{21 Дионисий. I. 45. 1; III. 11.2. Лавиний находился недалеко от побережья, в 20 км к югу от Рима. Сюда отправлялись, вступив в должность, высшие римские магистраты, чтобы принести жертвы богам-прародителям. Здесь под именем Юпитера Индигета почитался прародитель римлян Эней (Дионисий. I. 64. 5; Ливии. I. 2. 6).}
XXIII.Однако Марций, услышав об этом от каких-то перебежчиков, настолько был разгневан, что, подняв тут же войско, повел его к Риму, оставив у Лавиния достаточный заслон, и немедленно встал лагерем около так называемых Клуилиевых рвов [22] на расстоянии сорока стадиев от города. 2. А на жителей Рима, узнавших о его появлении, напало такое смятение (думали, будто война сразу подойдет к их стенам), что одни, схватив оружие, без приказа бежали на стены, другие неслись толпой без командиров к воротам, третьи, вооружив рабов, взбирались на крыши домов, некоторые занимали крепость, Капитолий [23] и другие укрепленные места города; женщины, распустив волосы, бежали к святилищам и храмам, рыдая и моля богов отвратить от города надвигающееся бедствие. 3. Когда же прошли и ночь, и большая часть следующего дня и ничего не происходило из того, чего они так боялись, а Марций бездействовал, все плебеи сбежались на площадь и стали звать патрициев в сенат, и притом говорили, что если те не примут предварительное постановление о возвращении Марция из изгнания, то они сами, поскольку их предают, позаботятся о себе. 4. И вот тогда, собравшись на заседание, патриции постановляют отправить послами к Марцию пять человек из старейших сенаторов, к которым тот относился с наибольшей симпатией, чтобы провести переговоры о примирении и дружбе. Были же избраны от них следующие лица: Марк Минуций, Постум Коминий, Спурий Ларций, Публий Пинарий и Квинт Сульпиций – все бывшие консулы. 5. А когда они пришли к лагерю и Марций узнал об их прибытии, он, сев вместе с самыми выдающимися представителями вольсков и их союзников там, откуда больше всего людей могло услышать сказанное, приказал позвать послов. И как только они вошли, речь начал Минуций, наиболее рьяно выступавший за Марция во время своего консульства и более всех противодействовавший плебеям. А сказал он следующее:
{22 Клуилиевы рвы – по преданию, ров вокруг лагеря Клуилия (Клелия) последнего царя Альба-Лонги, воевавшего с третьим римским царем Туллом Гостилием. Находились примерно в 7 км к юго-востоку от Рима. См.: Дионисий. III. 4. 1; Ливии. I. 23. 3. }
{23 Крепость (Arx) и Капитолий – северная и южная вершины Капитолийского холма, являвшегося цитаделью Рима.}
XXIV.«Что ты, о Марций, испытал несправедливость со стороны плебса, будучи изгнан из отечества по гнусному обвинению, – все мы знаем. И мы полагаем, что в твоем поведении нет ничего удивительного, если ты сердишься и возмущаешься по поводу своей судьбы. Ведь для человеческой природы, несомненно, общим является такой закон – пострадавшему быть враждебным по отношению к сотворившему зло. 2. Но то, что ты не по здравому размышлению определяешь, кому тебе следует мстить и кого наказывать, и не соблюдаешь меры во взыскании этого наказания, но ставишь вместе невиновную сторону с виновной и друзей с врагами, потрясаешь неприкосновенные законы природы, приводишь в беспорядок установления, относящиеся к богам, и даже не помнишь уже самого себя, от кого и каким ты родился, – вот этому мы удивляемся. 3. И пришли мы, отправленные государством послы, выделяющиеся возрастом среди патрициев и наиболее расположенные к тебе, чтобы принести оправдание, смешанное с мольбой, и чтобы сообщить, на каких условиях мы предлагаем тебе прекратить вражду с народом. А кроме того – посоветовать то, что мы считаем для тебя самым лучшим и выгодным.
XXV.Давай сначала поговорим о справедливости. Подстрекаемый трибунами плебс объединился против тебя, и те, кому ты был страшен, явились, чтобы казнить тебя без суда. Этому делу помешали именно мы, члены сената, и не допустили тогда испытать тебе что-нибудь противное справедливости. Позже те, кому мы воспрепятствовали погубить тебя, вызвали тебя на суд, выдвинув обвинение, что в сенате ты произнес против них возмутительные речи. 2. Мы и этому, как ты знаешь, оказали противодействие и не позволили, чтобы ты подвергся наказанию за свои мысли или слова. Потерпев и здесь неудачу, они в конце концов явились к нам, обвиняя тебя в стремлении к тирании. Это обвинение ты взялся опровергнуть сам, поскольку был очень далек от таких намерений, и предоставил плебеям проголосовать относительно себя. 3. Сенат же тогда также присутствовал и много раз просил за тебя. Итак, виновниками какого из несчастий, случившихся с тобой, стали мы, патриции, и почему ты воюешь с нами, проявившими в тогдашнем споре такую благосклонность к тебе? Но, право, даже не весь плебс обнаружил желание изгнать тебя: во всяком случае, осужден ты был перевесом лишь в два голоса, так что не можешь, по справедливости, быть врагом и тем, кто тебя оправдал как ни в чем не виновного. 4. Однако я допускаю, если тебе угодно, что именно вследствие решения, принятого всеми плебеями, и мнения, высказанного всем сенатом, тебя постигло это несчастье и что справедлива твоя ненависть ко всем нам. Но женщины, о Марций, что тебе сделали плохого, из-за чего ты воюешь с ними? Какой голос они внесли за изгнание или какие неугодные речи против тебя молвили? 5. А наши дети – какую обиду причинив тебе или замыслив, они подвергаются опасности пленения и всего прочего, что, естественно, им придется испытать, если город будет взят? Несправедливо судишь, о Марций! И если ты думаешь, что следует таким образом ненавидеть тех, кто виновен и является твоим врагом, чтобы не щадить даже невинных и друзей, тогда ты рассуждаешь неподобающе благородному человеку. 6. Но даже опуская все это, – что ты мог бы ответить, ради Юпитера, если кто-нибудь спросил бы тебя, какую обиду претерпев от них, ты разрушаешь гробницы предков и лишаешь их почестей, которые они получают от людей? А в гневе на какую несправедливость ты грабишь, сжигаешь, разрушаешь алтари, святилища и храмы богов и не позволяешь им получать установленный обычаем культ? Что ты можешь сказать на это? Я, например, не вижу никакого ответа. 7. Пусть будет высказано тебе это понимание справедливости, о Марций, и касательно нас самих, членов сената, и касательно остальных граждан, которых ты стараешься погубить, никакого зла от них не испытав, и в отношении могил, святынь и самого города, породившего и вскормившего тебя.
XXVI.Ну, а если в самом деле все же следовало, чтобы все люди, и даже те, кто не причинял тебе никакого вреда, вместе с женами и детьми были тобой наказаны, и чтобы все боги, герои [24] и младшие божества, город и сельская округа вкусили от безумия плебейских трибунов, и чтобы вообще никакая избранная часть не была освобождена тобой от возмездия, разве ты не получил уже достаточное удовлетворение, совершив убийство стольких людей, столько земель опустошив огнем и мечом, столько городов разрушив до основания и добившись того, что во многих местах перестали справлять праздники и приносить жертвы, а культы богов и божеств лишились установленных обычаем почестей? 2. Я, право, не считал бы достойным, чтобы человек, у которого есть хоть какие-нибудь помыслы о доблести, уничтожал друзей вместе с врагами и был суров и неумолим в гневе на согрешивших в чем-нибудь против него, в особенности после того, как уже очень строго наказал их. 3. Итак, это то, что мы могли привести в свое оправдание и в чем могли просить прощения у тебя за плебеев, а то, что мы, наиболее уважаемые граждане, можем из расположения посоветовать тебе в случае продолжения распри и обещать в случае примирения с родиной, таково: пока твое могущество наиболее велико и божество все еще оказывает содействие – стать сдержанным и самому распоряжаться судьбой, поразмыслив, что все обстоятельства подвержены переменам и никакое явление обычно не остается постоянно в одном и том же положении; что все выдающееся вызывает раздражение со стороны богов, как только достигнет вершины славы, и опять обращается в ничто. И в особенности это испытывают натуры упрямые и самонадеянные, выходящие за границы человеческой природы. 4. Но теперь у тебя имеется наилучшая из всех возможность прекратить войну: ведь и весь сенат захотел принять постановление о твоем возвращении, и народ готов утвердить этот закон и отменить пожизненное изгнание. Итак, что еще препятствует тебе снова увидеть самые милые и дорогие лица ближайших родственников и снова обрести желанную отчизну, а также начальствовать, как и подобало тебе, над начальниками и руководить руководителями, а детям и потомкам оставить после себя величайшую славу? Конечно, мы ручаемся, что все эти обещания немедленно осуществятся. 5. Ведь в настоящее время неудобно, чтобы сенат или народ приняли в отношении тебя какое-нибудь снисходительное или мягкое решение, пока ты стоишь рядом лагерем против нас и ведешь враждебные действия. Но если откажешься от оружия, то вскоре придет к тебе доставленное нами постановление о твоем возвращении.
{24 Герои – в древней Греции первоначально души умерших, из почитания которых вырос культ предков-родоначальников. В классическом варианте под героями понимали полубогов, родившихся от богов и людей. От богов их отличало отсутствие бессмертия. Некоторые из них за особые заслуги получали бессмертие и становились второстепенными божествами (например, Геракл). В мифологии понятие «герой» весьма многозначно.}
XXVI. Конечно, эти блага достанутся тебе в случае примирения, а если будешь продолжать гневаться и не погасишь свою ненависть к нам, то тебя ждет много сложностей, из которых я назову две, ныне самые значительные и самые очевидные. Во-первых, то, что ты имеешь пагубное желание осуществить трудное, а вернее, невозможное дело сокрушить могущество римского государства, и к тому же оружием вольсков. Во-вторых, то, что и в случае успеха, и в случае провала на твою долю выпадет считаться несчастнейшим из всех людей. А почему мне приходят в голову такие мысли в отношении тебя – выслушай, о Марций, никоим образом не раздражаясь из-за откровенности моих слов. 2. Так вот, подумай, во-первых, о неосуществимости предприятия. У римлян, как и ты знаешь, имеется многочисленная собственная молодежь, которую, если раздор будет устранен – а это произойдет в силу крайней необходимости именно теперь, в эту войну, ведь обычно все разногласия сглаживаются из-за общего страха, – ее не то что вольски, но и никакой другой народ в Италии не победят. Также велика сила латинов и остальных союзников и колонистов нашего города, которая, жди, вскоре вся придет на помощь нам. А полководцы, подобные тебе, и постарше, и молодые, имеются в таком количестве, сколько нет во всех остальных государствах. 3. Но величайшая из всех помощь, в опасностях ни разу не обманувшая наши надежды и лучшая, чем вся в совокупности человеческая сила, – это благосклонность богов, благодаря которым мы уже восьмое ныне поколение населяем этот город, до сих пор не только свободный, но процветающий и повелевающий многими народами. 4. И не сравнивай нас ни с педанцами, ни с толерийцами, ни с гражданами остальных малых общин, чьи городки ты захватил: ведь даже какой-нибудь полководец хуже тебя и с меньшим войском, чем это, одолел бы их малолюдство и слабость укреплений. Все-таки прими во внимание величину нашего города и блеск военных деяний, а также ниспосланную ему от божества добрую судьбу, благодаря которой из малого он сделался столь великим. 5. И не думай, что твое войско, с которым ты берешься за столь большое дело, изменилось, но четко запомни, что рать ты ведешь из вольсков и эквов, которых именно мы, ныне живущие, побеждали во многих битвах, всякий раз как они осмеливались вступить с нами в войну. Так что знай, что тебе предстоит с более слабыми сражаться против более сильных и с теми, кто постоянно терпит поражения; против тех, кто всегда побеждает. 6. Но, поистине, даже если бы все обстояло иначе, то, несомненно, достойно удивления, как осталось незамеченным тобой, человеком опытным в военных делах, что отвага перед лицом опасностей обычно не в равной степени присутствует у сражающихся за собственное добро и у покушающихся на чужое: ведь одни, если не победят, не терпят никакого ущерба, другим же, если они проиграют, не остается ничего. И это было одной из важнейших причин поражения войск многочисленных от меньших и лучших от худших. Ведь страшна необходимость, и крайняя опасность способна кому угодно внушить мужество, даже прежде не имевшееся от природы. Я мог бы еще больше сказать о неосуществимости твоего предприятия, но и этого достаточно.
XXVII. Остается у меня еще один довод, который (если будешь судить не в гневе, но разумно) покажется тебе правильно сказанным, и придет к тебе раскаяние за совершаемое. Каков же этот довод? Никому, рожденному смертным, боги не дали иметь прочное знание предстоящих событий, и едва ли найдешь во все времена человека, которому удались бы все его начинания в соответствии с замыслом, а судьба при этом ни в чем не оказала бы противодействия. 2. И поэтому те, кто превосходит других благоразумием, которое приносят долгая жизнь и многочисленные невзгоды [25], полагают, что прежде чем браться за то или иное дело, в первую очередь следует обдумать его исход – не только то, что произойдет по их желанию, но и то, что случится против ожидания. А в особенности это касается военных руководителей, настолько более важными делами они распоряжаются, и все возлагают на них ответственность за успехи или поражения. Затем разумные люди, если найдут, что неудача не принесет никакого вреда или что этот вред малый и несущественный, принимаются за дела, а если большой и значительный – отказываются. 3. Именно это ты тоже сделай и обдумай перед тем, как начать действовать, что придется тебе испытать, если в ходе войны потерпишь поражение и все будет против тебя. Ты подвергнешься обвинению со стороны принявших тебя, но и сам себя будешь упрекать, что, мол, взялся за дела большие, чем возможно. А когда наше войско в свою очередь придет туда и будет разорять их землю (ведь мы не станем терпеть, не мстя за себя тем, кто начал творить нам зло), ты, пожалуй, не ошибешься в одном из двух – что будешь позорно убит или самими теми, для кого ты окажешься виновником великих несчастий, или нами, которых ты явился убивать и порабощать. 4. Но, может быть, прежде чем оказаться втянутыми в какое-либо бедствие, они, стремясь примириться с нами, решат выдать тебя для наказания: на это были вынуждены пойти многие варвары и эллины, попав в такие обстоятельства. Неужели тебе кажется, что это неважно и не стоит внимания, и что следует этим пренебречь или, точнее, претерпеть наихудшие из всех мыслимых несчастий?
{25 В одной рукописи: «знания».}
XX?ІII. Ну, а если даже добьешься успеха, что за благо, замечательное и завидное, будет у тебя или какую славу ты стяжаешь? Ибо рассмотри и это. Во-первых, тебе придется лишиться самых дорогих и близких людей: несчастной матери, которой ты воздаешь не лучшую благодарность за рождение, воспитание и прочие тяготы, что она перенесла ради тебя; затем – верной жены, которая из-за тоски по тебе пребывает в одиночестве и вдовстве, все дни и ночи оплакивая твое изгнание; а кроме того – двух детей, которым следовало, являясь потомками достойных предков, пользоваться их почестями и уважением в процветающем отечестве. 2. Ты будешь вынужден взирать на жалкую и несчастную смерть их всех, если осмелишься привести войну к нашим стенам. Ибо, несомненно, никого из твоих не пощадят те, кто будет подвергаться опасности за своих близких и терпеть от тебя примерно такое же зло. Напротив, принуждаемые бедствиями, они обратятся к страшным унижениям, безжалостным оскорблениям и ко всякому другому роду поношения твоих родственников: и не исполнители, а ты, ставящий их перед необходимостью, будешь виноват в этом. 3. Несомненно, ты пожнешь именно такие радости, если данное дело удастся тебе в соответствии с твоим намереньем. С другой стороны, обрати внимание на хвалу, славу, почести, к которым следует стремиться благородным мужам, – каковы они здесь: ты будешь в итоге назван матереубийцей, убийцей детей, погубителем жены, проклятьем своей родины, и, куда бы ты ни пришел, никто из людей благочестивых и справедливых не захочет иметь с тобой общими ни жертвоприношения, ни жертвенные возлияния, ни священный очаг дома. Ты не будешь уважаем и теми, для кого, доказывая свое расположение, совершаешь все это, но каждый из них, получив какую-либо выгоду от твоих нечестивых деяний, будет ненавидеть тебя за самоуверенное поведение* 4. Я ведь воздерживаюсь упоминать, что, кроме ненависти, которую ты встретишь со стороны самых добропорядочных, появится и большая зависть со стороны равных тебе, и страх со стороны низших, и вследствие этих двух причин – козни и многие другие неприятности, которые, естественно, обрушатся на человека, лишенного друзей и живущего в чужой стране. Я обхожу молчанием даже Фурий [26], насыпаемых богами и божествами на совершивших нечто нечестивое и ужасное, терзающих души и тела преступников, которые влачат несчастную жизнь и ожидают жалкой смерти. 5. Приняв это во внимание, о Марций, пересмотри свое решение и перестань мстить собственной родине: признав судьбу причиной всех тех зол, что ты перенес от нас или сотворил нам, возвращайся с радостью домой, прими нежнейшие объятия матери, приятнейшие приветствия жены, сладчайшие ласки детей и верни самого себя как наилучшее возмещение долга родине, породившей тебя и воспитавшей столь великим человеком».
{26 Фурии (греч. Эринии) – богини мщения, преследующие преступников.}
XXIX.После того как Минуций изложил это, Марций, немного помедлив, ответил: «Тебе, о Минуций, и вам, отправленным сенатом вместе в, ним, я являюсь другом и готов, если что-то в моих силах, оказывать услуги, поскольку и раньше, когда я был вашим согражданином и занимался общественными делами, вы были мне полезны во многих необходимых случаях, и после изгнания не отвернулись от меня с презрением к моей тогдашней судьбе как от человека, не имеющего больше возможности ни друзьям делать добро, ни врагам – зло, но остались хорошими и верными друзьями, заботясь о моей матери, жене и детях, облегчая им страдания своим вниманием. 2. Но остальным римлянам я – враг, насколько это в моих силах, и воюю я с ними, и никогда не перестану ненавидеть их: они меня за многие славные деяния, за которые следовало удостоить почестей, с позором изгнали из отечества, как совершившего величайшее преступление перед обществом, не проявив ни уважения к моей матери, ни жалости к детям, ни какого-либо иного человечного чувства сообразно моим обстоятельствам. 3. Так вот, услышав это, скажите теперь, если вы лично что-то хотите от нас, совершенно не опасаясь, что чего-нибудь не получите из выполнимого, но о дружбе и примирении, которые вы предлагаете мне заключить с народом в надежде на возвращение, рассуждать прекратите. Как же, весьма охотно я желал бы вернуться в такой город, в котором награды доблести достаются пороку, а наказания для преступников несут те, кто ни в чем не виновен! 4. Ну скажите же мне, ради богов, по причине какого преступления или какому предавшись занятию, недостойному собственных предков, я терплю такую участь? Я отправился в свой первый поход, будучи совсем еще юным, когда мы боролись против царей, пытавшихся силой вернуться назад. После этого сражения в награду я был увенчан полководцем почетными венками за то, что спас гражданина и убил врага [27]. 5. Сколько раз затем я сражался в других битвах, в конном и пешем строю, во всех я отличился и во всех получил награды за доблесть. И не было ни одного города, взятого приступом, на чьи стены не я взошел первым – либо один, либо с немногочисленными соратниками, – и не было бегства врагов с поля боя, главнейшей причиной которого все присутствующие признавали не меня, и никакое другое из блестящих или благородных дел на войне не произошло без участия моей отваги или удачи.
{27 Corona сіvіса – почетный венок из ветвей дуба, дававшийся за спасение согражданина.}
XXX.Конечно, равным образом это мог бы сказать о себе и какой-нибудь другой благородный человек, пусть даже и не столь много. Но какой полководец или командир мог бы похвастаться, что взял целый город, как я город кориоланцев, и что в тот же день тот же человек обратил в бегство вражеское войско, как я войско анциатов, пришедшее на помощь осажденным? [28] 2. Я ведь воздерживаюсь упоминать то, что, хотя мне, явившему такие доблести, можно было взять из добычи много золота и серебра, рабов, упряжных животных и прочего скота, много хорошей земли, я этого не пожелал, но, предпочтя, насколько возможно, не подавать повода для зависти к себе, взял одного только боевого коня из добычи и своего личного друга из пленников, а остальное богатство привез и сдал в казну. 3. Итак, чего из двух был я достоин за все это подвергнуться наказанию или получить почести? И чего из двух – подчиниться худшим из граждан или самому определять права и обязанности для подчиненных? Но, может быть, не поэтому изгнал меня народ, а потому что в остальной жизни я был необуздан, расточителен и не подчинялся законам? Однако, кто мог бы указать кого-нибудь, кто вследствие моих противозаконных удовольствий был бы изгнан из отечества или потерял свободу, или лишился имущества, или испытал какое-либо иное несчастье? Ведь даже из врагов никто никогда не обвинял и не упрекал меня ни в чем из этого, но всеми засвидетельствовано, что у меня и повседневная жизнь была безукоризненной. 4. «Но, клянусь Юпитером, – кто-нибудь, пожалуй, скажет, – твой выбор политических пристрастий, возбудивший ненависть, причинил тебе нынешнее горе. Ибо, хотя можно было избрать лучшую сторону, ты предпочел худшую и продолжал говорить и делать все, чем будет ниспровержен отеческий аристократический строй, а руководителем государства станет невежественная и подлая толпа». Но я – то поступал наоборот, Минуций, и заботился, чтобы сенат всегда руководил общественными делами и сохранялся отеческий порядок политического устройства. 5. Однако, за этот прекрасный образ жизни, который нашим предкам казался достойным подражания, я получил от родины такое вот удачное и благое вознаграждение, будучи изгнан не только народом, Минуций, но и гораздо раньше сенатом, который сначала, когда я боролся с плебейскими трибунами, стремившимися к тирании, поощрял меня пустыми надеждами, что, мол, он сам обеспечит мне защиту, но после того, как заподозрил некоторую опасность со стороны плебеев, покинул меня и отдал врагам. 6. Впрочем, ты сам тогда был консулом, Минуций, когда состоялось предварительное решение сената по поводу суда и когда Валерий, советовавший выдать меня народу, снискал большое одобрение за свои речи, а я из опасения, что буду осужден сенаторами, если начнется голосование, согласился и пообещал добровольно явиться на суд.
{28 См.: Дионисий. VI. 92–94.}
XXXI.Ну же, Минуций, ответь мне, показался ли я и сенату заслуживающим наказания, поскольку в общественной и частной жизни был наилучшим гражданином, или только одному народу? Ведь если все тогда приняли одно и то же решение и все меня изгнали, то ясно, что все вы, пожелавшие этого, ненавидите доблесть, и нет в вашем государстве места для одобрения нравственного совершенства [29]. Если же уступить народу сенат был вынужден и поступок его явился следствием принуждения, а не собственной воли, то вы, полагаю, согласны, что находитесь во власти худших людей и что сенат совершенно не властен поступать так, как считает нужным. 2. Итак, вы предлагаете мне вернуться в такое государство, где лучшая часть управляется худшей? Значит, вы заподозрили у меня полнейшее сумасшествие! Ладно, допустим, вы меня убедили, и я, прекратив войну, как вы хотите, вернулся. Какой у меня после этого будет образ мыслей и какую жизнь я буду вести? изберу ли спокойствие и безопасность и, домогаясь должностей, почестей и остальных благ, коих полагаю себя достойным, соглашусь ли угождать черни, имеющей власть над этим? Тогда из достойного человека стану дурным, и никакой пользы мне не будет от прежней доблести. 3. Или, все-таки, оставаясь при тех же самых нравах и сохраняя тот же самый политический выбор, буду противодействовать тем, кто предпочитает не то же самое? Разве не вполне ясно, что народ снова будет воевать со мной и снова потребует подвергнуть меня повторному наказанию, выдвигая то же самое первое обвинение, поскольку я, получив от него право вернуться, не веду угодную ему политику? Невозможно это отрицать. 4. Затем объявится какой-нибудь другой дерзкий вождь народа, подобный Ицилию или Децию, который предъявит обвинение, что я ссорю граждан друг с другом или строю козни против народа, или предаю город врагам, или стремлюсь к тирании, как и обвинил меня Деций, или в чем ином виноват, что бы ему ни пришло в голову: ведь ненависть не будет иметь недостатка в поводах. 5. И кроме прочих обвинений, немного времени спустя будет использовано и то, что было совершено мной на этой войне, так как я подверг разорению вашу землю, угнал добычу, отнял города и одних их защитников убил, а других выдал врагам. Если обвинители вменят это мне, что я скажу им в свою защиту или чьей помощью воспользуюсь?
{29 Здесь употреблен термин «калокагатия» – (от греч. слов «красивое (прекрасное)» и «доброе (хорошее)»), древнегреческий идеал человека, в личности которого сочетаются физическое и нравственное совершенство. Заключал в себе наряду с красотой, здоровьем и силой также такие душевные качества, как справедливость, мужество, разумность, умеренность.}
XXXII. Итак, разве не ясно, что вы, послы, краснобайствуете и лукавите, Минуций, прикрыв красивым названием нечестивое дело? Ибо, несомненно, не возвращение из изгнания вы предоставляете мне, а отправляете меня на заклание народу, возможно, даже заранее задумав это сделать (ведь уже ничего хорошего относительно вас мне не приходит в голову). 2. Однако, если вы желаете этого (я, конечно, допускаю), просто не предвидя ничего из того, что мне придется претерпеть, то какая мне будет польза от вашего незнания или глупости, когда вы не сможете ничему воспрепятствовать, даже если захотите, но будете вынуждены, наряду с остальным, и в этом угождать народу? Впрочем, для доказательства, что мне не подойдет из соображений безопасности то, что вы называете возвращением, а я – скорой дорогой к гибели, думаю, требуется, в конце концов, немного слов. Но что это не к доброй славе, чести или благочестию (поскольку и ты, о Минуций, правильно поступал, желая, чтобы я заботился об этом), а к величайшему позору и нечестию послужит мне, если доверюсь вам, – об этом послушай в свою очередь. 3. Я был врагом вот этим вольскам и причинил им большой вред на войне, добывая родине господство, мощь и славу. Разве не подобало мне почести получать от облагодетельствованных, а ненависть испытывать от обиженных? Конечно – если бы имело место что-либо разумное. Но судьба оба эти правша перевернула и изменила их смысл на противоположный. Ибо вы, римляне, ради которых я был врагом этим людям, отняли у меня все, что я имел, и, сделав меня ничем, изгнали. Они же, испытавшие от меня страшные бедствия, приняли меня в своих городах – неимущего, бездомного, униженного и лишенного отечества. 4. И они не довольствовались свершением одного этого столь блестящего и великодушного дела, но предоставили мне также гражданство во всех своих общинах, должности и почести, какие у них самые важные. Пропускаю остальное: но ныне они назначили меня командующим с неограниченными полномочиями над полевой армией и все общественные дела подчинили мне одному. 5. Скажи-ка, с каким сердцем я когда-либо смог бы предать тех, от кого был украшен такими почестями, не испытав никакой обиды, ни большой, ни малой? Разве что их благодеяния оскорбляют меня, как вас мои! Поистине прекрасную славу у всех людей принесет мне ставшее известным двойное предательство! Кто же, пожалуй, не восхвалит меня, услышав, что друзей, от которых мне подобало получать добро, найдя врагами, а врагов, от руки которых я должен был погибнуть, – друзьями, я, вместо того чтобы ненавидеть ненавидящих и любить любящих, стал придерживаться противоположного мнения?!
XXXIII. Ну же, Минуций, рассмотри и отношение со стороны богов, с каким я сталкиваюсь ныне и какое выпадет на мою долю в оставшуюся жизнь, если только, послушавшись вас, предам доверие этих людей. Как раз теперь во всяком деле, за какое я бы ни взялся против вас, они мне помогают, и ни в каком начинании я не знаю неудач. 2. И сколь значимым свидетельством моего благочестия вы считаете это? Ведь несомненно, если я начал против родины нечестивую войну, то следовало, чтобы со стороны богов все было против меня. Но поскольку в войнах я до сих пор пользовался попутным ветром судьбы, и, за какие дела ни берусь, все мне в точности удается, то очевидно, что я являюсь благочестивым мужем и избрал прекрасную деятельность. 3. Следовательно, что случится со мной, если я переменюсь и буду стараться вашу власть усиливать, а их – ослаблять? Не случится ли обратное, и не навлеку ли я на себя со стороны божества враждебный гнев, мстящий за обиженных, и так же, как благодаря богам из малого стал великим, не стану ли вновь из великого малым, и не окажутся ли мои несчастья наукой для остальных? 4. Вот какие мысли приходят мне в голову касательно богов, и я убежден, что те самые Фурии, грозные и беспощадные к совершившим что-либо нечестивое, о которых и ты вспомнил, о Минуций, тогда будут преследовать меня, терзая душу и тело, когда я покину и предам людей, спасших меня, погубленного вами, и одновременно со спасением оказавших много прекрасных благодеяний, кому я предоставил богов поручителями, что прибыл не со злым умыслом и что сохраню имеющееся ко мне доверие, до сих пор безупречное и незапятнанное.
ХХХIV. А когда ты, Минуций, упоминаешь еще друзей, изгнавших меня, и родину, отрекшуюся от меня, взываешь к законам природы и рассуждаешь о священном, то ты кажешься мне единственным не знающим простейших и общеизвестных вещей: что друзей или врагов определяют не внешние черты и не наименование, но каждый из них проявляется в делах и поступках, и все мы любим тех, кто оказывает помощь, и ненавидим тех, кто причиняет нам вред. Закон этот не какие-то люди учредили для нас и, соответственно, не отменят его когда-нибудь, если вдруг решат наоборот, но мы унаследовали закон, установленный с начала времен всеобщей природой для всех наделенных чувствами и навечно сохраняющий свою силу. 2. И поэтому мы отрекаемся от друзей, когда они поступают с нами несправедливо, и признаем друзьями врагов, когда с их стороны оказывается нам какая-либо услуга, и город, породивший нас, мы любим, когда он помогает, а когда вредит нам – покидаем, любя его не из-за местоположения, но из-за пользы. 3. И так думают не только частные лица поодиночке, но и целые государства и народы, так что тот, кто придерживается этого взгляда, не желает ничего выходящего за рамки божественных установлений и не совершает ничего противоречащего общему суждению всех людей. Вот почему я и полагаю, что, поступая таким образом, я поступаю и справедливо, и выгодно, и благородно, и, вместе с тем, также весьма благочестиво по отношению к богам и не желаю считать людей, определяющих истину по догадке и личному суждению, судьями над ними, поскольку я делаю то, что угодно богам. Ведь я не думаю, что берусь за невыполнимые дела, имея богов их руководителями, если только следует судить о будущем по уже случившемуся.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |