Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Конец второй баллады 16 страница

Конец второй баллады 5 страница | Конец второй баллады 6 страница | Конец второй баллады 7 страница | Конец второй баллады 8 страница | Конец второй баллады 9 страница | Конец второй баллады 10 страница | Конец второй баллады 11 страница | Конец второй баллады 12 страница | Конец второй баллады 13 страница | Конец второй баллады 14 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

…А занявший позицию метрах в двухстах от приманки-»надувнухи» Робингуд уже переводит с медленно заваливающегося навзничь Витватерсранда на лихорадочно перезаряжающего автомат Пита «редфилдовский» ночной прицел своей СВД — «устарелой, но надежной».

 

 

 

Перекличка на два голоса в штабе Заговора:

Сайрус: Саид только что радировал, что он потерял все вертолеты и всех своих людей; у Робингуда осталось два или три человека; ракетная установка — увы! — уцелела. Но Саид продолжает настаивать, что способен доделать всё в одиночку: «Операция идет успешно, в помощи не нуждаюсь…» Григорий: Сайрус, у него просто поехала крыша! Для него сейчас важнее самолично продырявить башку Робингуду — будь он неладен! — чем уничтожить С-300… Как ни печально, но нам сейчас придется засветиться в этой истории напрямую… Сайрус: Нам — это кому?

Григоий: Я беру на себя уничтожение того С-300 — это теперь мои проблемы. А вы свяжетесь с вашими людьми на «Крестоносце» и велите им задержать пуск «Гранита», пока мы не расчистим для них ту тропинку до Мекки. Речь идет о задержке на считанные минуты, максимум — полчаса: утренняя молитва еще не успеет закончиться… Хоть это-то — сумеете обеспечить?

Сайрус: Да. Послушайте, Грегори, у всех нас по ходу этой совместной операции случались накладки… Григорий: Вот и я о том же. Кстати — факт нападения на базу в Эль-Джубайле будет признан? Или засекретите эту историю наглухо, как данные о ваших реальных потерях по ходу афганской кампании?

 

 

 

То же помещение, завешенное постерами, в котором Робингуд набирал себе команду из состава российской оружейной делегации. Опять в помещении куча военспецов, но только за столом — не Робингуд, а очкастый чекакиллер; сбледнувший с лица генерал Баблищев представляет того личному составу: «Полковник Сергеев — ФСБ, Управление по борьбе с терроризмом».

Ответные кивки военспецов непроницаемо холодны: всем известно, как военные любят комитетчиков.

— Прошу садиться, товарищи… — Сергеев (который, как легко понять, мог бы представиться и Ивановым; или Штукеншнейдером — из Управления собственной безопасности МЧС, к примеру) усталым движением снимает темные очки; в лице его, кстати, не обнаруживается ровно ничего зловещего. — Этой ночью в мире произошли серьезные и крайне неприятные события. В результате их Россия может оказаться втянутой в настоящую, полномасштабную войну. У нас есть пара часов, чтобы этому помешать. Вы готовы?

— Хотелось бы поподробнее, товарищ полковник.

— Да, конечно. Несколько часов назад исламские террористы разделали, как бог черепаху американскую авиабазу в Эль-Джубайле. Не знаю, какую версию выдадут завтра американы, но, по нашим разведданным, тем удалось захватить подготовленный к вылету боевой вертолет с полным боезапасом. Вам должно быть понятно, чтО это такое… — Хорек в курятнике, — кивает кто-то из военспецов, — хрена ли тут не понять… Да уж, свезло джедаям!..

— Точно! Это тебе не Сербию бомбить с восьми тысяч… — отзывается другой.

— Товарищи офицеры! Прошу не забывать, что позиция руководства нашей страны вполне определенна, — с деланной укоризной произносит Сергеев, демонстративно обводя при этом взглядом потолок и вентиляционные отдушины. — Соединенные Штаты — союзник России по борьбе с международным терроризмом… Впрочем, я, как легко догадаться, собрал вас не затем, чтоб обсуждать проблемы нашего… э-э… союзника… — (при этих его словах ледок в аудитории чуть подтаивает…) — Как вам, возможно, уже известно, этой ночью один из здешних, выставочных С-300 был выведен за пределы города для демонстрационных стрельб. Так вот, он тоже захвачен исламскими террористами. Экипаж и группа сопровождения — все погибли… — А, вахабиты гребанные!.. Ребят… — Да. Прошу простить, я тоже потерял там двоих товарищей… — чекакиллер склоняет голову, а голос его на миг прерывается от сдержанной мужчинской скорби. — Но только если мы хотим что-то сделать, нам надлежит сохранять голову холодной.

— Чего они хотят? Ну, террористы?..

— Это вполне очевидно. Они собьют ракетами ЗРК пассажирский «Боинг» — из тех, что возят паломников в Мекку, — а если им повезет, то и не один. Во всем обвинят Россию: С-300, русский экипаж — так сказать, российский подарок мусульманскому миру по случаю Рамадана… Последствия этой чудовищной провокации страшно даже представить.

— Что будем делать? — военспецы явно прониклись серьезностью ситуации.

— Надо уничтожить ЗРК, и как можно быстрее. Своими силами, не впутывая в это дело местные власти. Какие будут соображения?..

 

 

 

Ознобный осенний рассвет. Блеклые, будто прошедшие сквозь водную толщу, солнечные лучи высветили лишь самые макушки минаретов, с которых сейчас разносится певучий глас электронных муэдзинов, призывающий правоверных к утренней молитве. Улицы пока прячутся в рассветной тени, но народу на них уже предостаточно, и пребывает он буквально по минутам: начинается Рамадан…

 

 

 

Утренний свет вполне уже позволяет разглядеть на палубе «Крестоносца» человека в окровавленной гавайской рубашке, который полулежит, привалясь плечами и затылком к основанию шлюпбалки. Он жив, но открытые глаза его до краев наполнены угарной дымкой беспамятства. Россыпью пиратского золота горят в рассветных лучах устилающие палубу стреляные гильзы; пульт, помаргивающий рубиновым глазком, лежит справа, чуть поодаль — дотянутся до него человек, похоже, всё равно не смог бы, даже приди он вдруг в сознание.

 

Размеренный, проникновенный голос Копеляна за кадром:

«…Двойное днище лодки было полно бензину, и когда ее качало, слышно было, как он там плескался. Раненый, Чарли Арчер, думал, что этот звук идет у него из живота, и ему теперь казалось, что живот у него большой, как озеро, и это озеро плещется у обоих берегов сразу. Это происходило оттого, что он теперь лежал, подняв колени и запрокинув голову. Вода в озере, которым был его живот, была очень холодная; такая холодная, что, когда он ступил в нее, у него онемели ноги, и теперь ему было невыносимо холодно, и во всем был привкус бензина, как будто он сосал шланг для перекачки бензина из одного бака в другой. Он знал, что никаких баков тут нет, хотя он чувствовал холод резинового шланга, который как будто вошел через его рот и теперь свернулся, большой, холодный и тяжелый, у него внутри. При каждом его вдохе кольца шланга в животе стягивались еще туже и холоднее, и сквозь плеск озера он ощущал его, точно большую, медленно ворочающуюся змею. Он боялся ее, но хотя она была в нем, казалось, что она где-то бесконечно далеко, и беспокоило его только одно: холод.» Внезапно раненый будто бы всплывает на миг из своего забытья, и правая рука его принимается вслепую нашаривать пульт; мимо. Он делает вторую попытку, сперва скосив глаза направо и вниз, а потом и поворотясь туда всем корпусом — осторожно-осторожно, будто сидя внутри ящика, наполненного елочными шарами. Теперь он видит пульт, но дотянуться до него по-прежнему не в силах. Тишина вокруг стоит такая, что слыхать, как где-то там, во внутренних помещениях судна, призывно зуммерит оставленный спутниковый телефон — зуммерит давно, не первую уже минуту.

— Человек … — хриплый шепот спекшихся от жара губ; пальцы скребут доски палубы в какой-то паре дюймов от пульта, и вновь обессилено замирают. — Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один … — до пульта остался всего дюйм, последний, но с тем же успехом это мог бы быть и парсек. — Всё равно человек один не может ни черта … Шепот обрывается; чуть погодя замолкает и телефон внизу. А потом происходит чудо.

Муть, только что заполнявшая глаза раненого, внезапно исчезает — будто в том фокусе с зажженной спичкой, брошенной в заполненную табачным дымом водочную бутылку, — а голос его обретает нездешнюю твердость и звучность:

— Путь праведника труден, ибо препятствуют ему себялюбивые и тираны из злых людей. Блажен тот пастырь, кто во имя милосердия и доброты ведет слабых за собой сквозь долину тьмы, ибо именно он и есть тот, кто воистину печется о ближнем своем, и возвращает детей заблудших… И совершу над ними мщение великое наказаниями яростными. Над теми, кто замыслит отравить и повредить братьям моим. И узнаешь ты, что имя мое — Господь, когда мщение мое падет на тебя!

Рука Чарльза Эйч Арчера — брата Иезекииля — твердо ложится на пульт, вдавливая пусковые кнопки.

Старт крылатой ракеты — сложный и по-своему красивый процесс…

 

 

 

Факел ракетного выхлопа, вырвавшийся из трюма «Крестоносца», разламывает напополам неприспособленный к подобным пиротехническим экзерсисам кораблик, но это уже не имеет значения: тот свое дело сделал. Оно, кстати, и к лучшему: концы в воду … На поверхности еще плавает некоторое время разнообразный мусор, в числе которого — тело человека в окровавленной гавайской рубашке. А может, и не тело; может, в тот, первый, момент человек был еще жив — но только проверить это никак невозможно. Потому что треугольные акульи плавники тут же устремляются к прикормленному местечку; миг — и на волнах не остается ничего, кроме медленно тающей кровяной кляксы…

 

 

 

Утро в Каламат-Шутфе — пейзаж после битвы: «до нуля дотлел основной ресурс, а за ним неспешно иссяк резерв…» Впрочем, как раз от основного-то ресурса кой-чего еще осталось, причем с обеих сторон.

…Робингуд стремительным рывком преодолевает гребешок бархана и тут же откатывается чуть в сторону; впрочем, предосторожность эта оказывается излишней. Отложив винтовку, атаман извлекает индивидуальный пакет и споро принимается за раненого:

— Эх, Ванюша, дурилка ты картонная — в наши-то с тобой годы так подставляться!..

Рана скверная, более чем — в живот. Даже остановить кровотечение толком не выходит: дураку ясно — нужна срочная эвакуация. Дуракам-то, впрочем, всегда всё ясно… Выматерившись сквозь зубы, Робин включает уже некоторое время как домогающуюся его внимания рацию:

— Первый здесь!

— Товарищ майор, — доносится спокойный голос ракетчика Николая, — «Гранит» пошел, от Сокотры. Через шесть минут войдет в зону досягаемости. Начинаем отсчет. Как поняли? — прием.

«Добро пожаловать в реальный мир!..» — Понял вас отлично. Успеваете?

— Так точно. А у вас как — ну, насчет того снайпера?..

— Никак. Если дорожите мозгами — не вздумайте опускать противопульные жалюзи. Конец связи.

Робингуд быстро, вбирающе, озирает окрестность в бинокль: несколько трупов, застывших на изрытом воронками песке, перевернутый джип, за линией барханов — истончившиеся дымкИ от выгоревших вертолетов… О дьявол, где ж он затаился, этот, последний по счету, гад?

Самому ЗРК, правда, ничего особо не грозит: окна кабины, где сейчас работают ракетчики, прикрыты выдвижными бронещитками — из винтовки не проймешь. Но вот насчет остального…. Впереди, метрах в ста, высится на пригорке осиротевшая «Сосна»: военспецы-зенитчики мертвы, застрелены в затылок — снайпер очень удачно обошел их позицию с тыла. А вот бедолага Ванюша, видать, столкнулся со снайпером чисто случайно, нос к носу — и тот его упредил … Или?..

— Ванюша, очнись! — веки раненого вздрагивают и медленно-медленно ползут вверх — по мере того, как по жилам его разливается содержимое шприц-тюбика. — Ты подставился нарочно? ОН выследил ракетчиков, и ты ЕГО отвлек на себя, верно?

— Холодно… — голос «лучшего рукопашника спецназа» доносится будто бы из невообразимой дали, с тех заснеженных ягелем сопок, куда навсегда уходят пасти своих Белых Оленей таежные кочевники Северо-Востока. — Холодно… не чувствую ничего… совсем… Позвоночник… что там?

— Всё нормально, Ванюша, всё будет в порядке! Сейчас будет эвакуация, держись! Минуты… — Какая, на хрен, отсюда эвакуация?! — Ванюшин голос внезапно обретает привычную твердость: вот теперь, похоже, снадобье подействовало в полный рост. — Кто из нас бредит?.. Эх, Боря… Ввязались мы… как пионеры юные… За каменюку эту мусульманскую — горела б она синим пламенем!.. Да! — ты ЕГО-то хоть достал?

— Нет…

— Убей ЕГО, Боря!.. Это ведь ОН положил их всех — и Пашу, и Серегу с Витьком! И я — я тут чего, задарма, что ль, Бегущего Кабана из себя изображал?!

…Увы! Похоже, что таки да — задарма. Потому что сзади как раз звучит оклик по-русски:

— Майор! Обернись — напоследок!..

 

 

 

Вот и всё.

Руки атамана, замершего на корточках подле умирающего друга, заняты бинтами и прочей медицинской хренотенью; о том, чтоб дотянуться до лежащей рядом винтовки СВД, нечего и думать. Правда, на ремне у Ванюши, буквально в паре вершков от повязки, которую Робин как раз в тот момент подправлял, имеет место быть пистолет в открытой кобуре, но только хрена ли в нем проку? Выхватить-то его не проблема (и это Робин, естественно, немедля проделывает), но вот обернуться, отыскать позади себя снайпера, уже взявшего тебя на прицел, и, в свой черед, поймать его на мушку… Персонаж «Матрицы» с такой задачей, возможно, и справился бы, но «лучшему стрелку спецназа» такое — увы! — не под силу: ведь он всего лишь человек.

Он смог лишь запрокинутьтся назад, как сидел, одновременно выстрелив от груди — не в снайпера даже, а просто в направлении оклика… Шансов попасть в цель тут, конечно, ни малейших — да он, надо думать, на то и не надеялся. Может, из глубин пресловутой «генетической памяти» его нордических четвертушек всплыли бескопирайтно тиражированные скальдами рекламные слоганы Валгаллы, входным билетом в коею сулили зажатое в руке оружие. А может, «лучший стрелок спецназа» решил умереть, делая выстрел, чисто из соображений стиля; коли так — судьба сыграла с ним несомненную шутку юмора, вложив ему напоследок в руку самое паршивое оружие, какое только можно отыскать на свете: пистолет Макарова. Тот самый, из которого «можно только застрелиться. И то, если повезет».

…Заваливаясь навзничь, Робингуд не успевает даже толком разглядеть на фоне той перепрокинутой панорамы похожую на ожившую копёшку фигуру снайпера в лохматом маскировочном «костюме Гилли», поскольку ее тут же заслоняет стремительно разрастающийся — из точки на пол-экрана — сверкающий торец Луис-Льосовой пули, летящей в точно переносицу атамана.

 

 

 

Каких только совпадений не случается на белом свете!

Ну кто, к примеру, мог бы предугадать, что тупорылая «макаровская» пуля, улетающая в белый свет, как в копеечку, пересечет кончик траектории того сияющего снайперского болида (прикиньте всякие там угловые градусы!) как раз в ту самую, единственно возможную, одну-тридцатичетырехтысячную долю секунды?..

«Что мы знаем о вероятностях?» — философски пожмет плечами один. «Всё в руце Господней!» — назидательно воздымет перст другой. Но оба они при этом, безусловно, сойдутся на том, что законам природы сей поразительный казус не противоречит.

Да, кстати: сцену столкновения летящих пуль я бы, пожалуй, снимал в стилистике не «Снайпера», а скорее «Матрицы»…

 

 

 

Как это ни удивительно, но у пистолета Макарова имеется всё же одно, пусть и третьестепенное, преимущество перед снайперской винтовкой: механизм перезарядки срабатывает быстрее… Ну, а насчет того, что «из Макарова можно только застрелиться, да и то, если повезет» — тут, уж извините, всё зависит от личных качеств стрелка: у кого из какого места руки растут. Так что нефиг пенять на всякого рода светоотражающие поверхности и мешающие танцам части тела!

…Робингуд склоняется над поверженным косматым монстром; отдернув сплошь обшитый лоскутами капюшон с матерчатой маской, он пару секунд разглядывает лицо врага.

— Эх, Саид, — с укоризненою качает головой атаман, — я ведь тебе еще эвона когда говорил: «Никогда в жизни не стать тебе Главным Черпалой: горяч ты больно»… Из интереса подбирает осмотреть оружие убитого. Ну да, конечно: всё та же самая винтовка Драгунова — «устарелая, но надежная» …

 

 

 

Панорама Мекки в прямой телетрансляции: запруженные народом улицы и площади. Диктор с гордостью сообщает, что в этом году число правоверных, встречающих начало священного месяца Рамадан в окрестностях главной святыни исламского мира — мечети аль-Масджид аль-Хаам с Каабой — достигло 470 тысяч.

 

 

 

Над волнами барханов не так, чтоб быстро, но как-то по акульи неумолимо скользит крылатая ракета.

 

 

 

Бог ты мой, как же они это дело проспали? Ну, ракетчики понятно — у них локатор был включен на сопровождение, но Робингуд-то?.. Понятно, что снайперская дуэль требует известной сосредоточенности и отрешенности, но не до такой же степени! Или — как раз до такой?.. Впрочем, чего теперь говорить… …Черный вертолет выскакивает из-за барханной гряды, как зомби из платяного шкафа в низкопробном ужастике: скрытно подкрался на сверхмалой. Это российский Ка-50, знаменитая (или, если угодно, пресловутая) «Черная акула», позиционируемая как «лучший в мире боевой вертолет». Вообще-то сравнивать тот же «Апач», весьма успешно повоевавший во всех войнах последних двух десятилетий, и существующую в полудюжине экземпляров штучной ручной отладки «Черную акулу», единственной боевой операцией которой за означенные десятилетия было участие в съемках пропагандистского кинобоевика про себя, любимую, — занятие достаточно дурацкое, так что эпитет «лучший в мире» следовало бы списать на пиар… Однако для такой задачи, как уничтожение беззащитной, оставшейся вовсе без прикрытия, ракетной установки вовсе не обязателен именно «лучший в мире» боевой вертолет.

О, черт! Чтобы одна случайность испортила всё дело! Чтобы из-за одной случайности сорвалось! А, будь оно проклято!

«Черная акула» зависает на миг над краем котловины, как раз примерно между Робингудом и совсем уже изготовившимся к залпу ЗРК. Поздно бежать к «Сосне», поздно искать «Иглу» (если они вообще остались); и тогда атаман, вновь повинуясь какому-то странному движению души, просто-напросто вскидывает Саидову снайперскую винтовку и принимается всаживать пулю за пулей в фиброгласовый фонарь вертолетной кабины — раз, другой, третий… Вообще-то по боевому вертолету ровно с тем же успехом можно стрелять и из рогатки. Это ведь только простые иракские декхане, проникнувшиеся светом идей Саддама Хуссейна, способны сбивать из легкого стрелкового оружия бронированные американские вертолеты огневой поддержки; «лучшему стрелку спецназа» такие чудеса не под силу, ибо он, как уже говорено, всего лишь человек… Будь тот вертолет двухместным «Апачем», с раздельными функциями пилота и стрелка, Робингудова эскапада, пожалуй, вообще не возымела бы действия. Но в «Черной акуле» пилот один (что обычно как раз числят за преимущество этой машины), а поскольку он тоже всего лишь человек, то и реагирует на угрозу чисто по-человечески: когда винтовочные пули начинают царапать и крошить справа прозрачный фиброглас кабины, вертолетчик немедля выполняет разворот на месте в направлении источника опасности (»Черная акула» умеет это и вправду виртуозно), вжаривает по означенному источнику опасности — не мелочась, НУРСом, — и, только убедясь, что цель поражена, возвращает машину на прежний курс. На этот маневр пилот затрачивает не более трех секунд — но это те самые секунды, за которые над запрокинутыми тубусами С-300 успела вырасти четверка тянущихся ввысь дымно-огненных шнуров: пуск! Так что очередь из автоматической пушки, разнесшая ЗРК в металлические клочья, ничего уже по сути изменить не в силах.

…Вертолет еще раз облетает котловину по кругу; на всякий случай расстреливает с воздуха установку «Сосна» и пару джипов, смотрящихся поцелее. Всё, больше тут делать нечего. Первый в истории боевой вылет «Черной акулы» завершен.

С почином вас, дорогие товарищи!..

 

 

 

В песчаных степях Аравийской земли движется караван; колыхаясь, как в море челнок, верблюд за верблюдом взрывает песок. Каравнщик в светлой накидке-галабие как раз сверяет курс по джи-пи-эсу, когда в небе над близлежащими холмами возникает яркая вспышка, рассыпающаяся затем неким подобием огненного дождя; через несколько секунд докатывается раскат мощного взрыва. Караванщик немедля лезет в пестрый, ковром покрытый вьюк и извлекает сотовый телефон:

— Зульфия? Я у колодца Мусайбих. Слушай меня внимательно! Только что Аллах явил мне небесное знамение, огненное облако… А может и не Аллах, может, опять террористы самолет грохнули. Так что ты включи-ка телевизор, чего там Си-Эн-Эн покажет… Да, Мусайбих — точные координаты я сейчас по джи-пи-эсу проверю… Ну да, «Аль-Джазиру» тоже погляди. А Исмаил пусть в интернет заглянет, на новостные ленты… Зульфия, когда отец велит сыну: «Загляни в интернет», что должен делать сын?.. Вот! — умница… Да, к вечеру буду дома, как и собирался… Да, плов… непременно. Назначаю тебя сегодня любимой женой, о моя благоуханная роза хорасанских садов!.. Ну вот — «нетрудно числиться любимой, будучи единственной…» О, Зульфия, ты опять за свое! — ну зачем нам еще одна жена? Разве нам плохо вдвоем?.. Да, да, конечно, я знаю — верблюды, джипы, акции IBM на Гонконгской бирже, и всё на тебе, а ты уже не девочка… Послушай, это не телефонный разговор… ало… у меня батарейка садится!.. ало!

Отключает мобилу.

— Вот ведь умеют попортить настроение, на ровном месте! А если таких и вправду иметь четыре штуки — это же жуть во мраке…

 

 

 

Ракетчика Николая отбросило взрывом от обломков ЗРК; он истекает кровью, без особого успеха пытаясь перетянуть развороченные осколками плечо и бок. «Ночь простояли, день продержались — а хрена ли проку…» — бормочет он, стараясь отползти от растекающейся из-под обломков лужи какой-то зловещей технической жижи.

Панорама в глазах раненого дрожит и расплывается радужными пятнами, в ушах его бьется прибойными валами пульсирующий гул. Некоторое время он пытается сконцентрироваться на паре жуков-скарабеев, что буквально в паре метров от его лица сноровисто и деловито, по раз и навсегда заведенному природой порядку, катят свой шар из навоза к месту грядущего пиршества. Скарабей священный — тоже, ведь, блин, древнее и неприкосновенное животное… И что этой сладкой парочке за дело до всего той бучи, что приключилась давеча в здешней пустынной котловине — лишь бы не затоптали по ходу дела их любимую навозную кучку, источник жиров, белков и углеводов… Очень разумный и правильный подход.

Радужные пятна и гул…

Гул и радужные пятна…

Это вертолетные винты. Много вертолетов… несколько.

— Красная Армия скачет на помощь, не иначе, — бормочет раненый. — Красная Армия под зеленым знаменем… Умора.

 

 

 

На лицо Ванюши падает тень. «Лучший рукопашник спецназа» — в прошлом, совсем-совсем в прошлом — мучительно приоткрывает глаза:

— Гюльчетай… собака… эм-эс-кей… ру?.. через «йот»?..

Красавица-айкидоистка — в бронежилете и с автоматом — медленно опускается на песок, совершенно неуставным образом прижавшись щекой к недвижимому великану: «Жив!! Господи, жив!..» Потом разом вскакивает и кричит куда-то вдаль, срывая голос:

— Живой!!! Скорее!!! Да скорей же, чтоб вас всех!..

 

 

 

Крутящиеся вертолетные винты гонят песчаную поземку, заметающую носилки с капельницами и выложенные в быстро прирастающий ряд телА убитых — их просто не успевают заносить в вертолеты без опознавательных знаков. Четыре тЕла лежат отдельно, чуть поодаль; принц Турки аль-Фейсал, в мятой камуфляжной куртке без погон, опустился перед ними на колени, лицо у него отрешенное и абсолютно неживое. Сзади подходит Подполковник — всё в том же нелепом чиновничьем плаще с чужого плеча и с тростью, осторожно кладет ему руку на плечо:

— Примите мои соболезнования, принц… — Спасибо, мистер Александер. Это была хорошая смерть. Правильная… Как там ваши люди?

— Двое в критическом состоянии — счет идет на минуты. Третий получше, но медлить тоже не стОит… — Прошу меня простить… — принц медленно проводит ладонью по лицу. — Я что-то совсем развалился. Вертолет с ВАШИМИ ранеными уйдет сию минуту — это самое малое, что мы можем для вас сделать. Еще раз простите.

— Вы разом потеряли стольких близких, принц… — склоняет голову Подполковник.

— Не во мне дело. Один из них, — внезапно отворачивается саудит, и голос его становится глухим и невыразительным, — мой внук. Его мать — датчанка, она всегда была против того, чтоб мальчик шел на военную службу, а уж когда я поспособствовал его переводу в спецназ… Не знаю, право — как ей сообщить… …Когда носилки с капельницами затаскивают в вертолет, перевязанный и обколотый всякой химией Николай слабым кивком подзывает Подполковника:

— Эй! Мы попали?..

— Чего тебе, брат-храбрец? Всё в порядке, расслабься… — Отстрелялись мы как, спрашиваю?

— Отстрелялись отлично, по первому классу! От трех первых ракет «Гранит» увернулся, но четвертой вы его уделали. Никто, кроме вас, так не смог бы — здешние эксперты только руками разводят.

— Это хорошо, — спокойно кивает ракетчик, откидываясь на подушку. Он проваливается в забытье почти сразу, успев, однако, пробормотать напоследок: «Как думаешь, мужик — сильно навороченную могильную плиту можно отгрохать на сто штук баксов?»

 

 

 

Вертолет приземлился у здания странной архитектуры посреди пустыни — взлетная полоса, колючая проволока, прожектора: явно из тех спецобъектов, отираться близ которых не рекомендуется. Носилки с ранеными на рысях утаскивают внутрь здания. Бедуин в камуфляже без знаков различия, почтительно козырнув Подполковнику, обращается к тому на сносном английском:

— Зовите меня капитаном Зейдом, мистер Александер. Мне приказано охранять вас и ваших людей.

— «Охранять», — прищуривается Подполковник, — в смысле «защищать» или в смысле «сторожить»?

— Простите, сэр — мой английский недостаточно хорош… Если кто-нибудь захочет увезти вас отсюда против вашей воли, ему придется прежде убить меня с моими людьми. Так — понятнее?

— Ясно… — Подполковник провожает взглядом Гюльчетай, деловито спешащую мимо со «Стингером» на плече. — Вы станете нас охранять от всех — и от своих, саудитов, тоже?

— В приказе принца, — спокойно отвечает Зейд, — не упомянуто о каких-либо исключениях.

 

 

 

Принц, стремительно пройдя по слабо освещенному коридору, толкает стеклянную дверь и оказывается в казенного вида помещении. За офисным столом с лежащим на нем спутниковым телефоном — Подполковник, с которым принц обменивается рукопожатием:

— Как ваши раненые, мистер Александер?

— Живы. Ракетчик — тот даже поправится, — чувствуется, что Подполковник не слишком располложен к светским разговорам о здоровье.

— Наши врачи…

— Ваши врачи сделали всё, что можно. Но если один получил пулю в позвоночник, а другой остался без глаз — можно очень немногое… А что там у вас — в сферах?

Принц нашаривает позади себя офисное кресло на колесиках и усаживается по другую сторону стола. Долго молчит, будто бы собираясь с духом.

— В сферах — плохо. Совсем. Те, кого вы обыграли, решили получить свой проигрыш с казино: Россия и Штаты дружно требуют вашей выдачи — пока неофициально, на уровне спецслужб.

— Ясно. А саудиты?

— А что — саудиты? Вы же понимаете: история о том, как трое неверных по собственному почину спасли Черный камень Каабы — не из тех, что придутся по вкусу здешним… тьфу, чуть было не выразился по-вашему: избирателям. Королевской семье было бы предпочтительней, чтоб всю эту смущающую умы правоверных историю стерли ластиком со страниц Книги Судеб — вместе со всеми, кто в ней замешан, и тут ничего личного. Политика не ведает слова «благодарность», мистер Александер… — Да уж…

— Я в безвыходном положении — вместе с вами.

— Понимаю. Хотите, чтоб я вошел в ваше положение?

— Ваша ирония не вполне уместна. Я ведь продукт традиционного социума, мистер Александер, так что вы для меня сейчас — прежде всего мой гость. А гость, вошедший в дом, находится под защитой хозяина, ибо предать доверившегося — это страшный грех, неотмаливаемый… И если запущенные мною интриги в сферах не сработают, мне не останется ничего, кроме как умереть рядом с капитаном Зейдом и его людьми — защищая моего гостя.

— Лучше бы вам еще пораскинуть мозгами, принц. Надо полагать, вами уже пущены в ход конверты типа «Вскрыть в случае моей внезапной смерти»?

— Да. Вы, как я понимаю, тоже отдали соответствующие распоряжения? — принц кивает на спутниковый телефон Подполковника и, получив ответный утвердительный кивок, задумчиво продолжает: — Впрочем, по серьезному всё решит иное: насколько хорошо заинтересованным лицам удастся затереть следы этой истории и доказать, что НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. Тогда нас, возможно, оставят в покое.

— Флаг им в руки, — хмыкает Подполковник. — Я не тщеславен. Вы, я полагаю, тоже?

 

 

 

Подполковник с принцем — перед экраном телевизора, «пролистывают» разнообразные новостные программы.

Евроньюс: «Министр внутренних дел Великобритании Джеймс Стро назвал «возмутительными и безответственными» появившиеся в ряде СМИ сообщения о том, будто мальтийское судно «Крестоносец», затонувшее со всем экипажем близ острова Сокотра в результате сильного взрыва на борту, стало жертвой специальной операции британской секретной службы MI-6. Вместе с тем, министр не опроверг сведения о том, что «Крестоносец» вез с Ближнего Востока колоссальный груз оружия и взрывчатых веществ, предназначавшийся для террористов из Ирландской республиканской армии. Более того, он подтвердил, что, согласно британским разведданным, отправителем того смертоносного груза был Ирак. Режим Саддама Хуссейна, подчеркнул министр, в очередной раз…» Щелк!..


Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Конец второй баллады 15 страница| Конец второй баллады 17 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.03 сек.)