Глава девятая. Президент сказал без обиняков:

Президент сказал без обиняков:

— Александр Борисович, мне снова нужны ваши услуги.

Турецкий не стал извиняться за свою футболку и тоже не стал ходить вокруг да около.

— Есть очень странное дело, которое я курирую. Мы ищем одного загадочного человека, который, не исключено, просто сумасшедший. Но ему в руки каким-то образом попали довольно важные секреты.

Президент неожиданно напрягся.

— Как его зовут?

— Валентин Стасов.

Президент вздохнул с явным облегчением.

— Не знаю, о чем вы, да и неважно. Дело в том, — сказал он, — что я действительно нуждаюсь в вашей помощи. Мне тоже необходимо срочно найти одного человека, который владеет некоторыми государственными секретами. Но он непостижимым образом исчез. И что довольно неприятно — моя служба безопасности оказалась бессильна.

— А ФСБ?

— Я не хочу поручать им это. На то есть причины — Мелешко в этом ведомстве недолюбливали… Ну что вы кривитесь, Александр Борисович? Я же помню, вы всегда тяготели к более оперативной работе, нежели та, которую выполняет классический следователь. Наточите свой клинок, в конце концов!

Турецкий ухмыльнулся:

— Некий человек увидел в лесу дровосека, с большим трудом пилившего дерево совершенно тупой пилой. Человек спросил его: «Уважаемый, почему бы вам не наточить свою пилу?» «У меня нет времени точить пилу, — сказал дровосек, — я должен пилить!»

— Я понял вас, — сказал президент. — Сделаем так. Вы сосредоточите свои усилия на поисках моего помощника, а об остальном не думайте.

— Вашего помощника? — удивился Турецкий.

— Ну… Сейчас он не мой помощник, а раньше им был.

— Мелешко? — уточнил Турецкий.

Президент посерел на глазах. Потянулся к бокалу с минеральной водой. Передумал. Спросил:

— Откуда утечка?

— Никакой утечки. Мелешко — брат того самого человека, о котором я вам говорил. Двоюродный. К его поискам он тоже проявлял интерес.

— Вот как… Расскажите мне об этом подробней.

— К сожалению, я мало что могу рассказать. На Стасова обратили внимание в связи с телефонными хулиганствами: он звонил в Генпрокуратуру и в МВД, причем министру внутренних дел умудрился позвонить лично по прямому телефону.

— Лихо, — оценил президент.

— Вот именно. Только хулиганством и тем более терроризмом это назвать едва ли можно, потому что этот Стасов, с одной стороны, не преследовал открыто никаких личных целей, с другой стороны, как будто пытался предупредить о каких-то вещах. Но делал он это так, что понять было мудрено.

— Вы сказали: делал?

— Да, он больше не звонит, и найти его никак не удается. А кое-какие из его заявлений тем временем…

— Что, сбываются?

— Н-не совсем, но…

— Ладно, Александр Борисович, значит, вам тем более с руки заниматься Мелешко. Найдите мне его во что бы то ни стало и как можно скорее. Постарайтесь.

Турецкий кивнул, хотя, конечно, это был прямой приказ.

— В Генпрокуратуре, Александр Борисович, ничего рассказывать не надо. Используйте собственные неформальные методы работы. Я знаю, у вас их всегда в избытке. Разумеется, вашему начальству будет сообщено, что вы откомандированы на какое-то время. На какое — зависит от вас. Понимаете меня, Александр Борисович?

Турецкий сдержанно кивнул, хотя все это ему не слишком нравилось. Но выбирать не приходилось. Государева служба, туды ее в качель.

— Любую помощь, техническую поддержку, какая только возможна, если она вам потребуется, вы получите.

Турецкий вспомнил свои недавние рефлексии по поводу другого остроумного высказывания — грязновского: цель не должна оправдывать средства, но окупать их она обязана. Вот уж теперь, значит, колебаться точно не придется.

И все-таки он осторожно сказал:

— Видите ли, тут достаточно тонкая ситуация. Пропал ваш сотрудник. По-видимому, очень ценный для вас. Как же я могу в его поисках пользоваться помощью других ваших сотрудников? А вдруг они к этому причастны?

Президент прищурился, что бесспорно означало, что он почти готов вспылить. Однако, покачав головой, он сообщил свое решение:

— Согласен. Действуйте, как считаете нужным. Вам видней, — кивнул президент.

Турецкий встал. Потом что-то вспомнил, остановился. Президент это заметил, кивнул — говорите, мол.

— Кстати о демократии, — сказал Александр Борисович. — Я слышал, в итальянском парламенте депутатам разрешено не стесняться в выражениях на работе. По-моему, очень гуманно — иначе государственная работа у эмоциональных итальянцев может не заладиться.

— Любопытный опыт, — оценил президент. Подумал и добавил: — Но нашим гаврикам это вряд ли поможет.

Прошло два дня, и Турецкий вынужден был признать, что его поиски нисколько не продвинулись вперед. Все, что заслуживало внимания, было тщательно изучено, проанализировано, но никакого ощутимого результата это не дало — напротив, появились только новые, противоречивые версии. Да и что, собственно, удалось выяснить об этом Мелешко? Даже то, чем конкретно занимался тот в своем отделе, узнать было невозможно, несмотря на все высокие полномочия помощника генерального прокурора. Поразительно, но факт: несмотря на личное поручение президента, этот момент оставался государственной тайной за семью печатями! И чем больше Турецкий думал над странным исчезновением чиновника из аппарата президента, тем больше склонялся к простому по сути, но трудно доказуемому предположению: связь между исчезновением и профессиональной деятельностью Мелешко — самая прямая.

Одно Турецкий знал наверняка: государственную границу Мелешко не пересекал. Ну и что с того? Как будто в России трудно затеряться.

Семьи у Мелешко не было. Была младшая сестра, но найти ее пока что не удавалось. Турецкий понимал, что время, возможно, ушло и с ней уже «поработали». С другой стороны, она могла владеть и какой-то косвенной информацией — сама того не подозревая. Слабая, но все же надежда, что с ее помощью удастся отыскать хоть какую-то зацепку. В ателье, которым владела Ольга Мелешко, то отвечали, что Ольга Филипповна будет с минуты на минуту, то говорили, что понятия не имеют когда. Ее мобильник и домашний телефон упорно молчали. Турецкий решил внимания своими действиями не привлекать и попросил об услуге Грязнова-младшего.

— А как же быть с поисками девочки? — спросил озадаченный Денис. Турецкий не говорил ему, чье поручение выполняет он сам.

— Ничего страшного. В конце концов, менты тоже ее ищут. Возможностей у них в любом случае побольше, чем у тебя.

— Это еще как сказать, — проворчал Денис.

В результате Щербак и Филя Агеев дежурили у дома Ольги Мелешко и возле ателье, периодически меняясь местами и регулярно отзванивая Турецкому, чтобы сообщить об отрицательном результате.

Сам же Турецкий периодически названивал Ольге Мелешко на мобильный телефон («Абонент временно недоступен, попробуйте позвонить позднее. Билайн!»), все больше мрачнея и придумывая себе истории — куда могла деваться сестра исчезнувшего чиновника — одну хуже другой.

Ольга Мелешко была замужем, полтора года назад развелась с мужем и вернула свою девичью фамилию. Ее бывшего мужа найти тоже не удалось. Он работал в Федеральном агентстве по делам туризма и спорта и сейчас отдыхал со своей новой женой где-то в Греции. На работе не знали, где именно. Связи с ним не было. Да и какова была вероятность, что он поддерживает контакт с Ольгой Мелешко?

И вдруг на третий день Турецкий прозвонился — после многих бесплодных попыток. Он представился, сказал, что хочет поговорить о ее брате, что это важно и неотложно. Могут ли они встретиться прямо сегодня, а лучше немедленно?

— Говорите — немедленно? — задумчиво повторила Ольга Мелешко. — А как я вас узнаю?

— Я сам вас узнаю, не беспокойтесь. Скажите, а где вы были целых два дня? Вас искали много людей.

— Уезжала в Петербург, к друзьям. — Она немного подумала и поправилась: — К другу.

Вот так-то, подумал Турецкий. Все предельно просто, а я напридумывал себе кучу химер.

— Но я не знаю… У меня туго со временем…

— Ольга Филипповна, — вкрадчиво сказал помощник генерального прокурора, — не хотите же вы, что бы я вызывал вас официально — для допроса в Генпрокуратуру?

Она вздохнула. Помолчала немного, потом сказала:

— На Земляном Валу есть ресторан «Калигула»…

— Знаю.

— Вы сможете быть там через полчаса? А лучше через сорок минут?

— Уже еду.

Турецкий позвонил Денису и снова скомандовал вернуться к поискам Жени Земляникиной.

А через полчаса в ожидании Ольги Мелешко он изучал меню ресторана «Калигула». Конечно, восемьсот двадцать рублей за рукколу с ломтиками утки и террином из фуа-гра или семьсот пятьдесят рублей за улитки со сморчками, спаржей и соусом из белых грибов… Слава богу, что он не обедать приехал, а то пришлось бы заказывать «наименьшее зло» — рулет из перепелки с изюмом или лосося с ризотто в красном вине. Свидания, не предполагающие плотного обеда, обычно спасает десертная страничка. Турецкий посмотрел: запеченный шоколадный флан со взбитыми сливками. О господи. Что такое флан? Или, не дай бог, кто такой? Вот есть еще — парфе из дыни и лайма с мятным сиропом…

Александр Борисович посмотрел на часы и заказал вторую чашку кофе. Ольга Мелешко опаздывала на двадцать пять минут.

Прошло еще четверть часа, и Турецкий ей позвонил.

— Вы знаете, ничего не могу поделать, — сказала Ольга. — У меня клиентка, с которой сейчас идет работа, мы перешиваем вещи. Это займет еще какое-то время. Может быть, завтра?

Врет или нет, гадал Турецкий. Вообще-то он знал, что в ателье Ольги Мелешко одеваются жены многих политиков — дамы в возрасте и часто нестандартных размеров и форм. Поэтому то, что она сейчас говорила, вполне могло быть правдой. И вполне могло быть привычной для нее отговоркой.

— Нет уж, давайте все-таки сегодня. Я сам могу к вам подъехать, хотите?

На сей раз они условились встретиться в кафе у метро «Алтуфьево», рядом с Ольгиным ателье.

Кафе оказалось уютным пивным барчиком, где при желании можно было и прилично перекусить. Турецкий подъехал к нему заранее и занял крайний у выхода столик. Посетителей тут было немного: за столиком у барной стойки сидела молодая пара, еще двое солидных господ пили из высоких бокалов пиво, курили и о чем-то негромко разговаривали, выложив на стол перед собой папки с бумагами. Оценив обстановку и ознакомившись с меню, Турецкий сделал вывод, что местный сброд сюда не заглядывает — не по карману. И как раз в этот момент в зал вошла молодая, элегантно одетая женщина, на вид не старше тридцати лет (хотя Турецкий точно знал, что ей недавно исполнилось тридцать пять).

Ольга Мелешко окинула беглым взглядом помещение и, не колеблясь, направилась к столику Турецкого.

— Ольга Филипповна?

Она кивнула и села напротив.

— Как ваша клиентка?

Она улыбнулась:

— Женщина оригинальных размеров. Но ведь вы хотели со мной поговорить по поводу брата? Я слушаю.

То, что она безошибочно вычислила его, произвело на Турецкого некоторое впечатление. И еще Турецкому понравилось, с какой простотой и легкостью она сама начала разговор. Он вручил ей свою визитку и в свою очередь поинтересовался:

— Я могу рассчитывать на вашу откровенность?

— Возможно. В разумных пределах. — Она посмотрела на часы. — Но у меня совсем мало времени.

— Я вас долго не задержу. Ольга Филипповна, я понимаю, что вам лишний раз отвечать на одни и те же вопросы не доставляет удовольствия. Тем не менее постарайтесь припомнить: возможно, ваш брат в последнее время упоминал, что собирается отлучиться из Москвы? Это очень важно.

— Я уже отвечала на этот вопрос каким-то людям, кажется его сослуживцам. Ну да ладно. Не упоминал и не собирался никуда выезжать.

— Хорошо, тогда поставим вопрос так: поскольку на своей даче Александра Филипповича не оказалось, мог он навестить за городом кого-нибудь из своих приятелей или знакомых?

— Я бы об этом знала. — Ольга немного подумала и добавила: — В крайнем случае, мне сообщили бы уже. Да Саша и сам всегда звонил и предупреждал. Это… — Она запнулась. — Это на него не похоже.

Все когда-то случается в первый раз, отметил про себя Турецкий, а вслух сказал:

— Быть может, у него был какой-то свой любимый уголок, где ему особенно нравилось отдыхать и где бы его никто не мог найти. Ну, знаете, когда человек устает от суеты и городского шума и просто-напросто сбегает, чтобы побыть одному? А у чиновника, занимающего такой серьезный пост, наверно, были все возможности для этого.

— Не припомню ничего такого.

— Вы уверены?

Вместо ответа она сказала:

— Не закажете мне кофе? Глясе.

— Вот уж не уверен, что у них тут есть.

— Есть. Я здесь бываю иногда…

Турецкий пошел к барной стойке, обдумывая, была ли эта ее просьба спонтанной, или она просто решила выиграть немного времени, чтобы обдумать ответ на вопрос? Что ж, сейчас увидим…

Через две минуты Турецкий вернулся с чашкой.

— Хотя, знаете… — Ольгины глаза чуть блеснули, — пару раз Саша проведывал своего армейского друга, который живет где-то в подмосковной глубинке. Он еше тогда говорил, что очень хорошо отдохнул. Там якобы потрясающая природа.

— Вы говорили об этом тем людям, которые с вами беседовали, — его сослуживцам?

Она покачала головой.

Ясно, подумал Турецкий, так и есть — она не спонтанно это вспомнила, она думала об этом, берегла информацию, пока ситуация, на ее взгляд, не стала серьезной. Кремлевским суперменам Ольга Мелешко не доверяет. Возможно, получала от брата на этот счет какие-то инструкции.

— Ваш брат — охотник?

— Скорее, рыбак.

— А адрес этого армейского приятеля у вас есть? — Турецкий напрягся, почувствовав, что кончик ниточки клубка Мелешко он нащупал.

— Один раз Саша получил оттого поздравительную открытку. Не уверена, сохранилась ли она…

Во всем ты уверена, подумал' Турецкий.

— Вообще это возможно: полгода назад он переезжал на новую квартиру, а старую оставил мне. Свою почту он не перевозил, а я ничего не выбрасывала — сложила в чулан в картонной коробке.

— Вы бы очень мне помогли, если бы разыскали фамилию и адрес этого друга.

— Я постараюсь, но не думаю, что это вам что-нибудь даст. Дело в том… По-моему, Саша говорил, что его приятель погиб. Кажется, попал в аварию.

Час от часу не легче, подумал Турецкий. Если она действительно придерживала эту информацию для такого человека, как я, то зачем же выдает в час по чайной ложке?

— И все же постарайтесь, Ольга. — Турецкий допил свой давно остывший кофе. — Я не говорил, но теперь это уместно сделать. Я занимаюсь его поисками по личному указанию президента. И мы должны использовать любой шанс найти вашего брата. Надеюсь, что с ним все в порядке, но время терять не стоит. Вы согласны со мной?

Она коротко кивнула:

— Я перезвоню вам вечером.

— Да, и вот что. Будет лучше, если о нашем с вами разговоре никто не будет знать. Ни его сослуживцы — вообще никто.

— Конечно, я понимаю.

Когда она вышла, Турецкий заметил, что к своему кофе она так и не притронулась.

В половине двенадцатого, когда Турецкий терпеливо ждал звонка Ольги Мелешко, к нему в кабинет заглянула Нинка:

— Папуля, забыла сказать, звонила тут на днях Женька Земляникина, уж не знаю, какие у нее к тебе дела, — Нинка фыркнула, — только она почему-то просила передать, что у нее все в порядке. Как будто тебе это может быть интересно, да?

Турецкий схватился за голову.

— Что такое?! — испугалась дочь.

— Почему ты мне раньше не говорила?!

— Я не думала, что это так важно. Да и мне вообще показалось, что она больше хотела узнать у меня про Юрку Ковальчука.

— Она у тебя про него спрашивала?

— Нет.

— Так с чего же ты взяла?

— Ну а зачем еще ей звонить, в самом деле? Странный ты папа какой-то. Женские разговоры — все на подтексте.

Турецкий только рукой махнул. Потом все-таки спросил:

— Дословно — что она сказала?

Нинка наморщила лоб:

— Ну ты даешь… Ладно… У меня все хорошо, я дышу свежим воздухом, много гуляю, играю на компьютере и сочиняю космическую сагу.

— Все?

— Все.

— Какой у нее был голос? Не заметила ничего необычного?

— Да нет вроде. Ну кашляла немного…

Едва дочь вышла из комнаты, позвонила Ольга Мелешко. Продиктовала адрес армейского приятеля своего брата и сказала:

— Я теперь буду в Москве. Вы сообщите мне, если что-нибудь узнаете?

— Непременно, — пообещал Турецкий и подумал, что понятия не имеет, сможет ли в самом деле исполнить свое обещание: результаты поездки могли оказаться самыми неожиданными.

И еще он задумался о том, что если Ольга Мелешко действительно ждала человека, которому готова была доверить информацию о друге брата, то почему же сразу не дала его адрес? Немного нелепо, кажется…

Впрочем, нет. Объяснение этому можно было найти. Например, ей понадобилось время, чтобы: а) навести справки о том, кто такой А. Б. Турецкий; б) уточнить, действительно ли мужчина, с которым она встречалась в кафе, и есть этот упомянутый помощник генпрокурора, а не подставное лицо.

То, что Турецкий узнал от Ольги Мелешко, было весьма кратким: Московская область, поселок Красная Пахра, улица Зеленая, дом семь. Егоров Виктор Иванович. Турецкий открыл атлас области, поискал Красную Пахру. Она нашлась на речке с почти одноименным названием — Пахра. Турецкий не бывал в тех краях раньше и представил, какая там может быть рыбалка. Ведь должно же было быть в этой Пахре что-то этакое экзотическое, милое сердцу городского жителя, если Александр Филиппович так умилялся?!

Турецкий завел будильник на половину шестого и, не ужиная, лег спать.

Рано утром, когда жена и дочь еще спали, а он уже выходил из квартиры, зазвонил городской телефон. Первой мыслью было, что звонит Ольга, вспомнившая еще какую-нибудь упущенную ею подробность из биографии брата. Турецкий буквально сорвал трубку, коротко бросил:

— Слушаю!

— Слушай, ищейка, внимательно, слушай, — ответил на другом конце хрипловатый мужской голос. — Дружеский тебе совет: брось вынюхивать и путаться под ногами. Забудь о Мелешко и поезжай лучше отдыхать. Полезней будет для здоровья.

— Кому обязан такими замечательными бесплатными советами? — спросил Турецкий, как ему показалось, вполне спокойно и даже равнодушно.

— Тебе знать не обязательно. Повторяю, пока совет дружеский. Он же — единственный. Не свернешь свою деятельность — обижайся сам на себя.

В трубке раздались гудки, и Турецкий, вернув трубку в исходное положение, покрутил головой.

За совет, конечно, преогромное спасибо, подумал он, но вы, ребята, не по тому адресу обратились. Хотя буду иметь в виду, что появилась еще одна конкурирующая фирма. Точнее, проявилась наконец.

Турецкий подумал немного и позвонил Грязнову-младшему. Разумеется, Денис еще спал. Турецкий подумал, что в этом его шанс, и, не извиняясь, сказал:

— Денис, я возьму джип?

Денис к своему «форду» относился трепетно, да и машина, легендарная во всех отношениях, того стоила.

— Сан Борисыч! — заныл Денис, будучи не в состоянии сразу со сна придумать достойную отмазку. Потом сообразил: — Так я ж не в Москве, я ж за городом!

— Денис, — вздохнул Турецкий, — это ж я тебе звоню, а не ты мне. И звоню я тебе в московскую квартиру.

— Вот черт, — сокрушенно сказал Денис, просыпаясь уже окончательно и понимая, что от Турецкого отделаться не удастся. — Сан Борисыч, у меня кондиционер барахлит, вы уж поаккуратней там… и вообще поберегите машину в кои-то веки, а то прошлый раз пришлось на неделю в автосервис сдавать…

До Подольска никаких сюрпризов не было, как, впрочем, и после него, когда Турецкий выехал на ведущую на Красную Пахру дорогу. «Форд» довольно порыкивал, радуясь простору и возможности мчаться в полную силу. Справа, вдоль дороги, вилась голубая лента реки, скорее всего той самой Пахры. То и дело поглядывая в зеркало заднего вида, Турецкий начал успокаиваться: пока все говорило о том, что «хвоста» за ним не было. Не хотелось бы притащить за собой нежелательных свидетелей поисков. А возможно, и удачного их завершения.

Красная Пахра оказалась растянутой вдоль берега реки деревушкой, и далеко не маленькой, как отметил Турецкий, проезжая по ее главной улице. Многие здесь жили зажиточно, не исключалось также, что часть домов здесь была выкуплена под летние особнячки москвичами.

Сообразив, что его джип привлекает к себе излишнее внимание, Турецкий передумал искать отделение милиции или контору местного домоуправления — могли не так понять, задавать лишние вопросы и вообще только помешать — и направился сразу на поиски улицы Зеленой. Остановил проезжавшего на велосипеде мальчишку.

— А, вы, наверное, к этому, новому, хозяину в гости? — блеснул тот смышленостью. — Крутая тачка! А вам какой дом нужен? Зеленая — она немаленькая.

— Семнадцатый.

— Значит, угадал: вы все-таки к столичному приехали! — Мальчишка светился от гордости за собственную смекалку. — Тут уже недалеко, — начал объяснять он. — Доедете до первого переулка и повернете по нему вниз, к речке. Следующая улица и есть Зеленая. Вам нужно будет свернуть налево. — Он изобразил рукой направление поворота. — Третий от края дом — ваш, семнадцатый.

Турецкий дослушал подробное объяснение, думая, что, родись пацан на восемьдесят лет раньше, непременно стал бы тимуровцем. Итак, дом Егорова занимает новый хозяин, и он из Москвы. Оч-чень интересно… Турецкий достал из бардачка «сникерс» и протянул через открытое окно:

— Держи, заработал.

Турецкий точно следовал инструкциям и старался не наехать на расхаживавших по краю дороги кур.

Семнадцатый дом стоял в сотне метров от речки, просматривавшейся сквозь густо заросшие травой деревья сада, и выглядел обычным деревенским домом, похожим на сотни других: срубленный из дерева, в один этаж, с выцветшей от дождя и времени шиферной крышей, со ставнями на окнах. Дверь дома была приоткрыта, рядом с ней на невысоком крыльце стояло ведро. Турецкий, осмотревшись и не обнаружив в поле зрения хозяина, потрогал калитку. Она оказалась запертой. Правда, примитивным способом — на щеколду. Турецкий открыл ее и двинулся по выложенной камнем дорожке к крыльцу.

Это хоть и был далеко не особняк обеспеченного москвича, но во всем вокруг чувствовалась заботливая рука хозяина — от свежевыкрашенного заборчика до аккуратно подстриженной вокруг дома травы и вымощенной плиткой дорожки. Висевший у двери китайский колокольчик заставил сдержанно улыбнуться. И тут же появилось чувство, что он в одном шаге от цели.

Он позвонил в колокольчик и, не дождавшись ответа, сделал этот шаг.

Из дома выскочила рыжая, как огонь, кошка и прошмыгнула у него под ногами. От неожиданности Турецкий отступил назад и в сторону — и сбил ведро. Оно с грохотом полетело вниз по ступеням.

— Кто там?! — донесся из-за дома, со стороны сада, сильный мужской голос.

А в следующее мгновение показался и его обладатель — высокий плотный мужчина в камуфляжных штанах и куртке, с детским пластмассовым ведерком в одной руке и маленькой лопаткой в другой. Он приближался шагами уверенного в себе человека, и чем ближе подходил, тем быстрее таяла вспыхнувшая было у Турецкого надежда на успех. Мужчина был старше Мелешко — ему было явно за пятьдесят. И совершенно иной наружности: густая шевелюра блестела от обильной седины, на носу неуклюже сидели старомодные очки в роговой оправе, мощный подбородок венчала шкиперская бородка. И на его армейского друга не тянул. Армейский друг должен быть ровесником.

Человек приблизился вплотную, изучающе-придирчиво посмотрел на гостя.

— Чем могу служить? — Голос его не изменил интонаций.

— Я, похоже, ошибся адресом, — с разочарованием, которое и не нужно было изображать, сказал Турецкий. — Вы здесь живете?

— Это мой дом. А вы кто такой? — Дружелюбия в нем не было ни грамма.

Делать было нечего, и Турецкий протянул хозяину свое удостоверение.

Тот, прочитав, не удержался, присвистнул.

— Что же, если не секрет, привело в наши края столичного Шерлока Холмса? — Голос смягчился, приобрел добродушные нотки. — А я уж подумал, кто-то из местной пьяни в дом забрался. Они это практикуют, когда трубы горят. Да… Федор Афанасьевич Мостовский. — Он протянул свою огромную пятерню.

— Да какой уж теперь секрет. — Турецкий ответил на пожатие и, хотя сам не жаловался на крепость рук, оценил силу мужчины. — Ищу одного человека, а его давний армейский друг жил в этом доме.

— Из местных был, что ли, этот армейский дружок? — уточнил новый владелец дома.

— Из местных. Я так понял, вы поселились здесь после его смерти?

Федор Афанасьевич пожал плечами:

— Я этой истории не знаю, да, честно признаться, и не интересовался. Мне понравилось место. Тут, знаете ли, превосходная рыбалка. А воздух! Узнал у местных властей, можно ли пробрести здесь недорогой домик, и мне указали на этот. Вот, собственно, и вся моя скромная история.

Турецкий взглянул на ведерко и лопату в его руках.

— На рыбалку собрались?

— Угадали. Ходил червей копать. — Федор Афанасьевич поднял ведерко, демонстрируя чернозем и копошившихся в нем красных дождевиков. — А вы любитель?

— Можно и так сказать.

— Так составьте компанию. Мне, старику, веселее будет.

— Ну это вы преувеличиваете, Федор Афанасьевич. До старика вам еще о-го-го.

— Все равно оставайтесь, — продолжал настаивать Мостовский. — Расскажете за ужином истории из своей детективной жизни. А я вас такой наливочкой угощу!

— Я бы с удовольствием, — честно признался Турецкий, — но работа… — Он развел руками.

— Понимаю. Государственный человек, забот полон рот.

Турецкому последнее замечание не понравилось, но он сдержался.

— Последний вопрос: за то время, как вы здесь живете, кто-нибудь наведывался или, быть может, интересовался чем — скажем, прежним хозяином дома или его друзьями?

— Да нет вроде бы. — Федор Афанасьевич, соображая, пожевал губами, отчего его шкиперская борода пришла в движение. — Не припомню такого.

— Тогда — удачной рыбалки.

И Турецкий пошел к калитке. Закрывая ее, обернулся. Седовласый великан стоял на том же месте, провожая его внимательным взглядом. Заметив, что гость обернулся, он кивнул и пошел в дом.

Вспомнив наконец о просьбе Дениса хоть как-то поберечь машину, Турецкий выключил кондиционер и опустил стекла. На большой скорости было ветрено, но все-таки жарко. Он скинул пиджак на соседнее сиденье. Бензин между тем был на исходе, хватило бы еще километров на двадцать, не больше.

Турецкий проехал заправку, очередь на которой напоминала советские времена, — посмотрел на то, как медленно там шел процесс, и притормаживать не стал. Вскоре показалась другая с невнятно нарисованным логотипом торгующей фирмы — какими-то завитушечками — и совершенно без очереди. Турецкий подивился гримасам рынка — цена топлива была не сильно-то и больше — и стал заправляться.

На голове у заправщика была кожаная бейсболка, из-под которой торчали каштановые кучеряшки до плеч, как у поп-исполнителей восьмидесятых годов. Да и двигался он в каких-то танцевальных ритмах — не ходил, а приплясывал.

— Клевая тачка, — сказал кучерявый заправщик. — «Форд-маверик», да? Бродяга! Вещь! Масло не нужно долить?

Турецкий покачал головой.

— У вас сигареты тут есть? — спросил Александр Борисович.

— Там на стенде, — кивнул заправщик, приплясывая. — Возьмите сами, ладно? Я еще не закончил, вам же полный бак, ага?

Турецкий сходил за сигаретами, взял пару пачек «Мальборо», вернулся, расплатился за все сразу. Заправщик как раз закончил заправлять машину, с завистью заглядывал в салон.

— Нулевую брали? — спросил он о машине.

— Э-ээ, не совсем в общем-то, — промычал Турецкий, отруливая от заправки. В самом деле, что разглагольствовать о чужой машине?

В Москву он вернулся уже после обеда.

Вхолостую сгонял, говорил Турецкий себе, въезжая на Кольцевую и нервно сжимая руль. Уже раскатал губу, что нашел сгинувшего Мелешко, а вышел пшик…

Его подрезал белый «опель», и Турецкий, разозлившись и на него, и на себя, и на несложившийся день, прибавил газу. «Форд» благодарно проурчал и в два счета оставил наглеца далеко позади.

Из дома он позвонил Ольге Мелешко на работу — сообщить, как и обещал, о результатах своей поездки в Красную Пахру. Он сам не знал, что им руководило: чувство ответственности, привычка держать слово или просто симпатия к этой женщине. Ведь рассказать о своем провале можно было и позже. Но Турецкий позвонил сразу, не успев даже бросить что-нибудь в опустевший желудок.

В ателье ответили, что Ольга Филипповна уехала отдохнуть к себе на дачу, в Конаково.

Про Конаково Турецкий услышал впервые. Он некоторое время держал в руке пипикающую трубку. Дочь вышла из своей комнаты и увидела эту картину:

— Пап, ты чего?

— Что? Ничего, все в порядке. Как дела в «Макдоналдсе»?

— Стоит пока…

Наскоро перекусив, он вылетел из квартиры. А спустя минуту уже поворачивал ключ зажигания. Не успевший соскучиться по новому хозяину автомобиль удивленно заурчал, но послушно завелся и плавно тронулся с места.

Турецкий твердо решил не откладывать на завтра то, что можно было хотя бы попытаться сделать сегодня. Что заставило Ольгу срочно покинуть столицу и уехать на дачу? Она говорила, что будет в Москве. В свете последних событий такое поведение вызывало некоторые подозрения. Уж не вела ли она двойную игру, водя за нос и спецслужбы, и его?

Ладно, лучше сосредоточиться на Конакове…

Турецкий невольно улыбнулся: он несколько раз бывал в Конакове с обоими Грязновыми — дядей и племянником. Приезжали с палатками на пару-тройку дней, покупаться, позагорать, половить рыбки, которая водилась тут в изобилии. Так что воспоминания были самые лучшие.

То, что дорога неблизкая, не пугало, даже наоборот, подстегивало охотничий азарт. Турецкий неплохо знал Конаково, это местечко в Тверской области, где главной достопримечательностью было огромное водохранилище с несколькими островками, с курсирующими по нему в летний сезон теплоходиками, яхтами, моторными лодками. Место для отдыха или рыбалки было просто идеальным.

Грязновы были упорные лещатники, и они располагались обычно на наиболее глубоком участке озера. Правда, бывало, лещ попадался и при ловле плотвы на глубине около трех метров. А Турецкий больше любил ловить хищную рыбу — судака, щуку, окуня — они лучше шли на «кружки».

Приезжали и зимой — с началом ледостава на озере начиналась зимняя рыбалка. Правда, она тут была не всегда удачна, особенно в январе — феврале, в период так называемого глухозимья. В это время бывали абсолютно бесклевные дни. Но в благоприятные погожие деньки, когда дул легкий южный или юго-западный ветерок, можно было рассчитывать на солидные уловы плотвы, подлещика. С весенним таянием льда, в конце марта — начале апреля, клев вновь оживляется. Э-эх…

На Денисовом «форде» Турецкий домчался до Конакова за два с половиной часа — и как раз успел к концу рабочего дня. Пришлось обхаживать пожилую ворчливую даму в отделе учета частного сектора на предмет выявления владельца по фамилии Мелешко или Самойлова (фамилия Ольги по бывшему мужу). После получасовых поисков, сопровождавшихся недовольным бормотанием и обычным сетованием на жизнь, дама в очках продиктовала адрес: Грэсовский проезд, дом десять.

Турецкий отогнал автомобиль на платную стоянку и прошелся пешком.

Дом под номером десять стоял недалеко от воды. Спуска к реке видно не было — дом его загораживал. В том, что таковой существовал, Турецкий не сомневался и в душе позавидовал хозяйке. Хорошее место отхватила. Восходы и закаты на Волге встречает, дышит речным воздухом, получает массу положительных эмоций. Махнуть бы вот так в тихий уголок, подальше от жулья, и наслаждаться прелестями безмятежной жизни… Вот только надолго ли его хватит?

Деревянный забор, как и дом, был выкрашен в коричнево-белые тона. Огород отсутствовал. Видимо, не питала Ольга Мелешко особой тяги к земле или ей просто некогда было ею заниматься — та ведь заботу и уход любит. Зато на лужайке и у дома произрастала незнакомая Турецкому фауна. Вот эту особенность он причислил к хобби хозяйки и ничего удивительного в том не усмотрел: женщины — они везде женщины, цветы любят и в Москве, и в Конакове, и в Багдаде.

В глубине двора к забору лепился небольшой сарайчик. Все остальное скрывалось от глаз деревянным строением, в котором, если судить по свету в окнах, и находилась Ольга Филипповна, а возможно, и ее пропавший брат.

Турецкий решил дождаться сумерек и пошел в другой конец улицы. Вышел на дорогу, пересек мост — в этом месте Волга была не такой широкой, но сразу от него уходила далеко разбегающимися друг от друга берегами…

Уже совершенно стемнело, когда он пробрался во двор, освещенный лишь лунным светом. Лампочка над входной дверью не горела. Турецкий двигался по дорожке, стараясь не обнаружить своего вторжения раньше времени.

До крыльца оставалось не больше шести метров, когда он заметил тень, отделившуюся от стены дома — с задней стороны крыльца. Турецкий выхватил пистолет в ту минуту, когда в застывшем воздухе раздался легкий, едва уловимый хлопок. Глушитель, мелькнуло в голове, а тело уже совершало прыжок в сторону, кувырок через голову и опять прыжок. Прокатившись по траве и клумбе, Турецкий очутился в двух метрах от сарайчика. Он прыгнул еще раз — под его спасительную защиту.

Еще один хлопок! От деревянной стены отлетела щепка и оцарапала щеку.

Турецкий рухнул в траву прямо у стены, широко разбросал руки, но правую, с пистолетом, спрятал в клумбе.

Тень, помедлив, стала приближаться. Теперь в свете луны выступил четкий силуэт, который в опущенной руке сжимал пистолет с неестественно длинным стволом.

Зря ты так небрежно, друг, сказал про себя Турецкий, чуть отрывая от земли правую кисть и нажимая на спусковой крючок. Его выстрел прозвучал, как раскат грома. Тип с пистолетом охнул и стал оседать у крыльца. Турецкий, воспользовавшись благоприятным моментом, вскочил и спрятался за сарай. Он был уверен, что в доме еще кто-то остался, и приготовился к встрече.

Вначале был слышен лишь стрекот сверчков, которые в тишине снова осмелели. Но ждать пришлось недолго. Дверь едва уловимо скрипнула, и на ступеньках послышались крадущиеся шаги.

Турецкий выглянул из-за угла, уверенный, что в тени сарая его рекогносцировка останется незамеченной. Огромный детина припал к стене, потом все так же осторожно стал продвигаться вперед. Турецкий присел на одно колено и, пошарив по земле рукой, нащупал небольшое поленце. Он бросил его прямо на плитки дорожки и, когда детина резко развернулся на стук, тем самым открыв себя, выстрелил, держа пистолет в двух руках.

Парень взвыл, согнулся пополам, но, несмотря на пулю, довольно проворно сиганул в сторону напарника, ноги которого торчали из-за крыльца.

Турецкий перешел к наступательной тактике. Он вернулся к ближней стене и, шаг за шагом, добрался к крыльцу. На ум вдруг пришли слова Стасова: презрение к смерти — лучший жест из всех жестов, когда-либо придуманных людьми. И действительно, чувствовал себя Турецкий превосходно. Слишком много последнее время было досужих разговоров и слишком мало действия.

Когда он в прыжке перекатился на другую сторону крыльца, за ним никого уже не было. А внизу, с реки, послышался шум удаляющегося мотора.

Ну и ну, вот это скорость…

Все это выглядело очень странно: словно он только что сражался с призраками. Турецкий был почти уверен, что в одного-то он точно попал. Второго, возможно, просто слегка задел, но первого наверняка свалил. Впрочем, тот мог оказаться в бронежилете…

Турецкий не стал больше раздумывать над всеми этими странностями. Он быстро вошел в дом и обнаружил на кухне Ольгу Мелешко. Она сидела, вытянувшись в струну, ее руки были скручены скотчем позади спинки стула, глаза выпучены от ужаса, лицо побелело.

— Это вы… — только и смогла она выговорить непослушным языком.

— Вам ничего не сделали? — спросил Турецкий.

— Не-е-ет, — протянула она. — Не-не успели… — И заплакала.

Ему пришлось долго приводить ее в чувство, чтобы получить хоть какие-то вразумительные ответы. Ольга всхлипывала, закрывала лицо руками, слезы текли по все еще бледным щекам. Вода не помогала. Наконец, Турецкий обнаружил в буфете какую-то наливку. Полноценная рюмка, кажется, привела ее в некоторое равновесие, и Ольга смогла говорить.

— Кто это был? — спросила она, морща от выпитого маленький носик.

Турецкий хмыкнул:

— Я надеялся узнать это у вас. Но если вы скажете, что они хотели, могу ответить с некоторой долей вероятности.

— Они хотели знать, где Саша!

— А где он?

— Но я же не знаю! — Ольга опять округлила глаза, ее ответ выглядел относительно правдоподобно. — Честное слово, не знаю! Разве вы мне не верите?!

— Тогда объясните мне, за каким лешим вы сломя голову удрали сюда из Москвы?

— Я испугалась!

— Чего?

— Мне сказали, чтобы я бежала из Москвы…

— Кто сказал?

— Не знаю. — Она снова готова была расплакаться.

— Оля, успокойтесь, пожалуйста, — сбавил обороты Турецкий. — Все уже кончилось, понимаете? Кроме меня, здесь никого нет. Никто вам не сделает ничего плохого… А теперь объясните внятно, что произошло.

— Мне позвонили и сказали, чтобы я уехала из Москвы, если хочу остаться целой. Чтобы отсиделась в каком-нибудь тихом месте, где меня никто не знает.

— Голос не узнали?

Она покачала головой.

— Хриплый, мужской. Нагловатый.

— Хриплый и наглый? Ясно… Они не знали, где у вас дача, и хотели отследить. Я и сам подумал, что ваш брат скрывается в этом милом гнездышке. Что уж говорить о тех головорезах…

— А кто они?

— Скорее всего, как раз те, кому Александр Филиппович крепко нужен.

Ольга подавила очередной всхлип, проговорила с усилием:

— У меня просто кругом шла голова от всех этих допросов и расспросов. Я была на пределе, понимаете? А тут еще этот звонок. Вот у меня нервы и не выдержали.

— Какой звонок? Еще один звонок?

— Да нет, этот же самый — чтобы я не валяла дурака и не болтала о брате.

— Поэтому вы отправили меня по ложному следу — в эту Пахру?

— У него правда был там когда-то армейский друг. — Она отвела глаза.

— Думаю, теперь вас не потревожат подобными звонками. Но… вы в самом деле не знаете, где брат?

— Честное слово!

— Ладно.

— Александр Борисович… я могу теперь… вернуться в Москву?

— В любом случае вам там будет намного безопаснее, чем тут. — Турецкий ободряюще улыбнулся и спросил: — Вы позволите осмотреть дом?

— Смотрите, конечно. Дом как дом…

Теперь она стала ко всему происходящему вокруг совершенно равнодушна. Турецкий прошел в гостиную, довольно просторную комнату с камином и набором старенькой мягкой мебели. Одну из стен полностью занимали уставленные книгами полки. Ничего интересного. Он прошел в смежную комнату. Эта была ' поменьше. Большая двуспальная кровать. Платяной шкаф. Тумбочка с зеркалом стояла в углу у окна. Турецкий оценил по достоинству: уютное гнездышко, да и для обычного отдыха — вполне подходяще.

Он вернулся в гостиную и занялся осмотром библиотеки. На одной из верхних полок внимание его привлек покрытый пылью фотоальбом, из тех, что выпускали лет двадцать — тридцать назад. Он раскрыл его.

Оля и Саша Мелешко, совсем еще дети, он в шор-тиках и белой рубашечке, а она в платьице в горошек и с большими бантами в косичках, стояли под яблоней взявшись за руки и счастливо улыбались. Дальше шли фотографии разных времен, с родителями и другими многочисленными родственниками: бабушками, дедушками, тетями и дядями. Их у Мелешко, по всей видимости, было предостаточно.

Пошли юные годы, начало зрелости. Турецкий уже хотел закрыть альбом и вернуть его на место, как одна из черно-белых фотографий привлекла его внимание. На ней Александр Филиппович был запечатлен в форме советского солдата в обнимку с еще двумя пар-нями-военнослужащими. На следующем листе отыскался еще один снимок — общий план, группа солдат из четырнадцати человек, уже в парадной форме.

— Александр Борисович, будете чай? — донесся из кухни все еще слабый голос хозяйки.

— С удовольствием. — Он пошел с альбомом в кухню.

Ольга уже заливала кипятком из электрочайника опущенные в чашки чайные пакетики «Ахмад». Турецкий положил альбом перед ней, ткнул пальцем в первый, особенно заинтересовавший его снимок.

— Кто это?

Ольга посмотрела на фотографию, уголки ее губ дрогнули.

— В центре Саша. А двое других, должно быть, его армейские друзья.

— И это все фотографии, которые он привез с собой из армии?

— Не знаю. Саша вообще-то не любит вспоминать это время. Но эти снимки ему дороги.

— Н-да, — протянул Турецкий, продолжая разглядывать сосредоточенно-серьезные лица парней. — Служили три товарища…

— Вы это о чем? — Ольга аккуратно придвинула к нему чашку.

— Александра Филипповича, хоть он еще так молод здесь, я узнал почти сразу, — сказал Турецкий. — Два других лица мне не знакомы. Но почему-то не покидает ощущение, что одно из них я уже видел. Фотографии, правда, лет двадцать… — Турецкий указал на крупного, с тяжелым подбородком молодого мужчину. — Говорите, армейский друг? У него погоны прапорщика, между прочим. И выглядит он постарше, чем остальные.

Ольга пожала плечами:

— Я о них ничего не знаю..

— Можно я возьму на пару дней эти две фотографии?

— Берите, конечно.

Турецкий начал вынимать первую. Освободив ее из врезных уголков, машинально посмотрел на обратную сторону. Разными почерками там были написаны два адреса, под ними — имена и фамилии. Он прочитал их — и какое-то время стоял без движения. Потом поднял глаза на Ольгу:

— Спасибо, но уже нет необходимости, — и вложил снимок обратно в альбом.

Она смотрела на него непонимающе, с поднесенной ко рту чашкой.

— Александр Борисович, вы кого-то узнали на этом снимке, да?

— И да, и нет, — уклонился он от объяснений и сменил тему: — Я так понимаю, Ольга, возвращаться в Москву сегодня у вас нет ни малейшего желания?

— Я ужасно устала, — обрадовалась и она смене тяготящей ее темы. — После всего, что здесь произошло. — Обвела взглядом кухню, точно тут поработал ножичком Джек-потрошитель, и вздрогнула. — Я бы сейчас с большим удовольствием забралась в постель.

— Превосходно, потому что и мне не особо хочется после сегодняшних путешествий опять садиться за руль, — честно признался Турецкий. — Отдыхайте спокойно. Не думаю, что они вернутся.

Перед сном он вышел покурить на крыльцо и позвонил в Москву Грязнову-старшему.

— Славка, привет.

— Здорово, — ответил Грязнов беспечным тоном, несомненно свидетельствующим о некоторой удаче в делах.

— Ты, говорят, Стасова нашел?

— А то! Целый день жду твоего звонка. Знаю, что расстроишься, если мы без тебя его брать будем.

— Не торопись, хорошо? Просто наблюдайте пока за ним. Я завтра буду в Москве.

— Ладно.

В Москву выехали ранним туманным утром. Через полчаса пути, когда разговор стал вполне свойским и пустяковым, Турецкий решил, что пришло время для того вопроса, который занимал его, пожалуй что, по-боле персоны глубокоуважаемого Александра Филипповича.

— Оля, — сказал он деланно беспечным тоном, — вы давно не видели вашего двоюродного брата?

— Кого?

— Валентина Стасова.

— Простите, Александр Борисович, я не поняла.

Турецкий понял, что сейчас в ставшей уже привычной системе координат что-то нарушится. Он переформулировал вопрос:

— Оля, у вас есть двоюродный брат, которого зовут Валентин Стасов?

— У нас с Сашей вообще нет двоюродных братьев. Никаких.

— И такое имя вам ни о чем не говорит?

— Абсолютно.

Сейчас она не врала, Турецкий в этом не сомневался. Вздохнул. Ну что поделаешь, на нет и суда нет.

— Что вы опять плачете? — вдруг заметил он.

— Сама не знаю… наверно, какая-то остаточная реакция… Да и вообще, — она горестно махнула рукой. — Мне уже тридцать пять лет…

— Жизнь не удалась? — иронично, но добродушно сказал Турецкий.

Но женщина совершенно серьезно кивнула.

А ведь она привлекательна, подумал Александр Борисович, и даже сейчас очень хороша. Чтобы увести себя от рискованных мыслей, он подумал сперва о Нине Коростелевой (почему, спрашивается, он не звонил ей последние дни?!), потом о жене. Вроде бы получилось. Тогда Турецкий сказал:

— Земную жизнь пройдя до середины, я заблудился в сумрачном лесу.

— То есть? — удивилась Ольга.

— Данте Алигьери. «Божественная комедия» так начинается. В эпоху Возрождения полноценная человеческая жизнь считалась семьдесят лет. А тридцать пять — это соответственно половина. Вот он, бедняга, в этот момент и заплутал. Совсем как вы.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Кто бы мог подумать, какие образованные люди в Генпрокуратуре работают… А Саша всегда о вас презрительно отзывался.

— Обо мне? — уточнил Турецкий. На самом деле он, рассказывая о Данте, почти дословно цитировал собственную жену. Но говорить об этом было, конечно, неуместно.

— Не о вас лично. О вас я ничего от него не слышала, я вообще еще недавно не знала о вашем существовании. — Она сделала круговой жест рукой. — Он обо всех так говорил — из Генпрокуратуры, из МВД…

Турецкий ждал, что Ольга скажет: «из органов». Не сказала. Тогда сказал он:

— Кажется, ваш Саша — большой сноб.

— Есть немножко, — признала Ольга. — Но это же не просто так сложилось. Карьеру он делал сам, никто не помогал, да и вообще у него была непростая жизнь.

— Конечно, — ядовито сказал Турецкий. — Врагу не пожелаешь быть помощником президента страны.

— Что вы знаете? — возмутилась Ольга. — Вы же ничего не знаете!

— Вот и расскажите.

И Ольга Мелешко рассказала вполне традиционную историю о мальчике из провинциального сибирского городка, выросшем в малообеспеченной семье и прошедшем «суровую школу жизни».

— Вы армию имеете в виду?

— Нет.

— Он что же, сидел, ваш Саша? — удивился Турецкий.

— Не сидел, хотя до этого было недалеко. Видите ли, мы росли в худшем районе города, и среди подростков там просто шла борьба за выживание. Так вот у Саши был большой уличный авторитет. Я иногда думаю, что если бы он не стал учиться, а совершил бы какую-нибудь кражу и сел, то, наверно, сделал карьеру в другой области, ну вы меня понимаете. Он, конечно, всегда любил власть. Подростком Саша просто запугивал своих сверстников, и этого было достаточно для достижения результата. Допустим, он видел какого-то подростка с цепочкой на шее. Он подходил к нему и говорил: «Хорошая цепочка. Можно посмотреть? Я же тебе сказал, что хочу посмотреть твою цепочку… Посмотреть, понял? Дай-ка ее сюда!!!» У него сложилась такая репутация, что с ним предпочитали не связываться и все отдавали без сопротивления. Он много играл в карты и в кости, но независимо от того, выигрывал или проигрывал, всегда уходил домой с деньгами. Если он проигрывал, то просто силой забирал все обратно. Добыча его была мелкой, зато он получал много адреналина.

— Ну и ну, — только и сказал Турецкий.

— Сами видите, он очень незаурядный человек.

— Да уж, вижу. Знаете, я бы хотел с ним поближе познакомиться. Мы пару раз говорили по телефону, но и только.

— Мне кажется, вы друг другу понравитесь.

— Жду с нетерпением этого момента, — пробурчал Турецкий.

Он торопился и гнал «форд», насколько позволяли дорога и движение. Забросив Ольгу домой, отказался от приглашения на завтрак и помчался по направлению к району Хорошево-Мневники — там была квартира Мостовского.

Еще накануне вечером Турецкий озадачил Дениса очередным заданием. Следуя президентскому совету, для получения необходимой информации он не стал привлекать никого ни из МВД, ни из ФСБ. Даже Гряз-нов-старший был не в курсе, чем занимается Турецкий. Грязнов-младший тоже не знал, кого именно ищет Александр Борисович, но очередное задание (в сущности, оно было для компьютерщика Макса) получил именно он. И когда Турецкий еще только ехал в Москву, Денис прислал SMS-сообщение.

«Федор Афанасьевич Мостовский. 57 лет. Отставной военный. Уволился из рядов Вооруженных Сил в звании прапорщика. Проживает по адресу: улица Октябрьское Поле, дом 16, квартира 4. Живет в однокомнатной квартире один. Вдовец. Дети выехали на ПМЖ в Канаду».

Ну и крепкий же орешек этот дачник, подумал Турецкий. А я чуть было не повелся на рыбалку.

Добираясь к Октябрьскому Полю, он уже был уверен. что найдет господина Мелешко в квартире отставного прапорщика — последнего из двух его армейских друзей. Не было ничего удивительного в том, что Мостовский жил в доме погибшего в автокатастрофе Егорова — третьего человека с армейской фотографии.

Если и было в Москве или Подмосковье место, где Мелешко мог забиться, как таракан под плинтус, то лучшего, чем квартира Мостовского, нельзя было и придумать. Вероятно, никто, кроме самого Александра Филипповича, не знал об этих двух его старинных приятелях. Его сестра знала только об одном — Егорове, да и того, как оказалось, уже нет в живых.

Мелешко благоразумно не афишировал давнюю дружбу, оставив ее для себя как личное сокровище, к которому посторонним доступ был запрещен. Не исключено, допускал Турецкий, что он еще и стеснялся старых друзей, учитывая собственный нынешний высокий статус и достигнутое в обществе положение.

Конечно, возможно, стоило бы вызвать роту кремлевских головорезов, но Турецкий решил, что, во-первых, снаряд два раза в одну воронку не попадает, а во-вторых, совершенно неясно, кому в этом деле можно доверять.

В тот момент, когда он въезжал во двор дома Мостовского, зазвонил мобильный телефон. Очень вовремя. Турецкий чертыхнулся и посмотрел на дисплей: номер не определился. Кто бы это мог быть…

— Алло?

— Александр Борисович, чем вы занимаетесь? — мрачным голосом осведомился генеральный прокурор. — Где это вы пропадаете?

— Рыбу ловил, — сказал Турецкий первое, что пришло в голову. Он не информировал шефа, что откомандирован, это было сделано без него.

— Вот как? — ядовито сказал генеральный. — Надеюсь, вы поймали что-то стоящее. Иначе нам всем здорово не поздоровится.

Здорово не поздоровится — это как, подумал Турецкий. Тавтология вроде. Но генеральный, стоило отдать ему должное, мыслью по древу растекаться не стал, уже дал отбой.

Турецкий не успел сунуть телефон в карман, тот зазвонил снова. На этот раз оказался Меркулов.

— Костя, — сразу же сказал Турецкий, — я только что с ним разговаривал. Не будем повторяться, ладно?

— С кем ты разговаривал?

— С генеральным.

— Не знаю, о чем ты с ним разговаривал, но я по другому поводу тебя беспокою. Грязнов нашел след нашего «телефонного террориста». Или гения, уж я не знаю — выбирай сам, что тебе больше нравится. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Отлично! — обрадовался Турецкий. — И где он?

— В какой-то психушке.

— Ну и дела, — присвистнул Турецкий.

— Поговори со Славой.

— Костя, сейчас совершенно нет времени! Будь другом, свяжись с ним и скажи, чтобы до моего возвращения никаких шагов не предпринимал.

— Возвращения? — удивился Меркулов. — А ты где?

— С рыбалки еду.

— Хм, — сказал многоопытный Меркулов, не вдаваясь в расспросы. — Надеюсь, клев был ничего себе?

— Вот как раз сейчас и узнаю. — И Турецкий дал отбой.

Он поставил «форд» под вторым подъездом, а сам вошел в первый. Прапорщик Мостовский жил на втором этаже. Дверь была из добротного старого дерева и открывалась наружу — такую приступом взять затруднительно. Турецкий позвонил два раза. Прислушался. Подождал.

Внутри никто не подавал признаков жизни.

Появилась смутная тревога. Он достал благоразумно прихваченные из бардачка машины отмычки (инструмент Дениса) и приступил к незаконным действиям.

Замок у Мостовского оказался несложный, дверь открылась без скрипов и вздохов. Турецкий прикрыл ее за собой, не защелкивая замок: кто знает, что встретит его в квартире — лучше не усложнять себе путь к отступлению. Открыл дверь единственной жилой комнаты и замер от неожиданности.

Шторы на окне были задернуты, на столике у придвинутого к окну кресла горел ночник, а в кресле, откинувшись на спинку и уронив с подлокотника левую руку, неподвижно сидел Александр Филиппович Мелешко.

У Турецкого от досады сжались кулаки: опоздал, все-таки опоздал…

Рот Мелешко был открыт, в остекленевших глазах отражался свет лампы. Выражение лица было такое, словно Александр Филиппович в свои последние мгновения увидел что-то очень нехорошее. Он был явно и непоправимо мертв, но Турецкий все же попытался найти пульс. Пульс не прощупывался. Признаков насилия на первый взгляд не наблюдалось.

Турецкий заметил на столе открытую пластиковую баночку — витамины «компливит». Чтобы не наследить, он взял ее носовым платком и осмотрел. Баночка была пустая. Или в ней было что-то другое? На этикете ясно указано — поливитамины: железо, кобальт, кальций и прочие жизненно необходимые организму элементы.

Турецкий посмотрел на бездыханное тело Мелешко, которому витамины не слишком помогли, и со вздохом достал телефон. Он хорошо понимал, насколько щекотливо это дело, так что все формальности были педантично соблюдены.

Через сорок минут в квартире Мостовского появились сотрудники президентской службы охраны и ФСБ. Но прикасаться им к телу Турецкий не позволил — в квартире уже действовали эксперты-криминалисты из ЦСЭ.

Первым делом было установлено, что смерть наступила примерно за двенадцать-тринадцать часов до появления в квартире Турецкого. Потом был произведен тщательнейший обыск. После того как эскперты-криминалисты основательно поработали в квартире и не нашли ровным счетом ничего — ни малейших следов пребывания другого человека, кроме Мелешко, да еще старые следы конечностей, вероятно Мостовского, Турецкий настоял, чтобы тело Мелешко отвезли в ЦСЭ к Студню.

Через четыре часа из Красной Пахры был доставлен в Москву Федор Афанасьевич Мостовский.

Дата добавления: 2015-10-13