Роман Оглянись! 10 страница

-- Лер! Лера, ау! - Лихачева помахала руками, привлекая внимание подруги.

Смелова вздрогнула, приходя в себя и взглянула на Аню.

Ее неестественно прямая спина, натянутая, как тетива лука, высоко поднятый подбородок с маленькой ямочкой посередине, тщательно уложенные волосы, слегка завитые на кончиках, навели Леру на мысль, что Аня похожа на маленькую девочку, которую нарядили во взрослое платье и велели вести себя "как большие", но за всеми попытками скопировать манеры старших проскальзывала совершеннейшая невзрослость. Казалось, сейчас, вот-вот и вскочит она, и побежит куда-то по своим невзрослым делам: в куклы играть или лепить торт из песка. Но Аня не вскакивала, не бежала, а продолжала сидеть, глядя на Леру своими лучистыми невзрослыми глазами, в которых плясали тщательно замаскированные хитринки-смешинки.

-- Долгов-то по тебе сохнет, подруга. Точно тебе говорю, - сказала Лихачева.

-- Глупости какие, - отмахнулась Смелова.

-- А вот и нет! Смотри сама, - Аня принялась загибать пальцы. - На экзамене тебе поблажку дал - раз. Из роддома тебя забирал - два.

-- Это же ты его попросила, - перебила Лера.

-- Он мог и отказаться, - заметила Лихачева. - Среди ночи к тебе приезжал - три. В больницу, когда Даша болела, бегал - четыре.

-- Целовал - пять, - машинально добавила Лера.

Аня вытаращила глаза:

-- Что?! Ушам не верю! Целовал? Когда?

-- Да не важно.

-- Важно! Еще как важно.

-- Когда Кирилл на меня наорал в больнице, я расплакалась. Долгова встретила в коридоре. Он меня в ординаторскую отвел. А мне так обидно было из-за Кирилла... Я и говорю: "Поцелуйте меня". Он поцеловал.

-- Ну?

-- Что "ну"?

-- Как это было? - Лихачева впилась в подругу глазами, стараясь ничего не упустить. - Как он целуется?

-- Отстань, пожалуйста, - Лера замахала на нее руками. - Я сама не знаю, как это получилось. Зачем я его попросила поцеловать?

-- Люди целуются, когда им этого хочется, когда необходимо. Если слов недостаточно. Раз ты его попросила, значит, тебе это было нужно. Ты это хотела. Что ты почувствовала?

-- Что если не остановлюсь и не убегу... Я предала Кирилла, - горько вздохнула Лера.

-- Ты? Предала? Поцелуем? Не смеши!

-- Чувствами. Понимаешь, мне показалось, что это был не просто поцелуй. Нечто большее.

-- Бросай-ка своего никчемного муженька и бери в оборот Долгова, - посоветовала Аня.

-- Как это "в оборот"? - Заморгала Смелова.

-- Ты ему нравишься, это понятно. Но и он тебе тоже. Не упуская шанс.

Не ответив, Лера снова отошла к окну, за которым баба Катя вместе с провинившимся Славкой пытались спасти уцелевшие цветы.

***

Настя уютно устроилась на диване с книгой. В который раз уже перечитывала "Унесенных ветром" она не знала - раз пятнадцать точно. Может, и больше. Я все время плакала, сопереживая Скарлетт. Это надо же, столько горя перенесла, так еще в последний момент только поняла, что любит человека, который был рядом всю жизнь. Поняла и потеряла его безвозвратно.

Девушка оторвала взгляд от книги и посмотрела на скудные пригоршни света на полу, которые солнце бросало через затененное занавеской окно. Как же хорошо, что у нее есть Дмитрий, уж она-то его не потеряет так бездарно, как Скарлетт Ретта. Свою любовь она будет беречь как дорогую китайскую вазу. И пусть пока Дмитрий лишь позволяет ей любить себя, она уж постарается, чтобы ее чувства стали взаимны. Нужно только набраться терпения.

В дверь позвонили, и Настя бросилась открывать. На пороге стоял прыщавый паренек лет семнадцати в кепке с надписью "курьерская служба". Едва Шаповалова успела открыть дверь, как паренек протянул ей бланк и ручку с вопросом:

-- Вы Анастасия?

-- Да, - кивнула девушка.

-- Распишитесь в получении.

-- В получении чего?

-- Вот, - курьер движением фокусника извлек из-за спины букет белоснежных карликовых роз и вручил его Насте после того, как она поставила автограф на бланке.

Шаповалова поднесла цветы к лицу и благодарно улыбнулась парнишке. Тот козырнул и сбежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.

"Димка, - подумала Настя, возвращаясь в квартиру. - Вот выдумщик: прислал цветы, как будто так подарить нельзя".

Она поставила букет в шуршащей упаковке в вазу и взялась за телефон - позвонить Долгову и поблагодарить за цветы. Но тут ее взгляд упал на незамеченный до этого уголок маленькой открытки, всунутой меж цветов. Раскрыв открытку, Настя прочитала:

"Взял на себя смелость отправить Вам скромный букет, цветы в котором могут лишь завидовать Вашей красоте, но никогда не приблизятся к ней.

Кажется, уже навеки Ваш, В.С.".

-- "В.С."? - Вслух спросила себя Настя. - Что еще за "В.С."? Господи, Виктор Стрельцов!

Девушка почти испуганно уставилась на открытку, словно буквы на ней вот-вот превратятся в чудовища и расползутся по квартире.

Значит, это не Дмитрий. Цветы могут вам лишь завидовать... Чушь какая! Нет, приятно, конечно. Все женщины любят такие знаки внимания, и она, Настя, не исключение. Но все-таки... Еще вчера казалось, что тема Стрельцова закрыта раз и навсегда. И вот, на тебе!

Шаповалова разорвала открытку по сгибу, потом сложила обе части вместе, желая порвать и их, но глянцевый картон не поддавался. Девушка небрежно бросила изуродованную открытку в мусорное ведро, но, подумав, запихнула их поглубже, словно стараясь уничтожить "улики". Оставались еще цветы. Но выбрасывать такую красоту было жалко. Пусть стоят. И Дмитрий увидит, что его Настенькой интересуются другие мужчины. Может, это заставит его ревновать?

Натужное рычание мобильника на столе рядом с вазой заставило девушку вздрогнуть.

-- Да? - Спросила она в трубку.

-- Здравствуйте, Настенька. Это Виктор. Виктор Стрельцов. Как поживаете? - Прозвучало оттуда.

-- Добрый день. Хорошо. А вы? - Вежливо поинтересовалась Настя.

-- Услышал ваш голос, и жизнь показалась сказкой!

Шаповалова почувствовала, что краснеет и порадовалась, что Стрельцов не видит ее смущения.

-- С-спасибо вам за чудесный букет, - слегка заикаясь, проговорила она.

-- Не за что, это от чистого сердца! И я рад, что вам понравилось.

-- Да, очень, - пробормотала девушка.

-- Настенька, я вот, собственно, зачем звоню: у меня совершенно случайно оказались два билета на сегодняшний спектакль - отец моего пациента преподнес, - жизнерадостно продолжал Стрельцов. - Я, честно признаться, мало понимаю в театре, может быть, вы составите мне компанию, чтобы мне, темной личности, в грязь лицом не упасть?

-- Даже не знаю...

-- Соглашайтесь, Настенька! Мне сказали, что постановка отличная, какая-то современная интерпретация шекспировского "Макбета", - настаивал Виктор.

-- Современная? Думаете, можно отлично переиначить классику? - Нахмурилась Настя.

-- А вот давайте сходим и узнаем. А если плохо сделали, то есть "отсовременили", так мы с вами и режиссера, и всю труппу... на мыло! - Весело предложил Стрельцов.

-- Ну, если на мыло, тогда пойдем, - внезапно легко согласилась девушка.

-- Отлично! - Обрадовался Стрельцов. - В таком случае в шесть я за вами заеду.

-- Давайте лучше у театра встретимся. Во сколько начало?

-- В семь ровно.

-- Значит, без пятнадцати семь на ступеньках театра.

-- Договорились! Буду ждать вас с большим нетерпением.

Положив трубку, Шаповалова вздохнула. Ведь это ничего, что она пойдет со Стрельцовым в театр - не свидание же. А Долгов пусть поревнует, пусть задумается, испугается, что может и вправду потерять ее. Сам вчера ей Стрельцова сватал. Шутки шутками, но проучить его не помешает.

***

В большом светлом кабинете Сазонова сидела одна. Обе ее соседки были в отпуске. Одна в свадебное путешествие уехала на две недели в Грецию, вторая решила "отдохнуть" в обществе кастрюль, пылесоса и двоих детей-второклашек дома.

Получалось, что одиночество преследует Инну не только вечером в пустой квартире, но и на работе. Она утешала себя только тем, что не приходится слушать болтовню своих соседок по кабинету о прелестях и радостях семейной жизни, о которой ей самой приходилось только мечтать.

Инне Сазоновой шел тридцать второй год. Много это или мало она не думала. Вроде до старости еще далеко, на пенсию рано, но и юность осталась хорошо позади. А, между тем, у нее не было ни семьи, ни даже постоянного ухажера. Была мама, которая очень хотела счастья своей дочери, с которой Инна по детской еще привычке ежедневно делилась произошедшими за день событиями. Правда, событий этих было не так много, как хотелось бы, и, по большему счету, они отнюдь не радовали.

У Инны была своя квартира, купленная на долго и тщательно копившиеся мамой сбережения. Но квартира была холодно-одинокой, и возвращаться туда после очередного рабочего дня не хотелось. Именно поэтому Инна доверчиво летела к каждому новому кавалеру, как бабочка на огонь, не страшась опалить свои и без того изрядно пожженные крылышки. Появляющихся в ее скучной жизни мужчин она воспринимала как потенциальных женихов, и всеми силами старалась удержать их. Однако романы ее продолжались недолго. "Жених" довольно скоро добивался близости и тут же терял всякий интерес к Инне. Она плакала от обиды в трубку телефона, жалуясь маме на вновь рухнувшие надежды, выслушивала утешения, вытирала слезы и снова пускалась на поиски того единственного, который составит ее женское счастье.

Не справедливо, часто думала Инна, что все ее подруги давно уже замужем, успели не только детей нарожать, но и в школу их поотдавать. Многие знакомые Сазоновой развелись, нашли себе новых мужей и жили дальше обыденно-счастливо, и только она до сих пор оставалась одинока.

Порой ей становилось так страшно, что последний вагон последнего поезда мелькнет и умчится вдаль, а она и билет-то купить не успела, и так и останется одна стоять на перроне, никому не нужная, никем не любимая, что волком выть хотелось, встав на задние.

А самое обидное было то, что все нормальные, даже плохонькие мужики ее возраста уже были разобраны да к рукам прибраны. Ну, не школьников же в оборот брать! А женатые гулять могут, но жен, надоевших, опротивевших, занудных, бросать не хотят. Она и рада была бы отбить хоть захудалого мужичка, но они не отбивались, разве что от нее.

В раздражении Инна с силой ударила по клавиатуре. Экран монитора пару раз моргнул и вместо отчета на нем появилось звездное небо. Сазонова ахнула. Что теперь делать, она даже не представляла.

Поспешно схватив трубку телефона, Инна набрала номер программного отдела и с горем пополам объяснила, что произошло. Ей посоветовали ничего не трогать и ждать помощи.

Спустя несколько минут в кабинет ввалился широко улыбающийся Кирилл.

-- МЧС вызывали? Что тут у вас? - Со смехом поинтересовался он.

Инна со скорбной миной указала на компьютер.

-- Все пропало! Даже не знаю, как так получилось. Я нажала что-то, а он... там отчет был... а теперь...

Смелов склонился над клавиатурой, коснулся какой-то клавиши, и на экране снова возник потерянный отчет.

-- Вуаля! - Подмигнул Кирилл.

-- Как вы это сделали, Кирилл Александрович? - Захлопала глазами Инна.

-- Ловкость рук и никакого мошенничества, - пошутил Смелов. - С компьютером надо дружить, Инночка, а не бояться его.

-- Спасибо вам большое!

-- Ну, во-первых, не "вам", а "тебе", - прищурился Кирилл. - А во-вторых, если что - зовите!

Инна кивнула, пропустив мимо ушей его замечание.

Когда Смелов вышел из кабинета, она тяжело опустилась на стул и невидящим взглядом уставилась в экран. И этот женат. Симпатичный такой, миленький... И почему ей так не везет?

С тяжким вздохом Сазонова вновь вернулась к наскучившему отчету. Подбивая данные, она не переставала думать о своей несчастной доле, о постоянном ожидании того, что с минуты на минуту в ее дверь постучит сказочный принц, который оставил своего белого коня привязанным к фонарному столбу перед входом в здание фирмы, а сам, преодолев два лестничных пролета и длинный коридор, явился, чтобы забрать ее с собой в дальние дали.

"Здравствуй, Инна, - скажет принц. - Прости, что задержался в пути. Пришлось убить пару-тройку драконов, сразиться с великаном-людоедом и злой волшебницей, которая обманом хотела женить меня на себе. Но я преодолел все препятствия и стою теперь перед тобой, чтобы просить твоей руки, о Инна!".

Она скромно улыбнется ему в ответ, чем покорит его окончательно и бесповоротно. И уедут они, вернее, ускачут на белом коне в сказочное королевство, на зависть всем ее подругам.

Вместо стука в дверь Сазонова услышала звуковой сигнал из динамиков, подключенных к компьютеру, - по электронной почте пришло сообщение. Свернув отчет, Инна открыла письмо и прочитала:

"Инночка, что вы делаете сегодня вечером? Может, поужинаем вместе? Только не огорчайте меня отказом!

Кирилл Смелов".

Губы Сазоновой расползлись в невольной улыбке, которую, впрочем, она тут же стерла лица. Этого принца злая волшебница уже успела окольцевать. К тому же, по слухам, родила ему ребенка.

"Поужинаете дома, с женой", - напечатала она в ответ.

Крепко сжав губы, Инна снова открыла ненавистный отчет и уставилась в него потухшим взглядом. Нет, работать сегодня определенно невозможно. Теперь еще, благодаря Смелову, мысли путаются. В таких случаях Инна всегда звонила маме, чтобы "подзарядиться" от нее оптимизмом и неиссякаемой верой в светлое будущее.

Зоя Никитична ответила почти сразу:

-- Доченька! Я как раз собиралась тебе звонить. Напекла пирожков с капустой, твоих любимых, может, сегодня ко мне приедешь?

-- Меня уже звали на ужин, - кисло ответила Сазонова.

-- Кто? Молодой человек? Симпатичный?

-- Симпатичный. Только проку от этого нет.

-- Почему? - Удивилась Зоя Никитична.

-- Он младше меня на шесть лет, да еще и женат, - вздохнула Инна.

-- И что тебя не устраивает? Возраст - ерунда, а жена не стенка, можно отодвинуть, - скептически заметила Зоя Никитична.

-- Мам, но это... неправильно.

-- Неправильно в твоем возрасте в девках сидеть! А мужиков всегда уводили, во все времена. Если его жена глазками хлопает, да ртом щелкает - не грех. Была б хорошая жена, он бы тебя на ужин не приглашал.

-- Думаешь? - недоверчиво спросила Инна.

-- Тут и думать нечего! Соглашайся!

-- Я уже отказалась.

-- Так скажи, что передумала! - Убеждала Зоя Никитична.

-- А потом?

-- Что я тебя учить должна? В постель его затащи и не выпускай оттуда, пока он не поймет, что только с тобой быть должен. Мужики они как дети - им мысль внуши, будут считать своей.

Положив трубку, Сазонова решительно набрала новое сообщение:

"Я передумала. Только ужином угощаю я. У меня дома".

Отправив письмо, она удовлетворенно вздохнула и мечтательно прикрыла глаза. Если принцу самому не удалось избежать жениться на злой волшебнице, то добрая фея Инночка поможет ему избавиться от тяжкого бремени.

***

Выйдя из театра после спектакля, Настя с удивлением отметила, что от былого страха, что общество влюбленного Скворцова будет тяготить ее, не осталось и следа. Сейчас ей было удивительно легко и хорошо. Настроение не омрачало даже то, что совершенно бездарную постановку несчастного "Макбета" досматривала она через силу.

Скворцов оказался милым и обходительным, его ненавязчивое внимание радовало Настю гораздо больше, чем показная забота Долгова, о котором, кстати, девушка за весь вечер так ни разу и не вспомнила.

Сияющий ковшик Большой Медведицы, блестящее колечко Венеры и тлеющий уголек Марса плыли над городом, удивляя своей недостижимой красотой редких прохожих, удосужившихся поднять голову к небу.

Легкий теплый ветерок щекотал голые Настины колени, заставлял подол ее крепдешинового платья развиваться, наводя Стрельцова на далекие от театра мысли.

-- Вам не понравилось представление? - Жизнерадостно поинтересовался Виктор, с трудом оторвав взгляд от стройных ног девушки.

-- Совершенно отвратительно! - Заявила Шаповалова. - Надо же было так изуродовать Шекспира! Тоже мне новаторы!

-- Вы бы поставили по-другому?

-- Я ничего бы переиначивать не стала. Классика есть классика.

-- Какая категоричность, - рассмеялся Стрельцов.

-- Вам это кажется забавным? - Сдвинула брови Настя.

-- Что вы, не сердитесь! Просто вы так бурно реагируете на эту пьесу... Никто из зрителей, по-моему, ничего не понял, зато все они усилено делали вид, что потрясены проникновенностью спектакля и этим. Как его, новым видением. Вы единственная, кто заявляет, что режиссер облажался. Идете против массы?

-- Масса не всегда права. Вспомните, что делала ваша масса в семнадцатом году.

-- Ой-ой-ой, в политику я не полезу! - Стрельцов шутливо поднял обе руки кверху. - Сразу сдаюсь.

-- Просто меня коробит, когда уродство называют красотой, только потому, что это уродство модно. Вот здесь, сейчас, где была красота? Ладно бы только одели актеров в современную одежду, джинсы и мини-юбки, ладно бы только пистолеты вместо шпаг в руки дали, но... изобразить Макбета геем, а леди Макбет транссексуалом, который убивает всех, кто узнал его тайну! Нет, это уж слишком! - Настя возмущенно тряхнула кудрями. - Да такое только в кошмарном сне присниться может! Бедный Шекспир, наверное, в гробу раз триста перевернулся. Хорошо, все-таки, что он не дожил до наших дней и не видел этого позора. Если бы он только знал, что этот Кислевский сделает такое с его творением, сжег бы, как Гоголь свои "Мертвые души", честное слово!

-- Да уж, повезло старине Уильяму, ничего не скажешь.

-- А что этому гениальному режиссеру взбредет в голову в следующий раз? Сделать "ремейк" "Онегина", представив Евгения и Ленского голубыми, а Татьяну одноглазой горбуньей, вроде Квазимодо? - Настю передернуло.

-- Только больше не говорите о подобной идее вслух: вдруг этот Кислевский прячется где-нибудь в кустах, услышит, а через пару месяцев город наводнят афиши: "Новаторское видение Пушкина - "Евгений Онегин". Самое обидное, что эту вашу мысль он выдаст за свою и прославится, - со смехом предположил Виктор.

-- Боже упаси! - Захихикала Настя. - Я буду с ним судиться, чтобы и мне достался кусок славы, как соавтору и вдохновителю.

Она громко рассмеялась.

-- Разрешите задать несколько вопросов, - Стельцов, дурачась, поднес руку ко рту, словно держа микрофон. - Как вам приходят в голову такие потрясающие идеи? Вас еще не звали в Голливуд? То, что вы предлагаете широкой общественности, не побоюсь этого слова, преображение классики, потрясает своей смелостью и талантом!

-- Все, больше не могу, - задыхаясь от смеха, сказала Настя.

-- Вы чудо, - внезапно став серьезным, произнес Стрельцов.

Девушка потупила глаза, не решаясь взглянуть на него. Виктор шагнул к ней, обнял и прижался губами к ее губам. Все это произошло так, неожиданно, что Настя, мало понимая, что делает, сначала попятилась, отстраняясь, но руки ее сами обвили шею Виктора, губы чуть приоткрылись, отвечая на поцелуй. Она целовала его робко и осторожно, постепенно поддаваясь нахлынувшему вдруг чувству, о существовании которого в себе даже не подозревала.

Звезды плыли над ними в своем медленном танце. Луна, кокетливо подмигнув, спряталась за дымчатое облако, словно стараясь не мешать. И только бездушные фонари по обеим сторонам проспекта продолжали ровно светить, вырывая из тьмы силуэт двух слившихся в поцелуе воедино людей.

***

Долгов сидел за столом, уронив голову на руки. Крупные слезы, скатываясь с его щек, шлепались на столешницу, собираясь в небольшое соленое озерцо. В висках вибрировала болезненная мысль: ошибка не поправима. Нельзя мнить себя богом, быть слишком самонадеянным, рисковать чужой жизнь в угоду собственному "я".

Там, на столе в опустевшей операционной, лежало то, что каких-то восемь часов назад было человеком. Человеком, доверившим свою жизнь, в прямом смысле, ему, Долгову. Он же этого доверия не оправдал. Человек умер. Старое, изношенное, как выразился анестезиолог, сердце не выдержало нагрузки.

А ведь перед тем, как наркоз начал действовать, Василич успел рассказать Долгову половину анекдота, пообещав закончить его, когда проснется. Бородатый анекдот о мужике, к которому во сне приходил чертик, Дмитрий знал, но разочаровывать Василика не хотелось. Поэтому он заверил его, что с нетерпением будет ждать продолжения.

Сейчас-то конечно разницы нет: знал - не знал, помнил - не помнил, рассказывать все равно не кому.

А ведь хороший был старик, жизнерадостный, мудрый. И верил, что Долгов, высококлассный хирург с золотыми руками и, главное, умной головой вылечит его, на ноги поставит. А что получилось?

И шло же все нормально по началу, но потом давление стало падать, и сердце... Не получилось "завести" его по-новой. Ровно два с половиной часа назад зафиксировали факт смерти. Накрыли Василича белой простыней и ушли, оставив старика одного. Нет, понятно, что теперь ему это одиночество до лампочки. Придут санитары, отвезут в морг, бирку прикрепят с номером. Из морга кто-нибудь из родных заберет.

Стоп, подумал Долгов, родных-то у Василича нет. Жена лет тридцать назад умерла, детей тоже нет. Выходит, и хоронить его кроме государства некому.

От этой мысли сделалось совсем тошно. Дмитрий вскочил с места и рванул к окну. Высунувшись до пояса, он жадно глотал ртом воздух, словно боясь задохнуться. Голова шла кругом, перед глазами весело выделывали па черные пятна.

В желудке что-то сжалось, и Долгова, перегнувшегося пополам через оконную раму, стошнило.

Сразу стало легче. Дмитрий, пошатываясь, подошел к раковине и несколько раз умылся холодной водой. Мутить перестало, но в голове по-прежнему гулко отбивали дробь тысячи барабанщиков.

Долгов доплелся до кушетки и рухнул на нее лицом вниз.

В себя его привел настойчивый стук в закрытую им самим изнутри дверь. Он заставил себя подняться, доковылял до двери и провернул ключ. За дверью стояла встревоженная дежурная медсестра Валечка.

-- Как вы, Дмитрий Борисович? - С волнением в голосе спросила она. - Ужасно выглядите.

-- Чеснокова забрали в морг? - Безжизненным тоном поинтересовался Дмитрий.

-- Еще час назад.

-- Сколько сейчас времени?

-- Половина восьмого.

Значит, Долгов пролежал на кушетке часа три, не меньше.

-- Наверное, я домой пойду, - полуутвердительно сказал он.

-- Я такси вызову, в таком состоянии вам за руль нельзя, - покачала головой медсестра.

-- Спасибо, Валечка. Вы правы.

-- Не вините себя, Дмитрий Борисович. Вы все сделали правильно, - вдруг сказала Валя.

-- Спасибо, - снова повторил Долгов.

-- Переодевайтесь пока, такси сейчас приедет.

Дмитрий кивнул.

В такси он назвал адрес и устало откинулся на сидение, прикрыв глаза. Жизнерадостный водитель хотел, было, обсудить со своим пассажиром животрепещущую тему последнего саммита "Восьмерки" в Давосе, но, бросив взгляд в зеркальце на явно не расположенного к беседе Долгова, передумал.

Доехали они в полном молчании. Остановив машину, таксист обернулся к Дмитрию и сказал:

-- Приехали.

Долгов вздрогнул и открыл глаза. Расплатившись, он вышел из машины и тут только понял, что приехал отнюдь не домой. Он назвал водителю адрес Леры, и тот привез его к Лериному дому. Дмитрий невесело усмехнулся: все дороги ведут в Рим. Особенно, когда на душе кошки скребутся.

Мысленно махнув рукой на все "приличия", Долгов вошел в подъезд и поднялся по ступеням. Немного потоптавшись перед дверью, он все-таки надавил на кнопку звонка, молясь, чтобы открыл ему не Кирилл.

Открыла Лера. Она озадаченно посмотрела на припозднившегося визитера и молча, посторонилась, пропуская его в квартиру.

-- Как-то само собой получилось: назвал таксисту ваш адрес вместо своего, машинально, - путано объяснил Дмитрий свой неожиданный приход.

-- Проходите в кухню, - улыбнулась Лера. - Кирилла все равно нет. Предупредил, что ночевать не придет, у него новая любовница, - безразличным тоном добавила она.

Дмитрий послушно прошел в кухню и тяжело опустился на стул.

-- Чай? Кофе? - Спросила Лера.

-- А покрепче ничего нет? - Поинтересовался Долгов.

Лера обеспокоенно взглянула на него:

-- Нет. Что-то случилось?

-- Пациент умер. На столе. Сердце остановилось, - безжизненно произнес Дмитрий.

-- Сочувствую.

Смелова поставила перед Долговым чашку чая и села напротив, приготовившись слушать.

-- Вы его знаете. Знали. Степан Василич. Он с Кириллом в одной палате лежал, - отхлебнув чай, сказал Дмитрий.

-- Господи! Бедный старичок, - всплеснула руками Смелова.

-- Я тоже так подумал, - тускло усмехнулся Долгов.

-- Не вините себя.

-- Да. Не винить. Это бесполезно.

-- Я уверена, вы все делали правильно. Вы всегда все делаете правильно, - горячо заверила Лера, осторожно накрывая сжатую в кулак руку Долгова своей ладошкой.

-- А ведь он не первый, - покачал головой Дмитрий. - Десять лет назад, когда я только начинал оперировать самостоятельно, у меня на столе умер семнадцатилетний мальчишка. Симпатичный такой. Его машина сбила - выскочил на проежую часть на велосипеде. Травмы, не совместимые с жизнью. Чего я тогда полез оперировать? Там и нечего было оперировать-то. Но я все хотел что-то кому-то доказать. Маме его обещал. Знал, что бесполезно, но все надеялся на что-то, на чудо, что ли? А он взял и умер, - Дмитрий тяжело вздохнул. - После этого я подал заявление об уходе. Носов, главврачом у нас был, не подписал. Отправил в отпуск на две недели. Все это время я пил. По-черному. Вообще не просыхал. Меня Витька Стрельцов вытащил, помните, Дашу лечил в инфекции? Он со мной профработу провел, душеспасительную беседу часа на четыре. Уговаривал сначала, убеждал, что руки нельзя опускать, нюни разводить не по-мужски... Потом сам напился и отдубасил меня. Кричал, что я размазня, мать свою не жалею, жизнь под откос пускаю. Утром я проснулся: голова трещит, не то с похмелья, не то от Витькиных кулаков. Глянул на себя в зеркало - испугался. Алкаш алкашом. Аж тошно стало. Взял еще неделю отпуска, уехал на дачу, в огороде возился, мысли в порядок приводил. Потом вернулся в больницу. На первой после этого случая операции руки трясись так, что скальпель вывалился. Пришлось срочно за другим хирургом бежать. Постепенно как-то все само собой устаканилось, в норму вошло. Бояться перестал. Научился рисковать. За безнадежные случаи брался, - Долгов горько усмехнулся. - Коллеги одергивали, мол, не мни себя богом. Выходит, правильно говорили.

Дмитрий замолчал и уставился в одну точку прямо перед собой.

Лера осторожно поглаживала его стиснутую в кулак ладонь, борясь с желанием вскочить с места, обнять Долгова, прижать к груди его голову, покачивая, баюкая, как Дашу, забрать себе хотя бы частичку его невыносимой боли. Черты Дмитрия заострились, словно он постарел враз лет на двадцать. Он был похож теперь на высеченную из мрамора статую, безжизненное изваяние. На ум пришло прочитанное когда-то кем-то написанное:

Осколки воспоминанья

Врезались в смятое сердце,

Мое ледяное дыханье

Тебе не поможет согреться.

Ошметки израненных крыльев -

Истерзанных душ покаянье...

В отчаянном жесте застыли

Руки - ты лишь изваянье...

Не в силах больше бороться с желанием утешить этого всегда такого сильного, уверенного в себе мужчину, сейчас же беззащитного, раненого в самое сердце своей же невольной ошибкой, Лера медленно поднялась и шагнула к нему, не выпуская из руки его ладони. Поддавшись какому-то необъяснимому порыву, она потянула Дмитрия на себя, заставив его встать. Приподнялась на цыпочки и коснулась губами его крепко сжатых, холодных губ.

Долгов вздрогнул и расширил глаза, будто очнувшись от глубокого сна. Чуть отстранившись от Леры, он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом. Так разглядывают красивое пирожное в витрине кондитерской, раздумывая, будет ли оно так же вкусно, как и прекрасно, - почему-то подумалось Лере.

Видимо, Дмитрий решил, что пирожное окажется вполне съедобным, ибо он вдруг жадно приник к Лериному рту, потеряв голову. Запустив пальцы в волосы Дмитрия, Лера прижалась к его напряженному, натянутому, как струна, телу.

-- Девочка моя, - выдохнул Долгов, оторвавшись от губ девушки, чтобы покрыть поцелуями ее нежную шейку.

От его горячих прикосновений Лера выгнулась дугой и застонала. Дмитрий подхватил ее на руки и, продолжая жадно целовать, понес в спальню. Уложив девушку на кровать, он на секунду завис над ней, заглянул в потемневшие от страсти глаза.

-- Ты действительно этого хочешь? - Хрипло спросил он.

Лера вздрогнула и часто заморгала, словно приходя в себя после минутного помутнения.

-- Господи, - прошептала она, закрывая руками пылающее лицо. - Что я делаю?!

Дата добавления: 2015-10-21