Итак, генерал КГБ подставлял, сдавал МУРу Ленчика. И Грязнов с легкостью необыкновенной принял эту подставку: Лёнчик был нужен МУРу позарез.
И еще одна полезная информация была получена Грязновым на Лубянке. Самый верх гебешного руководства какими-то узами связан с делом Биляша. А это распалило Грязнова. Куснуть, лягнуть или подставить гебешникам ножку — все это входило в стратегическую жизненную задачу, которую майор сыска вынашивал с юности.
Через час с четвертью аудиенция закончилась. Стороны скрепили свой союз о сотрудничестве и взаимопонимании не только.рукопожатием: хозяин угостил гостя шотландским скотч-виски десятилетней выдержки. Прихватив в канцелярии заготовленную справку на Биляша, Грязнов в хорошем настроении отбыл из этого казенного дома в другой, более близкий ему по духу.
В магазине под вывеской «Бар-гриль» не было, естественно, ни бара, ни гриля. На стеклянном прилавке стояли ряды литровых банок с томатной пастой по восемь рублей за штуку — договорная цена. В углу тетка в грязном халате продавала в разлив абрикосовый сок. Пол-магазина было уставлено пустыми деревянными ящиками с торчащими в разные стороны гвоздями. Мальчик лет двенадцати в кедах «Пума» и адидасовской кепочке держал веером несколько листочков жвачки и безразличным голосом твердил: «Американская баблгам, всего один рубль... Американская баблгам...» Турецкий подавил раздражение от привычной картины нес вершившегося кооперативного начинания, стал протискиваться к прилавку и ощутил, что все-таки не все было узнаваемо в этом заведении, какое-то не принадлежащее этому «бару» явление нарушало эту узнаваемость. Он обернулся. У противоположной стены стояла Валерия Зимарина и удивленно-вопросительно смотрела ему в лицо. Он почувствовал, как жар залил ему шею и затылок, он не мог сдвинуться с места и стоял у прилавка, не отвечая на явно обращенный к нему вопрос — «Вам чего, гражданин?».
Сколько времени прошло с тех пор, когда они виделись в последний раз? И когда это было? Осенью? Ранней зимой? Когда за окном шел нескончаемый мелкий дождь, а в номере гостиницы было слишком тепло не то от перегретых батарей отопления, не то от жара их собственных тел? Когда он наутро позорно бежал не от нее, а от всей этой сладкой жизни за чужой счет с полетами в Сочи, сауной в Прибалтике, от постоянного страха, что все станет известно ее могущественному супругу? Он сказал Меркулову: «Я стал раздражать ее». Но это было уже после, когда она по телефону требовала объяснений и не понимала его невнятных оправданий. А потом, вероятно, появился Красниковский на ее горизонте...
Но он уже шел ей навстречу с непринужденной — так во всяком случае ему казалось — улыбкой и говорил невесть откуда взявшимся пронзительным тенорком:
— Валерия?! Здравствуй, вот не ожидал тебя тут встретить.
Она протянула ему руку — на каждом пальце по кольцу:
— А где же в наши дни встретишь порядочного человека как не в подполье? У нас в государстве все покупается и все продается, но только из-под полы. За куревом? К Ивану? Я тоже у этого охламона табаком отовариваюсь. Хочу сейчас сразу десять блоков прихватить. Подожди, он в подсобку ушел. Выстроил тут баррикады, в помещение не проникнешь, а сам миллионами крутит, раздевает работяг до нитки.
Нет, она все-таки принадлежала и к этому «подполью», и ко всему «нашему государству», ее сногсшибательная внешность и одежда по первому классу уже не могли его обмануть, она вся была неотъемлемой частью огромной, все перемалывающей машины, называемой теперь даже в открытой печати государственной мафией. От этого умозаключения Турецкий расслабился и, улыбнувшись, спросил уже своим обычным баритоном, установившимся у него лет с пятнадцати:
— Это ты-то работяга?
Валерия дружески рассмеялась:
— А что, разве не так? Надеюсь, Сашенька, ты не забыл еще мою работу? Я не против еще раз тебе доказать, какая я работящая и неутомимая!.. Ого, ты еще не отучился.краснеть?
— Лера, я действительно спешу, мне надо взять сигареты и отчаливать.
— Ну вот, теперь мы надули губки. Я ведь это просто так, для затравки. Мне и самой некогда. Хотя для тебя я бы время нашла... А, вот и Иван появился. Надо сделать вид, что мы не знакомы, а то он перепугается. Я возьму свой «Кент» и подожду тебя на улице.
Он вышел из «Бара» с завернутым в газету блоком «Столичных». Валерия бесцеремонно взяла его под руку.
— В конце концов мы старые друзья, Турецкий,— сказала она вдруг решительно.— Пойдем поболтаем у меня в машине, минут пятнадцать хотя бы.
Она мотнула головой в сторону шикарного «вольво», одиноко стоявшего на противоположной стороне улицы.
— Да можно и здесь поговорить...— снова впал в растерянность Турецкий.
— Ну что ты! Здесь полно знакомых шляется, донесут ведь. Что ты так на меня смотришь? Думаешь — с каких это пор я стала бояться?
— Да, действительно, с каких?
Она отвела глаза в сторону, вздохнула, легонько тронула его за руку.
— У меня сейчас не очень легкая жизнь, Саша. Неподдельная грусть прозвучала в ее голосе. Турецкий решил сдать позиции наполовину, но сказал твердо:
— Хорошо, Лера. Вот моя тачка.— Он пнул ногой шину своей «лады».— Здесь стоять нельзя, так что давай проедемся по Москве.
Легкое беспокойство промелькнуло на лице Валерии, она посмотрела в сторону своего «вольво», махнула рукой:
— Ладно. Давай проедемся.
— Боишься, что украдут?
— Украдут? Да нет, у меня замки специальные. Они сели в машину. Справа и слева пролетали башни московских домов, унылых, как и весь город. Дневной воздух пах гарью. Валерия разговора не начинала, Турецкий же просто не знал, о чем вести беседу. Выехали к набережной. От реки несло смешанным запахом нефти и шоколада.
— Саша, приткнись где-нибудь. Я не умею быть пассажиром, ты знаешь.
Она откинулась на спинку сиденья, оголив колени. Чулки у нее были с причудливым серебряным узором. Тот же влекущий запах чистого тела и сладких французских духов.
Он остановил машину около маленькой смотровой площадки. Валерия достала из сумки перламутровую пудреницу, но пудриться не стала, просто порассматривала себя в зеркальце, небрежно бросила пудреницу в раскрытую сумку,
— Загубила я годы со своим Мухомором, Саша. Вот уже морщинки появились, а жизни нет. Он последнее время стал подозрительным, запирает меня на даче.
— Как запирает — на замок?
— Ну, не в полном смысле. Звонит каждые пятнадцать минут, проверяет. И даже... мне стыдно признаться... бьет. Вот, смотри.
Она приподняла край юбки до бедра, оголив покрытую загаром ногу. Турецкий узнал комбинацию — красную, с черным кружевом, помимо воли слегка напряглись мускулы во всем теле. Но уже в следующую секунду почувствовал некоторое облегчение: непривлекательность огромного синяка сняла напряжение.
— Я даже задумала его убить. Отравить или столкнуть с горы. Но он такой живучий, он выживет, а я сяду в тюрьму.
— Ты хочешь мне предложить это сделать? Лера, я даже не хочу обсуждать такое дело. Неужели нет простого выхода — развестись?
— Тогда он меня убьет! Ты его не знаешь! Этот законник на все способен! Надо спешить. Я не прошу тебя убивать, посоветуй какой-нибудь способ, чтобы наверняка. Я не могу, я не могу больше...
Валерия прижималась всем телом к его плечу, дрожащей рукой гладила колено.
— Саша, Сашенька...
Он рывком отодвинул ее от себя.
— Лера, мы этот разговор продолжать не будем. Я тебя сейчас отвезу к твоей машине. Я тебе очень сочувствую...
Он постарался изъять иронию из своего голоса.
— Я тебе очень сочувствую, но никаких советов давать не собираюсь.
— Подожди! Не заводи машину — дай мне успокоиться!
Она достала сигарету, жадно затянулась. Турецкий видел, что Валерия не на шутку была взволнована, если только это не было фарсом. Нет, у Валерии не могло быть никаких причин устраивать представление. Разве только в надежде на новое сближение: пожалей, приласкай, вспомни, вспомни... Но ведь они же случайно встретились. Но он все-таки вспоминал, гнал от себя эти воспоминания и — вспоминал. Валерия что-то тихо говорила, а он увидел ее на балконе гостиницы в Адлере, и внизу шумело море. Она стояла в. этой самой красной с черным комбинации и отстегивала от чулок кружевные резинки. Он повлек ее в комнату, но она сказала — нет, не надо, здесь, пусть там на пляже все видят, она повернулась к нему спиной, облокотилась на перила... Он вспоминал — ночной полет куда-то на юг, она положила голову ему на колени, пусть думают, что она спит, но уж он-то знал, что им обоим было не до сна. Валерия всё о чем-то говорила, но он соображал с трудом — о чем, ему невыносимо хотелось сейчас нагнуть ее голову себя в колени, и — как тогда, в самолете... Но он заставил себя вслушаться.
—...Вот я сижу и смотрю в телик -все вечера, у нас антенна такая — всю Европу принимает. Только я ничего не понимаю, приходится догадываться. Такие интересные фильмы... Один мужик убивал проституток*, потому что его мать была проститутка и у него такой комплекс возник, еще в детстве. А еще, как два друга убивали всех полицейских подряд, у них тоже комплексы были — у одного полицейский застрелил брата по ошибке, а у другого жену, нечаянно. Ты видел эти фильмы?
— Про полицейских видел.
— Да?! Правда видел? Расскажи мне его!
— Так что рассказывать? Ты уже весь сюжет изложила.
— Так это только в общих чертах! Вот помнишь, они разговаривают по телефону друг с другом, что они говорят?
— Лера! Я не помню так подробно.
— У тебя прекрасная память, я знаю. Помнишь, этот пожилой, звонит из телефонной будки возле кладбища машин Джеймсу, молодому, его Берт Рейнолдс играет...
— Наоборот, это Джеймс звонит.
— Вот видишь, а говоришь — не помнишь. И о чем они говорили?
Наверно и вправду что-то случилось в жизни Валерии, если ее стала интересовать такая ерунда.
Он уставился на панель приборов и отрубил:
— Они разрабатывали план очередного убийства. Кажется, начальника полиции.
— Это я поняла, Саша! Конкретно, что они сказали?
Турецкий разозлился и почти прокричал Валерии в ухо:
— Джеймс сказал: «С ним так просто не справиться. Нужна винтовка с дальним прицелом. С ним надо поступить так, как Освальд поступил с Кеннеди. Я его укокошу с крыши, когда он будет выходить из здания». Питер ему возражает: «Ты же справился с таким-то»,— я не помню, с кем,— «ты же справился с таким-то ударом кулака». А тот: «С этим не получится. У меня с ним нет точек соприкосновения один на один. Он слишком большая шишка. Был бы человек- рангом поменьше, я бы с ним справился». Или что-то в этом роде.
— Ты меня оглушил. И чего они решили?
— Питер пообещал достать винтовку. Нет, он сказал, что надо пойти к китайцу, то есть, чтобы Джеймс пошел к китайцу, у того есть такие винтовки.
— А что Джеймс ответил?
— Он сказал: «Окей, надо спешить, пока он не разнюхал о...— Турецкий не сразу вспомнил имя.— О Николсе. Иначе все следы приведут ко мне. Не позже чем завтра я его уберу»... Я не понимаю, Лера, зачем тебе это надо так подробно, для сюжета этот разговор, не имел никакого значения... Погоди, погоди, ведь этот фильм показывали по первой программе совсем недавно. Зачем тебе надо было его смотреть на иностранном языке?
— Не хватало еще, чтобы я наше засраное телевидение смотрела...
Валерия задумалась на секунду, потом сказала, вздохнув:
— Вот если бы моего Мухомора кто-нибудь под прицел взял. Не только в кино такое случается. Убил же Освальд президента Америки.
Турецкий засмеялся:
— Наши доморощенные рэкетиры ничем не отличаются от американских. Просто действуют в других условиях. Наши долгопрудненские или люберецкие гаврики вполне на это способны: насмотрелись сюжетов по видику и давай их прокручивать. Так что у тебя есть шансы. Что им стоит заманить в ловушку Зимарина? Едет он на дачу, а у переезда его уже ждут. Выходят из машины двое «наших» с Калашниковыми, направляют дула на Зимарина. Очередь. И место прокурора столицы вакантно.
— И кто же заполнит эту вакансию? Меркулов?
— Меркулов! Меркулов слишком честный. Амелин, конечно. Или другой такой же чурбан. Вот видишь, я все-таки попался на твою удочку!
Она посмотрела на изящные часики, украшенные разноцветными камушками, усмехнулась:
— Наше время истекло, Саша?
— Давно.
— Это ты в переносном смысле?
— Ив переносном тоже. Прости, Лера. Тебя проводить до машины?
Валерия засмеялась:
— Если это все, что ты мне можешь предложить... Нет, не надо. Я, впрочем, опаздываю на деловую встречу. Сашуля! Ты сейчас в прокуратуру, на Новокузнецкую?
— В общем — да...
— Тогда я попрошу тебя о совсем невинном и несложном одолжении, тебе это как раз по дороге.
Она вынула из пластиковой сумки блок американских сигарет, переложила его в сумку поменьше.
— Отвези, пожалуйста, блок Ключику, на Пятниц- кую. Я обещала. Это тебе по пути. Он загибается без курева. Вот адрес.
Не то чтобы ему было уж так жалко Ключика, в миру Артема Ключанского их общего приятеля, в прошлом знаменитого следователя, а сейчас загибающегося без курева не менее знаменитого удачливого фирмача, известного тем, что в прошлом году он официально заплатил миллион рублей партвзносов, просто он настолько неловко чувствовал себя на протяжении всего свидания с Валерией, что был рад любой причине прервать его.
— Ирка! Получай «Столичные»! Целый блок!
Он крикнул весело, немножко слишком весело — старался перекричать неприятный осадок, оставшийся от встречи с Валерией Зимариной. И в следующий момент увидел совсем не Ирину, а Шуру Романову, и в этот же следующий момент понял, что произошло действительно что-то страшное: так изменилось лицо начальницы МУРа. И не только лицо, весь ее облик принял другие очертания, даже погоны на измятом полковничьем кителе пожухли. Он застыл в дверном проеме и автоматически продолжал постукивать блоком сигарет о ладонь. Но Шура уже говорила, говорила быстро, почти скороговоркой, постоянно взглядывая на часы. Он слушал ее, он не верил своим ушам, да разве такое бывает, разве можно убить Анну, украсть Кешу, этого не может быть, он, следователь, для кого убийство, любое другое преступление должны были стать профессиональной рутиной, не мог поверить, что такое могло произойти с Аней, Кешей, Никой. От мысли о Нике от неосознанной вины перед ней, ему захотелось тут же, прямо от двери, разбежаться и, пробив стекло, броситься в окно, вниз, на асфальт и остаться там лежать раздавленным, навсегда.
Он не заметил, как подошла Ирина и взяла из его рук сигареты.
—...Я всю Петровку подняла, Александр,— продолжала свой рассказ Романова.— Беда, что этот капитан в отставке, Мартынчик, не может.дать словесный портрет бабы, которую он видел с Никиным сынишкой. Твердит, что она похожа на портрет, который висит у него в каюте в городе Бердянске. Славина в больнице, у неё несколько царапин, ничего страшного, но она ополоумела от горя, соображает туго. Ты к ней не езди — пока не езди, с ней там мои мальчики, охраняют. Врачи к ней никого не пускают, но я уговорила их дать разрешение — приставила к ней одну толковую оперативницу, она Нику старается успокоить и заодно информацию по кусочкам вытягивает. Я тебе копии всего материала оставлю. Ты приходи в себя, поедем раскалывать Гончаренко. Я ему симуляцию из башки быстро выбью. Комитетчики разыскивают Бобовского, тот из больницы «исчез» в неизвестном направлении.
Шура встала с дивана, оправила китель.
— Ириша, дай ему выпить, если есть чего.
— Не надо мне ничего,— срывающимся голосом сказал Турецкий.
Он подошел к столу, взял сигарету, закурил и тут же взял вторую. Он не знал, что с ней делать и тупо смотрел на свои трясущиеся пальцы.
Шура взяла сигарету из его рук, засунула обратно в пачку.
— Время, время, Александр. Я сейчас забегу на пару минут домой пообедать, потом заеду на Петровку, возьму для тебя бумагу на посещение Гончаренко, а ты, если выпить не хочешь, то хоть поешь чего и давай дуй прямо к Ганнушкину, жди меня там,— на ходу проговорила Шура.
Он есть не стал, выпил горячего чаю и сменил тяжелые ботинки на кеды. Ирина безмолвно следила за каждым его движением.
— Если с Кешей что-нибудь случится, я не знаю, как жить дальше. Я должен найти его и привести к Нике. Ира, Ириша, ведь это я отправил их к Анне, если бы не отправил, может и не было этого...
— Тебе нельзя сейчас об этом думать. Тебе это будет мешать. У тебя будет рассеянное мышление, ты многого можешь не заметить, не запомнить, не вспомнить. Самые страшные капканы это те, которые люда ставят сами себе. Не загоняй себя в капкан, Саша. Тебе надо ехать.
Он улыбнулся, обнял Ирину:
— Философ ты мой маленький, спасибо тебе за все. Она проводила его до двери. Он не стал ждать лифт, а когда спустился на один пролет, его остановил Иринин голос:
— Саша, а чьи это сигареты «Кент» в пластиковом мешке?
— Тьфу ты, черт бы побрал этого Ключика! Кинь мне сюда эту хреновину, я должен по дороге завезти на Пятницкую.
Она стояла у дверей квартиры и смотрела, как он спускается по.лестнице, прислушивалась к стуку его шагов, ждала до тех пор, пока, шаги не затихли и не взвизгнула дверь подъезда.
* * *
Кооператив «Эхо» размещался в одном из старых двориков на Пятницкой, и Турецкий с трудом нашел нужную ему дверь. В темном подъезде, пропахшем кошками, попытался набрать код, но дверь резко распахнулась и на него в миг навалилось трое или даже четверо дюжих ребят. Сшибли с ног ударами кулаков, схватили за руки. У одного звякнули в руках наручники.
— Вы что, обалдели?! Я следователь прокуратуры! — закричал он, предпринимая отчаянную попытку вырваться.
— Только без рук! Шуметь не надо, молодой человек,— рявкнул рыжий детина со сломанным боксерским носом, по-видимому, старший в группе, и защелкнул на руках Турецкого наручники. Его втащили в помещениеч
— Кто вы такой? Это же беззаконие! Почему вы здесь? — задавал Турецкий один за другим вопросы.— Я прошу немедленно связать меня с прокурором города!
— Главное управление БХСС. У меня приказ: пригребать всех, кто сюда припрется,— невозмутимо продолжал рыжий.
— Возьмите мое удостоверение. Вот- тут, в нагрудном кармане.
— Возьмем, когда надо будет. Вы тут, понимаешь, миллионами ворочали. Русский народ грабили. А теперь скулеж подняли. Один кричит: «я — депутат, неприкосновенный!». Другой пришел: «я — следователь!». Одного такого мы вчера прихватили, в кармане удостоверение полковника госбезопасности. Проверили: липа. Надо и с тобой разобраться. Небось, каждый месяц на лапу получал от жидо-масонов, а? Правильно я говорю, Селезнев? Так нам в главке сегодня объяснили? — спросил рыжий, обращаясь к помощнику.
Тот в знак согласия кивнул головой.
Обстановка в кооперативе «Эхо» свидетельствовала: здесь произвели тотальный обыск. Содержимое столов и шкафов было выволочено на пол, осиротевшие компьютеры, лишенные хозяев-работников, жалобно попискивали.
Из дальней комнаты вывели Ключика, руки его тоже были схвачены наручниками. Его сопровождали трое мужиков спортивного вида в импортных костюмах.
— Вы что, не видите, это же следователь Турецкий! Отпустите его немедленно. Он в наших делах темный!
На его слова никто не обращал внимания. Вывели из задних комнат еще пятерых задержанных.
— Всех погрузить в машины. Продолжать операцию,— скомандовал рыжий детина,— везите всех прямо в Бутырку.
— Не имеете права! — снова заорал Турецкий.— Везите меня в прокуратуру! Я привез сигареты Ключанскому и не имею никакого отношения к этому кооперативу! И вообще вы не имеете права арестовывать людей таким образом!
Ключанский как-то странно взглянул на Турецкого.
— Вот ты у меня поговоришь! — сказал красивый блондин спортивного вида в импортном костюме и ударил Турецкого кулаком в лицо. Кровь хлынула из носа, но Турецкий еще пытался ударить ногой блондина в пах-и получил сокрушающий удар в солнечное сплетение.
Очнулся он только на заднем сиденье машины, въезжавшей во двор Бутырской тюрьмы.
И снова стал орать и вырываться из цепких рук охранников, он кричал и вырывался, пока его вели по длинным коридорам и переходам Бутырки, требовал прокурора, доказывал, что его задержание — глубочайшая ошибка, за которую кто-то должен нести наказание, но в ответ слышал только гулкое эхо тюремных стен. Лица охранников, видавших в своей невеселой практике и не такое, хранили каменное выражение. И когда захлопнулась дверь камеры, он все стучал в металлическую дверь и объяснял кому-то невидимому, что у него совершенно нет времени сидеть в тюрьме, даже и по ошибке каких-то кретинов.
Миновав мост, шофер взял резко влево, к институту психиатрии имени профессора Ганнушкина, старинной больнице, сделанной на века и состоящей из отдельных больших корпусов. Мимо санитаров в белых халатах, мимо больных в халатах разноцветных Романова и ее помощник капитан Золотарев прошли в пятое спецотделение. Дежурная сестра вызвала заведующего отделением, который уже был в курсе дела о том, что к ним пожаловала начальница Московского уголовного розыска.
— Рад познакомиться,— сказал бойкий толстячок, крепко пожав Романовой руку,— вот халаты, пройдемте со мной; пациент подготовлен, персонал оповещен.
— А разве Турецкого еще нет? — спросила полковник милиции. И уловив недоуменный взгляд завотделением, сказала дежурной сестре, прежде чем отправиться вслед за врачом:
— Да что я спрашиваю, я ж вижу, что нет. Турецкий, прокурорский следователь. Должен быть с минуту на минуту. Появится, пропустите без проволочек.
На лифте поднялись на. третий этаж, в специальный сектор — своего рода местную тюрьму. Тут под надзором гориллообразных санитаров содержались те, кто, по правде говоря, должны бы находиться по соседству, в Матросской тишине, то есть следственном изоляторе номер один, но по тем или иным соображениям- были упрятаны следственными органами в психинститут Ганнушкина. Для таких особых подследственных, поступающих на экспертизу с грифом «секретно», предусмотрено здесь восемь одиночных палат на восемь коек.
Толстячок провел посетителей в свой кабинет, достал из сейфа папку:
— Полистайте историю болезни.
— И чем он, по-вашему, болен? — спросила Романова, по-хозяйски усевшись за стол.
— По-моему, он болен тем же, что и «по-вашему». Романова с удивлением подняла на него васильковые глаза.
— Да, да. Я согласен с предварительным диагнозом, изложенным в вашем препроводительном письме: симуляция. Но симулирует ваш сотрудник талантливо. Я бы сказал, профессионально симулирует депрессивно-параноидное состояние. Комиссия, если не очень вдаваться, может посчитать его душевно-больным. Знаете, в больной стране не может быть стопроцентно здоровых жителей. При желании душевную хворь можно откопать у любого из нас.
Капитан Золотарев недовольно скривил губы: он явно был не согласен с последним заявлением психиатра. Однако, покосившись на Романову, решил вступить в разговор:
— Послушайте. Если Гончаренко симулирует душевную болезнь, значит он хочет уйти от ответственности. Я так понимаю причины его придуривания.
Психиатр иронически посмотрел на Золотарева, вложил руки в карманы белоснежного халата и приподнялся на цыпочках:
— Молодой человек, в стенах этого учреждения не принято употреблять подобную терминологию! Но если вы хотите знать о причинах...
Романова жестом остановила врача, повернулась к капитану:
— А ты Золотарев не возникай... Так что. вы такое хотели сказать о причинах симуляции? По-моему, капитан прав, обычная симуляция, натворил дел, страх перед ответом...
— Видите ли, товарищ полковник, это не совсем простой случай, но не со стороны диагностической психиатрии, а — психологии. Он находится в постоянном сиюминутном страхе: он боится за свою жизнь. Практически ничего не ест, пьет воду из-под крана, жует > сухое печенье. Напрягается при открывании двери, звуке автомобильных тормозов, спит при свете, ну и многое другое.
— У него же там охрана, я ему специальную единицу выделила.
— Извините, товарищ полковник, но эта «единица» призвана караулить преступника, каковым по вашему письменному представлению является Гончаренко, а вовсе не охранять его жизнь. И еще одно наблюдение, сугубо мое личное: Гончаренко как раз больше всего беспокоит эта охрана.
— Это как же понять?
— Когда я открываю дверь в его палату, он пытается разглядеть, кто там сидит в коридоре. Ему видны сапоги и часть форменных брюк охранника, он не знает, кто это, но -очень хочет знать. А по роду своего «заболевания» ему не положено ориентироваться в обстановке и проявлять к ней интерес. Учтите, товарищ Романова, физическое состояние Гончаренко плохое, давление поднялось очень высокое, сердечная аритмия. Все это от дикого психологического перенапряжения, от того, что он вынужден скрывать свой страх. Пообещайте защиту для него самого, для его семьи, и лучше всего, товарищ Романова, поговорите с ним наедине. Хочу только предупредить, что приятного в свидании с ним будет мало. Он изобрел себе позу: ковыряет, извините, в носу, отставив театрально локоть в сторону, широко разинув рот и высунув язык. И... еще раз извините, выделения из носа нанизывает на подоконник.
— Ах вот что...— равнодушно прореагировала Романова.
Гончаренко сидел на больничной койке — трудно-узнаваемый, взлохмаченный, с синяками под глазами,— тупо уставившись в угол комнаты. Полковника милиции мало интересовало состояние души своего подчиненного, всеми правдами и неправдами она должна была знать имена тех, кто похитил Кепгу, убил Анну Чуднову, преследовал Нику Славину.
— Здравствуй, Роман,— сказала она негромко и почти дружески, плотно прикрывая за собой дверь. Прошла к кровати и присела на край.
Гончаренко откинул локоть правой руки в сторону, вывалил язык и запустил в нос мизинец, изогнув кисть руки.
— Э, нет, Рома, ты не учитываешь, что у меня память замечательная просто. Я этот номер хорошо помню, дело Васильчикова, который занимался сбытом краденых драгоценностей, мы с тобой на него вместе дело вели, в году так восемьдесят втором,— не так ли? Только Васильчиков твой действительно сдвинулся по фазе на почве ареста, а ты тут представление устраиваешь. Но я женщина брезгливая, и если ты будешь дальше притворяться, то пусть с твоими соплями разбирается кто-нибудь другой. Например, Красниковский.
Романова поднялась с кровати, стала оправлять измятый угол постели, заметила, как застыла в воздухе рука Гончаренко.
— Возьми полотенце, утрись, Роман. Я с тобой говорить хочу. Как с человеком. Ты же старый оперативник, должен понимать, что свое ты уже заработал. Я, ты ведь знаешь, концов не рублю, я тебя до конца раскручу. Думаю, что ты не убивал никого, хотя жаден до ужаса, притом хамло и фраер. Потому пособником можешь быть в любом деле. Коротенько тебе скажу, картинка такая: устроили вы явочную квартиру у Капитонова, пристукнули там комитетчика Биляша, нашего Гену Бабаянца прикончили. Трупы зарывали в бывшей усадьбе Под-ворских. Мы с твоей пишущей машинки ленту расшифровали, время на пересказ терять не буду. Далеко зашел, Гончаренко, полез не в своего ума дело. Не поделил чего со своими подельниками, а, Рома? Теперь вот дрожишь в этой дыре, как сука. Ну и дрожи дальше. Симуляцию твою доктора раскрыли, так что до суда выпущу тебя на волю, только вот догуляешь ли до неволи?
Кривила душой начальница МУРа, куда там на свободу! Но знала: боится сейчас этой свободы Гончаренко больше, чем тюрьмы.
— Твои компаньоны обязательно начнут тебя пасти, как только узнают, что мотать твое дело взялась Романова. Ты человек профессиональный, ты меня поймешь. Я буду вынуждена пустить залепуху, что Гончаренко раскололся. Извини, дорогой, служба. И начнут эти твои кореша, работать с твоей семьей. И ты догадываешься, как это делается. Беспредел, сам знаешь. А у тебя дачка в Перловке, неплохая, скажу тебе, дачка. На миллион так, если не больше, тянет. При нашей инфляции цена с каждым днем растет. У тебя жена недавно микроинфаркт перенесла. Эти сволочи обязательно ей обширный инфаркт организуют. А дочь Софья, студентка? Я слышала, девушка интеллигентная и впечатлительная. Сам знаешь, что они с впечатлительными делают. Думаешь, пугаю?
— Александра Ивановна...— вытолкнул из себя первые слова Гончаренко,— Александра Ивановна...
— Ну вот, признал. И то дело.
— Не могу я. Все равно не жить, ни мне, ни жене, ни Соньке. Куда я дочку спрячу?
И тут член партии Романова самым натуральным образом перекрестилась.
— Вот тебе крест святой, Роман, дочку и жену спрячу, пока всех не заарканим. А тебя в тюремный изолятор направлю.
— Не поможет...
— Ну, вот что, Гончаренко. Ты обдумай все как есть, я к тебе еще приду. А сейчас мне одно нужно. Не скажешь — пеняй на себя. Почему на девочку эту, Веронику Славину, все свалили? Пока ты здесь в носу ковырял, ее подружку задушили, тем же способом, что и Била твоего, и эту гадалку, Бальцевич. А сыночка ее умыкнули. Требуют от нее этот «порт-пресс», о котором ты на своей машинке стучал. А она его в глаза не видела. И с Билом познакомилась за два часа до его смерти.
Гончаренко повернул к Романовой налившееся кровью лицо:
— На понт берете, Александра Ивановна?
— Я?! Тебя на понт?! Ты свою жизнь, Роман, в канализацию пустил, мне тебя и раскалывать не надо, твоих подельников, или, вернее, сказать, твоих хозяев взять — только вопрос времени. Ты что, первый день в МУРе? Если уж мы зацепили, то ни одна паскуда не отвертится. Но в том-то все и дело, что это вопрос времени! А они пока что Славину с ее мальчонкой загубят.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |