— Почему ты не готова? — недовольно спросил он.
Фаня помахала рукой, надеясь разогнать видение, однако не тут-то было — тощий парень в шапочке с помпоном никуда не исчез.
— Ты кто? — с ужасом спросила Фаня.
— Ну здрасте! — недовольно произнес парень. — Перепила ты, не иначе? Я тебе звонил в дверь несколько раз, никакой реакции! Хорошо, мне твой сосед открыл.
— Ты как сюда попал?
— Ты забыла, что сама дала мне ключ? Да что с тобой сегодня?! Ты вообще знаешь, который час?!
— А который час?
Фаня глянула в окно — там была темень.
— Семь утра! — хмыкнул парень. — Нам давно пора!
— Куда?
— Бегать! Ты не готова, что ли? Нельзя нарушать режим и пропускать тренировки!
Угу, сообразила Фаня, видимо, он перепутал меня с Брониславой, которая имеет обыкновение бегать по утрам.
— Собирайся быстрее! — скомандовал парень. — Мне скоро на работу, ничего не успеем!
Фаня схватилась за голову — представить, что человек может сам, по собственной воле, пребывая в трезвом уме и доброй памяти, встать в семь часов и отправить себя в раннее холодное утро, она решительно не могла.
Нет, она бы встала в семь (наверное), но только в случае чего-то крайне важного — например, если бы ей предложили написать сенсационный репортаж или взять интервью у Брэда Питта. А тут вовсе не Питт, а какой-то волосатый чудило в трениках.
— Ну что, идем? — недовольно спросил Бронин знакомый.
«Ты ведь хотела вжиться в ЕЕ жизнь! Так что давай! Морду за Броню тебе уже расквасили, теперь осталось только научиться бегать по утрам, как она!»
Фаня мысленно просклоняла себя по всем падежам, потом встала:
— Подожди меня за дверью, я оденусь.
Выйдя в коридор одетой, она сказала:
— К покорению мировых рекордов готова. Только я не Броня, если ты до сих пор не заметил. Меня зовут Стефания.
Парень задумчиво улыбнулся и махнул рукой.
Фаня поняла, что он ее не слышит — в ушах у него торчали наушники от плеера. Да и судя по всему, ему было неважно, Броня перед ним или нет.
Когда вышли во двор, Фаня ахнула — настоящая ночь и чертовски холодно!
На безлюдной набережной шел снег. Бежать оказалось трудно — сбивалось дыхание, кололо в боку, но Фаня яростно подгоняла себя. Незнакомец с наушниками несся впереди, и она никак не могла его догнать. Они пробежали три квартала, потом повернули назад.
У дома Брониславы парень, не снимая наушников, пробормотал: «До завтра!» — и поспешил к соседнему парадному.
Мокрая, взъерошенная Фаня, тяжело дыша, еле поднялась на четвертый этаж. Кошки встретили ее радостным мявканьем. Фаня рухнула на кровать. У нее болело все и сразу: голова, мышцы и душа. Она взглянула в зеркало и ужаснулась — глаз действительно заплыл, а лицо от бессонной ночи осунулось. М-да… Видел бы ее сейчас Петя!
Немного отлежавшись, она пошла на кухню, чтобы выпить кофе, и застыла в изумлении — посреди кухни делала фуэте тоненькая девушка в трико. На приветствие Фани девушка отозвалась, не прекращая двигаться. Раз — и она пробежала галопом, два — села на шпагат, после чего сообщила, что ее зовут Варя.
— А… Так это ты Варя! — кивнула Фаня. — Ясно.
— Откуда ты знаешь? — спросила Варя и закинула длинную ногу куда-то за ухо.
— Тебя ночью просил вызвать поддатый мужик!
— Юрик? — сильно взволновалась Варя. — Почему же ты меня не позвала?
— Ну здрасте, время было, между прочим, половина первого!
— Это вопрос жизни и смерти! — схватилась за голову балерина. — Мне нужно было поговорить с ним! Ты же ничего не знаешь! Ты, наверное, живешь у Брони? Она предупреждала меня. Кстати, Броня пришла бы на помощь хоть бы и в три часа ночи!
— Вот Броня пусть и ходит по ночам, — обиделась Фаня, — а я по ночам сплю.
— Неужели ты никогда не любила? — горько улыбнулась Варя.
Фаня смутилась и не нашлась, что ответить.
На кухню вошла старушка с младенцем на руках. Это была одна из тех старух, что обсуждали вчера некоего Юрия.
— Познакомься, это моя бабушка! — пояснила Варя.
Старушка благосклонно улыбнулась и принялась рассказывать Фане всю свою жизнь. В течение следующих тридцати минут Фаня узнала много различной информации — о самой старушке, ее сестре, с которой они проживают в одной комнате, а также их непутевой внучке Варваре, в частности о том, как плохо обошелся с ней Юрик, который «только представляется художником, а на самом деле — законченный подлец, а Варька — вот дурища! — родила от него ребенка, а теперь все трое сидят у нас с сестрой на шее, хотя пенсия не резиновая!».
Фаня несколько раз пыталась вырваться из цепких рук старушки, но не тут-то было — бабушка не давала ей уйти, вставляя в развернутое жизнеописание новые подробности.
Дело осложнилось с приходом второй Вариной бабушки, которая с удовольствием поддержала «беседу» и взялась дополнить сестру на случай, если та что-то забыла рассказать.
Во время нескончаемого повествования Фаня обратила внимание на младенца — симпатичный лысый мальчуган месяцев семи. Ее поразил его взгляд — какой-то грустный, умудренный и ни разу не «молочный». Как будто дите уже все про эту жизнь понимало — и про то, что бабки больные на всю голову, и про то, что мать со странностями, а отец безответственный.
Чтобы развеселить младенца, Фаня подмигнула ему и сделала «агу». Дите в ответ взглянуло строго — дескать, не люблю фамильярностей и дурацких агу. Фане даже стыдно стало, и она мысленно перед печальной деткой извинилась.
Наконец старушки отпустили совершенно обессилевшую Фаню.
Она вернулась в комнату Брони, так и не выпив кофе.
Фаня настолько устала, что даже не смогла бы сейчас собраться и переехать в отель. Подумала — может, отложить это до завтра?
К тому же, оглядев комнату Брони при дневном свете, Фаня нашла ее совсем не мрачной — конечно, все очень скромно, но чисто, уютно. На полках в шкафу много книг, всюду красивые свечи, комнатные растения: герань, фиалки, большие жирные фикусы! Было видно, что Броня старалась украсить комнату, сделать пространство обжитым и уютным.
«Во всяком случае, день здесь прожить точно можно», — решила Фаня и завалилась с книгой на диван.
После обеда она гуляла по городу (вернее сказать, ковыляла на полусогнутых, потому что после утренней пробежки у нее нещадно болели мышцы), а вернувшись домой, позвонила маме с Васей в Вологду. Поговорили довольно мило, Фаня сообщила, что находится в Питере, правда, про истинную цель, вернее, бесцельность своего пребывания в Петербурге сказать не решилась, соврала, что приехала в командировку. Мама посетовала, что все нормальные люди уже готовятся к Новому году и только ее непутевая дочь мотается по командировкам за несколько дней до праздника. На вопрос о Пете Фаня уклончиво ответила, что у него все отлично.
После разговора с мамой она задумалась о Пете. Рука потянулась к телефону, но Фаня остановила себя — нет, звонить не буду…
И тут запиликал ее телефон. Взглянув на высветившийся номер, она опешила — неужели Петя уловил ее сигнал из космоса или просто почувствовал, что она думает о нем?
— Привет! Я только что думала о тебе.
— А я о тебе все время думаю, — признался Петя. — Кстати, знаешь, я понял, что, видимо, был не прав. Не стоило ставить тебе ультиматум. У тебя кризис, сложный период, я все могу понять. Захотелось перемен, и ты готова на любые дурацкие поступки, только бы что-то изменить, да?
— Примерно так…
— Я сначала не понял, взыграли эгоизм, уязвленное самолюбие… А потом это все отступило, и захотелось тебя увидеть. Очень сильно. Ладно, расскажи лучше, как ты там. Как Петербург?
— Странный город, — вздохнула Фаня. — После Москвы кажется, что он медленный. Пешеходы едва тащатся. Бледные, заморенные. Женщины смахивают на русалок. Сырость жуткая. И комары! Ты представляешь, — комары в декабре! С ума сойти, в здешнем парадном как будто на болоте. И зима здесь странная… В десять утра еще темно, а в четыре дня уже темно! Окно в кухне выходит во двор — жуткий каменный мешок-колодец! Я даже удивлена, как эта бедная библиотекарша до сих пор не сиганула в окно? Знаешь, я в первый вечер подошла к этому окну и застыла от ужаса — колодец двора засасывал. Так и кричал: «А ну давай прыгай сюда!» А потом мне кто-то из соседей сказал, что один жилец пару лет назад таки выкинулся. Угу. И в этом, в сущности, нет ничего удивительного. Да и квартирка у библиотекарши сама по себе весьма колоритная, — старая питерская коммуналка.
— Ну и что ты там забыла? — вздохнул Петя. — Что ты ищешь?
— Логос, — хихикнула Фаня.
— Очень смешно, — обиделся Петя. — Через четыре дня, между прочим, Новый год! Слушай, бросай все и приезжай! А? Постараемся вместе разобраться с твоими кризисами?
— Я приеду второго января… Или третьего… — виновато промямлила Фаня. — Не обижайся… Кстати, проведай мою библиотекаршу. Как она там? Хорошая девочка, только с тараканами в голове, и очень грустная.
— Хорошо… Ну, будем прощаться?
Петя как будто чего-то ждал от нее. «Этот груз вины меня когда-нибудь раздавит!» — усмехнулась Фаня и выдохнула в трубку, не оправдав Петиных ожиданий:
— До свидания!
«Лягу сегодня пораньше, очень хочется спать, прямо глаза закрываются!»
Она еще даже не успела лечь, как в дверь постучали.
«Неужели мне предстоит вторая сумасшедшая ночь?» — охнула Фаня.
Она открыла дверь — на пороге возникли Варины бабки. Старушки возбужденно кричали, что она должна помочь им — пойти сейчас с ними, чтобы выступить свидетелем. «Варин Юрка напился, качает права, ломится в дверь и грозится всех поубивать!»
Фане отчаянно не хотелось никуда идти, но бабульки проявили настойчивость и потащили ее за собой. У входной двери металась Варя с младенцем на руках. Из парадного доносились вопли.
— Он всегда приходит, как напьется, — сказала одна старушка. — И орет, позорит нас на все парадное!
— А давеча даже нассал под нашей дверью, — сообщила вторая старушка.
На дверь обрушился град ударов.
— Ну что ему надо? — завыла первая бабка.
— Гад ползучий! — подхватила вторая.
Варя зарыдала. Младенец поглядел на происходящее и тоже забасил отчаянным ревом.
— Хорош дверь ломать, — крикнула Фаня. — Сейчас милицию вызову!
Из парадного донесся гомерический смех. Милиции художник-авангардист, судя по всему, не боялся.
— Пустите, я ему открою, — обезумела Варя и, растолкав пытавшихся остановить ее бабушек, распахнула дверь.
Сильно разгневанный художник ворвался в переднюю с криком «убью!».
Фаня заслонила собой Варю с младенцем и миролюбиво спросила:
— Тебе что надо, родной?!
А «родной» не стал разбираться, что Фаня всего лишь посол доброй воли, и засветил ей в глаз! У посла только искры посыпались. И получила Стефания синяк под вторым глазом. Видимо, для симметрии, чтобы было гармонично. Тут в коридор выскочил бородатый мужик с логосом и вытолкал драчуна-авангардиста взашей.
— Мила-а-ая, — взревела одна старушка, — тебе бы пятак приложить или что холодное! Как он изукрасил тебя!
Фаня махнула рукой и поплелась к себе. Она плакала, лежа в кровати, и гладила кошек. За стеной бородатый мужик опять потерял логос и начал громко искать его. Фаня натянула на голову подушку и заснула.
Разбудил ее ночью странный звук — кто-то скребся прямо под ней, где-то в диване. Фаня похолодела и подумала про самое плохое — крысы! Это же петербургская тема! Говорят, в Петербурге везде крысы!
Ма-ама… Она подскочила и попыталась зажечь лампу. Та с грохотом упала на пол. В темноте Фаня различила метнувшуюся от дивана серую тень. Точно крыса! Фаня кинула в нее тапок и, судя по раздавшемуся воплю, попала. Когда она зажгла верхний свет, то увидела сидящую на ковре серую полосатую кошку, похожую на одну из уже знакомых ей, но помордастее.
Ага! Так это и есть та самая «третья кошка», о существовании которой предупреждала Броня, но которая до сего момента пряталась где-то в недрах комнаты (очевидно, как раз в диване). Вот тебе и крыса!
— Ну извините, — хмыкнула Фаня. — Откуда мне было знать?
Кошка взглянула обиженно и сиганула обратно в диван.
Утром Фаню разбудил продолжительный дверной звонок.
«Звонят три раза — значит, к Броне. А, это, наверное, пришел бегун. Ну да, на часах семь утра — самое время для бодрящих пробежек! Нет, только не это — я не хочу никуда бежать, хоть убейте — не побегу!»
Она поплелась к дверям.
— Почему опять не готова? — не на шутку разозлился парень в шапке с помпоном.
— Я это… Такое дело, — замялась Фаня. — Заболела! Температура, горло болит, поясницу ломит, сегодня никак не могу. Извини.
Парень посмотрел на нее укоризненно, как на предателя, и ушел.
Фаня вернулась к себе, попыталась заснуть, но ничего не получилось. Этим серым утром ей было неуютно и одиноко. Прошло уже два дня с тех пор, как она приехала в Петербург, и до Нового года остается всего ничего, а ей так и не удалось разобраться со своими мыслями и чувствами. Скучно… И Новый год будет одиноким и скучным. Стоило ли тащиться в такую даль, чтобы прийти в состояние той же хандры, от которого она так яростно пыталась убежать?
«Я сойду с ума от тоски и скуки…» Ей хотелось спрятаться куда-нибудь, как та кошка в диване, и сидеть тихо, скрываясь от всего мира.
В дверь постучали.
«Не иначе, вернулся бегун!» — подумала Фаня.
— Я же сказала, что не хочу никуда бежать! — выпалила она, открывая.
Но за дверью обнаружился незнакомый мужчина. Небритый. Взъерошенный. В куртке. Он оглядел Фаню и вместо «здрасте» или «привет» сказал:
— Иди сюда,
Иди на перекресток
Моих больших и неуклюжих рук!
Фаня обомлела:
— Вы в своем уме?
Мужчина кивнул и процитировал:
— А я одно видел: вы, Джоконда,
Которую нужно украсть!
— Вы поэт, что ли? — усмехнулась Фаня.
Незнакомец расплылся в улыбке:
— Нет… Поэт — Маяковский. Я его цитировал. А куда это вы так яростно отказывались бежать, вот интересно? Кстати, меня зовут Никита.
— Никита? А я про вас знаю! Броня рассказывала.
— И я про вас знаю. Вы Стефания из Москвы. Бронислава просила зайти вас проведать.
Подавляя смех, новый знакомый поинтересовался, отчего у нее под глазами два фонаря, не новая ли это московская мода?! Фаня вспыхнула и рассказала о своих злоключениях в коммунальной квартире. Мужчина покатился со смеху и пообещал при случае заняться воспитанием буйного художника-авангардиста.
«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! У них в Петербурге так принято, что ли?» — думала Фаня, варя кофе на кухне. Она чисто из вежливости предложила этому Никите выпить кофе, а он с готовностью согласился, и теперь она вынуждена готовить завтрак. Экий наглец!
Она поставила кофейник и тарелку с бутербродами на поднос и пошла с завтраком в Бронину комнату — коммунальная кухня лично у нее отшибала аппетит начисто.
Попивая кофе, Никита сообщил, что только что вернулся из Кронштадта, где провел несколько дней.
Оглядев визитера, Фаня сочла его привлекательным — лицо мужественное и в то же время тонкое, благородное, большие выразительные глаза. Но более всего ей нравился его красивый, сильный голос. Кстати, ее не покидало чувство, что прежде она видела это лицо и слышала этот голос. Просто наваждение какое-то…
— Твое лицо кажется мне подозрительно знакомым!
Никита улыбнулся:
— Да, меня все время путают с одним артистом по фамилии Бандерас, говорят, мы очень похожи.
Фаня хмыкнула:
— Да ладно, не в Бандерасе дело. Кроме шуток, я тебя определенно где-то видела…
Никита зевнул:
— Земля маленькая, может, и встречались когда.
— А чем ты занимаешься?
Он махнул рукой:
— Ничего интересного, машинист в метро, все очень банально. Ну ладно, Стефания, спасибо за кофе. Если что понадобится — заходи в гости!
Когда Никита ушел, она попыталась вспомнить, где и при каких обстоятельствах могла его видеть, но ей это не удалось.
День оказался на редкость бестолковым, она никуда не пошла — ее знобило, болела голова, должно быть, простуда! Фаня валялась на диване с книгой в руках и к вечеру уже просто изнемогала от скуки.
Странное дело — она сама себе напоминала марафонца, который долго спешил к финишу, не отвлекаясь ни на что другое, и вот он добежал, цель достигнута, и вроде можно успокоиться, но он в растерянности, поскольку совершенно непонятно, чем теперь заняться.
Да, она добилась определенных успехов в карьере журналиста, но что у нее есть, кроме работы? Здесь, в Петербурге, во время этих новогодних каникул она поняла, что совершенно не умеет отдыхать, наполнять жизнь чем-то иным, помимо работы. В самом деле, она не знает, чем себя занять. Читать? Смотреть телевизор? Плевать в потолок? Скучно…
«Не пойти ли в гости к соседу?»
Никита явно обрадовался, увидев ее. Во всяком случае, расплылся в улыбке и пригласил отужинать с ним.
Входя в его комнату, она смутилась и удивилась. «Странно, чего это я вдруг смущаюсь, как школьница?!»
Когда хозяин ушел на кухню готовить ужин, она с любопытством осмотрела комнату — скромно, в меру чисто, шкафы доверху уставлены книгами, в углу электрогитара.
Никита вернулся с подносом и извинился перед гостьей за то, что ужин вышел скромным — яичница да бутерброды. Фаня безмятежно махнула рукой — пойдет!
Пока Никита раскладывал еду на тарелки, она разглядывала книги. Хайдеггер, Ницше, Блаженный Августин… Угрожающе толстые тома словно подсказывали: хозяин — человек серьезный!
— Ты это читаешь? — удивилась Фаня.
— Читаю. Собирал библиотеку не под цвет обоев. Хотя, как говорилось в одном хорошем фильме, «обезьяны читают философские книги, но они их не понимают!». Так что это ни о чем не говорит.
«У него хорошее чувство юмора. Зачет!» — подумала Фаня.
На стене она заметила фотографию, с которой улыбался молодой парень с электрогитарой в руках. Она вопросительно взглянула на Никиту. Он сухо кивнул: «Да, это я в мои лучшие годы» и отвел глаза.
Она вгляделась в фотографию и вдруг все поняла! В памяти возник тот вечер: осенняя Москва, клуб, рок-концерт, на который она, тогда еще студентка, пришла с подругой…
— Это был ты! — закричала она так, что он вздрогнул.
— Чего орешь? — недовольно спросил Никита.
Но Фаня не сбавила громкость и проорала еще сильнее:
— Москва! Осень! Мой любимый клуб, и ты на сцене! Никита Лавров?!
Никита молчал.
— Почему ты молчишь?
Он положил на тарелку яичницу и стал есть.
— Ответь мне! — потребовала Фаня.
Лавров делал вид, что не слышит.
— Можешь ничего не говорить, я все равно тебя узнала! — рассмеялась она.
Фаня чувствовала какую-то бешеную радость, и ей хотелось поделиться этой радостью с ним.
— Как ты пел, Никита! В тот вечер все девушки в зале были в тебя влюблены!
Лавров перестал есть:
— Ну да?
— Да. И я тоже! — Она смутилась, но все-таки добавила: — Я… Была влюблена в тебя!
— Сейчас придумала?
— Нет, той осенью.
Лавров сказал неожиданно мрачно:
— Спасибо, конечно, за теплые слова, но я не люблю вспоминать прошлое. Это было так давно, что кажется — и не со мной. Тот парень писал песни, улыбался девушкам со сцены, ну и что? Какое отношение это имеет ко мне?
— Не просто парень! — возмущенно фыркнула Фаня. — А гений! Поэт!
Никита сморщился, как от зубной боли. Увидев его кислое лицо, Фаня осеклась и растерялась, интуитивно поняв, что прошлое для Лаврова — болезненная тема. Он немедленно подтвердил это, резко сказав, что у него дела и ему пора идти. Фаня опешила и даже обиделась. Растерянно попрощалась и ушла к себе.
Сначала она решила больше не искать встреч с Никитой, но любопытство пересиливало обиду — ей хотелось разобраться в причинах, побудивших Лаврова оставить музыку. Помимо любопытства, было еще и желание как-то помочь ему, потому что за его грубостью она угадала-почувствовала боль и одиночество. Фаня как-то сразу поняла, что он не только одинок, но, видимо, несчастен, как любой одаренный человек, и что его надо любить, холить, лелеять, короче, посвятить ему жизнь, и тогда, может быть, он напишет много новых прекрасных песен.
В общем, она решила все выяснить, но поскольку идти к Лаврову после вчерашнего было неудобно (герой, можно сказать, попросту указал ей на дверь, а она как-никак девушка гордая!), она на следующий день устроила ему засаду на кухне с расчетом, что тот все равно придет туда рано или поздно, и они встретятся будто бы совершенно случайно.
В засаде пришлось провести пару часов — Фаня уже и с Варей поговорила «за жизнь», и выслушала очередную порцию откровений Вариных бабушек, а Лавров все не появлялся. Наконец он вошел — небритый, хмурый, поставил чайник на огонь, достал сигареты. На Фаню смотреть словно бы остерегался, но потом извинился «за вчерашнее» и подсел к ней за стол. Фаня, фыркнув, поинтересовалась, «какая муха вчера его укусила?».
Лавров пожал плечами:
— Иногда случается. Сплин. Тоска. Плохое настроение. А у тебя нет?
— Бывает! Собственно, я и приехала в Петербург спасаться от сплина, или хандры.
— Получилось?
— Не знаю, — вздохнула Фаня. — Кстати, ты здорово написал про такое состояние. Песня про осень — моя любимая…
Лавров невозмутимо пил чай, как будто речь шла не о нем.
— А знаешь, я тогда очень хотела подойти к тебе, познакомиться, поговорить, неважно — просто за руку подержать, но побоялась… Ты был красивый, недосягаемый — звезда! А я так… Никому не известная студентка, к тому же с кучей комплексов. Я была уверена, что ты даже разговаривать со мной не захочешь.
Лавров улыбался. Она засмотрелась на него — красавец! Глаза стального цвета, четкий, благородный профиль, годы его, конечно, изменили, но тело осталось юношеским, подтянутым. Когда-то она влюбилась в него, почувствовав в музыканте, певшем со сцены, какой-то нерв, бешеную энергию, и теперь она рада видеть, что, несмотря на все перемены, он сохранил свою безумную энергетику.
— Ты больше не пишешь стихов? — осторожно спросила она.
Он покачал головой.
— Но почему? — едва не простонала она.
Лавров усмехнулся:
— Сложно сказать… Наверное, жизнь изменилась, слушатели изменились, возникло ощущение, что мы уже никому не нужны… Появились другие герои и другие песни… В последний год я выходил на сцену и мне казалось, что я динозавр из тьмы веков. Понял, что если не хочу однажды увидеть пустой зал, — надо уходить на пике. Поэтому я ушел, может быть даже, успел сделать это вовремя.
Она искренне возмутилась:
— Какая глупость! Ты был одним из лучших рокеров в этой стране, как ты мог оставить своих слушателей?! Неужели причина была только в этих надуманных страхах?
— Не совсем… Кроме всего прочего, незадолго до того, как мы распустили группу, погибли два наших музыканта, и все потеряло смысл.
— Ты ушел, как будто захлопнул за собой дверь: ни одного концерта, ни одного интервью! Я потом пыталась узнать о тебе у друзей из шоу-бизнеса, но никто ничего не знал.
— У тебя есть друзья из шоубиза? — удивился Лавров. — Кто же ты, таинственная рыжая незнакомка из Москвы?
— Журналистка! Единственное, что мне удалось узнать о тебе, так это то, что ты пропал, женился на модели, обуржуазился и больше не пишешь песен.
— В целом все верно.
— Так ты женат?
— Что-то есть хочется… — ушел от ответа Лавров. — Знаешь, я бы съел чего-нибудь. Жаль, Брони нет, она взяла надо мной шефство, подкармливала домашней едой.
— Я не смогу тебе помочь, — улыбнулась Фаня, — поскольку не умею готовить. Как насчет ресторана?
— Не вариант. Я на мели. Вчера потерял свою золотую банковскую карту, — хмыкнул Лавров, — а в кредит, боюсь, отужинать не получится.
— Зато у меня есть деньги! Я тебя приглашаю!
— Может, у вас в Москве так принято, а у нас мужчина привык платить сам.
— А ты всегда такой принципиальный?
— Ага. У меня вообще скверный характер.
— Ну и дурак! — вспыхнула Фаня.
Ей почему-то стало обидно, и хоть она понимала, что со стороны это выглядит как детский сад, надулась и ушла, не попрощавшись.
Придя в комнату, она, не раздеваясь, легла на кровать и заплакала. Ей было холодно и одиноко, изнутри жгла обида на весь мир. Голова стала тяжелой, а горло болело, словно она проглотила кактус.
В дверь постучали. Фаня отозвалась. Вошел Лавров:
— Ты чего лежишь?
Она не ответила. Он пригляделся к ней, взял ее за руку и охнул:
— Да ты горишь!
Он приложился губами к ее лбу:
— Барышня, у вас температура зашкаливает!
Фаня уныло пробубнила, что и впрямь неважно себя чувствует.
— Где ты умудрилась заболеть?
— В вашем безумном городе! Прогуливалась вчера по набережной, такой ветер, что с ног сбивает! Не только тоску из головы выдувает, а вообще все! И в итоге я, кажется, заболела.
— М-да, видок у тебя! Испугаться можно! — улыбнулся Лавров.
Фаня не выдержала:
— Слушай, шел бы ты!
— Ага. Пойду. В аптеку. И в магазинчик за молоком и медом. Ты только дождись меня, смотри не умирай!
Он вернулся через полчаса и взялся за лечение. Для начала он притащил тазик с горячей водой и заставил ее пропарить ноги. Он растер Фане ступни и надел на нее теплые вязаные носки.
Потом серьезно спросил:
— Детка, что ты хочешь — водку с чесноком или теплое пиво с медом?
Фаня сморщилась:
— Хочу, чтобы ты оставил меня в покое!
— Будешь лечиться, никуда не денешься! Предлагаю проверенные рецепты, которые действительно работают.
— Только не теплое пиво, — взмолилась Фаня.
— Понял. Иду делать водку!
— У рок-музыкантов так принято?
Он рассмеялся и принес ей водку, настоянную на чесноке и лимоне. Заставил выпить залпом сто граммов. Укутал одеялом. Странное дело — от этих действий она словно отогревалась. Внутри. Ей было так хорошо и спокойно, как в детстве, когда заболел, а в школу идти не надо и можно читать книги, смотреть телевизор — впереди целый день счастья.
— Спой мне, — попросила она.
Никита покачал головой.
Фаня схватила его за палец и жалобно, словно маленькая девочка, протянула:
— Пожалуйста!
Он вернулся с гитарой и долго пел ей, пока она не заснула.
Глава 7
Броне хватило пары минут, чтобы почувствовать симпатию к новой знакомой. Фаня показалась ей обаятельной, веселой, красивой, а главное — искренней. Никаких понтов и заносчивости — живая смешливая девушка. Броня прониклась к ней таким доверием, что по дороге из аэропорта рассказала Фане о своих любовных переживаниях. И, как ей показалось, Стефания слушала с участием.
Квартира Стефании произвела на Броню изрядное впечатление — отличный ремонт, дорогая мебель, кухня укомплектована, как космический корабль. Она даже растерялась — понравится ли Стефании, привыкшей, как выяснилось, к роскоши, ее комната в коммуналке с соседом, спившимся интеллектуалом за стеной, который, когда напьется, громко читает вслух Гегеля?! На всякий случай Броня еще раз честно предупредила, что у нее условия «скромные, и если что — не обессудьте!».
Фаня, махнув рукой, заверила, что условия ее не слишком интересуют, дескать, в бедную студенческую юность ей доводилось обитать и в общежитии.
Увидев стоявшую на столе в гостиной фотографию, Броня спросила, кто это. Хозяйка довольно сухо ответила, что это ее жених Петр, и так горько вздохнула, что Броне стало ясно — в отношениях Стефании и симпатичного жениха есть проблемы.
Проводив Стефанию, Броня подошла к окну и задумалась — чем заняться? Погулять по Москве? Почитать? Посмотреть телевизор? Чем заполнить пустоту? Она не нашла ничего лучшего, чем реветь, сидя на подоконнике, глядя на Москву-реку. Точно так же, как несколько дней назад на родной Фонтанке. Она повторила вслух: «От перемены мест слагаемых сумма не меняется… Ничего не меняется».
История с Лондоном повторялась. Она гуляла по Москве и чувствовала себя посторонней. Великолепный, красивый, надменный город, миллионы спешащих людей, которым нет до нее дела.
Через пару дней, проведенных в бесцельных блужданиях по городу, Броне вообще расхотелось куда-либо выходить. Третий день пребывания в Москве она просидела дома, погружаясь в тоску и уныние. К вечеру она совершенно преуспела в этом занятии и так устала от слез и переживаний, что заснула.
Разбудили ее звуки шагов в соседней комнате. Броня была девушкой не робкого десятка, но в данной ситуации она почувствовала даже не страх, а ужас — чужой город, чужая квартира. Она сползла с кровати, схватила вазу, стоявшую на прикроватном столике, и спряталась за кресло. В ту же секунду в комнате зажегся свет. Из своего укрытия она увидела лишь ноги — размера этак сорок четвертого, края брюк, носки…
«Надо действовать на опережение!» — решила Броня и с воплем вылетела из засады. Откуда ей было знать, что злоумышленник, проникший в квартиру Стефании, на самом деле и не злоумышленник вовсе, а Фанин жених — Петр, который всего лишь заехал забрать кое-что из вещей?
Броня подлетела к незнакомцу и врезала ему вазой по голове. Нате — будете знать, как проникать в чужие жилища! Хорошо хоть ваза была скромных размеров, посему Петр от удара зашатался, но на ногах устоял. Только схватился за голову и застонал:
— Что вы здесь делаете? Вы кто вообще?
— А вы кто? — нервно выкрикнула Броня, морально готовясь повторить удар.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |