улыбалась мечтательной, неземной улыбкой, не обращая на нас ни малейшего внимания. Ее бронзовые бедра слегка покачивались под неслышную музыку, а тяжелый узел волос, казалось, был готов вот-вот развязаться и упасть на плечи металлическим водопадом. На шее девушки слегка позвякивало в ритме ее движений ожерелье из человеческих черепов.
Дом Блэков затягивал, как лабиринт. Я не мог определить, как долго мы по нему ходим, — то ли четверть часа, то ли сутки. Если за какой-нибудь дверью внезапно мелькал уголок нормально обставленного помещения — с современной мебелью и яркими обоями, — это так действовало на нервы, будто ты спал, а тебя разбудили окриком. Хотелось зажмуриться, отвернуться и опять задремать.
Альфард с улыбкой наблюдал за мной.
Я спросил:
— Как ты здесь живешь?
Фраза прозвучала глупо, но Альфард понял, что я имею в виду.
— Дело привычки, — ответил он, пожав плечами. — Когда я был маленьким, то боялся один заходить в незнакомые комнаты, особенно на верхних этажах. Потом понял, что бояться нечего. Я же Блэк, дом не может причинить мне вреда. А вот гостям и вправду лучше не гулять здесь в одиночку. Когда-то один из папиных приятелей исчез бесследно. Это случилось во время мальчишника перед свадьбой, так что всем было не до него, и пропажу компания заметила только утром. Так и не узнали, куда он девался...
— А привидения у вас есть?
— Немного, — ответил Альфард, подумав. — Всего двое или трое. В нашем поместье в Уэльсе гораздо больше — десятка два, наверное. Но сюда перебираться они не хотят. Не любят городской шум.
— Откуда они взялись в таком количестве? — заинтересованно спросил Том.
— Из семьи, — засмеялся Альфард. — Все это члены нашего клана. В старину Блэки считали, что если ты за свой век не прикончил ни одного родственника, то жизнь прожита зря. Отравить, заавадить, заколоть кинжалом, в крайнем случае проклясть или довести до самоубийства — это наша добрая семейная традиция. Иначе Блэков развелось бы слишком много. Дело в том, что, по легенде, наш род происходит от самой Морганы, которая постаралась защитить своих потомков от всех мыслимых и немыслимых бед, чтобы они жили долго и умирали в глубокой старости. Ни враг, ни болезнь, ни несчастный случай не могут повредить тому, в ком течет кровь Блэков по прямой мужской линии. Глупый предрассудок, конечно, но мои тетушки до сих пор верят, что только Блэк может убить Блэка...
Он посмотрел на нас с усмешкой.
Откуда-то снизу донесся звук гонга.
— Пора ужинать, — сказал Альфард и повел нас по лестнице вниз.

***
После сумеречных переходов яркий свет в столовой показался мне ослепительным. Альфард принялся представлять нас своим родственникам, от количества которых у меня сразу голова пошла кругом — я-то думал, что это будет простой семейный ужин в узком кругу, а здесь собрался чуть ли не весь клан Блэков. Их генеалогию я представлял себе слабо, и когда все уже сидели за столом, я еще пытался запомнить, кто есть кто. Массивная женщина средних лет с тяжелой челюстью, в темном платье и почти без украшений, усевшаяся во главе стола, была, видимо, бабушкой Альфарда. Понятно, почему она в трауре — недавно овдовела… Впрочем, судя по энергии, с какой она распоряжалась эльфами, смерть супруга не повергла ее в глубокую депрессию.
А это что за седой волшебник в темно-серой мантии? Дядя Альфарда? Нет, скорее, брат деда по отцу…
Когда нас знакомили с матерью Альфарда, я почти не разглядел ее, — такая она была неяркая, скучная, с длинным плоским лицом, похожим на непропеченный пирог. Она говорила с легким акцентом, и до меня вдруг дошло, что Ирма Блэк по происхождению немка. Неудивительно, что Вальбурга в Хогвартсе так протестовала против того, чтобы Альфард впутывал семью в шпионский скандал...
Моей соседкой за столом оказалась волшебница лет тридцати. Я украдкой рассмотрел ее, пока передавал блюдо со спаржей, и был порядком разочарован. Из тех Блэков, что учились в Хогвартсе, дурнушкой была, пожалуй, только Вальбурга. У Сигнуса и его двоюродного брата, Ориона, были, по крайней мере, правильные черты лица, а Альфард и Лукреция вполне могли считаться красивыми. Поэтому я подсознательно ожидал от всех членов семьи незаурядной внешности. Но большинство сидевших за столом были вполне обыденными, а назвать привлекательной мою соседку и вовсе можно было лишь с большой натяжкой.
У нее были большие водянистые глаза навыкате, тонкие губы, которые она вдобавок постоянно поджимала, плоская грудь и костлявые плечи, на которых жемчужное ожерелье лежало, как впопыхах брошенная на забор бельевая веревка с узлами. Ее платье оставляло открытыми плечи и руки, и в обычных условиях для меня, подростка, уже этого было бы достаточно, чтобы счесть собеседницу красивой. Но здесь я не испытал ни малейшего возбуждения.
Кажется, мою соседку звали Кассиопеей. Я смутно помнил, что рассказывала о ней Друэлла — "страшная, да еще и чокнутая, как мартовский заяц". Неудивительно, что в свои годы она все еще "мисс"...
Разочаровавшись в соседке справа, я решил уделить внимание той, что слева. Но она оказалась еще старше и, в отличие от Кассиопеи, была пухлой и расплывшейся. Глядя в свою тарелку, она сосредоточенно жевала и, казалось, ни на что не обращала внимания. Я о чем-то спросил ее — кажется, не передать ли морковное суфле, — но собеседница меня не услышала. Сидевший рядом с ней волшебник с короткой редкой бородкой извиняющимся тоном сказал: "Моя сестра немного глуховата", — и стал расспрашивать меня о Хогвартсе. Проследив за его взглядом, соседка слева посмотрела на меня. В ее глазах отсутствовало всякое выражение — так равнодушно могла бы смотреть на случайно оказавшегося рядом человека корова. Я вдруг понял, что она не просто глуховата, но еще и слабоумна.
Значит, Друэлла ничуть не сгустила краски, рассказывая, что из-за привычки Блэков жениться на двоюродных сестрах семья медленно, но верно вырождается... Интересно, здесь вправду есть сквиб, которого прячут в подвале на цепи? Или его скрывают от людей в деревенском доме?
Об этом самом доме как раз кто-то заговорил, и я услышал, что обращаются ко мне. Один из сотрапезников спросил, действительно ли я охочусь с арбалетом. Я ответил, что да, и он тут же пустился в описания блэковских охотничих угодий и той дичи, которая там водится.
Рассказывал он скучновато, а примеры его собственных охотничих достижений звучали так, словно их вычитали в книжке. Во всяком случае, историю о "клинохвосте, который трое суток водил нас по болотам" я уже явно где-то слышал. Впрочем, на фоне моих соседей этот волшебник выглядел настолько нормальным, что я готов был слушать его слова, как музыку. Насколько я понял, это был Арктур, дядя Альфарда и отец Ориона и Лукреции.
Нормальные Блэки держались совершенно непринужденно, не обращая ни малейшего внимания на чудачества своих родственников. Даже когда один из моих соседей слева, тот самый, что спрашивал о Хогвартсе, вдруг принялся немелодично и довольно громко напевать популярную песенку, дирижируя при этом столовым ножом, никто и глазом не моргнул.
К тому времени я уже начал различать сотрапезников и кое-что понимать. Правда, тетушка Кассиопея то и дело задавала мне какие-то вопросы и жеманно хихикала, но я все же умудрялся ловить обрывки общего разговора. А он шел как-то странно — одни болтали, о чем в голову придет, другие мрачно молчали. Мать Альфарда почти не раскрывала рта, бабушка была занята тем, что отдавала негромкие приказы эльфам, отец — темноволосый волшебник средних лет с бородкой клинышком — хмуро пил бокал за бокалом и на вопросы отвечал односложно. Младшие Блэки — Сигнус и Орион — вообще сидели тихо, как мышки. Зато дядя Альфарда, Арктур, его жена — очень красивая волшебница по имени Мелани, — и его отец, Сириус Блэк, тот самый импозантный старый волшебник, на которого я обратил внимание в самом начале, постоянно улыбались и разговаривали в основном с Томом.
Тома я не видел — от меня его заслоняла тетушка Кассиопея, — зато слышал, как он отвечает на вопросы, рассказывает что-то о школе и о своем желании стать преподавателем.
— Ну-ну, — слегка поморщился Сириус, — зачем же погребать себя в стенах школы, среди книжных червей и полусумасшедших призраков? Я уверен, что с вашими талантами и происхождением, — он слегка подчеркнул последнее слово, — вы могли бы сделать действительно выдающуюся карьеру. Многие волшебники, занимающие видное место в обществе, с радостью помогли бы вам...
— Я польщен, — раздался ровный голос Тома, — но я придерживаюсь мнения, что в жизни всего следует добиваться самостоятельно.
Седой рассмеялся, будто это была на редкость удачная шутка.
— Завидую молодым — они всегда так уверены в себе... Что ж, наверное, это правильно. Пускай уж сомнения остаются нам, старикам. А скажите, пожалуйста...
— Да, да, — подхватила тетушка Кассиопея, — я вот как раз хотела спросить, что бы вы хотели преподавать? Говорят, в Хогвартсе в последнее время стали учить куда хуже, чем в былые времена. Наш дед в свое время делал все возможное, чтобы поднять образование на достойный уровень, но после его смерти... В школе появилось слишком много учеников не нашего круга — вы понимаете, что я хочу сказать, — так что наша матушка выбрала для нас домашнее образование.
Я подумал мельком, что моей соседке слева — сомнамбуличной Ликорис Блэк — образование явно вообще не требовалось. Интересно, умеет она хотя бы читать? Но тут я обратил внимание на неловкую паузу и только тогда сообразил, что тетушка Кассиопея говорила по-французски.
— Простите, мэм, — вежливо сказал Том, — я не знаю французского.
— Неужели? — деланно удивилась тетушка Кассиопея и захихикала. — Ах да, я и забыла — вы же выросли в приюте... Но разве там не учат иностранным языкам?
— Боюсь, что нет, мэм.
Альфард на другом конце стола поморщился и с извиняющимся видом посмотрел на Тома.
— И что? — резко оборвал Кассиопею Сириус. — Я всегда говорил — не должны англичане уподобляться выскочкам с континента!
— По-моему, вы преувеличиваете, — хмуро заметил Поллукс, отец Альфарда. Ирма Блэк оскорбленно поджала губы. Тетушка Кассиопея опять захихикала.
Я нашел взглядом Вальбургу — она сидела очень прямо, ни на кого не глядя. Высокая прическа и вечернее платье делали ее непривычно взрослой. Впрочем, когда Вэл перестала носить бесформенную школьную мантию и зачесывать волосы за уши, красивее она все равно не стала — наоборот, лицо еще больше похудело и заострилось.
До конца ужина я сидел, как на иголках. Есть я ничего не мог, даже нежнейшая телятина не лезла в горло. Вместо этого я пил бокал за бокалом — вино здесь было отличное, — и голова уже изрядно кружилась. Чем дальше, тем интереснее мне становилось, почему родители Альфарда упорно отмалчиваются, тогда как его дядя, тетка и двоюродный дед лезут из кожи вон, пытаясь оживить разговор. Зачем понадобилось нас приглашать, чтобы устроить это странное представление?
Мой внутренний демон под влиянием вина оживился и подстрекал меня спросить об этом вслух, так что я сдерживал его из последних сил. Вдобавок меня страшно раздражала тетушка Кассиопея, которая сыпала дурацкими вопросами, то и дело хихикая и разворачиваясь вполоборота, чтобы представить в выгодном ракурсе свою плоскую грудь и выпирающие ключицы.
Когда хозяйка наконец поднялась, и дамы вслед за ней покинули столовую — тетушка Ликорис дожевывала что-то на ходу, — я вздохнул с облегчением. К счастью, на меня никто особо не обращал внимания. Поэтому никто не заметил моего позора, когда я попытался закурить сигару и тут же отшвырнул ее, задыхаясь и чувствуя, как слезы фонтаном льются из глаз.
Сириус и его сын продолжали оживленный разговор с Томом. Хозяин дома, Поллукс, отошел к окну и курил, отодвинув плотную гардину. Я заметил, как к нему подошел Арктур и, взяв за локоть, сказал негромко: "Ты ведешь себя не очень-то гостеприимно", на что Поллукс, раздраженно дернув плечом, бросил: "Даже не думайте, что я соглашусь на эту дурацкую затею!".
Я попытался сообразить, о чем это они, но не смог — от выпитого меня немного мутило, и мысли в голове никак не хотели держаться вместе.
Потом пришлось перейти в гостиную, где Кассиопея принялась было терзать нас пением и игрой на рояле. Ликорис сидела в уголке, глядя на пламя в камине и равномерно, словно машина, поглощала конфеты. Потом Мелани Блэк что-то прошептала на ухо Кассиопее, и та встала из-за рояля с видом оскорбленного достоинства, а на ее место усадили Вальбургу.
Все так же стараясь не встречаться ни с кем взглядом, Вэл быстро и раздраженно перелистала ноты, потом коснулась клавиш и после вступительных тактов запела. Голос у нее был неплохой, сильный и чистый, совсем не вязавшийся с некрасивым лицом. Я прикрыл глаза, и этот голос хоть на время примирил меня с окружавшим нас безумием.

Дата добавления: 2015-09-01