Педагогические специальности 34 страница

В 30-х годах в двух циклах определяются важнейшие темы писа­теля — «Рассказы о подвиге» и «Рассказы о детях». Воспитатель­ное начало становится ведущим в его творчестве. Тема социально­го и этического самоопределения детей-беспризорников посте­пенно сменяется темой детского героизма. Самый первый из рас­сказов о детском героизме — «Ночка» (1940) — написан в манере сказа, в интонациях устной повествовательной речи.

Программной стала статья Пантелеева «Юмор и героика в дет­ской книге» (1937). По его убеждению, смешное и героическое нужно изображать как часть повседневной жизни — так, как это принято в устном народном творчестве. Примером такого подхода может служить рассказ «Честное слово» (1941). Интересна история его создания.

В начале 1941 года редколлегия журнала «Костер» обратилась к нескольким писателям с просьбой ответить детям на важные во­просы, связанные с представлениями о долге, чести и других эти­ческих понятиях. Рассказ Пантелеева был опубликован в шестом номере журнала, который вышел в самые первые дни войны. Па­фос рассказа оказался созвучен суровому времени. «Честное сло­во» надолго вошло в школьную программу.

История маленького часового, забытого старшими товарища­ми по игре, и смешна, и серьезна. Обычно в произведениях дет­ских писателей взрослый поучает ребенка, в этом же рассказе ре­бенок показывает взрослому пример истинной стойкости. Особенно примечательна тональность повествования. Не умиление или на­смешка, а уважение к малышу звучит в словах автора: «Еще не известно, кем он будет, когда вырастет, но кем бы он ни был, можно ручаться, что это будет настоящий человек». Игру писатель обращает в подлинную жизнь, тем самым возвращая честному слову его высокое значение.

Ленинградская блокада, которую пережил Пантелеев, запечат­лена в его воспоминаниях и дневниковых записях «В осажденном городе» (1966). Автор воспроизводит реальную картину осажден­ного города, обращая особое внимание на маленьких детей — этих мучеников и героев войны.

В блокадном Ленинграде писатель продолжал создавать свои «Рассказы о подвиге», стремясь показать и объяснить внутрен­нюю природу стойкости, мужества ленинградцев. Как и «Честное слово», рассказы о детях военного поколения — «На ялике», «Маринка», «Долорес», «Главный инженер» — написаны от лица взрослого. Проблема, таящаяся в подтексте рассказов (особенно таких, как «На ялике» и «Долорес»), поставлена по-взрослому остро: если ребенок способен на подвиг и самопожертвование, если он готов умереть во имя победы, то готов ли взрослый к детской гибели, пусть даже и героической? Может ли быть изме­рена победа ценою детских жизней? Однозначного ответа писа­тель не предлагает, но в самой постановке проблемы чувствуется его поворот к народно-христианской этике. Недаром к концу жизни Пантелеев стал глубоко верующим христианином.

В 40-х годах писатель создает цикл из четырех рассказов о двух маленьких девочках — сестрах Белочке и Тамарочке: «В лесу», «На море», «Испанские шапочки» и «Большая стирка». Приключе­ния сестер служат толчком к познанию детьми самих себя. Драма­тические и комические ситуации рассказов обусловлены поляр­ными характерами героинь (Белочка простодушна, а Тамарочка коварна и предприимчива). Рассказы о Белочке и Тамарочке на­писаны в масштабе детского восприятия и в манере детской речи. Героини всерьез разгоняют тучи, могут нарочно потеряться в лесу и считают невероятным событием встречу с теленком. Любовь писателя к своим героиням искренна, но далека от умиления, потому что в смешных детских чертах уже проглядывают взрослые характеры.

Образы маленьких детей — в центре рассказов «Буква ТЫ», «Настенька». Взрослый повествователь и наблюдает за маленьким ребенком, и спорит с ним, и учится у него. Взрослый и ребе­нок — две полноценные личности, каждый со своим видением мира и своей речью. Можно приказать правильно называть букву «я», но как трудно объяснить разницу между «я» и «ты».

Педагогические принципы, которыми руководствовался Л. Пан­телеев, воспитывая маленькую дочь, нашли отражение в книге для родителей «Наша Маша» (1966). Это отцовский дневник, в котором отмечены и победы, и ошибки в воспитании крошечно­го ребенка. Позицию писателя-отца отличают спартанская требо­вательность, нравственный максимализм и вместе с тем любовь к ребенку. Писатель видит в ребенке «завязь, росток будущего чело­века» и считает, что ради его счастья взрослые обязаны направ­лять его волю на самоограничение, приучать его к суровой дис­циплине и чувству долга.

Автобиографические мотивы детства легли в основу позднего цикла рассказов писателя — «Дом у Египетского моста» (1973 — 1978).

Валентина Александровна Осеева

В.А.Осеева (1902—1969) продолжала в своей прозе реалисти­ческое направление, связанное в детской литературе с именами Л.Н.Толстого, К.Д.Ушинского. Художественное произведение было для нее прежде всего средством воспитания, и стержнем произведения — важный нравственно-этический вопрос.

В течение шестнадцати лет Осеева работала в детских комму­нах, колониях, детприемниках. Дети и помогли воспитательнице обрести свое писательское призвание: для них она придумывала длинные повести с продолжением о Гражданской войне, о крас­ных командирах, писала и ставила вместе с ребятами пьесы, изоб­ретала игры. В 1937 году она отнесла один из рассказов — «Гриш­ка» — в редакцию газеты «За коммунистическое просвешение». Так началась ее биография литератора.

В довоенных рассказах — «Бабка», «Рыжий кот», «Выходной день Вольки» — внимание автора сосредоточено на художественном ис­следовании нравственной нормы и отступлений от нее. Главным героем здесь выступает ребенок, совершивший этическую ошибку. Уроки прозрения даются ценой мучительного переживания, и эта цена одна для детей и взрослых. А. Платонов посвятил творчеству Осеевой статью «Размышления читателя», в которой подчеркивал, что рассказ «Бабка» (1939) — «драгоценность, и в отношении глу­бины искреннего чувства, владеющего автором, и в отношении литературного уменья, доводящего до читателя чувство и мысль автора». «Наша бабка лучше всех, а живет хуже всех — никто о ней не заботится...», — рассуждает внук Боря. Родители установили пре­небрежительный тон в отношении «бабки», и внук тоже позволял себе свысока поучать ее. Но вот старушка умерла, и ее немудреное «наследство» — записка с корявыми буквами, с ошибками — пере­вернуло детскую душу, очистило страданием из-за собственной вины перед ней. Лечение заболевающей совести любовью, бесхитростной и неугасимой, — таков рецепт писательницы-педагога.

Рассказы Валентины Осеевой 40-х годов, адресованные детям дошкольного и младшего школьного возраста, также посвящены теме нравственно-этического становления. Сосредоточившись на психологии, на нравственных коллизиях, писательница избежала необходимости платить дань идеологии. Она освоила трудный жанр — короткий рассказ с прямой воспитательной целью, при­годный для обучения чтению и дающий пищу для детских раз­мышлений: «Волшебное слово», «На катке», «Три товарища», «Печенье», «Синие листья», «Сыновья» и др. Тщательный отбор речевых средств, оставляющий впечатление живой интонации, умелое построение, точность в выборе конфликта — все это обес­печило рассказам постоянное место в хрестоматиях для дошколь­ников и младших школьников.

Сюжеты рассказов взяты из повседневной жизни мальчиков и девочек, постоянно осмысляющих нравственную сторону своих и чужих поступков. Герои и читатели учатся понимать законы нор­мальной жизни среди людей. Так, известный цикл «Волшебное слово» дает свод моральных правил, прямо сформулированных или вытекающих из общего хода повествования. Названия расска­зов тоже порой служат ориентирами в представлениях о добре и зле, ставят конкретный этический вопрос: «Хорошее», «Плохо», «Кто хозяин?», «Долг». Достойные качества и недостатки геро­ев — это не условные детские добродетели и грехи (неряшли­вость, непослушание и т.п.), а вполне серьезные, «взрослые» ка­чества: доброта, честность, чуткость — или эгоизм, подлость, рав­нодушие, грубость.

В ранних рассказах Осеевой герой-ребенок мал, невелика и сфера его окружения: семья, друзья во дворе, в детском саду, реже в школе. Главный принцип в системе образов — сравнение положи­тельных героев и тех, кто не может служить примером для юного читателя. Например, в рассказе «Строитель» герой снова строит из глины дом, разрушенный накануне другими мальчишками, — так показано превосходство моральной силы над силой физиче­ской. Взрослые герои у Осеевой, как правило, играют роль резо­неров, выражающих позицию автора.

Хрестоматийным стал рассказ «Волшебное слово». Чтобы убе­дить маленького читателя в пользе слова пожалуйста, писатель­ница ввела в рассказ элементы сказки: совет мальчику дает зага­дочный старичок, немного похожий на волшебника; одно и то же действие повторяется троекратно (сестра, бабушка и старший брат в ответ на «пожалуйста» тотчас откликаются на просьбы мальчи­ка). Рассказ выстроен композиционно так, что маленькому чита­телю непременно хочется продлить его, самому испытав силу «вол­шебного слова».

Рассказы В. Осеевой о детях военной поры — «Андрейка», «От­цовская куртка», «Татьяна Петровна», «Кочерыжка» — относятся к числу лучших произведений о войне в детской литературе. Они отличаются реалистическим изображением народных характеров и атмосферы того времени, особой теплотой повествовательного тона. Межличностные коллизии отходят на второй план, на пер­вом же — Великое противостояние, война и мир, война и дети.

Кроме рассказов В.Осеева писала стихи и сказки, адресован­ные дошкольникам и младшим школьникам, с той же идейно-художественной направленностью. Они напоминают «Аленушки­ны сказки» Д. Мамина-Сибиряка с их нравоучительными аллего­риями.

Однако именно реалистическая проза была сильнейшей сто­роной ее творчества. Рассказы Осеевой сильны своей жизненной достоверностью. Сама она утверждала: «Ничто выдуманное, "вы­сосанное из пальца" не живет. Герои мертвы, они смотрят со страниц, как разодетые манекены. Напрасно, пытаясь их ожи­вить, писатель придумывает для этих образов "украшательные" детали, — они еше упорней мстят своим мертвым равнодуши­ем...»

Крупная повествовательная форма не сразу была освоена пи­сательницей. Широкое признание получила трилогия В.Осеевой «Васек Трубачев и его товарищи» (1947, 1951, 1952). До сих пор пользуется популярностью среди девочек среднего школьного воз­раста и ее автобиографическая дилогия — повести «Динка» (1954— 1956) и «Динка прощается с детством» (1969).

ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА 60-80-х ГОДОВ

Время, наступившее после смерти Сталина (1953), точнее, после XX съезда КПСС (1956), на котором Хрущев развенчал «культ личности», и по начало 60-х годов получило название «оттепели». Первые мотивы оттепели, связанные с ожиданием мирного вре­мени, появились в детских стихах В. М. Инбер, написанных в конце войны; они восходят к тютчевскому мотиву оттепели. За стихотво­рением Инбер «Оттепель» (1945) последовало стихотворение Забо­лоцкого с тем же названием, опубликованное во взрослом «тол­стом» журнале. А уже в 1954 году увидела свет одноименная по­весть И.Г.Эренбурга, окончательно закрепившая за эпохой на­звание «оттепель». Иначе чувство времени выразилось в стихотво­рении К.Чуковского «Радость (Детское)», помещенном среди сти­хов А.Ахматовой, Б.Пастернака, М.Цветаевой, А.Тарковского, Л. Мартынова в первом выпуске альманаха «День поэзии» (1956). Написанная во время войны и украсившая сказку «Одолеем Бар­малея», «Радость» по-новому зазвучала не только для детей, но и для взрослых.

За недолгие годы рубежа первых послевоенных десятилетий успело сформироваться поколение людей, мыслящих гораздо бо­лее свободно, чем их отцы. Они стали создавать свою культуру, отчасти принятую властями, а отчасти не принятую, неофици­альную. В литературе эти два потока — официальный и неофици­альный — тесно взаимодействовали, так что в выходивших в свет произведениях вдумчивый читатель улавливал в подтексте то, о чем в неопубликованных, отвергаемых произведениях говорилось впрямую.

В неофициальном потоке происходило самоочищение «орга­низма» литературы от засилья старых художественных канонов. Подобные «бунты» случаются периодически и чаще всего прини­мают форму пародий на устарелые образцы'.

Государство, как и прежде, проявляло заинтересованность в детской литературе. Большое внимание уделялось научной работе по изучению социальной и возрастной психологии читателей. На­стала пора формирования отдельной отрасли литературоведения — исследования детской литературы. В печати активно выступали критики с анализом текущего литературного процесса. В педагоги­ческой прессе регулярно публиковались статьи о детских писате­лях. Появлялись новинки детской литературы. Ежегодным празд­ником стала Неделя детской и юношеской книги. Часто проводи­лись творческие конкурсы среди детских писателей.

¹ В начале 60-х годов в «филиалы Чукоккалы» была помещена пародия В. Е.Ар­дова на «современную новеллу с приключенческим уклоном» «Бдительность младенца» — о подвиге полуторагодовалого Васютки, доползшего от люльки до пограничной заставы:

«Васютка явственно увидал, что за столом в избе сидит незнакомый дяденька с черной бородой и кушает хлеб, положив подле себя большой револьвер...

Как молния, в голове мелькнула мысль:

— Дядя — бяка! Дядя хочет тпруа по нашей стране, чтобы сделать ей бобо!..»

Это была пародия на штампованный образ «советского ребенка», утвердив­шийся в детской литературе: «выпав» из традиционной христианской символики, невозможное дитя с пеленок проявляло добродетели «советского гражданина».

Литературный процесс в 60 —80-е годы шел в целом очень ак­тивно, сопровождался дискуссиями и творческими поисками. Ра­зумеется, невиданно возросшее количество детских писателей — еще не показатель качества литературы, но пристальное внима­ние к их работе критиков, педагогов, родителей, а также юных читателей способствовало поддержанию планки качества на дол­жной высоте.

Продолжали работать мастера со сложившимся в 20—30-е годы творческим «я» — С. Михалков, А. Барто, Е. Благинина, В. Катаев, Л.Пантелеев, В.Осеева, Н.Носов и др. Своим творчеством они обеспечивали преемственную связь с традициями реалистической детской литературы.

Знаменательно, что с середины 50-х годов началось вхождение в детскую литературу писателей, чьи произведения определили подъем 60-х годов: А. Мошковского и М. Коршунова, Ю. Коринца и Р.Достян, Л.Давыдычева и Э.Шима, С.Сахарнова и В.Желез-никова, В. Голявкина, Ю.Томина, Р.Погодина и др. Они загово­рили от имени поколения, которое выстояло величайшую войну с фашизмом, осознало свое человеческое величие и было уверено в своих силах. Они первые взяли на себя ответственность за пере­смотр идеологии сталинского режима. Так, К. Воробьев в повести для взрослых «Почем в Ракитном радости» (1964) высказал прав­ду, затаенную в сюжете о Павлике Морозове: наивный юный сель­кор своей заметкой подвел родного дядю под «расстрельную» ста­тью, затем оба они, дядя-«вредитель» и племянник, побывавший в плену, оказываются в заключении; повзрослевшего героя муча­ет совесть.

Возрождению книги для маленьких много способствовал при­ход в детские издательства бывших фронтовиков — Б.Заходера, Я.Акима, Д.Самойлова, Р. Погодина и др. Это поколение писате­лей отличалось не только смелым высказыванием правды, но и особенно бережным отношением к детству и к народной культу­ре; они имели «взгляд на вещи просветленный» (одно из качеств детского писателя, по Белинскому). Их произведения проникну­ты верой в жизнь и радостью жизни.

В конце 50-х годов заявили о себе писатели, которых относят к поколению «шестидесятников». В области литературы для дошколь­ников и младших школьников многое сделали такие «шестиде­сятники», как В.Берестов, И.Токмакова, Р.Сеф, Г.Сапгир, И.Мазнин, Ю. Мориц, Э.Успенский, Ю. Коваль, В. Голявкин, В.Драгунский, Г. Цыферов. Для этого поколения характерны ра­скованность, граничившая с озорством, любовь к художествен­ной игре (отсюда — обращение к традициям Серебряного века, к русскому авангарду 20 —30-х годов, к западноевропейскому мо­дернизму). Обобщающая идея литературы, создаваемой ими, сво­дится к утверждению человеческой личности как первейшей цен­ности, перед которой должны отступить идеалы коллективизма. Некоторым писателям-«шестидесятникам» пришлось преодолевать сопротивление консерваторов из официальных кругов и изда­тельств, поэтому их произведения имели сложную дорогу к чита­телю. Но несмотря на трудности, писатели выстояли, были при­знаны и на родине, и за рубежом.

Человек и история, человек и общество, человек и природа — так можно обозначить три узловые проблемы в литературе 60 — 80-х годов. В освещение первой из этих проблем в книгах для ма­леньких наибольший вклад внес С.Алексеев, создавший целый художественный мир русской истории. Второй проблеме посвя­щали свои произведения А.Алексин, В.Железников, Н.Дубов, А.Лиханов, углубившие представления о детской психологии и социальных противоречиях детства. О третьей проблеме, приобре­тающей сегодня все большее значение, много писали Н.Сладков, С.Сахарнов, Г.Снегирев, Ю.Дмитриев, Н.Романова, В.Чапли­на, И.Акимушкин.

Накопленный к 60-м годам опыт художественного перевода позволял все больше расширять круг детского чтения, включая в него литературу народов советских республик (А. Абу-Бакар, С.С. Вангели, Г. Виеру, Н.Л.Забила, И.Зиедонис, С. Капутикян, Л.Квитко, Э.Огнецвет, Раджаб, Э.Рауд, К.Тангрыкулиев и др.). Крупными событиями для детей становились переведенные на русский язык произведения зарубежных писателей — А. де Сент-Экзюпери и П.Трэверс, А. Милна и Л. Кэрролла, Т.Янсон и Д.Тол-кина, К.Льюиса и Д.Чиарди, А.Линдгрен и Дж.Родари.

Вместе с тем 60—80-е годы — период противоречий между ад­министративно-идеологическим управлением культурой и свобод­но складывающимся литературным процессом. Подспудное накоп­ление этих противоречий привело к завершению очередной лите­ратурной эпохи. Это был период создания целой империи детской книги — исключительного по мощности, многообразию и сложно­сти феномена культуры детства.

Оценку эпохе дал Александр Твардовский в поэме «По праву памяти», написанной в конце 60-х:

Давно отцами стали дети. Но за всеобщего отца Мы оказались все в ответе, И длится суд десятилетий, И не видать ешё конца.

Только два десятилетия спустя эта поэма и многие другие произведения неофициальной литературы были явлены народу. С конца 80-х годов два потока слились, и наступило время гло­бального переосмысления истории и культуры. Момент этого слияния определяет собою начало нового этапа — рубежа XX— XXI веков.

ПОЭЗИЯ В ДЕТСКОМ ЧТЕНИИ

Елена Александровна Благинина

Е.А.Благинина (1903—1989) пришла в детскую литературу в начале 30-х годов. Стихи ее печатались в журнале «Мурзилка». В 1936 году вышли ее первый сборник стихов «Осень» и поэма «Садко», а в 1939-м — сборник «Вот какая мама!». С тех пор фонд русской лирики для малышей постоянно пополнялся ее стихотво­рениями.

Стиль Благининой существенно отличается от стиля Чуков­ского, Маршака и даже Барто — особенным, женским звучани­ем. В стихах Благининой нет громкого, декларативного пафоса, интонация их — естественно-мягкая. Женственность сквозит в об­разах маленьких девочек и расцветает в образе матери. Делови­тость и сердечность, любовь ко всему красивому, нарядному объе­диняет маму и дочку — двух постоянных героинь Благининой. Ее маленькую поэму «Аленушка» можно назвать поэмой женственно­сти. Одно из лучших стихотворений поэтессы — «Вот какая мама!» (по ее собственной опенке, оно «если не совершенное, то все же подлинно детское»). Построено оно так, что в нем воедино слиты голоса матери, девочки (может быть, играющей «в дочки-мате­ри») и автора:

Мама песню напевала, Одевала дочку, Одевала — надевала Белую сорочку. Белая сорочка — Тоненькая строчка. Вот какая мама — Золотая прямо!

Чистым, звонким голосом говорит ее лирическая героиня о любви — к маме, к деревьям и цветам, к солнцу и ветру... Дево­чка умеет не только восхищаться, но во имя любви и работать, и даже поступаться собственными интересами. Ее любовь проявля­ется в деле, в хлопотах, которые и есть радость ее жизни («Не мешайте мне трудиться»). Дети, в особенности девочки, с малых лет знают стихотворение Благининой «Посидим в тишине».

Мама спит, она устала... Ну, и я играть не стала! Я волчка не завожу, Я уселась и сижу.

Темы стихов Благининой определяются привычным кругом интересов малышей: родной дом, близкие люди, любимые иг­рушки, сад и лес. Природа в ее стихах — близкая, знакомая, тоже «домашняя». Можно прямо обратиться к черемухе, к «травушке-муравушке», к березам и услышать ответ:

— Черёмуха, черёмуха, Ты что стоишь бела?

— Для праздника весеннего, Для Мая расцвела.

Даже мотивы советской жизни поэтесса вплетала в жизнь се­мейную (стихотворения «Шинель», «Миру — мир» и др.). Вопре­ки духу идеологии и производственности Благинина возвращала читателей в мир личных, интимных ценностей. В подтверждение можно назвать многочисленные ее сборники: «Вот какая мама!» (1939), «Посидим в тишине» (1940), «Радуга» (1948), «Огонек» (1950), «Гори-гори ясно!» (1955), итоговый сборник «Аленушка» (1959), а также новые, более поздние — «Травушка-муравушка», «Улетают — улетели».

Елена Благинина опиралась в своем творчестве на традиции народных колыбельных детских песенок, на высокую простоту пушкинского «глагольного» стиха, на цветопись и звукопись Тют­чева и Фета, звонкость поэтов-песенников — Кольцова, Никити­на, Некрасова, Есенина. Богатое наследие народной поэзии и классической русской лирики и помогло ей создать свой мир чи­стых красок, ясных представлений, добрых чувств:

Я надела поясок, Подвязала туесок, Побежала по малину Через луг, через лесок. Я раздвинула кусты. Ну, тенисты, ну, густы! А малина-то, малина — Самой крупной крупноты! Самой крупной крупноты, Самой красной красноты!

Обходясь лишь точным словом да узорным ритмом, Благинина создавала образ родного языка — яркого, звонкого, гибкого. Сло­ва для нее были конкретны, физически ощутимы: «А я их — на ощупь! / А я их — на вкус! / Как дерева брус / И как варева кус...» Ее стихи можно нанизывать, как бусы; их можно петь и даже выплясывать. Ими можно передать и

Тяжеловесность пёстрых ванек-встанек, Высокомерье кукол завитых. И розовый обыкновенный пряник В разводах и узорах золотых.

Стихи Благининой легко скандируются, их жанровые формы рассчитаны на устное бытование: это песенки, частушки, считал­ки, тараторки, скороговорки, загадки и т.п. Их «устность» спо­собствовала тому, что многие стихотворения широко известны без имени автора, подобно фольклорной поэзии.

Е. Благинина много занималась и переводами: переводила сти­хи Т.Шевченко, Л.Украинки, М.Конопницкой, Н.Забилы, Я. Коласа, Ю.Тувима, Л. Квитко, Э. Огнецвет. Ее собственные стихи и сейчас звучат на многих языках ближнего и дальнего зарубежья.

Сергей Владимирович Михалков

Поэт, баснописец, драматург и публицист, С. В. Михалков (род. 1913) известен и как общественный деятель.

Первое стихотворение поэта увидело свет в 1928 году, в одном из журналов Ростова-на-Дону. В творческом становлении литера­тора сыграло большую роль его увлечение баснями Крылова, сказ­ками Пушкина, стихами Лермонтова и Некрасова, а также стиха­ми Маяковского, Есенина, Демьяна Бедного¹.

С 1933 года Михалков печатается в московской периодике. От довольно посредственных взрослых стихов Михалков постепенно перешел к стихам для детей. Поддержал его в этом направлении А. Фадеев.

С. Михалков, как и другие советские поэты, живо откликался на события времени, писал стихи о челюскинцах и папанинцах, о перелете Чкалова через Северный полюс, о пограничниках, о войне в Испании и Абиссинии, о зарубежных пионерах. В 1936 году в серии «Библиотека "Огонька"» увидела свет первая книжка сти­хов Михалкова. Вслед за нею стали выходить и другие, в которых все больше было детских стихов.

В 1936 году была опубликована поэма «Дядя Степа» с иллюст­рациями А. Каневского. Она принесла поэту всенародную славу.

Народное начало в стихотворениях 30-х годов («А что у вас?», «Мы с приятелем...», «Песенка друзей», «Рисунок», «Фома» и др.) выражается в их песенности, афористической емкости фраз, в жизнеутверждающем пафосе. Например: «Мамы разные нужны, / Мамы всякие важны». Или:

¹ См.: Михалков СВ. От и до... — М., 1997.

Красота! Красота! Мы везём с собой кота, Чижика, собаку, Петьку-забияку, Обезьянку, попугая — Вот компания какая!

Лирика, юмор и сатира, смешавшись, дали почти все оттенки «михалковской» интонации. Молодой детский поэт придерживался линии Маяковского, говоря с читателем языком живым и совре­менным, без налета книжности, о предметах социально значимых. Михалков был в числе тех детских поэтов, кто активно формиро­вал образ своего читателя — «советского ребенка», не довольству­ясь простым отражением действительной жизни. Многие его сти­хотворения стали массовыми песнями, в которых выразилась эпоха с ее диктатом «мы», наивным оптимизмом и искренним патрио­тизмом. Это «Веселое звено», «Веселые путешественники», «Кто в дружбу верит горячо...», «Веселый турист», «Весенний марш», «Песня пионеров Советского Союза», «Сторонка родная», «Наша сила в деле правом...», «Партия — наш рулевой» и др.

Профессиональное признание С.Михалкова началось с «Дяди Степы» (1936) — небольшой поэмы, привезенной из творческой командировки в пионерский лагерь (вместе с песнями «О Павли­ке Морозове», «О пионере Мите Гордиенко», «О пионерском ба­рабане»). Отказавшись от сказочного чуда как непременного в «ста­рой» детской литературе приема, Михалков использовал прием объективации чуда: дядя Степа живет по указанному адресу, дей­ствует в реальной Москве и совершает поступки, невозможные лишь для людей обычного роста. Древний фольклорный образ доб­рого великана обновлен идеями конкретно-социального, идеоло-го-воспитательного плана. Уже в иные времена Михалков вернет­ся к своему герою в частях-продолжениях «Дядя Степа — мили­ционер» (1954), «Дядя Степа и Егор» (1968), «Дядя Степа — вете­ран» (1981). Долгожительство дяди Степы в детской литературе объясняется тем, что настоящий герой воспринимается «членом семьи», по выражению А.Прокофьева, смена его ролей вторит движению реального времени.

Неожиданный поворот в судьбе Михалкова произошел полу­случайно. Сталин прочел в «Известиях» колыбельную «Светла­на», посвященную автором понравившейся ему девушке, и по-своему принял участие в судьбе молодого поэта: вписал его имя в список писателей, представленных к награждению орденом Ле­нина. Так, в 1939 году поэт получил свою первую награду, послу­жившую ему охранной грамотой в пору репрессий. «Светлана» — произведение этапное не только в смысле житейской биографии: следуя традициям русской классической поэзии — Пушкина, Лер­монтова, Некрасова, автор сочетал глубоко личное чувство и эпи­чески масштабный образ страны, тем самым сделав серьезную заявку на роль государственного поэта.

Почти всю Великую Отечественную войну Михалков служил корреспондентом газеты «Сталинский сокол», побывал почти на всех фронтах, писал очерки, заметки, стихи, юмористические рассказы, тексты к политическим карикатурам, листовки и про­кламации. К детям были обращены стихотворения «Братья», «Да­нила Кузьмич» и др. Создавалась частями поэма «Быль для детей», в которой дан поэтический обзор всех лет войны (работа над по­эмой охватывает 1941 — 1953 годы). Бойцам были адресованы мно­гие стихотворения о детях. Один из заметных фактов газетной пе­риодики 1942 года — сделанный Михалковым обзор детских пи­сем, приходивших на фронт. После войны многие из «взрослых» произведений Михалкова оказались пригодны и для детей — по­эма «Мать», стихотворения «Карта», «Детский ботинок», «Пись­мо домой», «Откуда ты?», «Ты победишь!», «Солдат». Творческое наследие военных лет вошло в сборники «Служу Советскому Со­юзу» (1947) и «Фронтовая муза» (1976).

В соавторстве с Габриэлем Аркадьевичем Урекляном, высту­павшим в печати под псевдонимом Г.Эль-Регистан, С.Михалков написал текст Государственного гимна СССР (1943). На памятни­ке советским воинам в Вене начертана эпитафия из двух четверо­стиший Михалкова. «Имя твое неизвестно, / Подвиг твой бес­смертен» — эти слова, выбитые на граните Вечного огня у Крем­левской стены, также сложены им.

Несмотря на активное участие в жизни Советской страны, Ми­халков только в 1950 году вступил в ряды КПСС. В автобиографии он объясняет этот шаг как единственную возможность для чест­ных людей реализовать свои творческие устремления и «укрепить свои жизненные позиции в обществе, которое развивалось в рам­ках тоталитарной, жесткой идеологической системы». «В 1991 я не вышел, а выпал из КПСС. И в моем преклонном возрасте пред­почитаю оставаться вне какой-либо партии», — добавляет он¹.

Широко известно басенное творчество Михалкова. Осваивать жанр басни поэт начал по совету А. Н. Толстого. Было это в 1944 го­ду, когда широко отмечался юбилей Крылова. Первые басни «Заяц во хмелю», «Лиса и Бобер» Михалков послал Сталину, и вскоре они появились в «Правде» с рисунками Кукрыниксов. В его сти­хотворных и прозаических баснях отразился советский обыватель в разных своих типажах: власть имущие чины, их прихлебатели, бездари от науки и искусства, наивные простаки и пр. Наиболее частый басенный конфликт — между ограниченной в своем само­довольстве властью и трусливой «чернью». Аллегории зверей и птиц у Михалкова всегда имеют прямое отношение к социальным реа­лиям, к непосредственным впечатлениям («Вот пишешь про зве­рей, про птиц и насекомых, / А попадаешь всё в знакомых...» — «Соловей и Ворона»). Многие его басни, утратив злободневность, сохраняют запас едкого смеха и здравомыслия, обнаруживают новые глубины подтекста. Так, басня «Кирпич и Льдина» ныне может быть прочитана как аллегория ушедшей эпохи:

Дата добавления: 2015-11-04