Борис Семенович за своим столом философски хмыкнул, с легким шумом втягивая в себя последнюю макаронину. Анастасия Львовна прищурилась, стараясь изо всех сил не показать, как она злится. «Всыпать бы этой мерзавке ремня, – думала она, внешне изображая Мудрость и Сожаление. – Чтобы завопила. Чтобы до конца жизни…»
ВЕСЕННИЕ КАНИКУЛЫ
У постели Эли собралось человек десять. Она лежала вся такая печальная, а на скуле красовался синяк.
Дима положил на тумбочку пакет с апельсинами и присоединился к одноклассникам.
– Ну как? – жалобно спросил кто-то из девчонок. – Болит?
– Да не очень, – призналась Эля. – Голова кружится.
Дима внимательно разглядывал Элю. Выглядела она вполне свежей. Поверх одеяла лежала рука с ярким маникюром. Да и синяк был почти незаметным. Когда Кошка ему врезала в начале года, у него вся скула была синяя.
– Тебя когда выпишут? – спросила Алена.
– Не скоро. Им нужно кучу документов оформить, у меня же сотрясение мозга! – гордо произнесла Эля и добавила шепотом: – Сигареты кто-нибудь принес?
Девчонки быстро передали ей пачку, и больная сунула ее под подушку.
– Тебе нельзя! – вырвалось у Димы.
Эля пренебрежительно улыбнулась.
– Тебя ж тошнит! – опять удивился Дима.
– Это меня от еды тошнит, а от сигарет не очень, – объяснила Эля.
– Зато теперь Рябцеву точно вышибут! – радостно сообщила Алена. – Будет знать!
Дима поморщился.
– Интересно, что на нее нашло? – пробормотал он.
Эля вскинулась на кровати.
– Она психованная!
Дима промолчал. Странно спорить с человеком, который болен.
Он пытался вчера поговорить с Кошкой, выяснить, что случилось. Позвонил, спросил, за что она Элю треснула. Кошка ответила устало-устало:
– Да не била я ее, Димка. Честно.
– Но все же говорят…
– Ты кому больше веришь, – Юля по-прежнему говорила медленно, словно через силу, – каким-то «всем» или мне?
Тогда он промолчал, и через секунду в трубке раздались короткие гудки. Димка и сейчас сомневался. С одной стороны, не стала бы ему Кошка врать. С другой – Элька в больнице. В больницу просто так не положат. Ее же осматривали, установили сотрясение мозга… Но что-то свеженькая она для сотрясения мозга. Однажды Птицы две недели помогали в хирургическом отделении, Димка там не видел таких цветущих больных с черепно-мозговой травмой…
Из оцепенения Димку вывела Алена, которая трясла его за рукав:
– Я говорю: пусть спасибо скажет, что в суд на нее не подали! Скажи!
Димка неопределенно пожал плечом. И тут в комнату вошла красивая, стройная, очень властная дама в белом халате. Росту она была небольшого, но почему-то сразу захотелось встать, и желательно – по стойке «смирно». Многие так и сделали. Девчонки приветствовали вошедшую тихим шелестом:
– Здравствуйте, Ирина Ивановна…
А Алена шепнула Диме на ухо:
– Это Элькина родная тетя. Такая шикарная!
А Элька улыбнулась радостно-ненатуральной улыбкой Барби:
– А ко мне одноклассники пришли!
Дама покровительственно кивнула:
– Я очень рада за тебя. Но как заведующая отделением…
Дама укоризненно покачала головой и постучала по стеклу изящных наручных часиков.
У Димы в голове перещелкнуло. Тетя-врач… Свеженькая Элька… Кошка, которая Диме никогда не соврет… Все сложилось!
Ему показалось, что он снова играет в «Мафию» и точно вычислил соперников. Осталось стравить их между собой.
– Ирина Ивановна! – сказал он голосом почти трагическим. – Скажите Эле, что это ей вредно!
И ловко, как фокусник – платок из рукава, извлек из-под подушки сигареты. В таких случаях говорят: «Это произвело эффект разорвавшейся бомбы». Причем бомба была бесшумная и парализующего действия. Никто не шевелился и, кажется, не дышал. Наконец Ирина Ивановна выдавила из себя:
– Эльвира…
Это оказалось похожим на змеиный шип, хотя в слове «Эльвира» Дима раньше не замечал ни одной шипящей или хотя бы свистящей. Но он не собирался сейчас заниматься фонетическим анализом. Он сказал еще заботливее:
– А ведь у нее сотрясение…
– Какое сотрясение! – рявкнула Элина тетя. – У нее даже синяк нарисован! Пришла, клянчить начала: «Хочу в больнице полежать! Мне так нужно, чтобы меня пожалели…» У меня палаты на вес золота, а ты!..
Димка никогда не видел Эльку такой раздавленной. Даже не пытаясь возразить или хотя бы разреветься, она лихорадочно терла лицо наволочкой. Лиловая краска не столько стиралась, сколько размазывалась по ее лицу, превращая Элю в персонажа Хеллоуина. Остальные не могли оторвать от этого зрелища остекленевших взглядов.
– Говорит: «Я так устала от школы!» – теперь Ирина Ивановна обращалась исключительно к Диме. – Говорит: «Тетенька, любимая! Я тебя так мало вижу, напиши мне сотрясение, хотя в больнице у тебя полежу!»…
Она задохнулась от возмущения, и Дима добил, уже не изображая тревоги и сочувствия:
– Она не ради вас, Ирина Ивановна. Она хотела, чтобы моего друга… Юлю Рябцеву из школы выгнали. А может, и в колонию посадили.
Элина тетя сжала кулаки и сказала неожиданно спокойно:
– Прошу всех покинуть палату…
Вот теперь Димке стало по-настоящему жаль Эльку. Но он ничего не сказал, вышел первым.
В коридоре, не обращая внимания на одноклассников, которые буравили его возмущенными взглядами, на Алену, которая говорила ему что-то обидное, Димка достал мобильник и нажал кнопку 2 быстрого вызова:
– Кошка! Элька все подстроила!.. Да тут вообще детектив… Ты где? Сейчас буду!
Павел Сергеевич сидел и наслаждался видом молчащего телефона.
Все-таки каникулы – хорошее время. На работу ходишь, бумажки строчишь, но нет главной проблемы – детей. Директор улыбнулся, вспомнив старый анекдот: «Работать пожарным хорошо: форма, зарплата, коллектив. Но как пожар – так хоть увольняйся!»
На каникулах никакого «пожара», никаких двоечников, хулиганов, и главное – никаких изобретательных воспитанников 34-й школы, которые только и думают, как привлечь к школе ненужное внимание. А сами то одноклассниц избивают, то детей делают, то разговаривать не хотят, как все нормальные дети.
Хотя, конечно, жизнь у них интересная, у этих ненормальных. Все время что-то придумывают. Павел Сергеевич поймал себя на том, что завидует своим самым беспокойным ученикам. Если бы ему в его школьные годы попалась такая компания, он обязательно к ней прибился бы. Можно было бы…
Директор сердито осадил себя и мысленно отчитал за глупости. Нет этих баламутов – и хорошо. Хоть не звонит никто каждые пять минут.
Стоило об этом подумать, как телефон требовательно звякнул.
Павел Сергеевич взял трубку…
– Ну что, теперь вы ответите за все!
Директор решил, что это шутка или человек ошибся номером. Но голос не дал ему опомниться.
– Подделка эта ваша грамота! – радостно сообщила трубка. – И это уже известно на самом высоком уровне! Я лично позаботилась о том, чтобы в управлении образования узнали о том, чем школьники занимаются вместо уроков.
– Как подделка? – не понял директор. – По всем каналом же рассказали…
– Журналисты ничего не понимают! Что сказали, то и повторили! А в серьезном институте подтвердили мои опасения.
– А вы кто? – не выдержал Павел Сергеевич.
– Я – совесть! – пафосно заявила трубка, и Павел Сергеевич узнал голос Злыдни.
– Елена Ивановна, зачем вы… – начал спрашивать он.
– Потому что справедливость должна победить! – перебила Кочеткова и с чувством выполненного долга отключилась.
То, что творилось дальше, Павел Сергеевич до пенсии будет вспоминать как страшный сон. Все возможные и невозможные шишки посыпались на его лысеющую голову. Звонили журналисты, звонили из управления, звонили из фонда. Все они, не стесняясь, высказывали все, что думают по поводу подрастающего поколения, того, что школа должна воспитывать, и что директор лично обязан обеспечивать досуг, чтобы не оставалось времени и места для дури в голове.
В промежутке между звонками Павел Сергеевич успел только высунуть голову в приемную и сообщить Тане, что он желает видеть «ЭТИХ» у себя в кабинете. Найти их дома, на улице, на даче – и с родителями к нему! Вид у него был такой, что Таня сразу побежала за Впалычем.
– Он их убьет… – прошептала она, вцепившись в руку математика и размазывая по лицу слезы. – Я его таким вообще никогда не видела. Им одним туда нельзя!
Впалыч коротко кивнул.
– Ребят пока не трогай. Буду через пять минут.
Таня побежала обратно к кабинету.
Виктор Павлович – блестящий психолог с многолетним стажем – сидел напротив директора школы и изо всех сил старался не злиться. Из потока, вылившегося на его голову, он понял многое. Во-первых, Злыдня смогла доказать, что найденная грамота – подделка. Для Впалыча это не было неожиданностью, он был практически уверен в том, что грамота – это очередной «проект» его подопечных. Во-вторых, новость уже подхватили, еще немного – и про подделку раструбят по всем каналам: с новостями в городе напряженка, а журналистов хлебом не корми, дай кого-нибудь разоблачить. В-третьих, всех собак за эту подделку собираются повесить на директора, поскольку грубый подлог совершили его ученики.
– Павел Сергеевич, а вы любите свою школу? – спросил Впалыч.
– Что? – директор замер на полуслове.
– Если бы ученики хотели спасти вашу школу, вы бы тоже на них злились?
– Спасти? Школу?! Не смешите меня!
– А зачем они все это, по-вашему, затеяли?
– Знаете что, дорогой Виктор Павлович, у меня нет времени разбираться со всем, что творят ваши гениальные воспитанники! Я знаю, что без вас мы жили спокойно, а как они появились, у меня бесконечные, слышите, просто бесконечные проблемы! Вы что думаете, мне заняться больше нечем? Через неделю санстанция, потом министерская проверка, потом… Потом еще что-нибудь придумают! Мне без «ваших» забот хватало выше головы!
Впалыч грустно улыбнулся.
Директор взвился.
– Только не надо мне рассказывать про то, что дети – это наша главная ценность, и другие прописные истины педагогики. Вы б бумажек с мое позаполняли! И на совещаниях посидели бы… С мое…
Павел Семенович с раздражением отбросил в сторону ручку, которую теребил в руках.
– Ну что у них за способность создавать себе проблемы, а? Кто просил Кудрявцева лезть к родителям этой… красотки. Зачем ему это было нужно?
Впалыч опять выразительно пожал плечами.
– Честь прекрасной дамы решил защитить? Там уже давно защищать нечего. Начитались романов и устраивают себе проблемы на ровном месте. Наивные они у вас. Не приспособленные к жизни.
– А может, это жизнь к ним не приспособлена? – спросил Впалыч.
Птицы сидели во дворе на жердочке. Выглядели они уставшими и потрепанными. Уж больно странный голос был у Впалыча, когда он их обзванивал.
Виктор Павлович вышел к ним и с трудом подавил в себе порыв обнять.
– Ругаться будете? – спросил Дима.
– А есть за что?
– Нет, – твердо ответила Кошка.
Хотя под сердитым взглядом Димки тут же смутилась и быстро опустила глаза.
– То есть меня есть за что… Я сама виновата. Во всем. Не надо было мне всех злить…
– Меня отправят в спецшколу? – спросил Артем.
– Мне нельзя будет с нашими разговаривать? – испугалась Анечка.
– Вы зачем письмо подделали, аферисты? – устало произнес Впалыч, опускаясь на жердочку рядом с подопечными.
Никто не стал спорить, только Кошка буркнула:
– А я говорила, что нужно над текстом еще поработать…
– Да текст как раз подозрения не вызвал.
– А что? – удивился Женя. – Бумага настоящая, чернила сделали по старому рецепту, писали гусиным пером…
Виктор Павлович хмыкнул:
– Там тоже не дураки сидят. Проверили, насколько чернила впитались.
– Поторопились, – огорчился Дима. – Надо было пару недель выдержать.
– Ага! – взвилась Кошка. – Да за это время на месте нашей школы уже руины были бы!
– Можно было в печи, – Молчун полез за планшетом. – Искусственно состарить…
Впалыч тяжело вздохнул:
– Не ту проблему решаете, пернатые. Вас чуть ли не из школы гнать хотят за ваши художества.
– Ну и ладно! – мотнула головой Кошка. – Мы и в другой школе устроим!
– Это если вас возьмут всех вместе в одну школу. Что, с учетом обстоятельств, вряд ли.
Все снова поникли. Теперь они действительно напоминали стаю грустных разномастных птиц: взъерошенный воробушек Аня, настороженный дрозд Молчун, аккуратный голубь Димка, нервная трясогузка Юля и печальный гусь Женька.
– Не выгонят! – вдруг заявила Кошка. – Знаете, как нас на карате учили? «Падая – нападай!»
«Стая» встрепенулась. Они уже были готовы ввязаться в новую авантюру.
«А может, – подумал Впалыч, – не такие уж они у меня неприспособленные?»
Колюня с парой приятелей подловили Димку возле самого подъезда:
– Ну что, стукач, пойдем выйдем!
Димке стало смешно.
– Так мы уже вышли!
– Юморист, да? Шутник? – Колюня заводил себя в полном соответствии с дворовым этикетом. – Сейчас ты у меня пошутишь…
Но Димке было не до этикета, он спешил к своим – надо было утрясти последние детали завтрашнего серьезного разговора.
– Колюнь, – сказал он мягко, – я на тебя стучал? Или на твоих… братьев по разуму?
– На меня – нет… И чё? На Эльку стучал…
– А ты, значит, ее рыцарь? Парень? Бойфренд?
Колюня смутился. Он, конечно, был за «понятия», но признать себя Элькиным бойфрендом ну никак не мог. Да и не хотел.
– Причем тут?.. Раз настучал – значит, стукач! А со стукачами…
– Твоя Элька, – ровным голосом продолжал Димка, – стерва и сволочь. Она Юльку подставила, хотела, чтобы ее из школы выгнали. Или ментам сдали.
Колюня сглотнул и заморгал. Он не любил людей, которые кого-нибудь сдают ментам.
– Вот и получается, что Элька за что боролась, то и получила.
Колюня замотал головой. Он явно запутался.
– Ну смотри, – Димка перешел на язык примеров, – вот если я тебе в глаз дам, ты ответишь?
– Я тебе так отвечу!..
– Вот видишь! На удар надо отвечать ударом. На подставу– подставой. Все честно!
Это окончательно замутило неизобретательный мозг Колюни. Он беспомощно оглянулся на секундантов, но те вообще не понимали, что тут происходит.
– Ладно, – сдался Колюня после мучительной внутренней борьбы, – живи пока. Но чтоб не стучал, понял?
– Не буду, – пообещал Дима. – И бухать с вами больше не буду… То есть вообще бухать не буду. И курить. Это как какашки жевать.
– Ты чего? – Колюня смотрел на Димку как в первый раз. – Прикольно же…
– Ага. Вон, возле гастронома каждое утро собираются такие… прикольные. Чирики сшибают на пиво. Извините, мужики, у меня реально важное дело.
И Дима ушел, не отказав себе в удовольствии на прощание пожать неживую, как у манекена, ладонь Колюни.
Хотя мероприятие называлось «расширенное заседание научного совета музея», больше всего оно напоминало выездную сессию инквизиции. Два года назад Птицы ее изображали, но тогда они были в роли судей, очень повеселились, добиваясь от Ворона признания того, что Земля плоская. В шкуре подсудимых это оказалось не так весело.
Кроме самих сотрудников музея за длинным столом сидели несколько чиновников районного масштаба, задумчивые женщины из РОНО, несчастный Павел Семенович и торжествующая Злыдня. Виктор Павлович тоже расположился за столом, но так отдельно, что Птицы не поняли, входит он в комиссию или нет. Человек пять журналисток с диктофонами наперевес и два свирепого вида фотографа готовились выжать этот информационный повод досуха. Телеоператор с важным видом водил камерой, словно гранатометом.
Председатель – директор музея, похожий на одуванчик-переросток, – все чего-то или кого-то ждал, но потом махнул рукой и сказал:
– Ладно, давайте начинать. Суть, я думаю, все знают?
Злыдня тут же вскочила с намерением высказаться, но один из районных начальников солидно уронил:
– Ваше мнение, Елена Ивановна, нам хорошо известно.
Злыдня на удивление покорно опустилась на место. Наверное, это был важный начальник.
– Чтобы не тянуть кота за хвост, – он повернулся к виновникам переполоха, – давайте сразу послушаем ребят. Что вы скажете в свое оправдание?
Птицы переглянулись. Не от растерянности – роли были распределены заранее – а просто зябко было вот так стоять шеренгой перед внимательными, как пулеметы, взрослыми.
Начал Женька, сурово и даже как будто с упреком:
– Да, мы признаем, что подделали это письмо. Потому что иначе вы нас и слушать не стали бы!
«Падая – нападай!» – с удовлетворением подумала Юля.
А Женька продолжил. Он говорил про то, что закрытие школы никого не волнует, то ли дело флешмоб или фальсификация исторических документов. Про уникальную школу, в которую хотелось ходить, а ее прикрыли за какие-то бумажные нестыковки. Про то, что опыт 34-й школы даже не изучает никто, хотя такого, может быть, ни в одной стране мира нет.
Про «ни одну страну мира» чиновникам и дамам из РОНО понравилось.
Потом вступила Кошка:
– Понимаете, мы за школу что угодно сделать можем, хоть подделать письмо, хоть убить!
– Это она в переносном… – попытался уточнить Дима, но Юлю уже несло.
– Она нам как дом была, как семья, ясно?! Мы туда каждое утро хотели! Вот ваши дети хотят в школу по утрам?
Лица членов комиссии затуманились. Каждый вспоминал своих детей… да и свое детство. «Хочу в школу»? Нет, такого они припомнить не могли.
Кошка развивала успех, объясняя, как здорово было в 34-й и как здорово может быть в каждой школе. Тут, правда, заранее согласованный порядок выступления поломался. И Димка, и Анечка, и даже Женька то и дело встревали в Юлин спич, приводя примеры, от которых даже у старых опытных педагогов загорались глаза.
Впалыч не знал, радоваться такому выверту или не очень. Конечно, сейчас члены комиссии слушают, раскрыв рот, но что будет, когда Кошка и остальные выдохнутся? К счастью, очень вовремя в зале появился последний член расширенного ученого совета. Это был очень целеустремленный старичок в потрепанном, но стильном джинсовом костюме. Он вошел безо всяких «здравствуйте, извините за опоздание» и начал говорить, не дожидаясь окончания очередной тирады Кошки.
– Это очень профессионально! Очень! Что вы мне про детей рассказываете? Откуда у детей такие навыки!
Даже Кошку такое энергичное выступление смутило, она поперхнулась и закашлялась.
– Это Лев Аристархович, наш эксперт, – пояснил директор музея. – Мы ему показали работу школьников…
– Каких школьников?! – похоже, Лев Аристархович наплевательски относился ко всем церемониям и условностям. – Это высокопрофессиональная работа! Если бы ваш музей не имел счастья сотрудничать со мной…
Тут Юля справилась с кашлем и решила, что перебивать невежливых взрослых – вежливо.
– Это сделали мы, понятно? Вот этими самыми руками!
И в доказательство она подняла и потрясла в воздухе рукой Молчуна. Тетеньки из РОНО посмотрели с одобрением: руки были чисто вымытые и с идеально подстриженными ногтями.
Однако одному из чиновников, наконец, пришла в голову мысль прекратить это явное отклонение от регламента.
– Ну-ка, дети, – приказал он, – выйдите за дверь!
Птицы не успели даже дернуться, когда их остановил окрик профессора:
– Стоять!
Чиновник попытался возмутиться:
– Мы узнали от них все необходимое!
– Узнали? – рыкнул на него Лев Аристархович. – Вот и идите сами! Или сидите! Короче, не мешайте!
Чиновник поперхнулся и деревянно сел. Профессор повернулся к «подследственным».
– Своими руками? И как именно вы «своими руками» получили чернила?!
– Мы изучили несколько вариантов. И взяли наиболее распространенный в то время в России.
К изумлению Птиц, это произнес Молчун. Впрочем, он и сам удивился, но решил не задумываться пока над этим и продолжил:
– Основной ингредиент – чернильный орех…
Под надзором комиссии Молчун выводил письмо. Благо, помнил он его наизусть, столько раз переписывал, что был уверен – не забудет до конца жизни.
Комиссия молчала. Тетеньки из РОНО опасливо косились на чиновников. Чиновники делали вид, что в регламенте появились изменения, которые заставляют их молча сносить все это безобразие.
– Ручкой не то, почерк не совпадает, – сказал Молчун, – надо пером.
– Ладно, ладно, – махнул рукой Лев Аристархович, – верю! Хотя с трудом, честно говоря… Но откуда вы выкопали всю эту историю с Анной? Кто вам подсказал?
– Никто нам не подсказывал, – устало вздохнула Аня, – мы ее сами придумали. Понимаете?
И она потрясла ладошкой перед носом у профессора.
– Как? – еще больше удивился тот.
– Головой! Боже, как же вы профессором стали, если вы такой непонятливый!
– Не смей хамить старшим! – взвилась Злыдня.
Лев Аристархович поморщился, уселся на стул верхом, причем спиной к комиссии и лицом к Птицам, и с наслаждением произнес:
– Рассказывайте!
В следующие несколько минут он доказал, что профессором стал совершенно заслуженно. Птицы заговорили разом. Анечка кричала и подпрыгивала, Кошка тараторила со скоростью бешенного пулемета, Дима несколько раз пытался начать историю с самого начала, Молчун вставлял отдельные слова то в речь Анечки, то Димы, а Женя старался коротко резюмировать сказанное. Лев Аристархович все понял. Глаза его сияли.
– Вас ждет большое будущее, – сообщил профессор, – коллеги.
– Ага, ждет, – печально сказала Аня, – если из школы не выгонят.
Тут Аристарх Платонович вспомнил о мрачной комиссии, которая сидела у него за спиной и отчаянно скучала, давно не понимая, что здесь происходит. Он обернулся, пробежал взглядом по людям. Выражение лица у него стразу стало уксусное, он быстро оценил свои шансы до них докричаться. Потом он перевел глаза в сторону камеры…
– Заявление для прессы! – громко сказал профессор.
– Не, не зря он профессор, надо будет извиниться, – шепнула Анечка Жене, глядя как Аристарх Платонович общается с журналисткой.
Слова «сенсация», «уникально», «беспрецедентно» повторялись в его заявлении через слово. В целом, о чем речь, было непонятно, но создавалось ощущение чего-то скандального.
– Это высочайший уровень копирования исторических документов, – (тут даже Впалыч хмыкнул), – это блестящее владение историческим материалом, это уникальное логическое мышление вкупе с общей эрудированностью и творческим подходом…
– Это он про нас? – шепнула Кошка.
Дима ткнул ее в бок: «Не сглазь!»
– Эти ребята обладают бесценным даром для науки – они не зашорены. Они выдвигают головокружительные гипотезы, они не боятся показаться смешными. Только так и становятся настоящими учеными! И я, не задумываясь, возьму к себе в команду любого из этих школьников.
– Подождите, подождите, – замотала головой журналистка, – так письмо не подделка?
– Понимаете, дорогая девушка, история, которую придумали эти замечательные ребята, абсолютна правдоподобна. Вот лично я, профессор и доктор наук, не возьмусь сейчас сходу ее опровергнуть. Анечка, ты в каком классе?
– В третьем, – пискнула Аня.
– Вот вы в третьем классе могли бы придумать историю, в которую поверит доктор наук? – с напором поинтересовался Аристарх Платонович у камеры, которая его снимала.
– Н-нет, – ошарашенно ответила журналистка.
А оператор уже показывал крупным планом огромные Анечкины глаза.
– И все-таки, зачем вы придумали эту историю? – спросила у девочки журналистка.
– Мы хотели спасти свою школу, – пылко сказала Аня.
И заплакала. Просто потому что слишком много эмоций свалилось на ее бедную голову.
Собственно, дальше можно было ничего не снимать и ничего не говорить. Эти огромные, полные слез глаза попали на все новостные сайты.
«Дети сделали профессора!»
«Они просто хотели спасти школу!»
«История одной любви…»
«Все подробности личной жизни Костевича!»
Женя морщился, но продолжал читать заголовки.
С одной стороны, шумиха была неприятна, но с другой стороны она решила многие проблемы.
Самое главное – Молчун. Он полчаса рассказывал Аристарху Платоновичу про то, как именно составлялось письмо, а потом подошла дамочка из РОНО и поинтересовалась тот ли это мальчик, которого отправляют на комиссию для перевода в спецшколу.
– Это правильно! – обрадовался профессор. – Непременно с техническим уклоном! Лучше химическим…
– Не с тем уклоном, – перебила дамочка. – В спецшколу для детей с ограниченными возможностями…
Бедный Аристарх Платонович на минуту потерял дар речи, только прохрипел:
– У него ограниченные возможности?! Тогда все ваше РОНО надо в интернат…
– Видите ли, – перебил его Артем, – я испытываю некоторые проблемы, когда выражаю свои мысли с помощью устной речи.
– Что? – переспросила ошарашенная дамочка.
– Мне трудно говорить, – объяснил Молчун. – Особенно долго и развернуто.
Дамочка пошла красными пятнами, повернулась к Злыдне и поинтересовалась:
– Вы издеваетесь?
Дальше разговор шел только между ними и состоял из приглушенного шипения, а закончился он громким воплем Злыдни.
– Он псих! – заорала она. – А психам не место в школе!
И тут вступил Павел Сергеевич. Громким басом он перекрыл срывающийся в истерику фальцет бывшей учительницы математики.
– Я вас попрошу не оскорблять учеников моей школы, – твердо сказал директор. – Если они заслуживают наказания, я их сам накажу.
Злыдня не поверила своим ушам, глазам и чувству реальности. Павел Сергеевич, который в присутствии начальства либо оправдывался, либо обещал выполнить очередное задание РОНО, вел себя совершенно по-хамски. Елена Ивановна даже обвела глазами присутствующих – где спрятался привычный зашуганный директор 33-й школы? Но Павел Сергеевич и не думал прятаться.
– Если возражений нет, – он поднялся со стула, – я прямо сейчас отправлюсь с ними в свой кабинет и разберусь.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |