Pairing: Малфой\Снейп\Реддл 3 страница

Привкус древности и бессмертия обжег мое горло сладостью тлена, сухих цветов, сандаловых испарений и той сотней оттенков, которыми благоухало запрещенное зелье в ночь перед рождеством. Его страшную вонь я расценивал теперь как благоухание. Это значило, что темные искусства признали во мне полноправного ученика.

Ведьмы на картине молчали, и я мог вытащить Снейпа из его бархатной скорлупы. Это был прекрасный шанс оказаться с ним один на один подальше от кладовки для метел, привести его в чувство и сделать своим должником. Протянуть, так сказать, руку помощи. Окончательно войти в доверие.

Но я более чем отчетливо представил его лицо, каким оно бывает всегда, если он не спит и не умер. Его ядовитый, ленивый голос, которым он говорит со всеми, кроме гриффиндорцев – «Что вам угодно, мистер Малфой?» или «Не верю своим глазам, Люциус - тебе пришла в голову идея меня приласкать? А почему не в спальне? Я вижу, что не дотерпел…» Почему я никогда не слышал в нашей гостиной гортанных интонаций, полных снисходительного ликования? Почему эта радость была подарена подонкам с Гриффиндора? Только ли оттого, что вызывать их ярость ему приятно? От того, что их ярость так проста, безыскусна и азартна? Мне казалось – у них троих существует заговор о допустимом нападении, такой же, как у нас – заговор безмолвного сопротивления. Мне показалось, что показная вражда Снейпа и гриффиндорских громил имеет ритуальную основу.

Я стоял у границы моего видения, мой лорд, и понимал, что на самом деле оно должно выглядеть именно так. Но прежде немыслимо было и представить, что его центром может быть урод Снейп. Это просто смешно. Урод Снейп в лучшем случае должен был греметь латами по коридору, а еще лучше – быть свидетелем, а не участником. Он же никогда не бывает участником, вы знаете. Его удел – выживать и выжидать.

Я стоял и поглощал отравляющие токи. Я не мог избавиться от мысли, что разыгравшаяся сцена и ее финал уготованы специально для меня. Они доказывают, что я для Снейпа – раскрытая книга. Что он читает там все, что хочет. Что пока я витаю в фантазиях – кто-то другой их воплощает с куда большим мастерством и куда более весомо. Эпически. Трагически. Или архетипически.

Я стоял в роли монстра, призванного греметь латами и неумолимо надвигаться на свою жертву. У меня и без вас, мой лорд, подвернулся шанс сделать со Снейпом что угодно. Теперь все можно было свалить на гриффиндорских громил. Но это «что угодно» поставило меня в тупик. Я не ощутил ни малейшего душевного движения от мысли засунуть его головой в туалетный бачок, подвесить под потолком с расстегнутой ширинкой, запереть в кладовке, наградить уродливым горбом, любовной горячкой или частично облегчить память.

Когда я, наконец, нашел свое «что угодно» - я испытал приступ тошноты. Наверное, у пришедшей в движение души случился приступ головокружения. И я предпочел остаться наблюдателем.

…Разумеется, вы догадываетесь. Может быть, вы это знали уже при первой нашей встрече. Иначе к чему эти упреки в предательстве? Как бы то ни было, как истый слизеринец я не протянул товарищу руку помощи, и не чувствовал раскаяния. Я оставил Снейпа там, где его место – в пыльном углу рядом с кладовкой для хранения метел – и, действительно, почти тотчас занял свое, подлинное. Без нежелательной двусмысленности, постыдности и тревоги. Все прояснилось.

Прежде всего, то, что даже пыльный угол у кладовки для Снейпа недостаточен. Мало того – угол каким-то абсурдным образом преображается от присутствия там Снейпа. И чем более жалким, оборванным, чумазым выглядит Снейп, тем торжественнее выглядит угол, и, соответственно, Снейп. Если бы он был в крови или в пятнах тины – пафос бы только возрос. Любая грязь на Снейпе окончательно лишала его черт человека и сразу погружала в пространство некого легендариума. Речные боги. Кровавые мученики. Горбатые горгульи. Взбесившиеся сатиры. Безумные оракулы. Парящие под сводами вампиры. Даже сортирный бачок вызывал опасные ассоциации с алтарем. Наиболее безопасным он выглядит в обыденной обстановке. Но выводы я сделать не смог.

Во-вторых, мое собственное место общественного мстителя. Совершенно очевидно, что роль, которую мне отводит Снейп – это палач. Почувствуйте разницу, мой лорд, хотя вам это все равно. Я долго примерял роль палача, и почти с ней сжился. Но теперь все прояснилось, и такую жертву я карать не хотел. Нет, она сулила слишком острое наслаждение, пока была жива, пока я мог играть. Но какое именно наслаждение, я понять не мог.

А понял я следующее: Снейп скорее умрет, чем признается в том, что сулит наслаждение ему. Чем испытает его публично. Изображая радость от бесконечных пикировок, он всех водит за нос.

Я никогда не имел власти над своим любопытством.

Я должен был знать, как это происходит у него.

* * *

Если вы думаете, что теперь я стал меньше ненавидеть Снейпа – вы заблуждаетесь. Я просто перешел к новой стадии борьбы – я вступил в битву с его головой.

Матушка написала мне, что думает дать летний бал, и вы, мой лорд, могли бы стать его подлинным украшением. Мне нужно было торопиться.

Я склонял Снейпа ускорить процесс приготовления зелья, чему он упрямо сопротивлялся.

- Северус, не мог бы ты э-эээ… меня выслушать? – останавливаю его на улице. Он движется в сторону Хогсмита, я возвращаюсь с тренировки. Валит мокрый мартовский снег.

- Тебе мало слушателей на трех факультетах? – Снейп провожает глазами нашу команду, которая усиленно машет мне руками и метлами, особенно старается Гойл, он несет мою метлу. Рядом трутся болельщицы с Хаффлпафф и Ровенкло, и при сравнении мисс Эболи и Снейпа я вынужден признать, что Снейп менее отвратителен.

- Я о нашем Деле. Хорошо бы закончить его до летних каникул.

- К чему такая спешка? – он ухмыляется. - Не уверен, что переживешь пляжный сезон?

- Ты закончишь Хогвартс, вот в чем дело! И что?.. – я складываю руки на груди и сверлю его взглядом. Мисс Эболи в стороне заняла оборону и намерена взять меня измором.

- Пожалуй, ради вашего спокойствия, - его ухмылка делается еще гаже, - я останусь тут еще на год.

- Да ну?! – тяну я. - С чего бы? Некуда податься после окончания? – я не верю ни одному его слову.

- Не ваше дело.

- Хочешь убедить меня, что ради моего спокойствия будешь еще год ютиться в конуре? – смеюсь я. - На такую ложь даже я не способен!

Он смотрит на меня с жалостью. Это очень обидный взгляд. Снег оседает в его волосах, и я не понимаю, зачем мы стоим на холоде, и сколько это будет продолжаться. Мисс Эболи зябко перетаптывается – один плюс, она может не выдержать первой.

- Люциус, - произносит он наконец. – Ты не знаешь, о чем просишь. Ты туп как настоящий спортсмен. Если я ускорю процесс, мы получим медленный яд, способный превратить человека в монстра. Что до конуры, то с некоторых пор в ней более чем комфортно.

- С чего бы?

- Ты освятил мою кровать.

- Что?! – я думаю, что ослышался.

- Вам что-то неясно, мистер Малфой?

- Что ты сказал про кровать?

- Думаю, мистер Малфой, вы ослышались.

Он резко кланяется и исчезает в снегопаде.

…Однако я был настойчив. Я был согласен на медленный яд. Я изводил его, как мог, караулил в коридорах, пока он не сдался. Потому что от этого зелья, мой лорд, зависело мое будущее. Я достал Снейпу все необходимые ингредиенты. Кровь разных сортов. Магглского младенца, вынутого прямо из утробы. Могильные цветы. Все лавочники в Лютном переулке и даже родственники моей матери знали, какую выгоду они получат, если помогут мне. Они помогали. И только Министерство магии не знало ничего.

Наконец, этот день наступил – день второго этапа.

Уродство Снейпа перестало меня раздражать так сильно, как прежде – наверное, привыкнуть можно ко всему. К его колкости я тоже почти привык.

- Знаешь, Снейп, - сказал я ему накануне за завтраком, - мы ведь работаем вместе, так? Не кажется ли тебе, что из нас выходит отличная пара?

- Объяснитесь, мистер Малфой, - усмехнулся он. - Что именно вы имеете в виду?

- По правилам Темного Искусства конечный продукт берет поровну от своих создателей их сильнейшие качества, разве не так?

- Так происходит по правилам любого искусства, - рассеянно заметил он.

- Да? Тем более!

- Не улавливаю, мистер Малфой, вашу мысль. Вы обнаружили у себя какое-то сильнейшее качество?

- Представь, Север. И это то качество, которого у тебя нет.

- Любопытно, что это. Надеюсь, речь не о квиддиче и метлах, – он смерил меня взглядом, и меня посетило ощущение, что про кладовку для хранения метел он знает лучше моего.

- Нет, - рассмеялся я. – Это красота.

Снейп вежливо скривился.

- Твой нарциссизм куда заметнее, - ответил он.

- Тебе он тоже присущ, - заметил я. – Но без красоты выглядит куда нелепей.

- Злословие я тоже отнес бы к вашим весьма сильным сторонам, – предположил Снейп. – Однако я не улавливаю смысла разговора.

- Я просто хотел сказать, Север, что моя красота и твой ум – весьма сильное сочетание. Если состав впитает мою привлекательность, которую ты не отрицаешь, и твой интеллект…

- …То что?

- Ну, он, наверное, будет совершенством.

- Моли Мерлина, Малфой, чтоб не случилось наоборот.

- Что – наоборот?

- Чтоб варево не впитало мою привлекательность и твой интеллект. Это будет вершина Черного Искусства.

- Но я же говорю о сильнейших качествах!

- Действительно. Теперь мне это очевидно. – Он отвернулся.

- Тебе неинтересно то, что я говорю?

- Совершенно верно. Я не понимаю, мистер Малфой, зачем вам эти бессмысленные рассуждения.

- Да просто так.

- Недержание речи – весьма показательный симптом.

- Да что ты взъелся?

- У всякой пустопорожней болтовни есть свое назначение. Светские приличия. Нас это давно не касается. Самолюбование. Это касается вас, а не меня. Убийство времени. Когда я сижу рядом с вами, это касается меня, а не вас.

- Знаешь, Снейп, ты невыносим. Я просто хотел сказать тебе нечто приятное.

- Для того, чтобы как следует льстить мне, мистер Малфой, вам не хватит интеллекта. А для того, чтобы соблазнить – красоты. Поэтому пейте свой тыквенный сок молча.

* * *

Я зависел от него – и глотал обиду. Я проклинал его язвительный, беспокойный, изворотливый мозг, которым он мучил меня без малейшего наслаждения. По привычке.

Когда я спустился в его лабораторию, я принял решение молчать.

Знаете, мой лорд, что самое отвратительное в жизни волшебника? Не знать, в чем именно ты участвуешь. Снейп ни слова не сказал о том, что будет происходить. На мои вопросы он отвечал односложно: «Тебя как ассистента это не касается». Хотя вам и не должно быть до этого никакого дела, я возложил на эту ночь совершенно определенные надежды. Вопреки расхожему мнению, что жизнь ваших слуг – одна сплошная оргия, с которой могут соперничать лишь старшие курсы Хогвартса, Снейп для меня был совершенно недоступен. На своей территории он пресекал малейшие попытки сближения, к тому же посреди всех этих колб, стеллажей и прочего рабочего инвентаря они были более чем неуместны. Он вел себя так, словно я зачумлен. Его передергивала гримаса брезгливости, если я касался его руки, плеча или колена. В лучшем случае он оставался равнодушным, застывал и с ухмылкой изучал мои жесты. Его дрожь пропала, ток не ощущался. Он все взял под контроль. Я ни разу не смог заманить его к себе, хотя у меня, как старосты, была отдельная комната со всеми удобствами.

- Меня тошнит от спортивных плакатов, - изрекал он. – А книг ты не держишь. Таким образом единственное, на чем я смогу там остановить взгляд – твоя кровать.

- Кстати, Север, у меня и впрямь недурная кровать…

- Может быть, она и есть объект твоего тайного хвастовства?

- Тебя это смущает?

- Нет, меня смущает то, как ее предстоит использовать. Разговаривать нам не о чем. Чай мы пили только что. Правильно ли я понимаю, ты приглашаешь меня посидеть на твоей постели?...

- Отчего же, ты можешь сходить в душ…

- Разумеется. После постели или до?

…Он видел меня насквозь, и оттого был совершенно недоступен. Понятия «невинное предложение» для него не существовало. Он везде изыскивал подтекст. Чтобы не чувствовать себя постоянно уличенным, я мог либо многозначительно смеяться, либо молчать и ждать.

Действительно, когда я вспоминаю этот период, то вижу, что я постоянно неискренне и натужно смеялся. Словно произносил заученный текст заклинания.

* * *

Таким образом, Снейп навязал моей игре некие условия, в рамках которых я мог рассчитывать на близкое общение с ним только на его территории и только во время этапов ритуала.

И вот, возложив надежды на второй этап, я вынужден был жестоко обмануться. Я улыбаюсь, когда пишу это. Наверное, это смешно и даже довольно мило. Второй этап, начавшийся как и первый, не требовал никаких совместных действий, кроме порционного добавления ингредиентов в нужный срок, чтения заклинаний и прорвы времени на дистилляцию. Самым трудным было ожидание. Для меня – вдвойне. Сто одиннадцать минут варки. Семьдесят две минуты выпаривания. Пятнадцать минут дистилляции. Потом все сначала. Снейп все это время провел на ногах. Мне он доверил мешать котел. Двадцать два раза по часовой стрелке. Семь раз по часовой стрелке. Пятнадцать минут отдыха. Пары спирта, сандала, перебродивших ягод, жженой кости и прелой листвы стелились над полом, но все равно я чувствовал себя так, словно выпил бутылку виски. Ингредиентов было очень много, и с добавлением каждого последующего я чувствовал себя все хуже. Надежды таяли, пока не испарились. Снейп крошил, ссыпал, вливал и ронял составляющие почти беззвучно, но его губы постоянно шевелились. В клубах поднимающего пара я отчетливо видел только его руки.

Мы почти не разговаривали. В середине ночи я понял, что не могу вымолвить ни слова, кроме «Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать…»

Когда все закончилось, я еле стоял на ногах. Возвращение к себе, поход по коридору, отпирание дверей и надевание пижамы представлялись очень трудным мероприятием.

Тем не менее я отправился в комнату Снейпа, куда забросил свою одежду. У меня не было никаких мыслей. Все умерло над котлом.

Снейп разбирал перегонные кубы и уничтожал следы работы.

Я рухнул на его кровать, и понял, что уже не встану. Даже если он выльет на меня расплавленный свинец. Даже если он будет до утра перемывать мне кости. Ничто не имело значения.

Когда он вошел, я почти провалился в сон. Край сознания лениво отметил его появление.

Он не сказал ни слова. Пробормотал нечто вроде «Смело!», передвинул мои ноги и лег.

Тут, мой лорд, располагается весьма странное событие. При всей его очевидности, я не знаю, как к нему относиться. Я не могу сказать, что не ожидал этого. Но в моих ожиданиях все выглядело иначе.

В моих ожиданиях я, полный сил, коварства и великолепия, выступал инициатором игривой близости и соблазнял алхимика, который, потеряв голову, просил меня ради Мерлина довести его до финала и не бросать на полдороге. Что мне, холодному, бесстрастному и любопытному, было безразлично. Мольбы звучали в моих ушах победной музыкой. Я владел положением и мог тянуть процесс сколько вздумается, пока каждый фрагмент Снейпа, включая дыхание, жестикуляцию, сердечный ритм и голосовые обертона не станет мне понятен. Когда я наиграюсь, я его пощажу. Может быть.

И вот, мой лорд, заветный миг настал. Все было в моих руках кроме одного – самообладания.

Я понял это очень быстро. И испугался.

Потому что это было ненормально.

Сон сняло как рукой. Ничего подобного я не испытывал ни разу в жизни – ни со своей теперешней женой, ни с десятком других людей, на которых оттачивал свое мастерство, которыми забавлялся от нечего делать, которые желали меня, и чьи мольбы в конечном итоге были далеки от победной музыки. С людьми, которые были красивы и искусны. И которых я выбирал как лучших.

Я почувствовал, что от меня самого пошел ток – из пальцев, из ключиц, из бедер, из висков, словно раскрылись неведомые врата, и из врат хлынула армия. Я не мог ее остановить. Мне слышался лязг, топот, скрежет, гул, латный стук – если кровь шумит, она шумит всем своим составом. Я был ей раздавлен. Ни о каких играх больше не могло быть речи – я не понимал, что со мной происходит. Из моего тела хлестал убийственный поток, и все места его выхода ныли тягучей, синей болью. Я даже не могу сказать, был ли я возбужден. Желал ли я этого человека. Я умирал рядом с ним – это все, что можно было сказать с определенностью. Я умирал от того, что был с ним разделен.

Снейп лежал на краю кровати, и даже его кое-как запахнутая мантия была от меня далека. Он был неподвижен, как покойник - я видел остроносый профиль и сплетенные на груди руки. Его ноги тоже были скрещены, словно он стремился занять как можно меньше места. Как просить его о помощи? Я вообще не понимал, жив он или нет.

Я не мог встать и уйти, потому что от простой попытки откатиться подальше у меня заныло сердце – там тоже что-то вскрылось, и поток хлынул еще и из него. Я видел синюю дыру с припухшими краями, из которой шел грязно-коричневый поток. Я знаю, как умирают те, кто разделяет соединенное магическим актом и самой природой. Их душит собственная кровь. Я, мой лорд, впервые испугался не за свою репутацию, а за свою жизнь.

Наконец, напор крови немного ослаб. Ровно настолько, чтобы я понял, что не знаю, куда девать свои руки. Что-то покинуло меня навсегда. Что-то, с чем не жаль было расстаться. Легионы вышли, и из открытых врат теперь сочился молочный эфир. Это было болезненно, но не столь ужасно. Мои руки налились этим эфиром и казались больше меня самого. В нехорошем предчувствии, что с них станется тоже начать меня душить, я выбросил левую как можно дальше и сжал покрывало.

И тут на нее осторожно опустилась снейпова голова.

Весь мой эфир разом кристаллизовался. Это неописуемое ощущение, и, я уверен, совершенно вам недоступное. Я словно лежал на драгоценных камнях, и весь воздух в комнате светился ими. Ощущения были настолько яркими, что я боялся пошевелиться. И тут, мой лорд, я ощутил на своей левой ладони, разжавшей хватку, поцелуй.

Понимаете ли, с обычным сексом это не имеет ничего общего. С необычным тоже, потому что в поисках подобия я пробовал все. Даже с очень хорошим и очень дорогим сексом это не имеет ничего общего.

Потому что любой секс после этого невыносимо пресен.

Мне показалось, что я теряю сознание. Все кристаллы распались на мельчайшие искры, я полностью ослеп от их кружения. Моя ладонь конвульсивно сжалась вокруг чужой кисти. Мне ответили рукопожатием. И это означало согласие.

Мы соединились моментально. Раздвоенный язык змеи. Моя голова так кружилась, что я не решался открыть глаза. Я вжимался в знакомую плоть уже не от боли, а от радости. Она так щемила мне грудь, что если б я мог, я бы разрыдался.

Моя боль уходила медленно, но неостановимо. Все, что было занято ей, оставалось пустым и звенящим. И в этой пустоте действительно рождались слезы.

Они не были влагой, когда потекли из-под моих закрытых век. Более всего они походили на сжиженный свет. Он озарял все, чего касался.

Его плечо. Я не смел открыть глаза, потому что теперь видел не ими. Каждая клетка моей кожи обрела зрение. Ландшафт его воскового плеча, горная гряда позвоночника, вечерние равнины, пересеченные тенями плывущих облаков, песчаные пляжи, на которые накатывает пена, и оставляет, отступая, влажные следы. И тени облаков, и отпечаток волн на суше являлись письменами, буквами, стигмами, но головокружение не давало их прочесть. Они раскалывались, открывая ток подземных рек, их берега, поросшие асфоделями, разрушенные склепы, прогретые камни, исчерченные знаками, диаграммами, картами светил. Внутри каждой искрились пульсирующие маятники, золотые циферблаты, стеклянные колонны, серебряные стрелки, постаменты и ступени, с которых на меня взирала латынь – каждая ступень была исписана, как книга. Гранитная арка, сколотый гербовый щит, изъеденная временем древесина, ветви вен, стволы артерий, алая листва, сорвавшиеся дождевые капли. Они просачивались в землю, и тотчас проступали багровыми иероглифами, вся земля, сколько хватало зрения, была сплошным текстом, над которым горели медные маяки и синие планеты. Практически не шевелясь, просто обхватив его руками, я был полностью внутри него.

Я не шевелился, потому что его руки расплавили все мои представления о норме. Я ощущал их везде, снаружи, внутри, на изнанке глазных яблок, на шее, между лопаток, между ребер, в каждой части живота, под коленями, на выступах локтей, но более всего – в предсердии. Я не мог сосчитать, сколько рук у Снейпа. Они оставляли на мне сияющие полосы, и все, чего касались, обертывали в глубокий, густой бархат. Я находился в Снейпе и светился внутри него, как бриллиант. Он словно снял с меня окислы, пыль и патину - и накрыл собой. Ощущение чистоты и правоты, идущее от него, было фантастическим.

В этой правоте все было правомерным. Мужчина в моих объятиях потерял признаки пола, и мои собственные растворились. Я был ему братом, женой, сестрой, мужем, учеником, его создателем и содержимым его сокровищницы.

* * *

Полагаю, вас интересует вопрос, переспали ли мы в конечном итоге. Полагаю, это интересует всех, кто со мной знаком.

Я хотел. Ничто мне не мешало, как и ему. Мой организм был в полной готовности, и когда я ощутил его губы на своих – я буквально взлетел над ним. И случайно открыл глаза.

То, что я увидел мой лорд, поразило меня. На его бледном лице и в раскрытых глазах, которыми он все это время смотрел на меня, лежал оттиск такой красоты, которая не имеет названия, которая в мире постоянно ускользает, и которая никогда не появлялась на лицах моих любовниц даже в момент наивысшего наслаждения. Эта красота была так близка к страданию, словно знала свой краткий век. Но именно это четкое знание меры и времени делало ее бесконечной.

Его глаза не были затуманены, как бы мне того не хотелось. Они смотрели прямо в глубь моих, когда его рука поднялась и распустила мне волосы. Пролившись вперед, они скрыли от меня его лицо.

Я очень ясно понял, что хочу навсегда запомнить это лицо таким, потому в нем было не только мое возмездие, в нем было нечто неуловимое, моментально ставшее самым важным. Что-то, что заранее оправдывало меня.

Я шевельнул бедрами, но не получил ответа. Я не поверил и повторил. Руки Снейпа сомкнулись на моем горле, но это был не жест угрозы. Он словно отдалял мое лицо, чтобы получше рассмотреть его. Его собственное подернулось тенью скуки.

- Кто-то из нас должен получить удовольствие? – спросил я глазами.

- Думай о себе, - молча опустил он руки. Из рукавов его черной мантии они были видны по локоть.

Входить два раза в одну и ту же реку – очень дурной тон.

…И мое желание думать о себе моментельно пропало. Руки проехались вдоль разведенных локтей и запястий – и переплелись пальцами с его. Два замка закрылись, и части змеиного языка сошлись.

Я влетел куда-то между стрелок, золотых циферблатов и мерцающих шестерней, и парил там до рассвета. Меня не покидало ощущение, что я сам лежу на алтаре.

…Разумеется, мой лорд. Что еще можно ждать от человека, присутствие которого и сортирному бачку присваивает неподобающие ассоциации?

Если бы я думал отправить вам это письмо, я задал бы вопрос – а что чувствовали вы, мой лорд, когда взяли его на полу моей спальни? Он допустил вас до своих глубин, или вы удовольствовались разорением поверхности?

Понимаете ли, вы оба – и вы, и Снейп – были уверены, что уели мое самолюбие своей беспардонной близостью, что я мечусь рядом от зависти или от обиды. Вы были так поглощены собой, мой лорд – а возможно, и Снейпом – что не удосужились понять, что со мной происходит. Вы думали, я желаю только вас.

Невыносимо. Присутствовать. При кощунстве.

Думаете, вы бы взяли его, если бы не ваш Империус? Зачем тогда вам понадобился Империус? Хотели облегчить себе задачу? Хотели, чтобы он под вами молчал?

…Он и так молчит. Он разговаривает беззвучно. По его прищуренным глазам, по механике его движений, по линии его подбородка я видел, как он презирает вас. Презирает каждую секунду. Очень громко. Потому что вы не доставили ему ни наслаждения, ни ошеломляющей боли. Он презирает вас за то, что остался в сознании.

Он потерял его потом.

После того, как вы сняли Империус.

* * *

Я не считаю насилие аморальным, насилие – крайняя форма нужды. Иначе я не был бы вашим слугой. Если вам нужна чужая жизнь, потому что она вам – помеха, это не вызовет ни одного возражения. Если вам для увеличения силы нужна чужая боль, мы дарим вам ее. Кровь магглов для ритуалов. Их смерть для воспитания уважения к вам. Ликвидация грязной крови для возвышения крови чистой. Я не скажу ни слова против. Кощунственно насилие без малейшей нужды. По привычке.

Когда вы воспитывали Снейпа Круциатусом, я был на вашей стороне. Его воля и разум нуждаются в коррекции. Но его нежность в коррекции не нуждается.

Я уверен, вы это прекрасно видите, как и то, что приблизиться к нему без Империуса у вас не было шансов. Это для меня так же очевидно, как и то, что если бы я не пережил исход отравленной крови, он бы меня до себя не допустил.

Не думаю, что ошибусь, если предположу, что этот Империус он справоцировал сам. По некому ритуальному договору.

И оттого, что я не понимаю, зачем это ему понадобилось, я ненавижу его еще сильней.

- Ты что-то нынче, Люциус, весь светишься! – сказал на следующий день за обедом Лестренж. Снейп сидел напротив и нанизывал на вилку листья шпината. – Подцепил кого-нибудь?

…Я подавился и выругался. Лестренж захохотал.

- Нотти говорит, ты не ночевал у себя. Он к тебе стучал часа в три.

- Любопытно, что это ему приспичило!..

- У них там инцидент случился… В общем, ничего особенного, но я подумал, ты староста и все такое.

- Если Нотти считает, что это важно, он подойдет сам, не так ли? А теперь дай мне пообедать!

Снейп нанизал шпинат и теперь крутил саму вилку, словно изыскивал в листьях гниль.

- Скажи, Люциус, где ты был, - не унимался Лестренж. – Мы с Макнейром поспорили на пять галеонов. Я говорю, ты был на гулянке, а Макнейр говорит, ты бы девочку к себе привел, и говорит, что каминная связь…

Меня бросило в жар.

- Я занимался, - процедил я сквозь зубы. – Сидел в библиотеке, тайная секция. Доступно?

- Доступно. Но, знаешь ли, ты – и библиотека…

- Мистер Малфой хочет закончить школу, - брезгливо перебил Снейп. – На вашем месте, мистер Лестренж, я бы ему в этом не мешал.

- Тебя не спрашивают, - взвился Лестренж.

- Ученье – свет, - выставил вилку Снейп. – Вы разве не знаете, мистер Лестренж? Вижу, что нет. Иначе не терроризировали бы сияющего мистера Малфоя дурацкими вопросами.

- Что, Люциус, это правда? – переключился Лестренж на более лояльного собеседника.

- Ну ты же знаешь, что я должен сдать зелья! – подмигнул я.

- И что? – привалился к краю стола Лестренж. - Не тошнит от сушеных тараканов? Снейп доволен?.. А, Снейпи?

- Весьма, - веско сказал Снейп, роняя вилку. – Мистер Малфой наконец понял суть предмета. Он начал делать определенные успехи.

Дата добавления: 2015-09-29