2. Структура общества («анатомия» и «физиология» социального организма).
2.1. Что такое структурный анализ общества?
Изучение механизмов функционирования сложных динамических систем (а общество, как мы видели, относится именно к этому классу объектов) по общему правилу начинается с мысленного расчленения системы на части и их возможно более точного описания. При этом исследователь отвлекается от временной координаты и полагает объект как бы застывшим в одной и той же качественной определенности.
Создатель слова «социология» Огюст Конт называл этот аспект изучения общества - «социальной статикой», противопоставляя его «социальной динамике», то есть постепенным изменениям общества в процессе исторического развития. Сегодня такой анализ нередко именуют структурным, хотя и это не совсем точно, поскольку речь, прежде всего, идет о выявлении состава социальной целостности, ее подсистем и элементов. Структура же это не части, не элементы, а способ их взаимосвязи, закон взаимодействия частей между собой. Правда, надо сказать, что структура вообще всех функционирующих систем проявляется через функциональные зависимости между частями. И к тому же части социальных систем сохраняют свою определенность только до тех пор, пока функционируют. Так что в известной мере применение определения «структурный» здесь оправдано. Однако в данном контексте точнее говорить о структурно-функциональном анализе, подразумевая под ним два взаимосвязанных плана рассмотрения общества: выявление состава и, кроме того, изучение взаимодействий частей.
В заключение раздела отметим, что Конт, определяя социальную статику как «экспериментальное и рациональное исследование взаимодействий между всеми частями социальной системы», разграничивал в рамках «статики» «социальную анатомию» и «социальную физиологию». В нынешней науке термины «статика», «физиология», «анатомия» применительно к обществу воспринимаются, скорее, как метафоры. Тем не менее, надо признать, что они довольно точно выразили суть современных представлений.
2.2. Типы систем и правила структурного анализа.
Все многообразие системных объектов принято делить на три класса систем: суммативные, механические и органические. Примером суммативной системы может служить куча песка или бархан. У кучи нет жесткой структуры, но имеются аддитивные (от английского additional – дополнительный) свойства, которых нет у отдельных песчинок, составляющих кучу. Куча, например, может засыпать человека. Другой пример – это толпа. Едва ли имеет смысл рассуждать о структуре толпы. Однако в любой толпе действует тенденция к деперсонализации человека, утрате им своей индивидуальности. У толпы тоже есть аддитивные свойства. Поскольку «система» и «структура» – коррелятивные понятия, некоторые исследователи считают, что объекты типа кучи – не системы, а множества и понятие суммативной системы лишено смысла.
Более сложным видом систем являются механические системы. Наглядную иллюстрацию особенностей механической системы дают обычные наручные или карманные часы. В отличие от песчинок в куче или людей в толпе части механической системы разнородны. Части часов – это корпус, циферблат, стрелки, колеса, штифты, пружины и т.п. Они могут, ничуть не меняясь, существовать вне механизма часов. Значит, подобно песчинкам, однородные части механизмов взаимозаменяемы. Вместе с тем части часов соединены строго определенным образом в определенном порядке. Благодаря чему часы идут и показывают время. Свойство часов «показывать время» является не аддитивным, а системным; системное свойство зависит как от состава объекта, так и его структуры.
Последний из традиционно выделяемых типов систем называют органическим. Основной отличительный признак органической системы был указан еще в позапрошлом веке. Тот же Маркс, следуя, по-видимому, Гегелю, отмечает, что части органической системы не просто связаны, а взаимоположены. Взаимоположенность означает, что части не существуют друг без друга или, иначе говоря, «каждое положенное есть вместе с тем и предпосылка» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч.1, с.229). Кроме того, взаимоположенные части способны расти, развиваться. Органическая система способна достраивать себя, создавать недостающие ей органы.
К какому же типу систем относится общество. В философской традиции оно мыслилось и как множество, то есть как фиктивная сущность, и как механическая система, и как органическая. Последняя точка зрения представляется наиболее обоснованной. Хотя возможно, что общество образует особый тип надорганических целостностей. К такому предположению подталкивает универсальность человеческой природы.
Конечно, человек лишен жабров и от природы не способен летать. В биологическом – субстратном – плане он оснащен довольно таки ограниченно. Но в рамках социального бытия человек универсален. Способность владеть телом, способность мыслить, желать, иметь побудительные импульсы, предрасположенности к поступкам и т.п. – все, что условно можно назвать «фондом бытия», у людей примерно одинаковы. То, куда будет направлен этот «фонд бытия», зависит от положения человека в обществе, от культурных программ, получаемых в процессе социализации. И при известных обстоятельствах принц и нищий вполне могут поменяться местами, - вспомним известный роман Марка Твена. Да и реальная история средневековья и раннего Нового времени показывает, что доктрина «голубой крови» отражала не истинное положение дел, а скорее идеологические пристрастия ее приверженцев.
Ведущие личностные различия между индивидами порождены социальной структурой, их общественными отношениями (здесь, между прочим, корень релятивистских трактовок общества). Или, если ту же самую мысль выразить по другому, в принципе каждое психически и физически нормальное человеческое существо может выполнять любые социальные функции. Все дело – в воспитании и подготовке. Но далеко не все органические системы отличаются подобным универсализмом важнейших элементов. К примеру, клетки, которые относительно организма обладают таким же онтологическим статусом, что человек по отношению к обществу, морфологически специализированы. Кровяные тельца не обладают свойством передачи нервного импульса, а нейроны со своей стороны не способны ни взаимодействовать химически с кислородом, ни фиксировать и выводить токсины. Однако клетки и организмы – это классические образцы органических форм бытия.
Если принять, что способом человеческого бытия является деятельность, то можно различить два вида универсальности человеческой природы. Первый мы только что обозначили и его можно назвать универсальностью предпосылок или возможностей. Другой аспект обнаруживается при обращении к результатам деятельности индивидов. Он состоит в общезначимости этих результатов. Колесо, добыча огня трением, письменность – изобретения отдельных индивидов. Но они оказали позитивное влияние на жизнь всего общества, увеличив его адаптационные возможности, позволяя освоить новые пространства и увеличивая длительность жизни и численность людей на земле. И так дело обстоит с другими человеческими изобретениями и открытиями: они создают предпосылки увеличения человеческой свободы. Напротив, «самодеятельность» клеток приводит к появлению опухоли, разбалансировке, дезорганизации всех подсистем организма и его гибели.
Во всяком случае, независимо от того, является ли общество органической целостностью, оно остается одним из самых сложных системных образований. А это значит, что его анализ следует вести по определенным правилам. Эти правила просты и прозрачны. Их соблюдение поможет избежать ошибок и ложных выводов.
Первое правило структурного анализа требует единства основания, сообразно которому выделяются части изучаемого целого.
Когда «человек с улицы» начинает делиться своими представлениями о частях, скажем, человеческого организма, рассуждение обычно идет по типу припоминаний. Организм - это руки, ноги, мышцы, кости, кровь и т.д. Такое мышление называется ассоциативным. Ассоциативные классификации редко имеют одно основание. В науке ассоциативные классификации не применяются. Закон единства основания является общим логическим требованием. Его забвение приводит к пустопорожним спорам, не дающим никакого прироста знания.
Второе правило гласит, что основание должно быть объективным. Перефразируя знаменитый неокантианский афоризм, можно сказать, что части не заданы, а даны. Их надо отыскивать, а не конструировать произвольным образом. По яркому сравнению, предложенному профессором МГУ Кареном Момджяном, социолог должен руководствоваться «правилом апельсина», а не краюхи хлеба, которую можно резать в каких угодно направлениях. Принцип объективности или «правило апельсина» выражает базисную ориентацию науки.
Наконец, третье – последнее – правило специфично. Его необходимо учитывать при изучении сложных многоярусных системных объектов. Это правило говорит о необходимости различать части по их масштабу; выделяемые части должны принадлежать одному и тому же уровню организации. Во всякой динамической, функциональной системе можно найти простейшие части и сложные или сложенные части. Причем среди последних заметно выделяются части - «мини-целостности». Они подчиняются как бы собственным целям и организационно обособлены от других частей. Таким образом, можно выделить маленькие части, части среднего размера и самые большие части. Назовем их, соответственно, элементами, компонентами и подсистемами.
Понятно, что замена количественных прилагательных «большой», «средний», «маленький» другими именами сама по себе ничуть не подвигает нас вперед. Нужна интерпретация имен. Начнем ее с «элемента».
В переводе с латинского языка слово элемент означает первоначальный, простейший. Простейший объект неделим; он не имеет частей. Иначе говоря, элемент бесструктурен. Химические элементы называют атомами. Однако на самом деле атомы имеют части и структурированы. Они состоят из электронов, протонов и нейтронов. Но в химическом отношении атом, действительно, является элементом. Атом – последняя мельчайшая порция вещества, которая еще обладает химическими свойствами. Таким образом, под элементом будем понимать простейшую часть, сохраняющую качественные характеристики своего целого.
Элементом служат строительным материалом системы. Других специализированных функций они не имеют. Правда, если система сложная, то есть состоит из функционально разнородных частей, то элементы тоже должны быть как-то специализированы. Так кровяные тельца отличаются от костных клеток именно в силу своей функциональной специализации. Но эту свою особую роль они выполняют за счет мультипликации. Этим элементы отличаются от подсистемы.
Подсистемы – самые большие части, на которые можно разделить целостность. Подсистема единственна. Она существует ради некоторой специализированной функции, которая необходима для существования всей системы. Для самой подсистемы эта функция является высшей целью, как бы смыслом ее существования. Но этот смысл задается именно целостностью, системой в целом. В подсистему входят все механизмы и ресурсы, обеспечивающие нормальное ее функционирование. Это тоже части. Между этими меньшими частями возможны проявления конкуренции и естественного отбора. Части, которые существуют внутри подсистемы и соучаствуют в реализации ее системной функции, будем называть компонентами.
После этого знакомства с инструментарием системного подхода обратимся к обзору оснований, по которым структурируются существовавшие и существующие модели общества.
Современные социальные теории предлагают разные варианты выделения подсистем. К примеру, те, кто склонен признавать за обществом качество реального субъекта, выделяют в нем две подсистемы: «гражданское общество» и «государство». Позитивный момент этой концепции заключается в ее нацеленности на поиск механизмов консенсуса, социального согласия. Вместе с тем для сторонников этой теоретической модели характерны консерватизм выводов и недостаток историзма при подходе к реальным событиям.
Другую – весьма разнородную – группу теорий можно условно назвать реляционистской. Сторонники этих теорий трактуют общество как систему отношений, как форму жизнедеятельности человеческих индивидов. Одни из них как, например, ученик Витгенштейна Питер Уинч или приверженцы «критической теории» Карл Аппель и Юрген Хабермас разрабатывают модели общества с точки зрения коммуникативных связей, используя при этом идеи Витгенштейна об «языковых играх» и «формах жизни».
Этой реляционной парадигмой руководствовался Маркс и продолжают руководствоваться современные его последователи. Надо отметить, что специфика марксистского видения обусловлена не только релятивизацией социальной реальности, но и особым пониманием связи последней с сознанием. Ленин кладет эту связь в основание разграничения материальной и идеологической подсистем общественной экономической формации. Материальными он называет отношения, которые существуют независимо от того, как они осознаются. Таковы, например, экономические отношения или отношения родства. Напротив, такие феномены как любовь или дружба относятся к классу идеологических явлений. Они формируются под влиянием идеалов и предпочтений; идеологические отношения, поясняет Ленин, «складываются, предварительно проходя через сознание людей».
Ни индивиды, ни группы не обладают непрерывностью существования, которая характеризует жизнь общества. В общественной жизни непрерывны только отношения. Поэтому релятивистская трактовка общества содержала благодатные возможности для фиксации повторяемостей в исторических событиях. Марксу, в частности, на этой основе удалось представить историю Западной Европы как процесс смены форм собственности, ведущий к все более полному разъединению личностного и вещественного факторов производства.
Однако при ближайшем рассмотрении этих теорий обнаруживается, что все они либо игнорируют известные факты, либо неявно вводят дополнительные основания структурирования общества. Так в субъектной концепции общества с самого начала ее построения присутствует реляционный аспект. Он предполагается понятием реальной группы, на которое, собственно, опирается понимание общества как субъекта. Марксистский аналог общества – общественно-экономическая формация формируется на основе принципа вторичности сознания по отношению к материи. Но этот принцип не является аналитической истиной. Его интерпретация требует содержательного субстантивного, а не реляционного языка.
Рассмотренные основания пригодны для построения научных, следовательно, дисциплинарно ограниченных теорий. Основание социально-философского анализа общества должно быть более широким, быть комплексным.
Момджян предлагает принять за основу структурирования общества феномен деятельности. Думается, что это хорошее предложение. Любое человеческое действие содержит как материальную, так и духовную составляющие. Деятельность это и свойство, и отношение. Все сущее в обществе – либо продукты, либо формы, либо средства и предметы деятельности. Наконец, деятельность всегда предполагает субъекта. Следовательно, вполне можно рассматривать деятельность, точнее, тип деятельности в качестве центральной несущей конструкции социальной подсистемы.
2.3. Типы социальной деятельности.
Основными типами деятельности являются такие, которые выполняются во всяком обществе, которые необходимы для его воспроизводства. Они придают обществу качество самодостаточности. Наша задача заключается в том, чтобы найти эти основные типы социальной деятельности. Это теоретическая задача. Значит и метод тоже должен быть теоретическим. Самым удобным здесь методом оказывается мысленный эксперимент. Давайте представим некоторую группу людей, попавших, скажем, на необитаемый остров, и попытаемся предположить, что они должны будут делать, чтобы выжить, чтобы, другими словами, реализовать принцип самодостаточности.
Провести этот эксперимент будет тем проще, что у нас есть подспорье в виде романа Жюля Верна «Таинственный остров», герои которого попадают в результате крушения воздушного шара на необитаемый остров и основывают там колонию. Они начинают с собирательства, ловли черепах и изготовления силков для охоты на птиц. Много сил и времени у них ушло на постройку и обустройство жилища. Затем последовали выращивание пшеницы и разведение муфлонов. В конце концов, они строят шлюп и покидают остров, которому дали имя Линкольна. Колонистам помог капитан Немо. Однако многие вещи и инструменты они изготовили сами: луки, стрелы, рыболовные снасти, топоры, клещи, кирпичи и посуду, и даже нитроглицерин для взрывных работ. Назовем этот тип деятельности хозяйственной или материальной деятельностью.
Не забудем, однако, специфику человеческого труда. Экономичностью и совершенством, красотой своих сот пчела может посрамить иного архитектора. Однако и пчела, и паук строят и ткут, повинуясь инстинкту, человек же в начале строит дом в своей голове. Говорят, что архангельские мужики когда-то рубили дома «вприглядку» - без проекта и плана. Но Парфенон таким способом не построить. История сохранила имена Иктина и Каллистрата, проектировавших этот дворец и руководивших его постройкой. Похожая ситуация возникла и на острове Линкольна, когда колонисты решили строить шлюп. Инженер Сайрес Смит занялся расчетами и чертежами, тогда как его товарищи рубили деревья и подвозили их к месту будущей постройки корабля.
Профессии, связанные с идейным обеспечением человеческой деятельности, не сводятся к инженерным. Рано или поздно появляются духовные пастыри: сказители, летописцы, журналисты, писатели и ученые. Они собирают, создают и распространяют информацию. Когда жизнь на острове Линкольна более или менее наладилась, Гедеон Спилет, журналист по профессии, решил наладить выпуск газеты. Его остановило лишь отсутствие бумаги и малое число колонистов, которые узнавали все новости без всякой газеты.
Кроме служителей муз для всякого общества необходим еще один тип занятий и профессий. Это - «начальники» разного ранга и профиля: от прораба о президента. Они координируют совместные усилия людей, водят руками, руководят. Так, боцман Пенкрофт руководил постройкой шлюпа, был, так сказать, прорабом, а инженер Смит выполнял функции верховного правителя.
Профессии и должности этого типа подразделяются на властные и управленческие. Одни принимают решения (они – власть), другие, управленцы, их исполняют. Чиновники, полицейские, военные – все это, так сказать, «ягоды с одного поля»; они нужны, чтобы избежать социальной дезорганизации. На «таинственном острове» не было чиновников, но солдатами его жителям стать пришлось, чтобы защитить себя от пиратов.
Наконец, в обществе должен существовать еще один тип деятельности и связанных с ним профессий – гуманитарные. Работники этого типа имеют дело с людьми. Смит изготавливал нитроглицерин и одновременно обучал самого юного из колонистов Герберта основам естествознания. Журналист был по совместительству фельдшером и лечил Герберта от пулевого ранения. У колонистов не было женщин и они вымерли бы в первом поколении. В обычных обществах есть дети и старики. Одних надо социализовывать, а за другими присматривать.
Таким образом, мы получили четыре типа социальной деятельности: 1) хозяйственная или экономическая; 2) духовная (хотя «реестр» профессий духовного плана – предмет споров, само существование профессий этого типа – вещь бесспорная); 3) регулятивная деятельность или деятельность социального управления и 4) социальная или гуманитарная деятельность. Отметим, что в данном контексте термин «социальный» не тождественен понятию общественного. «Социальный работник» это вовсе не то же самое, что человек, трудящийся на общественных началах, хотя заработная плата социального работника может быть смехотворно малой.
Эти четыре типа социальной деятельности разграничиваются и различаются многими социологами и другими обществоведами. Однако их выделение, как правило, производится интуитивно. И, соответственно, рождает споры относительно типологической принадлежности того или иного занятия. Почему, например, труд балерины относят к духовной сфере деятельности, а почтальона – нет? Ведь и тот, и другой работают физически и преимущественно ногами. Почему существует четыре типа деятельности, а не пять? И не два? Чем плохо весьма популярное в массовом сознании деление всех работников на представителей физического и умственного труда?
Прежде всего, надо отметить, что труд всегда является единством умственных и физических усилий, так как в труде человек не только изменяет форму того, что дано природой, но и осуществляет свою собственную цель. Другой важный момент состоит в том, что деятельность социальна и как таковая предполагает кооперацию. Кооперативный характер деятельности заключает в себе возможность разрыва между отдельными функциями, выполняемыми людьми в процессе преобразования предмета труда. Из этой возможности обособления логических функций и их монополизации отдельными группами людей родилось разделение умственного и физического труда. У работников физического труда содержание логических функций иногда падает до минимума, ограничивающего цель деятельности одним - двумя движениями. Но по закону сообщающихся сосудов это сразу же приводит к непомерному разрастанию объема логических функций на противоположном полюсе. И в труде интеллигента доля физических затрат сокращается до усилий необходимых для нажатия клавиш компьютера.
Обособление умственного труда – продукт мануфактурного производства и «индустриального общества». Будучи перенесенным в общесоциологический контекст, оно обнаруживает свою методологическую ограниченность, так как ведет к парадоксам. Ибо с этой точки зрения педагог, ученый и регулировщик уличного движения составляют одну «компанию», а землекоп и балерина – другую.
Может быть, различия типов деятельности объясняются природой потребностей, на удовлетворение которых деятельность нацелена? В этом случае труд балерины и землекопа, действительно, типологически различны.
Рассмотрим и это предположение.
Все потребности индивида можно разделить на витальные потребности и экзистенциальные потребности. К первым относятся, например, потребности в еде, одежде, жилище и т.п., ко вторым – потребность в истине, вере или прекрасном. Это деление каким-то образом коррелирует с разграничением материальной и духовной деятельностей, но оно никак не объясняет существования регулятивной и гуманитарной сфер. И причина очевидна: индивид и общество не составляют абсолютного тождества, потребности одного не являются точным слепком другого. Типы социальной деятельности, если и ориентированы на удовлетворение потребностей, то, конечно же, социальных, а не индивидуальных.
Более того, одно и то же действие (набор операций) может принадлежать разным типам деятельности. Сравним, к примеру, действия охотника-любителя, егеря-профессионала, спортсмена на стрелковом стенде и воина в бою. Все они производят одни и те же операции: заряжают, наводят мушку на цель, спускают курок. А, между тем, первый из них теснее всего связан с духовной деятельностью (речь, конечно, идет не о браконьерах), второй представляет образец материальной деятельности, действия третьего и четвертого следует, соответственно, отнести к гуманитарному и регулятивному типу деятельности.
Для пояснения последнего утверждения обратимся к особенностям и составу элементов социальных систем.
2.4. Элементы социального целого.
Здесь, прежде всего, следует отметить два обстоятельства. Во-первых, в жизни и человека, и общества ничто не падает готовым с неба. Манна небесная возможна только в сказках. Отдельные индивиды и даже поколения могут, что называется, «придти на готовенькое», но означает только то, что потребляемые ими богатства были созданы другими. Во-вторых, нужно учесть, что поскольку деятельность является субстанциональной характеристикой человеческого общества, постольку его элементы образуют необходимые минимальные условия любого законченного человеческого действия. Поэтому вместо изучения всего многообразия человеческих практик нам можно ограничиться рассмотрением одного – единственного социального действия как элементарной социальной структуры, которая содержит в себе все элементы любой социальной системы. В любом человеческом действии есть цель, и есть ценности, которые санкционируют эту цель, есть действующий субъект с его операциями и методами и есть предмет и продукт действия.
Последующий анализ структуры элементарного человеческого действия показывает, что все компоненты действия по своему онтологическому статусу могут быть сведены к четырем разновидностям элементов: людям, вещам, символам и отношениям.
Рассмотрим эти элементы подробнее.
Первый класс элементов или, как писал Маркс, «первую предпосылку истории» составляют человеческие индивиды, люди. Человек - непременный участник любого социального взаимодействия. Он не всегда обнаруживается в нем непосредственно, но всегда в нем присутствует. Причем именно в качестве субъекта, то есть того, кто инициирует взаимодействие и контролирует его ход. Эта способность принимать решение о начале действия отличает человека от самого хитроумного компьютера.
«Дип блу», супер-ЭВМ, которую готовили к матчу с Каспаровым десятки специалистов на протяжении нескольких лет, просчитывала миллионы позиций в секунду. Человеческий мозг даже представить такие возможности не в силах. Она использовала человеческие стратегии игры в шахматы. Каспаров после матча пожаловался, что у него часто возникало ощущение, что за машиной скрывается человек. Дело в том, что кроме фантастической скорости перебора вариантов ЭВМ научили опираться на «гештальты». «Дип блу» выбирала. Она была агентом действия, то есть обладала причинной силой порождать определенные события. Однако «Дип блу» не являлась субъектом.
Роботизированная система не способна инициировать деятельность, ибо она не имеет потребностей. А когда роботизированная система все-таки выбирает, она не отвечают за свой выбор, потому что шкалу критериев выбора в нее заложили программисты. Люди обладают не только силой порождать те или иные события; они могут выбирать, делать это или воздержаться от действия, - и выбирать, сообразуясь с известными основаниями. И они несут ответственность, если их выбор оказался негодным. Очень ясно и афористично об этой особенности человека сказал Кант: «человек есть цель сама в себе». Другими словами, только человек ставит цели и для себя, и для других, и для всего общества. В этом обстоятельстве, пожалуй, еще один момент истинности, скрытый в атомистических концепциях.
Таким образом, наряду с универсальностью человеческой природы важнейшую черту человека как элемента системы социального действия и социальных систем вообще составляет его субъектное начало или, говоря юридическим языком, дееспособность. Именно этот последний признак выражает специфику людей как элементов социальных систем.
Итак, люди - это первый класс или тип элементов социальной системы. Важнейший, но не единственный. Второй класс элементов – вещи. Они находятся на противоположном полюсе практического действия и в функции средств, предметов и продуктов человеческой деятельности образуют объектную составляющую социального взаимодействия.
Вообще говоря, объектом действия могут быть не только вещи, но и сам человек, как в бодибилдинге, другие люди и даже отношения. Но в стандартной, наиболее часто встречающейся ситуации объектной компонентой социального взаимодействия являются вещи. Вещи изучаются разными дисциплинами: технологическими, экономическими, материаловедением, археологией. Социальную философию они интересуют в качестве общественных предметов, то есть втянутых в орбиту человеческого существования и функционирующих там сообразно человеческим нуждам.
Хотя практически человек живет вещами с самого начала истории, существенность этой связи для человека философски была осознана довольно поздно. Так еще Просвещение видело в вещах лишь условия исторического процесса. Вещи, следовательно, мыслились как нечто внешнее человеческой сущности. Первым, кто артикулировал новую точку зрения, был Маркс. Уже в его ранних философских работах вполне определенно проводится идея, что потребность человека в вещи – это «самое очевидное, самое неопровержимое доказательство» принадлежности данной вещи к сущности человека. Именно в этом бытии вещи для человека и выражается, по Марксу, своеобразие человеческой сущности (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.42, с.27).
В качестве общественных предметов вещи двойственны, амбивалентны. Они подчиняются двум логикам; каждая такая вещь – «слуга двух господ». Помимо своей природной траектории, определяемой естественным субстратом, общественный предмет движется в сфере социального бытия. Здесь он начинает подчиняться еще одному виду законов – законам человеческой истории. Тогда и возникает собственно философская проблема того, как связаны эти два вида законов.
Красивый анализ этой проблемы предложен Хайдеггером в небольшом эссе под названием «Вещь». Философ почти не использует специальной терминологии, однако приводит нас к глубоким заключениям. Непосредственным объектом авторской рефлексии выступает чаша.
Что же такое чаша, - с этого вопроса начинается цепочка рассуждений Хайдеггера. В чем заключается ее, так сказать, чашечность? Чаша это не дно и не стенки, а то, что вмешает. Разве, наполняя чашу вином, льют в дно и в стенки? Нет, мы льем между стенками и на дно. Конечно, дно и стенки непроницаемы. Только непроницаемое – это не вмещающее. Вмещает пустота. Пустота это есть приемлющая емкость. Но как вмещает пустота чаши? Она вмещает, приемля и содержа то, что вливается. Пустота чаши таким образом приемлет и содержит. Единство приемлемости и содержательности покоится в поднесении. Благодаря этому последнему вмещение становится тем, что оно есть.
Чашу подносят для угощения. Поднести чашу – это больше, чем просто дать ее опорожнить. Поднесение, дающее чаше быть чашей, означает дарение, дар. Поднести чашу значит одарить кого-то ее содержимым. Чашечность чаши осуществляется в дарении налитого в нее. Пустая чаша получает свою суть именно от этого дара, ибо пустую чашу - не поднесешь. Эта невозможность присуща только чаше, а не косе и не молотку.
Итак, суть чаши – в дарении. За вещью стоит ее общественная функция, эта функция придает чаше ее сущность, делает ее частью субстанции. В своем же природном бытии чашечность - это емкость, пустота. Тогда это только потенциальное бытие, ибо пустота, вообще говоря, это не сущность, а в лучшем случае некоторое свойство, если не мысленная конструкция. Емкость как таковая есть абстракция и только в человеческом мире она обретает свое конкретное бытие. С другой стороны, бытие вещей это бытие человеческое. «Вещь, - пишет Хайдеггер, - веществует. Веществуя, она дает присутствовать земле и небу, божествам и смертным; давая им присутствовать, вещь приводит... к взаимной близости». Вещи «при-ближают» поколения и «при-ближают» нас к миру. «Только когда – вероятно, внезапно – мир явится как мир, воссияет тот круг, из которого выпростается в ладность своей односложной простоты легкое окружение земли и неба, божеств и смертных» (Хайдеггер М. Вещь // Историко-философский ежегодник. М. 1989, с.280).
Последние годы Хайдеггер много размышлял над последствиями технического прогресса, над тем, что сейчас называется экологической проблематикой. Отзвуки этих размышлений явственно слышатся и в приведенном отрывке.
Обратим внимание еще на одно обстоятельство, отмеченное Хайдеггером. Вещь, даже если она вводится в человеческие отношения своей природной ипостасью, то есть без преобразования, вводится все-таки не целиком, а своими отдельными сторонами. Эти свойства надо найти и вычленить. Следовательно, процедура введения опирается на определенные знания. Стало быть, в общественных предметах всегда присутствует человеческий опыт. Этот процесс воплощения знаний, умений и усилий человека в вещах получил название опредмечивания. Когда человек пользуется общественными вещами, он опосредствованно использует и те знания и усилия, которые были вложены в эти вещи. Он их потребляет, распредмечивает. Опредмечивание и распредмечивание – основные философские категории, которыми описывается отношение между человеком и вещами.
Анализ бытия вещи с точки зрения функций, которые вещь выполняет по отношению к человеку, позволяет увидеть еще одну форму двойственности вещей. Вещи служат человеку, во-первых, как предметы потребления и, во-вторых, как естественные дополнения наших органов, усиливающие их возможности. Первое отношение является общим для человека и животных. Второе – специфически человеческое. В этом своем последнем качестве вещи образуют с человеком некоторое единство, его, так сказать, «неорганическое тело».
Метафора неорганического тела предложена Марксом. «Практическая универсальность человека, - пишет Маркс, - проявляется именно в той универсальности, которая всю природу превращает в его неорганическое тело, поскольку она служит, во-первых, непосредственным жизненным средством для человека, а во-вторых, материей, предметом и орудием его жизнедеятельности» (Маркс К., Энгельс Ф. Указ. Соч., с. 87-88). Метафора позволила, в частности, увидеть различия между средствами существования и средствами деятельности. Хотя надо сказать, что догадки о роли вещей как «пособий» мы находим еще у Демокрита. Кроме того, она дала возможность по-новому взглянуть на природу человека и особенности материальной сферы.
Итак, вещи «при-ближают» человека к человеку. Они, если эту же мысль выразить в терминах Маркса, составляют «неорганическое тело» людей. Благодаря вещам между людьми устанавливаются отношения экзистенциальной зависимости. Значит, чтобы жить, люди должны координировать свои действия. Отсюда вытекает обязательность существования в обществе еще двух типов элементов, а именно - отношений и символов. Начнем с последних.
Символы – разновидность знаков. Символы это условные знаки. Не все знаки являются символами. В знаке главное то, что он связывает означающее и означаемое. Чтобы предмет стал знаком данного признака достаточно. С этой точки зрения туча и семафор равно являются знаками. Однако связь между тучей и дождем, который она предвещает, существует объективно; она естественна, заложена в порядке природы. Система цветовой сигнализации, используемая на дорогах для обозначения приоритетов, задается как произвольная условность.
Человеческий язык, конечно, не столь искусственен как дорожные знаки. Он естественнее, нежели запрещающие «кирпичи», знаки поворота и ограничения скорости. Но его естественность идет не от природы, а от истории: фонетические, синтаксические и другие особенности языка формируется естественно-исторически. Эта культурно-историческая опосредствованность является обязательным условием функционирования знаков человеческого языка. В нашей жизни есть и символы, и знаки. Знаки – наследие эволюционного прошлого. Символы – создание культуры.
Знаки и символы служат для накопления, переработки и передачи значимой информации. Их необходимость для людей, как справедливо отмечает Момджян, связана с тем, что любые идеи, настроения и чувства могут повлиять на действия других людей только, если обретут материальную, «телесную» оболочку. Эта оболочка тоже нередко является условной; она создается по принципу, который современный французский антрополог и философ Клод Леви-Стросс назвал «бриколажем», то есть принципом опоры на подручные средства. Более обстоятельно со смыслом этого неологизма мы познакомимся чуть ниже.
Последним и, пожалуй, наименее доступным для наблюдения типом элементов социальных систем являются общественные отношения. Отношения вообще трудны для познания. Даже природные отношения нередко не даны чувственно. Для их познания необходима абстракция и использование символики. Отсюда, например, у шимпанзе даже после специальной тренировки способность выделения отношений остается в зачаточном состоянии, будучи ограниченной полем зрительного восприятия.
В литературе можно встретить различные интерпретации особенностей социального отношения. Некоторые из существующих позиций рассмотрены Кареном Момджяном. В частности, он выделяет «узкую» и «широкую» трактовку общественных отношений и пытается показать предпочтительность «узкого» понимания.
В основании его аргумента лежит довольно специфическое понимание концептов отношения и связи. Отношение мыслится им как нечто устойчивое, необходимое и повторяющееся, связь же, напротив, понимается в смысле чего-то единичного и случайного: отношение это устойчивая необходимая связь; связь – случайное отношение.
Когда, скажем, я, стоя на остановке и дожидаясь автобуса, интересуюсь у стоящего рядом, который час, и он, ответив мне, в свою очередь, спрашивает, как добраться до первого корпуса университета, то наше взаимодействие следует охарактеризовать как связь. Ибо в нем нет устойчивости. Но общение журналиста с пресс-секретарем президента во время конференции есть отношение. Оно продиктовано разделением труда. Последнее обстоятельство придает общающимся сторонам устойчивый профессиональный статус и обеспечивает объективную соотнесенность их функций.
Отсюда, считает Момджян, и вырастает различие «узкой» и «широкой» интерпретаций социального отношения. При широком понимании смысла слова социальными являются любые субъект-субъектные отношения в обществе как сфере надорганической реальности. В узком смысле понятие социальных (общественных) отношений репрезентирует только устойчивые, повторяющиеся зависимости между субъектами в процессе воспроизводства общества как самодостаточного целого. Социальная философия, по мнению Момджяна, изучает общественные отношения, понимая их в узком смысле.
Эта трактовка социальных отношений коррелирует с исследовательским акцентом на самодостаточность как основной признак общества. Она позволяет ему наметить различия между основными сферами общественной жизни. Вместе с тем она слишком ограничивает предмет социальной философии. В первом приближении можно согласиться, что межличностные отношения всецело находятся в ведении философии морали. Но едва ли корректно выводить за пределы социальной философии цивилизационную проблематику.
Обратим внимание и на то, что даже в случайной встрече воспроизводятся некоторые устойчивые ожидания, что при всей ее случайности здесь воспроизводятся некоторые устойчивые формы, называемые нравами, воспроизводятся ожидания, а, следовательно, и социальные роли. И, в конце концов, разве нравственные отношения не являются социальными? Не слишком надежно и принятое Момджяном основание разграничения связи и отношения. Действительное основание подмеченного им различия было обозначено еще Леви-Строссом и оно состоит в том, что есть структуры и есть отношения.
В силу всех этих доводов «широкое» толкование социального отношения представляется предпочтительным.
Попытаемся теперь выделить характерные особенности общественных отношений.
Первая из них состоит в том, что общественные отношения существуют благодаря деятельности и посредством ее. Эту связь хорошо демонстрирует язык. Глаголы, выражающие действие, как правило, являются реляционными формами, сопоставимыми с выражениями типа «выше чем», «богаче», «отец». Деятельность, таким образом, двойственна: она производит продукты и, кроме того, воспроизводит условия самого процесса производства, воспроизводит, другими словами, отношения. Вот почему отношения не могут быть отделены от деятельности эмпирически и фиксируются в виде социальных ролей, ожиданий, прав и обязанностей индивидов.
Отметим еще, что воспроизводить отношение это не то же самое, что творить его. Люди лишь воспроизводят или преобразуют свои отношения. Но не творят. В известном смысле эти отношения пред-даны; они предстают перед нами уже созданными, и человеческая практика только видоизменяет их.
Второе наше замечание касается предметной формы общественного отношения. Отметим, что она формируется и функционирует сообразно уже названному принципу бриколажа. В повседневном французском языке глагол bricoler используется для обозначения неожиданного поворота в состоянии дел - чаще всего в игровой ситуации: при неожиданном отскоке мяча, изменении траектории биллиардного шара, отказе лошади брать препятствие и т.п. Бриколер – тот, кто творит сам, самостоятельно, опираясь на подручные средства в отличие от специализированного инструмента профессионалов. Изобретения, догадки, социальные институты – все они могут возникать и функционировать по принципу «это может сгодиться». В этой гибкости социальных связей по отношению к предметным формам, в которых они находят свое воплощение, проявляется своеобразие надорганической целостности вообще. Такой полиморфизм повышает адаптивные возможности социальной системы.
Третья характерная черта социального отношения заключается в его связи с сознанием. Социальные отношения не существуют независимо от целей и представлений субъектов о сути своего положения и своих действий. Социальные отношения входят в класс внутренних отношений. «Если, - пишет английский профессор Питер Уинч, поклонник Витгенштейна и автор маленькой, но нашумевшей книжки «Идея социальной науки», - социальные отношения существуют только посредством идей и при помощи идей, тогда, поскольку отношения между идеями являются внутренними, социальные отношения должны быть также разновидностью внутреннего отношения».
Для пояснения этого высказывания вначале напомню, что внутренними являются отношения, в которых изменение свойств одного явления обязательно сказывается на свойствах другого, связанного с ним. Внутренние отношения существуют и в природе. Если я, скажем, слышу звук и идентифицирую его как удар грома, я уже обязуюсь верить, что в атмосфере имел место еще ряд явлений, - к примеру, электрические разряды. И если потом обнаружится, что в момент, когда я слышал данный звук, электрических разрядов не было, то мне придется отказаться от мысли, что то, что я слышал, было громом.
Возьмем теперь очень простой случай отношения в обществе. Сержант командует: «Направо!», и все отделение поворачивается направо. Это событие демонстрирует два связанных обстоятельства; во-первых, акт повиновения и, во-вторых, то, что самими участниками действие тоже мыслится как повиновение. Без последнего не было бы первого. Здесь обнаруживается различие с внутренним отношением в природе. Природное явление имеет независимое от нашего представления о нем существование. Есть смысл утверждать, что громы и молнии существовали в атмосфере Земли задолго до появления человека и его представлений об этих атмосферных явлениях. Однако бессмысленно говорить, что люди могли отдавать команды и подчиняться им до того, как у них сформировалось представление об этих командах и подчинении. Повиновение в качестве своего существенного момента содержит признание того, что предшествовало ему в качестве приказа. Выполнение действия возможно потому, что солдаты обладают соответствующим пониманием ситуации.
Отсюда, между прочим, вытекает высокая конкурентоспособность обыденных объяснений событий общественной жизни по отношению к тем объяснениям, которые предлагаются профессиональными обществоведами. В естественных науках это встречается много-много реже.
После анализа элементов, из которых составляется социальное действие и социальные целостности, мы можем вернуться назад и с полным пониманием ответить на вопрос «почему существуют именно четыре типа социальной деятельности?». Конечная причина этой «четверичности» скрыта в нацеленности каждого отдельного типа деятельности на воспроизводство особого типа элементов. Экономическая или материальная деятельность призвана обеспечивать нас вещами, духовная – информацией, соответственно, закрепляемой в символах. Регулятивная деятельность воспроизводит общественный порядок, то есть общественные отношения. Наконец, гуманитарная деятельность состоит в воспроизводстве непосредственной жизни отдельных человеческих индивидов. При этом врачи, как правило, озабочены физическим существованием людей, то есть их телесным здоровьем, а педагогов более всего волнует духовная составляющая человеческой личности. Понятно, что в конкретных ситуациях функции учителей и медиков порой перекрещиваются. Но это не отменяет основной целевой направленности каждого такого типа деятельности.
Указанные типы социальной деятельности определяют качественные характеристики общественных подсистем или, в более распространенной терминологии, основных сфер жизни общества.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |