Глава 33.

Через неделю погода резко переменилась: для шотландской весны это обычное дело. Еще шестого мая стояла жара, а седьмого с утра похолодало, и к полудню из нависших над долиной низких серых туч повалил снег. Лужайка перед школой превратилась в бело-зеленое лоскутное одеяло, по Хогвартсу гуляли сырые сквозняки, а студенты, входившие в школу с улицы, напоминали снеговиков.
Как философски заметил Розье, в отделе предсказаний погоды «Ежедневного пророка» все, должно быть, напились на радостях, потому что теперь их не уволят. Зато плохо пришлось нашим игрокам в квиддич. На восьмое мая был назначен финальный матч между Слизерином и Рэйвенкло, но утром, когда команды выходили на поле, мело так, что в двух шагах было ничего не разглядеть. Трибуны прятались под разноцветными зонтами, свисток судьи был не слышен за порывами ветра, а игроки казались черными тенями, мечущимися в пелене снега.
Кевин Мактэвиш с седьмого курса Хаффлпаффа поначалу еще пытался комментировать матч, но потом махнул рукой и лишь выкрикивал в мегафон цифры с табло — по ним можно было понять, что Рэйвенкло ведет в счете. На нашей трибуне начали было скандировать "кричалки", но за шумом ветра и шорохом падающего снега мы сами себя еле слышали. Два часа спустя, когда зрители охрипли, насквозь промерзли и промокли от снега, а Рэйвенкло выигрывал с перевесом в шестьдесят очков, Мактэвиш вдруг объявил, что Слизерин вырвался вперед. Минут через пять, когда игроки стали приземляться на поле, к ним побежали перелезшие через ограждение болельщики. Касси Малфой, у которого даже на ресницах налип снег, от холода не мог говорить и только стучал зубами. Кое-как ему удалось разжать пальцы — в руке был зажат жалобно трепыхавшийся снитч.
Слизеринская трибуна взорвалась криком и свистом. Правда, непонятно, чему мы радовались больше: выигрышу или возможности наконец вернуться в теплую гостиную… На верхних рядах кто-то развернул огромное знамя факультета, которое громко хлопало на ветру и, кажется, сбило кого-то с ног.
Победу мы отметили вечеринкой с танцами. Малфоя заставили влезть на стол вместо трона и увенчали наспех наколдованным лавровым венком. Теперь уже не было никаких сомнений, что в этом году мы получим кубок школы. Касси чувствовал себя героем, даже несмотря на то, что на следующее утро его забрали в лазарет с сильнейшей простудой. Пока он там лежал, погода, как назло, стала улучшаться — снег растаял, оставив лужи в школьном дворе и почерневшую от заморозков траву, а через два дня солнце опять припекало.
В газетах теперь почти каждый день были хорошие новости. На восточном фронте наступали русские; наши вернули себе Бирму и вынудили немцев сложить оружие в Тунисе и Египте. Пятнадцатого мая, через два дня после того, как "Пророк" написал о капитуляции немецких и итальянских войск в Африке, у нас был выходной, и мы отправились в лес на окраине Хогсмида — выпить пива и поесть печеной картошки в честь победы. С нами были Эвелин и Патриция. Джейн тоже согласилась пойти. Милки мы, естественно, не приглашали — никому бы и в голову не пришло звать ее в одну компанию с порядочными девушками, да она бы и сама не захотела.
Костер разгорелся быстро и сильно. Полянка между соснами оказалась не хуже любого камина — пламя и дым вытягивало вверх, искры от смолистых веток взлетали, как фейерверки, чуть не задевая темную хвою. Том с Минни где-то бродили и пришли позже; Минерва села рядом с костром, словно ей было холодно, и протянула к нему ладони, а Том остался стоять, прислонившись к стволу сосны. В лесу уже смеркалось, на востоке поднималась луна, почти полная и очень яркая. Патриция принесла с собой гитару, и мы пели сначала военные песни, а потом уже все подряд. Джейн мечтательно слушала, но сама петь отказывалась, утверждая, что у нее нет слуха.
Минерва сидела на бревне, скрестив лодыжки и кутаясь в теплый клетчатый платок. Она была какая-то грустная, непонятно почему, и избегала смотреть на Тома. Лишь потом немного отошла и даже спела старинную народную песню:
…Если сможешь так мне рубашку сшить,
Чабрец, розмарин, шалфей,
Чтоб ее не коснулись игла и нить —
Ты возлюбленной станешь моей.
Если выстирать сможешь рубашку мою,
Чабрец, розмарин, шалфей,
В сухом, как песок, безводном краю —
Ты возлюбленной станешь моей.
…Отыщи-ка земли плодородный слой,
Чабрец, розмарин, шалфей,
Между дном морским и морской водой —
Я возлюбленной стану твоей.
Сними урожай бумажным серпом,
Чабрец, розмарин, шалфей,
И свяжи снопы павлиньим пером —
Я возлюбленной стану твоей.
Если хватит сил для такого труда,
Чабрец, розмарин, шалфей,
За рубашкой своей приходи тогда —
Я возлюбленной стану твоей…*
На последних строчках она бросила на Тома короткий взгляд, а он улыбнулся ей в ответ.

***
Вернувшись однажды из подземелья — дело было уже в конце мая, — Том сказал, что у Сьюзи начинается линька. Старая кожа была ей тесна и понемногу отслаивалась, а на носу отходила лохмотьями. Из-за того, что роговица помутнела, Сьюзи стала плохо видеть. Она беспокоилась, не желала отдавать яд, а однажды разозлилась и так хлестнула Тома хвостом, что он отлетел в сторону и врезался в стену. На факультет он вернулся с огромным фиолетово-черным синяком в пол-бедра, а потом несколько дней сильно хромал.
Всем, кто спрашивал, что случилось, Том отвечал, что споткнулся, сбегая по лестнице. Минни, естественно, в это не поверила — Том уже успел приобщить ее к нашим прогулкам по парапету Астрономической башни. Она подозревала, что он упал вовсе не с лестницы и вообще чудом остался жив. Том отшучивался, но было видно, что ее тревога его раздражает. Он не хотел отвечать на вопросы и пускать Минни в свою жизнь дальше некоего предела. А для нее это было странно — как можно даже с близкими людьми устанавливать границы?
Разумеется, она могла бы оставить все, как есть, и ждать, пока Том изменится. В конце концов, многие женщины верят, будто смогут перевоспитать мужа. Том со своей стороны мог бы притвориться искренним — уж что-что, а это он умел. Но, должно быть, ему не хотелось врать, а Минни не хотелось терпеть. Поэтому они начали ссориться, и временами их разговоры в коридорах заканчивались тем, что кто-то из двоих разворачивался и уходил, не оглядываясь. Минерва казалась грустной и измученной, а Том — уставшим и раздраженным. На факультете он не ночевал, так что, думаю, они встречались по ночам в его подсобке и мирились. Но хватало этого ненадолго.
Том в те дни вообще с легкостью срывался по любым пустякам. Из-за того, что все вокруг готовились к экзаменам и слишком много думали, у него постоянно болела голова. Временами он не выдерживал и глотал двойную, а то и тройную дозу зелья, подавлявшего легилименцию, и потом еще сутки был сонным и плохо соображал. Я думаю, что Минерву пугали еще и эти перепады настроения — она ведь не знала, в чем дело. Будь это лет на двадцать позже, она бы решила, что Том принимает наркотики. Но в сороковые такое еще никому не приходило в голову, и оставалось списывать все на усталость и недосыпание.
С нами Том еще как-то держал себя в руках, но вот младшие курсы в его присутствии боялись даже дышать и лишний раз не привлекали к себе внимания. Вдобавок Сьюзи не могла выбрать более неудачного времени для линьки. До СОВ оставалось всего ничего, а мы вместо того, чтоб учиться, были готовы в любой момент лезть в подземелье. Сброшенная василиском шкура быстро каменеет, если не обработать ее специальным составом. Так что мы знали — как только змея перелиняет, у нас будет лишь несколько часов на все про все. Котел мы сумели протащить вниз уже давно и прямо там сварили зелье для замачивания шкуры. А ведь надо было еще разрезать ее на куски приемлемого размера и упаковать для отправки заказчику…
Теперь Том навещал Сьюзи каждую ночь. Чтобы старая кожа сходила быстрее, однажды он не стал запирать змею за внутренней дверью в подземелье, а разрешил ей поползать по трубам.
Как позже выяснилось, это была не лучшая его мысль.

***
Что дело плохо, мы узнали не сразу. Шел урок трансфигурации, но за пять минут до звонка Брэдли срочно вызвали в учительскую. Когда мы позже спустились в Большой зал на обед, за преподавательским столом не было ни ее, ни Диппета, ни профессора Меррифот. Никто ничего толком не знал, и по залу гуляли самые разные слухи: что директор подал в отставку, что в школе вспыхнула эпидемия драконьей оспы, что кентавры из Запретного леса взбесились и вышли на тропу войны…
Перед обедом Том успел принять очередную дозу своего зелья и теперь чуть не засыпал над тарелкой. Происходившее его не волновало, да и нас, признаться, тоже. Эйвери даже обрадовался слухам — если случилось что-нибудь совсем из ряда вон, то, может, и СОВы отменят?
Позже Тому передали записку от Меррифот с просьбой прийти в больничное крыло. Он послушно поднялся и пошел, как сомнамбула, а на выходе из зала ударился плечом о дверной косяк. Из-за гриффиндорского стола Минни проводила его тревожным взглядом.
Зато когда Том вернулся на факультет через два часа, от его сонливости и следа не осталось. Он нервничал и злился. Оказалось, что утром недалеко от входа в библиотеку нашли потерявшего сознание шестикурсника с Хаффлпаффа — толстого и спокойного парня по имени Николас. Я много раз видел его в коридорах школы, но фамилии не знал. Кажется, Литтон или, может быть, Литтсби. На его лице застыло удивленное выражение, а все мышцы тела свело так, что поднятую руку не удавалось согнуть. Как будто за одно мгновение человек превратился в статую. Но все же Литтон был жив, и его переправили в клинику святого Мунго, где обещали за несколько дней вылечить с помощью сока мандрагоры.
Николас был маглорожденным, его отец занимал какой-то высокий пост в правительстве. Можно было не сомневаться, что, узнав о случившемся, он устроит скандал. В те дни наше министерство страшно боялось задеть маглов, так что Диппет заранее предвидел крупные неприятности. Вдобавок никто из учителей не мог понять, что произошло. Сошлись на том, что на Литтона кто-то навел порчу, пользуясь темномагическими заклятиями. Опросили чуть ли не всех хаффлпаффцев, но так и не выяснили, кто мог бы это сделать. Директор рвал и метал, а потом подписал приказ, грозящий отчислением любому студенту, которого уличат в использовании заклятий вне школьной программы. А смотритель Прингл теперь рыскал по Хогвартсу, выслеживая тех, кто осмелится вынуть палочку на перемене, и пачками таскал нарушителей к себе на расправу.
Мы, наверное, единственные во всей школе знали, что случилось. Недалеко от входа в библиотеку в стене была вентиляционная решетка. Должно быть, Сьюзи в своих прогулках заползла туда, и Литтон, проходя по коридору, случайно встретился с ней взглядом. Ему повезло, что у змеи как раз отслаивалась старая роговица, так что Сьюзи смотрела на него словно сквозь мутные очки. Нам тоже повезло — ведь все могло обернуться куда хуже, и на месте Литтона мог быть кто-нибудь из нас.
Теперь все зависело от того, сумеет ли он вспомнить, что случилось, когда придет в себя. Неудивительно, что в тот вечер мы сидели, как на иголках. Немного разрядило обстановку только письмо от Долохова, отправленное, судя по дате, недели две назад. Свиток с размазанным штампом военной цензуры принесла взъерошенная мелкая сова, на ноге у которой было кольцо с гравировкой "Собственность Сил самообороны".

Ну, здравствуй, брат, — писал Долохов. — Не знаю, когда это письмо дойдет до тебя и будут ли к тому времени хорошие новости. Но вроде у нас, тьфу-тьфу, все идет неплохо, и немцы отступают и отступают. Так что, может, к лету совсем управимся. Хотелось бы, конечно, а то глаза бы мои уже на эту пустыню не глядели. Жара в тени под сорок градусов, а песок так блестит, что смотреть больно. Ходим закутанные шарфами, как местные девчонки под чадрой, а иначе нельзя — от солнца весь за полчаса волдырями пойдешь.
Макферсону жена прислала свой кружевной зонтик от солнца, и он был довольный, как слон, только до сих пор не придумал, куда этот зонтик присобачивать — в бою, сам понимаешь, он мешается. Так что зонтик лежит себе пока у нас в палатке. К нему бы еще парочку шезлонгов да поднос с коктейлями, и готово — добро пожаловать на курорт Эль-Аламейн.
У нас тут вообще dolce vita, как говорят пленные макаронники. Сплошные развлечения. На той неделе, например, с Хоскинсом очень даже романтично прогулялись под луной до немецкого магопоста. И представь, сумели не только тихо-аккуратно его снять, вместе с ихним магическим щитом, но еще и назад вернуться. Так что Макферсону, видать, не судьба дождаться моей защитной мантии, которую я ему завещал.
Хоскинса на той прогулке здорово приложили, я уж боялся, что он от потери крови на Авалон отправится. Вдобавок аппарировать нельзя, потому как голову не поднять — маглы нас почуяли и открыли огонь, да еще давай шарить прожекторами. Не иначе, чтобы нам было лучше видно дорогу. Спасибо, конечно, хотя лично я бы обошелся. Мы гости скромные, хозяев зря утруждать не любим. Но, в общем, дотащил я его как-то, обошлось.
Меня тоже задело, но слегка — часть щеки снесло, а так нормально. Зато попал в лазарет на два дня. Вот где благодать! Лежи себе, как кум королю, и в потолок поплевывай. И сестричка там была одна очень даже ничего. А на выходе меня командование обрадовало, что хотят к медали представить, так что вот.
Физиономия, конечно, осталась перекошенная, словно кто врезал мне в скулу, да так и бросил. Ну, ничего, девчонки меня все равно полюбят, тем более что я, если доживу, вернусь весь из себя герой, еще и с медалью. Так что все путем, только бриться теперь зверски неудобно.
Кстати, хотел тебя поздравить с будущей свадьбой. Приехать вряд ли смогу, потому как что-то мне подсказывает, что летом у нас пойдет самое веселье. Не знаю пока, куда нас отсюда перебросят, да и знал бы, не написал — сам понимаешь, нельзя. Но в любом случае немцы, думаю, нас ждут отовсюду и готовятся изо всех сил. Украшают зал, так сказать, к светскому рауту. Нехорошо их обижать нашим отсутствием, некультурно, так что командование нам отпусков пока не дает....

Флинта в спальне не было — видно, он вышел незаметно для нас. Тони хорошо к нему относился и всегда передавал привет, но Маркусу все равно тяжело было слушать о войне. Дочитав письмо, Том сложил его и сунул в книгу, но потом, когда никого не было, показал мне конец свитка, который не стал зачитывать вслух. Один из абзацев он отчеркнул чернилами на полях.

Что касается моего почти тезки — ох и поломал я голову, пока соображал, кого ты имеешь в виду! — то вроде слухов таких не было. Но даже если бы и так — ты думаешь, он бы плакаты расклеивал про это дело? Так что ничего не могу сказать. Хотя мне-то, честно говоря, без разницы. Воюет он нормально, у нас его уважают, а там пускай с кем хочет, с тем и развлекается. Не мне же авансы делает, вот и ладно. Так что не мой это интерес, да и не твой, по-хорошему.
Ты, главное, будь там поосторожнее. Не знаю, на чем ты собрался делать большие деньги, но лучше сначала семь раз подумай, хорошо? А то, знаешь, повадился один кувшин по воду ходить... Ну, ты меня понял.
Короче, будь поаккуратнее и не лезь, где чуешь опасность. Даст Мерлин, на Рождество приеду, там уже нормально поговорим. А пока держись.
Ну все, пиши.
Тони

***
С Литтоном нам повезло. Его отпустили из клиники через два дня, и он охотно рассказывал всем и каждому о случившемся, так что через Нотта мы почти сразу все узнали. Выяснилось, что Литтон ничего не помнит. Просто шел в библиотеку — и вдруг почувствовал себя очень странно: стало тяжело дышать, все тело словно свело судорогой... Дальше он уже ничего не чувствовал, а будто бы спал без сновидений. Даже не поверил, когда в святом Мунго ему сказали, что прошло три дня, — самому Литтону казалось, что всего несколько минут.
Казалось, теперь об этой истории можно было забыть. Но на следующий день в школе появился Дамблдор.
Он вошел в Большой зал во время обеда, и я поначалу даже ничего не понял — только отметил краем сознания, что за столом Гриффиндора поднялся шум. Обернувшись, увидел, что старшекурсники вскочили с мест, сгрудились вокруг кого-то и наперебой тянутся пожать ему руку. Только потом я различил мелькающую в толпе знакомую каштановую бородку.
— О! — сказал Эйвери. — Смотрите, кто приехал!
Том медленно обернулся, посмотрел на Дамблдора и пробормотал сквозь зубы:
— Ну вот, накликал. А ведь говорили мне — не буди лихо, пока оно тихо...
В тот вечер за ужином преподавательский стол пустовал. Учителя отмечали приезд Дамблдора. Около двух часов ночи мы с Томом отправились к василиску и чуть не столкнулись в пустом коридоре третьего этажа с Меррифот и Брэдли. Мы были под разиллюзионным, но мне показалось, что почтенные профессорши и так ничего бы не заметили. Они передвигались по коридору странными зигзагами, держась друг за друга, и то и дело останавливались и смеялись. Меррифот левитировала перед собой бутылку огневиски "Старый Огден". Бутылка временами резко ныряла вниз, и Брэдли каждый раз громко взвизгивала.
— Не бойся, Венди, — успокаивала ее Меррифот, — у меня большой оп… оп-пыт.
— Ой, стены кружатся, — сказала Брэдли тонким голоском. — Гала, а вдруг мы не найдем дорогу назад?
— Найдем, — командирским тоном ответила Меррифот. — Обязаны! А то там уже все выпили... Вдобавок я обещала Армандо сыграть с ним в карты на раздевание.
Услышав это, Брэдли опять захихикала и вцепилась в Меррифот, чтобы не упасть.
— Ну-у, Армандо старый и неинтересный. И его жена тебе не простит. Лучше с Альбусом, он такой красивый и мужественный, правда? Гала, я хочу тебе признаться... Я, кажется, влюбилась.
— Быстро ты…
— А почему нет?! Разве я не человек? У меня, между прочим, — вот тебе одной скажу, — еще никого не было с тех пор, как я развелась с Уолли. Четыре года. Представляешь себе? Четыре года!
— Прекрасно представляю, — Меррифот остановилась, достала большой клетчатый носовой платок и высморкалась. Бутылка стала падать, но она ловко подхватила ее левой рукой. — Я, между прочим, уже тридцать лет как вдова.
— Гала, милая! — Брэдли сочувственно погладила ее по плечу. — Все будет хорошо, ты еще кого-нибудь встретишь...
— Да кому я такая старая нужна? — Меррифот спрятала платок в карман и двинулась дальше по коридору. — Вот ты — другое дело. Ты еще молодая, нечего ставить на себе крест.
— Да! — воодушевленно согласилась Брэдли. — А как ты думаешь, я Альбусу понравлюсь?
— Конечно! — Меррифот взмахнула рукой и едва успела спасти огневиски, чтобы оно не разбилось о стену. — Чтоб ты да не понравилась?! Исключено! Ты у нас красавица, между прочим. Пусть только попробует тебе отказать. Мы его тогда больше не пустим в наш кружеский друг... в смысле, дружеский круг...
— Ой, Гала, ты такая хорошая, я тебя так люблю!
Брэдли вдруг остановилась посреди коридора и звонко расцеловала Меррифот в обе щеки. Я зажмурился, ожидая услышать звон стекла, но у Меррифот, видно, и вправду опыт был хоть куда — огневиски осталось целым и невредимым.
Когда я открыл глаза, учительницы уже скрылись за поворотом коридора. Том потащил меня за рукав:
— Пошли.
— Не знал, что Диппет женат, — сказал я, когда мы оказались в туалете.
— Конечно, — ответил Том, направляясь к умывальникам. — Его жена живет в Хогсмиде, как и семьи других преподавателей. Я ее даже видел один раз — такая сухонькая старушка. Они заходили в "Сладкое королевство", и она еще ворчала, что Диппет опять не надел теплый шарф. У них есть внуки, насколько мне известно, но уже взрослые. У Меррифот тоже есть внучка. А ее муж был аврором, погиб при задержании преступника. Так что вот...
Стена под умывальником со скрежетом поехала вбок. Я привычно отвернулся. На этот раз Том выпустил Сьюзи совсем ненадолго — она была в плохом настроении и не желала разговаривать. Старая кожа никак не отделялась, но помогать ей, как это делают со змеями, Том не рискнул. Сьюзи могла разозлиться и укусить, а проверять, как действует яд василиска на змееустов, ему отчего-то не хотелось.
Когда мы возвращались на факультет и проходили мимо учительской, оттуда доносились музыка и смех. Потом внутри стали хлопать в ладоши и громко скандировать: "Аль-бус! Аль-бус!". Должно быть, Меррифот все же играла с Дамблдором на раздевание, и теперь он честно отрабатывал проигрыш...

***
Дамблдор, как выяснилось, собирался задержаться в школе недели на две. Официально он получил отпуск из армии, но Том не сомневался, что его попросил приехать Диппет. Директора очень напугало происшествие с Литтоном, и он надеялся, что Дамблдор сумеет в нем разобраться или по крайней мере будет под рукой, если еще что-то случится.
Служебные апартаменты Дамблдора сейчас занимала Брэдли, так что он поселился в Хогсмиде, в одном из номеров "Кабаньей головы", но в школе бывал каждый день. Много времени проводил с гриффиндорцами, но заходил и на Слизерин — передать письма с фронта и поговорить с теми из студентов, у кого воевали родственники.
Меня поразило, как Дамблдор умудряется, будучи вдали от Англии, знать все обо всех. Отведя в сторону Колина Розье, он сказал, что, по его данным, человека, похожего на отца Колина, видели в одном из лагерей для военнопленных магов во Франции. Однако в начале весны ему с несколькими другими англичанами удалось бежать, и дальше о нем ничего не было известно. Хотя сведения были недостоверные и смутные, Колин все же воспрял духом — теперь у него, по крайней мере, была какая-то надежда.
Мне говорить с Дамблдором было особенно не о чем, а Том вообще старался его избегать и всегда уходил, если Дамблдор оказывался поблизости. Мне было до крайности интересно, чем же Дамблдор так насолил ему еще до Хогвартса, но Том не желал об этом говорить. У меня даже появилось подозрение, что здесь как-то замешаны особенные пристрастия замдиректора. Но, с другой стороны, тогда Том знал бы о них задолго до того, как услышал сплетни на этот счет в Годриковой Лощине...
Впрочем, по большому счету мне было не до Дамблдора и его запутанных отношений с Томом, потому что наконец началась экзаменационная неделя. За три дня до СОВ, в пятницу, нам раздали расписание, и Слагхорн провел последнюю перед экзаменами консультацию.
— Зельеварение вы будете сдавать в понедельник, — инструктировал он нас, расхаживая по классу. — Очень надеюсь, что не подведете ни меня, ни факультет. Даже не пытайтесь пронести шпаргалку, потому что на входе стоит магический барьер, и это сразу обнаружится. Первая часть будет теоретической, потом, после обеда, — практика. Не нервничайте, сосредоточьтесь, хорошо обдумайте, что и как собираетесь делать. И главное, ради Мерлина, не забудьте вымыть руки, прежде чем приступить к работе!
Розье фыркнул. Слагхорн остановился и сурово посмотрел на него.
— Между прочим, тут нет ничего смешного! Я пять лет подряд вдалбливаю это студентам, но все равно на экзамене кто-нибудь забывает и сразу хватается за ингредиенты. А это, чтоб вы знали, грубейшее нарушение, за него снимают баллы!
Вечером в общей гостиной Эйвери пристал к Нотту с вопросами:
— Что там будет? Ты же сдавал СОВы в прошлом году. Все и вправду так страшно?
— Как тебе сказать, — Нотт с удовольствием рассматривал его перепуганную физиономию. — Теория еще ничего — дают тридцать вопросов, на какие-нибудь да ответишь. А вот практика — жуть! Тянешь билет, в нем одно-единственное зелье. Если не знаешь, как оно делается, можешь смело класть билет и уходить.
— Слушай, а в сортир выпускают? — жалобно спросил Эйвери. — Можно было бы оставить в коридоре учебник и как-нибудь незаметно подсмотреть...
— Шутишь? В туалет — только под конвоем экзаменатора. И то он сначала проверяет, не спрятал ли ты конспект за бачком.
Эйвери лихорадочно грыз ногти, но потом его лицо просветлело — кажется, у него появился какой-то план.
Оставшиеся до экзаменов два дня пролетели с безумной скоростью. Мы целыми днями сидели в спальне, выходя только поесть. Розье, заткнув уши и раскачиваясь взад-вперед, зубрил учебник за пятый курс. Блэк, обложившись тетрадями и справочниками, казалось, не замечал ничего вокруг, а Эйвери постоянно ныл: "Том, ну, проверь меня, я тут ничего не понимаю… Тебе что, трудно?".
В час ночи в воскресенье я наконец убрал тетради в сумку и улегся спать. Зубрить дальше было бессмысленно — перед смертью не надышишься.
На следующее утро ровно в десять нас впустили в Большой зал. Длинные столы исчезли — вместо них появились ряды маленьких столиков, на которых уже были разложены бланки с вопросами, перья и свитки пергамента. Экзаменаторов нигде не было видно; должно быть, в это время они принимали практические задания у семикурсников, сдававших ТРИТОНы. Сидевшая за учительским столом Брэдли дождалась, пока мы займем свои места, и сказала:
— Можете начинать. В вашем распоряжении два часа.
Она перевернула песочные часы и окинула зал строгим взглядом. СОВы начались.
Из тридцати вопросов я к своему удивлению ответил примерно на двадцать. Видно, дополнительные занятия со Слагхорном все же даром не прошли. Эйвери сидел наискосок от меня; едва Брэдли поднялась из-за своего стола и взмахнула палочкой, чтобы собрать пергаменты, как он вскочил и выбежал из зала, словно ошпаренный. На обеде его не было, а когда я после обеда зашел на факультет, то обнаружил Эйвери в спальне. Он сидел на своей кровати в одних трусах и, согнувшись в три погибели, писал что-то пером на животе. Ноги от щиколоток и выше уже были густо исписаны рецептами зелий.
— Ты что делаешь? — расхохотался Розье, вошедший следом за мной.
— Не мешай, — Эйвери шумно выдохнул, чтобы отбросить с глаз челку. — Я вот подумал: раз на практическом задании выпускают в туалет, то можно просто закрыться в кабинке, стащить штаны и... Это же не шпаргалка, так что магический барьер ее не обнаружит. Вы бы тоже так сделали.
— Да ну, — я отмахнулся и рухнул на кровать. — Слишком много возни. Эй, ты рубашку-то сразу не надевай! Подожди, пока чернила высохнут.
В два часа пополудни нас собрали возле большого класса на первом этаже. Те, кто оказался ближе к двери, отпихивали друг друга, чтобы заглянуть в замочную скважину. Наконец дверь открылась — на пороге стоял Слагхорн со списком в руках.
— Ну-с, начнем. Я вызываю по одному в алфавитном порядке... Эйвери!
Розье похлопал побледневшего Тима по спине и шепнул:
— Удачи!
Тот кивнул и мужественно прошел мимо Слагхорна в приоткрытую дверь.
Через щель теперь был виден экзаменаторский стол, за которым сидело с дюжину старых волшебников и ведьм. Крепко зажмурившись, Тимоти протянул руку и наугад схватил один из лежавших перед ним листков. Экзаменаторша в выцветшей фиолетовой шляпе записала номер билета в ведомость, но когда Эйвери уже хотел было отойти, сидевший посредине лысоватый высохший старичок остановил его.
— Подождите минутку, юноша, — сказал он дрожащим голосом. — Сейчас, сейчас...
Потом взмахнул палочкой и произнес:
— Inscriptum revelio!
Волосы у Тимоти мгновенно разлохматились, словно по комнате пронесся порыв ветра, а штаны и рубашка вспыхнули ярким синим цветом. Экзаменаторы заулыбались.
— Да-а, чего только не придумают студенты, — лысый старичок засмеялся тихим кудахчущим смехом. — Но и мы, знаете, не лыком шиты. Ай-яй-яй, молодой человек, как же вам не стыдно! Ступайте быстренько и смойте все это. Билет положите на место — когда вернетесь, будете тянуть заново.
Тимоти, красный, как рак, выскочил из класса и побежал по коридору. Слагхорн, побагровевший от возмущения, прикрикнул: "Прошу тишины в коридоре!" и вызвал Блэка. На этот раз дверь закрыли плотно. Тем временем те, кто стоял к ней ближе, уже успели пересказать задним, за что именно выгнали Эйвери. Патриция Хайсмит внезапно ахнула и кинулась в сторону женской уборной, за ней устремились Лорин Яксли и две девчонки с Хаффлпаффа. Видно, не один Эйвери додумался написать шпаргалки на коленках...
Хайсмит вернулась запыхавшаяся, в мокрых чулках, но успела как раз вовремя, чтобы войти в класс вслед за Флинтом. Моя очередь неуклонно приближалась, и я почувствовал, как во рту противно пересохло. Вытащил палочку и, держа ее в левой руке, трижды постучал по косяку — на удачу. Очень вовремя, потому что сразу после этого Слагхорн выкрикнул мою фамилию.
За порогом меня встретила волна теплого воздуха — магический барьер. Подойдя к столу, я не стал мучиться с выбором, а просто взял билет, лежавший с самого края. Оказалось, что мне выпало уменьшающее зелье, которое я более-менее помнил еще с третьего курса. Это был хороший знак, так что ингредиенты из длинного ряда склянок и коробочек на втором столе я выбирал почти с эйфорическим чувством. Потом одернул себя — рано радоваться. Сгрузил все на свободный стол, осмотрел аккуратно расставленные на нем котел, набор ножей, фарфоровую ступку. Потянулся было к ножу, но в последний момент вспомнил о наставлениях Слагхорна и кинулся к раковине у дальней стены. Расхаживавший вдоль рядов экзаменатор довольно кивнул и отметил что-то в ведомости.
Следующие два часа я работал, как проклятый. Однажды уже собрался помешать в котле против часовой стрелки, но тут проходивший мимо Слагхорн скосил глаза и сделал страшное лицо. Моя рука замерла над котлом, потом я выдохнул и стал мешать по часовой.
То ли благодаря подсказке, то ли потому, что я все-таки помнил рецепт, зелье в итоге получилось примерно того оттенка и консистенции, как следовало. Запечатав пробирку с образцом, я бессильно рухнул на стул, а через пять минут услышал голос ведьмы в фиолетовой шляпе:
— Экзамен окончен. Прошу отойти от котлов.
За ужином я впервые за целый день почувствовал вкус еды. Потом кое-как добрался до спальни, упал на кровать и заснул, не раздеваясь.

______________

* Перевод Н. Голя.

Дата добавления: 2015-09-01