Эйдзи Леонидович Ёсикава 38 страница

– А что слышно о войске, осадившем крепость Нагасино? – спросил Иэясу.

– Осаду ведут две тысячи человек. Помимо того, на холме к западу от крепости расположился запасный полк и еще примерно тысяча воинов, похоже, скрываются в крепостях вокруг Тобигасу.

Информация лазутчиков была, судя по всему, неполной, но сами за себя говорили имена прославленных военачальников клана Такэда. Все присутствующие на военном совете примолкли. Перед началом битвы порой и самых смелых воинов охватывает тревога. И вдруг заговорил Сакаи Тадацугу, да так громко, что все остальные недоуменно на него уставились.

– Диспозиция совершенно ясна, нечего и обсуждать. Столь немногочисленное войско врага не может всерьез угрожать такой великой армии, как наша.

– И в самом деле, – согласился Нобунага, хлопнув себя по колену, точно только и ждал этого предложения. – Тадацугу сказал сущую правду. Трусу и журавль в небе кажется вражеским знаменем, вот он и квакает от страха, как лягушка в болоте. – Нобунага расхохотался. – Сообщения лазутчиков доставили мне большую радость. Князь Иэясу, давайте-ка это отпразднуем!

Однако окрыленный похвалой Тадацугу не унимался.

– На мой взгляд, самое слабое место вражеских позиций – в Тобигасу, – продолжил он, подавшись вперед. – Если мы обойдем Тобигасу и пошлем отряд легковооруженных воинов ударить с тыла, то вражеское войско по всему фронту охватит паника, тогда как наше войско…

– Довольно, Тадацугу! – резко перебил его Нобунага. – Бессмысленно уповать в великом сражении на подобные мелочи! К тому же ты назойлив. Да и вообще, все свободны – мы закончили обсуждение!

Пристыженный Тадацугу удалился следом за остальными военачальниками.

Дождавшись, когда все выйдут, Нобунага обратился к Иэясу:

– Простите, что пришлось при всех распечь храбреца Тадацугу. Замысел его, на мой взгляд, безупречен, но я опасаюсь, как бы о нем раньше времени не узнал неприятель. Постарайтесь ободрить беднягу, объясните ему все позже.

– Не стоит церемониться с Тадацугу, ему досталось поделом: опасно разглашать наши замыслы, даже в присутствии союзников. Пусть ваша строгость послужит ему уроком. Да и я кое-что усвоил.

– И все-таки призовите его к себе и дайте разрешение провести стремительный штурм Тобигасу.

– Да он только об этом и мечтает!

Тадацугу конечно же не пришлось долго уговаривать. Втайне ото всех он за несколько часов подготовил свой полк к походу.

– Я выступаю на закате, мой господин, – коротко доложил он Нобунаге.

Князь придал полку Тадацугу пятьсот своих стрелков, и теперь под началом у молодого военачальника оказалось три тысячи воинов. Ночью, в кромешной тьме, отряд Тадацугу покинул лагерь. Вскоре полил дождь, однако продрогшие до костей воины продолжали молча идти вперед.

Прежде чем начать подъем на гору Мацу, сделали привал на территории храма, расположенного у ее подножия. Воины оставили здесь лошадей и взвалили на плечи самое необходимое, что могли унести.

Крутой склон стал к тому же еще и скользким после прошедшего ливня. Опираясь на копья и подавая друг другу руки, воины одолели-таки сто двадцать дзё и оказались на вершине горы.

Светало, тучи мало-помалу рассеивались. И вот в море тумана сверкнули первые лучи восходящего солнца.

Послышались восторженные возгласы: «Солнце!», «Само Небо благословляет нас!», «Лучшей погоды не пожелаешь!».

Все облачились в доспехи и по приказу командира разделились на два отряда. Первому предстояло совершить внезапный налет на вражескую крепость на горе, а второму – атаковать Тобигасу.

Воины клана Такэда, застигнутые врасплох, метались в панике. Там и тут заполыхали пожары, застилая небо клубами черного дыма. Дозорные Такэды в ужасе бросились бежать к Тобигасу, но к этому времени второй отряд Тадацугу уже прорвал оборону крепости.

Прошлой ночью, едва скрылся во тьме Тадацугу, Нобунага отдал приказ о выступлении всей своей армии. Под проливным дождем его воины подошли к подножию горы Тяусу. До рассвета они успели вбить в землю принесенные с собой жерди и связать их веревками. Получилось некое подобие забора, напоминающего шагающую сороконожку.

Ближе к рассвету дождь прекратился, и Нобунага отправился объезжать верхом только что воздвигнутые укрепления. Убедившись, что работа окончена, князь обернулся к сопровождающим его военачальникам из войска Токугавы и, заметив недоумение на их лицах, улыбнулся:

– Скоро все поймете! Дождитесь только наступления войска Каи и увидите, как мы поймаем его, словно жаворонка, в силки.

Пока военачальники соображали, что это за хитрость, воины из Гифу уже вышли на поле боя. А гигантская ловушка осталась дожидаться свою жертву.

Успех задуманной Нобунагой операции зависел, однако, от того, удастся ли заманить в ловушку врагов. Для этого один из полков Сакумы Нобумори и стрелки Окубо Тадаё затаились на подступах к невиданному доселе сооружению.

И вдруг окрестности огласились воплями сторонников Такэды – они увидели черный дым, поднимающийся над Тобигасу. Смятение их уже граничило с паникой, поэтому Кацуёри отдал приказ наступать, воскликнув:

– Медлить больше нельзя! Любая проволочка дает преимущество противнику!

Князь знал: воины подчиняются ему безоговорочно. Так у них было заведено – не задавая лишних вопросов, полагаться на интуицию своего полководца и собственный боевой дух, позволявший им избегать поражений со времен Сингэна!

Однако развитие истории стремительно, как бег скакуна. Южные варвары – португальцы, – изобретя огнестрельное оружие, повергли в прах все былые традиции ведения войны. У Такэды Сингэна не хватило мудрости предвидеть подобный поворот событий. Провинция Каи, надежно защищенная горами, реками и пропастями от внешнего мира, оказалась отгороженной и от чужеземного влияния. Самураи Каи привыкли полагаться исключительно на собственное мужество и упорство, свойственное жителям горных провинций. Уверенные в своей неуязвимости, они считали ненужным изучать современные способы ведения боевых действий, по старинке полагаясь на кавалерию и лучников.

Вот и теперь войско, предводительствуемое Ямагатой, яростно набросилось на полки Сакумы Нобумори прямо возле заранее расставленного хитроумным неприятелем забора. Нобунага же, искушенный в военной стратегии, отлично знал современное оружие и новую тактику боя.

Дождь к тому времени закончился, но земля так размокла, что ноги утопали в грязи.

Левый фланг войска Каи – две тысячи воинов под началом Ямагаты – получил приказ не штурмовать непонятное сооружение. Пытаясь обойти забор стороной, они угодили в непролазную трясину. Даже предусмотрительный Ямагата, заранее изучивший поле сражения, не мог предугадать, что из-за ночного ливня разольется ручей. Теперь же пешие воины проваливались по пояс, конные и вовсе не могли проехать.

Тем временем стрелки клана Ода под командой Окубо принялись в упор расстреливать воинов Такэды с фланга.

– Отступаем, – приказал Ямагата.

Получив приказ, увязающее в грязи войско неуклюже развернулось и двинулось на стрелков Окубо. Ружейный огонь ряд за рядом косил воинов клана Такэда, и они, крича от отчаяния, падали в побуревшую от крови грязь. Обезумевшие лошади втаптывали их в топь. Началась паника.

И вот наконец войска сошлись.

Превосходно обученные воины Такэды врезались в ряды кланов Токугава и Ода, и союзники оказались перед ними беззащитны. Стрелков Окубо вырезали едва ли не до последнего человека. Располагая полки Окубо и Сакумы поблизости от забора, Нобунага рассчитывал с их помощью заманить врага в огороженное пространство. Выполнив свою задачу, они должны были отойти. Но, вступив в бой с войском Каи, воины кланов Токугава и Ода вдруг воспылали яростью, годами копившейся в их душах.

– Попробуйте справиться с нами! – подзадоривали они наступающих противников.

Да к тому же и оскорбительных выкриков воинов Каи они терпеть не собирались, поэтому незамедлительно ввязались в кровавую сечу, отстаивая честь и славу родной провинции.

Как только разгорелась эта безнадежная для воинов кланов Токугава и Ода схватка, Кацуёри вместе со своими военачальниками решил, что настало подходящее время для решительного наступления, – и главный ударный полк пятнадцатитысячного войска князя Каи двинулся вперед по центру гигантской тучей, наползая на противника. Постепенно строй воинов Кацуёри смешался, а сблизившись с противником, они уже напоминали стаю хищных птиц. Отряды ринулись в бой, оглашая воздух воинственными кличами.

С точки зрения Такэды, наспех поставленный забор не представлял собой серьезного препятствия. Его воины пройдут сквозь него, как нож сквозь масло, и, не снижая темпа, с ходу обрушатся на главные силы армии клана Ода.

Добравшись до забора, воины Такэды действовали по собственному усмотрению. Одни пытались перелезть через него, другие валили жерди дубинками и железными палками, третьи рубили мечами веревки, четвертые, предусмотрительно захватив с собой масло, пытались поджечь его.

До сих пор Нобунага безучастно наблюдал за происходящим, бросив, казалось, полки Сакумы и Окубо на произвол судьбы. Войско, стоящее на горе Тяусу, дожидалось своего часа. Наконец князь воскликнул:

– Пора!

Золотой веер Нобунаги сверкнул в воздухе, и командиры стрелковых полков принялись передавать друг другу по цепочке: «Огонь, огонь…»

Земля содрогнулась от грохота пальбы, казалось, вот-вот расколются горы. Низким облаком над сражающимися поплыл пороховой дым, накрывая огороженное пространство. Воины Каи – и пешие, и конные – заметались среди груд человеческих тел.

– Не отступать! Вперед! – кричали командиры.

Воины Каи отчаянно пытались преодолеть огороженное пространство, карабкаясь по телам сраженных товарищей, но противостоять обрушившемуся на них граду пуль были бессильны. Один за другим падали они бездыханными наземь.

Когда стало ясно, что сражение они проигрывают, прозвучала команда:

– Отступаем!

Четверо или пятеро не выбитых еще из седла командиров выкрикнули это слово чуть ли не одновременно: казалось, ужас поселился в их сердцах. Один из них тут же рухнул с коня, сраженный пулей, а под вторым пала лошадь.

Но, невзирая на поражение и многочисленные жертвы – в первой атаке полегла едва ли не треть воинов, – воинство Каи не утратило боевой дух. Едва передовой отряд повернул назад, как на смену ему по направлению к забору устремилась новая волна атакующих.

Увидев забор, обагренный кровью своих соратников, воины Каи принялись подбадривать самих себя и друг друга яростными криками:

– Вперед, навстречу смерти!

– Да послужат наши тела щитом собратьям, идущим следом за нами!

Страшная тактика щита из человеческих тел считалась старинным и доблестным обычаем. Воины, наступающие в первых рядах, приносили себя в жертву, прокладывая дорогу идущим следом. Те в свою очередь прокладывали дорогу третьим. Так, шаг за шагом, войско продвигалось вперед.

Отваги воинам Каи было не занимать, но их ожесточенный натиск порождал лишь бесчисленные жертвы, ни на шаг не приближая к победе.

Кацуёри, наблюдая за сражением со стороны, всячески понуждал воинов продолжать атаку. Осознай его военачальники, что у них нет ни единого шанса победить, вряд ли решились бы требовать от войска бессмысленного самопожертвования. Они же с фанатичным упорством посылали в бой все новые и новые силы, восклицая:

– Эту преграду мы сокрушим!

Должно быть, и в самом деле верили, что это возможно. На перезарядку ружей требовалось немало времени, поэтому вслед за каждым залпом обычно наступали долгие минуты тишины. Этими перерывами и намеревались воспользоваться военачальники Каи, предполагая продвигаться вперед, укрывшись щитом из человеческих тел.

Нобунага, однако же, заранее учел основной недостаток огнестрельного оружия и разработал новую, беспроигрышную тактику: выстроил три тысячи своих стрелков в три линии. Отстрелявшись, первая тысяча стрелков отходила в сторону, давая возможность выстрелить второй тысяче, затем наступала очередь третьей. На протяжении всего сражения враг так и не получил желанного перерыва.

Ружейный огонь не прекращался ни на минуту, а быстро преодолеть линию заграждений воины Каи не могли. Не легче было и отступить, так как они немедленно подвергались внезапным атакам во фланг и преследованию. Соратникам Такэды, издавна и вполне справедливо гордившимся своим мужеством и боевым искусством, сейчас никак не удавалось продемонстрировать эти качества.

Полк Ямагаты уже отступил, понеся тяжелые потери. Только Баба Нобуфуса не дал заманить себя в западню.

Бабе противостоял Сакума Нобумори, но, поскольку у него была задача всего лишь заманить врага в ловушку, после недолгого сопротивления он отступил. Преследуя отступающих, воины Бабы захватили укрепления в Маруяме, но дальше не двинулись, поскольку военачальник велел здесь и остановиться.

– Почему мы не наступаем? – недоумевали подчиненные Бабы, ответа через вестовых требовал и Кацуёри из своей ставки.

Но Баба твердо стоял на своем:

– У меня есть причины остановиться здесь. Предпочитаю осмыслить происходящее и поглядеть, как будут развиваться события. Если кому-то не терпится – что ж, пусть наступают, желаю им овеять свое имя бессмертной славой.

Однако все военачальники Такэды, пославшие своих людей на штурм ограждений, потерпели сокрушительное поражение. А тут еще летучие отряды Кацуиэ и Хидэёси ударили в северном направлении, угрожая отрезать ставку Кацуёри от его главных сил.

Жаркое полуденное солнце пекло неистерпимо, возвещая об окончании сезона дождей. Судя по сегодняшнему утру, следовало ждать знойного лета.

Бой начался еще до рассвета, во вторую половину часа Тигра, поэтому к полудню полки Каи смертельно устали и изнемогали от жары. Кровь, пролитая утром, засохла на доспехах, на волосах, на коже воинов, а повсюду, куда ни бросишь взгляд, продолжала литься свежая.

В глубоком тылу неистовствовал Кацуёри. Он уже бросил в бой все силы, даже запасный полк, обычно оставляемый в резерве на крайний случай. Было еще не поздно выйти из безнадежного сражения, сохранив значительную часть войска. Но от отчаяния князь, казалось, утратил способность реально оценивать ситуацию и совершал одну ошибку за другой, приближая неминуемую катастрофу. Его надежды на высокий боевой дух и отвагу своих воинов не оправдались. Да и не могли оправдаться, ибо сегодняшнее сражение больше походило на охоту с ловушками и приманками.

Вот уже князю донесли, что Ямагата Масакагэ, доблестно сражавшийся на левом фланге с самого утра, пал смертью храбрых. Да и другие именитые военачальники, люди отважные и испытанные, гибли один за другим. Кацуёри потерял почти половину войска.

Тем временем к Набунаге, наблюдавшему за ходом боя, обратился военачальник Сасса Наримаса:

– Враг явно терпит поражение. Не пора ли нам ударить по-настоящему?

Нобунага немедленно передал через него приказ войску, затаившемуся по другую сторону изгороди: «Выйти и ударить по врагу! Уничтожить всех!»

Теперь сражение шло и вокруг ставки Кацуёри. Воины клана Токугава атаковали слева. Воины клана Ода прорвались сквозь передовые отряды Такэды и ударили в лоб его основному войску. И только полк Бабы Нобуфусы, остававшийся в Маруяме, не утратил боеспособности. Баба послал к Кацуёри гонца, предложив немедленно дать приказ об отступлении.

Кацуёри негодующе затопал ногами, но в этот момент основная часть его разгромленного и отступающего войска поравнялась со ставкой. Едва ли не каждый воин был ранен.

Уцелевшим военачальникам едва удалось уговорить Кацуёри отвести войска и самому покинуть ловушку, в которой он очутился. Их врагам было совершенно ясно: Такэда побежден, его войско беспорядочно отступает.

Проводив Кацуёри до ближайшего моста через горную реку, военачальники покинули его и, развернувшись, дали бой преследующему их войску противника. Они героически сражались и почти все погибли. Баба Нобуфуса сопровождал Кацуёри, уходившего с жалкими остатками войска, до Мияваки, затем старый военачальник повернул коня и поскакал на запад.

«Я прожил долгую жизнь, хотя ее можно назвать и короткой, – горестно думал он. – Но коротка жизнь или длинна, мгновение смерти – вечность. Даже вечная жизнь не сравнится с ним».

Послав коня навстречу огромному вражескому войску, военачальник поклялся себе: «В следующей жизни обязательно покаюсь перед князем Сингэном. Я оказался плохим советником его сыну и бездарным военачальником. Прощайте, горы и реки родной Каи!»

На мгновение обернувшись, он затуманенным слезами взором окинул родные места, а затем пришпорил коня и понесся в гущу вражеских воинов. Все ближайшие соратники военачальника последовали за ним и пали столь же славной смертью.

Из всех вассалов князя Каи, пожалуй, только Баба Нобуфуса со всей очевидностью понимал: после поражения клан Такэда неизбежно распадется и будет уничтожен. И тем не менее он не сумел предотвратить его гибель. Даже самый проницательный человек не может противостоять великой силе перемен.

В сопровождении десяти всадников Кацуёри проехал по мосту над пропастью возле Комацугасэ, направляясь в крепость Бусэцу. Князь, человек непревзойденной отваги, сейчас пребывал в таком угнетенном состоянии, что не мог вымолвить ни слова.

Равнина Сидарагахары казалась кроваво-красной в лучах закатного солнца. Великая битва, длившаяся от темна до темна, осталась позади. На огромном поле не было ни единой лошади, ни одного живого воина.

Быстро темнело. Ночная роса выпала прежде, чем с поля убрали убитых. Только воинов клана Такэда, как рассказывали, погибло более десяти тысяч.

БАШНИ АДЗУТИ

В столичную резиденцию Нобунаги, разместившуюся в Нидзё, во дворце, прежде принадлежавшем сёгуну, каждый день прибывали многочисленные гости: придворные, самураи, мастера чайных церемоний, поэты и купцы из близлежащих торговых городов Нанива и Сакаи.

Совсем недавно император даровал князю титул государственного советника, и теперь его называли управителем правой стороны. По этому поводу и устраивались нескончаемые пышные празднества.

Мицухидэ решил покинуть Нобунагу и возвратиться домой, в Тамбу. Еще засветло он пришел во дворец попрощаться с князем.

– Приветствую вас, Мицухидэ.

Оглянувшись, он увидел улыбающегося Хидэёси.

– О, Хидэёси! – рассмеялся Мицухидэ в ответ.

– Что привело вас сюда? – спросил Хидэёси, беря гостя под руку.

– Завтра мы расстаемся с его светлостью, я зашел проститься.

– И где же, как вы полагаете, мы вновь увидимся?

– Хидэёси, а вы, часом, не пьяны?

– Признаюсь, пока мы в столице, и дня не пропускаю, чтобы не напиться. Да и его светлость позволяют себе здесь куда больше, чем дома. Уверен, если вы сейчас увидитесь с ним, то он и вас напоит.

– Князь устраивает очередное пиршество? – осведомился Мицухидэ.

Нобунага в последнее время стал пить гораздо больше, чем прежде, и Мицухидэ, прослуживший князю долгие годы, сразу это заметил.

Хидэёси частенько участвовал в этих празднествах, причем приходилось ему нелегко. В отличие от более сухощавого здоровяка Нобунаги, способного поглотить изрядное количество выпивки, Хидэёси, хоть и выглядел этаким деревенским здоровяком, был человеком болезненным, слабым, а потому быстро пьянел.

Мать до сих пор пеняла ему, что он не следит за своим здоровьем.

– Конечно, всякому хочется поразвлечься, но следи, пожалуйста, за собой, – твердила она. – Ты родился совсем слабеньким, и, пока тебе не исполнилось пять лет, соседи говорили, что ты не жилец.

Хидэёси знал, почему был в детстве таким болезненным. Когда мать вынашивала его во чреве, их семья бедствовала, и порой все они сутками не держали крошки во рту, поэтому он родился слабеньким, а выжил и окреп только благодаря стараниям матери. Хидэёси вспоминал материнские предостережения каждый раз, когда подносил полную чашечку сакэ ко рту. Не забывал он и о том, как горько плакала мать, когда отчим возвращался домой пьяным.

Никто, однако же, не осмелился бы назвать Хидэёси пьяницей. О нем говорили: «Пьет он немного, хотя и любит покутить. Правда, едва начав, сразу же напивается».

Вот и сейчас, коль скоро речь зашла о выпивке, как раз Мицухидэ, повстречавшийся ему в одном из переходов дворца, был изрядно под хмельком. Тем не менее тот почему-то надулся. Похоже, продолжительное пьянство Нобунаги глубоко тревожит его вассалов.

Хидэёси, засмеявшись, поспешил успокоить Мицухидэ.

– Я пошутил, – признался он, мотая хмельной головой. – Всего лишь немного пошутил. Попойка закончилась, и главное тому доказательство – то, что я тут, с вами, хоть и достаточно пьян. Ах нет, шучу, шучу! – И он опять весело рассмеялся.

– Вы негодник, – мягко пожурил его Мицухидэ.

Он терпеливо сносил шутки и насмешки Хидэёси, потому что хорошо к нему относился. Да и со стороны Хидэёси встречал только самые добрые чувства. К тому же, вышучивая своего соратника, тот никогда не выходил за рамки приличий и проявлял почтение.

Кроме того, Мицухидэ считал полезным поддерживать дружеские отношения с Хидэёси, немного превзошедшим его на служебном поприще и на военном совете занимающим более почетное место. Так же, как и большинство представителей знати, Мицухидэ гордился своим происхождением и образованностью. Конечно, он не смел проявлять непочтительность по отношению к Хидэёси, но позволял себе время от времени подчеркивать свое духовное превосходство над более высокопоставленным приятелем, снисходительно бросая ему поощрительные реплики типа: «Симпатичный вы все-таки человек».

Впрочем, Хидэёси не обижало присущее Мицухидэ высокомерие, он находил совершенно естественным, что человек, настолько превосходящий его происхождением, ученостью и умом, посматривает чуть-чуть свысока, и охотно признавал первенство Мицухидэ.

– Ах да, чуть не забыл, – как бы невзначай произнес Хидэёси. – Вас следует поздравить. Думаю, провинция Тамба будет достойной наградой вам и вполне заслуженной. Надеюсь, что вас ждет еще более успешное будущее, и молюсь о вашем дальнейшем благоденствии и процветании.

– Нет, я не заслуживаю наград, которыми щедро одаривает меня князь Нобунага. – Мицухидэ всегда старался ответить на учтивость еще большей учтивостью, однако, не удержавшись, добавил: – Подарок, конечно, великолепный – целая провинция, но она когда-то принадлежала самому сёгуну, да и сейчас там немало могущественных местных кланов, которые, запершись у себя в крепостях, отказываются признать мою власть. Так что ваши поздравления несколько преждевременны.

– Нет-нет, вы чересчур скромничаете, – возразил Хидэёси. – Как только вы перебрались в Тамбу вместе с военачальником Хосокавой Фудзитакой и его сыном, клан Камэяма признал свое поражение. Я с интересом следил за тем, как вы управляетесь с Камэямой, и даже его светлость похвалил вас за виртуозное воинское искусство. Вам ведь удалось окружить врага и захватить крепость, не потеряв при этом ни единого воина.

– Камэяма это лишь начало. Главные трудности ждут меня впереди.

– Жизнь только тогда доставляет истинное удовольствие, когда приходится преодолевать трудности. Да и что может быть лучше, чем привнести мир и покой в пожалованную тебе твоим князем провинцию и управлять ею во благо своих подданных. Притом не забывайте: вы теперь сами становитесь князем и получаете право делать все, что вам заблагорассудится.

В этот момент собеседники осознали, что их случайная встреча чересчур затянулась.

– Что ж, до встречи, – сказал Мицухидэ.

– Погодите-ка минутку! – воскликнул Хидэёси, внезапно о чем-то вспомнив. – Вы ученый муж, а значит, сможете сказать мне, какие японские крепости имеют главную сторожевую башню?

– В принадлежащей Сатоми Ёсихиро крепости, расположенной в Татэяме, провинции Ава, возвышается трехэтажная башня, видимая даже с моря. А в Ямагути, провинция Суо, Оути Ёсиоко построил в своей главной крепости четырехэтажную башню, наверное, самую высокую в Японии.

– Выходит, их всего две?

– Насколько мне известно, две. Но почему вы об этом спрашиваете?

– Да, знаете ли, сегодня мы с его светлостью обсуждали всевозможные строительные проекты, и господин Мори принялся усердно растолковывать нам преимущества крепостей с главными сторожевыми башнями. Он прямо-таки настаивал, чтобы крепость, которую князь Нобунага собирается строить в Адзути, имела как раз такую башню.

– Вот как? А кто такой этот господин Мори?

– Оруженосец его светлости, Ранмару.

Мицухидэ на мгновение нахмурился.

– Его рекомендация кажется вам сомнительной? – поинтересовался Хидэёси.

– Ну, не то чтобы сомнительной… – произнес Мицухидэ деланно безразличным тоном и, переменив тему, немного поболтал о пустяках, но вскоре, извинившись, простился с Хидэёси и поспешил во внутренние покои дворца.

Людей в коридорах дворца Нидзё сновало предостаточно. Одни только еще пришли повидаться с князем Нобунагой, другие уже спешили прочь.

Едва Хидэёси расстался с Мицухидэ, как его кто-то окликнул. Оглянувшись, он увидел перед собой Асаяму Нитидзё, неряшливого монаха на редкость безобразной наружности. Тот заговорил чуть ли не шепотом, точно собирался поведать своему собеседнику нечто чрезвычайно важное и секретное.

– Как мне показалось, князь Хидэёси, вы только что доверительно беседовали с князем Мицухидэ.

– Доверительно беседовал? – рассмеялся Хидэёси. – Да разве здесь подходящее место для доверительных бесед?

– Поверьте, ваш столь продолжительный разговор может кое у кого вызвать ненужные подозрения.

– Ах, ваше преподобие, да вы, часом, не выпили лишнего?

– Выпил. И как вы справедливо заметили, немного больше, чем следовало. Однако вам все-таки советую быть поосторожнее.

– Вы имеете в виду – с кувшинчиком сакэ?

– Да полно вам! Вы же прекрасно понимаете, что я советую не выставлять напоказ дружбу с Мицухидэ.

– И почему же?

– А вы не находите, что он чересчур умен?

– Конечно же нет! Каждый может подтвердить: самый умный человек во всей Японии это вы!

– Я?.. Да нет, что вы, я тугодум, – угрюмо пробурчал монах.

– Напротив, ваше преподобие, за вами прочно закрепилась репутация превосходного знатока, имеющего понятие едва ли не обо всем на свете. Обычный самурай, несомненно, уступает в просвещенности аристократу или богатому купцу, но никто в клане Ода не сравнится с вами опытом и мудростью. Даже князь Кацуиэ придерживается такого мнения.

– И при всем этом я не могу похвастаться подвигами на поле брани.

– Зато ваши выдающиеся способности проявились при возведении императорского дворца, вы умело управляете столицей и решаете денежные вопросы.

– Не пойму, вы льстите мне или же надо мной смеетесь?

– Честно говоря, и то и другое. Вы очень влиятельный человек, однако воины не признают вас своим командиром, поэтому я одновременно и льщу вам, и смеюсь над вами.

– С таким острословом, как вы, не поспорить! – воскликнул Асаяма и подобострастно расхохотался. Будучи значительно старше Хидэёси, монах заискивал перед молодым князем, признавая его превосходство.

К Мицухидэ Асаяма относился куда более настороженно.

– Признаюсь, меня давно тревожит холодный рассудок Мицухидэ, но до сих пор мне казалось, что эти подозрения лишь игра моего воображения, – разоткровенничался монах, – но сегодня мои доводы подтвердил человек, умеющий определять характер по внешности.

– О, физиономист! И что он выяснил относительно Мицухидэ?

– Это не просто физиономист, а настоятель Экэй – один из наиболее просвещенных мужей нашего времени. Он и рассказал мне обо всем, причем под страшным секретом.

– Так что же именно он вам сказал?

– По его мнению, у Мицухидэ внешность мудреца, способного увязнуть в собственной мудрости. И самое главное: этот человек может предать своего господина.

– Какая ерунда! Позвольте-ка и вам, Асаяма, дать совет.

– С готовностью его приму.

– Так вот учтите, вы вряд ли насладитесь заслуженным отдыхом в старости, если станете и впредь говорить подобные вещи. – Тон Хидэёси был сейчас крайне резок. – Я слышал о пристрастии вашего преподобия к интриганству, но и помыслить не мог, что вы посмеете посягнуть на одного из наиболее преданных вассалов его светлости.

В просторной комнате молодые оруженосцы, разложив на полу подробную карту провинции Оми, разглядывали ее, вытянув шеи, как утята.

– Смотрите, вот заводи на озере Бива! – воскликнул один из них.

– А вот храм Сёдзицу! И храм Дзёраку! – поддержал другой.

Ранмару сидел особняком в сторонке от остальных. Ему не исполнилось еще и двадцати, однако, если бы молодому человеку побрили лоб, он выглядел бы настоящим самураем. Однако Нобунага хотел, чтобы Ранмару по-прежнему оставался его оруженосцем.

Молодой человек не уступал изяществом куда более юным оруженосцам, но его прическа и наряд были ему уже явно не по летам.

Нобунага пристально всматривался в карту.

– Хороша! – пробормотал он. – Куда лучше, чем любая из наших военных карт. Ранмару, как тебе удалось столь быстро раздобыть такую замечательную карту?

– Моя матушка – она недавно удалилась в монастырь – узнала о том, что карту эту прячут в одном из храмов.

Мать Ранмару, принявшая в монашестве имя Мёко, была вдовой Мори Ёсинари, и теперь пятеро ее сыновей служили Нобунаге. Двоих младших братьев Ранмару – Бомару и Рикимару – князь также взял к себе оруженосцами. Они оказались толковыми мальчиками, однако Ранмару значительно их превосходил. Так считал не только безгранично привязанный к юноше князь Нобунага, но и все, кто был знаком с Ранмару. Каждому бросались в глаза его ум и проницательность. Этот юноша в детском платье на равных беседовал с военачальниками и самыми влиятельными вассалами князя, причем никогда не вызывал у них снисходительной насмешки.

Дата добавления: 2015-11-04