– Ну что, будешь помогать готовить? – спросила Аня, когда вся игра была прописана и расчерчена на бумаге.
– А вы разрешение спросили? – робко спросила Полина.
Кошка фыркнула. Потом задумалась.
– Еще не хватало разрешение спрашивать! – сказала она по инерции, но у нее уже складывался план.
– Виктор Павлович! – чинно обратилась Юля к классному, заглянув в кабинет и увидев, что он не один. – Можно с вами поговорить?
Впалыч кивнул. Педагог-организатор изрядно его утомила, и он с удовольствием переключился.
– Виктор Павлович, мы хотим сделать еще один флешмоб.
Юля покосилась на Веру Васильевну, которая недовольно поджала губы.
– Юль, мы на педсовете договорились, что руководство флешмобами возьмет на себя Вера Васильевна.
– Руководство? – оторопела Кошка.
– Видите, Вера Васильевна, – обратился Впалыч к собеседнице, – нужно придумать тему для мероприятия.
– Мероприятия? – вырвалось у Кошки.
Впалыч едва заметно подмигнул Юле, и она изо всех сил постаралась понять, что хочет от нее классный руководитель.
Вера Васильевна молчала. Впалыч вздохнул.
– Наверное, это так утомительно – каждый год придумывать мероприятия к праздникам, да? – спросил он у нее.
Вера Васильевна вымученно кивнула.
– Скоро 23-е февраля, – выдавила она из себя.
Впалыч выразительно посмотрел на Юлю.
– Вы хотите сказать… – медленно начала она.
– Вера Васильевна предложила отличную тему для флешмоба, – спокойно продолжил Впалыч.
До Кошки наконец-то дошло, что надо говорить.
– Точно! Мы придумали квест. Это будет как будто военная игра. А потом танец на крыльце, мы его тоже можем сделать военным, есть классная песня и костюмы мы найдем – камуфляж. Спасибо, Виктор…
Впалыч выразительно мотнул головой в сторону педагога организатора.
– Спасибо, Вера Васильевна, – засмеялась Юля, – вы нам очень-очень помогли!
Кошка развернулась, чтобы уйти, Впалыч встал, чтобы проводить ее до двери.
– Не переигрывай! – сказал он тихо. – Зато ваш флешмоб теперь будет стоять в плане мероприятий и к вам не будет никаких претензий. Только не забывайте, что Вера Васильевна ваш руководитель, поэтому иногда приходите к ней за советом.
Кошка прыснула и убежала. И первый, к кому она по привычке кинулась, был Дима:
– Так! Срочно обзванивай одноклассниц, у меня к ним дело!
Но Димка среагировал странно. Вместо того, чтобы быстренько достать телефон и начать обзвон, он тяжело вздохнул и посмотрел на Юлю как-то… жалостливо.
– Давай-давай, – съязвила Кошка, – по тебе полкласса сохнет! Должна же от тебя быть какая-то польза!
Дима проигнорировал комплимент, терпеливо пояснил:
– Проблема не во мне, а в тебе.
– У меня одна проблема – ты тормоз! Ты им объясни, что мне нужно…
– Они не захотят тебе помогать, – перебил Кошку Дима. – Они тебя еще не простили.
– За что? За тот дурацкий конкурс? – Юля искренне таращилась на Димку.
Он не шутил.
– Ладно, – разозлилась Кошка, – обойдусь без них.
– Но я помогу! – торопливо добавил Дима.
– Ты мне не нужен! Тут девчонки нужны!
Провожая взглядом Юлю, которая чуть не вприпрыжку неслась по улице, Димка про себя решил: «Попробую поговорить! Вдруг они уже успокоились».
Но «они» не успокоились. Ни Алена, которая сразу набычилась, услышав про Кошку, ни меланхоличная Оля, ни поджавшая губы Эля.
– Девчонки! – Дима старался быть предельно обаятельным. – Просто Юлька… она такая по жизни! Она даже не поняла, что всех обидела!
– Мы заметили, – пробурчала Оля.
– Да, – покивала головой Эля, – Юля вообще иногда мало думает об окружающих.
Алена красноречиво промолчала.
– Ну пожалуйста! – забыв все психологические премудрости, взмолился Дима.
– Хорошо! – неожиданно легко согласилась Эля.
Все, включая Диму, посмотрели на нее удивленно.
– Конечно, мы поможем… – Эля выдержала микропаузу, – если это нужно лично тебе. Это ведь тебе лично нужно, да, Дима?
Димка почувствовал подвох и неуверенно кивнул.
– Это даже трогательно, – тонко улыбнулась Эля, – что ты так переживаешь за свою девушку.
Алена пошла багровыми пятнами. Димка меньше всего хотел кого-нибудь обидеть, поэтому принялся торопливо объяснять:
– Она не моя девушка! Просто друг! Я за друга переживаю… У меня вообще девушки нет.
Тут Дима получил увесистый тычок в плечо, Алена отвернулась, а Эля сделала страшные глаза.
Секунду Дима соображал, что от него хотят. Когда до него дошло, что Алена претендует на звание «девушки», ему сначала стало смешно, а потом страшно. Подумаешь, в кино один раз сходили… С другой стороны, что ему жалко сделать человеку приятное? Вон как она расстроилась! От Димы же не убудет, если он слегка приврет.
– Ален, я просто думал, что ты не хочешь афишировать наши отношения, – сказал Дима.
– Что? – вскинулась Алена, а потом порывисто схватила Диму за руку, и быстро, пока он не передумал, сказала. – Нет, я хочу!
Дима обнял Алену за плечи и завис. Что делать дальше, он не знал, но вовремя вспомнил, зачем, собственно, решил поговорить с девчонками.
– Так я не понял, вы поможете Кошке? – спросил он.
Девчонки опять сделали скучные лица, а Алена капризно заявила:
– Ну что ты с ней носишься, а? Она же нас всех ненавидит!
– Нет, что вы, она не ненавидит, она просто…
– Дим, давай лучше сходим куда-нибудь, – перебила его Эля.
И когда все послушно потянулись к выходу, слегка тормознула его и прошипела на ухо:
– Ну что ты лезешь со своей Рябцевой? Ты что, не видишь, Алене это неприятно!
Дима скосил глаз на сияющую Алену. Ее сейчас могло расстроить только прямое попадание метеорита в голову.
– Или никакая она тебе не девушка, и ты ее просто пожалел? – продолжила Эля.
– Нет, конечно! – как можно увереннее сказал Дима.
Расстроить сейчас Алену было выше его сил.
Несколько раз Женька пытался изловить Вику и поговорить с ней серьезно. Но никак не получалось: Вика все время была в окружении подруг, даже домой ходила в их сопровождении. К удивлению и даже возмущению Жени, она как будто не переживала по поводу своего отчаянного положения, выглядела, как обычно, и только иногда лихорадочный блеск в глазах ее выдавал. Или Женьке казалось?
Немного пораскинув мозгами, он пришел к выводу, что Вика права. Это защитная реакция психики. Чего зря нервничать? Теперь нужно думать о ребенке, о том, чтобы ему не навредить. А всякие эти рыдания и истерики, конечно, повредят. О будущем, о том, как она теперь будет жить, Вика, похоже, и не задумывалась. И правильно. Думать за нее должен мужчина. Отца ребенка Женька мысленно списал со счета. Не было никакого отца. То есть был, но где-то далеко, вне досягаемости.
Значит, вся ответственность должна лечь на Женины плечи.
Это был самый спорный поворот в рассуждениях, логика тут явно хромала на все четыре ноги (или сколько там ног у логики?), но Женькина огромная совесть утверждала, что все правильно.
Поговорить с Птицами Женька не мог – разговор с Молчуном показал, как трудно кому-то что-то объяснить. Даже то, что самому понятно, как дважды два. В крайнем случае, как дважды семь. Пришлось припасть к проверенному (хотя и ненадежному) источнику информации – к интернету.
На запрос «беременность у школьниц» Google выдал почти два миллиона ответов. Женька почитал немного, запутался и стал уточнять формулировку. Как-то незаметно кривая дорожка гиперссылок вывела его на аборты у несовершеннолетних. И уж совсем непонятно зачем он щелкнул на видео…
…Через полчаса Женьке стало так тошно, что он с трудом нашел силы, чтобы вырубить комп и доползти до дивана. После чего проспал четырнадцать часов подряд.
Сначала Полине было очень тяжело. Например, ей говорят: «Рисуй карту!» И никаких подробностей. Какого цвета, какого размера, как рисовать, как разукрашивать. Полина впадала в ступор и боялась взять в руки карандаш. Но постепенно, через пару дней, она втянулась в компанию этих странных школьников. Она даже осмеливалась иногда вставить свое мнение в обсуждение, а когда ее выслушали и сделали так, как она предложила, ее гордости не было предела.
А потом Кошка предложила ей поучаствовать в танце. Правда, для того, чтоб ее отпускали на репетиции, Юле пришлось прийти домой к Полине, поговорить с ее мамой, клятвенно пообещать ей, что домой ее будет провожать она лично, и что Полина каждый час своего отсутствия будет отзваниваться. Но в целом теть Катя была довольна:
– Все лучше, чем дома сидеть, – сказала она.
-го февраля школа сошла с ума. Флешмобов давно не было и их уже не особенно ждали. Поэтому когда после третьего урока в окно коридора второго этажа влетела стрела с запиской, там начался настоящий переполох.
Стрелу схватили, развернули, рассмотрели карту. Самые смелые побежали в столовую и кинулись к прилавку с паролем:
– У вас есть трехметровые лыжи?
Столовая замерла.
– В полночь приходите! – ответила, давясь от смеха, одна из поваров и протянула записку.
Толпа, бегающая по коридорам, росла с угрожающей скоростью. И к концу большой перемены на крыльцо вывалилось полшколы, потому что последним заданием было привести с собой всех знакомых представителей мужского пола. И тут началось.
Из-за всех сугробов на крыльцо полез спецназ, сбацал бодрый рэп под ремикс «You are in the army now» и в конце расстрелял всех хлопушками с криками: «Поздравляем!»
Впалыч лично вывел на крыльцо директора, и его тоже обсыпали из хлопушки к общей радости окружающих школьников.
– Вот молодец Вера Васильевна, – сказал Впалыч. – Вот что значит молодой специалист. Вот это поздравление! Весело! Современно! Правда, Павел Сергеевич?
Директор рассмеялся.
– Хитрый вы человек, Виктор Павлович…
Зная характер Злыдни, можно было предположить, что она просто так не уйдет. Но когда она появилась на пороге школы, ведя за собой комиссию из городского отдела образования, школьная администрация поняла, насколько они ее недооценивали.
Начала она с того, что вломилась прямо на урок Виктора Павловича.
– Вот! – заявила Елена Ивановна. – Этот, с позволения сказать, педагог сменил меня! Учителя со стажем, с репутацией! У меня, как вы помните, грамота есть от министерства! А у вас, любезный Виктор Павлович, какие заслуги?
Впалыч, который так и остался сидеть в любимой позе вразвалочку, невозмутимо ответил:
– Три диплома, все с отличием. Восемнадцать статей в американских журналах, семь – во французских и… простите, не помню сколько в российских. Далее…
По мере того, как Впалыч перечислял все свои лауреатства и места работы, лицо у Злыдни вытягивалось даже не в длину, а по диагонали. К тому моменту, как он добрался до преподавания в Гарварде, казалось, что у Елены Ивановны вздулись два флюса: один слева вверху, второй справа внизу. Члены комиссии (три дамы в одинаковых костюмах и двое мужчин с усталыми глазами), напротив, поскучнели. Они совсем не понимали, что тут делают. Но молчали – репутация у Злыдни была, тут она не соврала. И эта репутация говорила, что лучше Елену Ивановну без нужды не злить.
Закончив перечисление – причем Впалыч вовсе не хвастался, просто констатировал – он поинтересовался:
– А теперь мы можем вернуться к уроку?
Злыдня величественно – насколько позволяло деформированное лицо – кивнула и уселась за последнюю парту. Остальным членам комиссии пришлось последовать ее примеру, но за партами мест хватило не всем, поэтому двое мужчин с усталыми глазами пристроились у двери.
Впалыч пожал плечом и скосил глаза в журнал:
– Так… отвечать пойдет…
– Рогова! – торопливо встряла Елена Ивановна.
Элька вздрогнула и просительно-вопросительно посмотрела на Виктора Павловича. Тот кивнул. Эля обреченно поднялась и двинулась к доске, стараясь идти как можно медленнее.
– А решать она будет задачу, – заполнил паузу Впалыч, – номер… номер… который нам подскажет Елена Ивановна!
Злыдня, которая уже успела отобрать у Димки учебник и бешено искала в нем пример позаковыристее, недовольно поджала губы.
– На ваш выбор, Виктор Павлович!
Впалыч, не глядя, ткнул в страницу учебника и показал Эльке. Та кивнула с облегчением и начала быстро писать на доске. Димка захлопал глазами и зашептал Кошке, перегнувшись через парту, стараясь не обращать внимания на ревнивый взгляд Алены:
– Слушай, это тот самый пример, который я ей позавчера разжевывал!
– Повезло! – отозвалась Юля.
– Или он специально?..
– Антонов! Рябцева! – гаркнули сзади. – Урок идет!
Элька тем временем бодро стучала мелом, пока не дошла до того самого места, где буксовала накануне. Замерла, закрыла глаза, принялась шевелить губами… Наконец решилась и продолжила.
Перепутав при этом плюс с минусом.
– Ошибка! Ошибка! – торжествующе завопила Злыдня.
– Совершенно верно, – согласился Впалыч. – Если я правильно помню методические указания, за подобную ошибку полагается снижение оценки на балл. Я не перепутал, уважаемые проверяющие?
Уважаемые проверяющие согласно кивнули.
– Садись, Рогова, четыре!
Эля, не веря своему счастью, на ватных ногах вернулась за парту. Виктор Павлович черканул в журнале, всмотрелся в него, перевернул страницу…
– Кстати, Рогова, поздравляю, первая четверка в этом году. Раньше-то сплошные тройки… с вкраплением двоек… Молодец.
Кошка не удержалась и обернулась. Теперь лицо у Злыдни было не только перекошенным, но и пятнисто-багровым…
Анечка стояла возле школы. Ждала Полину. Ее после уроков притормозила Анастасия Львовна, и Аня предполагала, что добром это не кончится. Еще ни один разговор наедине с учительницей не кончался добром.
Аня не удивилась, когда Полина вышла из школы зареванная и, не глядя на Аню, побежала домой.
Аня догнала подругу.
– Полин, что случилось?
– Отстань!
Слезы брызнули во все стороны, Полина рукавом вытерла глаза и побежала вдвое быстрее.
Аня больше ни о чем не спрашивала, просто шла за Полиной.
– Не приходи ко мне больше! Никогда! – крикнула Полина у входа в квартиру и хлопнула дверью.
Аня замерла у входа, замешкалась. Пару минут не могла решить, что делать, а потом собралась с духом и позвонила.
Дверь открыла теть Катя.
– Вы поссорились? – спросила она.
Аня помотала головой.
– Нет.
В коридор вылетела Полина.
– Мама, я с ней не дружу! Мама, я с ней больше не буду ничего делать!
– Почему? – вырвалось у Ани.
– Потому что! – закричала Полина. – Уходи!
Теть Катя в полном недоумении переводила взгляд с одной девочки на другую. Потом решительно взяла Аню за руку и повела на кухню.
– А ну, пойдем! – сказала она. – Пойдем-пойдем! Сейчас вы вместе мне все спокойно расскажете.
– Нет! – завизжала Полина.
– Ань, может быть, ты мне расскажешь, что случилось? – спросила теть Катя.
– Я сама не понимаю, – вздохнула Аня, – все было нормально. Потом Анастасия Львовна оставила Полину после уроков, и с тех пор она со мной не разговаривает.
– Поль, что тебе сказала учительница?
– Ничего! Я вообще с ней не говорила!
Полю трясло. Теть Катя хмурилась. Потом она взяла телефон и ушла в другую комнату. Вернулась через десять минут, нахмуренная еще больше.
– Я ничего не понимаю, – сказала она. – Анастасия Львовна просила меня оградить Полину от твоего влияния. Она сказала, что ты в школе на плохом счету, что связалась с непонятной сектой и пытаешься втянуть туда Полину. И что 23-го февраля вы устроили чуть ли не погромы…
– Мама, – заплакала Полина, – я больше не буду-у-у-у…
Теть Катя налила три чашки чаю, поставила на стол пирожки, обняла зареванную Полину и попросила Аню:
– Расскажи мне все.
Аня вздохнула и начала рассказ.
Пирожки кончились, чай остыл, а Аня все рассказывала и рассказывала. Про свою школу, про то, как ей было плохо во второй четверти, про то, что Анастасия Львовна – ведьма, и про флешмобы, и про Впалыча, который пришел и всех спасет.
Теть Катя хмурилась все больше.
– Надо бы познакомиться с этой Анастасией Львовной, – задумчиво сказала она.
– А вы ее не видели? – удивилась Аня.
– Як Антону на собрания хожу, а Дима к Ане. Я видела ее пару раз, мне показалось, что приятная женщина, улыбается…
– Улыбается! – взвилась Аня. – Она, как змея, улыбается!
Полина вздрогнула.
– Нельзя так говорить! – воскликнула она.
– Я не понимаю, – пожала плечами теть Катя, – у нее прекрасные показатели, дисциплина хорошая. Мы когда в школу шли, нам все ее рекомендовали. Говорили, самый сильный педагог в параллели. Да и дети ее любят…
– Нет, – воскликнула Аня, – ее не любят. Ее боятся!
С каждым днем Диме все труднее было балансировать между Кошкой и одноклассницами. А еще масла в огонь подливал Денис. Кошку он по-прежнему сторонился, но Димку доставал постоянно:
– Эй, шестерка рябцевская!
Или, если ему случалось видеть, как Дима куда-то торопится:
– Вон, побежал! Юлечка за пивом послала?
Дима не реагировал никак, хотя внутри все закипало. Наверное, потому, что в последнее время Кошка не использовала его даже как мальчика на побегушках.
Юля вообще вела себя как ни в чем не бывало и совершенно не ценила его усилий по предотвращению в классе войны.
Она не замечала косых взглядов в свою сторону, она не видела девчоночьих поджатых губ. Она просто выключилась из жизни класса. С воодушевлением готовила концерт с десятиклассниками и «бэшками», вошла в сборную города по карате и решила участвовать в турнире юных физиков от местного Дворца молодежи. Ее жизнь била ключом.
– И долго ты еще будешь ей позволять об себя ноги вытирать? – спросила как-то Эля у Димы.
– Я не позволяю, – буркнул Дима.
– Ну-ну, – многозначительно сказала Эля. – Я не знаю, почему ты это терпишь, но всем видно, что Рябцева на тебя плевать хотела.
Дима только зубами скрипнул. Они с Кошкой действительно катастрофически отдалялись друг от друга.
– Кстати, с Денисом они расстались, – продолжили Эля. – У нее теперь новая любовь. Ты в курсе?
– Это не мое дело, – уверенно сказал Дима.
Очень уверено сказал. С нажимом. Не его дело, с кем там гуляет Кошка. У нее своя жизнь. У него своя. У него девушка, у нее парень. Это нормально.
– Вроде бы какой-то каратист, – продолжила Эля. – Неужели она тебе совсем ничего не рассказывала?
– Совсем. Ничего, – раздельно ответил Дима.
Спокойно ответил. Без эмоций.
– Странно, – пропела Эля, – а девчонки из «Б» класса говорят, что она только о нем и говорит целыми днями, что у них прям такая романтика, такая романтика. А на каникулах они собираются…
– Хватит! – рявкнул Дима. – Мне нет никакого дела до ее личной жизни! Понятно?!
– Конечно, понятно, – сказала Эля. – Это просто очевидно, – съязвила она, – тебе нет никакого дела до того, с кем и как она целуется…
Дима невежливо развернулся и ушел. Он долго бродил по улице и злился. Ему, конечно, глубоко наплевать на то, с кем гуляет Кошка, это понятно. Но почему он, ее друг, узнает что-то про нее от совершенно постороннего человека? Это же обидно! И нормально, что это обидно! Но с другой стороны, их всегда учили, что обида – это личная проблема того, кто обижается. Значит, нужно пойти к Юле и спокойно поговорить. Сказать, Юля, так, мол, и так, мне обидно, что я про тебя ничего не знаю, ведь я твой друг…
Дима репетировал речь до двери Юлькиной квартиры. И как только она открыла, выпалил:
– Нам надо поговорить!
Юля не удивилась, спокойно пропустила его в комнату, уселась на стул верхом и тут же перешла к делу.
– Ну? И долго ты еще будешь с ними возиться?
– С кем? – опешил Дима.
– Да с этими, одноклеточными.
– Ты о ком?
Юля выразительно посмотрела на Диму – мол, неужели не понимаешь, – но все-таки пояснила.
– Об одноклассничках.
Дима завис. Разговор получался странный.
– Ты их злишь, а сама не замечаешь, а они… – Дима попытался объяснить, но тут Кошка расхохоталась.
Она хохотала долго и смачно. Искренне и весело. И чем больше она смеялась, тем мрачнее становился Дима.
– Ты делаешь это специально?! Ты специально всех игноришь?! – прошипел он, когда Юля немного успокоилась.
– Конечно. Это же бесит их больше всего.
– А я? Я же за тебя переживаю! Почему ты мне ничего не сказала? – возмутился Дима.
– А зачем? Ты же с ними. Значит, ты такой же, как они, – закричала Кошка, – ты или Алене своей все растреплешь, или еще кому-нибудь! У тебя же теперь все вокруг кореша! С одними ты бухаешь, с другими куришь! С кем ни поговоришь, все только про тебя и говорят! Прям звезда школы. А я не пью, не курю, мне тебе рассказать нечего.
– А как же твой дружок-каратист? – не выдержал Дима. – Про него тоже нечего рассказать?
– Какой дружок-каратист? Что за бред?!
Дима так разозлился, что даже не нашел, что ответить. Он второй раз за день мрачно подскочил и ушел.
Отсутствия Молчуна на поздравлении никто не заметил, даже Птицы. Это его полностью устраивало. Он сбежал домой пораньше и заперся в своей комнате. Надо сосредоточиться, чтобы никто не вошел невовремя, не спугнул, не заставил поставить кляксу.
Потом он надел наушники и поставил любимую музыку – классику в рок-обработке. Родители наверняка удивились бы, если б подслушали. Но они не подслушивали. После недавних бурных событий они даже как будто опасались лишний раз его теребить. И отлично.
Молчун посидел полчаса с закрытыми глазами, потом взял перо и провел последнюю репетицию на обычном листе бумаги. За неделю он выучил письмо не просто дословно – побуквенно, знал, где какую завитушку вывести. Поэтому рука двигалась сама, а Молчун думал о разных посторонних вещах. О Птицах, которые приняли его тихо и спокойно, без настороженных взглядов. Впалыч привел этого странного пацанчика в школу – значит, пацанчик того стоит.
Еще Молчун думал об одноклассниках. Он сам себе казался гораздо взрослее их всех. Если честно, он и был гораздо взрослее. Не по дате рождения, а по тому, что творилось внутри. И все равно время от времени они его выводили из себя. Или почти выводили.
Думал он и о том, что говорить все-таки придется. Особенно на уроках. Так положено. Так нужно по программе. Значит, придется приспособиться.
Рука с пером (настоящим гусиным!) плавно скользила по бумаге. Очень уютное ощущение. Перо поскрипывало, как никогда не скрипит гелевая или шариковая ручка. Время от времени нужно опускать его в чернильницу – и точно отмерянным движением стряхивать лишние чернила.
И вдруг Молчун взял да и вывел на бумаге: «Мне не страшно говорить вслух». Подумал и зачеркнул «не». Нахмурился, макнул перо в чернильницу и написал еще раз, покрупнее: «Мне страшно говорить вслух». Полюбовался результатом – рука сама рассыпала завитушки по буквам «е», «с», «а», «ь», «у». А потом с неизъяснимым наслаждением смял бумажку, порвал и даже подумал сжечь – но не стал, просто выбросил.
После этого пододвинул к себе драгоценный листок подлинной бумаги далекого XIX века и, почти не задумываясь, небрежной рукой написал письмо от начала до конца. Вышло даже на его строгий взгляд почти идеально. Посыпал песком – имитировать так имитировать – и оставил сушиться. Но перед приходом взрослых аккуратно сложил листок вчетверо и спрятал.
Женькины родители очень кстати укатили на юбилей к смоленской бабе Нине. Ей стукнуло то ли семьдесят, то ли девяносто – Женька в своем затуманенном состоянии никак не мог сообразить. Мама наготовила целый холодильник всего и двадцать раз повторила, чтобы Женя не забывал завтракать и не водил компании.
– Что ты его грузишь? – не выдержал отец. – Все будет нормально! Евгений у нас взрослый парень!
Родители даже и не представляли себе, до чего Женька взрослый.
Когда они уехали, он извлек из чехла парадный костюм – черный, с высоким воротником-стоечкой. Костюм был хорош тем, что к нему не полагался ни галстук, ни бабочка (Женя терпеть не мог удавок на шее). Больше всего костюм напоминал френч, что полностью устраивало Женю. Правда, надевать его довелось пока всего лишь однажды – на свадьбу малознакомой двоюродной сестры из города с ускользающим названием. То ли Хотимск, то ли Меринск, а может, Мошинск.
Женька долго и тщательно водил по костюму утюгом, удивляясь, почему матовая ткань не отглаживается. Потом включил утюг в розетку – дело пошло быстрее. Еще меньше времени ушло на рубашку и чистку туфель.
Женька оделся, осмотрел себя со всех сторон и начал думать: а не купить ли по дороге цветы? Повод вроде торжественный, но обстоятельства…
Наконец он признался себе, что тянет время, накинул куртку и вышел из дому.
На улице думал только об одном: куртка короткая, спортивная, пиджак из-под нее нелепо торчит. В Викин подъезд проник удачно, без лишних звонков (домофон не работал). У самых дверей все-таки снял неуместную куртку и позвонил.
Те две секунды, пока дверь не открывали, Женька малодушно упрашивал кого-то: «Пусть их не будет дома! Пусть не сегодня!»
Но дома были все: и папа Вики, и мама. Правда, на фоне парадно одетого Жени Викины родители в своем домашнем смотрелись странно. Особенно папа: в тренировочном костюме времен Ельцина.
– Ой, ты кто? – спросил простодушный папа.
– Я… мы с Викторией учимся вместе.
– Да! – мама сделала стойку. – Вика не говорила, что у них учатся такие… элегантные молодые люди! Только ее сейчас нет…
– А я к вам… У меня серьезный разговор.
Если бы последующую сцену удалось снять скрытой камерой, она точно получила бы «Оскар» за актерскую игру первого и второго планов.
Когда Женя заявил, что просит руку Виктории… э-э-э…
(«Эдуардовны…» – «Да, спасибо, просто волнуюсь»)
…руку Виктории Эдуардовны, на первый план вышла мама. На ее лице произошел целый танец эмоций, которые не сменяли друг друга, а причудливо смешивались: счастье с удивлением, растерянность с гордостью, ликование со страхом.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |