Суша нашей планеты из космоса похожа на камень, покрытый мхом и лишайником. Видно, что жизнь, несмотря на кажущееся могущество, уверенно ощущает себя отнюдь не в большинстве районов Земли. С глобальным потеплением территории, пригодные для сельского хозяйства, уменьшились на пятьдесят-шестьдесят процентов. А людей жило много, двенадцать миллиардов. Два миллиарда умерло не от ядерных взрывов, а от голода. В середине века из Азии и Африки валом повалили беженцы, спасавшиеся от глобального потепления, вконец разрушившего сельское хозяйство беднейших стран этого региона. Десятки миллионов голодных негров, арабов, казахов и индусов не были нужны ни в Европе, ни в США. И их пускали в расход с помощью вирусов, химикатов и роботов.
В моё время думали, что из-за глобального потепления погода в Москве станет как на Канарских островах. Будут расти кокосы, бананы... Но всё произошло не так. Кокосы и бананы растут возле моря и таких огромных рек, как Амазонка. В Москве же континентальный климат, поэтому погода здесь была как в пустыне Гоби. И пейзажи похожие. В учебнике были приведены фотографии верховий Москвы-реки в 2016-ом и в 2056-ом годах. В 2016-ом — лесостепь, а в 2056-ом — сплошь потрескавшаяся глина.
***
Я походил взад-вперёд по комнате, приготовил кофе и опасливо подкрался к учебнику. Бог с ней, с войной, — мне нужно узнать ещё кое-что. То, что мне волей-неволей придётся поворошить своими холёными ручками, дабы отыскать собственное место в мировой истории. Война ещё не кончилась, и мне надо или бежать от неё, или решать, кто прав, а кто виноват.
Мне нужно найти хоть что-нибудь про колдовство.
Слово «колдовство» мне встретилось всего пару раз. Я совсем было отчаялся в поисках, решив, что цензура механистов не пощадила даже объективные факты, но всё-таки нашёл кое-что в десятом параграфе второй главы: «Наука и культура предреволюционной России». Там в максимально сжатой форме описывались способы ухода от реальной жизни: сверхнаркотики, компьютерная реальность, отшельничество, сознательное безумие. На заре цивилизации люди вышли из леса и объединились в социум с одной целью: чтобы вместе жилось легче, чем порознь. В двадцать первом веке, несмотря на технологический прогресс, комфорт и Сферу Услуг, вдали от цивилизации стало житься легче, чем в её гуще. Иначе говоря, социум утратил способность выполнять свою главную и единственную задачу. Долгое время считалось, что если люди бегут от общества, то дело в людях, а не в обществе: они-де неправильные, дикие и ненормальные, а весь этот гремящий ад бизнеса, маркетинга, бирж и свободной конкуренции, он белый и пушистый. Но даже в учебнике по истории признавалось, что так бывает не всегда. В кризисные периоды «деструктивные социально-психологические процессы превалируют над конструктивными», а весь двадцать первый век это один сплошной кризис.
Накануне прихода к власти в России Игнатова в Сибири были организованы так называемые Лесные Лагеря. Поначалу это было что-то вроде летних оздоровительных учреждений, куда стекалась, главным образом, романтичная и эскапистская молодёжь. Но в период гражданской войны Лесные Лагеря превратились в самостоятельную политическую и военную силу. Во главе неё стал Иван Александрович Север, впоследствии один из советников Белевцева, генсека ДНДР.
Достижения парапсихологии позволили людям выйти на качественно новый уровень владения своим организмом. Разработки в этой области были взяты под строжайший государственный контроль, но в России во время разрухи 1990-ых годов удалось получить доступ к информации по этой теме и создать несколько частных научных центров. Администрация Лесных Лагерей обнародовала результаты исследований, и люди, спасаясь от загнивающего общества Потребления, валом повалили к Ивану Северу и открытому им чуду. А уж оттуда всё распространилось по миру.
На этом моменте у меня возникли сложности с восприятием текста. Если б Пушкин попал в двадцать первый век и почитал учебник по истории, он узнал бы, к примеру, что в 1957 году в СССР был запущен первый искусственный спутник Земли. Но что такое искусственный спутник, Пушкин понял бы с трудом, поскольку учебник рассчитан на людей, которые выросли уже в космическую эру и не нуждаются в подробных объяснениях. Ещё меньше великому русскому поэту сказали бы слова «атомная энергия», «генная инженерия» и «компьютер», которые историки также не потрудились бы расшифровать. Вот и я, хоть и был знаком благодаря фантастической литературе со многими терминами из параграфа № 10, ориентировался в них неуверенно. Положим, гиперпространство, которое людям удалось подчинить, я отдалённо представлял. В гиперпространстве был открыт Гил-Менельнор, населённый похожими на людей разумными существами. Гил-Менельнором, как я понял из контекста, был большой остров или даже континент, который когда-то давно существовал в Реальности, а потом, в результате некоего катаклизма, выпал из неё, а поскольку на нём находился источник силы, человечество практически лишилось возможности колдовать. Когда же люди извлекли Гил-Менельнор обратно в Реальность, чудо вернулось на Землю. Но понятия Передний край, андунегват, Иадор, ментальная конвергенция, феаэйтель, эрсулгват, Даэвала, уровень затемнения и тому подобные понятия на знакомых и не очень языках так и остались для меня будоражащими воображение загадками.
В 2030-ые годы колдовство из роскоши превратилось в общедоступное благо, средство производства и грозное оружие. Чтобы не допустить анархии, по всему миру были созданы специальные военизированные организации: Стражи, Фиолетовый Корпус и Святая Инквизиция. Они были призваны контролировать парапсихологическую деятельность людей и строго карать тех, кто злоупотребляет своим даром.
В учебнике по истории был задан вопрос: почему с открытием колдовства всё население Земли не побросало постылые отравленные города и не ушло жить на лоно природы? Тому, на взгляд авторов, нашлось две причины. Во-первых, техника предоставляет намного больше возможностей, чем любое колдовство. А во-вторых, человек, занимающийся колдовством, начинает подвергаться не только реальным опасностям, но и потусторонним: чужим чарам, проклятьям, влиянию всевозможных духов и демонов.
Авторы были правы, но я могу с уверенностью сказать, что главная причина крылась не там. Дело в том, что люди всегда предпочитали материальное духовному. Технику можно пощупать, она блестит и радует глаз новизной. А колдовство так просто не увидишь, и нелегко свыкнуться с мыслью, что всё своё ты носишь с собой. Техника внушает доверие: она всегда работает, а если не работает, то её можно сдать в ремонт, и умные мастера обязательно её починят. Колдовство же вещь сомнительная. Бог знает, получится что-нибудь наколдовать или нет. Может, всё это сон или сознательное сумасшествие. Вдобавок техникой может овладеть любой дурак, а для колдовства надо самосовершенствоваться долгие годы. Забыть комфорт, развивать силу воли, воздерживаться от излишеств. Думать, в конце концов. А людям пудрят мозги, вот они и боятся всяких потусторонних опасностей. По мне — так психогенное оружие сто крат страшнее всех на свете демонов, призраков и проклятий.
Больше мне о колдовстве из учебника ничего выжать не удалось: словно бы оно никак не влияло ни на ход Третьей мировой войны, ни на переустройство повседневной жизни. Читая историю, можно было подумать, что колдовство это какая-то альтернативная сюжетная линия, независимая от главной и никак с ней не пересекающаяся. Цензура имеет место быть.
Когда речь заходила о колдовстве, авторы то и дело напоминали, что эксперименты с гиперпространством привели к последствиям более тяжёлым, чем ядерная война, и наводнили мир «существами опасными и неизученными, неизвестно как впишущимися в сложившиеся экологические цепи, и создающими угрозу безопасности людей, проживающих вдали от хорошо защищённых убежищ». Авторы утверждали: «фанатичную ненависть колдунов к технологии можно назвать лишь экстремизмом, а методы их борьбы — сугубо террористическими, мешающими восстановлению мира и стабильности на Земле. (...) Привитые в Лесных Лагерях ценности несовместимы с общечеловеческими. Пришедшая с Гил-Менельнора религия — чистой воды сектантство самой радикальной направленности». Авторам было очевидно и то, что «единение с природой означает неминуемую деградацию, которая и так сильно ощутима на опустошённых мировой войной землях», а «всевозрастающие потребности современного человека может удовлетворить только экстенсивно развивающаяся технология, но никак не основанное на консерватизме и традициях чуждых человечеству цивилизаций колдовство».
В конце учебника, как обычно, было самое интересное:
«Несмотря на многочисленные внутренние противоречия, кризис развития и так и не спадшую политическую напряжённость, человечество остаётся хозяином своего мира и имеет все шансы оставаться им впредь. Терпимость, проявленная к ЛАДА странами Евросоюза, не пожелавшими отвечать на беспрецедентную ядерную атаку Альянса на США, ясно свидетельствует, что воля и разум способны решать проблемы куда более действенно, чем всё накопленное людьми оружие массового поражения. В случае если тоталитарный коммунистический режим ЛАДА пойдёт на некоторые уступки, избежать продолжения ядерной войны вполне возможно. Три миллиарда человек по всей планете с надеждой следят за успехами европейской дипломатической миссии в Латинской Америке, которая третий год обсуждает с правительством Альянса вопросы урегулирования конфликта. Первые значительные успехи уже достигнуты: Верховный Совет ЛАДА выделил более трёхсот миллиардов долларов на помощь пострадавшим от ядерного удара регионам США. Народный комиссар внешней политики ЛАДА Энрике Анварес сделал, правда, недальновидное заявление, где выразил беспокойство по поводу целей, на которые уйдут выделенные деньги. Нарком всерьёз опасается, что новое правительство США пустит полученные средства на подготовку ответной ядерной атаки на Латинскую Америку...».
Потом идёт бред про успехи гениального РФНДР-овского правительства в деле борьбы за мир, а заключение минорное:
«Перемирие в Европе и Америке длится уже более трёх лет. В остальных регионах мира война перешла на уровень локальных конфликтов. Воцарилось затишье, и никто не знает, что оно обещает, новую бурю, или долгий штиль.
После 14 июня 2054 года климат Земли стал заметно холоднее, изменился цвет неба. Это стало наглядным подтверждением теоретической модели ядерной зимы, в соответствии с которой, масштабные выбросы продуктов горения и пыли в атмосферу способны привести к скачкообразному глобальному оледенению. Ещё два-три ядерных столкновения вызовут необратимый процесс деградации биосферы и гибель всего живого.
Земля балансирует на краю бездны, но в конечном итоге благоразумие неминуемо должно возобладать. Узнавшее что оно не одиноко не только во вселенной, но и на собственной планете, человечество не имеет права ударить лицом в грязь перед иными расами, проявив первобытную дикость в таком вопросе как то: быть жизни на Земле, или не быть».
Ну и мы, взрослые, вверяем будущее мира, расы и технологической цивилизации в ваши, выпускников школы, руки, надеясь на ваше мужество, ум и благородство.Аминь.
Если бы в квартире Кати было настоящее окно, я б смог лишний раз убедиться, как именно человечество не ударило лицом в грязь перед иными расами, и какое конкретно будущее вверили в руки бывших школьников господа взрослые. Шёл 2114-ый год, со времён выпуска учебника прошло почти шестьдесят лет. Или более новую версию не успели выпустить, или Анжела Заниаровна решила, что описываемые там вещи могут нанести ущерб моей психологической безопасности. Успехи дипломатии налицо.
***
Удивительное дело. Не только правители, но и простые люди в XXI веке сумели прийти к выводу, которым когда-то поделился со мной Кузьма Николаевич. Не обязательно изобретать машину Судного дня в будущем. Всё, что приведёт к концу света, давно придумано и введено в повседневный обиход. Покупай холодильники такой-то фирмы — а смерть сама тебя найдёт.
Излучение сотовых телефонов увеличивает вероятность онкологических заболеваний. Немного — но увеличивает. Выхлопные газы автомобилей увеличивают эту вероятность ещё немного. Отходы промышленности в водопроводной воде — ещё немного. Сложные химические добавки к пище — ещё немного. Истончение озонового слоя — ещё чуть-чуть. Выбросы мусоросжигательных заводов — ещё чуть-чуть. Нервное перенапряжение — ещё самую капельку. Микроволновые печи тоже увеличивают — самую малость. А потом оказывается, что в одной семье кто-то болен. В другой, в третьей, в четвертой, в стотысячной. Просто все молчат. Никто друг друга не замечает, и всем наплевать.
Но в один прекрасный день люди друг друга заметили. Идея родилась, и привычный миропорядок, несмотря на все попытки вновь его заморозить, стремительно растаял, как снеговик в апреле. Однако почему Идеи то существуют, то пропадают? — Холод пробежал по моей спине при этом вопросе. Я подумал о магическом единстве мира: о тысячах связей и закономерностей, не дающих Вселенной раствориться в Хаосе. Все эти связи и закономерности находят отражение в развитии цивилизации. Так возникает исторический процесс, которому в моё время было придумано броское имя — Система. Система есть в каждом, кто отягчён хоть малейшими зачатками культуры. Кто кем управляет: человек будильником или будильник человеком? — никто не управляет. Если человек пользуется будильником, он становится равноправным элементом системы из двух компонентов. Когда встречаются два или больше людей, взаимовлияние элементов друг на друга многократно усиливается. Ни один из нескольких не поступает так, как хочет сам. Кто-то ведёт себя по программе «лидер». Кто-то «раб». Кто-то «оппозиция». Человек, ставший вождём миллионов, не распоряжается миллионами. Миллионами распоряжается действующая в настоящий момент программа «революция», «диктатура», «перестройка», «анархия». Бюрократ, требующий или притащить для получения справки десять других справок, или дать ему денег, не зол и не вреден. Это Система плодит бюрократов и уничтожает их, когда приходит срок. Генерал, отдающий приказ сжечь напалмом чужой город со всеми жителями, может быть отличным другом и порядочным семьянином, потому что в одном случае им руководит программа «дружба/семья», а в другом — «война».
Читая учебник по истории, я понимал, что эти механизмы Системы были тщательно изучены, и те, кто правили человечеством, хорошо представляли себе магическое единство мира. Их, умных и хитрых, подвела простая человеческая слабость. Как больной оттягивает до последнего поход к врачу, так и правители мира пытались отсрочить радикальное переустройство своих владений. Они думали: ну и что с того, что заводы подымят ещё пару-тройку лет? — за пару-тройку лет Земля не погибнет, а мы, пока возможно, будем получать сверхприбыли, на корню разрушая биосферу. И они, думая так, потеряли драгоценное время. Клячу истории можно укротить, но природу — никогда. Природа, над которой совершается насилие, начинает умирать — и этот процесс не повернёшь вспять. Где-то в глубинах амазонской сельвы спилили Древо Мира, и технологическая цивилизация — надстройка над умирающей природой, — полетела под откос. Правители мира познали: они не над Системой — они внутри неё.
«Я близок к правильному ответу, — подумал я. — Жалко, поблизости нет «эликсира правды»...»
***
В одиннадцать часов тридцать минут неожиданно зажёгся монитор Катиного компьютера, и появившееся в нём лицо Анжелы Заниаровны вежливо пригласило меня на допрос. В знакомом уже мрачном чертоге с канделябрами и бутафорским окном с видом на лес, перед лицом Чёрного Кардинала и ещё троих ответственных уполномоченных, суровых мужчин в чёрной форме, я подробно пересказал историю моего путешествия во времени, начиная от известия о четырёх граммах гашиша и кончая первой встречей с Антоном в ржавом ангаре. Анжелу Заниаровну заинтересовало сходство одеяния Жени с форменной одеждой механистов. Чёрный Кардинал вручила мне компьютерный кристалл, на который были записаны фотографии всех, кто побывал в Городе с 2067-ого года по настоящий момент включительно (всего около 40000 снимков), и попросила в свободное время с ними ознакомиться.
— Естественно, это не срочно, — вежливо добавила она. — Можешь заниматься этим хоть полгода.
Я сказал, что постараюсь управиться побыстрее, поскольку и сам охотно бы повидался ещё разок с таинственными Женей и Ксюшей, но выразил робкое предположение, что это не совсем ше-карно, поскольку и Ксюша, и Женя навряд ли имеют к Городу хоть какое-то отношение. Возможно, они вовсе и не из 2114-ого года и совсем не из нашего мира.
— Ты прав, — сказала Анжела Заниаровна. — Я почти уверена, что результат поисков будет отрицательным. Поэтому гораздо больше надежд я возлагаю на работу непосредственно на месте.
Начальство, оказывается, решило предпринять исследовательскую экспедицию на Зону. И предпринять незамедлительно.
***
Отправной точкой был ангар, куда меня день назад доставили военные. Сегодня военные должны были везти меня обратно.
Было снаряжено четыре грузовика с оборудованием, солдатами и обслуживающим персоналом. Прикрытие обеспечивали две полукруглые, как черепахи, бронированные машины, ощетинившиеся орудиями. Все они: и грузовики и «черепахи», как я и предполагал изначально, перемещались по воздуху, в нескольких метрах над землёй или водой. Между днищами машин и земной поверхностью во время движения висело в два ряда от шести до двенадцати блестящих металлических шаров метрового диаметра. Это были промежуточные генераторы Б-поля, которое служило подъёмной и движущей силой.
Выехав через ворота и миновав следовавший за ними лабиринт переходов, машины поднялись из-под земли на поверхность и, выстроившись в колонну, взяли курс на Зону.
Анжела Заниаровна сидела между мной и водителем самого первого грузовика, следовавшего сразу за расчищавшей нам путь бронированной черепахой. Чёрный Кардинал смотрела, как капли дождя, не долетая до лобового стекла, ударялись о невидимую преграду защитного поля, окружавшего грузовик, и разбивались на мелкие брызги, которые бисером осыпались вниз, в зону трёх световых конусов от противотуманных фар болотного цвета. Из уха Чёрного Кардинала торчал маленький наушник без провода; казалось, что она совершенно забыла про него, увлёкшись разговором со мной. Но как-то раз, когда грузовик на большой скорости задел днищем невидимый в высокой траве ржавый остов легковушки, Анжела Заниаровна сморщилась, дёрнула головой, поправила наушник, и сразу стало понятно, что она никогда и ни про что не забывает. Она всегда выглядела безукоризненно, всегда была строгой и всегда собирала длинные обесцвеченные волосы в волнистый лисий хвост высоко на затылке, а до хвоста волосы были натянуты очень туго и делали её лоб высоким, открывая несколько неглубоких морщинок, слишком рано появившихся на нём. С такими особами шутки плохи.
Молчаливый бородатый водитель, с которым я пил чай в первый день в Городе, боязливо косился то на чёрную форму Анжелы Заниаровны, то на кобуру у пояса, то на лицо, как у пластиковой куклы Барби.
— На дорогу смотрите, — резко напомнила ему Анжела Заниаровна после удара о легковушку.
— Простите великодушно. Вы сегодня очень хорошо выглядите.
— Вы давайте крутите «баранку» и извольте обращаться к начальству по уставу.
«Баранка» выглядела как штурвал космического корабля, а вся кабина грузовика с её тумблерами, стрелками и дисплеями — как командный центр ракетных войск. В разные времена одними и теми же словами называют совсем несхожие вещи.
— Ну как тебе первый день в Городе? — обратилась ко мне Анжела Заниаровна. — Голова от новых впечатлений не болит?
— Болит. Правда, больше не от впечатлений, а от «Plastic heart».
— Да я уж поняла. Я вчера заходила в ваш клуб. Сказать честно, дыра дырой. Но многим почему-то нравится. Ты, Алекс, тоже многим нравишься. Сколько ты выпил вчера?
— Много, — признался я, сосредоточенно наблюдая за зелёной бронированной черепахой, ехавшей во главе колонны и расчищавшей грузовикам путь от деревьев и рухляди. Меня тошнило, но гораздо больше от соседства Анжелы Заниаровны, чем от употреблённого накануне алкоголя. Глупая и хитрая баба, прости господи. Властолюбивая, наглая и подлая. А власть её ничтожна: шпик в ущербном городе-бомбоубежище.
— К обстановке привыкаешь? — Чёрный Кардинал удосужилась повернуться ко мне. Её холодный взгляд пытался сказать: «Смотри, я великий психолог, инженер человеческих душ; я вижу тебя насквозь, и ничего от меня не утаишь». А получалось: «Я самоуверенная дура, которая может учинить над тобой любое безобразие, и обязательно учинит, ибо дать самой себе и другим людям жить спокойно у меня мозгов никогда не хватит».
Мне нужно было хоть сколько-нибудь сосредоточиться, чтобы контролировать мимику и врать не совсем откровенно. Анжела Заниаровна, конечно, легко поймёт, что я вру, но сказать ей хоть какую-нибудь правду было чем-то из разряда самобичевания. Правду человека она обязательно начнёт анализировать по Фрейду или по Юнгу, или ещё по кому, выделит в человеческом характере тысячу черт, устремлений, скрытых желаний, научится, слепо тыкая в них, управлять чужим поведением, но так и не поймёт, кто он, этот человек, возникший на её пути. Анжела Заниаровна это слесарь, который вытачивает из стали шестерёнки, и которому плевать, что вот этот ржавый кусок на полу в его мастерской раньше был обшивкой летающей тарелки.
— Привыкаю постепенно, — сказал я, решив попробовать подыграть Чёрному Кардиналу, буде это представится возможным.
— Ты, наверное, всегда медленно адаптируешься?
— Да. Мне с детства сложно находить друзей. Когда я жил у колдунов, то мало с кем общался. Они живут совсем не так, как мы с вами, не так мыслят. Да и сам факт, что они, колдуны, есть, уже сложно осмыслить.
— А интересно?
— Что?
— Осмысливать колдовство. Вот мне, допустим, интересно. Я в детстве очень хотела стать ведьмой. Тогда это можно было сделать с той же лёгкостью, с какой устраиваешься на обычную человеческую работу. Неплохие времена были...
— Мне тоже сначала хотелось стать колдуном, — признался я. — Но... у них же не только дела нечеловеческие. У них и проблемы нечеловеческие. Колдовать интересно, романтично... но как вспомнишь всех этих демонов, проклятья, привороты... лучше бы ничего этого не было.
— Это вовсе не страшные вещи, когда ты живёшь в обществе и имеешь элементарные гарантии безопасности. Если бы колдуны могли создать такое развитое общество и гарантировать гражданам защиту, у меня б к ним не было никаких претензий. Я б сама, наверное, пошла к ним, чтобы осуществить мечту детства и стать ведьмой. Но с самого начала Зелёных Революций хиппи и битники, ставшие потом колдунами, жили в коммунах, где нет ни власти, ни контроля, и каждый творит, что в голову взбредёт. Хорошо, если есть возможность всей компанией накуриться и пускать слюни в пол. А если нет? Ненавижу коммуны...
— Вы правы. В клане, где я жил, многие хотели создать на территории Москвы большой город, но эту идею почему-то никак не удавалось осуществить.
— Из-за индивидуализма. У каждого колдуна свои принципы, от которых тот ни за что не отступится, каждый мнит себя кем-то особенным. А когда живёшь в высокоорганизованном обществе, частью принципов всегда приходится жертвовать ради блага соседей.
«Она сказала умную мысль, — подумал я. — Может быть, она не такая плохая, как мне кажется?» Анжела Заниаровна была на сто процентов права. Кланы не могли объединиться для строительства новой жизни, за которую сами же и агитировали. А механисты могли. Истина не так проста, как я думал. И не вся она на стороне Кузьмы Николаевича.
— Ты много молчишь, — сказала Анжела Заниаровна. — Не стесняйся. Скромность погубит.
— До сих пор, — сказал я, — скромность меня только спасала.
Анжела Заниаровна удивлённо посмотрела на меня.
— Да ты, я смотрю, за словом в карман не лезешь, — заключила она. — Ну что же, хочешь — молчи. Владимир Сергеевич, — обратилась Чёрный Кардинал к бородатому водителю, на сей раз вежливо. — Включите нам музыку, пожалуйста.
И кислотные дожди,
И кровавый флаг в грязи, -
Всё осталось позади.
Многоокий, многоликий,
И несчастный, и великий,
Город прячется в ночи.
И теперь вокруг поля,
Потерявшие края,
Вы огромны, как моря,
Чёрные, немые,
Брошенные, злые
Российские поля.
Это была песня о катастрофичности бытия и неизбежности всеобщего крушения. У нас в клане часто пели такие под гитару и флейту. Песни, сочинённые во времена последней войны, когда надежда скрылась за облаками пепла. Их объединял даже не стиль — стиль почти у каждой песни был свой, — и не тема — определённой темы в них и вовсе не было, — объединяло их время.
Здесь нельзя дышать.
Остаётся ждать, -
Ведь вперёд бежать
Больше смысла нет:
В бездну льётся свет;
Нам ли мир спасать?
В лобовом стекле грузовика справа проплыл полуобвалившийся бетонный забор; за ним дождь размывал развалины сгоревшего химзавода. Трава перед забором умерла — вода далеко разносила ядовитый пепел из развалин. Вон шоссе, вон мост, вон колодец. Наклонившееся высотное здание, а сразу за ним — невидимые отсюда гаражи, среди которых прятался цветочный склад, — наш дом. Я закусил губу, чтобы Чёрный Кардинал подумала, будто на меня навела тоску песня, а не близость родных мест.
***
Колонна остановилась напротив недостроенных фабричных корпусов, прямо на железнодорожной насыпи, по которой можно дойти до домика Светы. Бронированные черепахи разместились по углам территории стройки; от наших грузовиков это было довольно далеко, зато с такой позиции простреливалась вся Зона.
Всего одного дня хватило, чтобы я успел разлюбить дождь, ветер, грязь и промозглость. Выйдя из кабины, я с неохотой покинул ветровую тень, отбрасываемую грузовиком, и с досадой ощутил кожей первые дождевые капли. Анжела Заниаровна так и не заставила меня нацепить стажёрскую форму, и на мне была одежда «soviet style». Штаны с чужого плеча (или как сказать? «с чужих ног»?) врез а лись в самое неподходящее место. Я чувствовал себя не в своей тарелке. А Зона была совсем не тем столом, на который мне хотелось быть поданным.
— Что-то не то? — осведомилась Анжела Заниаровна, наблюдавшая, как из грузовиков выгружаются зелёные солдаты и жёлтые учёные, а в траве копошатся роботы, наподобие Макса. — Сильно изменилось?
— Да, — сказал я, не глядя на неё. — Здесь всё не то. Другой забор. Другие здания. От той Зоны ничего не осталось.
— Нет. Кое-что осталось. Мы ещё не поднимали архивы, но я и так могу сказать, что это тоже фабрика. И тоже недостроенная. Это интересненько.
— Вы знаете, Анжела Заниаровна, — я сел на корточки, привалился спиной к транспортнику и закрыл глаза, — я туда не пойду.
— Так. Это что ещё такое? Ну-ка встань!
— Нет, — сказал я. — Никогда.
— Ты мужик или кто?
Я молчал, но во мне вовсю гремели мысли, поднятые из глубин подсознания психогенным оружием, и едва не доконавшие меня в злую ночь. Там провал, знал я. Там руки, которые затащат меня в этот провал. Извивающиеся на лестничных пролётах, вытягивающиеся, как жвачка, в коридорах, чёрные, с длинными искривлёнными пальцами. 25-ого декабря моё падение началось. Теперь оно приостановилось. Возможно, моя задержка в 2114-ом году объясняется лишь тем, что я всего лишь зацепился штанами за корень дерева, растущего на краю провала. А Анжела Заниаровна предлагает мне отцепить штанину от корня и лететь дальше, на самое дно.
— Ше-карно. У нас истерика. Эй, поднимите его!
Чья-то рука взяла меня за шиворот, приподняла над землёй и встряхнула, как тряпку. Солдат. Глухой голос из-за зеркального шлема произнёс:
— Вставай. А то прикладом ёбну.
— Сержант! — вмешалась Чёрный Кардинал. — О каком это прикладе вы говорите? Перед вами Гражданин Города. Потрудитесь вести себя как подобает! А ты вставай. Иначе он и вправду ёбнет, он по-другому не умеет.
Я боялся боли. Если б я был пленным партизаном, то рассказал бы всю секретную информацию при одном только виде пыточных инструментов.
Пришлось изменить своё решение и встать.
Анжела Заниаровна презрительно смотрела мне в лицо и готовилась сказать всё, что обо мне думает, а сержант всё никак не убирал за спину винтовку со страшным прикладом, и дело принимало дурной оборот, но инцидент внезапно разрешился сам собою.
К нам подкатился низенький толстячок в жёлтой форме, в очках и с лысиной. «Леванский Сергей Сергеевич, научный сотрудник ИГФ».
— Я уже здесь, Анжела Заниаровна, — объявил он, вклиниваясь между мной и сержантом. — Что-то стряслось?
— Сергей Сергеевич, — Анжела Заниаровна махнула сержанту рукой, чтоб убирался, и воззрилась на Леванского, — вы уже занимались исследованиями этой местности. Что вы можете сказать?
— Что я могу сказать? — Леванский широко развёл руками. — Я занялся исследованиями, когда мы впервые засекли здесь повышенный уровень ментального излучения, то есть месяц назад. Тогда выпало незначительное количество снега, и он не таял, несмотря на тридцатиградусную жару в начале сентября. А что говорит Алекс?
— Алекс говорит, что Зону перестроили. Анализ показал, что возраст этих зданий тридцать лет. Но этого не может быть, тридцать лет назад никто ничего не строил, все только вышли из бомбоубежищ. Сергей Сергеевич... А нельзя ли допустить, что это то, что мы давно искали? Фрагмент параллельного мира?
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |