Шаг в пропасть

На календаре было двадцать третье декабря. Я проснулся рано – на десять у меня была назначена встреча со Студмайером, и я должен был морально настроиться к ней.

Я сварил кофе, сделал тосты и сел за кухонным столом, положив перед собой какой-то спортивный журнал, купленный еще неделю назад. Я его уже прочитал, и сейчас просто разглядывал фотографии и заголовки, словно освежая память.

Тосты пригорели, и это было у меня впервые. Это не свойственно мне, но я расценил это как знак, говорящий о том, что в разговоре с главным редактором возникнут проблемы. И это абсолютно нормально, если брать во внимание несколько последних недель, изобилующих не совсем привычными событиями.

Я выбрал черную рубашку и узкий голубой галстук, а вниз одел синие джинсы, которые купил около месяца назад, но одел, кажется, всего два раза, и то просидел за рулем почти все время. На ноги я одел черные туфли, не забыв пройтись по ним щеточкой. Пиджак я одевать не стал и сверху накинул только плащ, а вокруг шеи несколько раз обернул теплый клетчатый шарф, подаренный Амандой.

Пробок не было, Пятая-авеню была необычайно свободной, и я был в офисе раньше, чем планировал. Я зашел в кабинет, но Сьюзен не было. Я хотел ей позвонить, но решил, что она еще спит, и звонок отложил.

Я снял плащ и повесил его в шкафу. Потом я прошел к своему столу и сел в кресло, предварительно достав из портфеля распечатки нашей статьи. Получилось немало, и это еще нужно было грамотно разместить в журнале… Правда, об этом речи пока не было. Первым делом нужно было, чтобы Питер одобрил эту статью, а я сомневался в этом все больше. Я всю дорогу вспоминал Студмайера и то, как он вел свой бизнес все эти годы, и пришел к выводу, что ему не свойственно идти на риск. Каждый его шаг был всегда выверен, аккуратен и даже гипотетически не мог привести к краху. То, что я должен был предложить ему сегодня, выходило почти за все рамки, и я, прямо скажем, всерьез нервничал.

На часах было без пяти минут десять, когда я вышел из кабинета и стал двигаться в направлении кабинета директора. Я шел не спеша, потому что у меня было пять минут в запасе. Я заглянул на нашу импровизированную кухню, где у нас стоял холодильник и несколько кофеварочных машин. Там сидел Карлайл и пил черный кофе.

- С добрым утром, Джеймс. Судя по твоему свежему лицу, ты неплохо спал ночью, - сказал Карлайл и заулыбался.

- Не поверишь, да. Мне удался этакий финт ушами, и я даже выспался.

- Моя новая девушка не позволяет мне этого. Представляешь, всю ночь скакала на мне, как заведенная! Я устал быстрее, чем обычно, но она не унималась и просила все больше и больше. Признаюсь, я вымотался не на шутку…

- Тебе везет с девушками, Карлайл! Мои засыпают еще до того, как я начну снимать брюки, - пошутил я, выходя из кухни.

В коридоре я встретил еще нескольких сотрудников «La Magazine». Они и представить не могли, какая шумиха поднимется уже совсем скоро в Нью-Йорке по поводу очередного номера. Они просто делают свою работу так, как это делают всегда, и не знают, что уже скоро им будет непросто выйти из офиса, так как снизу их будут поджидать толпы телерепортеров.

Я подошел к кабинету мистера Студмайера и негромко постучал.

- Входите, - услышал я глухой голос, доносившийся изнутри.

Я вошел и сразу сел в кресло. В нем было как всегда очень уютно, и это меня немного расслабило. Это кресло было единственным предметом в этой комнате, который хоть как-то позволял почувствовать себя здесь уютно.

- Привет, Джеймс. Привет. Рад видеть в добром здравии, - сказал Студмайер, потягиваясь.

- В добром здравии? Я вроде не болел.

- У тебя были мешки под глазами – я видел. А сейчас их нет. Спросил бы, как ты это сделал, но сам догадываюсь… Кто она?

Я громко рассмеялся, понимая, на что Питер намекает.

- Нет, я провел ночь один и, более того, рад этому…

- Рад? Ты меня пугаешь, Джеймс.

- Нет, не бойтесь, я все тот же. Вот только выспался, а это была моя давняя мечта. Иногда времени не было, иногда мучила бессонница. А этой ночью все получилось.

- Я буду отсыпаться на старости лет, когда меня не будет интересовать ничего, кроме визжащих внуков, носящихся по дому, и старого кота, разместившегося у меня на коленках. А сейчас я, пожалуй, буду отрываться, как могу.

- А вы, Питер, оказывается, еще совсем молоды.

- А то! Я еще, что называется, огого!

- Я каждый раз накидываю вам лет пять, а то и все десять, когда осознаю, что вы директор «La Magazine». Сколько вам лет?

- А ты представь, что я женщина, и подумай, задавать мне этот вопрос или нет, - улыбнулся Питер.

Я улыбнулся в ответ и попросил чая. Студмайер тут же связался со своей секретаршей, попросив ее все приготовить.

На самом деле Студмайер был не таким козлом, как многие думают. У нас с ним частенько получались разговоры на не относящиеся к работе темы, и Питер меня всегда радовал ходом своих мыслей, рассказами о своих многочисленных женщинах, друзьях, хобби. У него, кстати, их было несколько и, наверное, самое интересное было катание на квадроциклах. Питер однажды рассказывал, как они с другом ездили в Неваду, чтобы испробовать технику на бесконечных песках. Он рассказывал это в таких ярких красках, что у меня захватывало дух. Я не был фанатом техники и всяких разных к ней примочек, но его рассказ о двигателе его четырехколесного зверя вызывал во мне самые неожиданные яркие эмоции.

Нам принесли чай и две маленьких шоколадки, на обертке которых был логотип «La Magazine». Этими шоколадками Студмайер гордился ни чуть не меньше, чем самим журналом и просил своего секретаря всегда приносить их вместе с чаем независимо от того, просят ли этого гости.

- Так зачем ты пришел, Джеймс? Хочешь поговорить о своей зарплате?

Тут я вспомнил, что думал об этом уже давно, но, поняв, что сейчас это не главное, ответил:

- Нет, не сегодня…

- Слава богу, потому что наш финансовый директор с пессимизмом смотрит на предстоящий год. Чувствую, в первом квартале никто прибавки точно не получит… Так зачем ты здесь?

- Наш следующий номер выходит сразу после Рождества, не так ли?

- Да, верно. Как ты знаешь, мы решили немного поэкспериментировать, и перейти на более частое издание. Если эксперимент удастся, то мы получим удвоенную прибыль за тот же период времени…

- Да, я знаю обо всем этом… Так вот, у меня готова статья…

- Приятно слышать. Помнится, я дал тебе свободную тему… И что, она готова в номер, который выйдет уже двадцать седьмого числа?

- Да, она готова. Я работал над ней все прошедшие дни.

Я твердо решил, что не буду впутывать в это дело Сьюзен – она слишком сильно боится всей этой ситуации. Совсем ни к чему подставлять и ее, если что-то пойдет не так.

- Интересно, и на какую же тему твоя статья?

- Я даже не знаю, что ответить, мистер Студмайер…

Питер отодвинул чашку с чаем, встал из-за стола и сел в кресло напротив меня:

- Может мне сначала прочесть? – спросил он и взял у меня из рук синюю папку с распечатками.

- Мне кажется, этого делать совсем не стоит. Тут без предыстории не обойтись, Питер.

- Я весь внимание, Джеймс. Удиви…

Аманда была конечно же в курсе о нашей статье, но она относилась к ней почти с тем же страхом, что и Сьюзен. Мы разговаривали на эту тему буквально пару дней назад.

- Джеймс, может не стоит?

- Ты о чем? – не сразу понял я.

- Может не стоит нам ввязываться в это?

- Я ввязался в него много раньше, и не могу отступить. А от тебя мне нужна только лишь поддержка, без которой я не справляюсь. Сьюзен на грани, она считает, что мы делаем большую ошибку, но я с ней не согласен. Она просто не понимает, как на самом деле все закрутилось.

- Может и тебе стоит умерить свой пыл?

- Пыл? Нет, ничего подобного нет! Я обдумывал это уже много раз и пришел к единственно возможному решению. По-другому быть просто не может.

- Может уже давно стоило сообщить о случившемся в полицию? Почему бы этого не сделать?

- Как говорит Кевин, Мистер Х контролирует полицию и многие иные государственные структуры, и обращение в полицию почти не сдвинет ситуацию с места. Люди – вот кто должен узнать всю правду, и это будет по-настоящему действенно. Во всяком случае с этого нам стоит начать…

- Мне кажется, что ты просто решил поиграть в героя, и ничего больше…

- Поиграть? Это не игра, Аманда! Это все происходит всерьез. Я не играю в героя, а просто пытаюсь не сидеть сложа руки. Если бы люди все время молчали и не сражались за справедливость, стали бы мы сейчас жить так, как мы живем? Если бы люди в какой-то момент не поднимали вилы и не шли на существующую власть, получила бы та страна независимость или выиграла бы она хоть одну войну, сражаясь против иноземных захватчиков?.. Нет, забыть про все это и сделать вид, что всего этого не было, я просто не в силах.

Аманда знала, что я не отступлю, как бы она меня не уговаривала. Она понимала меня, и внутри соглашалась со мной почти во всем, но страх был сильнее, и даже Аманда не могла с ним справиться.

В тот день мы так и не договорили, так как ей позвонили, и она спешно уехала к родителям. Аманда уехала, а я вновь остался наедине со своими мыслями…

- Мистер Студмайер, наш журнал в последнее время ничем не удивляет читателя, кроме как своей нарочитой легкостью, которая не соответствует действительности. Мы будто бы обманываем читателей, рассказывая им о замечательном светлом мире звезд шоу-бизнеса, известных писателей и веяниях моды.

- Я пока тебя не совсем понимаю, Джеймс.

- Нет, я не говорю, что это ерунда, так как этим занимаются все журналы той же категории, но… не хотели бы вы сделать шаг в другом направлении?

Я пытался подвести разговор к самому главному, начав издалека, и причем высказывая то, что для меня самого казалось бредом. Однако все это было нужно для того, чтобы хоть как-то выстроить мою речь.

- В каком это? – спросил Студмайер.

- Помню, вы не раз говорили, что очень хотите, чтобы ваш журнал перешел на новый уровень. Если я не ошибаюсь, то речь шла как раз о том, чтобы повысить его статус за счет политических статей, описывающих деловой мир.

- Вы не ошибаетесь. У меня была такая задумка, но, пролистав список журналистов, которые есть у меня в распоряжении, я понял, что мы еще не готовы к этому шагу. Вы не согласны? Разве вы готовы писать о деловом мире, Джеймс?

- Я не могу заглядывать в будущее, но первый шаг на этом пути я уже сделал. Эта статья очень похожа на политическую.

- Похожа? Это как?

- Она политически-криминальная, - сказал я как можно мягче, чтобы эти слова не произвели на Студмайера колоссального впечатления.

Питер встал и прошелся по комнате, обдумывая сказанное. Потом он снова сел в кресло и стал внимательно смотреть на меня. В этот момент мне стало немного неуютно и я поспешил изменить позу. Я положил ногу на ногу, а руки – на подлокотники, обитые приятной черной кожей. Стало несколько легче, однако напряжение, возникшее в кабинете, чувствовалось совершенно ясно.

- Так, это уже интересно… И о ком же эта статья, Джеймс?

- О Мистере Х.

- О ком? О Мистере Х? Что ты несешь, Джеймс? Это тебе не журнал комиксов!

- Я знаю, что это может показаться глупо, но я не знаю его имени. Знаю только, что это очень влиятельный политик, чрезвычайно богатый человек и, конечно, заметная личность в преступном мире.

Студмайер продолжал смотреть на меня очень пристально, редко моргая и почти не шевелясь. Его зрачки расширились, и я чувствовал его учащенное дыхание.

- То есть ты написал статью не о ком?

- Нет только его имени, а вот его поступки… В общем, все изложено здесь, - сказал я, указав на папку, которая лежала на столе.

Студмайер поморщился и достал пачку сигарет из внутреннего кармана пиджака. Он закурил, обдавая меня клубами дыма.

- И ты думаешь, что статья мне понравится?

- Вряд ли. Она не вызовет у вас ничего кроме злобы и отвращения. Вы возненавидите Мистера Х уже после первых двух страниц, - ответил я твердо.

Видно было, как нервничает Студмайер. Ему было одновременно и интересно, и страшно за свое директорское кресло. Я прекрасно его понимал и в какой-то момент даже решил, что не вправе оказывать на него давление, уговаривая его поместить эту статью в журнале. Нет, я не решил отступать, но моя уверенность в успехе всей операции продолжала угасать.

Студмайер взял со стола папку и открыл ее, доставая распечатки. Положив их себе на колени он снова поднял глаза на меня:

- Откуда все это? Кто рассказал тебе?

- Я не буду называть его имени, но он работал на Мистера Х.

- Думаешь, он не мог все это выдумать?

- Я невольно стал втянут во всю эту историю. Я пытался предотвратить одно из преступлений, но попросту не успел…

- Джеймс, вы понимаете, что я, как главный редактор, не могу вас не расспросить обо всем этом в подробностях, поэтому вы должны будете все мне рассказать.

- Вы думаете, что все это ложь?

- Я думаю, что если все так, как вы говорите, то с этими записями вам нужно не ко мне, а прямиком в полицию.

- Сьюзен тоже так считает, - ляпнул я.

- Она уже знает обо всем этом?

- Да, я советовался с ней…немного. Но полиция, это не вариант, и я уже не знаю, как это лучше объяснить. Под контролем Мистера Х очень многое! Он держит под своим крылом и полицию тоже.

- Это вы знаете тоже со слов того человека, который все это вам рассказал, да?

- Да, это он. Он рассказал мне все, и вы не представляете, как тяжело давались ему эти слова… Это все чистая правда.

- Вы так сильно хотите, чтобы мы поместили эту статью в журнал… Тебе заплатили за это, Джеймс? Сколько?

- Нет, Питер, это здесь не причем. Я хочу, чтобы люди узнали обо всем, что сделал Мистер Х. Представляете, какая будет реакция тех, кому не все равно. Это шанс, что все американцы услышат о преступлениях, которые совершил Мистер Х, а, значит, есть вероятность, что вся эта история не закончится, а наоборот, приобретет новый поворот. Очевидно, что и на Капитолийском холме и в Овальном кабинете тоже щелкнет кнопка справедливости и Мистера Х вычислят, и тот получит по заслугам.

Студмайеру понравилось то, что я сказал, так как он одобрительно закивал, все еще покуривая сигарету. Он даже немного заулыбался, но потом нахмурился и спросил:

- А как же мы?

- А что мы?

- Ты представляешь, что ждет офис «La Magazine»? К нам нагрянут из ФБР, из Совета Национальной Безопасности, из полиции… Это будет нескончаемое количество допросов, уж поверь мне. И как бы тебе не хотелось скрыть имя того, кто тебе все это рассказал, тебе придется раскрыть его, иначе у тебя возникнут большие неприятности.

- Статья будет анонимной. Я не подпишусь, а вы… скажете, что видите эту статью впервые. Для доказательства этого мы сделаем несколько заготовок номера и разместим на компьютерах издательства – в них этой статьи не будет. А те номера, что будут с этой статьей, мы напечатаем в типографии и распространим в магазины и киоски. Этот номер никак не будет фигурировать в издательстве, а значит гарантирует нам безопасность.

- Но вопрос о том, откуда эта статья в журнале, возникнет обязательно.

- И пусть. Вы ничего не знаете, первоначальный макет журнала совсем иной и вы представить себе не можете, кто мог на такое пойти.

- Тогда вопросы возникнут уже к типографии…

- Мы не станем делать пометку о типографии на последней странице, как делаем это обычно, а значит и в этом отношении мы будем не причем. Как это можно объяснить? Не думаю, что наши объяснения будут так уж важны, но в любом случае всегда можно сослаться на преступников, которые и сейчас решили навредить политику, а в нашем случае, Мистеру Х.

Все, что я так тщательно объяснил Студмайеру, для меня самого не выглядело таким уж надежным, как я пытался обрисовать Питеру. Была во всем этом плане какая-то детская беспечность и непродуманность, но ничего другого предложить я просто не мог.

- Это все очень сложно, Джеймс.

- Я понимаю. Я сам только недавно стал осознавать всю сложность ситуации, но мы должны что-то сделать. Скажите, разве я мог остаться безучастным, попав в такую ситуацию? А вы могли бы?

- Я сейчас смотрю на это все не с точки зрения человека, а с точки зрения директора журнала, Джеймс. Меня больше ничего не интересует…

- Но как? А как же люди, которые страдают из-за этого человека? Как же они, Питер?! – повысил голос я.

- Я не хочу углубляться в высокие материи, Джеймс, и тебе не советую. И без нас умных людей в стране хватает. Уверен, этот человек уже под пристальным взглядом спецслужб…

- А что если эти спецслужбы куплены им же? Как тогда?

- Послушай, твое желание помочь людям конечно похвально, но я смотрю на все это только с точки зрения интересов нашего журнала. Если я, прочитав статью, решу, что она не подходит нам, я не пропущу ее в номер и ничего объяснять тебе не буду. Ты меня понял?

Я вдруг понял, что мой план рушится. Питер был фанатом своего дела, и ни за что бы не стал ставить под угрозу ни репутацию журнала, ни свое директорское кресло. Я попытался донести до Студмайера высокую цель своей идеи, но тот был самым обычным бизнесменом, который не в силах уловить нечто более возвышенное, чем контракты, сметы и рейтинги продаж.

- Я все же прошу вас прочесть статью и еще раз подумать над тем, что я вам предлагаю, - говорил я, с трудом сдерживая эмоции, которые я напрасно пытался сдержать.

- Я конечно прочту, Джеймс, но говорю тебе сразу, что мне эта идея не нравится, и я вряд ли передумаю. Ты пойми меня, Джеймс, я не могу рисковать. Это слишком круто даже для такого амбициозного журнала, как «La Magazine». Это не иначе как вызов. По сути мы обвиняем человека в том, в чем сами не уверены, ведь у нас нет доказательств, кроме тех слов, которые ты услышал от человека, имя которого ты так тщательно скрываешь. Я считаю, что мы не вправе издавать эту статью. Это просто напросто необоснованное обвинение, и больше ничего.

Аманда. Она вошла в мою жизнь также неожиданно, как выпадает снег в пустыне Сахара. Я не заметил, как это случилось, и даже не могу вспомнить, какого числа я впервые увидел ее на презентации «Граней любви». Я не помню в какой из дней мы встретились у Бруклинского моста… Даже как-то немного стыдно от этого. Причем всегда кажется, что твоя вторая половинка обязательно помнит все даты, и ты один такой, который ничего не запоминает. Впрочем так ли это важно?..

У меня короткая память, и я не помню много всего того, что помнить надо обязательно. Мне невероятно стыдно за то, что я не помню год рождения своей бабушки, и я прошу у нее прощение за это. Я никак не могу запомнить на красные или на зеленые яблоки аллергия у моего отца, и каждый раз чувствую себя идиотом, стоя в магазине перед прилавком с фруктами. Мне страшно подумать о том, какой из меня сын или внук…

Я никогда не буду издавать свои мемуары. И не потому, что мне нечего сказать, или потому, что не хочу хвастаться своими достижениями. Просто мне кажется, что если написать подобное предельно искренне, то дальше жить будет просто невозможно. А врать нет смысла.

Аманда. Я думаю о ней чаще, чем о том, где я нахожусь и куда двигаться дальше. Я думаю о ней постоянно, часто зависая прямо во время разговора с кем-то. Мне жутко неудобно, но приходится переспрашивать моего собеседника по несколько раз. Я живу так вот уже наверное второй месяц. Я потерял счет времени.

Аманда была у родителей. Ее мать болела, и за ней нужен был каждодневный уход. Это была обыкновенная ангина, но Аманда не могла оставить мать одну.

В этот вечер матери было лучше – температура спала до 37,5 градусов и в целом ее самочувствие радовало Аманду. Она сходила на кухню и принесла горячий чай с лимоном и два бутерброда с арахисовым маслом.

- Дорогая, спасибо тебе. Ты положила сахар? – спросила Мишель.

- Да, как ты любишь, одну чайную ложку, - ответила Аманда пододвигая чашку поближе к краю подноса, чтобы матери было не нужно тянуться к ней.

- Спасибо, дочка.

За последние годы Мишель сильно постарела. После трагедии 11 сентября, в которой погиб ее муж, она долго не могла прийти в себя, да и сейчас ее состояние было крайне нестабильным. У нее то и дело скакало давление и кружилась голова, а в прошлом месяце Мишель несколько раз падал в обморок.

С момента трагедии прошло много лет, но Мишель ничего не забывала и каждое своё утро начинала одинаково – она подходила к журнальному столику, на котором стояли многочисленные фотографии мужа и несколько минут просто разговаривала с ним, где бы тот не был. Она свято верила, что он с ней каждую секунду, и не отпускает ни на мгновение ее руку. Она не плакала, она улыбалась ему, смотрящему на нее с фотографий, и крепко сжимала при этом кулаки.

В их квартире всё напоминало об отце, и Аманда любила просто прогуливаться по комнатам, без особой цели, просто вспоминая всё то, что было связано с каждой из тех вещей, которые попадались ей на глаза. Она помнила этот свитер, этот портсигар, эту глиняную фигурку клоуна, которую он слепил сам, но так и не успел раскрасить…

- Как ты себя сегодня чувствуешь?

- Мне намного лучше, Ами. Температура, сама видишь, маленькая, голова не кружится, горло болит уже меньше, а давление вообще не тревожит. Мне кажется, я иду на поправку.

- Да, конечно, скоро уже будешь снова бодра и весела, мама, я верю. Еще несколько дней, и будешь сама выгуливать нашего Джека, а не я или твоя соседка. Соскучилась по прогулкам с ним?

Как будто услышав разговор двух женщин, со своего коврика поднялся большой ретривер и подошел к кровати. Лизнув Аманде руку он лег у нее в ногах.

- Как он тебя любит, дочка моя. Скучает по тебе, когда ты долго не приходишь.

- Я тоже скучаю по тебе, Джек, - сказала Аманда, поглаживая его мохнатую морду. – Соседка выгуливала его с утра?

- Да, Ами, она была. Рассказала мне, как ее сын упал с велосипеда на днях. Сломал руку, представляешь… Какая беда-то.

- Да ничего, мам, он быстро поправится. Помнишь, сколько я себе в детстве ломала? И руки, и ноги. Копчик так и не успела, правда, а вообще… была частым гостем на приеме у хирурга.

- Да, дочка, всё я помню. Никак не могли мы с отцом тебя угомонить – бегала ты у нас быстрее всех соседских девчонок!

Мишель вспомнила отца и её глаза тут же потухли. Аманда увидела это и поспешила отвлечь её от тягостных мыслей:

- Тебе передавал привет Джеймс. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

- А, Джеймс! Как он? Вы всё еще с ним вместе?

- Да, - засмущалась Аманда, - мы вместе, и я всё больше думаю о нем. Ты знаешь, я никогда не была сентиментальной, неуклюже выражала свои чувства, и всё такое… но я сейчас я чувствую, как нам хорошо вместе.

- Я рада за вас, дочка. Только хочу, чтобы ты скорее познакомила меня с ним. Очень хочу, Ами.

- Обязательно! Позову его в гости к тебе, как только он будет свободен. У него сейчас много работы, так что позже, хорошо?

- Хорошо, милая.

Аманда конечно не стала ничего рассказывать матери обо всем, что происходило сейчас в нашей с ней жизни. Её нельзя было волновать, да и сама Аманда просто места себе не находила последние дни. Она просила Господа, чтобы всё это поскорее закончилось и я снова стал самым обыкновенным журналистом, который не сует свой нос везде и всюду.

Студмайер сказал, что должен прочесть статью внимательно и поэтому сказал мне зайти к нему через пару часов. Я вышел из кабинета директора и вернулся к себе. Сьюзен не было на месте, и меня это несколько удивило, однако я решил ей пока не звонить, боясь отвлечь от чего-нибудь важного.

Я сел в свое кресло и развернулся к окну.

Небоскребы.

Нью-Йорк.

Город был прямо передо мной. Сегодня было солнечно, и я ловил взглядом многочисленные яркие солнечные блики на окнах и крышах. Город был потрясающий, и если бы не отягощающие меня мысли, я бы вырвался сейчас на его улицы и провел бы самый незабываемый день. Встретился бы с Амандой, погуляли бы в парке, прошлись вокруг озера… Но в голове только Мистер Х.

Я думал о Кевине. О том, как он сейчас сидит у меня в квартире и не находит себе место. Нет, не именно сегодня, а вообще все последние дни, которые он встречает с чувством страха быть найденным Мистером Х или Саймоном. Он боится их, и всё больше подумывает о том, чтобы скрыться где-нибудь в Техасе, чтобы никто его не нашел. Да, придется бросить всё, но разве может быть что-то дороже, чем жизнь?

Небоскребы.

Нью-Йорк.

Этот город также жесток к своим детям, как и все другие. Он убивает, он калечит, и так будет всегда. Здесь можно найти как счастье, так и горе, и так будет всегда. Здесь нашлось место как жизни, так и смерти, и так будет всегда.

Я уже был в предвкушении от того, что станет с американцами после опубликования статьи. Я чувствовал как испугается Мистер Х, как активизируются все те, кто еще не успел продаться чиновникам. Я просил высшие силы о том, чтобы Студмайер согласился опубликовать этот бесценный материал. На самом деле в случае неудачи я уже был готов обратиться в полицию. Кевин скроется, или уедет из страны, а я заявлю в полицию. А там пусть Бог решит, как будет дальше… Но это позже. Так я поступлю только когда совсем отчаюсь в своей изысканной атаке на Мистера Х. Я поймал кураж, я почувствовал себя чем-то очень значимым, забыв почти обо всём другом, что меня окружает. Я хочу показать всем вокруг, что Джеймс Коллинз не просто посредственный журналист, но еще и человек с искренним желанием сражаться с теми, кто не заслуживает ничего, кроме тюремной камеры!

Небоскребы.

Нью-Йорк…

- Ами, у вас с ним серьезно, да? – спросила Мишель, приподнимаясь с кровати.

- Мам, лежи…

- Нет-нет, я уже устала – хочется посидеть. Так что, выйдешь за него? – Мишель улыбнулась.

- О чем ты, мама? Он не делал мне предложение, да я и не жду его! Тем более Саймон…

- Ты с ним разводишься, так что это уже не имеет никакого значения. Саймон. Да что он сделал для тебя хорошего, Ами? Что? Ты знаешь, я никогда его не любила.

- Знаю, мама, знаю. Однако, у нас были с ним счастливые годы… Впрочем это в прошлом. А Джеймс… С ним хорошо, спокойно. Мы очень близки душами и… я чувствую как никогда, что это моё.

- Я тебя понимаю, Ами, - сказала Мишель, поправляя челку своей дочке. – Мы с твоим отцом всегда считали себя самыми близкими душами на планете. Ни наши родители, ни друзья не понимали почему мы можем проводить друг с другом всё своё время, двадцать четыре часа в сутки. Они удивлялись, как это нам не становится скучно вместе. А мы… А мы мечтали, чтобы в сутках прибавилось часов, хотя бы на два для начала… Время летело для нас слишком быстро, и каждый прожитый день становился историей еще задолго до его окончания. Жизнь полетела так, как никогда раньше и как никогда лететь больше не будет.

Мишель поджала губы и чуть не заплакала. Аманда тут же крепко обняла свою мать и стала гладить ее по волосам:

- Не плачь, мама. Отец всегда будет с тобой, и ты это знаешь.

Мишель вытерла слезы шелковым платком, а потом предложила Аманде чай, который, как она сказала, привезла ее подружка из Тибета.

Мне было тяжело сидеть на месте в эти минуты. Я встал с кресла и прошелся по кабинету. Прошло уже около двух часов и я решил пойти к Студмайеру – может он уже прочел статью и давно ждет меня?

Я вышел из кабинета. В офисе было малолюдно, тихо. Около кофеварки никто не сплетничал. В фойе, где у нас на стене висела большая плазма, было также тихо, и это в разгар рабочего дня. Десять шагов, и я оказался у кабинета Питера. Я дернул за ручку, но дверь оказалась заперта. Тут я услышал противный голос его секретарши:

- Мистер Студмайер отъехал по делам.

- Когда он будет? – Спросил я, впрочем не ожидая услышать ответ, ведь Питер почти никогда не говорил об этом своей секретарше – к этому уже привыкли все.

- Не сказал.

Я вернулся в свой кабинет и сел в своё кресло, снова развернувшись к окну. Студмайер резко решил перекусить или встретиться с инвестором? Тогда мне ничего не остается как ждать его. Правда, я решил не сидеть в офисе, а поехать куда-нибудь развеяться. Для этого я выбрал одно из самых любимых мест в Нью-Йорке – Бруклинский мост.

Аманда налила чай и принесла две чашки в комнату. Она поставила их на журнальный столик, а сама села рядом с матерью.

- Не холодно?

- Всё, хорошо, дочка, спасибо, - ответила Мишель.

Она шла на поправку, и это было заметно. Она почти не кашляла, глаза выглядели менее больными. Ангина прошла без осложнений, и даже не пришлось пить антибиотики.

Аманда весело беседовала с матерью еще около часа. Вспоминали прошлое Рождество, которое они провели у родственников в Филадельфии, а также День Благодарения, когда индейка была сожжена, и в доме чуть не случился пожар. Оказалось, что жизнь была в семье Бёрнс и после гибели отца семейства… Жизнь была и есть в этом доме, что бы не задумала на этот счет судьба. Аманда была рада тому, что несмотря ни на что, и она, и Мишель, продолжили жить в этом городе, в этой квартире.

Отец всегда был рядом – Аманда чувствовала это в каждую минуту своей жизни. Его образ возникал в голове во время презентаций, встреч, прогулок, работы за компьютером… Она звала его в минуты сомнений или страха, и тот приходил к ней с помощью. Он продолжал свой путь даже после смерти и в этом Аманда видела высочайшее предназначение человека…

Прошло немало лет со дня той страшной трагедии и единственное, о чем просила Господа Аманда, чтобы Мишель продолжила свою жизнь, не ставя на ней крест. Ее мать – это всё, что было в ее сердце последующие годы, и она хранила это в своем сердце с тех самых пор и будет хранить до последнего своего вздоха.

ГЛАВА 6

Любовь

Я точно знал, что когда-нибудь я встречу свою настоящую любовь. Я был твердо уверен, что наступит день, когда я вдруг прозрею и решусь променять праздную жизнь на брак, в котором буду счастлив до самой смерти. Нет, это не наивные мечты человека, которому нет еще и тридцати. Это просто искреннее желание проникнуться кем-то настолько, что захотелось бы умереть вместе и в один день, лежа на диване и крепко обнявшись.

Я ехал по Бруклинскому мосту на другой берег Ист-Ривер, чтобы оттуда, с набережной, понаблюдать за зимним Манхэттеном, который выглядел ни чуть не менее привлекательно, чем летом. Снега было немного, но воздух был вполне себе холодный, а к вечеру вообще обещали мороз.

Припарковавшись, я накинул пальто и вышел из машины. После теплого салона своего «Форда» я сразу почувствовал холодный пронизывающий ветер, дующий с Ист-Ривер.

Я вышел на набережную и пошел в сторону Бруклинского моста, чтобы пройти под ним и выйти на небольшую смотровую площадку, с которой еще недавно вместе с Амандой мы смотрели туда, где некогда высился Всемирный Торговый Центр. Я помню, как он стоял там, на южной оконечности Манхэттена и неизбежно привлекал мой взгляд. У меня была мечта работать в нем. Я представлял, как сижу на 60-м этаже Северной Башни на кожаном кресле перед огромным окном, через которое отлично просматривался бы весь Манхэттен и был отлично виден Эмпайр Стейт Билдинг и другие знаменитые небоскребы Нью-Йорка. Но сейчас Северной Башни нет, и представлять это нет смысла, да и уже совсем не хочется.

Тут я немного отвлекся от своих мыслей, так как почувствовал вибрацию телефона в своем внутреннем кармане пальто. Это было сообщение от Аманды:

«Я была у мамы. Ей намного лучше, и сегодня я буду у тебя к вечеру. А сейчас я хочу посетить Бруклинский мост»

Я не думаю, что мы уже начинали одинаково мыслить, но наша близость не могла не сказаться. Да что там, я был в шоке. Я решил пройтись до смотровой и подождать Аманду там, несмотря на холодную погоду. Неизвестно, сколько она будет добираться, но мне было всё равно. Я звонил Студмайеру каждые полчаса, но он не отвечал, и заняться мне было все равно нечем – уж лучше померзну тут в ожидании своей красотки, чем поеду домой тухнуть перед телевизором.

Кевин сидел за письменным столом и читал Диккенса. Он вообще в последние дни только и делал, что читал, расположившись в мягком кресле и просил, чтобы его не отвлекали. Его внутреннее состояние вызывало у меня опасения и я предлагал ему встретиться с моим психологом, чтобы тот помог ему пережить этот непростой для него период в жизни. Но Кевин отвечал на это, что ему станет лучше только тогда, когда он будет чувствовать себя в безопасности, а Мистер Х попадет за решетку.

Я вдруг ясно стал понимать, что Кевин находится в состоянии самого настоящего шока. Он осознал, что на нем висит несколько преступлений и покушение на убийство. Он в состоянии близком к отчаянию, потому что перестал контролировать свою собственную жизнь, отдав ее на использование дьяволу по имени Мистер Х.

Я раньше не придавал особого значения тому, что и как я говорю своей очередной девушке. Для меня каждая новая была именно что очередной и я почти не сомневался в том, что эта очередь выстроилась на многие годы вперед и я могу не переживать за свою личную жизнь. Правда, ее конечно стоило назвать исключительно интимной, так как меня интересовал прежде всего секс в отношениях с каждой из них – ни одна не стала для меня душевно близкой, да и думал ли я вообще о такой близости. Долгое время мне казалось, что она мне не нужна и только отягощает, заставляет вести себя так, словно ты разом постарел, остепенился и готов к тому, что в твоей холостяцкой квартирке появится девушка, которая попросит выделить ей несколько полок в шкафу для вещей. Долгое время я не был готов это принять и всячески страшился совместной жизни, близких душевных отношений и высоких чувств. Сейчас же в моем сознании всё больше было мыслей о том, что я хочу провести с Амандой всю свою жизнь, как говорят, и в болезни и здравии. Наверное я сошел с ума, и голова болит как раз от того, что оказалась просто не готова к такому вот решению, и намекала на мою поспешность. Однако я успешно тратил деньги на болеутоляющее в аптеке и меня ничто это не волновало.

Я стоял на смотровой и смотрел на небоскребы Манхэттена. Солнце скрылось за облаками и периодически с неба падал мелкий снег, но, к счастью, ветра не было, иначе мою черную вязаную шапку уже давно бы сдуло в воду.

- Джеймс, - услышал я голос Аманды, которая быстро шла ко мне со стороны стоянки.

Я обернулся и увидел ее совсем рядом. Она была в красном пальто и черных сапожках, а вокруг шеи был обмотан сиреневый шарф, который я купил ей как-то раз, когда мы гуляли по Пятой-авеню. Она подошла совсем близко и я тут же заключил ее в свои объятия.

- Как же я рад тебя видеть, моя дорогая. Как ты сегодня светишься! Что-то случилось?

Аманда поцеловала меня в губы, а потом хотела что-то сказать, но я не дал сделать ей этого, продолжив наш поцелуй. С каждой секундой он становился всё более страстным, и я медленно терял голову.

Что особенного в этих губах?

Что такого необычного в этом сладком язычке, который не хочется отпускать?

Мы целовались несколько минут без перерыва, наслаждаясь этими невероятными мгновениями. Я облизывал эти губы и сходил с ума, получая немыслимое наслаждение. Я крепко обнимал Аманду, положив одну руку на ее очаровательную попку, не в силах контролировать себя.

- Ну всё-всё, милый, хватит. Еще чуть-чуть, и ты откусишь мой язычок, - сказала Аманда кокетливо, чуть отстраняясь, но все еще находясь в моих объятиях.

- Какая ты сегодня страстная – я даже удивлен. Так что все-таки случилось?

- А ничего, - коротко ответила она, но затем продолжила, - Просто сегодня я была у мамы – она идет на поправку. Потом я ехала сюда и, увидев тебя, просто растаяла. Милый мой, дорогой…

Я приник к ее губам и нежно поцеловал их, обняв еще крепче. В этот момент мне казалось, что нет на планете места и времени лучше, чем здесь и сейчас. Я целовал ее губы, щечки, глазки… и медленно моя крыша уезжала куда-то, и я не пытался ее остановить. Ощущение легкого безумия накрывало меня с головой… Нет, это случилось со мной не впервые с Амандой, но почему-то только сейчас я почувствовал в этом какой-то порыв нового чувства, ранее мне незнакомого.

- Почему ты здесь? Проезжал мимо и увидел мою смс?

- Нет, я здесь уже давно…

- Как?.. Ты просто невозможен!.. – Аманда сладко поцеловала меня, поглаживая меня по голове. – Ты просто замечательный!

Я смотрел ей в глаза и не мог сказать ни слова. Сегодня Аманда была особенно нежной, особенно женственной… Сегодня был определенно хороший день. Определенно.

- Ты читаешь мои мысли, Джеймс. Это уже серьезно – мне уже страшно, - сказала Аманда и улыбнулась.

Я поймал глазами эту улыбку и улыбнулся в ответ.

Как же мне было приятно находиться рядом с этой девушкой. Как мне нравилось смотреть на нее и ловить взглядом каждое ее движение, каждый взмах ресниц, каждый ее вздох…

Думал ли я еще каких-то три месяца назад о том, что буду стоять на набережной Ист-Ривер вот так, обнимая самого дорогого мне человека, и совсем не думать о работе, проблемах, статьях, всякой ерунде. Я не думал, что это возможно! Я не думал, что это реально, и может случиться со мной…

- Мишель хочет познакомиться с тобой, Джеймс. Я уже немало рассказала ей о тебе и о нас.

- Я в своей жизни только однажды знакомился с родителями своих девушек. Это было серьезное испытание…

- Тут тебе нечего бояться, - поцеловала меня Аманда. – Моя мать очень добрая женщина, которая не будет заваливать тебя дурацкими вопросами, а просто предложит чай. Она тебе понравится.

- Я не боюсь. И тогда не боялся. Просто это всё так серьезно. Меня страшило всегда исключительно это…

- Ты считаешь, что мы делаем это излишне рано?

- Думаю, нет. Мы встречаемся уже немало – всё нормально. Просто мне нужно морально подготовиться. Нужно произвести положительное впечатление на нее.

- Просто будь собой, милый. Просто собой. Этого достаточно, поверь.

А ведь и вправду, нет в этом ничего особенного. Я, как и любой человек, со своими достоинствами и недостатками, и мне абсолютно нечего стыдиться или скрывать.

Пора было взрослеть. Пора забыть про бестолковое прожигание жизни в ночных клубах и на тусовках в богатых особняках кинозвезд, спортсменов и сенаторов. Нужно забыть про стриптиз-клубы, которые возбуждают до красноты на лице и заставляют спуститься в пропахший дымом туалет, чтобы кончить. К черту этих бездушных глупых телок, порхающих от пилона к пилону с целью содрать побольше денег с впечатлительных мужчин. Это всё сущий бред, который не стоит того, чтобы тратить на это время – его и так дано каждому из нас ничтожное количество. Так давайте же будем это время с любимыми, с дорогими сердцу и душе людьми. Давайте жить для них! Давайте жить для своих детей! Давайте видеть в этом главный смысл своего существования! И может быть тогда в мире наступит такое состояние гармонии, незнакомое ни одному йогу. Давайте жить!

Давайте жить…

Я смотрел на Аманду и не верил тому, что нахожусь сейчас рядом с ней и смотрю на нее глазами, полными самых высоких чувств. Я не хотел отпускать ее. Мне казалось, что если отпущу, то сразу же станет холодно, зябко, промозгло. Казалось, что от нее расходятся многочисленные лучики света и именно она, а не Солнце освещает этот мир.

- Я не нахожу нужных слов, чтобы сказать тебе, что сейчас чувствую, - говорил я, смотря в ее ослепительные глаза, - нет для меня никого дороже, Аманда. Я сам поражаюсь тому, как ты быстро стала для меня тем, кем стала. Я редко поддаюсь чувствам – мой мозг редко отключается. А сейчас…

- Мы похожи, Джеймс. Я любила только однажды, но сильно разочаровалась в той любви. Мой мозг с тех пор тоже было не отключить – я всегда думаю на шаг вперед. Мне всегда лезут в голову мысли, которые должны появиться только спустя полгода отношений. Но сейчас… Сейчас мне не хочется ни о чем думать, планировать, рассуждать о характерах, судьбе. Я словно скинула с себя непрозрачную накидку, которая затуманивала мой разум. Я открыта для тебя, Джеймс.

Я слушал всё, что говорила Аманда внимательно, но в какой-то момент просто перестал улавливать смысл слов. Сердце начинало биться сильнее, я чувствовал легкое головокружение, секундное помутнение рассудка. Я просто смотрел на ее губы, которые двигались сейчас так плавно и неописуемо красиво, что я пожалел, что я не художник – мне хотелось нарисовать их сейчас и размножить миллионным тиражом, а потом развесить по всему городу, чтобы люди шли и видели, какая бывает красота на этой планете.

Это было как в сказке. Нам совершенно не было холодно, хотя с Ист-Ривер начал дуть ветер. Мы целовались, как студенты колледжа в восемнадцать лет. Я сжимал ее в своих объятиях, как самое дорогое, что у меня есть, и это было так. Я всё больше приближался к мысли, что я обрел себя вместе с появлением в моей жизни Аманды.

Студмайер? Даже не знаю, ждал ли я звонка от него… Мне было настолько хорошо, что я сумел выкинуть из головы статью. Мистера Х… Я вдруг стал понимать, что есть вещи, которые важнее всего, даже того самого, что еще час назад двигало тобой, как какой-то кукловод.

Мишель Бёрнс поднялась с дивана и прошла к фотографиям мужа. Взяв в руки одну из них, в деревянной рамке, она подошла к окну и села в мягкое кресло, купленное мужем за день до той страшной трагедии… Она держала фоторамку в правой руке, а левую положила на подлокотники и сильно сжала ладонь.

Горечь утраты будет жить всегда, до самой смерти, но… сейчас она сидела и улыбалась, чувствуя присутствие мужа совсем рядом. Она ощущала его запах, ей казалось, что он смотрит на нее и что-то говорит. Она не слышала слов, но чувствовала то, что он хочет ей сказать. Он просил ее улыбаться. Он просил ее продолжить жить и верить в то, что он навсегда с ней. Она смотрела напротив себя и кивала головой в знак того, что она его прекрасно понимает в этот момент.

Мишель казалось, что он протягивает к ней руки, чтобы обнять. Она протянула руки в ответ и ей на мгновение показалось, что она почувствовала прикосновения любимого мужа.

Мгновение продолжалось минуту, две…. Мишель чувствовала его совсем рядом и в ее душе засветило солнце. Она ощущала тепло, которое стало распространяться от ее рук к самому сердцу – туда, где еще недавно было так пусто и холодно, но теперь… Теперь всё будет иначе.

Мишель снова посмотрела на фотографию мужа в фоторамке и по ее щеке потекла слеза.

Одна…

Две…

Слезы текли по ее щеке, но она стояла возле окна и улыбалась, стараясь не упустить ни одной частички той энергии, которой делился с ней ее любимый муж. Все руки были в мурашках, и она чувствовала некоторую дрожь в коленках. Ее словно знобило, но она знала, что абсолютно здорова. Она знала, что это он, он и его любовь к ней. Она знала, что сейчас он как никогда рядом, и внимательно проживала каждую секунду этого момента, который стал для нее как глоток свежего воздуха в занятом смогом мегаполисе.

Мишель чувствовала, что не одна. Он был с ней…

Питер Студмайер сидел в своем кожаном кресел в кабинете и изучал статью, которую я дал ему прочесть. Его лицо выражало некоторое волнение. У него вспотели ладони и он достал из кармана носовой платок, чтобы вытереть их.

Питер держал на руках книгу преступлений, совершенных Мистером Х, и его руки изредка вздрагивали от усталости – так тяжела была эта книга. Статья внешне была абсолютно обыкновенная, но ее содержание… Питер достал мобильный телефон и набрал номер Саймона. После нескольких гудков он услышал в трубке «Алло»…

Мы обнимались, стоя на набережной и ловя эти сладкие мгновения. Было около половины пятого, но я сегодня никуда не торопился. Студмайер не звонил, значит еще не прочел статью или обдумывает прочитанное. Я знал, что времени у нас в обрез, но нужно было очень деликатно подойти к Питеру с этим вопросом, и поэтому я сдерживал себя.

- Может, поедем домой, а то я немного замерзла, - сказала Аманда, улыбнувшись.

Я взял ее руки в свои. Они и правда были холодными. Я нежно поцеловал каждую, а потом взял за правую руку и потянул в сторону парковки:

- Пойдем домой, милая. Выпьем вина, я приготовлю спагетти…

- О, как я люблю твои спагетти. Ты готовишь их по особому рецепту?

- Нет, что ты. Ничего особенного – просто мне нравится это делать – я дарю им свою любовь.

- Даришь любовь спагетти? – рассмеялась Аманда. – Да ты просто сумасшедший!

Я нежно поцеловал Аманду, а потом еще крепче взял за руку, и мы пошли в сторону парковки.

Мы были на двух машинах, так что ехать нам пришлось врозь. Я ехал первым, а Аманда прямиком за мной. Я ехал небыстро, чтобы она не потеряла меня из виду в этом сплошном потоке машин, и уже скоро мы выехали на Пятую-авеню. По ней нам предстояло подняться на самый север Манхэттена, в Гарлем, где я жил. Ехать было очень приятно – другие водители были крайне добры и не подрезали, как часто происходит. Я то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и снова и снова видел в нем маленький и юркий «Мини» Аманды, которая иногда сигналила мне фарами ради забавы.

Приехав домой, мы поспешили уединиться в спальне. Мы страстно целовались, снимая друг с друга частички нашей одежды. Когда на Аманде остались только лифчик и трусики, я услышал звон бьющегося стекла, который донесся из гостиной. Мои губы остановились на полпути к губам Аманды, когда раздался крик... Мы вскочили с кровати и быстро побежали в гостиную. На диване сидел Кевин. Он был сильно пьян, а руки его были в крови. Рядом стояла разбитая бутылка виски, а сам напиток растекся по полу...

- Какого черта, Кевин?! - яростно кричал я, выхватывая из его рук горлышко от бутылки, - А ну успокойся! Слышишь?!

Я стал трясти Кевина, пытаясь привести того в чувство, а Аманда побежала за бинтами. Я пережал рану, чтобы остановить кровь, но Кевин меня только отталкивал.

- Отвяжись, прошу! Отвяжись! - кричал Кевин.

- Да что с тобой такое?! Ты накидался, Кевин. Всё нормально, успокойся.

- Да что ты знаешь о моей жизни?.. У меня нет никого и ничего! Не нужно меня успокаивать! Дай мне умереть! Дай!

Вернулась Аманда и стала заматывать руку Кевина бинтом, останавливая кровотечение. Я удерживал его от резких движений, сильно прижав к спинке дивана.

- Всё хорошо, всё будет хорошо. Ты не должен сдаваться. Ничего критичного не произошло, - смягчил я свой тон, чтобы успокоить Кевина.

- Не произошло?! Это ты так называешь, да? Да я просто сволочь, я просто недостоин жить! Дайте мне убить себя!

Когда рука была замотана, я попросил Аманду найти успокоительное, а лучше снотворное.

- Мне ничего больше не надо, Джеймс! Ничего!

Вернулась Аманда и попросила Кевина выпить из стакана. Тот нехотя выпил, а потом продолжил:

- Всё это кошмар! Ваша идея не спасет меня. Я по уши в дерьме, Джеймс. По уши!.. Мне нет смысла жить, просто нет... Для чего? Для кого?

- Для своих друзей, Кевин. Они у тебя есть. Хоть бы и я с Амандой. И Сьюзен твой друг. Мы с тобой.

- Мои родители не хотят видеть меня. Я уверен, они будут только рады тому, что я умру.

- Да что ты такое говоришь?!

- Всё так и есть...

Кевина постепенно вырубало. Его веки медленно опускались, тело становилось всё более расслабленным. Я уже совсем не держал его, и отошел чуть подальше.

Кевин заснул. Я поудобнее уложил его на диване и сел рядом. Аманда стояла напротив и смотрела на меня.

- Сколько ты ему налила?

- Пятнадцать капель.

- Значит, он проспит до утра. Это то, что нужно. Пусть придет в себя.

Аманда стояла напротив в одном нижнем белье, и я протянул ей плед, в который она тот час завернулась. Я сидел, не двигаясь, уставившись в пол. Состояние Кевина было критическое, но я не знал, что делать дальше. Студмайер не звонил, дело стояло на месте, а тут еще и... В общем, всё было совсем не так, как должно было быть.

- Алло, Саймон?

- Да. Кто говорит?

- Это Питер.

- Какой еще Питер?

- Студмайер. Питер Студмайер.

- Ах это ты. Я думал, что после того случая я больше не услышу твой голос...

- Я еще раз приношу свои извинения, Саймон. В тот раз я чуть было всё не испортил.

- Мы были на грани, ты это понимаешь? Можно сказать, что каким-то чудом нас тогда не вычислили. Если бы ты только знал, как долго мне пришлось объяснять всё Мистеру Х... Я спас твою чертову жизнь, Питер! Мистер Х был настроен решительно в первые минуты после услышанного.

- Я знаю, Саймон. Знаю. Это была моя ошибка.

- Твоя. Твоя и ничья больше... Ладно, чего тебе?

- Я подумал, что должен предупредить вас.

- Что случилось?

- Думаю, это не телефонный разговор. Давай встретимся в "Starbucks" на углу Пятой-авеню и 33-стрит через час.

- Хорошо. Через час.

Саймон бросил трубку, и Питер услышал короткие гудки. Его сердце сейчас стучалось чаще обычно, пульс взлетел до небес и ощущение жара полностью накрыло тело.

Студмайер сидел в своем кресле и думал о том, что наконец-то он заживет спокойно, без чувства каждодневного страха, когда Мистер Х увидит, какую важную информацию Питер доставит ему. Наконец-то можно будет без оглядки ходить по улицам, а по утрам парковаться не на заднем дворе, а у центрального входа в офис, и выходить из машины с гордо поднятой головой.

Питер начал представлять эту свою новую жизнь, если Мистер Х примет извинения... и навсегда исчезнет из его жизни. Пока это казалось фантастикой, но Студмайер с детства не увлекается ни выдуманными существами, ни сюжетами из "Star Wars". Он реалист, умеющий считать деньги, и требует исключительно жизненной прозы.

От этих мыслей Питера отвлек вибрирующий в кармане брюк телефон. Он достал его и уже хотел было ответить, но, увидев надпись "Джеймс", отложил телефон в сторону.

Я проснулся рано, около восьми. Повернув голову направо, я увидел необычайно милое сонное лицо Аманды, которая лежала рядом. У меня тут же вылетели из головы все самые волнующие меня в последнее время проблемы - я словно окунулся в рай. Кому знакомо это чувство, тот сейчас слегка улыбнется и покачает головой. Это никак не иначе как любовь, поражающая все клетки головного мозга и парализующая мышцы сердца.

Я поцеловал Аманду и осторожно поднялся с кровати, чтобы не разбудить ее. Я прошел в гостиную и проверил, как там Кевин. Судя по его виду, он крепко и безмятежно спал, и я прошел дальше, на кухню. Закрыв дверь, я поставил чайник и стал делать себе бутерброды с ореховым маслом.

Проверив телефон, я убедился, что Питер не звонил, и тут же набрал его номер. Гудки, гудки, гудки... Неужели Студмайер испугался? Неужели ему не нужен эксклюзив грандиозного масштаба? По всей видимости, придется использовать план Б и договариваться с типографией лично, идя на серьезное нарушение порядка, установленного в журнале.

Меня уволят? Возможно, но что-то менять было уже поздно - я просто не могу взять и забыть всё, что случилось. Всё зашло слишком далеко...

Бутерброд с ореховым маслом встал комом в горле. Мне было как-то не по себе. Я подумал об Аманде, о том, что ее муж замешан во всей этой истории. Какого же ей сейчас... Я бы отдал сейчас всё только за то, чтобы она чувствовала себя спокойно и в безопасности.

Кевин. У него нервный срыв, и это очевидно. Ему бы обратиться к психологу, чтобы восстановить свое душевное состояние, но сейчас заставить его это сделать просто невозможно. Я решил, что обязательно поговорю с Кевином об этом, как только всё закончится.

В моей голове вертелись миллионы мыслей, но сейчас я крепко взял их под уздцы, и набрал Сьюзен. После нескольких гудков она наконец-то ответила.

- Джеймс, ты? - услышал я сонный голос.

- Извини, что так рано, но это очень важно.

- Что случилось?

- Студмайер взял прочесть статью и... пропал.

- Как пропал?

- Обещал еще вчера вызвать к себе и обсудить ее, но потом куда-то резко уехал. Потом я стал звонить ему, но он упорно не отвечал. Я не знаю что делать.

- Мне кажется, Джеймс, твоя идея пришлась ему не по душе.

- Да, я это почувствовал еще вчера, когда был у него на приеме. Он выглядел очень озадаченным. После прочтения статьи ему едва ли полегчало...

- Что ты станешь делать?

- План Б, - ответил я коротко.

Сьюзен некоторое время молчало, а потом я услышал плачь:

- Прошу, Джеймс, остановись!

- Что?.. - не сразу понял я.

- Остановись. Давай ты просто забудешь обо всем этом, сотрешь статью и извинишься перед Питером. Давай ты оставишь в прошлом свои планы и просто вернешься к работе, семье... У тебя теперь есть Аманда, во что я до сих пор не верю, и ты можешь жить для нее, ради нее. Зачем тебе рисковать своей репутацией, работой, здоровьем в конце концов! Мне очень страшно за тебя...

- Стало быть, в типографию я еду один?

- Джеймс, прошу... - Сьюзен плакала в трубку, не сдерживая слез.

- Это нужно, понимаешь? Сколько еще можно это терпеть? Ты бы видела Кевина вчера, когда мы с Амандой вернулись домой. У него нервный срыв, он пытался покончить жизнь самоубийством! Надо его спасти!

- Просто пусть он уедет на Запад, в Калифорнию. Пусть начнет жить заново там. Не нужно злить Мистера Х, пожалуйста, - умоляла меня Сьюзен, а я слушал и видел во всем этом не более чем слова слабого человека, которому проще уйти от проблемы чем решить ее.

- Пока, Сьюзен. Позвоню, как только всё уладится, - сказал я и положил трубку.

Всё, этого мне не вынести. Еще слово, еще хоть одно слово, и я начну рвать волосы на голове. Ну почему, почему Сьюзен настолько все равно на судьбу Кевина и тех, кто еще вляпался в это дерьмо?! Нет, мне не найти поддержки с ее стороны. Теперь я остался один.

Вскоре проснулась Аманда и я встретил ее на кухне нежным поцелуем:

- Привет, милая. Как спалось?

- Беспокойно, Джеймс. Я всё еще не могу поверить в то, что жила с мошенником. Любила его...

- По словам Кевина, у них не было выбора. Не стоит винить Саймона. Да, конечно, он ошибся, связавшись с Мистером Х, но ни он, ни Кевин, и не подозревали, как всё окажется серьезно.

- Да, все это верно, и, знаешь, мне жаль Саймона. Мне очень жаль, что всё так получилось. Может быть, если бы не это, он не был бы таким бездушным и безразличным по отношению ко мне.

Я слушал Аманду внимательно, не пропуская ни слова. Мне было почти не ощутить все то, что ощущала она все эти тяжелые годы их брака. И я, как и она, жалел и Саймона, и Кевина, и всех тех, кто еще был хоть как-то связан с Мистером Х. Они не могли сделать ровным счетом ничего, так как были жутко запуганы. Каждый раз, когда они хотели слезть с этого крючка, ими овладевал страх, и он не покидает их до сих пор.

- В прочем я хотела поговорить не об этом, Джеймс.

- А о чем? Я просто сейчас еду в редакцию, к Студмайеру. Если его нет, то в ход идет план Б.

- Стой, Джеймс, - сказала Аманда и взглянула мне прямо в глаза. - Нам нужно поговорить.

- Что такое? - спросил я, проходя в гостиную и садясь в кресло.

- Я понимаю, что ты решил всё уже давно и... тебя не переубедить, но я тебя прошу забыть про свой план Б.

Я глубоко вздохнул, закрыв на мгновение глаза но не успел ничего сказать, так как Аманда продолжила:

- Знаю, у меня почти нет шанса что-то изменить, но, пожалуйста, дослушай меня до конца. Я искренне надеюсь, что Студмайер не одобрит статью, и в это мне просто хочется верить. Понимаешь, ты только все усугубишь. Мистер Х поймет, что появилась мощная сила, которая способна поднять народ, открыть глаза тем, кто был слеп все эти годы. Он тебя обязательно вычислит - это очень просто, поверь. В "La Magazine" не такой большой штат, чтобы не отыскать тебя. Ты обрекаешь себя на опасность. Это правда так. Представь, что может случиться, если он тебя найдет. Он попытается избавиться от тебя, зная, что ты тот, кто очень много знает и решительно настроен. Джеймс, он убьет тебя!

Аманда взяла в руки подушку и расплакалась, крепко сжав ее. Я раньше и представить не мог плачущую Аманду. Она казалась мне очень сильной женщиной, обладающей почти стальной психикой, но последние события показали, что она самый обычный человек, которому свойственно в чем-то сомневаться и реагировать на события так, как это обуславливает человеческая сущность.

Что, а главное, как она говорила показало мне, как дорог я ей, и как она боится за меня. Меня это очень тронуло, вспотели ладони, а глаза резко отяжелели. Я смотрел на нее, плачущую в подушку, как какая-нибудь маленькая девочка, которую бросил парень, и чувствовал, что если и есть на свете то, что способно меня остановить, так это безграничная любовь к Аманде.

"Starbucks" был переполнен. В этот час обычно было меньше людей, и официант по имени Кифер был сильно удивлен, видя столько посетителей. Ему приходилось перемещаться от столика к столику вдвое быстрее обычного, и в один момент он чуть не упал, зацепившись за чей-то портфель, стоящий рядом со столиком.

Это был кожаный портфель Саймона Куика, художника, живущего на Манхэттене. Совсем недавно он продал еще несколько своих картин одному очень известному бизнесмену за баснословные деньги, и в данную минуту мог позволить себе почти всё. Он мог купить себе небольшую яхту, или еще одну квартиру на Пятой-авеню. Он мог съездить в Европу, посетив сразу несколько стран и сыграв в казино в Монте-Карло. Однако Саймон, как человек, еще некогда семейный, привык обдумывать покупки очень тщательно, и потому деньги пока просто лежали в укромном месте.

Саймон Куик сидел на стуле, вытянув одну ногу вперед, так как та жутко болела. На вопросы о том, что с ногой, он отвечал, что это обыкновенный несчастный случай, однако все было совсем не так, и только единицы знали правду.

Это человек любил деньги, и чем больше у него их было, тем спокойнее он себя ощущал в этой жизни. Ему было мало дохода от продажи своих картин и он подался... в предпринимательство. И только единицы знали, что это был за бизнес...

Питер Студмайер немного опоздал, однако Саймон был в этот день в хорошем расположении духа, и его это ни чуть не огорчило.

- Привет, Питер. Давай выкладывай.

- Я даже не знаю, как сказать...

- Думаю, надо говорить прямо. У меня не так много времени, сам понимаешь.

- Да-да, конечно...

- Питер, давай уже скорее, а то я поседею, пока ты мне все расскажешь, - сказал Саймон и улыбнулся.

- Один из моих журналистов написал статью и вчера предоставил мне ее, чтобы я утвердил ее в номер.

- Ты хотел поделиться со мной этой замечательной статьей, чтобы я накинул этому журналисту жалованье из своего кармана?..

- Нет. Дело не в этом.

- А в чем тогда?

- В этой статье написано о вас и Мистере Х...

- Что?.. - всполошился Саймон.

- Да-да, там описано почти все, что было сделано за последние пару лет.

- Откуда это у вашего журналиста? - говорил Саймон тихо. - Отвечай.

- Я не знаю. Он сказал, что у него очень надежный источник.

- Он хочет, чтобы эта статья была опубликована?

- Да...

- Этого нельзя допустить, Питер! Никак нельзя!

- Я ему сейчас же позвоню и скажу, что статья не одобрена...

- Как его имя?

Студмайер замялся. Конечно, ему нужна была благосклонность Мистера Х как воздух, но выдавать одного из своих, перспективного молодого журналиста... да и просто человека. Питер как никто другой понимал, чем это для меня обернется.

- Питер, слушай меня внимательно, - говорил Саймон почти шепотом, чуть наклонившись вперед. - Если ты сейчас же не назовешь его имя, то очередное утро для тебя не наступит...

- Но я не могу....

- Отчего же? - говорил Саймон спокойно. - Ты скажешь его имя, мы его припугнем, а также заставим его забыть все то, что он знает.

- Но главное ведь, не он, а источник всей этой информации.

- Ты сомневаешься, что мы сможем это выяснить? Это всего лишь вопрос времени, Питер, и ты это знаешь.

- Знаю...

- Тебе не стоит ничего бояться. Представляешь, как обрадуется Мистер Х той информации, которую ты мне предоставишь. Он простит тебе твой тот промах, и ты больше не будешь иметь с ним никаких дел. Ты слишком жалок, чтобы войти в нашу команду. Твоя задница слишком сильно прикреплена к твоему журналу и Мистер Х вряд ли заинтересован в сотрудничестве с тобой.

- Он позволит мне нормально и спокойно жить?

- Конечно, Питер. Разве ты мне не веришь?

На Студмайера было сейчас жалко смотреть. Он сидел в состоянии оцепенения, а на языке вертелось имя "Джеймс", которое он никак не мог выдавить из себя.

- Питер, кто этот журналист?

После некоторого промедления Студмайер сдался:

- Джеймс Коллинз.

К чему все мы стремимся? Строители стремятся к повышению качества каждой последующей своей постройки. Врачи стремятся к тому, чтобы всё меньшее количество болезней имели ярлык "неизлечимая". К чему стремимся мы, журналисты?..

Работая в "La Magazine", я раз за разом пытался ответить на этот вопрос, но, как и ожидалось, сделать этого не смог. Начав писать еще в школе, я и представить себе не мог, что когда-нибудь стану профессиональным журналистом. Мне это безусловно нравилось, но я не думал, что буду зарабатывать на этом деньги. Хобби, вот как характеризовал я для самого себя свое занятие. Однако я писал снова и снова, и в итоге, уже в университете, меня заметили и взяли на работу. Сначала это был небольшой молодежный журнал "Star", а потом... "La Magazine".

Так к чему же мы стремимся? Нет, и снова ответ не вертится на языке. Это вопрос, на который мне пока точно не ответить. Однако, я точно знаю, к чему стремлюсь я сам. Как человек, для которого важны такие понятия, как семья, любовь и дружба, я прежде всего стремлюсь сделать так, чтобы все, кто находится рядом со мной были счастливы. Возможно, это очень банально, но это так. Другой вопрос в том, как этого добиться, но тут нет стандартных рецептов. И быть не может, ведь все люди разные и счастье для каждого тоже.

Сейчас, смотря на плачущую Аманду, я знаю точно, что больше никогда не хочу видеть, как она плачет, если только это не будут слезы радости. Я знаю, что я могу сделать это, и для меня сейчас нет более важного. Я хочу быть с ней, хочу дарить ей позитивные эмоции, разделять с ней все горести и беды, видеть этот огонек в ее глазах. Я готов уйти из жизни, не оставив ни бессмертных романов, ни фантастических картин, сошедших из под моей кисти... Все это я буду считать абсолютно бессмысленным, если Аманда не будет счастлива до самых наших последних дней. Все это не будет стоить ровным счетом ничего - лишь мишура и пустая слава.

Пусть моим именем не называют улицы в Нью-Йорке и не делают из моей квартиры в Гарлеме дом-музей Джеймса Коллинза. Пусть Кевин простит меня за то, что я позвоню Студмайеру с просьбой сжечь статью. Пусть он просто поймет, что я слишком много на себя взял, и не в силах с этим справиться, потому что я самый обычный человек, возомнивший себя минутной мессией, способной в одиночку решить исход противостояния. Нет, этого не сделать ни за день, ни за два, ни за месяц. Этот путь длинною в несколько поколений. Ведь это началось с тех самых пор, как на планете появилось человечество. Есть добро, есть зло. Просто каждый раз и то, и другое приобретает новые формы, и может быть поэтому мы не можем сразу разглядеть это во всеобщей массе людей, событий, фактов...

Дата добавления: 2015-10-30