Токугава потерпел тяжкое поражение, но все же сумел доказать, что представляет собой достаточно крепкий орешек. Более того, его упорство заставило Сингэна в очередной раз отказаться от похода на столицу, и ему осталось лишь убраться восвояси. На этой недолгой войне потери клана Такэда составили четыре сотни воинов, тогда как клан Токугава потерял убитыми и тяжелоранеными тысячу сто восемьдесят человек.
ПОХОРОНЫ ЖИВУЩИХ
Красные и белые лепестки облетали в саду крепости Гифу, расположенной высоко в горах, и сыпались на крыши крепостного города, выросшего за эти годы в долине.
Из года в год все глубже становилась вера людей в своего князя, дававшего народу ощущение надежности. Закон был суров, но Нобунага ничего не говорил и не делал понапрасну. Обещая что-либо своим подданным, он рано или поздно осуществлял обещанное, и их благосостояние постоянно росло.
Человеку суждено
Жить под Небом лишь полвека.
Этот мир всего лишь сон…
Жители провинции знали о том, что Нобунага любил под хмельком распевать эту песню. Он задумывался над быстротечностью всего сущего. «Все подвержено распаду» – такова была его любимая строка, и каждый раз, дойдя до нее, он брал самую высокую ноту. Все его мировоззрение, казалось, укладывалось в эту единственную строку. Тому, кто обременяет себя постоянными размышлениями о смысле жизни, не суждено достичь многого. Нобунага знал о жизни одно: в конце концов всех ожидает смерть. Тридцатисемилетнему мужу наверняка оставалось жить уже не так долго. Но на оставшуюся часть отмеренного ему срока Нобунага еще возлагал большие, может быть, даже чрезмерно большие надежды. Цели, к которым он стремился, были воистину безграничны, но само приближение к этим целям – посильным или непосильным – полностью захватывало его. И конечно, он не мог не сожалеть о том, что человеку суждено жить на земле так недолго.
– Принеси барабан, Ранмару.
Сегодня ему опять захотелось сплясать. Ранее в тот же день он принял гонца из Исэ. И с тех пор пил не переставая.
Ранмару принес барабан из соседней комнаты. Но пляска не состоялась. Князю сообщили:
– Только что воротился господин Хидэёси.
Одно время казалось, будто Асаи и Асакура готовятся сделать свой ход после битвы на плато Микатагахара; об этом свидетельствовали постоянные вылазки и мелкие стычки. Но после того как Сингэн убрался восвояси, они затаились в собственных провинциях и принялись крепить оборону.
Предвидя грядущее заключение мира, Хидэёси втайне покинул крепость Ёкояма и предпринял поездку по местностям, прилегающим к Киото. Не только он, но и другие коменданты или тем более владельцы крепостей тоже не сидели сиднем в своих уделах, какая бы смута ни царила в мире. Иногда они объявляли о том, что уезжают, тогда как на самом деле оставались дома; иногда, напротив, предпринимали поездку, тщательно скрывая это от окружающих, не говоря уже о возможных противниках. Ибо таково искусство военной стратегии, заключающейся в правильном сочетании истины и обмана.
Разумеется, и Хидэёси предпринял свою поездку инкогнито, поэтому его появление в Гифу оказалось неожиданным.
– Хидэёси?
Некоторое время он ждал в отдельном помещении, затем Нобунага вошел и сел рядом. Он пребывал в превосходном настроении.
Хидэёси был одет крайне скромно и ничем не отличался от обычного путешественника. Он простерся ниц перед князем, соблюдая ритуал, но тут же, расхохотавшись, вскочил на ноги:
– Бьюсь об заклад, вы удивлены.
Нобунага с наигранным недоумением посмотрел на него:
– Удивлен? Чем?
– Моим внезапным появлением.
– Что за вздор! Мне уже две недели известно, что ты уехал из Ёкоямы.
– Но сегодня-то вы меня не ждали.
Нобунага рассмеялся:
– Ты что же, слепцом меня считаешь? Тебе, должно быть, надоело забавляться со столичными девками, и ты поехал по дороге Оми до некоего богатого дома в Нагахаме, тайком повидался с Ою, ну а после свидания и меня решил проведать.
Хидэёси пролепетал в ответ нечто невнятное.
– Так что на самом деле удивляться следует не мне, а тебе.
– Я и впрямь удивлен, мой господин. Все-то вы знаете.
– Здешняя гора достаточно высока, чтобы с ее вершины обозревать десять провинций сразу. Но кое-кому о твоих проделках известно куда лучше, чем мне. Догадываешься, кто это?
– Вы выслали за мною ниндзя?
– Это твоя жена!
– Вы шутите! Мой господин, не кажется ли вам, что сегодня вы выпили несколько больше обычного?
– Может быть, я и пьян, но за свои слова ручаюсь. Конечно, твоя жена живет в Суномате, но не такая уж это глухомань. Во всяком случае, если ты думаешь, что она ничего не знает, то ты сильно ошибаешься.
– Ах, да что вы… Чувствую, я прибыл не вовремя. И сейчас, с вашего разрешения…
– Да брось ты. – Нобунага расхохотался. – Никто не попрекнет тебя тем, что ты гуляешь. Да и что дурного в том, чтобы время от времени полюбоваться цветущей сакурой? Но почему ты не возьмешь к себе Нэнэ, чтобы жить вместе?
– Да, верно.
– Ты ведь ее давненько не видел?
– Не докучала ли вам моя жена жалобами на меня? Письмами? Посещениями?
– Не беспокойся. Ничего подобного не было. Мне просто жаль ее. И не только ее. Женская доля такова, что приходится сидеть дома и дожидаться мужа, пока он воюет. И поэтому, как только у него появляется свободное время, он должен предпочесть пребывание с ней любым забавам. И доказать ей, что дожидалась она не зря.
– Как вам угодно, но…
– Ты что, не согласен?
– Не согласен. Уже несколько месяцев в стране царит мир, но я думаю только о войне – и о той, что закончилась, и о той, что еще предстоит.
– Ну, тебя, как всегда, не переспоришь! Опять пытаешься заморочить мне голову? Вот уж без этого можно было бы обойтись!
– Сдаюсь, мой господин. Слагаю свои знамена к вашим стопам.
Князь и его соратник рассмеялись. Через какое-то время они принялись за сакэ, а потом отослали Ранмару. И тут уже разговор перешел на тему настолько серьезную, что они невольно понизили голоса.
Нобунага настороженно спросил:
– Ну, и что происходит в столице? Конечно, мои гонцы постоянно ездят туда и сюда, но мне хотелось бы знать и твое впечатление.
Ответ, которого он добивался от Хидэёси, был напрямую связан с большими ожиданиями Нобунаги.
– Мы сидим слишком далеко друг от друга. Или вы, мой господин, придвиньтесь ко мне, или я к вам.
– Я придвинусь, – сказал Нобунага.
Он взял кувшинчик с сакэ и свою чашечку и пересел с почетного места.
– Задвинуть двери в соседние помещения, – распорядился князь.
Хидэёси, оказавшись теперь рядом с Нобунагой, начал:
– В столице все более или менее как обычно. За исключением того, что после отказа Сингэна от похода на Киото сёгун стал, кажется, еще более предприимчив. И его замыслы уже носят откровенно враждебный характер по отношению к вам, мой господин.
– Да уж, могу себе представить. Сингэн таки дошел до самой Микатагахары, а потом сёгуну пришлось узнать, что он повернул обратно.
– Сёгун Ёсиаки искусный политик. Он делает все для того, чтобы добиться народной любви, и вместе с тем не устает исподволь внушать людям страх перед вами. Конечно же он не упустил возможности обратить против вас предание огню и мечу горы Хиэй и подбивает на восстание другие секты.
– Незавидные у нас дела!
– Но особенно беспокоиться все же не о чем. Монахи-воины напуганы событиями на горе Хиэй и основательно подумают, прежде чем опять приняться за свое.
– Хосокава сейчас в столице. Ты с ним повидался?
– Князь Хосокава впал в немилость у императора и удалился в свое поместье.
– Ёсиаки принудил его к этому?
– Судя по всему, князь Хосокава полагает, что союз с вами принесет великую пользу сёгуну. Рискуя собственным положением, он несколько раз пытался убедить в этом Ёсиаки.
– Понятно, что Ёсиаки такого слушать не хочет.
– Более того. Он придерживается явно устаревшей веры в сёгунат и в незыблемость его могущества. В эпоху перемен великое потрясение создает пропасть между прошлым и будущим. Те, кто испытывает слепую и болезненную приверженность к прошлому и отказывается осознать, что мир меняется, почти все исчезают в ней без следа.
– А мы переживаем великое потрясение?
– На самом деле и впрямь произошло одно весьма многозначительное событие. Мне сообщили об этом, однако…
– Что еще за многозначительное событие? Выкладывай!
– Ну ладно. Об этом еще никто не знает, но, поскольку это собственными ушами слышал мой испытанный лазутчик Ватанабэ Тэндзо, мне кажется, надо отнестись к сообщению с определенным доверием.
– Что еще за новость?
– Это может показаться невероятным, но, судя по всему, путеводная звезда Каи окончательно закатилась.
– Как? Сингэн?
– Во втором месяце он пошел войной на Микаву, и однажды ночью, во время осады крепости Нода, его застрелили. Так, во всяком случае, слышал Тэндзо.
На мгновение Нобунага онемел и посмотрел на Хидэёси широко раскрытыми глазами. Если эта новость соответствовала действительности, стране и впрямь предстояли скорые и решительные перемены. Нобунага почувствовал себя так, словно внезапно исчез куда-то яростный тигр, до сих пор в любую минуту готовый наброситься на него сзади. Князю Оде почему-то даже стало немного страшно. Ему хотелось и в то же время не хотелось поверить услышанному. Но в конце концов известие о смерти Сингэна принесло ему неслыханное облегчение, и душа его возликовала.
– Если это правда, значит, мир лишился одного из самых замечательных военачальников, – сказал Нобунага. – И с сего дня судьба страны зависит только от нас.
Лицо Хидэёси выражало более сложные чувства, чем лицо князя. Он выглядел так, будто ему только что подали главное блюдо обеда.
– Его застрелили, но я по-прежнему не знаю, умер ли он на месте или был тяжело ранен, а если ранен, то куда. Но мне донесли, что осаду с крепости Нода внезапно сняли и на обратном пути войско Каи не выказывало своего обычного боевого духа.
– Да уж, ясное дело. А впрочем, как бы ни были отважны самураи Такэды, без Сингэна они нам не страшны.
– Это известие я получил от Тэндзо по дороге сюда. И я незамедлительно послал его в Каи для сбора дальнейших данных.
– А в других провинциях об этом пока ничего неизвестно?
– Да вроде бы нет. Клан Такэда наверняка будет держать это в секрете и изображать дело так, будто Сингэн пребывает в добром здравии. Так что если они и теперь что-нибудь предпримут от имени Сингэна, можно с уверенностью девять против одного считать, что Сингэн мертв или по меньшей мере находится при смерти.
Нобунага глубокомысленно кивнул. Ему явно хотелось услышать подтверждение этой истории. Внезапно он поднял чашечку с сакэ и горестно вздохнул:
– Человеку суждено жить под небом лишь полвека…
Но плясать ему явно не хотелось. Больше чем мысль о чужой смерти, его взволновали накатывающие думы о неизбежности собственной.
– А когда Тэндзо вернется?
– Должен вернуться через три дня.
– В Ёкояму?
– Нет, я велел ему прибыть прямо сюда.
– Что ж, тогда дождись здесь его возвращения.
– Так я и хочу поступить. Но с вашего разрешения мне хотелось бы ожидать ваших дальнейших распоряжений в одном из постоялых дворов в крепостном городе.
– С какой стати?
– Без определенной причины.
– А почему бы тебе не пожить в крепости? И не позабавить меня немного?
– Да, знаете ли…
– Что это? Тебе неприятно мое общество?
– Нет, но дело в том, что…
– Дело в том, что?
– Я уже остановился на постоялом дворе. И остановился там не один. И поскольку подумал, что здесь больше не понадоблюсь, то пообещал сегодня вечером туда вернуться.
– Ты там с женщиной?
Нобунага спустился с небес на землю. Мысли и чувства, вызванные у него известием о смерти Сингэна, разительно отличались от того, что сейчас волновало его соратника.
– Отправляйся нынче вечером в свою ночлежку, но с утра изволь прибыть в крепость. И спутницу свою тоже можешь прихватить.
С этими словами Нобунага покинул Хидэёси.
«Ничего не скажешь, умеет Нобунага задеть за живое», – думал Хидэёси, возвращаясь на ночлег. Его, разумеется, задели насмешки князя, но, с другой стороны, он понимал, что тот не имел в виду ничего обидного. Нобунага словно бы вогнал ему в голову гвоздь, но так замаскировал, изукрасив шляпку, что боль ощущалась, а самого гвоздя было не разглядеть. На следующий день он появился в крепости вместе с Ою, но Нобунагу это, казалось, ничуть не удивило.
Сегодня князь встретил его в другой комнате и, в отличие от вчерашнего, от него не попахивало сакэ. Сев напротив Хидэёси и Ою, он окинул парочку внимательным взглядом.
– Ты сестра Такэнаки Хамбэя? – спросил он.
Ою впервые видела Нобунагу. Она прикрыла лицо руками, словно желая от стыда провалиться сквозь землю, но ответила князю тихим, замечательно красивым голосом:
– Для меня великая честь предстать перед вами, мой господин. Вы возвысили и второго моего брата – его зовут Сигэхару.
Достойный ответ пришелся Нобунаге по вкусу. Ему хотелось поддразнить Хидэёси, но он устыдился этого порыва и решил поговорить на серьезные темы.
– Улучшилось ли здоровье Хамбэя?
– Я уже довольно долго не виделась с братом, мой господин. Он несет военную службу и очень занят. Но время от времени я получаю от него письма.
– А где ты сейчас живешь?
– В крепости Тётэйкэн в Фуве, там у меня дальние родственники.
– Интересно, не вернулся ли еще Ватанабэ Тэндзо? – сказал Хидэёси, пытаясь переменить тему разговора, но хитрого Нобунагу не так-то просто было увести в сторону.
– Что ты несешь? Ты, должно быть, рехнулся. Ты ведь сам уверял меня, что Ватанабэ надо ждать только через три дня.
Хидэёси густо покраснел. Нобунагу это, казалось, сильно обрадовало. Он хотел, чтобы его вассал утратил на время обычную самоуверенность и пришел в замешательство.
Нобунага пригласил Ою на вечернюю пирушку, добавив при этом:
– Ты ведь не видала, как я хорошо пляшу, а вот Хидэёси не раз любовался этим зрелищем.
Позже вечером, когда Ою попросила разрешения удалиться, Нобунага не стал упорствовать, но неожиданно приказал Хидэёси:
– Что ж, тогда и ты исчезни!
Парочка покинула крепость. Хидэёси, впрочем, скоро вернулся, что-то встревоженно бормоча себе под нос.
– Где князь Нобунага? – спросил он у молодого оруженосца.
– Только что удалился к себе в спальню.
Услышав об этом, Хидэёси, утратив обычную выдержку, бросился во внутренние покои и попросил караульного самурая передать князю срочное сообщение.
– Мне необходимо немедленно переговорить с его светлостью.
Нобунага еще не лег и, как только к нему провели Хидэёси, приказал всем покинуть помещение. Но даже когда стражники вышли из комнаты, Хидэёси по-прежнему оглядывался по сторонам с большим беспокойством.
– В чем дело, Хидэёси?
– Мне кажется, что в соседней комнате кто-то остался.
– Тебе не о чем беспокоиться. Это всего лишь Ранмару. Он нам не помешает.
– Нет, помешает. Я прошу у вас прощения, однако же…
– Ему тоже уйти?
– Да.
– Ранмару, оставь нас! – крикнул Нобунага в соседнюю комнату.
Ранмару молча поклонился, встал и вышел.
– Ну, теперь все в порядке. Так в чем же дело?
– Дело в том, что на обратном пути из крепости я случайно столкнулся с Ватанабэ Тэндзо.
– Как так? Тэндзо вернулся?
– Он сказал, что летел, как птица, туда и обратно, ни на мгновение не останавливаясь. Известие о смерти Сингэна подтверждается.
– Вот как… что ж…
– Я не знаю всех подробностей, но ближний круг сторонников Такэды явно повержен в глубочайшее уныние, хотя внешне они пытаются делать вид, будто ничего не произошло.
– Да уж, если они и горюют, то горе свое наверняка стараются держать в секрете, это ясно.
– Разумеется.
– А в других провинциях по-прежнему ни о чем не догадываются?
– Насколько мне известно, нет.
– Значит, настало наше время. Я уверен, что ты запретил Тэндзо разговаривать об этом с кем бы то ни было.
– Да, на этот счет можете не беспокоиться.
– Но ведь среди ниндзя попадаются и предатели. Ты в нем совершенно уверен?
– Он племянник Хикоэмона, и он мне предан.
– И все же нам следует проявлять предельную осторожность. Одари его деньгами, но запри здесь, в крепости. Лучше будет подержать его взаперти, пока дело не закончится.
– Нет, мой господин.
– Нет? Почему же?
– Потому что в следующий раз, когда нам понадобятся его услуги, ему уже не захочется рисковать жизнью, как только что. Если мы не доверяем человеку, а лишь платим ему, всегда существует опасность, что враг сумеет заплатить больше нашего.
– Ну хорошо, и на чем же ты с ним простился?
– К счастью, Ою как раз собиралась вернуться в Фуву, поэтому я приказал ему охранять в пути ее паланкин.
– Человек только что выполнил смертельно опасное задание, а ты тут же отправляешь его охранять твою возлюбленную. Тэндзо это не обидит?
– Он чрезвычайно обрадовался. Может, я и плохой господин, но он хорошо знает мои слабости.
– Твоя манера обращения со своими людьми несколько отличается от моей.
– Мы дважды застрахованы от неприятного поворота событии. Ою, конечно, всего лишь женщина, но если выяснится, что Тэндзо захочет поделиться нашими тайнами с посторонним, она не остановится даже перед тем, чтобы убить его.
– Оставь свое самодовольство!
– Извините. Вы, конечно, правы.
– Дело не в этом, – сказал Нобунага. – Тигр Каи мертв, и значит, нам нельзя медлить. Мы должны выступить прежде, чем мир узнает о его гибели. Хидэёси, нынче же ночью изволь воротиться в Ёкояму.
– Я так я собирался поступить, мой господин. Поэтому и отправил Ою в Фуву.
– Не смыкай глаз. Я тоже нынче ночью не буду спать. К рассвету нам необходимо собрать войско.
И Нобунага, и Хидэёси думали сейчас об одном и том же, причем думали одинаково. Возможность, на которую они давно уповали, наконец-то представилась – возможность одним махом решить все накопившиеся за много лет вопросы. Речь, разумеется, шла об устранении источника всех бед – сёгуна – и о ликвидации прежнего порядка.
Нечего и говорить о том, что Нобунага, будучи человеком новой эпохи, умел действовать быстро и решительно в соответствии с запросами времени. Двадцать второго числа третьего месяца его войско во всем блеске выступило из Гифу. Дойдя до озера Бива, оно разделилось на две части. Первой половиной войска командовал сам Нобунага. Он погрузил своих воинов на челны и переправился на западный берег. Вторая половина войска под началом Кацуиэ, Мицухидэ и Хатии пошла вдоль берега на юг.
Между Катадой и Исиямой войско Кацуиэ столкнулось с силами противников Нобунаги, сформированными из монахов-воинов, и разрушило укрепления, возведенные ими на дороге.
Советники сёгуна провели военный совет.
– Держать оборону?
– Просить мира?
Эти люди пребывали сейчас в большом затруднении: они еще не дали ясного ответа на меморандум из семнадцати пунктов, присланный Нобунагой сёгуну в первый день нового года. В меморандуме последовательно перечислялись все обвинения, которые князь Ода предъявил Ёсиаки.
– Какая наглость! Кто из час в конце концов сёгун! – в гневе воскликнул Ёсиаки, начисто забыв, кто именно привел его к власти и возвратил во дворец Нидзё. – С какой стати мне слушаться этого ничтожного Нобунагу?
Нобунага посылал к сёгуну гонцов с предложениями о мире или хотя бы о начале мирных переговоров, но тот гнал их, не удостоив аудиенции. Вместо переговоров, сёгун распорядился об укреплении дорог, ведущих к столице.
Возможность, которой дожидались Нобунага и Хидэёси, заключалась в отрешении Ёсиаки от власти на основании семнадцати пунктов меморандума. Благодаря внезапной смерти Сингэна эта возможность предоставилась значительно скорее, чем они думали.
Человеку, обреченному на гибель, всегда до самого последнего мгновения кажется, будто погибнет не он, а противник. Ёсиаки не представлял исключения из общего правила.
Но Нобунага думал о сёгуне и так: «Он нам может еще пригодиться».
Для пользы дела он был готов забыть о постоянных унижениях, которым подвергал его сёгун.
В те времена жители потерявшей былое величие империи лишились жизненных ориентиров и всеми своими помыслами неизменно обращались к прошлому. Многим казалось, что тонкий налет культуры, покрывавший столичную жизнь, распространялся на всю Японию. Преданные умершей или умирающей традиции, они полагались на монахов-воинов Хонгандзи и на бесчисленных воинственных князьков, которые засели в своих крепостях и всей душой ненавидели Нобунагу.
Сёгун все еще не знал о смерти Сингэна. Поэтому он полагал, что может диктовать миру свои условия.
– Я сёгун, я опора всего самурайского сословия. Я – не чета монахам с горы Хиэй. Если Нобунага осмелится обратить свое оружие против дворца Нидзё, я объявлю его предателем.
Судя по его поведению, сёгун вовсе не стремился любой ценой избежать войны. Напротив, он проявлял готовность в нее ввязаться. Он конечно же созвал в столицу дружественные ему соседние кланы и послал гонцов к Асаи, Асакуре, Уэсуги и Такэде, намереваясь разгромить врага в назидание всему миру.
Услышав о приготовлениях сёгуна, Нобунага только расхохотался. Он тут же изменил маршрут своего войска и повел его на столицу, а для начала всего за один день взял Осаку. Это повергло в неописуемый ужас монахов-воинов из Хонгандзи. Внезапно оказавшись лицом к лицу с войском Нобунаги, они растерялись. Но Нобунага намеревался не сражаться с ними, а всего лишь развернуть свои боевые порядки.
– Расправиться с ними мы можем в любую минуту, как только этого пожелаем, – сказал он.
Меньше всего Нобунаге хотелось сейчас растрачивать мощь войска в ненужных стычках. Он по-прежнему продолжал посылать гонцов в Киото с требованием ответа на свой меморандум, который больше и больше походил на ультиматум. Но Ёсиаки относился к требованиям Нобунаги все так же высокомерно: он, дескать, сёгун, и не нуждается в соображениях провинциального князя по поводу того, как улучшить управление страной.
Два из семнадцати пунктов меморандума содержали особенно тяжелые обвинения в адрес Ёсиаки. В первом из них он обвинялся в измене императору, а во втором – в неподобающем поведении. Сёгун, призванный поддерживать порядок и мир в империи, на деле подстрекал провинции к мятежу.
– Все это бесполезно. Так его ни к чему не принудишь. Все эти послания и гонцы – он просто не обращает на них никакого внимания, – сказал Нобунаге Араки Мурасигэ.
Хосокава Фудзитака, также принявший участие в походе Нобунаги, добавил:
– Мне кажется, сёгун не прозреет никогда. Его надо не переубедить, а низвергнуть.
В ответ Нобунага кивнул. Это было ясно и ему самому. Но на сей раз он решил обойтись без чрезмерной жестокости, проявленной при взятии горы Хиэй; во-первых, в этом не было необходимости, а во-вторых, истинный полководец никогда не применяет одну и ту же тактику дважды.
– Идем на Киото! – провозгласил Нобунага на четвертый день четвертого месяца.
Но целью этого похода была не война, а демонстрация мощи княжеской армии.
– Поглядите-ка! Он сворачивает лагерь. Его опять, как и в прошлый раз, тревожит положение дел в Гифу! И опять, как и в прошлый раз, он прекратит наступление и уберется восвояси! – убеждая и себя, и других, воскликнул Ёсиаки.
Но по мере того как приходили дальнейшие донесения, румянец на его щеках бледнел и в конце концов сменился смертельной белизной. Ибо зря он радовался тому, что войско Оды прошло мимо Киото, – Нобунага уже развернулся и шел на столицу по дороге из Осаки. И вот уже без единого выстрела и боевого клича воины Нобунаги окружили резиденцию Ёсиаки. Произошло все быстро и тихо, как на учениях, а не при настоящих боевых действиях.
– Мы находимся в непосредственной близости от императорского дворца, и надо вести себя осторожно, чтобы не нанести оскорбления его императорскому величеству. Достаточно лишь покарать этого недостойного сёгуна за его злодеяния, – распорядился Нобунага.
Не слышалось ни единого выстрела, никто не натягивал и тетиву лука. Это выглядело неправдоподобно – и вместе с тем куда страшнее, чем мгновенный штурм здания.
– Ямато, что же нам теперь делать? И что, по-твоему, намеревается Нобунага сделать со мной? – спросил Ёсиаки у своего старшего советника, Мибути Ямато.
– Ему удалось застигнуть вас врасплох. Неужели вы до сих пор не понимаете, что у Нобунаги на уме? Совершенно ясно, что он собирается напасть на вас.
– Но… я ведь сёгун!
– Сейчас смутное время. Чем поможет вам этот титул? Мне представляется, что вам необходимо принять решение. Одно из двух: или вы вступаете в схватку, или просите мира.
Советник произнес это со слезами на глазах. Как и Хосокава Фудзитака, Мибути в свое время делил с сёгуном тяготы изгнания. «Я остаюсь подле него не для того, чтобы стяжать славу или исполнить долг чести, – сказал однажды Мибути Ямато. – И уж подавно не для самосохранения. Я прекрасно вижу, что нас всех ожидает. Но, сам не знаю почему, я просто не в силах оставить этого злосчастного сёгуна».
Конечно, он понимал, что Ёсиаки недостоин поддержки. Он понимал, что мир претерпевает перемены, но все же решил до конца оставаться во дворце Нидзё. Ему уже минуло пятьдесят, и как военачальник он давно прошел пору расцвета.
– Просить мира? С какой стати я, сёгун, должен просить мира у какого-то Нобунаги?
– Титул сёгуна настолько вскружил вам голову, что вы спешите в пропасть, сами того не замечая.
– А разве мы не сможем одержать над ним победу в бою?
– Едва ли. Во всяком случае, смешно рассчитывать на победу, запершись в этом дворце.
– Объясни тогда, почему ты и прочие военачальники расхаживаете по дворцу в боевых доспехах?
– Нам кажется, что в конце концов нас ожидает прекрасная смерть. Пусть положение безнадежно и сопротивление бессмысленно, но наша борьба поставит последнюю точку в истории сёгуната, насчитывающей уже четырнадцать поколений. В этом состоит самурайский долг. Но все наше сопротивление – не более чем цветы на вашу могилу.
– Погоди тогда! Не вступай в бой! Погоди!
Ёсиаки исчез в глубине дворца. Он поспешил посоветоваться с Хино и Такаокой – двумя придворными, с которыми поддерживал самую тесную дружбу. Ближе к вечеру Хино тайно послал из дворца вестника. В ответ во дворец в качестве представителя Оды прибыл наместник Киото, а вечером появился и Ода Нобухиро, облеченный соответствующими полномочиями от самого Нобунаги.
– Отныне я обязуюсь следовать всем пунктам меморандума, – сказал посланцу Ёсиаки.
Вынуждаемый обстоятельствами, Ёсиаки произносил сейчас вовсе не то, что думал. Ему пришлось униженно просить мира. Нобунага отозвал войско и мирно вернулся в Гифу.
Ровно сто дней спустя войско Нобунаги вновь окружило дворец Нидзё. Произошло это, разумеется, из-за вероломства Ёсиаки, который и не думал выполнять своих обещаний.
Проливные дожди тяжело стучали в высокую крышу храма Мёкаку в Нидзё на протяжении всего седьмого месяца. Здесь, в храме, Нобунага расположил свою ставку. Сильный порывистый ветер и ливень застигли и его флот, пересекший озеро Бива. Но решимость, владевшая воинами Оды, становилась только тверже. Промокшие под дождем, тонущие в грязи воины окружили дворец сёгуна и заняли боевые позиции, ожидая только сигнала к штурму.
Никто не знал, казнят ли Ёсиаки или заточат в темницу, но его судьба теперь всецело зависела от клана Ода. Воины Нобунаги испытывали такое чувство, будто заглядывают в клетку с редкостно благородным и яростным зверем, которого предстоит умертвить.
Нобунага беседовал с Хидэёси, и слова их разносились по ветру.
– Как вы намерены поступить? – спросил Хидэёси.
– На этот раз у меня нет выбора, – ответил Нобунага. – Я просто не имею права спустить ему с рук и это.
– Но ведь он…
– Не произноси того, что ясно и без слов.
– И что же, нет повода проявить хоть какое-нибудь снисхождение?
– Нет! Ни малейшего!
В комнате во внутренних приделах храма было темно из-за бушевавшего снаружи дождя. Из-за долгой летней жары и затяжных дождей воздух так отсырел, что позолота на статуях Будды и рисунки тушью на раздвижных дверях казались подернутыми росою.
– Я не оспариваю вашего мнения, когда взываю к снисхождению, – начал Хидэёси. – Но неприкосновенность сёгуна гарантирована Императорским домом, поэтому у нас нет права так легко относиться к этому вопросу. Все силы, поднявшиеся, как они говорят, на Нобунагу, получат повод воззвать к правосудию и обратить его против человека, который убил их истинного властелина – сёгуна.
– В этом ты прав, – откликнулся Нобунага.
– К счастью, Ёсиаки настолько слаб духом, что, оказавшись в безвыходном положении, он не покончит с собой и не решится на отчаянную схватку с нами в открытом поле. Вместо этого он запрется у себя во дворце, уповая на стены и на крепостной ров, вода в котором из-за дождей поднимается все выше и выше.
– Ну и что ты хочешь мне предложить?
– Мы намеренно ослабим окружение и дадим сёгуну возможность спастись бегством.
– Но ведь это крайне недальновидно! Какая-нибудь враждебная провинция может дать ему приют и усилить благодаря его присутствию свои притязания!
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |