Глава 42.

Лето оказалось полно событиями. В конце июля пришли результаты СОВ, которые оказались вовсе не так плохи, как я ожидал. За трансфигурацию мне поставили "удовлетворительно" — наверное, из жалости, — астрономию я провалил, а по гербологии и вовсе схватил жирного "тролля". Зато в графе "История магии" красовалось "отлично", а по чарам, арифмантике и ЗОТИ — "выше ожидаемого". Самое поразительное, что "выше ожидаемого" я получил и по зельеварению — стало быть, от уроков Слагхорна что-то в голове да осталось...
К началу августа в войне наступил перелом, и новости, публикуемые "Пророком", день ото дня становились все оптимистичнее. Союзнические войска заняли Сицилию. На востоке русские с боями вернули себе несколько крупных городов и теперь медленно, но верно теснили немцев на запад. А через пару дней мне пришло письмо от Розье, начинавшееся со слов: " Ты ЭТО видел?! ". В письме была вырезка из "Пророка", где сообщалось, что Министерство магии ограничивает призыв в Силы самообороны — отныне ему подлежат только выпускники Хогвартса, прошедшие полный курс обучения. " Это нечестно! — писал Колин. — Это попросту несправедливо! А если война уже закончится к тому времени, как мы сдадим ТРИТОНы? ". Я написал в ответ, что он круглый дурак — радоваться надо, если война закончится. Колин неохотно признал, что я прав, но, кажется, в глубине души все равно не смирился
Помимо Розье, я каждую неделю отправлял сову Джейн. В ответ приходили короткие письма без особых подробностей — была с родителями в Торки, ездила к подруге в Солсбери... Мне казалось, что она что-то недоговаривает, но я старался об этом не думать и убеждал себя, что все в порядке.
Однако первого сентября оказалось, что интуиция меня не подвела. Когда я увидел Джейн на платформе 9 и 3/4 перед отправлением Хогвартс-экспресса, она стояла со своими родителями и каким-то неизвестным мне молодым человеком. Не знаю, почему, но с первого взгляда он показался мне отвратительным. Напыщенный, самоуверенный, улыбается, как идиот... А вот Джейн была потрясающе красива в светлом летнем пальто и берете. И вообще какая-то другая, непривычная. Взрослая...
Я вернулся в свой вагон и мрачно уставился в окно, убеждая себе, что это какой-нибудь ее кузен. В конце концов, могут ведь у Джейн быть двоюродные братья? Да запросто! Промучившись так часа полтора, я отправился поговорить с ней. Выяснилось, что она видела меня на платформе.
— Почему ты к нам не подошел? Я же знаю, что ты меня заметил.
— Да как-то неудобно было. Там твои родители...
— Ну и что? — она засмеялась. — Думаешь, мои папа и мама кусаются?
— А что за молодой человек с вами был?
— Просто знакомый. Его зовут Адальберт Боббин.
Мне показалось, что я где-то слышал эту фамилию.
— Хороший знакомый?
— И да, и нет... Мои родители дружат с его семьей, и Берти я знаю с детства — но при этом мы почти не общались. Он на девять лет старше, так что всегда считал меня несмышленой малявкой. Сегодня мы разговаривали, можно сказать, второй раз в жизни.
— Чем он занимается?
— Работает в фирме своего отца. У них большая зельеварная лаборатория, а еще собственная сеть аптек — ну, ты наверняка слышал.
Теперь, когда она сказала, я понял, почему фамилия показалась такой знакомой. Конечно же — "Бальзамы Боббина"! Аптеки под такой вывеской встречались в Лондоне, Манчестере, Шеффилде, Хогсмиде и вообще, кажется, в любом населенном пункте, где жили волшебники.
— Берти говорит, они сейчас выполняют большой заказ для Сил самообороны, так что он почти не выходит из лаборатории. Только сегодня урвал часок, чтобы прогуляться.
Понятно… Платформа 9 и 3/4 — конечно, идеальное место, чтобы подышать свежим воздухом.
Джейн уже заговорила о чем-то другом, я машинально отвечал, но, как ни старался, не мог выкинуть Боббина из головы.

***
В Хогвартс-экспрессе на этот раз было больше народу, чем обычно. В предыдущие годы по меньшей мере половина семикурсников уходила на фронт сразу после совершеннолетия. На этот раз министерское распоряжение застало всех врасплох — немногие успели записаться добровольцами до того, как оно вышло. С нашего факультета в армию ушел Тео Нотт, с Гриффиндора — Аластор Моуди и Джордж МакГонагалл.
Минерву Робертсон я в поезде тоже не увидел. Расспросил ее однокурсниц и узнал, что Минни еще в июле завербовалась в женские вспомогательные части Сил самообороны, а теперь служит где-то в Лондоне. Не знаю, почему она это сделала, — вроде бы раньше не собиралась. Может быть, не хотела возвращаться в Хогвартс и видеть Тома, а может, просто решила, что будет неправильно продолжать учебу, когда ее друзья на войне…
На следующий день после приезда Слагхорн подошел к нам в Большом зале, чтобы раздать расписание. Выяснилось, что среда — свободный день, зато понедельник и четверг полностью посвящались ЗОТИ. Слагхорн спросил меня, буду ли я по-прежнему изучать зельеварение. Я ответил, что да, но на лице декана никакого энтузиазма не заметил. Наоборот, Слагхорн скривился так, словно съел неспелый крыжовник, — однако отговаривать меня не стал.
Почему на ЗОТИ теперь отводится целый день, мы узнали в ближайший понедельник. Собрав мальчиков с шестого курса, Меррифот вручила нам самую обычную деревянную швабру — как выяснилось, это был портключ. Ровно в девять утра швабра доставила нас на лужайку, поросшую жухлой травой, у приземистого кирпичного барака с маленькими окнами. За бараком расстилалось поле, изрытое какими-то канавами, и лесок. Как выяснилось, это была одна из учебных баз Сил самообороны.
Наш новый преподаватель по имени Кокрэйн — волшебник средних лет, костлявый и хмурый — носил военную мантию и, как сам сообщил, был недавно комиссован по ранению. Построив нас у барака, он минут сорок распространялся о новой программе. Оказалось, что в Силах самообороны недовольны уровнем подготовки добровольцев из числа студентов Хогвартса. Поэтому набор из школы было решено приостановить, а программу по ЗОТИ расширить и углубить с учетом требований военного времени.
Что означало "расширение" и "углубление", мы быстро почувствовали на собственной шкуре. Закончив речь и переписав наши фамилии в блокнот, Кокрэйн махнул рукой в сторону гравийной дорожки, тянувшейся от барака, и сказал:
— Ну, для начала снимайте-ка мантии, чтобы не мешали, — и одну милю легким бегом... Постарайтесь уложиться в семь минут. Со следующего занятия перейдем к двухмильным кроссам, в том числе по пересеченной местности, так что позаботьтесь о подходящей обуви.
Мы изумленно переглянулись.
— А к чему это? — растерянно спросил Эйвери. — То есть, в смысле, вы не подумайте, что... Но зачем волшебнику бегать? Есть же метлы, аппарация...
— Представь, что перед тобой два десятка противников, и они поставили антиаппарационный купол, чтобы спокойненько заавадить тебя в упор, — любезно пояснил Кокрэйн. — Уверяю тебя — пока не выскочишь за пределы купола, будешь стрелой нестись, еще и петлять, как заяц. Если жить захочешь, конечно.
— А как это — нестись стрелой, но при этом петлять? — поинтересовался Розье. — Это же невозможно...
— На войне все возможно, — ответил Кокрэйн. — Минус двадцать баллов Слизерину за дурацкие вопросы. Все, время пошло!
Так мы познакомились с тем, что такое армия. Начиная с этого дня, два года подряд все занятия по ЗОТИ проходили одинаково. Сначала кросс, потом полигон — те самые поле и лесочек, нашпигованные под завязку магическими ловушками, имитациями взрывных заклятий и прочими прелестями. Позже нас начали учить защищаться еще и от магловского оружия. Кокрэйн даже добыл где-то настоящий танк, который заколдовали, чтобы он ездил и стрелял сам по себе. Если на танк нападали, он взлетал и обрушивался на противника сверху, так что приходилось спешно нырять в окоп. Я был совсем не уверен, что магловские танки в нормальных условиях летают, но держал сомнения при себе — споры с Кокрэйном не приводили ни к чему, кроме снятия баллов или дополнительной мили пробежки.
После каждого дождя на полигоне стояла непролазная грязь, так что мы приходили оттуда перемазанные, как тролли. Потом следовала двухчасовая нудятина под названием "Теоретическая подготовка" — на ней мы конспектировали лекции о том, как правильно ставить щитовые заклятия и что делать при магловском артобстреле. Далее следовал час спарринга в тренировочном зале — и можно было, наконец, возвращаться в школу, где мы кое-как доползали до факультета и падали в спальне пластом.
Впрочем, Маркус Флинт нам, кажется, даже завидовал. Ему, как и Эрвину Либгуту, приходилось ходить на уроки к Меррифот вместе с девочками. Формально оба все еще считались гражданами Германии, и к занятиям их не допускали, чтобы они не выведали наши военные секреты.
Отоспавшись после полигона, по вечерам мы отправлялись в "Исчезающую комнату" — ту самую, где Том еще летом обнаружил склад ненужных вещей. Вход в нее находился на восьмом этаже, в одном из коридоров южного крыла, и появлялся, если пройти несколько раз туда и обратно, старательно думая о том, что именно хочешь увидеть.
Впрочем, называть это комнатой было не совсем верно. На самом деле это был огромный зал, потолок которого терялся в полумраке и в котором громоздились настоящие горы всякого хлама. Мы обследовали их методично и тщательно, начиная с дальних углов — там были самые старые залежи, покрытые толстым слоем пыли. Перед началом работы приходилось надевать перчатки, очки и защитную маску. Касаться подозрительных предметов запрещалось — следовало звать Тома, и он сам разбирался с ними, слой за слоем снимая проклятия и порчу, с помощью которых бывшие владельцы пытались защититься от воров.
Все мало-мальски ценное, что удавалось откопать, мы отбирали на продажу, и Розье аккуратно заносил находки в тетрадь. В мои обязанности входил разбор найденных пергаментов, написанных по латыни, чтобы определить, что это такое и можно ли что-то получить за них у Борджина. Но в основном это были просто школьные конспекты. Попадались также свитки и целые рукописные книги на греческом, арабском, иврите и еще каких-то неизвестных языках. Их мы складывали в особый ящик, чтобы когда-нибудь нанять переводчиков и хотя бы в общих чертах выяснить, что же там написано.
Хлама в "Исчезающей комнате" было так много, что за первых два месяца работы мы расчистили площадь всего-навсего в триста квадратных футов. Том был занят поисками металлических предметов. За каникулы он вызубрил учебник по лозоходству и теперь с раздвоенным ивовым прутом в руках обследовал лабиринты комнаты. Прут вращался то быстрее, то медленнее, а временами совсем замирал и лишь слегка подрагивал, указывая на какой-нибудь из шкафов. В девятнадцати случаях из двадцати там обнаруживалось ничего не стоящее барахло — закопченный чайник или прохудившийся котел. Но несколько раз удавалось найти золотые и серебряные монеты, а однажды — старинное бронзовое зеркало для ворожбы.
Каждый раз перед началом работы мы в огромных количествах распыляли в комнате обеззараживающее зелье, которое долго не оседало. В воздухе словно висела дымка, а мы в своих масках и длинных мантиях передвигались в этом тумане, напоминая средневековых целителей с гравюр про эпидемию чумы. Впрочем, ни дезинфекция, ни защитные перчатки особо не помогали — избежать заразы не удавалось. Эйвери однажды проходил неделю с рукой на перевязи, после того, как его укусила невинная с виду чернильница. Розье мучил постоянный надрывный кашель, а у меня ни с того ни с сего начали вылезать прядями волосы, так что пришлось идти в лазарет и врать, будто я отравился неправильно сваренным зельем. У Тома и до Исчезающей комнаты была склонность к аллергии, а теперь она достигла ужасающих размеров. Даже от небольших количеств пыли или шерсти в воздухе он начинал задыхаться и был вынужден глотать антиаллергенное снадобье целыми флаконами — как в свое время делал с зельем, ослабляющим легилименцию.
К ноябрю мы поняли, что так дальше не пойдет и поиски нужно притормозить. Решили ограничиться одним вечером в неделю, тем более что денег и без того хватало. "Яблоки раздора" у Борджина расходились отлично, и Том продал ему почти весь ящик. Яблоню в Запретном лесу он окопал и укрыл на зиму соломой, а весной надеялся получить новый урожай. Почти все остальные находки тоже удалось продать.
Часть вырученных денег шла в награду нашедшему, часть мы отсылали Нотту и Долохову на фронт, а из остального понемногу набралось пятьсот галлеонов чистой прибыли. Было ясно, что ее нужно куда-то вкладывать — деньги не должны лежать без движения. Но о том, как и куда инвестировать, никто из нас не имел понятия. Мы были в экономическом смысле почти совершенно неграмотны, так что пока все ограничивалось бесплодными дискуссиями. Ясно было только, что деньги сначала нужно как-то "отмыть", узаконить. В том же Гринготтсе с нас потребовали бы справку о происхождении капитала, которой, естественно, не было и быть не могло.
В те дни Том был рядом почти постоянно, но при этом общались мы мало — не хватало времени. Мы виделись либо в Исчезающей комнате, где было не до болтовни, либо на полигоне, где Кокрэйн не давал нам вздохнуть спокойно, либо на занятиях, где приходилось разговаривать шепотом. На факультете Том бывал редко, а ночевал в своей подсобке. Все свободное время у него уходило на подготовку к собственным урокам. Он теперь подменял Меррифот у первого и второго курсов и с удивлением обнаружил, что куда проще вести уроки, чем отчетность по ним. Нужно было заполнять множество бумаг — всякие планы лекций, опорные схемы и прочее, — от которых не было никакой пользы, но которые очень любил проверять Совет попечителей. До того я даже не подозревал, что в жизни учителя столько времени уходит на писанину.
Вдобавок Том, как и Меррифот, все свои уроки начинал с контрольных. Если он и появлялся на факультете, то приносил с собой стопку пергаментов и правил их, устроившись в кресле, — а вокруг толпились студенты с младших курсов, с нетерпением ожидая, пока очередь дойдет до их работ. Старостой был теперь Касси Малфой, и уже он по заведенной традиции еженедельно принимал отчеты у лидеров курсов. Факультет продолжал функционировать, как хорошо отлаженная машина...

***
Ноябрь в том году выдался сухим и бесснежным, и только в начале декабря замерзшую землю припорошило снегом. По утрам стоял такой густой туман, что ничего нельзя было рассмотреть в двух шагах. Когда немного прояснялось, я выходил на улицу и пытался найти среди множества хогвартсских окон окна Исчезающей комнаты, но мне это ни разу не удалось.
К тому времени мы уже полностью расчистили левый дальний угол комнаты и собирались взяться за правый. Один из вечеров декабря оказался особенно плодотворным. За пару часов мы нашли тяжелую и довольно-таки уродливую серебряную чашу гоблинской работы, а еще гребень для волос с инкрустацией, на котором, по словам Тома, лежало заклятье забвения, и оправленный в золото рог единорога. Рог был старый, поцарапанный и пожелтевший, но магические способности сохранились — когда его опустили для пробы в чашу с ядом, зелье зашипело и запенилось, превращаясь в безобидную воду.
Когда все находки были очищены от пыли, упакованы и записаны в тетрадку, мы уже собрались уходить и ждали только Тома — он решил напоследок пройти с лозой еще один участок, но застрял возле массивного дубового сундука. Ивовый прут бешено вращался, указывая, что там есть металл, однако сундук был забит наполовину истлевшими гардинами и скатертями, от которых при малейшем прикосновении поднимались клубы пыли. Я отогнал Тома и принялся разбирать сундук самостоятельно, сваливая шторы и гобелены в кучу рядом. Том, отойдя в сторону и приподняв посеревшую от пыли маску, глотал противоаллергенное зелье. Тем временем показалось дно сундука, и я уже решил, что или лоза соврала, или Том от усталости ошибся, — как вдруг в уголке под горой выцветших полотенец нашелся небольшой сверток, перевязанный бечевкой.
Я вынул его, положил на пол и стал было развязывать веревку, но она сама разлезлась под пальцами. Остальные подошли ближе. Том стоял рядом с палочкой наготове — никогда ведь не знаешь, какая гадость обнаружится в безвредной с виду вещи. Развернув несколько слоев холста, я, наконец, добрался до того, что пряталось в свертке. Это был небольшой — дюймов десять в длину вместе с рукояткой — нож с потемневшим и изъеденным ржавчиной лезвием, вдоль которого вился серебряный орнамент.
Я осторожно протянул к нему руку, но нож внезапно шевельнулся, как живой, и полоснул меня по пальцам. От времени он затупился, так что не сумел причинить вреда, даже перчатку не поцарапал, но я мгновенно отодвинулся, дернув за собой Тома. Со старинным оружием шутки плохи — если ты ему не понравишься, может и в горло вонзиться.
— Может, ну его? — спросил Колин. Его голос из-под маски звучал глухо и искаженно. — Положим обратно, в другой раз выясним, что это за штука. А то горгулья знает сколько провозимся...
— Подожди, — Том шагнул вперед и присел на корточки. — Вдруг он к кому-нибудь из нас сам пойдет.
Он медленно протянул руку и застыл, не шевелясь. Нож слегка подрагивал, словно привыкая к запаху человека. Потом приподнялся, качнулся — и лег в подставленную ладонь так уверенно, словно Том всегда был его хозяином.
Том поднялся и тыльной стороной перчатки протер запорошенные пылью очки. Поднес нож к глазам, рассматривая знаки на деревянной рукоятке.
— Здесь руны... Колин, иди посмотри.
Розье подошел ближе. Из нас всех только он и Том изучали руны и хотя бы немного в них разбирались.
— Черт его знает, что здесь написано… Надо в словаре посмотреть. Какой это век, интересно?
Том пожал плечами:
— В любом случае нож намного старше сундука и тряпок. Похоже, интересная штука, раз так старательно прятали...
— Так я его записываю? — Колин вытащил из кармана карандаш и тетрадь.
— Подожди, — Том повертел нож в руках. — Я хотел бы взять его себе, если никто не возражает.
Он обвел нас взглядом. Я пожал плечами, Эйвери кивнул. Розье остановил карандаш, рвавшийся что-нибудь написать.
— Конечно. Мы же договаривались, что любой из нас может выкупить находку.
Том склонил голову набок, рассматривая нож.
— Я думаю, Борджин дал бы за него примерно сотню... Ладно, будем считать, что две — для ровного счета. Никто не против?
— По-моему, ты его здорово переоценил, — сказал Розье.
— Неважно. Спиши, пожалуйста, с моего счета двести галлеонов в общую кассу. Да, и Рэю отсчитай из них одну четвертую как нашедшему.
— Это же ты нашел! — запротестовал я.
— Ты разобрал сундук, — возразил Том. — Я бы умер над ним от пыли.
Он опять взглянул на нож:
— Я дал за тебя хорошую цену. Пойдешь ко мне?
Нож не ответил, но не сделал и попытки вырваться из руки.
— Значит, договорились, — подытожил Том и быстро коснулся ножа губами через маску. Потом наколдовал ножны и вложил его туда. — Все, пошли, а то время уже позднее. Тимоти, ты завтра с утра почистишь серебро, потом я прикину примерную стоимость и отправлю его Борджину.
Все двинулись к выходу. Я задержался, чтобы сложить шторы и скатерти обратно в сундук. Уже у двери снял перчатки и маску и спрятал их в ближайший шкаф. Выходя, обернулся на пороге.
Лампы в Исчезающей комнате гасли одна за другой, но все еще было очень светло — в окно с решетчатым переплетом светила полная луна.

***

На следующий день, в субботу, у нас был выходной в Хогсмиде, и я проснулся, полный самых радужных надежд. За окном был неяркий зимний день; кусты и деревья вокруг школы покрывал иней. В школе царило праздничное, предрождественское настроение. После завтрака я нашел Джейн и позвал ее с собой в Хогсмид. Но она как-то странно замялась, а потом ответила, что вынуждена отказаться.
— Рэй, понимаешь, я уже договорилась с Боббином. Он зачем-то хочет меня повидать и приедет сегодня в Хогсмид...
У меня как будто что-то оборвалось внутри. Я машинально сказал, что, конечно, все в порядке, повернулся и ушел.
Было совершенно ясно, что это означает. Вряд ли "Берти" собирался к Джейн с деловым визитом — иначе мое присутствие ей бы не помешало. Выходит, тут что-то более серьезное...
Что ж, это должно было случиться. В конце концов, я сам был виноват. Мне следовало давным-давно сделать ей предложение. Никакая девушка не станет ждать бесконечно... С другой стороны, я не мог сейчас жениться — с такими долгами я был не в состоянии содержать семью. А значит, не было и смысла признаваться Джейн в любви. Все равно ее родители не дадут согласия и только с позором выставят меня за порог. Этот Боббин, наверное, неплохой человек, и вдобавок не бедный. Она будет с ним счастлива, так что все хорошо...
Но как бы я себя ни уговаривал, на душе все равно было тоскливо. Я все-таки отправился в Хогсмид вместе с нашей компанией, но первым человеком, кого я увидел в «Трех метлах», была Джейн. Она сидела рядом с Боббином, который что-то оживленно ей рассказывал, и улыбалась. Я вжался в угол за рождественской елкой, а потом незаметно выскользнул на улицу. Отправился в "Кабанью голову" и там нагло, средь бела дня, потребовал у бармена огневиски — и, как ни странно, он мне его даже продал.
В два часа дня в "Кабанью голову" должна была прийти Милки. К ее появлению я был уже изрядно пьян, хотя на ногах все еще держался. Милки явилась сияющая, гордая своей новой синей шляпкой и пальто с блестящими пуговицами. У меня был для нее подарок — теплые замшевые перчатки, — и Милки нежно поцеловала меня в щеку. От запаха ее духов, сладких до приторности, кружилась голова. Я спросил Милки, не хочет ли она на часок подняться наверх. Немножко поломавшись, она согласилась, и бармен, хмуро поглядывая на нас, взял деньги и передал нам ключи от одного из номеров.
Комната оказалась не менее убогой, чем все остальное в баре. Обои отставали от стен, постельное белье посерело от бесчисленных стирок, а ковер на полу протерся до дыр. Милки это, правда, не смущало, меня тоже, и мы начали целоваться, еще не успев запереть дверь. Но когда дошло до дела, я впервые за недолгую историю своего общения с женщинами потерпел постыдное и абсолютное фиаско. Милки, надо отдать ей должное, проявила деликатность и очень старалась помочь, но, что бы она ни делала, ничего не выходило. Может, потому, что я был пьян, может, по другой причине.
Сейчас я бы отнесся к этому с философским спокойствием — не вышло один раз, значит, выйдет в другой, жизнь есть жизнь. Но в шестнадцать лет неудачи такого рода воспринимаются как катастрофа, и кажется, что остался лишь один выход — палочку к горлу, и авада...
Что было дальше, я помню смутно. Вроде бы меня тошнило. А потом я, кажется, рыдал, уткнувшись лицом в мягкую, уютную грудь Милки. Я рассказывал ей о своей несчастной любви, а она гладила меня по голове и жалела. Потом кто-то постучал в дверь и напомнил, что час уже прошел. Пришлось одеваться и спускаться, причем Милки поддерживала меня, чтобы я не упал.
В баре уже были Колин и Тимоти. Кто-то из них с усмешкой хлопнул меня по плечу: мол, надо же, везде поспел... Я не помню, что я ответил. Не помню, как добрался из "Кабаньей головы" до Хогвартса. А уж то, что я умудрился дойти до факультета и не попасться на глаза преподавателям, было просто чудом — иначе я протрезвел бы уже в карцере. Тем не менее, я как-то оказался в спальне, свалился на кровать и уснул мертвым сном.
Проснулся я около пяти. За окном уже смеркалось — в декабре дни короткие... У меня жутко болела голова, и страшно хотелось пить. Умывшись, я побродил по общей гостиной, но поговорить там было не с кем, и я решил пойти к Тому, чтобы поплакаться о своих страданиях.
Дверь в подсобку мне открыли мгновенно. Том, видно, сегодня устраивал уборку, потому что пол все еще был влажным после мытья, клетки почищены, подоконник и шкафы отдраены до блеска, и нигде ни пылинки. На столе, рядом с найденной накануне чашей, лежали увеличительное стекло и толстый каталог «Личные клейма гоблинских серебряных дел мастеров».
— Я его нашел, — с порога радостно сообщил мне Том. — В смысле, изготовителя чаши. Нагнок Седьмой по прозвищу Репоглот, середина пятнадцатого века. Ничего выдающегося, художественная ценность сомнительная, но на сотню галлеонов, думаю, мы можем рассчитывать.
Он убрал чашу и каталог в шкаф и запер его.
— Кстати, хорошо, что ты пришел. Мне нужно на четверть часа уйти, а я жду одного человека. Посиди тут пока, ладно? На вот, почитай, чтоб не скучать, — он пододвинул ко мне гору каких-то свитков.
— Что это?
— Шедевры первокурсников. Над некоторыми я плакал. Посмотри, не пожалеешь...
Он сунул в карман связку ключей и ушел.
Я поставил чайник на железную печку подогреваться, уселся за стол и, чтобы убить время, развернул верхний свиток. Это оказался написанный крупным, совсем еще детским почерком реферат какого-то студента с Хаффлпаффа, под многообещающим названием "Роль дубины в жизни тролля". Том был прав — через пять минут я забыл обо всех своих неприятностях и рыдал от смеха, роняя слезы на пергамент. Особенно хороши были корявые картинки в самом конце, наглядно изображавшие, как именно тролли пользуются дубиной.
Насладившись иллюстрациями, я вернул свиток на место и взял другой опус, выполненный аккуратным девичьим почерком: "Действительно ли тролли едят людей? Мифы и правда о тролличьей кухне". Но не успел я прочесть и двух строк, как в подсобку постучались. Я поднялся и открыл дверь.
На пороге стоял белобрысый растрепанный мальчишка с гербом Гриффиндора на мантии. Увидев меня, он растерялся:
— А где профессор Риддл?
"Профессор"... Ой, ну надо же! Хотя, с другой стороны, как детишкам еще его называть?
— Скоро придет. А что ты хотел?
— Мне на отработку, — буркнул мальчишка.
Ага. Том, значит, зверствует. Не успел стать преподавателем, как уже забыл, каково быть студентом...
— Заходи. Чаю хочешь?
— Нет, спасибо, — мой гость был явно не в настроении поболтать.
— А за что тебе назначили отработку?
Я думаю, мальчишке очень хотелось огрызнуться — мол, какое ваше дело? Но я был старше и вдобавок приятель "профессора Риддла", так что он неохотно ответил:
— Урок прогулял.
— Плохо, — сказал я таким наставительным тоном, словно сам в жизни не пропустил ни одного занятия. Но ведь воспитывать молодое поколение — наш долг, разве нет?
Том влетел в подсобку чем-то очень довольный. Просто-таки светился от радости.
— Добрый вечер, Боунз, — приветствовал он посетителя.
Тот уныло поднялся.
— Здрасте...
— Посиди пока, — махнул рукой Том, — а я тем временем обеспечу тебе рабочее место.
Он критически осмотрел вымытый дочиста большой стол, наколдовал разделочную доску и нож, потом полез в ледник — оттуда потянуло морозным воздухом, — и вытащил большой кусок жилистого синеватого мяса с полосками жира и желтоватыми ниточками хрящей. Плюхнул его в миску и протянул Боунзу.
— Вымой, а потом нарежь тонкими полосками. Будем кормить нечисть.
При виде мяса Боунза передернуло, но он все же взял миску и поплелся к рукомойнику. С нарезкой он возился, наверное, полчаса — пыхтел над непослушными хрящами и со зверским скрипом двигал доску по столу. Результатом стала полная миска ошметков, словно корм для нечисти не нарезали, а разрывали руками.
Все это время Том правил рефераты, скользя взглядом по строчкам и одновременно раскачиваясь на стуле. Я поведал ему о Джейн — в комнате стояла заглушка, так что Боунз нас не слышал, — но Том только посмеялся:
— Рэй, она просто старается вызвать в тебе ревность! И я ее прекрасно понимаю. Сколько можно ждать, пока ты хоть на что-нибудь решишься? Твоя медлительность иной раз и меня убивает. Ни туда, ни сюда, будто заклинило... Ты нравишься Джейн, так что никакой Боббин тебе не соперник. Но если собираешься еще десять лет тянуть, лучше ей и вправду выйти за другого…
Он меня немного успокоил, так что я вернулся к рефератам. Система, по которой Том проставлял оценки, показалась мне в высшей степени странной. Например, тот самый шедевр о дубине получил восемь баллов, а длиннейший и очень подробный реферат о внутриплеменной иерархии горных троллей — всего три.
— Ты спятил? — поинтересовался я.
— Ничуть, — ответил Том, не отрываясь от очередного свитка. — Все очень логично. Смотри: Питер Хаммерсли, который написал о роли дубины, умом не блещет, но действительно старался. Мы с ним даже ходили в Запретный лес наблюдать троллей в естественной среде. Поэтому восемь баллов. До Мэдди Лоули кухню троллей никто не изучал, даже не смотрел на их жизнь с такой стороны. У нее короткий и бестолковый реферат, зато полностью оригинальная идея — я ей ничего не подсказывал. Поэтому десять баллов. А вот Дорис Пембертон, которая сдала реферат об иерархии троллей, прочла много умных книг, но даже не пыталась сделать самостоятельные выводы. Хотя она на это способна, и я ей об этом говорил. Но она боится думать своей головой — значит, будет получать тройки, пока не преодолеет страх. Надо ее предупредить, что в следующий раз я такое вообще не приму. Надергать чужих цитат я и сам сумею.
— Эта Дорис, наверное, лучшая ученица на курсе? — поинтересовался я.
Том кивнул.
— Признайся честно, ты просто не любишь круглых отличников, потому что сам такой.
Том подумал, потом засмеялся:
— Да, ты прав. Не люблю. Слишком хорошо знаю, чего стоит этот дешевый блеск.
— Или ревнуешь… А тебе не кажется, что твоя система... э-э... слишком неординарна для Хогвартса? Совету попечителей она может не понравиться.
— Знаю. Меррифот меня уже предупреждала. Но я здесь все равно на два, самое большее три года, так что могу вытворять все, что хочу.
— Как это? Ты не собираешься оставаться преподавать после выпускного?
Том выразительно постучал себя пальцем по лбу.
— Рэй, ну подумай сам! Через пару лет война закончится, вернется Дамблдор — ты считаешь, он станет меня терпеть в школе? Да вышвырнет коленкой под зад! Наш заместитель директора имеет большое влияние на Совет попечителей, так что никто мне не поможет. Вот потому и развлекаюсь, пока время есть. Моя задача — чтобы к концу года детишки знали учебный материал лучше меня самого. А уж какими средствами этого добиваться — мое дело.
Я хотел еще что-то сказать, но Тома окликнул Боунз, показывая, что работа окончена.

***
— Чудесно, — Том поднялся. — Давай теперь будем кормить кикимору. Бери кусочки мяса и просовывай ей через прутья клетки.
— А она мне пальцы не откусит? — Боунз с сомнением поглядел на кикимору.
— Если будешь аккуратен, то нет, — Том смотрел на него, посмеиваясь. — Или ты боишься? Ладно, тогда я сам.
— Ничего я не боюсь, — буркнул Боунз.
— В таком случае прошу, — Том кивнул на клетку.
Мальчик подступил к кикиморе осторожно, с опаской разглядывая острые зубы. Потом с отвращением взял из миски один из ошметков и попытался просунуть сквозь решетку. Кусочек не пролезал, и Боунз подтолкнул его пальцем, после чего едва успел отдернуть руку.
— Я же тебя потому и просил: тоненькими полосками, — сказал Том, но не двинулся с места. — Давай дальше.
Постепенно с кикиморой дело пошло легче. Потом наступила очередь красношапочника. Боунз уже осмелел и справлялся куда ловчее, за что Том его похвалил:
— У тебя все прекрасно получается. Теперь нарезаешь вот этот огурец... Да, примерно так. Кладешь на блюдце, подходишь к каппе, кланяешься и просишь разрешения поставить еду в клетку. Если все сделаешь правильно, то сможешь открыть дверцу, и он на тебя не бросится... Да, отлично. Спасибо большое, ты мне очень помог. Пять баллов Гриффиндору.
Боунз покосился на Тома с удивлением — обычно учителя не награждали баллами за отработку.
— А что там тарахтит в столе? — поинтересовался он.
— Боггарт. Его тоже можно покормить, если хочешь.
— Они едят?! — брови Боунза полезли вверх.
— Конечно. Они питаются нашими страхами. Ты ведь из волшебной семьи? Когда-нибудь видел боггарта?
— Не-ет, — протянул Боунз. — У нас был один на чердаке, но мама его прогнала. Я даже посмотреть не успел.
— Тогда сейчас увидишь, — Том навел палочку на ящик стола.
— Э-эй, — я попытался остановить его. Вообще-то боггарта не полагалось показывать студентам до третьего курса... Но Том уже взмахнул палочкой, и ящик с негромким стуком выдвинулся вперед.
Перед застывшим от неожиданности Боунзом появился широкоплечий темноволосый парень с чуть оттопыренными ушами. Это был Батлер, новый капитан квиддичной команды Гриффиндора, пришедший на смену Моуди.
— Ага, вот ты где! — напустился он на Боунза. — Ты забыл, что в шесть часов общий сбор команды? Что мы обсуждаем тактику следующей игры? Почему все явились, а тебя не было?! Не хочу слушать никаких оправданий! Что значит — тебе назначили отработку? Ты мог договориться на другое время! Как это — "не хотел унижаться перед чертовым слизеринцем"? Да он даже не настоящий учитель, а так, не пришей кобыле хвост! Такой же студент, как и мы. Пошел бы к Брэдли, она бы живо поставила его на место! Но тебе было лень, так? Ты постоянно все пропускаешь! Вечно опаздываешь на тренировки, а теперь вот не удосужился явиться на общий сбор. Знаешь что? Мне это надоело! Нам не нужен ловец-разгильдяй! Можешь считать, что ты больше не в команде, и чтоб духу твоего не было на поле!..
Боунз стоял, красный, как рак, и только хлопал глазами. Том наклонился к нему и сказал тихо:
— Не нервничай. Это всего лишь твой страх, ничего больше. Попробуй представить себе что-нибудь смешное на месте капитана. Что-нибудь совсем-совсем глупое... А теперь наведи на него палочку и скажи: "Riddikulus".
— Riddikulus! — выкрикнул Боунз, и Батлер мгновенно замолчал — рот у него оказался забит огромным мандарином. Он заметался, пытаясь его выплюнуть или проглотить, но не сумел ни того, ни другого и стал растворяться в воздухе. Остался только легкий дымок, который втянулся обратно в ящик стола.
— Отлично! — сказал Том. — Еще пять баллов Гриффиндору. Как видишь, с боггартами все очень просто.
Боунз нервно засмеялся.
— У тебя и вправду был общий сбор? — спросил Том.
Мальчишка мгновенно умолк и отвернулся.
— А почему ты мне не сказал? Хотя, впрочем, я и так знаю. Твой боггарт поведал.
— Извините, — буркнул Боунз, глядя в пол.
— Ничего. Бывает. Подожди минутку...
Том отошел к столу, взял чистый лист и принялся быстро писать на нем наискосок зелеными чернилами:

Уважаемый мистер Батлер,
настоящим сообщаю Вам, что студент II курса Эдгар Боунз сегодня не присутствовал на собрании команды, потому что на это время ему была назначена отработка в кабинете ЗОТИ. Боунз сообщил мне о собрании и просил перенести отработку на другое время, но я отказал. Сейчас, обдумав ситуацию, я вижу, что был неправ. Мне очень жаль, если отсутствие ловца не позволило нормально провести общий сбор. Прошу Вас принять мои искренние извинения...

Свернув лист в трубку, он протянул его Боунзу.
— На, отдашь капитану. Надеюсь, этого будет достаточно. В будущем, пожалуйста, предупреждай меня, если возникнут такие сложности. В этом нет ничего унизительного, — Том слегка улыбнулся. — Я могу согласиться, могу отказать, но, по крайней мере, не будет недоговоренностей, правда?
Боунз кивнул. Щеки у него пылали.
— Ты понимаешь, — спросил Том, склонив голову набок, — что боггарт сейчас показал тебе самый простой, лежащий на поверхности страх? А хочешь посмотреть, чего ты боишься на самом деле?
Подумав, Эдгар кивнул.
— Тогда давай еще разок. Расслабься и ни о чем не думай.
Том встал у него за спиной и взмахнул палочкой.
Ящик стола опять заскрипел, но ничего не произошло. Зато в следующее мгновение взвыла сигнализация, и с грохотом распахнулась дверь в подсобку. Я вскочил на ноги, выхватывая палочку, но было поздно — комната уже была полна людей в черных плащах и белых масках, и все они грубо и отрывисто кричали что-то по-немецки.
Мысли у меня метались, как безумные. Нападение Гриндельвальда?! Как это могло случиться так быстро? Почему никто ничего не заметил?!
На меня было нацелено несколько палочек, так что сопротивляться было бессмысленно. Я медленно опустил руку. Эдгар Боунз весь побелел и прижался к Тому. Его трясло.
Том подмигнул мне из-за спины Боунза, потом щелкнул пальцами, и люди в масках застыли и умолкли.
— Это все тот же боггарт, — сказал он, касаясь плеча мальчишки. — Просто теперь он показывает тебе твой настоящий страх. Давай попробуем применить тот же способ. Нужно просто посмеяться над ним. Подумай — что тебя пугает больше всего?
Боунз не ответил — он все еще вздрагивал и, казалось, не мог выговорить ни слова.
— Ага, — сказал Том, словно к чему-то прислушиваясь. — Маски… Ты совершенно прав. Именно безликое пугает сильнее всего. Кусок тряпки — а какой эффект... Но ты должен помнить, что под ними такие же люди, из плоти и крови. Давай попробуем сорвать маску... с которого?
Эдгар неуверенно указал рукой на ближайшего противника. Том повел палочкой — маска слетела, и под ней обнаружились пухлые щеки, нос, похожий на свиной пятачок, и растерянно моргавшие маленькие глазки. Боунз неуверенно улыбнулся.
Еще один "враг", еще один... Под масками оказывались такие дурацкие физиономии, что я сам стал смеяться, хотя руки все еще дрожали. Эдгар приподнялся на цыпочках и что-то шепнул Тому, показывая на последнего "немца". Том кивнул:
— Да, прекрасная мысль. Девочек здесь нет, так что мы вполне можем... Раз!
Маска у последнего боггарта осталась на месте, зато слетели штаны. Под ними оказались тощие белые ноги и крохотный член, похожий скорее на розового червячка. Эдгар расхохотался. Боггарт дернулся, попытался прикрыться, а потом, жалобно взвизгнув, растаял в воздухе, и с ним все остальные фигуры в плащах.
— Десять баллов Гриффиндору, — сказал Том очень серьезно. — Эдгар, ты молодец. Но я вижу, ты хочешь что-то спросить. Давай, не бойся.
— А я и не боюсь, — решительно сказал Боунз. — Я хотел узнать — какой боггарт у вас?
Я замер и медленно перевел дыхание. Опасная игра... Но Том мгновенно ответил:
— Прекрасный вопрос. Вот сейчас и выясним. Отойди-ка в сторону.
Ящик стола в очередной раз громыхнул. Я напрягся, потому что понятия не имел, что увижу, — но такого точно не ожидал... На полу перед Томом оказался мой собственный спаниель, Майк. Он бестолково озирался по сторонам, тряс головой, потом поднял ногу и с наслаждением стал чесаться. В воздух взлетело облачко шерсти.
Том несколько секунд смотрел на него, потом судорожно зашарил по карманам в поисках носового платка. Зажав лицо платком, он оглушительно чихнул несколько раз и, не глядя, замахал палочкой, пытаясь нацелиться на спаниеля. Наконец это ему удалось, и с Майка с негромким хлопком исчезла вся шерсть, так что он остался совсем голым — зато в красных трусах в горошек, из которых торчал хвост. Жалобно заскулив, пес бросился обратно к столу и исчез в ящике.
— У меня аллергия на шерсть, — пояснил Том глухо. Из глаз у него текли слезы.
— Извините, — опять сказал Боунз.
— Да что ты извиняешься? Кто ж знал, что чертов... что боггарт превратится в собаку? Ладно, Эдгар, ступай. Я не могу при тебе сморкаться, иначе уроню свой авторитет.
Боунз хмыкнул и тут же спрятал улыбку.
— Ну, я тогда пошел... Спасибо.
— Не за что, — Том махнул рукой. — Еще придешь?
— Д-да, — удивленно ответил Боунз.
— Тогда, скажем, в следующий четверг в шесть вечера. Жду. Все, пока.

***
Едва за мальчишкой закрылась дверь, Том схватил с подоконника склянку с антиаллергенным зельем.
— Надо же, как прихватило, — сказал он, шмыгая носом. — Вот это самовнушение...
— Здорово, — сказал я. — Молодец, отлично сыграл роль. Накрутил себя, поверил, что действительно боишься собак.
— А я и боюсь, — ответил Том, капая антиаллергенное зелье в чайную ложку. — Сам бы попробовал вот так... Тоже любого пса обходил бы за милю.
— Кстати, ты совсем обалдел — показывать боггарта первокурсникам?
— Боунз на втором. Кроме того, он гриффиндорец, а этих ничем не прошибешь. Естественно, я ему слегка помог, усиливая его Riddikulus, иначе он не справился бы.
— Зачем тебе нужно, чтобы он пришел еще раз?
— Я учу всех, кто хочет учиться, — ответил Том, сморкаясь в платок.
— Чего ты на самом деле боишься? — спросил я, наливая себе еще чаю. — Когда один на один с боггартом…
— Сейчас покажу, — ответил Том. Потом подтащил стул и уселся, все еще с платком в руках.
— Ты с комфортом, как я погляжу...
— Я иногда боггарта по полчаса кормлю. Что же мне, навытяжку перед ним стоять?
Гриндилоу подплыл к стеклу аквариума, глядя на Тома немигающими круглыми глазами.
— Чего уставился? — обиженно спросил Том. Нос у него распух, по щекам текли слезы.
Гриндилоу развернулся и исчез среди водорослей. Том потер покрасневшие глаза и ткнул палочкой в сторону стола.
Послышался негромкий стук. Я весь подобрался, но в столе сначала было тихо. А дальше ящик с легким скрипом выдвинулся, над ним заклубился легкий дымок, и из ящика показался… Том.
Я не сразу его узнал. Нет, он был похож на себя настоящего, да вот только лет на шестьдесят старше. Комната была освещена только светом от лампы, но даже в тени я разглядел морщины, седую неряшливую бороду и жуткие мешки под глазами. Том-боггарт был глубоким стариком и, судя по виду, спал где-нибудь под мостом, да вдобавок пил без просыпу. И пахло от него мерзко.
— Чего уставился? — спросил боггарт и захихикал.
— Хочу и смотрю, — ответил Том и опять чихнул.
— Ну, полюбуйся, полюбуйся, — радостно ответил боггарт. — Не нравится? А ведь таким же будешь.
— Не дождешься... Апчхи!
— Ну, так прогони меня. Попробуй. Ты же у нас у-умный, — с непередаваемым презрением протянул боггарт. — Все пыжишься, мнишь о себе. Нафантазировал бог знает чего... А на самом деле ты никто, и звать тебя никак. Наследничек Слизерина... Все великие дела мечтал творить... А тебя раз — и поставят на место. Из грязи, да не в князи, а обратно в грязь!
Он зашатался и ухватился за аквариум с гриндилоу, чтобы не упасть. Водяной никак не отреагировал. Интересно, каким боггарт представляется для нечисти? Они видят его в истинном облике? Или просто не замечают?
— Ну, давай, попробуй, — паясничал тем временем Том-из-шкафа. — Посмейся надо мной. Сделай вид, что не боишься. А, не получается? Да потому, что в глубине души ты знаешь, что я прав. Ты же неудачник. Приютское отребье. Выше головы пытался прыгнуть... Что б ты ни делал, все равно в итоге ничего не выйдет. Из школы тебя вытурят, это уже ясно. И тот же Пикеринг — как он тебя ловко на поводок-то, а? "Я сумею его переиграть"... Да-да, наша песня хороша, начинай сначала. Используют тебя и вышвырнут. Как презерватив сам понимаешь с чем.
— Ты говори, говори, — ответил Том, вытирая нос.
— А ты от меня за платком не прячься! Или правда глаза колет? А взять того же Дамблдора... Думаешь, ты его победил в этот раз? Да он просто мараться не захотел! А захотел бы — мигом бы раздавил и пошел дальше. Тебе с ним никогда не справиться, что б ты из себя ни строил. Вот станешь ты Пикерингу не нужен или Дамблдор не побрезгует в твоих делишках покопаться — и в момент окажешься в Азкабане. А там на цепь, и привет. Хоть об стену бейся головой, ничего не поможет. Войдешь красавчиком и умницей, а выйдешь старым беззубым психом. Хотя, может, повезет, и тебя дементор раньше поцелует. Уж лучше так, чем в канаве валяться и объедки по помойкам собирать.
— Давай уже быстрее, — сказал Том.
Боггарт рассмеялся дребезжащим смехом.
— Что, сил больше нет? А ты послушай меня, послушай. Может, возьмешься за ум, станешь поскромнее, вспомнишь, где твое место. Было б тебе на роду написано творить великие дела — ты бы не в приюте родился и не от папаши-магла. И не утешай себя, что у тебя друзья, мол, есть, что ты сумел компанию себе собрать. Друзья хороши, пока удача с тобой. А случись что, прояви ты слабость, сделай одну-единственную ошибку — и все от тебя отвернутся. Скажи спасибо, если глотку не перегрызут. Минни тебя уже предала — и остальные так же сделают...
— Ладно, сгинь, — ответил Том устало. — Поел — и ступай себе. Спокойной ночи.
Боггарт зевнул и сказал уже совершенно другим тоном:
— Спасибо. Ну, пока.
Его очертания вздрагивали и быстро таяли в воздухе. Ящик со стуком вернулся на место. Том потянулся и спросил меня:
— Ну как, понравилось?
— Он всегда такой?
— По-разному, — Том поднялся и взял зубную щетку и полотенце. — Иногда это опять-таки я сам, но потерявший рассудок. Хожу, слюни пускаю. Иногда боггарт перекидывается Дамблдором и читает мне нотации. Я обычно кормлю его утром, так что выпускаю и сплю дальше, пока он что-то бормочет себе под нос… Но, кстати, однажды ему удалось-таки напугать меня до дрожи в коленках. Я тогда всего два месяца проработал у Меррифот. Открываю как-то ящик — а боггарта нет. Вот была паника! Я подумал, что он сбежал, что мне сейчас надо искать его по всей школе, ловить, потом еще объясняться с Меррифот, как это получилось... Удачная была страшилка, жаль, что одноразовая. Хочешь посмотреть на своего боггарта?
Я задумался.
— Нет, спасибо. В другой раз... Слушай, а смерти ты боишься?
— Не знаю. Да, наверное. Как все.
— А боггарт тебя этим пугал?
— Нет. То есть, он иногда показывает мне мертвыми других людей. Обычно тебя или Минни. А мою собственную смерть... Как он это сделает, по-твоему? Как можно изобразить небытие?
— Зачем так буквально? Можно просто труп. Твой собственный.
— И что? Наличие трупа не означает смерть. Тело — это всего лишь тело.
Он опять расчихался, закрыв лицо полотенцем.
— Ладно, это неинтересно. Зато я отчистил нож. Хочешь посмотреть? В столе сверху слева.
Я выдвинул другой ящик — не тот, в котором жил боггарт, — и нож действительно лежал там. Металл по-прежнему остался темным, но лезвие было остро заточено, а орнамент в виде переплетенных драконов сверкал серебром.
— Я установил его возраст, — сообщил Том. — Пришлось полдня торчать в библиотеке, но оно того стоило. Это норвежская работа, примерно времен основания Хогвартса. Наверное, нож передавался из поколения в поколение, поэтому так хорошо сохранился. Ну, и на нем заклятья, естественно. Думаю, его спрятали во время какого-нибудь обыска, когда в школе искали темномагические артефакты. А потом хозяин не сумел или побоялся его забрать.
— Ты прочел, что здесь написано? — спросил я, разглядывая вырезанные на рукоятке руны.
— Да. Это имя ножа. Пафосное, естественно, как и все у викингов.
— И как оно звучит? — спросил я.
— Salskerandi, — ответил Том, стоя на пороге. — Это означает "разрезающий душу".

Дата добавления: 2015-09-01