— Ваш министр на брифинге в МИДе сказал, что в этом году они разоблачили больше девятисот организованных групп, которые совершили три с половиной тысячи преступлений.
— Спорю на пачку «Марлборо», что наш Пуго как всегда брешет.— Грязнов растер о край бревна докуренный до мундштука окурок, наклонился к собеседнику: — Что такое три с половиной тысячи от трех миллионов преступлений? Сам знаешь, Сашок, меньше трех миллионов преступлений в год у нас не получается. Это официально. Значит, это чуть больше одного процента. Что, масштабы организованной преступности у нас составляют всего один процент? Никогда не поверю, это туфта. К тому же, учти, что фактически за год у нас не меньше десяти миллионов открытых преступлений совершается. Прибавь к этому еще пятьдесят миллионов. Это те, кто постоянно вращаются в сфере экономической преступности.
Через полчаса появился Монахов. «Запорожец», как и следовало ожидать, числился в розыске, был украден две недели назад у вполне респектабельного гражданина. Три пачки сигарет Васе удалось купить из-под прилавка в сельском универмаге по пять рублей — хорошо, что он был не в милицейской форме, а то бы остались без курева. Вася развернул газетный кулек, достал из него буханку черного клеклого хлеба, батон вареной колбасы (из местного кооператива) и три бутылки пива.
— Вот, Двадцать четыре рубля тридцать одна копейка.
Грязнов выругался:
— Едрена вошь, раньше за эти деньги в ресторане можно было гудеть весь вечер.
— Шаталин сказал, что скоро нас ждет катастрофа, раз его «500 дней» Горбачев не утвердил,— решил внести свою лепту в умный разговор молчаливый Монахов,— у нас на один рубль приходится восемнадцать копеек товарной массы. А к осени будет еще хуже.
— Почему? — поинтересовался Грязнов.
— А потому, товарищ майор, что Павлов обменял купюры на дерьмо. Теперь и мелких денег почти ни у кого не осталось. И еще Шаталин сказал, что к этой осени инфляция дойдет до тысячи процентов.
В семь вечера прикатила оперативно-следственная бригада из областного главка, произвела беглый осмотр места происшествия. Долговязый парень, дежурный следователь, раздал коллегам бланки протокола допроса свидетеля, чтоб самодопросились, и, пробыв на месте чуть более часа, вместе с бригадой укатил в Серпухов на свежее убийство. Пятеро оперативников из областного утро (с автоматами) остались на месте под началом майора Грязнова. Таков был приказ полковника Костышева.
Турецкий вернулся домой только к полночи. Тихонько открыл дверь, снял туфли и, не зажигая света, но захватив телефонный аппарат, прошел в носках на кухню — не хотел будить Ирину, набрал почти на ощупь домашний номер секретаря канцелярии следственной части Мосгорпрокуратуры. Клава, услышав голос Турецкого, зарыдала в трубку:
— Александр Борисович, Гену Бабаянца убили... Что же это дальше-то будет?..
— Клава, успокойтесь! Я прошу вас вспомнить: когда точно звонил Бабаянц и сказал, что он в отпуске?
— Вот я сама... сама все думаю... Как же это... Александр Борисович, Саша...
— Сейчас главное — успокоиться и вспомнить. Вы сами с ним разговаривали? Может быть, кто-то имитировал его голос?
Клава просморкалась, прокашлялась и еле слышно ответила:
— Я не знаю, Саша. Я с ним не разговаривала. Но это было в понедельник.
— Что значит — «не разговаривала»?! И что было в понедельник?!
— Саша, Эдуард Антонович вызвал меня в свой кабинет, это было после обеда, сказал: «Только что звонил Бабаянц». Я же не совсем рехнулась. Я хорошо помню. Эдуард Антонович-сказал дальше: «Учтите, Клава, ваш Бабаянц в отпуске. Что-то у него случилось дома, в Ереване». Наверно, Гена звонил ему по персоналке...
— Клава! Он не мог звонить ни по персоналке, ни по кремлевке, он не мог звонить никому ни по одному телефону в понедельник, потому что был убит в воскресенье! Он не мог никому сообщать об отпуске ни в какое другое время, потому что он не собирался его брать!
Ирина неслышно вошла в кухню, полумрак причудливо изменил цвет ее ночной комбинашки на тоненьких бретельках и разрезом от бедра до пола.
— Я ничего не понимаю, Александр Борисович! Почему вы на меня кричите... Мне Эдуард Антонович...
— Я не на вас, Клава, простите, ради Бога. Я и сам ничего не понимаю...
Он погладил Иринины волосы, провел рукой вдоль ее теплого от постели тела. Его охватило такое всеобъемлющее желание, что он больше не мог думать ни о чем.
— До завтра, Клава,— сказал он пересохшими вдруг губами и положил трубку.
Он овладел Ириной тут же, в кухне, на узкой кушетке, он не мог справиться со своей неожиданно разбушевавшейся страстью, он почти насиловал Ирину, и ее невольное сопротивление грубой силе только еще больше разжигало его. Но вот она расслабилась от его неистовой ласки, поняла его, и они стали одно целое, и это целое стонало, смеялось, шептало и кричало от счастья...
16 августа, пятница
— Саша, Саша! Я тебе не сказала... Вчера звонила Александра Ивановна Романова. Просила тебя позвонить в любое время. И Меркулов тоже. Но сказал, что ничего срочного.
Турецкий с трудом открыл глаза. В комнату глядело серое московское утро.
Ну и лето. То жарища, то дождище,— пробормотал он.
— Саша, проснись же, Романова просила тебя позвонить, по-моему, случилось.что-то неприятное.— Голос у Ирины был встревоженный.
— Ирка, у меня такая профессия идиотическая, кроме неприятностей ожидать нечего. Который час?
Он пошарил по тумбочке рукой.
— Ну вот, часы пропали.
— Они у тебя на руке. Но на них три часа семь минут. А мои остались в ванной. Кто пойдет?
— Никто.
Турецкий поднял с пола телефон, поставил себе на живот и набрал «100»: «...сковское время семь часов сорок одна минута».
— У нас есть сигареты?
— Да. Две.
— Пачки?
— Нет, две сигареты. Давай бросим курить, Саша. Тройная польза: материальная, здоровье и не будем тратить время и силы на поиски.
— Давай. А еще перестанем есть, пить и мыться, будем ходить пешком и в набедренных повязках...
— Саша...
—...и наше правительство уже. успешно действует в этом направлении.
— Хорошее у тебя настроение с утра. Давай разломим сигаретку пополам...
* * *
До начала рабочего дня в прокуратуре оставался еще час, но зампрокурора Москвы по кадрам Амелин уже бегал по коридорам с папками под мышкой. Не поздоровавшись, начал с ходу, как будто ожидал этой встречи:
— Почему вас не было вчера на работе, Турецкий? Попрошу написать объяснительную записку.
— Доброе утро, товарищ зампрокурора по кадрам,— ответил Турецкий и, повернувшись к Амелину спиной, открыл свой кабинет и захлопнул за собой дверь.
— В таком случае будете объясняться с самим Эдуардом Антоновичем! — донесся до него амелинскии фальцет из коридора.
— Матери со вчерашнего утра дома нет, Александр Борисович,— сонным голосом ответил один из сыновей Романовой,— там у них что-то страшное случилось.
Дежурный на Петровке ответил приблизительно то же самое, но в переложении на язык правоохранительных органов:
— Начальник московского уголовного розыска полковник Романова с бригадой выехала на место совершения особо опасного преступления, товарищ Турецкий... Ее заместителя подполковника Красниковского еще нет, товарищ Турецкий... Начальник отдела майор Грязнов и его группа взяли отгул за сверхурочные...
Турецкий, занялся просмотром входящей почты,-скопившейся за несколько дней. Результаты экспертиз по разным делам, письмо из контрольно-ревизионного управления о назначении документальной ревизии, заявление родственников заключенного об исключении из описи имущества — обычная почтовая рутина. И— «Лично А. Турецкому». Без обратного адреса, почтовый штемпель аэропорта Шереметьево. Он разорвал конверт, сразу посмотрел на подпись: «Алексей». Сначала обрадовался — слава Богу, объявился, стал читать и встревожился не на шутку:
«Сашка, друг. Бывают в жизни минуты, когда только старому другу можешь излить душу. Да честно говоря, надеюсь еще на твое понимание, твой такт и теплое отношение к Нике. Вчера позвонил ей, хотел сам все сказать, но не застал, врать не буду — даже обрадовался. Мать сказала, что Вероника с Иннокентием живет у подруги. Значит, с ней все в порядке, и наши страхи относительно какого-то там убийства оказались напрасными.
Не буду тянуть резину. Я встретил женщину, с которой бы я хотел связать свою жизнь. Дело не только в том, как я к ней отношусь. Она меня делает счастливым — в любое время, в любом месте — от постели до кухни. Она дает мне понять, что Ален Делон в свои лучшие годы выглядел по сравнению со мной замухрышкой. И самое главное, что я с этим согласен. Я бы мог описывать наши отношения бесконечно, но я понимаю, что это бестактно, да и просто неинтересно другим.
У меня одна просьба: объясни при случае все Веронике. Я появлюсь где-то через недельку. В Токио предстоят очень интересные соревнования. Специалисты ждут кучу рекордов. Я рад: впервые буду освещать такую помпезчину.
Жму руку, твой Алексей.»
Турецкий методически разорвал письмо на тоненькие ленты и бросил их в мусорную корзинку. Алексей имел право находить кого угодно, воображать себя Аленом Делоном или Бриджит Бардо в ее лучшие годы, и они с Никой в разводе в конце концов, но поручать такое дело кому-то другому было обыкновенной трусостью. Ника надеется, хотя и скрывает эти надежды от самой себя, на возврат к совместной с Алешкой жизни, и он, Турецкий, должен разрушить эти надежды.
Но он вдруг спохватился, вытащил разорванное письмо из мусора и стал склеивать полоски, с трудом находя нужную.
За этим занятием и застала его секретарь следственной части Клава. Она тихонько приоткрыла дверь и замерла- на пороге. То ли от отсутствия привычной косметики, то ли от бессонной ночи, а может, от слабого света пасмурного утра, она выглядела неожиданно юной и даже какой-то домашней.
— Привет, Клава, заходи, садись.
— Привет, Саш. Только ты меня близко не рассматривай, мне сегодня не до красоты... Ой, чтой-то я вас на «ты»...
— Валяй, Клава, я первый начал. Считай, что выпили на брудершафт. Ты мне хочешь что-то сказать?
— Да. Боюсь только очень. Вы... ты меня не выдашь?
— Никому и никогда. Клянусь.
— Ты наверно не знаешь, что секретарша Зимарина, Вера Степановна то есть, моя золовка.
— Это что такое? Я всегда путаю.
— Сестра моего мужа. Никто не знает. У ней фамилия другая. Она меня сюда устроила. Ну, это к делу не относится. Я сегодня с раннего утра следствие проводила, мне вся эта история с Геной Бабаянцем в сердце запала... Так вот она сказала, что в понедельник никуда не отлучалась и никакой Бабаянц не звонил. То есть теперь она понимает, что он и не мог звонить, но у ней все звонки записаны в блокнот, это она ведет запись для порядка. И никакие незнакомые люди в этот день вообще не звонили, я имею в виду, если кто-то подделал Гении голос. Она на обед не выходила, ела бутерброд со свеклой, который взяла из дому.
— А если кто-то от имени Бабаянца звонил по персональному аппарату? Ты уже высказывала подобное предположение.
— Высказывать-то высказывала, но сдуру. Золовка сказала, что персоналка с пятницы до вторника была отключена. Меняли линию.
— Значит, твоя Вера Степановна может сказать, кто в этот день звонил Зимарину?
— Она и сказала. Перед тем, как Зимарин меня вызвал, чтобы сообщить о звонке Бабаянца, к нему в кабинет приходил Амелин, Зимарин на него орал... А потом как выскочит из кабинета — «черти что, черти что, пригласите секретаря следственной части», это меня то есть.
— Значит, кто-то звонил Амелину.
— Похоже. Но на этом мое следствие и закончилось.
— Клава, почему ты решила расследовать этот случай? Ты просто боялась за себя? Что тебе не поверят, если начнется разборка?
— Это поначалу я испугалась. А потом мне все это так не понравилось...
— Ни о чем не беспокойся. Я сам буду говорить с Зимариным. Попроси Веру Степановну записать меня к нему на прием с самого утра. О нашем разговоре никому ни слова. Сама-то Вера Степановна тебя не продаст?
— Ой, что вы! Она нашего Мухомора не переваривает. А особенно его жену, красавицу эту.— Клавдия поджала губы.
— Что у нее за дела с Валерией...— Турецкий запнулся, покраснел, но продолжил: —...с Валерией Казимировной?
— Да она Верку гоняет по своим личным делам в нерабочее время. То на рынок, то к каким-то типам за шубой... Сейчас ей понадобилось учиться играть на пианине, так она Верке велела найти учительницу с рекомендациями. Она еще когда с первым мужем жила где-то за Полярным кругом, в городе Караул, я потому и запомнила этот город, название смешное. Она там тоже все собиралась музицировать, от скуки загибалась. Но выучилась только «Танец маленьких лебедей». Мне это все Верка рассказывала, она потихоньку письма Валерии где-то умудрилась прочитать. А сама-то Валерия злющая, как змея, и жадная до ужаса. Верка ей как-то яйца достала, крупные такие, а она выбрала из трех десятков пять штук поменьше и говорит. «Беги обратно, поменяй»... Ну чего это я несу, Саш... Так я пошла.
Он не подозревал, что Валерия не первый раз замужем, ему очень хотелось узнать поподробнее о ее прежней жизни, но перед Клавой свой интерес показывать не хотел и поэтому сказал довольно строго:
— У меня к тебе просьба: попробуй разыскать Романову или Красниковского.
— Да Красниковский у Амелина сейчас сидит!
— У нас в прокуратуре?! Попроси его зайти ко мне, когда освободится.
«Та-ак. Значит, жаловаться пришел. Значит, уже известно о нашей вчерашней вылазке. То-то Амелин потребовал объяснительную. Очередная междоусобица милиции с прокуратурой». Турецкий положил перед собой чистый лист бумаги, надо было составить план работы на день. Он вывел крупными буквами: «Вероника Славина». Зажег настольную лампу — и все предметы в кабинете утратили четкость очертаний, отодвинулись, почти исчезли. Тишина стала почти ощутимой на ощупь. Он почувствовал, что теряет связь с реальным миром. Так уже когда-то было, он старался припомнить — когда же, закрыл глаза. Белые стены, тихие голоса: «пульс очень слабый, кислород, пульса почти нет, еще кислород...» Это было много лет назад, в больнице... Нет, в тюрьме, это каземат, подземелье. Но он никогда не сидел в тюрьме. От сумы и тюрьмы не зарекайся. Кто это сказал? И кто это курит вирджинский табак в камере? Это следователь. Нет, не он, это другой следователь, его допрашивают, сейчас будут пытать, заливать в пах горячий бетон... Надо им всем сказать, что Ника не забирала у Била сумку, его тогда выпустят...
— Спать надо ночью, Сашуля.
Он открыл глаза и увидел перед собой Красниковского.
— Это что — новая пассия, Сашуля? Да проснись же! Красниковский держал в одной руке сигарету, в другой — лист со словами «Вероника Славина».
— Красивая девочка хоть?
Нет, он еще не совсем проснулся, не вышел из своего странного забытья, потому что потом никогда так и не мог понять, почему он вдруг невнятно залепетал, стараясь что-то объяснить:
— Да, красивая, за ней идет охота, только это никому не известно, то есть неизвестно то, что она ни при чем. Она ничего от этого Била не брала, это только я знаю. Только сейчас догадался,— спохватился он.— Я записался на прием к Зимарину... Но это уже из другой оперы.
Он потер виски, окончательно пришел в себя.
— Ну вы со Славкой молодцы,— сказал вполне доброжелательно Красниковский,— надо же раскопать такое кладбище! Так ты меня хотел видеть?
Вообще-то Турецкий хотел узнать, где Романова и зачем он ей понадобился, но вместо этого у него вырвалось:
— Почему так быстро вчера свернули осмотр места происшествия?
Красниковский ответил сразу, как будто ждал этого вопроса:
— Меня отозвал министр. Пуго. Дал срочное персональное поручение. А долдоны из областного главка охамели совсем. Через полчаса, как я уехал, тоже смотались. Такая версия тебя устраивает?
— Ты не знаешь, почему меня Романова разыскивала? Что там за происшествие случилось такое? Слушай, Артур, дай сигаретку. Если есть лишняя, конечно.
Подполковник достал пачку «Кента».
— Что значит лишняя, Сашуля? Для тебя и последней не жаль. Кстати, если хочешь, могу сказать адресок, по которому хоть сейчас можешь получить штатские сигареты. Скажешь, что от меня. И берут недорого — полтинник за блок.
— Спасибо, Артур. У меня с собой только десятка. Так все-таки, куда подевалась Александра Ивановна?
— А, да. Шурочка на каком-то убийстве второй день загорает. Я не в курсе подробностей. Ну, если это все, тогда приветик. Вот я тебе оставлю парочку сигарет.
Меркулова на работе еще не было, хотя рабочий день в республиканской прокуратуре начинался на час раньше, чем в московской. Турецкий набрал номер его домашнего телефона.
— Ты что, Костя, заболел?
— Нет, вполне здоров. Просто надоело ходить на работу.
«Надоело ходить на работу». Это что-то новое у Меркулова. Прежде он просто горел на этой самой работе. Ему-то самому, Турецкому то есть, надоело ходить на работу уже давно. Что-то тут не так. Но Меркулов не дал времени для размышлений.
— Если серьезно, то я эти дни работаю дома. С санкции прокурора. Наш новый российский генеральный поручил мне подготовить справку для Ельцина. Борису Николаевичу не нравятся кое-какие рокировки в армии, ГБ и в МВД. От среднего звена этих органов получены сведения: некоторые части подтягиваются, к Москве под видом уборки урожая.
— Интересно. А может и правда для уборки? Или это лично против Ельцина брошена целая армия...
— Ирония здесь ни к чему. Давай, Саша, задавай вопросы.
— Тогда вопрос первый. Удалось узнать настоящую фамилию Бардина? — спросил Турецкий вполне по-деловому, но его удивила озабоченность Меркулова идиотическими слухами.
— Да. Бардаков. Неблагозвучная, не правда ли?
— Значит, не Дробот... Тогда все остальные вопросы отпадают.
— Погоди, погоди. Не снимай всех вопросов. Дело в том, что с именем товарища Бардина, в прошлом сотрудника КГБ, связано кое-что. В частности, есть сведения, на этой неделе Бардин принимал участие в двух загадочных операциях. Он приложил руку к вывозу во Владивосток, а оттуда в Токио золота. И сколько ты думаешь вывезено? Не ломай голову, все равно не догадаешься. Триста тонн. Для чего, спрашивается, это делается? Ребята из РСФСР считают: ЦК и ГБ хотят дестабилизировать обстановку в стране и мире. В первую очередь на токийской и других биржах. И еще деталька. Ельцинская команда застукала Бардина на перекачке партийных вкладов в швейцарские банки. Называют цифру в сто миллиардов фунтов стерлингов! Кручину, это управделами ЦК КПСС, связывает давняя дружба с твоим Бардиным. Разгадкой этого кроссворда я сейчас и занимаюсь, а для этого нужен домашний уют. Кстати, ты читал «Слово к народу», опубликованное в «Советской России»? Там великие писатели земли русской зовут народ к топору. А «Приглашение в окопы» в тридцать втором номере «Огонька»? Автор называет членов возможного военного заговора. Крючков, Язов, Варенников. Как бы действительно чего не накаркал этот журналист! Один мой сотрудник уверяет, что сам видел в Магадане пустующие лагеря для зэков. И еще информация к размышлению. В Лефортовской только закончен ремонт. Теперь там можно поместить тысячу политических. Не для депутатов ли российского парламента чекисты готовят тепленькие места?
— Я все это читал, Костя. Но сейчас пишут и более того — печатают такую ересь, что не знаешь кого слушать.
Помолчали.
— Теперь, Костя, проза жизни. Откуда в святом семействе Бардиных это ожерелье?
— Это длинноватая история. Теперешняя жена его, Галушко Нинель, женщина упрямая. Еще до знакомства с Бардиным была она на соревнованиях в Мюнхене и увидела в витрине магазина красивую книгу. На обложке изображена была сановная дама. На шее герцогини изображено было ожерелье необычайной красоты с буквой «N» в орнаменте. Нелька выложила на прилавок всю свою скудную валютную мелочь. Увезла эту книженцию, в Москву, повесила вырезанный из книжки портрет дамы с ожерельем над своей кроватью, чтоб любоваться. И когда Бардин предложил ей руку и сердце, то потребовала от жениха свадебный подарок — точно такое же ожерелье.
— Он за эту вещицу заплатил триста тысяч рублей. Заметь, было все это до нынешней чехарды с деньгами, когда сотни тысяч чего-то еще стоили. Но почему Бардин так испугался, когда я спросил его об ожерелье?
— Все очень банально. Бардин испугался ответственности. Если бы он сказал, что завязан в деле ювелирной фабрики, постоянным клиентом которой был наряду с Галиной Брежневой, то что? Ты бы его наградил медалью «За доблестный труд»?
— Свалил мне дело об убийстве жены Бардина, из него вырос такой хвост, что мне до его конца теперь не добраться, а сам иронизируешь.
— Я тебе очень сочувствую, я тебе очень даже благодарен, что ты помог мне разобраться с Бардиным. И извини, что заставил тебя заниматься в твое рабочее и нерабочее время своими личными делами.
Меркулов оборвал фразу, слышно было, как чиркнула спичка. Турецкий подождал, пока Меркулов раскурит сигарету, но тот молчал.
— Костя, ты не возражаешь, если я к тебе заеду при первой возможности?
Турецкий даже отдаленно не мог предполагать, при каких обстоятельствах эта возможность очень скоро возникнет... Он вытащил из пепельницы два бычка, обжег пальцы и кончик носа, прикуривая. Каждого хватило на одну затяжку. Он растер в пепельнице почти сгоревший фильтр сигареты, и в двери снова выросла фигура Красниковского:
— Между прочим, имеются нашинские, ровно десять рублей за блок. Я специально для тебя договорился.
Турецкому представилось, как он вынимает из блока пачку «Столичных» и закуривает целую сигарету. Искушение было слишком сильным, и он сказал:
— Я, пожалуй, двину. Давай адрес... Тьфу, я же к Зимарину иду на прием!
— Да он только после обеда будет! Я сам его жду. За сорок минут обернешься...
Прежде чем «двинуть», Турецкий позвонил домой:
— Ирка, живем. Через час привезу блок сигарет.
— Проснитесь же, Грязнов! Сколько можно стучать? — раздалось за дверью. Грязнов открыл глаза. Кто-то настойчиво пытался прорваться в его обитель, давно не ремонтированную однокомнатную квартиру на 12-й Парковой.
— Кто там,...вашу мать?
Грязнов грипповал, наглотался с вечера разных лекарств, разбавил их напитками, и эта ранняя побудка была ему ни к чему.
— Комитет государственной безопасности. Нам с вами побеседовать надо, Вячеслав Иванович,— ответил вежливый тенорок за дверью.
Гебешников Грязнов не любил — так он сам, публично, определял свое отношение к этому ведомству. В частных же беседах, а также наедине с самим собой, он иначе как «долбоёбы» или «вонючее дерьмо» в адрес славных представителей госбезопасности не обращался. И дело было не только в том, что его дядька по материнской линии был расстрелян в шестьдесят втором году по «новочеркасскому делу» за то, что осудил на митинге массовый расстрел рабочих местного электровозостроительного завода, а у него самого, Грязнова, были бесконечные свары со «смежниками». Он был уверен, что КГБ занимается на девяносто один процент тем, чем не должно заниматься ни одно ведомство в нормальном государстве, восемь процентов — чем должны заниматься другие ведомства, а один процент по праву принадлежащих комитету обязанностей выполняется или плохо, или незаконно, или глупо, или смешно.
— Сейчас открою, долбоёбы,— проговорил Грязнов, но продержал товарищей за дверью не менее двадцати минут, пока сидел в туалете и брился.
Нежданные гости затем сидели в комнате и наблюдали, как Грязнов неспеша уминал полбатона со сгущенкой, запивая это дело крепко заваренным чаем, а после в черной «волге» отвезли его на площадь Дзержинского, в новое здание Второго главного управления КГБ СССР, занимающегося контрразведкой, то есть обеспечением внутренней безопасности и пресечением деятельности иностранных разведок на территории СССР. Сейчас, правда, в перестроечное время, эта контора хвастает еще и тем, что активно включилась в борьбу с организованной преступностью и экономическим саботажем. Хотя сие по убеждению Грязнова — полная лажа: настоящими делами, в том числе и организованными как преступниками, так и сыщиками, занимаются не в ГБ, а в утро.
Принял его в своем стометровом кабинете моложавый генерал-лейтенант, начальник 6-го управления Феоктистов. Протянул упругую ладонь, указал на кресло напротив.
— Сердитесь на нас за побудку? Тысяча извинений, но мы знаем: если с утра Грязнова не отловишь, прощай Грязнов. Дел-то у вас невпроворот, а нам поговорить надо, тем более, что вы человек, самостоятельно мыслящий.
Грязнова. так и подмывало сказать: «Просрал ты своего Биляша, теперь перед начальством выкрутиться хочешь». Но вместо этого он закурил, не спрашивая на то генеральского разрешения, посмотрел закаменевшим взглядом:
— Какую информацию вы хотели бы получить от МУРа?
Генеральское лицо посуровело.
— Нас интересует смиренное кладбище, где вы отыскали девять трупов. И почему-то не сочли нужным сообщить о вашей находке в Комитет государственной безопасности. Мне сейчас к председателю идти надо, к генералу армии Крючкову. А что доложишь, «если в этом деле одна чернота. Убит известный, очень известный в наших кругах ученый. Убит наш сотрудник, выполнявший особые поручения за границей. А контрразведка располагает сведениями в объеме ноль целых и хрен десятых.
Генерал позволил себе не очень прилично выразиться, а Грязнов подумал: знает ли этот Феоктистов о том, что Биляш не только потерпевший, но и убийца. Убийца Татьяны Бардиной. У него хватило проницательности понять: нет, не знает. Значит, пока и не должен знать.
— А закон требует в подобных случаях ставить нас в известность незамедлительно. Я прав, Вячеслав Иванович?
— Не сообщил молниеносно, потому что самостоятельно мыслю. Хотел сам найти убийц.
— И нашли?
— Не успел, вы же дело забираете?
— Забираем. То, что касается генерала Сухова, известного изобретателя, и майора Биляша, забираем, точнее — будем по ним вести предварительное следствие. Что же касается оперативной работы, то мы не накладываем вето, продолжайте вести сыск, как и вели. Только просьба: поддерживать с нами контакт.
— Как это вы себе представляете, Феоктистов? Не имея данных о потерпевших, трудно установить убийц. Вы же сами старый оперативник, я же помню, как мы с вами выезжали на Лобное место в день открытия московской Олимпиады. Там студент историко-архивного института пытался застрелиться, а ему шили политику, покушение на Брежнева.
Трудно было узнать в сидящем напротив генерала человека того самого Славу Грязнова, который несколько минут назад матерился и поносил комитетчиков.
— Ваши реминисценции, Вячеслав Иванович, не лишены оснований. Это как раз то, к чему я хочу подвести наш разговор. Что касается справки-характеристики на сотрудника ПТУ майора госбезопасности Биляша, Анатолия Петровича, то вы ее получите через полчаса — я распоряжусь. Я уже связался с Шебарпганым из ПГУ. Но учтите, нарушать государственную тайну я не имею права. Подробных данных вы там не найдете, извините. Второе. Вы напомнили эпизод из нашей юности. Тогда кое-кто хотел из неудачной попытки мальца наложить на себя руки сварганить политическое дело. Мы с вами этого не позволили.
— «Мы с вами»? Меня никто не спрашивал.
Генерал сделал вид, что не слышит Грязнова.
— Нынче похожая картина. В стране идет отчаянная борьба за власть. Не обошла она и наше ведомство: кое-кто хотел бы перелопатить КГБ. Иные идут дальше. Их мечта — сломать нам хребет, ликвидировать наш комитет в нынешнем понимании. Видите ли, им захотелось оставить в КГБ только разведку и контрразведку. А все остальное упразднить за ненадобностью. Но без этого остального комитет просто перестает быть КГБ СССР. И мы, настоящие чекисты, этой контрреволюции просто не допустим. У нас достаточно сил, чтобы покончить со всей этой рванью и пьянью. Я имею в виду демократов, популистов и прочих ельцинцев. Им нужна компра на нынешнее руководство. На Крючкова, Грушко, Агеева, Шебаршина Но начинают всегда снизу, а уж потом трясут начальство. Допустим, закрутят дело на Первое Главное управление. Им очень хотелось бы, чтобы майора Биляша убили, так сказать, по политическим мотивам. Сначала его обманным путем зазвали на конспиративную квартиру, где придушили, завладев-тайными документами. А потом уже повезли хоронить в подмосковную усадьбу. Но в действительности дело выглядит...
— Не надо, генерал. Именно так оно и выглядит. И здесь мои, как вы изволили выразиться, реминисценции, не пляшут. Вы тогда на Лобном месте проявили достаточно мужества в конфликте со своими хозяевами. Сейчас вы хотите им послужить верой и правдой. Говорите прямо, что вам надо.
Комитетчик поскреб холеными ногтями гладковыбри-тую щеку, но долго не раздумывал:
— Согласен: должно выглядеть иначе. По нашим данным, у нас в стране сейчас действуют семьдесят преступных образований, связанных с западными партнерами из числа недавних эмигрантов так называемой «третьей волны». Одной такой бандой руководит Леонид Михайлович Гай, по кличке «Ленчик»...
На лице Грязнова не дрогнул ни один мускул.
—...В миру он председатель советско-германского кооператива «Витязь», занимающегося куплей-продажей компьютеров. В тайных же делах он самый настоящий гангстер. Крестный отец крупной мафии. Вот его домашний адрес и адрес кооператива...
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |