Воспоминания о монастыре 3 страница

Матушка Неонилла хотела, чтобы мама набирала только девочек с музыкальным образованием, делала конкурс, строгий отбор. Но ничего не вышло. На первое занятие пришла всего одна девочка. Кого же выбирать?

Девочку звали Юля, и она была какая-то не очень здоровая. Разумеется, нечего было и думать сделать из неё певицу хора. Потом уже начали приходить ещё девочки. Пришла Настя, которая петь не могла, но очень хотела. Она дружила с Аней Козловой из старшей воскресной школы. Потом пришла Виолетта Стрижен о к. В крещении она была Никой, мы её и стали так звать.

Я в воскресную школу к маме не ходила. Занятия она вела в субботу, в четыре часа, как раз перед службой. Вела на улице. Матушка Неонилла всё никак не могла найти подходящее помещение, да она и не старалась особо, так как не вникала в нужды воскресной школы. Мама занималась так же, как когда-то мы с Евфалией: в беседке или в нижнем храме.

Юле было восемь лет, и она походила очень недолго. Мама хотела, чтобы она причастилась хотя бы раз. И она добилась того, что Юля сходила на исповедь и подошла к причастию. Но в последний момент мама увидела, что на подсвечнике плавится и падает какая-то свеча. Мама протянула руку и подхватила свечу. В рукаве у неё был носовой платок, и он вспыхнул. Мама получила сильнейший ожог (след остался до сих пор). Но Юля всё-таки причастилась. Вскоре она ушла из воскресной школы.

Настя была чуть помладше меня, года на два. Она была очень неспокойная. Позже мы с мамой дали ей прозвище «Настя Буйная», потому что у нас было уже несколько Насть, и их надо было как-то различать.

Виолетта-Ника была младше меня на год, но училась на класс старше. Потому что я пошла в школу как-то несуразно: в православной школе не было четвёртого класса, когда я туда перешла, и меня записали в третий, а потом мы всё же пошли в четвёртый, но перед нами класса не было до самого выпуска. А перед православной школой я практически в школу не ходила: во второй класс проходила один месяц (май), а в первый класс не ходила вообще и даже в школу не была записана. Потому что мне совершенно нечего было делать в первом классе: читать я умела с трёх лет, а писать и считать меня и мама могла научить, что она и сделала. Накупила мне прописей и предоставила мне делать с ними всё, что я захочу.

Однажды мы с Никой стояли возле ступенек храма и весело разговаривали. К нам подошла высокая девушка, темноволосая, сутулая и в очках:

- Девочки, вы не скажете, где найти преподавателя воскресной школы…

Я всполошилась:

- Конечно, это моя мама, сейчас я позову…

Когда мама пришла, девушка робко спросила:

- А вы до какого возраста в воскресную школу принимаете?

Мама сразу поняла:

- Вы хотите сами, да?

Девушку звали Виктория Быковская (фамилию я узнала позднее). В крещении она была Никой, и у нас получились Ника-маленькая и Ника-большая.

Нике-большой было двадцать лет. Она училась в нашем университете на факультете международных отношений. Кроме этого, она по интернету училась в Московском Свято-Тихоновском православном университете на богословском факультете. А ещё она хотела поступить в Троице-Сергиеву Лавру, в регентскую школу. Но для этого ей нужно было иметь хотя бы элементарнее музыкальные знания и слух. Ни того, ни другого у неё не было, вот она и решила поступить в воскресную школу к моей маме, потому что программа обещала занятия музыкой.

Потом уже маме разрешили заниматься в корпусе, и мы заняли небольшую комнатку на первом этаже, сразу возле двери, напротив матушкиной кельи. Там стояло пианино. Потом мы перешли на второй этаж, туда, где была наша келья. Келья была очень большая. Собственно, она только считалась нашей, постоянно мы в ней не жили, только ночевали иногда. Там стояли раскладушки, столы, скамейки и шкаф. На время занятий раскладушки убирали. Потом туда перенесли пианино.

А в монастырь теперь стали приходить местные люди, желавшие монашеского подвига. Чаще всего, особенно на первых порах, это были старушки. Одну из них я помню хорошо, её звали Лидия.

Ильф и Петров в своём бессмертном романе «Двенадцать стульев» написали: «Что было самым ужасным – Клавдия Ивановна видела сны. Она видела их всегда». Тогда я ещё не была знакома с этой книгой, но теперь вижу, что Лидия была точной копией Клавдии Ивановны. Она видела сны, она видела их всегда. Её посещали видения. Все иконы у неё мироточили. Она сочиняла стихи и песни. «Каждый человек в своей жизни сочиняет стихи, и горе ближним, если он не делал этого в молодости». Одно дело, когда сочиняет стихи юный, полный благородства человек, и совсем другое, если за это дело берётся старуха.

Лидия была мне невыносима. Она была маленькая, толстенькая, со слащавым высоким голосом, и при каждом удобном и неудобном случае рассказывала всем свои стихи или видения, которые её посетили. Более того, она была очень страстная, всех беспрестанно обнимала и расцеловывала. Если в трапезной давали селёдку, то она ела её так, что было просто противно смотреть на неё. Если был праздник и давали торт, то она умильно восклицала: «Обожаю тортик!». И это всех выводило из себя. А больше всего выводило меня, потому что моё место было почти всегда напротив неё. Хотя мы и не жили в монастыре, но часто туда приходили и оставались на ночь или даже на день-два.

Были несколько случаев, когда Лидия останавливала человека, который спешил (например, моя мама несла тяжёлые книжки для занятий с воскресной школой), и начинала вдохновенно и подробно пересказывать своё последнее видение.

Кроме Лидии, была тогда ещё Наталья, наша прихожанка. Но она была не такой «яркой личностью», и я её слабо запомнила.

Ну, и ещё была Галина и её дочка Катя. Но кажется, Катя была тогда такой же «приходящей», как и мы с мамой.

Глава 8

В воскресную школу пришло уже много людей, и мама разделила девочек на две группы: старшая занималась в субботу вечером, младшая – в воскресенье утром, после литургии. Я часто приходила к старшим, но младшие мне были неинтересны. Там были Даша (крестница Ники-большой), Аня, которую на самом деле звали Виолеттой, а Анной только в крещении, Настя Бабушкина (прозвище потому, что приходила всегда с бабушкой), Полина. Больше я никого не помню.

Девочек старшей группы я знала всех. Несколько раз я присутствовала на их занятиях. Когда воскресная школа только начала заниматься на втором этаже, в мои обязанности входило высматривать детей из окошка, открывать им двери и провожать на второй этаж, в класс.

Один раз я вот так стояла и смотрела во двор. От ворот к корпусу двинулась высокая девочка в очках. Я подумала, что это Ника-большая, и бросилась открывать.

Но на крыльце стояла незнакомая девочка с длинной тёмно-русой косой. Настоящая русская девица. Только сарафана и кокошника не хватает.

- Ты в воскресную школу? – спросила я.

- Да, - ответила она.

- Проходи, - я пропустила её. – Разувайся здесь… Как тебя зовут?

- Настя.

Я провела её наверх и сказала маме:

- Мама, вот Настя пришла.

Оказалось, что Настя пришла тогда в первый раз. Среди нашего обилия Насть она запечатлелась как Настя-с-косой. Из-за своей длинной косы.

Таким образом, состав старшей группы был следующим: Настя-с-косой, Настя Буйная (прозвище), Настя Глушкова (фамилия), Ника-маленькая, Ника-большая, Аня Акара (фамилия) и ещё одна Аня – я. В общем, все имена дублировались… Но я приходила только иногда, ради интереса. В конце концов, мне эта воскресная школа была не нужна. Я и так всё знала.

Мама занималась с девочками не только в группе, но и индивидуально давала им уроки музыки. В класс перенесли пианино с первого этажа. Музыкой занимались все. Здесь же теперь мама занималась и с сёстрами на скрипке (потому что они не оставили занятия, да и вновь прибывшие тоже записались). Помимо этого, она ходила на работу в музыкальную школу. У неё не было ни минуты свободной, и я удивляюсь, как она вообще выдерживала эту бешеную гонку.

Благодаря Нике-младшей я познакомилась с произведениями православной писательницы Юлии Вознесенской. Ника принесла мне почитать небольшую книжечку, которая называлась «Мои посмертные приключения». Хотя, честно говоря, сюжет мне показался жутковатым, да и неправдоподобным, и мне не очень понравился. Не поверила я, что после смерти человек переживает именно то, что написано в книжке. Тем не менее книжку прочитала довольно быстро, правда, без особого удовольствия.

В ноябре мне исполнилось тринадцать лет.

Мой день рождения выпадает на осенние каникулы, а как раз на каникулах мама решила устроить для старших девочек воскресной школы показательную жизнь в монастыре. То есть она пригласила Настю-с-косой и Нику-младшую пожить в монастыре три дня, поучаствовать в его жизни. Матушка это одобрила. Вместе с девочками должна была жить я. И ещё Ника-старшая тоже изъявила желание помогать в монастыре, но не жить, а просто приходить. В основном она помогала на службах на клиросе.

Итак, девочки и я поселились в монастыре на три дня.

В классе поставили три раскладушки. И здесь мама решила оставить нас одних.

Не помню, на какие нас ставили послушания. Кажется, мы помогали на кухне и на свечках. Но больше всего у меня в памяти закрепилось то, как мы укладывались спать в первый день.

Мама пришла к нам с книжкой (не помню, что это была за книжка), дождалась, пока мы ляжем, и стала читать нам вслух. Она знала, что под тихое, монотонное чтение легко можно заснуть. Но Настя (по воспоминаниям мамы, а по моим – Ника) подняла головку и ангельским голосочком сказала:

- Извините, Ирина Владимировна, но я не могу заснуть, когда кто-то читает.

Тогда мама перестала читать, но сидела до тех пор, пока мы не заснули.

То есть до тех пор, пока мы не изобразили усиленно спящих девочек.

Как только она ушла (не дыша и на цыпочках), мы включили свет и начали праздновать свободу.

Мы кидались подушками, прыгали, писали друг другу дурашливые сообщения по телефону. Первой начала Ника. Как только мама ушла, она написала мне сообщение:

«АААААААААААВ»

Смысла в нём, разумеется, не было, но главное, что нам было очень смешно.

Угомонились мы часа в два ночи. Просто устали. А если бы не устали, то буянили бы до утра.

Утром нас разбудила мама в шесть часов. Мы были страшно уставшие, не выспались. Больше всех устала Настя. К тому же нам с Никой было двенадцать-тринадцать лет, а Насте всего одиннадцать. Она проснулась и начала сонным голосом спрашивать:

- А где моя заколка?

Мама находила ей заколку, тогда Настя начинала снова:

- А где мои туфли?

Мама находила ей туфли, я заплетала ей роскошную косу. Наконец мы собрались и пришли на полунощницу. В храме уже была Ника-старшая. Она читала. Вообще она очень хорошо читала по-церковнославянски: чисто, без ошибок.

Девочек тоже пытались научить, но так и не научили. В храме они так и не стали ни петь, ни читать.

Следующим вечером мы бы устроили то же самое, что и в предыдущую ночь, но нас подвела Ника-младшая: она вдруг заснула и проспала добросовестно всю ночь. А мы с Настей всё-таки включили свет, но побуянили немного: мешала спящая Ника, и к тому же вдвоём было скучнее, чем втроём.

Ника нас изводила днём. Она к тому времени выучила на пианино мелодию «Во поле берёзка стояла» и играла её практически непрерывно. Когда она сыграла первый раз, мы вежливо выслушали. Когда она сыграла то же самое в пятый раз, мы выслушали вежливо, но с тоской на душе. В десятый раз мы слушали про берёзку уже с лёгким раздражением. В двадцатый раз раздражение было уже нелёгким. После двадцать пятого раза мы стали убегать от Ники и её берёзки куда глаза глядят.

День рождения я отмечала в монастыре. Есть фотография с того дня. И вообще Галина сфотографировала меня и девочек в храме и в классе. Но фотографии получились неудачными для меня: я получилась там настолько ужасной, что даже непохожа сама на себя.

Помню, что поздравляли меня в трапезной, и Лидия прочитала свои очередные стихи. Мне они ни капельки не понравились, но я вежливо её поблагодарила, а дома забросила открытку со стихами куда подальше.

На тот день рождения лучшим подарком для меня оказалась посылка дяди Саши. Он жил в Москве и занимался какими-то непонятными делами, связанными с торговлей. Предмет торговли периодически менялся – то это были книжки, то всякие заколочки и украшения, то ещё что-нибудь совершенно иное. Но дядя всё равно очень часто дарил мне книги, даже когда их не продавал. А как раз в том возрасте я очень любила сказки про Изумрудный город. Ну, сказку «Волшебник Изумрудного города» Волкова все знают, но у него оказалось пятнадцать продолжений, из них десять – другого автора. Мама надо мной смеялась, говорила, что эти книжки хороши для дошколят, а не для взрослых девушек (каковой она почему-то уже тогда считала меня). Я частенько читала книги потихоньку, пряча их за диваном или в сарае. У меня их не было – я приносила их из библиотеки, а потом – от знакомой. И вдруг дядя Саша прислал мне в подарок одну из этих книг – последнюю, которую я к тому же ещё не читала. Потом, в следующие два года, он постепенно переслал мне почти всю серию.

Но мне не с кем было делиться впечатлениями. И я решила провести распространительскую работу среди девочек маминой воскресной школы. В моей школе, где я училась, я уже выяснила, что Изумрудным городом никто интересоваться не будет. А вот в воскресной школе я ещё никого не спрашивала.

Занятия в субботу кончались довольно поздно, уже к середине службы. Зато девочки сразу шли в храм на елеопомазание и потом могли идти домой.

Однажды я захватила Настю Буйную. Она после помазания не пошла домой, а просто вышла на улицу и стала ждать свою маму. А мне было всё равно: мы с мамой ночевали в монастыре. И я налетела на Настю со своим Изумрудным городом. Я сперва поинтересовалась, что она читала. Она ответила, что читала книжки Волкова, но о продолжении на них не слышала. Я убедилась, что заинтересовала её. И тогда я начала ей пересказывать всё, что знала сама.

Но пересказать всё я не успела (за один вечер не объяснишь всего, что рассказано в десяти книжках!). Тогда я придумала новую систему. Я стала дома писать краткое содержание на тетрадных листах и потихоньку передавать их Насте во время занятий. Это «краткое содержание» занимало мелким почерком от четырёх до десяти тетрадных страниц. Так я пересказала Насте почти всю серию, а десятую книгу дала ей просто прочитать.

Мои труды заняли много времени и продлились до самого лета. К тому времени в моей жизни произошло ещё много событий…

Глава 9

Не помню точно, когда в воскресной школе появился синтезатор и компьютер.

Синтезатор подарила мама Насти-с-косой. Они были людьми вполне состоятельными, и поэтому, когда Настя стала всерьёз заниматься музыкой, мама купила ей синтезатор, а второй, точно такой же, подарила воскресной школе.

На том синтезаторе было четыреста с чем-то тембров, в их числе были фортепиано, скрипка, орган, трубы, флейты аккордеон, звук человеческого голоса, барабанный бой, колокольчики, а также журчание воды, гром, волны, стук лошадиных копыт, лай собаки, стук колёс поезда и скрип двери. И ещё много чего.

А потом появился компьютер.

К тому времени мы уже были достаточно «монастырскими» людьми, и к нам присоединилась Ника-старшая. Первое время я называла её на «вы». Она помогала мне учить английский язык, потому что я его плохо понимала, а Ника знала хорошо. Занимались мы раз или два в неделю прямо в монастыре. И когда появился компьютер, то первой в него залезла Ника и натворила дел.

Вообще она была человеком очень своеобразным. Во-первых, она была страшная соня. Мама с ней занималась музыкой, и если урок был назначен на восемь утра, Ника приходила не раньше, чем после обеда. А в скором времени она подружилась с матушкой Неониллой и пришла от неё в восторг. Ника уже давно решила, что уйдёт в монастырь, и искала «монастырь двадцать первого века», где не надо будет копать грядки, а можно будет сидеть за компьютером (правда, потом она решение изменила). Поэтому матушка в лице Ники нашла преданного слушателя и подражателя. Правда, не навсегда, а лишь на некоторое время, но и то…

Итак, в воскресной школе появился компьютер. Я с благоговением смотрела на это «чудо техники», опасаясь к нему прикасаться – а вдруг сломаю. Ника сразу же принялась за дело.

Через некоторое время нам (то есть воскресной школе) подарили принтер. Это был принтер, сканер и копировальный аппарат, а ещё он мог печатать фотографии. Для меня это было просто какое-то невероятное чудо. Я о таком никогда не знала.

Но для того, чтобы печатать на принтере с компьютера, нужно было сначала установить в компьютер программу.

Не помню, кто это всё делал. Но я при этом присутствовала. И вот что было.

Когда включили компьютер, оказалось, что Ника там уже поработала и понаставила паролей. Включить компьютер было можно, но войти в программы – нельзя. Пароль администратора никто не знал. Бросились звонить Нике.

Ника сказала, что она нетвёрдо помнит пароль.

- Попробуйте «победа» или «онома» по-английски… попробуйте ещё…

Мы пробовали и так, и сяк, но ничего не добились.

Стали опять звонить Нике. Выяснилось, что она не помнит пароль вообще, но приедет завтра и всё сделает.

Правда, когда она приехала, то получилось, что она сама с превеликим трудом вспомнила свой пароль.

Спрашивается: зачем она его ставила? Этого никто не знает, но Ника почему-то боялась, что кто-нибудь зайдёт в класс и что-нибудь сворует. Неизвестно только, что можно своровать в монастыре, полном людей, и к тому же в компьютере, в котором ничего нет.

Эта никина страсть ко всевозможному «запиранью» и «закрыванью» стоила нам недёшево. Она уговорила маму запирать класс, и когда мы его один раз заперли, то тут же потеряли ключ. Урока хватило надолго. А класс отпирали с помощью ножей и отвёрток несколько человек в течение получаса.

А один раз мама с гордостью сказала, что теперь она умеет печатать на компьютере. Набирать текст. Я тоже решила попробовать.

В воскресенье вечером я села за компьютер. Первым делом я решила напечатать текст своих песенок. Набирать оказалось совсем не так легко, как я себе представляла. Попробуйте найти на клавиатуре одну букву из тридцати трёх, расположенных не по порядку. А пока разберёшься, как переходить на другую строчку, а пока поймёшь, как набирать прописные буквы… У нас ведь в школе не было предмета «информатика», потому что не было достаточного количества компьютеров. Информатика была только в самых старших классах, а я тогда была в шестом. Для меня компьютер был тайной за семью печатями.

Потом я приспособилась, постепенно запомнила расположение букв на клавиатуре. В тот вечер я напечатала много. Первым делом я набрала самую коротенькую из своих песенок – «Сельский вечер», слова Аксакова:

Солнышко заходит,

И темнеет день,

От горы упала

На селенье тень.

Лишь церковный купол

Солнцем озарён,

И открыта церковь,

И несётся звон…

Зато через некоторое время мама, придя в монастырь на обычные занятия с сёстрами, решила похвастаться Ольге: вот, мол, я умею печатать на компьютере… Она решила научить и Ольгу печатать. Они открыли мой документ (в котором я печатала слова своих песенок) и начали учиться.

Через некоторое время я решила продолжить запись своих песенок и открыла этот документ. Вот что я увидела:

ООО

ССССССССССССССССССССССС

Олнышко заходит,

И темнеет день…

Мама очень удивилась. Она объяснила мне, что они хотели напечатать «Ольга», но почему-то не смогли.

Мама не сразу поняла, что нажимать на клавиши нужно быстро и сразу их отпускать. Она нажимала и держала. Когда мы стали печатать для воскресной школы молитвы, то мама написала (рассчитывая написать слова «Молитва Святому Духу»):

МОЛЛЛЛЛИИИИИИИИИИТ…

Я её вовремя остановила. Она просто не считала нужным отпускать клавишу, а держала её до тех пор, пока не находила следующую букву.

В компьютере было три пользователя (автором, конечно, была Ника): «Всецарица», «Администратор» и «Гость». «Всецарица» была под паролем «монастырь», который знали все. Пароль администратора опять-таки никто не знал.

Я мало принимала участие в делах воскресной школы, но на Рождество мне пришлось потрудиться. Мама была почему-то против всевозможных спектаклей (лицедейство было для неё недопустимым), но кукольные сценки признавала. Поэтому она решила сделать Рождественский праздник с небольшой кукольной постановкой под чтение Евангелия. Кукол должны были изготовить дети, но они попробовали и бросили. В итоге вся работа осталась мне. Я сделала почти всех кукол – Деву Марию, Иосифа, пастухов. Я же нарисовала декорации. Они были небольшие (только чтобы поставить на стол), одна изображала вид города Иерусалима, другая – кажется, пещеру, но я не помню точно, потому что не осталось фотографии. А на той фотографии, что у меня есть, видна только декорация города. И, честно говоря, я не ожидала, что у меня получится так хорошо, никогда я не признавала за собой способностей к рисованию.

(На этой фотографии мы сидим за столом – я, Настя-с-косой, Настя Буйная, напротив нас – дети из младшей группы: Даша, Аня (Виолетта) и Полина. Больше никого не видно. На другой фотографии мы стоим возле пианино (очевидно, что-то пели): я, мама, Аня Акара, видны Полина и Аня-Виолетта)

Не помню, как проходил праздник. Помню, как ещё перед праздником мы разучивали песни. Среди наших любимых песен была песня «В ночном саду прозрачно и светло…». И когда я вдруг взяла верхний голос (очень красивый вокализ), то Настя Буйная вдруг стала надо мной смеяться… И мне это было очень обидно.

На праздник приглашали только родителей. Воскресная школа была ещё не способна на какие-то выступления, концерты и тому подобное. Даже из сестёр никто не пришёл. Праздник состоял из сладкого стола и небольшого представления. Кукол мы двигали просто руками, и то они у нас постоянно падали.

Я продолжала заниматься в старшей воскресной школе, которую вела Азария. С ней у меня как-то случилась ссора. У нас была очень красивая колядка, которая, собственно, была даже не совсем колядкой, а просто песней на Рождественскую тему. Эту песню я учила ещё давно, когда занималась в воскресной школе Скорбященского храма. Слова в песне были такие:

Ночь тиха, ночь свята,

Свет с небес льёт звезда.

Божий Сын пеленами повит,

В Вифлеемском вертепе лежит.

Спи, Младенец святой!..

И мелодия была тоже очень красивая. А в начале в ней был пунктирный ритм: четверть с точкой и восьмая. И вот Азария решила, что этот пунктир – «нэ г а рно» (некрасиво), и надо петь ровно – две четверти. А я настаивала на том, чтобы пели так, как написано. Я поссорилась не только с Азарией, но и со всеми девочками, которые заявляли, что «мы уже так выучили и не будем из-за тебя одной переучивать». Тогда я просто не стала петь эту песню вообще. И когда мы её пели на службе, на запричастнике, я упрямо хмурилась и молчала, выражая свой протест хотя бы этим.

В монастыре мне было иногда скучновато. В перерывах между службами мне было в основном нечем заняться. И однажды я нашла на третьем этаже диск с детскими фильмами. И очень быстро приспособилась смотреть их на компьютере. К тому времени я уже компьютер вполне освоила. Мне во многом помогала Ника. Твёрдо помню, что на диске были фильмы «Ослиная шкура», «Город мастеров», «Старая, старая сказка» по мотивам «Огнива» Андерсена и «Синяя птица». А ещё к тому времени у меня был единственный фильм «Морозко», и больше ничего не было.

В третьей четверти я здорово запустила школу. Не помню, как я в неё ходила, но помню, что мало.

Математику вела старушка Александра Семёновна, которая помимо этого вела ещё и труд у девочек. Александру Семёновну мы не любили. Она требовала от нас предельной аккуратности, ругала нас за почерк, как первоклассников. Помню случай: мы пишем контрольную, в классе тишина… И вдруг раздаётся голос учительницы:

- Деточки, вы же старайтесь, вы же пишите аккуратненько: одну чёрточку пониже дробной черты, другую повыше…

Она имела в виду знак равенства. Но посудите сами: когда вы напряжённо думаете о делении и умножении дробей и отрицательных чисел, а вам в этот момент талдычат о «чёрточках», то легко и просто выйти из себя.

Русский язык и литературу вела Марина Александровна, замечательная учительница, молодая, весёлая, отличный педагог, все её любили, и поэтому она всё слабее и слабее держала класс. Знания наши были отличные, а вот поведение – не очень.

Но самыми весёлыми у нас тогда были уроки биологии. Тогда мы изучали ботанику, и её преподавала очень весёлая Инесса Эдуардовна. На её уроках скучно никому не было. Сплошные шутки, смех, и в то же время всё понятно, всё мы учили… А какие рисунки она рисовала на доске! Когда она объясняла нам цепи питания, то на доске красовался замечательный волк, заяц (оба похожие на героев мультфильма «Ну, погоди») и цветы…

Сохранился мой школьный дневник за шестой класс. Каждый день у меня было тогда по шесть уроков, в субботу не учились. Из моего школьного дневника видно, что весь январь я в школу не ходила. После декабря сразу наступило тридцатое января и февраль. С тринадцатого по двадцать второе февраля в дневнике записей нет, в марте заполнено всего девять дней, а потом сразу наступает май. Половина дневника осталась пустой. Эти чистые листы я потом использовала для других целей. Оценки мои тоже неясны, потому что даже в конце дневника они выставлены только за первую четверть, да и то не по всем предметам. Но троек у меня не было.

Глава 10

Кажется, после рождественского праздника в воскресной школе мама велела нам с Никой-младшей пойти к нам домой, взять санки и хорошенько погулять. Я была рада безмерно. Правда, тогда на санках можно было кататься не везде: снега было немного, но зато был сильный гололёд. Тем не менее мы нагулялись от души. Через некоторое время выпал сильный снег, и тогда мы решили погулять ещё раз, но уже втроём: я, Ника и Настя-с-косой. Но в воскресенье, на которое было намечено наше гулянье, Настя вдруг прислала мне на телефон сообщение:

«Я не пойду с вами гулять, мне неразрешают».

Грамотностью Настя не особо отличалась, поэтому правило «не с глаголами» для неё не существовало.

Тогда мы с Никой решили пойти к ней, к Насте.

Но оказалось, что Настя дала мне неправильный номер своего телефона. Мы не могли ей дозвониться и узнать, где она живёт. Лишь с помощью немыслимых манипуляций, переставив мою карточку в Никин телефон, мы умудрились выйти с ней на связь. Ника знала, на какой остановке живёт Настя, и видела, в какую сторону она идёт от трамвая. Мы подошли к Настиному дому. И тогда Настя вышла к нам, и мы все втроём отправились ко мне домой.

Дома мы с Никой первым делом залезли на крышу, а Настя осталась внизу. Мы стали сгребать с крыши снег (крыша у нас плоская) и бросать Насте, а она его ловила и сгребала в кучу. Получилась довольно большая гора, с которой мы даже смогли скатиться на санках…

К тому времени я уже развернула обширную деятельность по распространению «Изумрудного города» и передала Насте буйной пять книг – не сами книги, конечно, а их краткое содержание на листах бумаги, которое занимало от четырёх до десяти страниц. Дальше дело застряло, потому что Настя никак не могла дочитать эти несчастные листочки, а я уже начинала нервничать и совала ей следующую, шестую «книгу», а она её упорно не брала. Но как-то раз я взяла у неё диск с фильмом «Королевство Кривых зеркал» и, возвращая, засунула свою писанину в коробку с диском. Это было уже в марте.

Это было в начале Великого поста. Точно помню, что пост тогда начинался шестого марта. А пятого было Прощёное воскресенье. Перед вечерней службой я успела побывать в гостях у Насти-с-косой.

Она жила, как и я, вдвоём с мамой, но в однокомнатной квартире на четвёртом этаже. Мы весело провели время, а потом я помчалась обратно в монастырь, на службу.

А потом мама объявила мне, что мы остаёмся жить в монастыре…

Так начался второй «монастырский период» в моей жизни.

Первоначально я была против, но быстро смирилась. Я не хотела в монастырь, но меня никто не спрашивал. Я целиком зависела от мамы, и всё решала она.

Первая неделя Великого поста прошла для меня очень тоскливо. Во-первых, я никогда не была на таких длинных службах. В первый день, в понедельник, мы все отправились в храм утром, как я думала, на литургию. Однако в начале сёстры по очереди чего-то очень долго читали, потом опять читали и опять читали. Иногда они кое-что пели. Наконец возглас, которым оканчивается служба… Я воспряла духом. И тут же сникла, услышав: «Благословен Бог наш…».

Служба продолжалась.

Я приуныла. Когда я в третий раз услышала после окончания службы немедленное начало, я начала ныть. Разумеется, не на виду у всех, а только перед мамой. Мне дали просфорку, и я чуть-чуть утешилась, но ненадолго. Служба продолжалась с восьми утра до часу дня.

Вечером же был Великий канон Андрея Критского, и мы опять пошли в храм. Здесь я уже проявила рвение наравне с сёстрами. Я так же клала земные поклоны, подпевала, где могла. На моё счастье, служба была недолгой. Потому что если бы так и дальше продолжалось (со всеми поклонами и так далее), то я бы потом вообще не разогнулась – и так у меня от этих поклонов ужасно разболелись ноги, так, что я еле поднималась по лестнице.

Дата добавления: 2015-07-20