Эйдзи Леонидович Ёсикава 45 страница

Таким образом, для отца Гнеччи исход его миссии и последующее вознаграждение представлялись вопросом уже решенным. Он был убежден в том, что Укон в душе готов капитулировать перед Нобунагой.

Так и случилось. Вскоре Такаяма Укон объявил, что он не в силах равнодушно снести гибель своей веры и единоверцев, даже если жена и дети возненавидят его за такое решение. Можно пожертвовать собственной крепостью и своей семьей, говорил он, но нельзя сойти с праведного пути. Однажды ночью, тайно покинув крепость, он бежал в церковь Вознесения. Его отец, Хида, немедленно укрылся у Мурасигэ в Итами, горько оплакивая случившееся.

– Меня предал родной сын! – горестно восклицал он.

Мурасигэ, узнав о случившемся, кипел от возмущения, однако ему не удалось настоять на казни заложников, потому что среди его сторонников было слишком много людей, связанных с кланом Такаяма родственными или дружескими узами.

В конце концов военачальник махнул рукой и смирился с поражением. Теперь двое малолетних сыновей Укона стали для него обузой, и он передал их на попечение деду. Прознав о благоприятном повороте событий, отец Гнеччи вместе с Уконом отправился на гору Амано и попросил аудиенцию у Нобунаги.

– Вы хорошо потрудились, – похвалил святого отца князь, обрадованный удачным исходом дела.

Он одарил Укона уделом в провинции Харима, вручил ему шелковые кимоно и коня.

– Мне хотелось бы принять обет и посвятить мою жизнь Господу, – промолвил Укон.

Но Нобунага и слышать не хотел об этом:

– Ты, мужчина в расцвете лет, собираешься стать монахом? Да это просто смешно!

Итак, события складывались в соответствии с замыслами Нобунаги.

Размышляя о делах минувших, трудно сравнивать их с нынешними, потому что все меняется едва ли не ежеминутно. Не следует из последних сил цепляться за однажды избранную линию поведения, памятуя о том, что причин, по которым человек впадает в непомерное тщеславие, а в итоге прощается с жизнью, больше, чем грибов после дождя.

Уже подходил к концу одиннадцатый месяц, когда Накагава Сэбэй – человек, которого Мурасигэ считал своей правой рукой, – внезапно покинул его крепость и покорился Нобунаге. Князь, вопреки всем ожиданиям, заявил:

– Сейчас страна переживает воистину судьбоносное время, и нам не следует наказывать людей за небольшие провинности, – и не только покарал Сэбэя, но и одарил его тридцатью золотыми.

Золото и богатые наряды достались и трем приверженцам, бежавшим к Нобунаге вместе с Сэбэем, которого Укон убедил сдаться на милость Нобунаги.

Военачальники клана Ода роптали по поводу того, что перебежчиков принимают с непомерной добротой и щедростью. Нобунага прекрасно понимал их чувства, но не мог поступить иначе, желая добиться благоприятного перелома в ходе войны.

Его и самого раздражали бесконечные поиски примирения, дипломатические инициативы, терпимость и выдержка, и Нобунага отводил душу в яростных налетах на мятежные крепости. Неподчинившихся его воле князь карал с особой жестокостью. Взяв приступом крепость Ханакума в Хёго, он сжег все окрестные храмы и прилегающие деревни, наказывая без разбору стариков и юнцов, мужчин и женщин. Постепенно его тактика – предельная терпимость к одним и зловещая беспощадность к другим – начала приносить плоды.

Араки Мурасигэ оказался отрезанным от мира в крепости Итами – в твердыне, лишившейся сразу обеих фланговых опор.

– Если мы сейчас нанесем удар, он повалится наземь, как огородное пугало, – довольно заявил Нобунага.

Он не сомневался, что Итами его войско возьмет чуть ли не с первой атаки. Штурм объединенными силами был назначен на начало двенадцатого месяца. Однако сопротивление оказалось неожиданно яростным. В первый день штурм продолжался с утра до глубокой ночи. На поле боя остались сотни убитых и раненых воинов. Во второй день потерям утратили счет, но ни одна пядь вражеской земли так и не была взята. Самураи Мурасигэ старались не отставать от своего господина, славившегося отчаянной смелостью. Более того, когда сам Мурасигэ собрался было спустить знамя восстания и покориться, его родственники и командиры воспротивились такому решению, утверждая, будто Нобунага непременно отрубит головы всем добровольно сдавшимся мятежникам.

Известие о начале кровопролития в Итами быстро разнеслось по всей Хариме и повергло в дрожь власти в Осаке. Последствия войны чувствовались даже в таких отдаленных местах, как Тамба и Санъин.

Хидэёси в западных провинциях первым делом обрушился на крепость Мики, тогда как вспомогательные войска под командованием Нобумори и Цуцуи оттеснили армию Мори к границе Бидзэна. Хидэёси опасался того, что в ответ на призывы из столицы клан Мори двинет свое войско на Киото. В Тамбе клан Хатано, решив воспользоваться благоприятным моментом, поднял восстание. Акэти Мицухидэ и Хосокава Фудзитака, назначенные наместниками здешних мест, устремились к ним на подмогу.

Хонгандзи и основные силы клана Мори поддерживали между собой постоянную связь морем, под их дудку плясали сейчас все, кто противостоял Нобунаге и Хидэёси.

– Здесь мы вроде бы управились, – сказал Нобунага, глядя на крепость Итами. Взятие крепости он считал делом решенным.

Однако мятежная крепость, пусть и отрезанная от союзников, не сдавалась. И все-таки, по мнению князя, она была обречена. Оставив войско продолжать осаду и штурм, сам он возвратился в Адзути.

Через несколько дней кончался двенадцатый месяц, и Нобунага собирался отпраздновать наступление Нового года в Адзути. Прошедший год принес ему непредвиденные трудности и многочисленные сражения, но сейчас, глядя на улицы крепостного города, князь убеждался в том, что здесь зарождается и крепнет воистину новая культура. Полки больших и малых лавок ломились от товаров, удивляя посетителей изобилием. В чайных и на постоялых дворах было полным-полно приезжих, в порту на берегу озера высился лес мачт причаливших судов.

Близилось к концу строительство жилых кварталов для самураев, отделенных друг от друга узкими ровными улицами, и великолепных дворцов знати. Возводились храмы, а отец Гнеччи не мешкая принялся строить христианскую церковь.

Новый подъем переживала культура. В музыке, живописи, литературе, религии, чайных церемониях и архитектуре – да буквально во всем образе жизни – прежние традиции и стили уступали место новым. Совсем другими стали даже кимоно, которыми местные красавицы теперь стремились перещеголять одна другую.

«Нового года я ждал, и это воистину Новый год для всего народа. Что и говорить: строить куда приятнее, чем разрушать», – думал Нобунага, и ему верилось, что привносимые им в жизнь перемены нахлынут приливной волной на всю страну, охватив и восточные провинции, и столицу, и даже запад, и далекий остров Кюсю, не оставив нетронутой ни одной точки на карте.

Князь улыбнулся своим мыслям, и в это время в покои вошел Сакума Нобумори. Увидев своего вассала, Нобунага внезапно о чем-то вспомнил.

– Да, кстати, а как то дело, что я тебе поручил? – спросил он, передавая оруженосцу чашечку с сакэ, предназначенную для Нобумори.

Нобумори благоговейно коснулся чашечкой лба и уточнил:

– Какое дело?

– Я ведь давал тебе распоряжения относительно Сёдзюмару, не так ли? Ну, сына Камбэя, что находится заложником в доме Такэнаки Хамбэя.

– А, так вы об этом заложнике…

– Я велел тебе передать Хамбэю, чтобы он обезглавил Сёдзюмару и послал его голову в Итами. Мой приказ выполнен? Ты что-нибудь об этом слышал?

– Нет. – Нобумори покачал головой с таким видом, будто это дело интересует его ничуть не больше, чем прошлогодний снег. Он передал княжеское распоряжение, но Сёдзюмару находился в крепости Хамбэя в Мино, поэтому казнь едва ли могла произойти так быстро.

«Приказ его светлости будет выполнен, но для этого потребуется некоторое время», – сказал ему тогда Хамбэй, на что Нобумори ответил: «Что ж, я передал вам приказ князя».

Выполнив поручение своего господина, Нобумори сразу же о нем забыл и, естественно, не подумал проследить за его выполнением. К тому же он был уверен, что Хамбэй, казнив Сёдзюмару, непременно сообщит об этом князю.

– Выходит, вы ничего не слышали об этом ни от Хидэёси, ни от Хамбэя?

– Ни слова.

– Это довольно странно.

– А ты и в самом деле передал приказ Хамбэю?

– Не извольте сомневаться. Правда, он в последнее время стал довольно рассеян, – поспешил отвести от себя подозрение Нобумори, а затем добавил: – Если Хамбэй не выполнил приказания вашей светлости, то его непослушание не должно остаться безнаказанным. Возвращаясь на войну, я непременно заеду в Киото и потребую у него однозначного ответа.

– Ну ладно, ладно, – махнул рукой Нобунага, точно был не так уж и заинтересован во всей этой истории. Однако же он не приказал Нобумори выбросить эту историю из головы, не желая ронять авторитет могущественного и безжалостного правителя.

Меж тем Нобумори призадумался. Уж не заподозрил ли его Нобунага в нерадивости? На всякий случай он поспешил поскорее покончить с новогодними празднествами и уехать из крепости. По пути к стенам осажденной Итами он заехал в храм Нандзэн.

Встретившему его монаху Нобумори повелительно сказал:

– Мне известно, что князь Хамбэй болен и не выходит из дома, но мне надо повидаться с ним по поручению князя Нобунаги, и немедленно.

Монах ушел доложить, но вскоре воротился и пригласил Нобумори следовать за ним.

Раздвижные двери уединенного домика были закрыты, но непрестанный кашель, доносящийся изнутри, означал, должно быть, что Хамбэй, готовясь встретить гостя, встал с постели. Нобумори на мгновение замешкался у входа. Небо заволокли снеговые тучи, и хотя едва перевалило за полдень, в тени гор, окружающих храм, было весьма пасмурно.

– Входите, – пригласили его из глубины дома.

Слуга открыл раздвижную дверь и ввел Нобумори в маленькую приемную. Хозяин домика восседал на полу.

– Добро пожаловать, – произнес Хамбэй.

Нобумори приблизился к нему и заговорил без каких бы то ни было предисловий и церемоний:

– Оставив вам приказ его светлости, предписывающий казнить Куроду Сёдзюмару, я полагал, что вы незамедлительно исполните его. Однако до сих пор вы не доложили о том, сделано ли это. Его светлость недоумевает и ждет объяснений.

– Ну что ж… – Хамбэй наклонился, уперевшись руками в пол, причем Нобумори бросилось в глаза, что спина у хозяина домика худая, как щепка. – Неужели его светлость усомнился в моей преданности? Я немедленно исполню приказ князя, когда поправлюсь, а мне уже стало заметно лучше.

– Что? Что вы такое говорите?

Нобумори на миг утратил самообладание. Лицо его налилось кровью, и он даже онемел от ярости, услышав подобный ответ. Вздохнув, Хамбэй равнодушно воззрился на возмущенного гостя.

– Но послушайте! Это же… крайне странно!.. – наконец выдавил из себя Нобумори; взгляд его был по-прежнему прикован к бесстрастным глазам Хамбэя. – Так вы не послали его голову Камбэю в крепость Итами?

– Именно так.

– Именно так? Странный ответ! Выходит, вы намеренно проигнорировали приказ его светлости!

– Не говорите глупости!

– Но почему же вы до сих пор не убили мальчика?

– А к чему спешить? Я в любое мгновение могу распорядиться его жизнью как мне заблагорассудится.

– Вы позволяете себе пренебрегать приказом его светлости? Конечно, вы больны и находитесь на лечении, но всему есть границы. Понять не могу, как же это я так оплошал с выполнением приказа!

– Вам не в чем себя винить. Вы в точности выполнили поручение. Я своей волей отсрочил исполнение приговора, потому что на сей счет у меня имеются сомнения.

– Своей волей?

– Мне поручено непростое дело, а болезнь не позволила тотчас взяться за него.

– Но почему вы просто не послали гонца с соответствующим распоряжением?

– Нет, так не годится. Этот мальчик у нас уже давно, и люди, разумеется, привязались к нему. Как вы думаете, им просто взять и убить его? Я опасался того, что какой-нибудь вассал решится обмануть нас всех и казнит кого-нибудь другого, чтобы обзавестись отрубленной головой. Вот тогда уж я и в самом деле не сумею оправдаться перед его светлостью. Поэтому я счел необходимым обезглавить мальчика собственноручно. Надеюсь, я довольно скоро достаточно окрепну для этого.

Говорить Хамбэю удавалось с трудом, и в конце концов он закашлялся, поднося ко рту бумажное полотенце.

Вошел слуга и принялся растирать хозяину спину. Нобумори оставалось лишь дожидаться, пока Хамбэю не станет лучше. Наблюдать за человеком, которому никак не удавалось совладать с приступом кашля, было довольно мучительно.

– Думаю, вам лучше отправиться отдохнуть к себе в комнату. – В первый раз за все время визита Нобумори пробормотал нечто сочувственным тоном, однако во взоре у него не отражалось ни малейшего сочувствия. – И учтите, вам надлежит в ближайшие несколько дней исполнить приказ его светлости. Вы, Хамбэй, ведете себя безрассудно. Я вынужден написать в Адзути и доложить обо всем князю. Имейте в виду, любая проволочка еще более усилит гнев его светлости, и боюсь, ссылки на болезнь вам не помогут.

Не обращая внимания на заходящегося в приступе нестерпимого кашля Хамбэя, Нобумори поднялся, попрощался и вышел из домика. На веранде он столкнулся с женщиной, несшей поднос, на котором, судя по запаху, были склянки с какими-то лечебными снадобьями.

Женщина почтительно поклонилась гостю, поставив поднос на перила веранды. Нобумори окинул ее взглядом – от белых рук, прикоснувшихся к дощатому настилу, до красивой формы затылка – и наконец сказал:

– Кажется, я вас где-то видел. Ах да, вспомнил! Как-то князь Хидэёси пригласил меня в Нагахаму, и помнится, вы тогда тоже там были.

– Да. Я уехала оттуда, чтобы ухаживать за братом.

– Вот как! Значит, вы младшая сестра Хамбэя?

– Да. Меня зовут Ою.

– Ою, – пробормотал Нобумори. – И вы очень хорошенькая. – С этими словами он спустился по лесенке.

Ою на прощанье кивнула гостю. Слыша, как надсадно кашляет брат, она с нетерпением ждала, когда этот чужак наконец удалится. А тот внезапно обернулся и сказал:

– Да, кстати. Нет ли каких-нибудь новостей от князя Хидэёси из Харимы?

– Нет, – ответила девушка.

– Ваш брат сознательно уклонился от выполнения приказа его светлости. Полагаю, он поступил так вовсе не по совету князя Хидэёси, однако, боюсь, наш господин этому не поверит и разгневается на главнокомандующего. Поговорите с братом. Пусть немедленно распорядится казнить сына Куроды Камбэя, иначе ему не миновать беды.

С этими словами Нобумори поспешил удалиться. Повалил снег, в одно мгновение скрыв из виду и его фигуру, и огромную крышу храма Нандзэн.

– Госпожа! Госпожа!

Из-за раздвижных дверей больше не слышалось кашля, и голос слуги прозвучал неожиданно громко. Сердце в груди Ою бешено забилось. Резко открыв дверь, она заглянула в комнату. Хамбэй лежал, уткнувшись лицом в дощатый настил. Бумажное полотенце у его рта было пропитано кровью.

Книга шестая

СЕДЬМОЙ ГОД ТЭНСЁ

ПЕРСОНАЖИ И МЕСТА ДЕЙСТВИЯ

С ё д з ю м а р у – сын Куроды Камбэя

К у м а т а р о – вассал Такэнаки Хамбэя

Б э с с ё Н а г а х а р у – хозяин дворца-крепости Мики

Г о т о М о т о к у н и – вассал Бэссё

И к э д а С ё н ю – вассал Оды

А н а я м а Б а й с э ц у – вассал Такэды

Н и с и н а Н о б у м о р и – брат Такэды Кацуёри

С а й т о Т о с и м и ц у – вассал Акэти

Ю с ё – художник

Мики – дворец Бэссё Нагахару

Нирасаки – новая столица

Такато – дворец Нисины Нобумори

ДОЛГ ВАССАЛА

Князь Нобунага был недоволен тем, как в последнее время идут дела. Поход в западные провинции захлебнулся. Осада Итами приобрела затяжной характер, и только в Тамбе его армия вела боевые действия. Каждый день из всех трех стратегически важных пунктов неиссякаемым потоком поступали рапорты и донесения. В ставке их предварительно просматривали командиры и советники, отбирая для князя только самые важные.

Среди прочих бумаг в руки князю попало и послание от Сакумы Нобумори. Нобунага прочитал его и раздраженно отодвинул в сторону. Сидевший рядом оруженосец Ранмару, решив, что князя огорчило неисполнение какого-нибудь приказа, с особым вниманием прочитал это письмо, где говорилось:

«К моему изумлению, Ваша светлость, Хамбэй до сих пор не исполнил ваших указаний. Я заявил ему о недопустимости подобного поведения, заметив, что и на меня в свою очередь могут пасть обвинения в ослушании. Полагаю, что теперь исполнения вашего приказа ждать осталось уже недолго. Досадное происшествие стало для меня серьезным испытанием, и я взываю к милосердию Вашей светлости в данном деле».

По тону этого послания угадывалось, что Нобумори более всего беспокоит чувство собственной вины. Вероятно, из-за этого и было сочинено само письмо. Но почему же так резко отреагировал Нобунага, недоумевал Ранмару, почему посетовал, что Нобумори теперь уже совсем не тот, что прежде? Однако оруженосец ничуть не сомневался: огорчило Нобунагу явно не бездействие Хамбэя. По-видимому, он просто пока еще не принял какого-то определенного решения, не захотел возвращаться к этому вопросу.

Хамбэй, разумеется, не мог знать о подобной перемене в умонастроении князя, однако, не обращая внимания на беспокойство сестры и приближенных, считавших, что он должен что-нибудь предпринять, он по-прежнему пребывал в нерешительности.

Прошел месяц. У главных ворот храма Нандзэн и вокруг обители Хамбэя оделись кипенью цветов сливы. Солнце сияло с каждым днем все ярче. Постепенно вступала в свои права весна.

Хамбэй терпеть не мог грязи и беспорядка, поэтому его комнату ежедневно тщательно убирали, а сам он тем временем лежал на солнышке или сидел с книгой у себя на веранде.

По утрам сестра заваривала ему чай. Он любил наблюдать, как струйка пара, причудливо извиваясь, поднимается из чайника и тает в лучах утреннего солнца.

– Сегодня, братец, цвет лица у тебя куда лучше, чем обычно, – радостно улыбаясь, заметила Ою.

Хамбэй потер щеку исхудалой рукой:

– Кажется, и ко мне приходит весна. Как это замечательно! Последние два-три дня я чувствую себя гораздо лучше.

Действительно, в эти дни больной, похоже, стал поправляться, и Ою с удовольствием прислуживала ему нынешним утром. Да и само утро выдалось прекрасное – теплое, солнечное. Но внезапно девушка вспомнила слова лекаря: «Надежда на выздоровление вашего брата весьма слаба». Однако предаваться отчаянию она не спешила, ведь немало больных поправилось, несмотря на то, что врачи приговорили их к смерти. Она поклялась себе выходить Хамбэя, вернуть его к полноценной жизни. Ою улыбнулась, вспомнив о полученном накануне из Харимы письме Хидэёси, таком теплом и обнадеживающем.

– Если ты и дальше будешь поправляться так быстро, то сможешь встать на ноги еще до того, как зацветет вишня, – подбодрила она Хамбэя.

– Ты так добра, Ою, а я доставляю тебе слишком много хлопот.

– Какие глупости!

Хамбэй тихо засмеялся:

– Я прежде не говорил тебе слов благодарности, ведь мы как-никак брат и сестра, но нынешним утром мне так хочется сказать тебе что-нибудь приятное. Возможно, потому, что действительно чувствую себя куда лучше.

– Я счастлива от одной мысли, что ты поправляешься.

– Послушай, сестренка, а ведь уже десять лет, как мы покинули гору Бодай.

– Да, время летит быстро.

– И с тех пор ты не бросаешь меня – несчастного горного отшельника. Готовишь мне пищу, заботишься обо мне, даже составляешь для меня лекарства.

– Я рада тебе помочь. Помнишь, ты и раньше говорил, что неизлечимо болен, но, как только тебе становилось немного лучше, немедленно присоединялся к князю Хидэёси. Ты сражался на реке Анэ, в Нагасино и Этидзэне. И чувствовал себя прекрасно, не правда ли?

– Кажется, ты права. Мое немощное тело оказалось кое на что способно.

– Вот видишь, если ты как следует о себе позаботишься, то непременно поправишься и на этот раз. Ах, как же мне хочется, чтобы ты вновь стал самим собой.

– Я ведь не ищу смерти, можешь мне поверить.

– Ты и не умрешь!

– Да, мне очень хочется жить. Я мечтаю увидеть воочию, как на смену насилию вновь придет мир и покой. Ах, если бы я был здоров! Тогда я по-настоящему помог бы моему господину. – Внезапно голос Хамбэя зазвучал глуше. – А сейчас какой от меня толк?

Уязвленная болью, звучащей в голосе брата, Ою заглянула ему в глаза, пытаясь понять, не скрывает ли он чего-нибудь.

Колокол храма Нандзэн возвестил полдень. В стране шла жестокая междуусобица, а люди любовались цветением сливы и заслушивались пением соловьев.

Весна выдалась погожей, но по вечерам было еще холодно. Когда стемнело и холодным светом замигали лампады, у Хамбэя возобновились приступы безудержного кашля. В течение ночи Ою несколько раз вставала с постели, чтобы помассировать ему спину. Конечно, это могли бы сделать и слуги, но Хамбэй не любил обременять их подобными поручениями.

– Эти люди вместе со мной штурмовали вражеские крепости, поэтому никуда не годится заставлять их растирать мне спину.

Кашель ночью по-прежнему мучил Хамбэя, и Ою направилась в кухню, чтобы приготовить брату снадобье. Внезапно она услышала снаружи какой-то шум, как будто из забора вытаскивали бамбуковые палки. Ою прислушалась. Теперь до нее явственно донесся шепот:

– Погоди-ка минуту, я вижу свет. Кто-то еще не спит.

Голоса раздавались все ближе и ближе. И вот кто-то легонько постучал по водосточному желобу.

– Кто там? – спросила Ою.

– Госпожа Ою, это Куматаро из Курихары. Я только что вернулся из Итами.

– Приехал Куматаро! – взволнованно крикнула она Хамбэю и открыла дверь.

Оглядев троих стоящих перед нею мужчин, Ою подала Куматаро ведро, и тот повел своих спутников к колодцу.

Пришедших с Куматаро людей Ою не знала, сам же он был воспитанником Хамбэя. Однако те времена, когда его звали Кокумой, давно миновали, и сейчас он превратился в настоящего самурая, причем весьма привлекательной наружности. Зачерпнув воды из колодца, Куматаро и его спутники смыли дорожную грязь с лица и рук и кровь с рукавов.

Хамбэй велел Ою зажечь лампу в маленькой гостиной, развести огонь в очаге и подать гостям легкую закуску, попутно объяснив сестре, что один из прибывших вместе с Куматаро – Курода Камбэй. О Куроде ходили противоречивые слухи. Одни говорили, что его с прошлого года держат в заточении в крепости Итами, другие – будто он перешел на сторону противника и остается в крепости по собственной воле. Как правило, Хамбэй не обсуждал с приближенными государственные дела, и даже Ою до сегодняшнего дня не догадывалась о том, куда и зачем отправился Куматаро еще в конце прошлого года.

– Ою, пожалуйста, принеси мне плащ, – попросил Хамбэй.

Девушка не стала возражать, зная, что он непременно поднимется поприветствовать гостей, как бы скверно себя ни чувствовал, молча принесла плащ и набросила его брату на плечи.

Причесавшись и прополоскав рот, Хамбэй вышел в гостиную, где дожидались Куматаро и оба его спутника.

Хамбэй не мог сдержать волнения, приветствуя гостей.

– Наконец-то вы в безопасности! – воскликнул он, сжимая руку Камбэя. – Я так за вас беспокоился!

– Как видите, со мной все в порядке, – отозвался тот.

– Небесам было угодно, чтобы мы вновь встретились. Для меня это истинное счастье.

Третий гость – самый старший из всех – молчал, явно не желая мешать двоим друзьям порадоваться встрече, пока Камбэй не попросил его представиться хозяину.

– Мой господин, я тоже состою на службе у князя Хидэёси и с вами мы встречаемся уже не впервые, но вы, должно быть, меня не помните: нам, ниндзя, не пристало мелькать на виду. Меня зовут Ватанабэ Тэндзо, я племянник Хатидзуки Хикоэмона. Чрезвычайно рад познакомиться с вами.

Хамбэй ударил себя по колену:

– Так, значит, вы Ватанабэ Тэндзо! Я много слышал о вас.

Тут в разговор вмешался Куматаро:

– Мы с Тэндзо случайно столкнулись в крепости Итами. Вернее, у крепостной тюрьмы. У нас с ним было одинаковое задание – во что бы то ни стало туда проникнуть и освободить князя Камбэя.

– Само Небо пришло нам на помощь, ибо, действуй мы поодиночке, нас, скорее всего, обоих бы убили, – улыбаясь, добавил Тэндзо.

В крепость Итами его направил Хидэёси, когда исчерпал все способы уговорить Араки Мурасигэ отпустить Камбэя и решил устроить своему другу побег из темницы.

Тэндзо повезло. Едва он прокрался в крепость, как подвернулась прекрасная возможность вызволить Камбэя. В крепости устроили какое-то торжество. Все родственники и вассалы Араки Мурасигэ пировали в главном зале, а воинам выставили столько сакэ, сколько они могли выпить. К тому же ночь выдалась тихая и безлунная. Тэндзо, не теряя времени даром, отыскал крепостную тюрьму и собрался уже было туда проникнуть, как столкнулся с человеком, занимающимся тем же самым и явно не похожим ни на стражника, ни на защитника крепости. Они сошлись, и незнакомец назвал свое имя. Это был подданный Такэнаки Хамбэя Куматаро. Вдвоем мужчины взломали тюремное окно и освободили Камбэя. Под покровом тьмы князь и его спасители без особого труда выбрались из крепости.

Выслушав рассказ смельчаков, Хамбэй сказал Куматаро:

– Признаться, давая тебе это поручение, я расценивал твои шансы на успех как один, ну самое большее два из десяти. Похоже, нам и в самом деле следует возблагодарить Небо. Но что случилось после того, как вам удалось бежать из крепости? И как вы сумели добраться сюда?

Куматаро почтительно опустился на колени. Если он и совершил нечто достославное, то явно не возгордился.

– Выбраться из крепости было сравнительно просто, мой господин. Труднее оказалось обойти расставленные повсюду гарнизоны Араки Мурасигэ. Мы не раз попадали в окружение, пока в конце концов пробились, но в одной из схваток князя Камбэя ранили в левую ногу. Некоторое время нам пришлось отсиживаться в каком-то сарае, а когда князь немного поправился, мы двинулись в путь. Шли, отсыпаясь днем, пока не добрались до Киото.

Камбэй решил вставить в рассказ свое слово:

– Если бы мы сразу направились в лагерь войска клана Ода, осаждающего крепость, то избежали бы многих опасностей. Но судя по тому, что я слышал в крепости – а слухи эти усиленно распространял Араки Мурасигэ, – князь Нобунага не вполне мне доверяет. Мурасигэ всем внушал, что я непременно перейду на его сторону, обидевшись на Нобунагу, но я только смеялся в ответ на эти слова. – Замолчав, Камбэй грустно улыбнулся, и Хамбэй понимающе кивнул ему.

За разговором они не заметили, как небо на востоке начало светлеть. Ою накормила утомленных мужчин завтраком, и они прилегли ненадолго, а проснувшись, вновь продолжили беседу.

– Возможно, мои слова станут для вас полной неожиданностью, – сказал Хамбэй, – но я намерен сегодня же выехать в свою родную провинцию Мино, а оттуда – в Адзути, чтобы повидаться с князем Нобунагой. И как только я расскажу вашу, Камбэй, историю его светлости, вам лучше всего сразу отправиться в Хариму.

– Разумеется. Я не собираюсь сидеть без дела ни единого дня, – откликнулся Камбэй. – Но вы, мой друг, больны. Как такая поездка скажется на вашем здоровье?

– Я все равно собирался сегодня уехать. Стоит поддаться хворям, как им и вправду не будет конца. К тому же вот уже несколько дней я чувствую себя значительно лучше, чем прежде.

– Тем более важно довести лечение до конца. Не знаю уж, что за неотложные дела требуют вашего отъезда, но не лучше ли вам все-таки с этим повременить?

– Я молился о том, чтобы в новом году мое здоровье пошло на поправку, но сейчас, когда мне больше не нужно беспокоиться за вас, все это не имеет никакого значения. Кроме того, я совершил преступление, и должен отправиться в Адзути, чтобы понести наказание.

– Что еще за преступление? – недоуменно спросил Камбэй.

И тут Хамбэй впервые поведал другу о том, как более года уклонялся от исполнения приказа Нобунаги.

Камбэй пришел в ужас. То, что Нобунага усомнился в его верности долгу, это одно дело. Но распорядиться обезглавить Сёдзюмару! Нет, такого Камбэй не мог даже вообразить.

Внезапно он ощутил глубочайшее разочарование в Нобунаге. Камбэй жизнью рисковал в интересах князя – проник во вражескую крепость, подвергся заточению, чудом избежал верной смерти, – и какова благодарность? И в то же время он не мог удержаться от слез, думая о милосердии, проявленном по отношению к нему Хидэёси, и о самоотверженной дружбе Хамбэя.

– Друг мой, если бы вы знали, как я вам признателен! Но не могу согласиться с тем, чтобы вы понесли несправедливое наказание из-за моего сына. Мне самому следует отправиться в Адзути и объясниться с князем.

– Нет, князя ослушался я, мне и ответ держать, – решительно возразил Хамбэй. А вас я прошу только об одном: поезжайте к Хидэёси в Хариму, причем как можно скорее.

Хамбэй простерся ниц перед другом в знак покорнейшей просьбы. Камбэю не оставалось ничего иного, как со вздохом сожаления согласиться, ибо он знал: приняв решение, Хамбэй никогда не отступался от него.

В тот же день друзья, попрощавшись, разъехались в разные стороны: один – на восток, а другой – на запад. Камбэй в сопровождении Ватанабэ Тэндзо спешил в войско, сражающееся в Хариме. Хамбэй, взяв с собой только Куматаро, поехал в Мино.

Прощаясь с братом у ворот храма Нандзэн, Ою не скрывала слез: она предчувствовала, что никогда с ним более не увидится.

Внезапно, уже одолев порядочный отрезок пути, Хамбэй натянул поводья и придержал коня.

Дата добавления: 2015-11-04