Заботливо отсканировал и распознал v-krapinku.livejournal.com 29 страница

Зато оба супруга почувствовали готовность к возоб­новлению художественной активности. До диеты пасто­ральные мотивы их творчества гармонировали с его на­родностью, а романтические порывы в работах Бет Энн сдерживались графичной бескомпромиссностью очерта­ний. Теперь ее подход стал мягче, из него исчезли «демо­нические аспекты», как она сама выражалась.

В последующие месяцы Саймоны изучали восточную философию, теорию реинкарнации, хара, упражнялись в правильном дыхании, занимались астрологией, алхи­мией, спиритуализмом и герметизмом, все более отчуж­даясь от «западного образа мышления». Выезжали на природу, купались с Ирмой Пол, возглавлявшей фонд Осавы на Второй авеню, где большинство нью-йоркских приверженцев макробиотики покупало пищу. По просьбе Ирмы они приютили монаха дзен по имени Оки. С недо­верием смотрела Бет Энн на этого монаха. Весь месяц он лакал пиво и откровенно смеялся над макробиотикой. В начале августа они вместе с Оки отправились в «Зате­рянный Парадокс», летний лагерь приверженцев макро­биотики, неподалеку от дачи родителей Бет Энн. Супру­ги решили заодно навестить родственников. Но как ока­залось, этого им делать не следовало.

Сесс Винер не встречался с дочерью три недели и те­перь, увидев ее, он ужаснулся. Бет Энн исхудала до невоз­можности. На коже выступили красные пятна. Появились боли в бедрах, в спине, она с трудом передвигалась. Чар­ли жаловался на камни в почках и возобновившиеся го­ловные боли. Увидев реакцию родителей, Саймоны пере­глянулись... и уехали, не желая выслушивать упреки и на­ставления.

Бет Энн чувствовала себя все хуже и хуже. Ноги стали опухать, а макробиотическое средство против этого, мик­стура на редиске, не дала результатов. (Когда у Чарли впоследствии распухли ноги, он плюнул на макробиоти­ку и стал крамольно пить воду, по пинте в день — после чего опухоль спала.) Ирма Пол, якобы излечившаяся при помощи макробиотики от загадочной болезни под назва­нием паралитический артрит, утешила Бет Энн тем, что она сама прошла когда-то через этот период. Она могла бы вместо этого рассказать о Монти Шейер, умершей у нее на глазах в Юнион-сити 18 апреля 1961 года. Или о Роз Коэн, скончавшейся в нью-йоркской больнице в начале октября того же года от солевого отравления и истощения организма после длительного курса занятий макробиотикой. Ирма Пол могла бы сказать, что у Бет Энн налицо все симптомы цинги. Но она лишь посовето­вала добавить к диете № 7 немного сырых овощей.

¹ Женщина могла также страдать невротической анорексией — болезненной неспособностью что-либо есть. — Примечание состави­теля книги.

Сам по себе совет неплохой. В своих книгах на англий­ском Осава, рекомендуя диету № 7 чуть ли не от всех бо­лезней, указывает, что это отнюдь не пожизненный режим питания. Сестра миссис Саймон Венди и ее муж Пол Клейн, оба попробовавшие более легкие режимы макро­биотики, пытались внушить это Бет Энн. Пытался и Чар­ли. Но Бет Энн оставалась непреклонной¹. Ирму она назвала трусихой, «опасающейся коренных изменений», которые влечет за собой диета № 7. Вместо дополнитель­ного питания она почему-то внезапно избрала режим полного голодания — четыре раза за сентябрь, в общей сложности на протяжении четырнадцати дней, не прини­мала никакой пищи. Во время каждого такого голодания Бет Энн чувствовала себя лучше — но тем хуже ей стано­вилось потом. К концу сентября она перестала подни­маться с постели, домом занимался Чарли. Он никогда всерьез не пытался отговорить Бет Энн от соблюдения диеты, хотя несколько раз и касался этой темы в разгово­ре. Периодически Чарли проявлял себя даже большим фанатиком, чем его жена. Чувствовал он себя тоже неваж­но. О сексе у них теперь и речи не было.

Вечером 13 октября Сесс и Мин Винеры прибыли в Нью-Йорк, чтобы навестить дочь. Увидев ее лежащей в углу на матрасе, Сесс Винер изменился в лице. Молодая женщина походила на живой скелет. Ноги — кожа да ко­сти, и уже никаких признаков ян. Глаза по-прежнему «санпаку», но запавшие и бесцветные. Бедняжка уже по­чти не могла сидеть. Весила не более 80 фунтов.

— Доченька, — сказал Сесс, — ты ведь умираешь. Не­ужели ты хочешь умереть?

Бет Энн медленно и спокойно объяснила отцу в оче­редной раз:

— Папа, я не умираю. Наоборот, я выздоравливаю, и когда выведу из тела все яды, мне будет так хорошо, как никогда не было.

В течение двух последующих часов Сесс Винер старал­ся убедить дочь пригласить врача. Тщетно. Для Бет Энн это был лишь очередной спор с отцом, один из многих, ставших привычными с момента ее выхода замуж... да по­жалуй, и еще раньше. Дочь полагала, что сейчас пришел момент, когда ей удастся ему доказать, что можно посту­пать ин аче, но верно. Бет Энн никогда не понимала и не принимала ценностей отца, ценностей повседневности, насущности. Он с трудом преодолел препоны повседнев­ного мира, но не отрешился от него. Перед ней же самой повседневный мир не ставил никаких преград, она не зна­ла мирских проблем, а сейчас стояла на пороге мира го­раздо большего — внутреннего мира. Она пришла к раз­решению противоречия, к решению иной проблемы. Что лучше всего отрешит тебя от материального мира, чем разрушение собственного тела? Чем больше горячился отец, тем спокойнее и непреклоннее становилась Бет Энн. Обстановка накалилась, и Мин Винер припугнула Чарли, что убьет его, если ее дочь умрет. Чарли в ответ пригро­зил вызвать полицию, а Сесс заявил, что именно полиция здесь как раз и необходима, чтобы положить конец этому безумию. Бет Энн заключила сцену, заявив, что больше не желает видеть родителей: слишком много эмоций.

Но Сесс Винер не собирался бросить дочь в беде. Он привлек на помощь Пола Клейна, который при поддерж­ке Чарли уговорил Бет Энн переехать к родителям мужа в Клифтон. Она согласилась на двух условиях: ни в коем случае не приглашать врача и не разрешать приезжать ее собственным родителям.

Чарли почувствовал облегчение. Ему давно уже хоте­лось покинуть город, особенно Гранд-стрит, с которой было связано слишком много недобрых воспоминаний. И хотя Бет Энн ныла и причитала всю дорогу до Клифто­на (ее везли в машине медицинской службы), там она по­чувствовала себя лучше и даже выполнила несколько ак­варельных набросков сада за окном — полулежа, так как сидеть больше не могла.

Бет Энн все еще соблюдала диету № 7, добавив соли, чтобы противодействовать «переизбытку инь». Она на­писала Осаве о своем случае и через несколько дней полу­чила ответ: «Вы прекрасный человек; придерживайтесь и далее диеты № 7». Но Чарли обнаружил нечто совсем иное. В одной из многочисленных книг Осавы на фран­цузском языке черным по белому было напечатано пре­достережение: диета № 7 более двух месяцев недопусти­ма, кроме как под личным наблюдением мэтра.

Но Бет Энн оставалась на диете № 7. Лучше ей не ста­новилось. Почти каждый день звонили родители, и она считала, что их звонки негативно влияют на ее самочув­ствие. Негативные волны, по ее мнению, исходили также и от Дороти Саймон. Бет Энн снова написала Осаве.

Примерно через две недели после переезда в Клифтон Чарли получил от Оки телеграмму с просьбой встретить его в аэропорту Кеннеди. Отправляясь в аэропорт, Чарли вдруг ощутил близость кончины Бет Энн. Никогда ранее с ним та­кого не случалось. По дороге в город он попросил Оки, из­вестного целителя, навестить Бет Энн. Тот пообещал, ска­зав, что постарается найти время. Но так и не нашел.

Еще через два дня Бет Энн села. Не сама, с помощью Дороти Саймон. У Чарли не было сил ей помочь, он на­блюдал за агонией жены со стороны. В Бет Энн всегда было что-то непонятное людям, а уж после того, как она стала одержима макробиотикой, это непонятное прояв­лялось все более выпукло. Чарли тоже раньше не мог это­го постичь, но сейчас он вдруг понял, чтО выражают глаза жены: ужас, безмерный ужас перед собственной слабос­тью и напряжение воли, чтобы этот ужас преодолеть. За­тем ужас сменился смирением, и предчувствие конца вер­нулось к Чарли. Следующие пять дней он плавал в полу­забытьи с высокой температурой.

Утром 9 ноября он проснулся в лихорадке. Напротив, возле кровати Бет Энн, сидели доктор Саймон и его жена. Он непонимающим взглядом посмотрел на них и снова забылся. Когда он очнулся снова, родители уже ушли, но Бет Энн рассказала мужу, что она уверена в том, что перебрала соли.

Несмотря на сдержанность Ирмы Пол в обсуждении щекотливых тем, почти каждый приверженец макробио­тики слышал про двадцатичетырехлетнего парня из Бос­тона, умершего от морковного сока, принятого после пе­редозировки соли. Чарли позвонил Полу Клейну, потом принялся готовить завтрак для жены. Из моркови. При­был Пол. Они решили, что надо пригласить Ирму. Пол поехал за нею в Нью-Йорк.

Чарли подсел к изголовью кровати жены. С утренней почтой пришло письмо от Осавы, в котором мэтр писал, что Бет Энн применяла диету совершенно неверно и те­перь надо начать все сначала. «Без соли!» — подчеркнул Осава. Но сейчас Чарли просто собирался покормить же­ну морковью. Он приподнял голову Бет Энн и влил ей в рот жидкое пюре. На губе осталась капелька морковно­го сока.

— Вкусно, — улыбнулась она.

После этого голова Бет Энн скатилась с ладони Чарли, глаза ее стали очень-очень «санпаку», и она умерла. Чар­ли все еще пытался оживить жену дыханием «рот в рот», когда через полчаса прибыла полиция.

Хантер С. Томпсон

«Ангелы ада»¹: сага страшная и странная

(отрывок)

Одно из достоинств «Ангелов ада» в том, что Томпсон описывает не только среду самих «ангелов», но и людей, в жизнь которых «ангелы» вторгаются. Многие описыва­ли уикенд «ангелов» на озере Басс в 1965 году, но только Томпсон уловил такие обертоны, как контртеррор сель­ских парней, вооруженных палками и готовых драться до смерти, или любопытство туристов, специально приехав­ших поглазеть на «ангелов». Мне особенно понравился диа­лог шерифа Крошки Бакстера с Сони Барджером, главарем «ангелов», завершенный словами Барджера: «Брось, шериф. Ты же прекрасно знаешь, что мы все раздолбай, иначе бы нас здесь и не было».

В данном случае Томпсон ведет рассказ от первого ли­ца, сделав повествователя-репортера участником дейст­вия. Позднее он также применял этот прием в своей так называемой гонзожурналистике, но там это было уже со­вершенно иначе. Здесь же репортер использует повество­вание от первого лица исключительно для выявления ха­рактеров «ангелов» и местных жителей.

¹ «Ангелы ада» — банды мотоциклистов; одетые в черные кожа­ные куртки с дьявольской символикой, они в 1960-е гг. с шумом и гро­хотом носились на своих мотоциклах по городам и дорогам США.

Т.В.

Каждый знает, что наши всадники непобедимы.

Они дерутся, потому что хотят есть.

Мы окружены врагами.

История наша написана кровью, а не вином.

Вино мы пьем, празднуя победы.

Энтони Куин в роли Аттилы в фильме «Гунны»

Басс-Лейк — фактически не город, а курортная мест­ность, цепочка мелких поселений, растянувшаяся вдоль берега узкого, как будто спрыгнувшего с почтовой от­крытки озера длиною в семь миль и шириной не более мили. Почта находится на северном его берегу, в гуще торговых и иных строений, принадлежащих человеку по фамилии Вильямс. Почту «ангелы» выбрали местом встречи, но местный шериф, гигант по прозвищу Крошка Бакстер, решил сдержать их при помощи второго блок­поста примерно в полумиле от центрального квартала, где и сконцентрировал все свое войско — трех копов, — уси­ленное полудюжиной лесников.

Я прибыл к месту конфронтации, когда силы хаоса уже облепили обе обочины, а Барджер широким шагом направлялся к блокпосту. Шериф поведал атаману и его «преторианской гвардии», что специально для них подго­товлено живописное местечко на макушке горы, где «им никто не помешает». Бакстер — великан ростом под пото­лок и сложения идеального для футбольного защитника. Барджер на добрую голову ниже, однако никто из сопро­вождавшей его толпы не сомневался, что, если дело дой­дет до рукопашной, их вожак не побоится разницы в ве­совых категориях. Думаю, и сам шериф тоже в этом не со­мневался. В Барджере чувствовалась какая-то стальная неспешность, сдержанность, позволяющая разумно рас­суждать, взвешивать, аргументировать, спорить. Но ощу­щались в этой сдержанности и угроза, эгоцентрический фанатизм, обостренный восемью годами пребывания во главе дикого легиона, опасного уже своей численностью, нависшего сейчас над шерифом и его крохотным отря­дом. Не надо было гадать, кто победит, случись тут сра­жение, но Барджер должен был решить, нужна ли ему та­кая победа.

Он решил, что не нужна, и вся толпа загремела за ним в горы. Лесник-провожатый сказал, что по шоссе всего десять минут до поворота на грунтовую дорогу. Я прово­дил взглядом отбывающую армаду и подошел к двум пар­ням шерифа — лесникам, стоявшим возле своего грузови­ка на блокпосту. В лицах их читалось напряжение, но ко­гда я спросил, не боятся ли они, что хулиганы Барджера захватят город, лесники улыбнулись. В кабине лежали винтовки, к счастью не понадобившиеся. Я рассмотрел помощников шерифа. Обоим слегка за двадцать, оба в приподнятом настроении, под впечатлением успеха, ма­ленькой победы, миновавшей угрозы. Их боевой настрой я приписал влиянию шерифа Бакстера, единственного ко­па, сумевшего осадить Сони Барджера.

Примерно полчетвертого пополудни я направился вверх по грунтовке, ведущей к лагерю «ангелов». Прошло полчаса, а я все еще полз по мотоциклетным следам, ис­пещрившим полосу, вырезанную бульдозером в лесу, на­поминавшем филиппинские джунгли. Подъем требовал первой скорости на всем протяжении просеки, вилявшей как олений след, а отведенное для лагеря место обнару­жилось на такой высоте, что казалось, только густой, тя­желый туман мешал разглядеть Манхэттен на другом краю континента. На горе ни капли воды, а «ангелов» уже мучает жажда. Их заманили в безводную ловушку на вы­соте в десять тысяч футов. Черт с ним, с подъемом, но ре­бята чувствуют себя обманутыми и жаждут мести. Бард­жер тоже считает, что шериф его надул. Они не верблюды и не горные козлы. Вид, конечно, превосходный, но ла­герь в Калифорнии 4 июля без воды — все равно что пив­ная жестянка без пива.

Под воинственные вопли я направился вниз, чтобы позвонить в Вашингтон, в редакцию, сообщить о предсто­ящем репортаже с театра военных действий. Навстречу мне все еще попадались мотоциклы отставших, карабка­ющиеся вверх. Грузовик из Фриско, украшенный свасти­кой, вез в кузове два мотоцикла, третий тарахтел в густом облаке пыли сзади, на буксире. Мотоциклист в зеленых очках обвязал физиономию платком, закрыв нос и рот. Чуть позади следовал красный «плимут», приветствовав­ший меня воплями и гудками. Я остановился. В «плимуте» оказались Ларри, Пит и Паф, глава филиала во Фриско. Давненько я их не встречал. Пит увлекался мотогонками и работал курьером, Ларри пробавлялся вырезанием то­темных шестов для других «ангелов». Оба сломались на шоссе возле Модесто, но привлекли внимание трех деву­шек, которые остановились, чтобы им помочь. Девушки присоединились к компании; одна из них, полуодетая, си­дела на коленях у Пита на заднем сиденье и рассеянно улыбалась, пока я объяснял ситуацию в горном лагере. Они решили продолжить подъем, и я пообещал увидеться с ними позже в городе... или еще где-нибудь. Возможно, в тюрьме, подумал я. Обстановка накалялась. Скоро «ан­гелы», не расположенные к долгим разговорам, посып­лются с горы.

В Каролинах говорят, что «люди с холмов» отличают­ся от «людей из долин». Как уроженец Кентукки, с кро­вью скорее горца, нежели жителя равнин, я склонен с этим согласиться. Я обдумывал эту теорию, пока ехал из Сан-Франциско. В отличие от Портервиля или Холисте­ра, Басс-Лейк — поселение горное. И если мыслить на старый аппалачский манер, люди здесь медленнее подда­ются гневу или панике, но тем полнее отдаются эмоциям, если дело дойдет до взрыва. Как и «ангелы», они будут действовать без жалости и рассуждений, руководствуясь своим врожденным чувством справедливости, весьма сла­бо схожим с законодательными постановлениями. «Гор­цы», по моему мнению, больше вытерпят от буйных «ан­гелов», чем жители равнин, но реакция их на насилие или оскорбление будет гораздо более бурной и беспощадной.

Спускаясь, я услышал по радио, что «ангелы ада» в массовом порядке направляются в Басс-Лейк, дабы учи­нить там всяческие беспорядки. В новостях сообщалось также о лос-анджелесском детективе, который выстрелил в задержанного, подозреваемого в изнасиловании его до­чери. Полицейский потерял над собой контроль, выхватил пистолет и уложил свою жертву, мирно шагавшую между двумя копами. Потерпевший, как сообщалось, принадле­жит к братству «ангелов ада», и тем же вечером газетные заголовки на стендах в Басс-Лейк сообщили о подстрелен­ном «ангеле»-насильнике. Раненый выжил и оказался бродягой двадцати одного года от роду, не имевшим отно­шения к «ангелам» и совершенно не причастным к наси­лию над дочерью детектива... которая продавала книги по кулинарии, курсируя от двери к двери, пока ее не замани­ли в некий дом с весьма дурной репутацией. Детектив по­каялся, большое жюри Лос-Анджелеса оправдало его на основании временного помешательства, но все это про­изошло потом, а в тот вечер газетные заголовки лишь под­лили масла в огонь. Дрязги в Лаконии, страсти, расписан­ные в газетах и по радио, а тут еще и пальба с изнасилова­нием — и как раз к 3 июля!

Поэтому я вовсе не считал себя раздувающим из мухи слона паникером, когда наконец соединился с Вашинг­тоном и начал обрисовывать ситуацию. Я звонил из стек­лянной будки в центре Басс-Лейка. Крохотная почта, здоровенный супермаркет, бар, кафе, несколько других строений из местного дерева, с виду весьма легко воспла­меняемых. Подкатил на мотоцикле Дон Мор, прорвав­шийся сквозь блокпост при помощи своей пресс-карты. Он знаками дал мне понять, что срочно хочет позвонить в свою «Трибюн». Мой редактор из Вашингтона все еще поучал меня, как и когда «давать», хотя я его не слишком внимательно слушал. Я уже представлял, что и когда я вы­дам. Во-первых, не раньше, чем дойдет до решительных действий с заметными последствиями, ранениями и раз­рушениями, а во-вторых, лишь стандартный набор из «кто, что, когда, где, почему».

Я еще не повесил трубку, когда к Мору подошел рос­лый парень с пистолетом на поясе и предложил ему уби­раться из города. Из будки я не очень-то расслышал их беседу, но видел, как Мор с ловкостью карточного шуле­ра извлек и развернул веером пачку своих журналистских удостоверений, пресс-карточек, доверенностей. Я видел, что ему срочно нужен телефон, поэтому быстренько от­вязался от своего редактора и вышел. Мор немедленно впрыгнул в будку, предоставив мне продолжать перегово­ры с собравшейся толпой.

Облачение мое солидности не излучало. Джинсы, вы­сокие сапоги и пастушья куртка «Монтана» поверх белой футболки-тенниски. Парень с пистолетом поинтересо­вался, кто я такой. Я вручил ему свою визитку и спросил, зачем ему пистолет.

— Сам знаешь зачем, — отчеканил он. — Первый су­кин сын, который начнет возникать, получит пулю в пу­зо. Другого языка они не понимают. — Он мотнул голо­вой в сторону Мора, стоявшего в будке с трубкой, прижа­той к уху, не скрывая, что жест этот относится и ко мне. Украшал его пояс «смит-вессон» 0,375 «Магнум», доста­точно мощный, чтобы пробить насквозь головку блока цилиндров моровского БСА. Убойную силу пуля его со­храняла далеко за сто ярдов. Висел этот убойный инстру­мент в кобуре полицейского типа поверх бедра, облачен­ного в армейское «хаки», но висел слишком высоко, не­удобно для того, чтобы быстро выхватить оружие. Однако парня переполняло сознание обладания пистоле­том, и я понимал, что зажатый в его пятерне ствол мог на­творить немало бед.

Я спросил, не служит ли он помощником шерифа.

— Нет, я работаю на мистера Вильямса, — сообщил он, все еще изучая мою визитку. — А что вам нужно в этой толпе мотоциклистов?

Я объяснил ему, что в качестве журналиста выполняю свою обычную работу. Он кивнул, крутя мою карточку в руках. Я предложил ему оставить визитку у себя, и это ему понравилось. Парень сунул ее в карман рубашки цве­та хаки, схватился обеими руками за широкий кожаный пояс и спросил, что конкретно меня интересует. По тону его можно было заключить, что в моем распоряжении шестьдесят секунд на ответ.

Я пожал плечами.

— И сам толком не знаю. Посмотреть, записать. Парень самодовольно усмехнулся.

— Запишите, что мы готовы их принять. Получат по полной программе — все, что полагается.

На пыльной улице было столько туристов, что я сна­чала даже не заметил специфического облика окружав­шей нас толпы. Меня окружили не туристы. Около сотни добровольцев скопилось вокруг. Человек пять-шесть были тоже облачены в хаки и при пистолетах. Остальные выглядели обычными парнями из замшелых деревушек, но в руках они сжимали деревянные дубинки, а на поясах у многих висели охотничьи ножи. Парни вовсе не выгля­дели громилами-уголовниками, но чувствовалось, что их хорошенько накачали и теперь они готовы к весьма ре­шительным действиям, готовы проломить башку-другую-третью.

Все ясно, купец Вильямс принанял для своих при­брежных владений охрану и вооружил ее. Вокруг этого ядра сплотились местные добровольцы, морально гото­вые отделать «городских волосатиков», обвешанных це­пями и скрипящих кожей. Я подумал о настроении «анге­лов» и о том, что с минуты на минуту на шоссе появится первый мотоцикл.

Дверь будки открылась, и вышел Мор. Он на ходу щелкнул фотоаппаратом, запечатлев толпу. Сделал это машинально, автоматически, словно бы фотокорреспон­дент, снимающий пикник американского легиона. Мор тут же оседлал свой мотоцикл, дернул стартер и скрылся в направлении блокпоста.

Мой собеседник явно смутился. Я воспользовался мо­ментом и направился к своей машине. Никто ничего не сказал. Я шел не оглядываясь, но невольно сжимался, опасаясь, как бы вдруг в почки не врезалась увесистая ду­бинка. Несмотря на наши журналистские удостоверения, мы с Мором оставались для местных чужаками, город­скими. Нейтральными они считали туристов, которых легко можно было различить по облику. К сожалению, моя одежда ничем не напоминала пестрого облачения от­дыхающей здесь публики.

У блокпоста все на удивление мирно. Опять выстрои­лись по обочинам мотоциклы, Барджер беседует с шери­фом. Рядом с ними — главный лесничий, бодро объясня­ющий прелести еще одного местечка. Ивовая бухта, в двух милях по шоссе, на самом берегу озера. Уж там-то воды хоть отбавляй. Похоже на чудо, но Барджер снова заворачивает свое моторизованное стадо, и все следуют за джипом лесничего.

На этот раз жаловаться не на что. Разве что на отсутст­вие автомата с бесплатным пивом. Дюжина «ангелов» спрыгивает с мотоциклов и бросается в озеро, не раздева­ясь. Я останавливаюсь под деревом и выхожу осмотреться.

Мы на маленьком полуостровке, выступающем в озе­ро Басс и отделенном от шоссе полумилей соснового бо­ра. Идиллический пейзаж, настраивающий на мирный лад. Однако мирная медитация вовсе не входит в планы нарушителей покоя, чувствующих себя как оккупацион­ная армия. Шериф Бакстер и лесничий объяснили Бад­жеру, что к нему предъявляются всего два требования: 1) оставить место таким, как оно было до их прибытия, уб­рать весь мусор; 2) не беспокоить туристов на другом бере­гу озера, напротив. Сони согласно кивал головой, первый кризис миновал. Дикий клан, насчитывающий около двух сотен голов, откатился в отведенные владения, вполне удовлетворенный. А вожак теперь ломает голову — как сдержать своих подданных в определенных рамках при­личия. Вместо того чтобы весь уикенд перебрасывать свой легион с одного участка вражеской территории на другой, отступая под натиском недружественных властей, трясущих перед носом пушками да бляхами, он обнару­жил себя в золоченой клетке, в комфортном тупике, на равных с толстопузыми туристами, потревожить спо­койствие которых можно было, лишь нарушив условия соглашения, освященные словом Вождя.

Переговоры велись как в голливудских вестернах про индейцев — с детской простотой и наивностью. Привожу диалог между Барджером и Бакстером.

— Вы с нами по-честному, и мы с вами по-честному, Сони. Мы не ищем неприятностей и знаем, что вы имее­те такое же право отдохнуть на этом озере, как и все дру­гие. Но если возникнут трения, нам придется взяться за вас всерьез.

Барджер согласно кивает.

—Нам как раз хлопот не надо, шериф. Говорят, это вы тут здорово хлопотали, поджидая нас.

—Пришлось похлопотать, — криво усмехается ше­риф, — вокруг вас такой шум поднялся, ну и мы, ясное дело, опасались... Но вы же нормальные ребята...

Барджер слегка, почти совсем незаметно улыбается. Вообще-то улыбается он очень редко. Видно, шериф здо­рово его развеселил.

— Брось, шериф. Ты же прекрасно знаешь, что мы все раздолбай, иначе бы нас здесь и не было.

Шериф пожал плечами и направился к своей машине, но один из его помощников уловил настроение начальст­ва и уже растолковывал группе «ангелов», какие они, в сущности, премиленькие ангелочки. Барджер тем вре­менем воззвал к народу — жертвовать на пиво. Он вышел на середину просеки и призвал делать взносы. Тем време­нем мои собственные пивные запасы подверглись набегу и разграблению. Паф заметил в моей машине холодиль­ник — и что я мог поделать? Хотя ни на какое давление или насилие со стороны «ангелов» я пожаловаться не мог, но выбора у меня не было. Никто из сообщества про­сто не мог предположить, что я собирался наслаждаться своим пивом в одиночку. В тот день случилось так, что де­нег у меня осталось в обрез — на бензин, чтобы вернуться в Сан-Франциско, так что даже на еще одну банку пива уже не хватало.

В ретроспективе это кажется мелочью, но тогда я аж взмок от переживаний. Уж очень неподходящий был мо­мент «отправлять хлеб по водам». Я не представлял себе, как обойдусь без пива в такую жару.

Впоследствии я лишь посмеялся над своими дурацки­ми переживаниями. Для «ангелов» так же естественно было пить мое пиво, как и угощать меня своим, так что за описываемый уикенд я высосал этого напитка вчетверо больше, чем привез с собой. Однако у них иная система учета. Несмотря на свои свастики, они склонны, скорее, к коммунистическому принципу распределения: «От каж­дого по способностям, каждому по потребностям». Не от­рицая ценностей системы свободного предприниматель­ства, «ангелы» не применяют их в своей среде. Их лозунг, скорее: «Имеющий да поделится!» Совершенно естест­венно, без всякой догматики.

Но тогда, в Басс-Лейк, я этого не ведал. Донельзя рас­строенный, беседовал я с одним из оставшихся при «ан­гелах» помощников шерифа, когда ко мне подошел Бар­джер с деньгами в руках.

— Шериф сказал, что мы сможем запастись пивом в городишке, — сказал он. — Хорошо бы взять твою ма­шину. Наши танки слишком приметны.

Я не имел ничего против. Помощник шерифа тоже одобрил эту идею. Мы пересчитали деньги, разложив их на капоте: 120 долларов бумажками и еще 15 мелочью. К моему удивлению, Сони вручил мне всю сумму и поже­лал успеха.

— Постарайся побыстрее, — добавил он. — Народ пе­ресыхает.

Я попросил, чтобы кто-нибудь поехал со мной, помог погрузиться. Но, честно говоря, дело было вовсе не в этом. Все «ангелы» — горожане, привыкшие платить за упаковку из шести банок от 75 центов до 1 доллара с чет­вертью. Но у лавчонок в провинции своя ценовая поли­тика, и я хорошо запомнил случай, когда на границе Юты и Невады выложил 3 бакса за упаковку. В городе на 135 долларов можно получить три десятка упаковок, а Сьер­ра подарит вам за эти деньги два, а то и полтора. На этот случай лучше иметь надежного свидетеля. Например, Барджера. К тому же меня удивило доверие со стороны ребят: выпустить с пачкой денег голодранца, вроде ме­ня — все равно что «поставить козла охранять капусту», как однажды Хрущев сказал Никсону.

Последний нюанс я и упомянул в разговоре с Бардже­ром и Питом, поехавшими вместе со мной.

—Ну, ты, конечно же, не такой дурак, чтобы сорваться с нашими пивными бабками, — уверенно возразил Сони.

—Мы знаем, где ты живешь, — засмеялся Пит. — И что старушка у тебя — лакомый кусочек, тоже знаем.

Он, разумеется, шутил, но смысл этой шутки состоял в том, что за кражу денег они изнасиловали бы мою жену. Барджер, искусный дипломат, сразу сменил тему:

— Читал я твою статью о нас. Нормальная статья.

Упомянутая статья появилась с месяц назад, и я хоро­шо помню вечер в своей квартире в Сан-Франциско и од­ного из тамошних «ангелов», с пьяной улыбкой пообе­щавшего мне выбить дверь, облить прихожую бензином и бросить спичку, если статья придется им не по вкусу. Мы все тогда шутили, и я, тоже улыбаясь, показал на стенку, где висела заряженная двустволка, и пообещал в свою оче­редь уложить парочку незваных гостей. Но никаких не­дружественных актов не последовало, и я подумал, что «ангелы» либо не читали статью, либо на нее не обиделись. Услышав отклик Барджера, я насторожился. Тем более что мнение вожака автоматически становилось мнением всей его стаи. Не рассчитывал я вернуться к той же теме. «Не­удачники» — вот, пожалуй, самое мягкое определение, ко­торое я в той статье к ним применял. «Невежественные громилы», «сброд»... Не хотелось бы объясняться по пово­ду этой терминологии с двухсотголовою толпой.

—А чем сейчас занят? Еще что-нибудь пишешь?

—Да, книгу готовлю.

— Что ж, — Барджер пожал плечами, — нам глав­ное — чтобы правда. Ничего, кроме правды, нам не нуж­но¹. Понимаю, хвалить-то нас особо не за что, но откуда берется вся та брехня, которую люди на нас вешают? Как будто правды бы не хватило...

Дата добавления: 2015-10-21