Взгляд Мередит упал на глянцевый проспект отеля на пластмассовом столике. Она перечитывала его уже не первый раз.
ОТЕЛЬ «ДОМЕЙН-ДЕ-ЛА-КАД»
Отель «Домейн-де-ла-Кад» расположен в прекрасной местности паркового типа над живописным городком Ренн-ле-Бен в прекрасном Лангедоке. Отель воплощает собой величие и элегантность XIX века, предлагая в то же время все удобства, каких может ожидать разборчивый постоялец в XXI веке. Отель занимает здание особняка, частично уничтоженного пожаром в 1897 году. Особняк был превращен в отель в 1950-х годах, а при новом правлении был переоборудован и вновь открылся в 2004-м, получив признание как один из лучших отелей на юго-западе Франции.
Полный прайс-лист и список услуг см. на обороте.
Замечательно. К понедельнику она будет там. Мередит решила побаловать себя, провести пару дней в пятизвездочной роскоши после перелетов эконом-классом и дешевых мотелей. Она засунула листок обратно в прозрачную дорожную папку, где уже лежало подтверждение брони номера. Папку положила в сумочку.
Она закинула за голову длинные тонкие руки, повертела головой, разминая шею. Давно ей не доводилось так уставать.
Из отеля в Лондоне она выписалась в полдень, позавтракала неподалеку в кафе у «Вигмор-Холл», зашла на дневной концерт — весьма скучный, — потом перехватила бутерброд на вокзале Ватерлоо и, усталая и взмокшая, села в поезд.
Ко всему прочему еще и задержали отправление. Когда поезд наконец тронулся, она долго не могла прийти в себя, сидела, уставившись на пробегавший за окном зеленый английский пейзаж, и даже не подумала напечатать заметки. Потом поезд нырнул в бетонную пасть тоннеля под Каналом. Воздух стал еще тяжелее, зато заткнулись мобильные телефоны. Полчаса спустя они вынырнули на поверхность к плоским бурым полям Северной Франции.
Крестьянские шале, мелькающие деревеньки и длинные прямые проселки, ведущие, кажется, в никуда. Пара городков — стоянка сокращена из-за нарушения расписания. Потом аэропорт Шарля де Голля и пригороды, предместья, облезшие и безрадостные высотки с дешевыми квартирами, выросшие на окраине французской столицы.
Мередит откинулась на спинку сиденья и пустила мысли блуждать на свободе. Понемногу подходит к концу ее четырехнедельная поездка для сбора материалов к биографии французского композитора Клода-Ашиля Дебюсси и женщин в его жизни. Сначала она побывала в Соединенном Королевстве, а вот теперь Франция. После пары лет поисков и построения планов — довольно бесплодных — что-то сдвинулось с места. Полгода назад маленькое академическое издательство дало ей скромный заказ на книгу. Аванс невелик, но учитывая, что у нее еще нет репутации музыкального критика, жаловаться не приходится. Хватило, чтобы осуществить давнюю мечту о поездке в Европу. Она твердо решила написать не просто очередную биографию Дебюсси, а настоящую книгу его жизни.
И вторая удача — что ей предложили временную должность преподавателя в частном колледже в Роли Дарем. Работа начиналась с весеннего семестра. Хорошо, что место работы недалеко от нового дома ее приемных родителей — можно сэкономить на прачечной, телефонных счетах и бакалее — и рядом с ее alma mater, университетом Северной Каролины.
За десять лет, когда приходилось платить за колледж, у Мередит набралось много долгов, а с деньгами было туго. Но кое-что удалось прикопить, давая уроки игры на фортепиано, да еще аванс от издательства и надежды на будущее жалованье… она решила рискнуть и заказала билет в Европу.
Сдать рукопись в редакцию предстояло в конце апреля. Сейчас работа шла полным ходом. Собственно, она даже опережала расписание. Десять дней провела в Англии. Теперь предстояли две недели во Франции — главным образом Париж, но Мередит запланировала и короткую поездку в городок на юго-западе, Ренн-ле-Бен. А там на пару дней в Домейн-де-ла-Кад.
