Воспоминания о монастыре 7 страница

Патриарх отслужил молебен и освятил новый монастырский колокол – самый большой благовестник. Колокол был подвешен невысоко над землёй (не больше, чем на метр), на крепких перекладинах. Потом его должны были поднять на колокольню, но мы это уже не увидели.

Дневник Насти:

«9.04 сейчас расскажу что случилось за последние несколько часов. С воды (когда мы подплывали к Валааму) мы видели Свято-Никольский храм который расположен на крошечном островке, Спасо-Преображенский собор, маленькую часовню. Там есть очень красивые безделушки, кстати мы там потом купили Елене Митрофановне [это Настина знакомая и подруга её мамы] свистульку в форме птички с росписью. А спали мы на какомто [у Насти записано: «на какомномто»] чердаке в доме с (бесноватыми) но это раньше был манастырь, (сдание). Но нечего зато мы видели патреарха. Он освещал огромный колокол. А на следующий день опять видели, и причащались, причастников было много, очень много, поэтому чаш и батюшек, было много, расставили их по всему храму».

На этом дневник Насти заканчивается. Свой дневник я тоже забросила примерно в это же время.

А потом для нас была запланирована экскурсия по монастырю. Но матушка решила, что обойдёмся мы и без экскурсии (и от экскурсовода отказалась), а только съездим на небольшой островок рядом с Валаамом. Этот островок назывался Святой остров, и на нём была пещера, где когда-то жил преподобный Александр Свирский, и могила, которую он сам себе вырыл и в которой так и не был похоронен.

И мы поехали на этот островок. И когда мы туда приехали и пришли к пещере, то отец Тихон затеял служить молебен с акафистом.

Почему-то нам не пришло в голову, что помимо нас на Валааме есть ещё другие группы паломников, и они тоже могут приехать на Святой остров. И поэтому мы были неприятно удивлены, когда вдруг к пещере явились сначала одна группа, потом другая, потом третья, и они все хотели зайти в пещеру, приложиться к большому Поклонному кресту над ней и к каменной иконе Александра Свирского. А мы, видите ли, служим молебен и не можем никого пропустить к пещере, ибо мы молебен служим, не мешайте.

Экскурсоводы других групп стали нервничать. Они просили нас разрешить им подойти к пещере, а матушка на пару с отцом Тихоном их отгоняла. Но ведь у других групп было расписание, ограниченное время, и они не могли ждать. А им приходилось ждать, пока этот бестолковый монастырь из Краснодара допоёт свой молебен, который им никто не благословил служить и который мешал другим делать своё дело.

Я вообще не люблю молебны, а тут ещё и на нас ворчать начали. Мало удовольствия от такого «паломничества».

Наконец мы допели молебен, и нам пришлось пропустить все группы, которые скопились возле пещеры, а потом уже идти самим прикладываться к иконе, кресту и заходить в пещеру.

Пещера там небольшая, всего метра четыре глубиной, но мне и в такую заходить страшно. Поэтому я зашла туда осторожно и медленно, а выбежала оттуда со скоростью кометы.

А ещё Елена сфотографировала меня и Настю возле огромной сосны на краю обрыва, недалеко от пещеры. Правда, я тогда надела простой платок, а не форменный апостольник. Зато Настя надела чёрное платье «под монастырь». Это платье считалось у неё «походным», а «на парад» была просто чёрная блузка и юбка. Всё-таки она мирская, а не «монастырская».

Все острова Валаамского архипелага с одной стороны имеют пологий берег, а с другой – круто обрывающиеся скалы. Эти скалы имеют кое-где высоту тридцать метров.

Вообще на Валааме мы в тот раз побывали «плохо»: ничего не поняли, не были ни на каких скитах, а всё время оставались в «центральной усадьбе», то есть в самом монастыре.

Вечером началась патриаршая служба. Она шла в нижнем храме, где были мощи преподобных Сергия и Германа. На помазании нам раздавали иконки – благословение Святейшего Патриарха в память о посещении Валаама 11 июля 2006 года.

Литургия была на следующий день в верхнем храме, Преображенском. Несмотря на то, что фотографировать в храме запрещено, две фотографии, сделанные непонятно каким образом, у меня остались (не с моего фотоаппарата – у меня тогда его ещё не было – а с Елениного или ещё с чьего-то). На одной – вечерняя служба, патриарх помазывает елеем, на другой – верхний храм.

На Валааме, как и везде, я чувствовала себя очень неуютно. Во-первых, монахи и монахини и так всегда привлекают к себе внимание. Во-вторых, дети в паломнических поездках тоже всегда привлекают к себе внимание (потому что в паломнические поездки ездят в основном бабушки, ну, по крайней мере, взрослые люди). А я была одновременно и ребёнком, и в монастырской одежде, и многие на меня оглядывались. Девочка-послушница – это всё-таки большая редкость. Хоть я была уже не совсем ребёнком (всё-таки тринадцать лет), но всё же лицо у меня было уж очень юное – кругленькое (из-за апостольника) и растерянное. И мне было неприятно то, что я так сильно выделяюсь из толпы.

Самое интересное, что это никого не волновало – ни мою маму, ни тем более матушку Неониллу. Матушка вообще считала, что надо выделяться своим монашеским видом – конечно, она не говорила об этом прямо, это было на уровне подсознания. Просто у неё в жизни был «пунктик»: монастырь, постриг, монашеская одежда – это святость. И если человек принял монашеский постриг – он уже спасён, он уже в раю. На этом у неё основывалось всё.

После литургии мы сразу поплыли обратно, в Приозёрск, где нас ждал автобус, чтобы ехать дальше. Следующим пунктом нашей поездки были Соловки. Отплыли мы на том же «Святителе Николае», но на сей раз не одни, а ещё с какой-то небольшой группой.

В тот же день мы направились по дороге на Соловки. Для этого нам надо было прибыть на берег Белого моря, в небольшой посёлок Кемь, который относился к тому же ещё и не к России, а к какой-то маленькой республике. Там был причал Соловецкого монастыря.

Ехали мы туда около суток. Вдобавок мы ещё не знали, как туда доехать. Проезжая через какой-то город, мы (то есть наши водители) всё время спрашивали дорогу.

С этими водителями из-за их крайней невоцерковлённости и полного невежества в церковных вопросах случился ещё один забавный эпизод. Ночью, где-то, - не знаю точно, где и когда именно это было, потому что мы в это время спали, и нам об этом позже рассказывали сами водители, - их остановила милиция.

- Что вы везёте? – поинтересовался пост ГАИ.

Водители уверенно ответили:

- Мощи.

Милиция поразилась.

- Как? Целый автобус?!

- Ну да, - спокойно подтвердили водители. – Есть мирские, есть святые.

Милиционеры пропустили непонятный автобус, оставшись в крайнем недоумении. А водители всего лишь перепутали «мощи» с «монахами»…

А ехать нам было очень трудно. К ночи мы выехали на трудный участок дороги, которая сначала сильно петляла среди каких-то горок и холмов, а потом ещё и кончилось на ней асфальтовое покрытие, и начался просто обыкновенный гравий. Это было самое сильное испытание за всю поездку.

Если бы это было днём, было бы ещё не так плохо. Но ехать ночью по тряской, петляющей дороге – это не каждый здоровый человек выдержит. Мало того, что тебя качает невыносимо, так ещё и спать хочется, а не можешь.

Укачало даже тех, кто был совершенно нечувствителен к качанию и тряске, тех, кого не укачивало никогда. Хуже всех было Насте. Тряслись мы до двух часов ночи, а потом наконец выехали на более-менее ровную дорогу.

Самое интересное, что меня укачивает всегда и везде, но сейчас я единственная осталась на ногах – в буквальном смысле слова. Потому что, зная свою неприязнь ко всякому транспорту, я набрала с собой целый пакет конфет, мятных жевательных резинок, аскорбинок и тому подобное. Но за ту часть пути, что мы проехали, я уже приспособилась к автобусу, и все мои запасы мне были уже не нужны. И теперь я бегала по автобусу и раздавала их всем страждущим. Хватило всем и ещё осталось. А я против укачивания воспользовалась совсем другим способом: не лежала пластом на кресле, а стояла в проходе и смотрела прямо вперёд, строго посередине траектории автобуса, крепко держась за кресла. Так я стояла до двух часов ночи, а потом уже, когда «опасность миновала», я легла спать.

Глава 19

На следующий день был праздник – день памяти апостолов Петра и Павла. Мы его встретили в автобусе. Кажется, прочитали акафист или что-то в этом роде.

Автобус у нас был новый, современный, в нём был телевизор (про который так подробно писала Настя в своём дневнике) и микрофон, в который мы читали утренние и вечерние молитвы. Читали, кажется, по желанию, по двое-трое человек выходили вперёд, садились на передние кресла и читали вслух. Меня это вполне устраивало, потому что микрофон работал не всегда хорошо, и если я находилась сзади, у Насти, то мне было плохо слышно, и я могла думать о чём-нибудь своём, более интересном для меня, чем вечерние молитвы. Иногда нам включали магнитофон, но это было так: обыкновенный переносной магнитофон на батарейках ставился на «столик» впереди, возле его колонок клался автобусный микрофон, и я делала вид, что слушала, а на самом деле мне было слышно достаточно плохо для того, чтобы я могла заниматься своими делами.

Но в основном мы своими делами и занимались. Матушка забыла все свои «угрозы» перед поездкой и сама была не прочь поговорить с водителями, с отцом Тихоном, да мало ли с кем ещё. Настина мама уходила к моей, а мы с Настей, устроившись на её «кровати», занимались самыми интересными делами: сочиняли сказку.

Как я уже говорила, Настя подавала мне прекрасные идеи относительно сюжета моего продолжения на Изумрудный город. То есть это тогда они мне казались прекрасными. Получалось, что сказку мы сочиняли вдвоём, но разделились так: я придумывала всё, что касалось истории и географии Волшебной страны, а Настя подавала мне идеи происшествий и приключений. Мы разрабатывали детали сюжета. Обдумали во всех подробностях конец и некоторые эпизоды середины.

Один из этих эпизодов был таким: девочки находят на острове необычную книгу. Эта книга написана непонятным шифром. Потом те же девочки находят табличку – ключ к шифру. И начинают расшифровывать книгу. Книга оказывается волшебной.

Дальнейшее развитие сюжета не так важно, особенно сейчас, когда в очередном варианте сказки от него ничего не осталось. Из всего тогдашнего варианта остался в моей памяти только этот небольшой эпизод. Собственно, только благодаря шифру.

А сам шифр надо было придумать. Потому что я решила, что буду сама рисовать картинки к своей сказке. Я даже уже кое-что нарисовала, правда, не очень-то хорошо у меня получалось тогда рисовать. А в своих рисунках я должна была показать эту «волшебную книгу» и шифр.

И мы с Настей, как самые усердные паломники на Соловки, занялись самым паломническим делом: стали изобретать шифр. Взяли Настин дневник (свой я слишком далеко засунула), открыли чистую страницу и написали сначала все буквы русского алфавита, цифры и знаки препинания. Поразмыслив, добавили ещё «+», «-», умножение, деление и «=». Теперь всё это предстояло зашифровать, то есть придумать другие значки.

Мы решили придумывать значки по очереди: по одной-две буквы. Начала, наверное, Настя. Я так решила потому, что сразу видно, какие буквы придумывала Настя, а какие – я. Настя писала простые значки, а я рисовала такие сложные загогулины, что потом даже сама не захотела их выписывать каждый раз и переделала многие свои буквы.

Таким образом мы придумали все буквы, цифры, знаки препинания и даже математические знаки. Настя, правда, ограничилась тем, что придумала, а я ещё и выучила всё это наизусть, правда, не сразу, а через некоторое время и постепенно.

Помимо того, в поездке родилась песенка. Это был мой первый стихотворный опыт. Мне хотелось, чтобы в моей книжке герои пели песенки, но вот где эти песенки взять? Выход один – сочинить самой. И я придумала «Песенку путешественниц», с незамысловатой мелодией и на два голоса, чтобы герои пели её вдвоём. Вот слова:

Сколько в мире дорог –

Никогда не обойти,

Невозможно сосчитать

Все дороги и пути.

Мы с тобою идём

Всё вперёд и вперёд –

Нас дорога вдаль зовёт!

Сколько ждёт на пути

Неожиданностей нас,

Никогда мы не знаем,

Что будет через час.

Мы с тобою идём

Всё вперёд и вперёд –

Нас дорога вдаль ведёт!

Неприятности мы

Всё равно переживём,

Вместе отдых и труд,

Грусть и радость понесём.

Мы с тобою идём

Всё вперёд и вперёд –

Нас дорога сама вдаль ведёт!

Правда, поначалу у этой песенки были чуть-чуть другие слова, а это окончательный вариант. А так как сказка осталась ненаписанной, то эту песенку я вставляла сначала в другую сказку – исключительно про нас с Настей, но это было уже через три года, и эта сказка тоже застряла на начале. В итоге песенка осталась существовать сама по себе.

В Кемь мы приехали где-то к полудню. Это оказался небольшой посёлок из небольших деревянных домиков – настоящий русский север. Причал монастыря располагался, как и Валаамский, в небольшом заливе, очень похожем на залив в Ладожском озере.

И здесь нам сказали, что сегодня парохода не будет, а будет только завтра утром. Надо было ждать. Недалеко от причала было что-то вроде крохотного подворья монастыря – там был небольшой домик, а в домике (видимо, специально для паломников) была кухня, небольшая трапезная и две большие комнаты с громадными трёхэтажными кроватями. Там мы и разместились. Домик этот стоял прямо на берегу залива. Недалеко от него, тоже на берегу, были ещё какие-то подобные строения – бревенчатая церквушечка и домики вокруг неё. Кажется, они были в «нерабочем» состоянии, но там как раз в то время снимали фильм «Остров».

И мы стали ждать. Но это ожидание было легче, чем когда мы плыли на Валаам: мы знали, сколько ждать, и когда придёт пароход. У нас оказалась куча свободного времени. И мы пошли на прогулку на залив – вышли через калитку и оказались на берегу.

Берег был таким: от самого забора шли уступами большие камни, с которых в некоторых местах надо было прыгать, а потом метров на двадцать – тридцать расстилалась абсолютно ровная полоса крупного песка и мелкой гальки, среди которой там и сям торчали валуны почти с меня размером, а между этих валунов кое-где были лужицы морской воды. А дальше уже начиналось само море, вернее, его залив. Мы прошли по камням и песку до самой воды, потом я немного полазила по валунам. Взобраться на них было трудно, но именно это меня и привлекало. На одном из этих валунов меня сфотографировали. Правда, сам валун оказался не виден, зато видно залив и противоположный берег.

Гуляли мы тогда целой компанией: мы с Настей, наши мамы, Галина и Даша. А потом взрослые ушли, и мы с Настей остались вдвоём.

И вот тогда мы изобразили из себя совершеннейший детский сад: начали играть в игрушки. Игрушки были мои. Я взяла их с собой, потому что они у меня были самыми любимыми, и к тому же они были совсем маленькими и не занимали много места. Это были три игрушечки ростом не выше четырёх сантиметров каждая – беленькая Кошечка, жёлтая Мышка и синяя Медведица. Кошечка и Мышка были очень старыми, и, несмотря на взаимную неприязнь этих животных в природе, у меня в играх они всегда были лучшими подругами. Все трое они были у меня членами ансамбля «Радуга» и в моих домашних концертах всегда выступали с песнями (помимо них, в ансамбле было ещё четверо – для полного «радужного числа»).

И вот мы с Настей взяли эти игрушечки, сели на камушки и начали играть. Построили им кораблик, домик, отправляли их в плавание. В общем, вспомнили детство. Хотя, что с нас взять? Мне тринадцать лет, а Насте и вовсе одиннадцать. Никакое монашеское одеяние не сделает взрослым того, кто ещё ребёнок и взрослым становиться пока не собирается.

А пока мы играли, вода почему-то подступала всё ближе и ближе. И вот наступил момент, когда она полностью скрыла под собой песчаную полосу и огромные, с меня размером, валуны. Это был прилив, которого мы раньше никогда не видели – ведь на Чёрном море приливов не бывает, а больше мы нигде не были. Вода подошла к береговым камням и остановилась. Для нас это было что-то невероятное.

Когда нам надоели игрушки, Настя ушла в домик, а я осталась на берегу и попрыгала по камням. Я очень любила прыгать по камням и бродить по тропинкам, потому что это давало мне повод воображать себя героиней какой-нибудь сказки. Правда, удовольствие я получала только в том случае, если оставалась при этом одна – когда за мной никто не наблюдал.

Так мы провели день до самого вечера. Спали мы ночью на тех огромных трёхэтажных кроватях, которые были в комнате. Собственно, после автобуса многие из нас, и в том числе я, были рады спать где угодно, лишь бы вытянуть ноги. Даже покрашенный чердак на Валааме нам казался облегчением, тем более что в автобусе тоже воздух был не очень свежим.

А на следующий день мы поплыли на Соловецкие острова.

Плыли мы столько же, сколько до Валаама. Только пароход был не грузовой, а нормальный, пассажирский, хоть и небольшой, и назывался тоже «Святитель Николай». Но если на Валаам мы ехали одни, то здесь на небольшой пароходик набилось четыре группы, и наша была самая маленькая. Группы с великим трудом разместили на пароходе, причём мы оказались на палубе, а остальные – где-то в помещениях. Кое-кто из нашей группы был недоволен, но я считала, что это самый лучший вариант: во-первых, свежий воздух, во-вторых, можно без всяких препятствий смотреть по сторонам.

И хорошо, что мы не попали вместе с другой группой в одно помещение: там ехали одни старушки, и они, конечно же, как только погрузились, сразу же затянули дрожащими голосами какой-то акафист, а когда он закончился, то перешли на другие песнопения, но пели всю дорогу. К счастью, нам не было их слышно, потому что хватало шума воды и мотора.

Конечно, я не против молитв и акафистов, но, во-первых, я считаю, что всё должно быть в меру, во-вторых, я всё-таки больше люблю природу, чем молитвы. И я не люблю какой-то наивной набожности бабушек – если уж верить, то верить мудро и серьёзно. Вера ведь не заключается в том, чтобы исколесить весь мир в паломнических поездках и непрерывно читать акафисты. Мне кажется, что вера должна быть какая-то такая, как пишет Игнатий Брянчанинов или ещё кто-нибудь из подобных ему деятелей Церкви, а если уж не такая, то лучше бы никакая – был бы человек просто серьёзным и жил бы спокойно и по-доброму. И ещё: я люблю поездки, но необязательно паломнические. Я даже просто поездки на природу больше люблю, чем паломничества по монастырям. Потому что поездки на природу спокойнее…

А тогда спокойствие нам и не снилось. Мы плыли по Белому морю. Там было холодновато: несмотря на июль, мы надели куртки. Уже когда мы подплывали к Соловкам, кто-то вдруг заметил в море то ли белуху, то ли ещё какое-то подобное животное. Все стали смотреть, и я даже заметила мелькнувшую вдали чью-то белую спину. Но этим всё и ограничилось.

А когда мы приплыли, я была поражена видом монастыря. Валаам меня так не удивил: там обычные стены из кирпича, белые, просто красиво всё – и только. И на храме купола необыкновенного светло-голубого, нежного небесного цвета. А здесь был настоящий русский древний север: крепость из громадных валунов (каждый при близком рассмотрении – с меня ростом и в несколько раз шире), храм с деревянным, строгим серым куполом (он тогда как раз реставрировался). Конечно, стены монастыря меня потрясли больше всего. Они были очень древними, это была просто обычная древнерусская крепость.

Но самым большим сюрпризом для меня – и для мамы, и для Елены, и особенно для Насти – оказалось то, что Настя забыла в том домике для паломников, где мы ночевали, свою кофту, в кармане которой остались и Настины очки. И всё время, пока мы были на Соловках, Настя страдала от того, что ничего не может разглядеть как следует.

Соловецкий монастырь был, как и Валаам, местом не только паломничества, но и обыкновенного туризма. Здесь был музей, и даже ещё не все здания были возвращены монастырю. На острове, так же как и на Валааме, было своё, местное население. Только посёлок был больше, чем на Валааме.

За стенами монастыря была гостиница для паломников, и в ней нас поселили. Здесь мне было жить легче всего за время всей нашей поездки. Спали мы не на полу и не в свежепокрашенном чердаке, и кормили нас там неплохо (хотя на Валааме тоже была нормальная трапеза, только я её плохо помню). И даже от экскурсии мы не отказались. Только я на половину экскурсии по непонятным причинам не попала: то ли я куда-то убежала, то ли сильно устала, то ли ещё что-то в этом роде.

Помимо экскурсии, нас повезли на Заяцкий остров. Это был небольшой островок с карликовой растительностью. Его достопримечательностью бревенчатая была часовня апостола Андрея Первозванного, построенная здесь ещё при Петре Первом (и во время его посещения этого острова). А ещё на острове были странные лабиринты. Они были небольшие – миниатюрные кустики травы образовывали дорожки, на которую мог ступить человек. Но ходить по ним было нельзя, так как трава эта легко вытаптывалась. Лабиринты были здесь ещё чуть ли не с языческих времён, а для чего они служили – непонятно.

Мы поднялись на самую высокую точку острова, и экскурсовод протянула руку, указывая вдаль:

- Видите тот маленький островок на горизонте?

Островок все видели.

- А на самом деле его нет, - сказала экскурсовод. – Это мираж.

Мы огляделись. Вокруг, на горизонте, было видно какую-то землю. Остаток экскурсии по острову мы с Настей провели в спорах: какие острова вокруг – настоящие, а какие – миражи. Я была готова принять за миражи все острова кругом. Настя была уверена, что всё наоборот: все острова настоящие. А тот остров-мираж, указанный экскурсоводом, Елена сфотографировала, и на снимке ясно видно, что это просто блик на воде, игра красок.

Мы спустились к причалу, но на пароходе никак не могли завести мотор. Нам пришлось ждать. Ждали мы очень долго, ужасно проголодались. Мы с Настей развлекались тем, что прыгали по огромным камням на берегу. А в воде, прямо возле причала, росла морская капуста… Её засохшие листья валялись и на берегу, выброшенные волнами. Любители морской капусты подбирали их и с удовольствием ели.

Ещё во время экскурсии, уже вернувшись к монастырю, мы побывали на самой высокой горе Соловецкого острова. Там стоит храм, и есть обзорная площадка. Были мы там недолго, и я просто запомнила, что мы там были, а особых воспоминаний не осталось. Ещё нас хотели свозить на остров Анзер, но до скита на этом острове нужно было идти от причала восемь километров, и большинство из нашей группы не согласились на такую прогулку.

На Соловках мы пробыли около трёх дней. Здесь мне было легче всего за всю поездку. Утро начиналось с того, что мы втроём будили Настю. Когда она наконец просыпалась, она всё равно выглядела настолько спящей, что на неё было смешно смотреть. К тому же без очков она щурилась, и это серьёзности ей не добавляло.

Когда мы таким образом её разбудили однажды, Елена сунула ей пакет с зубной щёткой и сказала:

- Вот, здесь всё, что тебе нужно. Иди умываться.

- Понял, не дурак, - смешным голосом ответила Настя и побрела в коридор.

Елена повернулась ко мне и сказала в оправдание своей дочери:

- Разбудить её разбудили, а проснуться она забыла…

Кушали мы в общей для всех паломников трапезной. К моей великой радости, каждый день, пока мы там были, на обед давали гречневую кашу, без которой я не могла жить. Здесь я отъедалась за те дни голодания, которыми была насыщена наша поездка. Из-за этой гречки мы с Настей не могли столковаться, потому что она её не ела. И когда я сказала однажды за обедом что-то вроде «Господь меня любит, не даёт с голоду помереть», Настя обиделась и сказала тоном оскорблённой невинности:

- Вот как будто Бог только тебя одну и любит!

В довершение обиды Настя подружилась с Дашей и ходила всюду за ней, а на меня не обращала внимания. Это меня резало без ножа. Я стала ходить всюду с мамой, демонстративно отстраняясь от Насти.

Гречка гречкой, но мне этого было недостаточно. Вечером, в свободное время, мы с мамой пошли гулять по острову и в посёлке возле монастыря нашли продуктовый магазин. Там мы купили хлеба и помидоров, спокойно перекусили во время прогулки. Потом вышли к озеру.

Под стенами монастыря, сразу за нашей гостиницей, было небольшое озерцо, которое называлось Святое озеро. Кажется, оно было выкопано искусственно. Подойдя к нему, я увидела в воде, прямо возле берега, какое-то шевеление. Присмотревшись, я с удивлением разглядела живого чёрного рака. А потом ещё нескольких. Впервые в жизни я увидела их на свободе, в движении. Значит, вода в озере очень чистая – в грязной воде раки не живут.

А за озером был небольшой лесок. Там было тихо и спокойно, зато в изобилии водились комары. Мы рискнули прогуляться там и заторопились обратно через две минуты. Но у входа в лесок мы остановились и аккуратно выкопали небольшую (сантиметров сорок) тоненькую ёлочку.

Такие ёлочки в изобилии росли вдоль всех дорог, по которым мы ехали, и матушка с Юрием Евгеньевичем накопали их уже к тому времени десятка два – хотели посадить на подворье. А я свою ёлочку мечтала посадить в горшок, поставить в келье и наряжать на Рождество.

Эту ёлочку мы вполне благополучно довезли, завёрнутую в целлофановый пакет, до самого Краснодара, и даже посадили в горшок, и поставили в келье, но она начала чахнуть, сыпаться, и, кажется, засохла, даже не дожив до Рождества. Но это было уже потом.

Ещё помню, как нас водили в Ботанический сад. Несмотря на близость Северного Ледовитого океана, там росли черёмухи, липы, розы, столетние яблони, орешник, чай и барбарис. Нам рассказывали, что раньше, ещё до революции, здесь выращивали даже персики, дыни и арбузы.

Матушка и Юрий Евгеньевич по Ботаническому саду ходили, отстав от всех. И некоторые растеньица (что-то вроде папоротника), которые не были под особой охраной и вообще не числились в экспонатах сада, они потихоньку выдирали с корнями и уносили с собой. Вообще-то я думаю, что если бы матушка попросила, нам бы разрешили их накопать открыто.

Службы на Соловках я не помню. Были мы у мощей Зосимы, Савватия и Германа, но впечатлений не осталось. И от службы тоже. Зато мама купила там замечательную книгу – «Соловецкий обиход». В ней были песнопения знаменного распева. Очень многое в своих службах мы потом пели из этой книги даже много лет спустя.

Наконец, мы поплыли обратно, на материк. На том же пароходе. Посреди пути пароход остановился.

Мы с Настей и с моей мамой стояли и ничего не знали. Только все вокруг вдруг куда-то сразу ушли.

Потом оказалось, что всего лишь заглох мотор. Но почему-то матушка Неонилла решила: раз заглох мотор, значит, мы сейчас потонем. Она созвала всех сестёр, и они, собравшись у капитана, стали петь акафисты (хотя их никто о том не просил). Если мотор заглох, это вовсе не означает, что корабль потонет. Он только двигаться не сможет. Мотор скоро запустили, и мы благополучно поплыли дальше, а потом матушка взволнованно рассказывала всем, что мы чуть не утонули… Хотя до этого нам было ещё далеко, как до неба. Море было совершенно спокойное, пароход целый.

На землю мы ступили только в час ночи. Здесь были ночи ещё белее, чем на Валааме (Белое море всё-таки севернее Ладожского озера). Поэтому в час ночи мы наблюдали закат солнца… То есть это был не совсем закат: солнце село «неглубоко», и темноты так и не было. А уже на берегу мы увидели странную луну: огромную, раза в два больше привычной. Я тогда объяснила это севером, но всё-таки не знаю, почему так было… И ведь странно: луна была уже очень высоко над горизонтом (она была не полная, но больше половины). Обычно луна кажется огромной только на восходе и на закате. Что было здесь, я не знаю. Может быть, опять какой-нибудь мираж?..

Теперь нам предстояло посетить Лодейное поле, монастырь, где были мощи преподобного Александра Свирского.

Монастырь был не такой впечатляющий, как Соловецкий. Мне он показался после Соловков слишком обыкновенным. Хотя, теперь мне все монастыри кажутся такими: простенькими, обыкновенными, даже какими-то невзрачными. Не то, что Соловки, с их стенами, башнями, суровым северным настроем…

Монастырь, в который мы прибыли, был обыкновенный. Мы в нём задержались всего на полдня. Знаменит этот монастырь тем, что в нём пребывают нетленные мощи Александра Свирского. Опять-таки не буду рассказывать подробно об этом святом и о монастыре, кто знает – и так знает, а кто не знает – пусть читает где-нибудь в других источниках, а не у меня.

Мы пошли в храм (кажется, даже отстояли литургию), а потом приложились к мощам.

Честно говоря, я не очень-то была в восторге. Мне вообще неприятно видеть что-то мёртвое, даже если это мощи прославленного святого, жившего пятьсот лет назад. А тут не только видеть, но ещё и прикладываться, фактически прикасаться к нему. Не знаю, кому как, но мне было не по себе. Это был не тот благоговейный страх, о котором пишут в соответствующей литературе – это был самый обыкновенный ужас. Мне хотелось уйти и не видеть этих мощей. Мне было страшно на них смотреть. Хотя тела там практически не видно (только рука и нога), оно скрыто под монашеской одеждой, но всё равно… От того, что это – мощи святого, они не стали живым человеком. Неужели кто-то может смотреть на это спокойно?

Да это ещё ладно (по крайней мере, целый человек лежит, простите за прямоту), но вот когда привозят куда-нибудь крупные частицы мощей (например, чью-то ногу или главу), то меня это приводит в ещё больший ужас. Ну что такое – отдельно от тела голова или нога… И как можно стоять к этому в трёхчасовой очереди?..

Дата добавления: 2015-07-20