Формальной причиной для поездки была необходимость до возвращения в Париж проверить некоторые сведения о первой жене Дебюсси, Лилли. Но если бы дело было только в первой мадам Дебюсси, она не стала бы так хлопотать. Правда, как научный вопрос это небезынтересно, но сведения довольно смутные и в общем-то не имеют прямого отношения к содержанию книги. Нет, у нее была другая, личная причина для поездки в Ренн-ле-Бен.
Мередит залезла во внутренний карман сумочки и вытащила конверт из манильской бумаги с красной надпечаткой: «Не сгибать». Из конверта она вытянула пару старых фотографий в оттенках сепии с обтрепанными помятыми уголками и листок фортепианных нот. Она не в первый раз посмотрела на ставшие уже знакомыми лица, потом обратилась к музыкальной пьесе. На желтой бумаге от руки была записана простенькая мелодия в тональности ля-минор, название и дата старомодным почерком надписаны над нотным станом: «Святилище, 1891».
Она знала музыку наизусть: каждый такт, каждую шестнадцатую, каждый аккорд. Музыка — и с ней три карточки — единственное, что досталось Мередит от родной матери. Наследство, талисман.
Она прекрасно понимала, что поездка вряд ли откроет что-либо интересное. Все было так давно, все истории забылись. С другой стороны, хуже, чем есть, быть не могло. Она практически ничего не знала о прошлом своей семьи, а могла узнать хоть что-то. За это цена одного билета — не слишком дорого.
Мередит заметила, что поезд замедляет ход. Рельсовых путей стало больше, впереди уже светился Северный вокзал. Атмосфера в вагоне снова переменилась. Люди возвращались к реальности, совместное путешествие заканчивалось, у каждого впереди своя цель. Кто-то расправлял галстук, кто-то разглаживал плащ.
Она собрала фотографии, ноты и собственные бумаги, сунула все обратно в сумочку. Сняла с запястья зеленую резинку для волос, стянула свои черные волосы в конский хвост на затылке, пригладила пальцами челку и вышла в проход.
Острые скулы, ясные карие глаза, легкая фигурка — Мередит больше походила на старшеклассницу, чем на двадцативосьмилетнюю ученую даму. Дома ей до сих пор приходилось носить с собой документы, иначе ее отказывались обслуживать в барах. Она дотянулась до багажной сетки, сняла куртку и дорожную сумку, открыв при этом полоску загорелого подтянутого живота между зеленым топом и хлопчатобумажными брючками-«бананами», и заметила, что вся четверка с мест напротив пялится на нее.
Мередит надела куртку, с усмешкой пожелала им всего хорошего и двинулась на выход.
Едва ступив на платформу, она словно наткнулась на звуковую стену. Повсюду кричали, бежали, толпились, махали руками люди. Все куда-то спешили. Из громкоговорителей гремели объявления. Сообщение об отправлении каждого поезда сопровождалось чем-то вроде туша в исполнении башенных часов. После приглушенной атмосферы вагона все это представлялось сумасшедшим домом.
Мередит улыбалась, впитывая виды, запахи, лица Парижа. Она уже чувствовала себя другим человеком.
Взгромоздив сумки на оба плеча, она нашла нужный указатель и вышла к стоянке такси. В очереди она оказалась за мужчиной, оравшим что-то в свой мобильный и размахивавшим зажатой в пальцах «гитаной». Сизый, пахнущий ванилью дымок клубился в вечернем воздухе, выделяясь на фоне балкона и ставен дома напротив.
Она назвала шоферу адрес, отель в Четвертом округе, на улице Тампль в районе Маре, который она выбрала специально. Он удобно расположен для осмотра обычных туристических объектов, если у нее найдется время, — рядом в Центром Помпиду и Музеем Пикассо, а главное, рядом находится консерватория и несколько концертных залов, архивы и частные адреса, по которым ей нужно побывать для книги о Дебюсси.
Шофер положил ее объемистую сумку в багажник, захлопнул за пассажиркой дверцу и сел за руль. Мередит, откинувшись, сидела в такси, протискивавшемся сквозь безумное уличное движение Парижа. Сумочку она на всякий случай обняла рукой и смотрела, как проносятся мимо кафе, бульвары, мотороллеры и уличные фонари.
Мередит уже казалось, что она лично знакома с музами Дебюсси — с его подругами, любовницами, женами: Мари Васнир, Габи Дюпон, Тереза Роже, первая жена — Лилли Тексьер, вторая — Эмма Бардак, любимая дочка Шушу. Их лица, истории, черты вставали перед мысленным взором — и даты, связи, музыка. Черновой вариант биографии был уже готов, и ей нравилось, как выстраивается текст. Теперь осталось привнести на страницы немного жизни, немного красок, глоток атмосферы XIX века.
Временами ее тревожило, что жизнь Дебюсси становится для нее более реальной, чем собственная. Но Мередит отгоняла опасения. Такая сосредоточенность на пользу делу. Если она хочет успеть к сроку, продержаться осталось не так уж много.
Машина взвизгнула тормозами и остановилась.
— Отель «Аксель». Вуаля!
Мередит расплатилась с шофером и вошла внутрь.
Отель оказался вполне современным. В нем было мало парижского, скорее он походил на дорогие отели Нью-Йорка.
Совсем ничего французского.
Сплошные прямые линии и стекло, стильная обстановка. Вестибюль заставлен огромными тяжеловесными креслами. Накидки либо в черно-белую косую клетку, либо полосатые, в коричневых, лимонно-зеленых и белых полосках. Между креслами — столики дымчатого стекла. На блестевших хромом полках вдоль стен глянцевые журналы — «Вог» и «Пари-матч». С потолка свисали огромные абажуры.
Перестарались…
На дальнем конце маленького вестибюля приютился бар. У стойки сидели и пили мужчины и женщины. Загорелая кожа и костюмы от хороших портных. На каменном прилавке — сверкающие шейкеры для коктейлей, бутылки отражаются в зеркалах под голубоватыми неоновыми светильниками. Звон льдинок и стекла.
Мередит извлекла из бумажника кредитную карточку — не ту, которой пользовалась в Англии, потому что опасалась, что превысила свой кредит, — и подошла к конторке. Стройная дежурная в сером брючном костюме держалась дружелюбно и деловито. Мередит с радостью убедилась, что ее подзабытый французский еще понимают. Ей давно не приходилось практиковаться.
Будем считать, хорошая примета.
Отказавшись от помощи с багажом, она записала пароль доступа к беспроводному Интернету, поднялась в тесном лифте на третий этаж и прошла по темному коридору к своему номеру.
Комната оказалась маленькой, но чистой и стильной. В отделке сочетались белый, кремовый и коричневый тона. Служащие отеля заранее включили лампочку над кроватью. Мередит погладила рукой простыни. Добротное льняное белье, уютная постель. И в шкафу много места — правда, ей это ни к чему. Она поставила дорожную сумку на кровать, выложила на стеклянную столешницу ноутбук и подключила его заряжаться.
Потом она прошла к окну, сдвинула в сторону тюлевую занавеску и отворила его. В комнату ворвался уличный шум. Внизу, под окном, нарядная толпа наслаждалась на удивление теплым октябрьским вечером. Мередит высунулась наружу. Вид открывался во все стороны. На противоположном углу — универмаг, ставни закрыты, зато открыты все кафе и бары, кондитерские и гастрономы, из окон на улицу доносилась музыка. Оранжевый свет фонарей, неоновые лампы, яркий свет и черные силуэты. Краски ночи.
Опершись локтями на кованые черные перила балкончика, Мередит смотрела и жалела, что у нее нет уже сил спуститься вниз, влиться в веселую толпу. Потом она заметила, что озябла, отошла и растерла плечи.
Она распаковала вещи, убрала кое-что в шкаф и отправилась мыться. Ванная скрывалась за причудливой дверью-гармошкой в углу номера и была отделана белой керамикой в том же минималистском стиле. Мередит наскоро приняла душ, завернулась в толстый купальный халат, натянула на ноги теплые шерстяные носки, налила себе из мини-бара бокал красного вина и села просмотреть почту.
Подключиться удалось довольно быстро, но писем было мало — пара посланий от друзей, интересовавшихся, как дела, и одно от матери, Мэри, — та справлялась, все ли в порядке. Еще реклама какого-то концерта. Мередит вздохнула: от издательства ничего. Первая часть аванса должна была поступить на ее счет в конце сентября, но ко времени ее отъезда деньги не пришли. Теперь уже кончался октябрь, и Мередит начинала нервничать. Она отправила пару напоминаний и получила в ответ заверение, что все идет по плану. С финансами у нее дело обстояло не так уж плохо, по крайней мере пока. Есть кредитная карточка, а в крайнем случае можно одолжить немножко у Мэри, чтобы продержаться на плаву. Но лучше бы знать, что деньги уже перечислены.
Мередит вышла из Сети, допила вино, почистила зубы и легла в постель с книжкой.
Шум Парижа затихал. Мередит уснула, не выключив свет и позабыв на подушке зачитанный томик рассказов Эдгара Аллана По.
Глава 10
Суббота, 27 октября
Мередит проснулась, когда в окно уже ярко светило солнце.
Она вскочила с постели, прошлась щеткой по волосам, связала их в хвостик и натянула синие джинсы, зеленый свитер и куртку. Проверила, все ли на месте в сумке: бумажник, карта, блокнот, темные очки, камера, — и, радуясь предстоящему дню, прыгая через две ступеньки, сбежала в вестибюль.
Стоял прекрасный осенний день, яркий, солнечный и свежий. Мередит отправилась позавтракать в пивной бар напротив. Круглые столики со столешницами под мрамор, но все равно симпатичные, выставили на улицу, чтобы не упустить утреннего солнца. Внутри блестело лаком темное дерево. Длинная, поблескивающая металлом стойка тянулась через весь зал, и два пожилых официанта в черно-белой униформе удивительно расторопно обслуживали толпу посетителей.
Мередит заняла последний оставшийся свободным столик на улице, рядом с компанией парней в жилетах и обтягивающих кожаных штанах. Все четверо курили и пили эспрессо, запивая водой из стаканов. Справа от нее две худенькие безупречно одетые женщины прихлебывали кофе нуазетт из крошечных белых чашечек. Мередит заказала завтрак — сок, французский хлебец с маслом и джемом, выпечку и кофе латте — и достала свою записную книжечку, копию знаменитого хемингуэевского блокнота с молескиновой обложкой. Она исписала уже два из шести блокнотиков, специально заказанных перед поездкой в магазине «Варне энд Нобл». Записывала она все, до последней мелочи. Потом самое важное переносила в ноутбук.
Она собиралась провести день, обходя частные адреса, связанные с жизнью Дебюсси, и не касаться пока крупных общественных заведений и концертных залов. По ходу дела можно снять несколько фотографий, а если это окажется пустой тратой времени, то придумать что-нибудь другое. Но для начала и это представлялось неплохим способом с пользой провести время.
Дебюсси родился в Сен-Жермен-ан-Ле, теперь этот городок числился в поясе пригородов, 22 августа 1862 года, но был парижанином с головы до пят. Большую часть своих пятидесяти пяти лет он провел в Париже, начиная от дома на улице Берлин, где провел детство, и заканчивая домом номер 80 по авеню дю Буа де Болонь, где скончался 16 августа 1916 года, за четыре дня до того, как немцы начали обстрел Парижа из дальнобойных орудий. Кладбище Пасси в Шестнадцатом округе, где похоронен Дебюсси, Мередит собиралась посетить в завершение своего паломничества, быть может, на обратном пути, в конце недели.
Мередит глубоко вздохнула. Париж, город Дебюсси, казался ей родным. После безумной суматохи сборов и отъезда с трудом верилось, что она все-таки здесь. Она посидела минуту, любуясь городом, потом достала и расстелила на столе карту. Уголки свесились вниз, как будто она накрыла стол яркой скатертью.
Она заправила за ухо несколько выбившихся прядей и склонилась над картой. Первым в ее списке адресов стояла улица Берлин, на которой Дебюсси с родителями и братьями-сестрами проживал с раннего детства до двадцати девяти лет. Дом стоял всего через квартал от квартиры поэта-символиста Стефана Малларме — в его знаменитом салоне по четвергам бывал Дебюсси. После Первой мировой войны улицу, как и многие другие с немецкими названиями, переименовали в улицу Льеж.
Мередит провела по ней пальцем до улицы Лондре, где Дебюсси снимал меблированные комнаты для себя и своей любовницы Габи Дюпон в январе 1892-го. Дальше шла квартирка на крошечной улочке Гюстава Доре, дом 17. Рядом, сразу за углом — улица Кардине, где они жили, пока Габи не ушла от него под новый, 1899 год. Дебюсси оставался по тому же адресу с первой женой, Лилли, еще пять лет, пока и эта связь не прервалась.
В смысле расстояний и маршрутов Париж оказался очень удобным городом. Все можно обойти пешком, тем более что Дебюсси провел жизнь в относительно маленьком районе, на улицах, лучами расходившихся от площади Европы до границы с Восьмым и Девятым округами у вокзала Сен-Лазар.
Мередит обвела нужные адреса черным маркером, с минуту разглядывала получившуюся картину и решила начать с самого дальнего, чтобы, возвращаясь, приближаться к отелю.
Она сложила карту, с трудом заставив ее согнуться по прежним складкам, допила кофе, смахнула со свитера крошки и один за другим облизала пальцы, отгоняя искушение заказать что-нибудь еще. Стройная худенькая Мередит, надо сказать, любила поесть. Пирожки, булка, пирожные — все то, что теперь числится вредным. Она оставила бумажку в десять евро по счету, добавила горсть мелочи на чай и отправилась в путь.
Меньше четверти часа ей понадобилось, чтобы добраться до площади Конкорд. Отсюда она повернула на север, мимо базилики Мадлен, необычной церкви, напоминающей римский храм, и дальше по бульвару Малешерб. Еще через пять минут она свернула на авеню Веласкеса к парку Монсо. После грохота машин на главных улицах эти престижные тупички казались отчужденно тихими. Платаны с пятнистой, как веснушчатые руки стариков, корой стояли вдоль тротуара. На многих стволах виднелись надписи. Мередит оглядела выстроившиеся вдоль сада белые здания посольств, бесстрастные и какие-то надменные. Остановилась и сделала несколько снимков, чтобы не забыть со временем планировку квартала.
При входе в парк Монсо было вывешено летнее и зимнее расписание. Мередит прошла в черные кованые ворота и оказалась на широкой зеленой лужайке. Сразу представилось, как гуляли здесь по широким аллеям Лилли, Габи, а может, и сам Дебюсси за руку с дочкой. Длинные белые летние платья мели пыль на дорожках, а может быть, дамы под широкополыми шляпками сидели на зеленых металлических скамеечках, расставленных вдоль газона. Отставные генералы в военных мундирах и темноглазые дети дипломатов, гоняющие деревянные обручи под бдительным присмотром гувернанток. Сквозь зелень просвечивала декоративная колоннада — копия греческого храма. Чуть дальше каменная пирамида ледника, отгороженная от посетителей, и мраморные статуи муз. В конце парка вереница пони катала взад-вперед восхищенных детишек.
Мередит наснимала множество фотографий. Если забыть об одежде людей и сотовых телефонах, парк Монсо почти не отличался от виденных ею фотографий столетней давности. Все было так живо, так отчетливо.
С удовольствием покружив полчаса по парку, Мередит наконец повернула к выходу и оказалась перед станцией подземки на северной стороне. Надпись: «Линия Монсо № 2» над входом, стилизованная под модерн, могла бы выглядеть так же во времена Дебюсси. Она сделала еще пару снимков, потом перебралась через шумный перекресток и очутилась в Семнадцатом округе. После старинного изящества парка кварталы здесь представлялись почти трущобами. Дешевые магазинчики, одинаковые дома. Она легко нашла улицу Кардине и отыскала многоквартирный дом, где больше ста лет назад жили Дебюсси и Лилли. Снаружи он выглядел таким же простым, скучным, непримечательным. В нем не было индивидуальности. Дебюсси в письмах любовно описывал скромную квартирку, рассказывал об акварелях и масляных полотнах на стенах.
Минуту она колебалась, не позвонить ли в звонок. Может быть, кто-нибудь впустит ее осмотреть дом изнутри? Как-никак, именно здесь Дебюсси создал труд, изменивший всю его жизнь, — свою единственную оперу, «Пеллеас и Мелизанда». Именно здесь выстрелила в себя Лилли Дебюсси, когда за несколько дней до пятой годовщины их свадьбы окончательно поняла, что Дебюсси к ней не вернется, что он ушел от нее к одной из своих учениц, Эмме Бардак, и поселился в доме ее матери. Мысль, что Лилли прожила остаток жизни с постоянным воспоминанием о Дебюсси, застрявшим в ее теле, казалась Мередит самой острой, почти болезненной чертой всей истории.
Она протянула руку к серебристому пульту, но удержалась и не нажала кнопку интеркома. Мередит верила в дух места, в то, что при определенных обстоятельствах в некоторых местах может сохраняться эхо прошлого. Но здесь, в городе… слишком много времени прошло. Даже если кирпич и известка остались теми же, за сотню лет человеческий муравейник оставил здесь слишком много призраков. Слишком много шагов, слишком много теней.
Она повернулась спиной к улице Кардине. Достала карту, сложенную аккуратным квадратиком, и стала искать площадь Клода Дебюсси. Нашла — и испытала еще одно глубокое разочарование. Уродливые серые шестиэтажные дома, на углу магазин подержанных вещей. И кругом никого. Все казалось заброшенным. Вспомнив статуи парка Монсо, увековечившие писателей, художников, архитекторов, Мередит сердито подумала, что Париж мог бы почтить одного из своих самых знаменитых сынов чем-нибудь поприличнее.
Она повернула назад, к шумному бульвару Батиньоль. Все, что она читала о Париже 1890-х, Париже Дебюсси, рисовало его довольно опасным местом, удаленным от больших улиц и бульваров. Здесь были места — quartiers perdus,[4] — куда лучше было не соваться.
Следующей была улица Лондре, где Габи с Дебюсси сняли свою первую квартирку в январе 1892-го. Хотелось ощутить что-то, почувствовать ностальгию, уловить настроение, но… ничего. Она отсчитывала номера, подходя к месту, где должен был стоять дом Дебюсси. Остановилась, отступила назад, достала блокнот, чтобы убедиться, что не спутала номер, и нахмурилась.
Сегодня не ее день.
Как видно, за сотню лет вокзал Сен-Лазар поглотил здание. Разрастаясь, он расползался по прилегающим улочкам. Здесь не осталось ничего, связывающего былые дни с настоящим. Нечего было даже фотографировать. Пустое место.
Мередит огляделась и увидела напротив, на другой стороне улицы, ресторанчик «Ле Пти Шаблизен». Пора поесть, но еще больше ей нужен стакан вина.
Она перешла улицу. Меню было написано мелом на черной доске, выставленной на тротуар. Большие окна скромно до половины прикрыты кружевными занавесочками, не дававшими заглянуть внутрь. Она повернула старомодную ручку двери. Тут же пронзительно звякнул колокольчик. У дверей ее встретил старик официант в повязанном вокруг талии крахмальном белом фартуке.
— Pour manger?[5]
Мередит кивнула, и ее проводили к столику на одного в уголке. Бумажная скатерть, тяжелые серебряные ножи и вилки, бутылка с водой, заранее выставленная на стол. Она заказала дежурное блюдо и стакан фиту.
Мясо оказалось отменным — розовым в середине и под острым соусом с черным перцем. Камамбер был зрелым. За едой Мередит разглядывала черно-белые фотографии на стенах. Старые виды квартала, работники ресторана, гордо выстроившиеся на его фоне, черноусые официанты в хрустких белых воротничках и хозяин с почтенной супругой в центре — оба в лучших воскресных нарядах. Снимок старого трамвая на улице Амстердам, еще один, современный — знаменитая башня с часами на фасаде вокзала Сен-Лазар.
И самое приятное, что одну фотографию она узнала. Мередит улыбнулась. Над кухонной дверью, рядом со студийным портретом женщины, молодого мужчины и кудрявой девочки, висела одна из самых известных фотографий Дебюсси. Его сфотографировали на вилле Медичи в Риме, в 1885 году. Двадцатитрехлетний Дебюсси по обыкновению перед камерой принял угрюмый вид. Черные волосы коротко подстрижены надо лбом, усики едва пробиваются. Мередит с первого взгляда узнала фотографию. Она собиралась поместить ее на задней обложке своей книги.
— Он жил на этой улице, — сказала она официанту, набирая код кредитки. — Клод Дебюсси. Совсем рядом.
Официант неопределенно пожал плечами и оставался равнодушен, пока не увидел, сколько она оставила чаевых. Тогда он заулыбался.
Глава 11
Остаток дня прошел по плану. Мередит посетила все адреса, оставшиеся в списке, и к шести часам вернулась в отель. Она обошла все места, где проживал в Париже Дебюсси.
Приняв душ, она переоделась в белые джинсы и бледно-голубой свитер, перекачала снимки с цифровой камеры в ноутбук, просмотрела почту — деньги не пришли — и съела легкий ужин в брассерии напротив, закончив вечер зеленым коктейлем в баре отеля. Выглядел он ужасно, но на вкус оказался удивительно хорош.
Вернувшись в комнату, она поняла, что соскучилась по знакомым голосам. И позвонила домой.
— Привет, Мэри, это я.
— Мередит!
От дрогнувшего голоса матери на глазах Мередит показались слезы. Ей вдруг показалось, что дом очень далеко, а она очень одинока.
— Как вы там? — спросила она.
Они немного поговорили. Мередит рассказала Мэри, чем занималась с последнего звонка, и подробно перечислила, где побывала в Париже, хоть и не забывала ни на минуту, как набегают доллары за каждую минуту их болтовни.
На том конце провода помолчали.
— А как второй проект? — спросила Мэри.
— Пока я о нем не думаю. Здесь в Париже слишком много дел. Займусь этим после выходных, в Ренн-ле-Бен.
— Не стоит беспокоиться, — сказала Мэри слишком поспешно, выдавая свое волнение.
Она всегда поддерживала Мередит в ее желании узнать прошлое семьи. Но в то же время Мередит понимала, как она боится, чтобы на свет не вышло слишком многое. Она и сама боялась того же. Что, если окажется, что болезнь, несчастье, омрачившее всю жизнь ее кровной матери, передается в семье из поколения в поколение? Что, если и у нее начнут проявляться те же признаки?
— Я не беспокоюсь, — несколько резковато проговорила она и тут же смутилась. — Со мной все хорошо. Настроение скорее приподнятое. Я буду держать тебя в курсе, честно.
Они проговорили еще пару минут и распрощались.
— Люблю тебя.
— И я тебя, — долетел через тысячу миль ответ.
В воскресенье с утра Мередит отправилась в парижскую Оперу, в Пале Гарнье.
В 1989 году в Париже открылся новый оперный театр в бетонном здании рядом с Бастилией, так что в Пале Гарнье теперь, как правило, ставили балеты. Но во времена Дебюсси в это роскошное, несколько вычурное, барочное здание приходили, чтобы посмотреть и себя показать. Здесь разразилась пресловутая антивагнеровская демонстрация в сентябре 1891-го, здесь разворачивались события романа Гастона Леру «Призрак Оперы».
Мередит потратила пятнадцать минут, чтобы дойти до театра, лавируя в толпе туристов, стекавшихся к Лувру. Здание на авеню Опера было воплощением XIX века, зато улицу перед ним занимал исключительно XXI век. Сумасшедшее движение, сплошные потоки машин, мотороллеров, автобусов и велосипедов неслись со всех сторон. Рискуя жизнью, Мередит перешла через улицу и оказалась на островке, занятом Пале Гарнье.
У нее захватило дух: торжественный фасад, величественная балюстрада, розовый мрамор колонн, золоченые статуи, золотая и белая лепнина на крыше и зеленый медный купол под октябрьским солнцем. Мередит попыталась мысленно представить болотистый пустырь, на котором возводили театр, Вообразить на месте грузовиков и гудящих легковушек экипажи, женщин в платьях со шлейфами и мужчин в высоких цилиндрах. Ничего не вышло. Шум и суета вокруг заглушали эхо прошлого.
Она с облегчением узнала, что по случаю дневного благотворительного концерта в театр пускают и в воскресенье. Едва она шагнула внутрь, тишина исторических лестниц и балконов приняла ее в свои объятия. Большое фойе оказалось точно таким, каким было знакомо по картинам, — просторный мраморный зал, подобный нефу монументального собора. Перед ней вздымалась к куполу широкая главная лестница.
Мередит, озираясь по сторонам, двинулась вперед. Да разве ей здесь место? Резиновые подошвы кроссовок скрипели по мрамору. Двери в зал были распахнуты, и она проскользнула внутрь. Хотелось своими глазами увидеть прославленную шеститонную люстру и шагаловский потолок.
В оркестровой яме репетировал квартет. Мередит тихонько пробралась в задний ряд. На миг ей почудилось, что призрак прежней Мередит — молодой исполнительницы — проскользнул следом и сел рядом. Ощущение было таким явственным, что она едва не обернулась.
Повторяющиеся такты взлетали из оркестра и плыли по пустым проходам. Мередит вспоминала, сколько раз она участвовала в подобном. Ждала за кулисами со скрипкой и смычком в руках. Ощущала, как предвкушение, волнение и страх остро отдаются под ложечкой перед первым шагом в зал. Подстроить скрипку, чуть подтянуть струны и смычок, осыпая крупинками канифоли черный капрон длинной концертной юбки.
Мэри подарила ей первую скрипку, когда Мередит было восемь лет. Как раз тогда она насовсем перебралась к ним. Больше не будет возвращений к «настоящей» матери на выходные. Футляр со скрипкой ждал ее на кровати в комнате, которая станет ее комнатой, — желанный дар для девочки, потрясенной тем, как обошлась с нею жизнь. Для ребенка, успевшего повидать слишком много.
Она ухватила свой шанс обеими руками. Музыка стала для нее спасением. У нее были способности, она быстро схватывала и много работала. В девять лет она уже играла на школьном концерте в балетной студии Милуоки. Вскоре она стала заниматься и на рояле. Музыка стала главной в ее жизни.
Она мечтала о профессии музыканта и в начальной, и в средней школе, до выпускного класса. Ее преподаватели советовали поступать в консерваторию и уверяли, что она скорее всего пройдет. И Мэри тоже.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |