Репортер тем временем живенько конспектировал, проглатывая все это дерьмо, пока Олдос дипломатично не заявил, что все устали, и выпроводил всех, кроме членов группы, из бара. Он попытался примирить нас с Майком. Но тот словно с цепи сорвался и стал засыпать меня оскорблениями по второму кругу, говоря, каким тщеславным ублюдком я стал. Я взглянул на Лиз, в надежде, что она снова встанет на мою защиту, но она упорно смотрела на свой бокал. Я повернулся к Фитци, но он лишь покачал головой и добавил:
- Никогда не думал, что именно я это скажу, но… вы двое, повзрослейте уже.
И ушел. Я умоляюще посмотрел на Лиз. Она одарила меня сочувствующим, но уставшим взглядом.
- Майк, ты вышел за рамки, - произнесла она категорично. Но затем повернулась ко мне и покачала головой. – Но, Адам, брось. Ты должен попытаться взглянуть на эту ситуацию с его стороны. С наших сторон. Довольно трудно оставаться великодушными, тем более, когда ты отдаляешься от нас. Я понимаю, почему ты это делаешь, но от этого не легче.
Они – все они – были против меня. Я взмахнул руками в знак капитуляции и вышел из бара, готовый разреветься. В вестибюле модель-итальянка по имени Рафаэлла, что развлекалась вместе с нами, дожидалась такси. Она улыбнулась, увидев меня, а когда подъехала машина, кивком головы пригласила меня внутрь. И я поехал. На следующий день я заселился в другую гостиницу.
Вся эта история почти сразу же появилась на RollingStone.com, а через несколько дней – на таблоидах. Наша студия была в бешенстве, как, впрочем, и учредители тура. Все они предупреждали нас о различных видах адских расплат, если мы не соблюдем все концертные обязательства. Олдос прислал профессионального примирителя, поговорить со мной и Майком. Но от нее не было никакого толка. Ее гениальной идеей, наследием, доживших до этих дней, стало то, что Фитци назвал «Разводом». Другими словами я продолжаю жить в одном отеле до конца тура, а группа – в другом. И наши пресс-агенты решили, что безопасней будет разделять нас с Майком на время интервью, поэтому теперь репортеры чаще беседуют со мной тет-а-тет. Да, эти изменения очень помогли!
Когда мы вернулись из гастролей, я почти ушел из группы. Я съехал из дома, что мы снимали с Фитци в Портленде, на свою квартиру. Я избегал ребят. Я был зол и пристыжен. Не знаю как, но я определенно все разрушил. Я уже хотел бросить группу тогда, но однажды вечером Лиз заехала ко мне на новую квартиру и попросила меня устроить себе перерыв на несколько месяцев и посмотреть, как я буду себя чувствовать после этого.
- Любой бы психанул после пары лет, что были у нас, особенно после пары лет, что были у тебя, - это все, что было позволено сказать, упоминая Мию. – Я не прошу тебя что-то предпринять. Я лишь прошу тебя ничего не предпринимать и посмотреть, как ты будешь себя чувствовать через пару месяцев.
Затем альбом стал завоевывать различные награды, а потом я встретил Брин и переехал в Лос-Анджелес, и мне не приходилось с ними много контактировать, поэтому все кончилось тем, что меня втянули в очередной раунд.
Брин – единственный человек, который знает, как близко к критической отметке меня подтолкнул тот тур, и с каким ужасом я ожидал предстоящего.
- Уйди из группы, - это ее решение. Она думает, у меня некий комплекс вины из-за моего скромного происхождения, и поэтому я не хочу начинать сольную карьеру. – Слушай, я понимаю. Трудно принять тот факт, что ты заслуживаешь шумных оваций, но так оно и есть. Ты написал все песни и большую часть музыки, именно поэтому тебе достается все внимание, - говорит она мне. – Ты талант! А не просто смазливая мордашка. Если бы это было кино, ты был бы звездой с двадцатимиллионным гонораром, а они – лишь актерами второго плана, но вместо этого вы получаете равные доли, - продолжает она. – Они не нужны тебе. Особенно, учитывая все то горе, что они тебе причиняют.
Но дело не в деньгах. И никогда не было. А сольная карьера совсем не кажется выходом из ситуации. Все равно, что из огня да в полымя. И я опять же никуда не денусь от гастролей, одна лишь мысль о которых причиняла физический дискомфорт.
- Почему бы тебе не позвонить доктору Уайсблуту? – предложила Брин по телефону из Торонто, где она заканчивала съемки своего последнего фильма. Уайсблут – психофармаколог, которого студия навязала мне несколько месяцев назад. – Может, он выпишет тебе что-нибудь посильнее. А когда вернешься, нам надо будет посидеть с Брук и серьезно обсудить твою сольную карьеру. Но ты должен отыграть этот тур. Иначе испортишь себе репутацию.
Можно испортить что-нибудь посерьезней, нежели репутацию, не так ли? Так я подумал. Но не сказал. Я просто позвонил Уайсблуту, взял рецепт и настроил себя на гастроли. Полагаю, Брин поняла, как понял я, как поняли все, кто знает меня, что, не смотря на репутацию засранца, Адам Уайлд делает так, как ему говорят.
_________________
1«Rolling Stone» — американский журнал, посвящённый музыке и поп-культуре.
Перевод: FoxyFry
Редактор: Le_xxy
Глава двенадцатая
Кусок свинца там, где должно сердце биться
Врачи твердят: «Достанешь и умрешь!
Оставь его на месте, а рану ты не тронь»
Он в тело врос, и только чудо свыше
Поможет в аэропорту пройти контроль
«ПУЛЯ»
ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА, ТРЕК 12
Миа скрывает от меня, что значится следующим пунктом назначения. Говорит, что это ее тайный тур по Нью-Йорку, поэтому он должен и дальше оставаться тайным, а затем первая выходит из автовокзала, спускается все ниже и ниже, и заходит в лабиринт тоннелей метро.
И я следую за ней. Хотя не люблю секреты и думаю, что в настоящее время между мной и Мией и так предостаточно секретов, и что метро является чем-то вроде кульминации всех моих страхов. Закрытое пространство. Толпа людей. Некуда бежать. Я пытаюсь намекнуть ей на это, но она бросает через плечо ту самую фразу, которую я произнес ранее в боулинге:
- Кто ожидает увидеть Адама Уайлда в метро в три часа ночи? Без своей свиты? – на ее губах появляется озорная улыбка. – К тому же, в это время там глухо. И в моем Нью-Йорке я всегда езжу на поезде.
Но оказавшись у станции метро на Таймс-сквер, мы наблюдаем совершенно иную картину: площадь забита людьми так, словно сейчас четверг пять часов вечера. Тревожный колокольчик в мозгу начинает настойчиво звенеть. И звон усиливается, когда мы добираемся до переполненной платформы. Я напряженно шагаю обратно к одному из столбов. Миа смотрит на меня.
- Это плохая идея, - бормочу я, но мои слова глушит подъезжающий поезд.
- По ночам поезда ходят нечасто, поэтому наверняка всем пришлось ждать какое-то время, - Миа перекрикивает шум. - Но взгляни, вот уже один едет, все хорошо.
Когда мы садимся на ветку «N», мы оба видим, что Миа была неправа. Вагон набит людьми. Пьяными людьми.
Я ощущаю на себе любопытные взгляды. Я знаю, что не могу принять таблетку, но мне нужна сигарета. Прямо сейчас. Я достаю пачку.
- Нельзя курить в поезде, - шепчет Миа.
- Мне надо.
- Это запрещено.
- Мне плевать. Если меня арестуют, то я, по крайней мере, буду в безопасности под стражей.
Внезапно она взрывается.
- Если твоя цель в том, чтобы не привлекать к себе внимания, тебе не кажется, что огонь от зажигалки приведет к обратному результату? - она тянет меня в угол. – Все нормально, - говорит она нараспев, а я почти жду, что она погладит меня по шее, как всегда раньше делала, если я был напряжен.
- Мы просто гуляем. Если вагон не опустеет на Тридцать четвертой улице, мы выйдем.
На Тридцать четвертой улице основная масса народа покидает вагон, и я чувствую себя немного лучше. На Четырнадцатой выходит еще больше людей. Но потом вдруг на Канале наш вагон заполняется группой хипстеров. Я забиваюсь в самый дальний угол, рядом с местом кондуктора, и поворачиваюсь спиной к пассажирам.
Большинству людей трудно понять, в какой ужас меня теперь приводят большие скопления людей в ограниченных замкнутых пространствах. Три года назад я и сам бы не понял. Но тому мне не приходилось сталкиваться в маленьком музыкальном магазинчике в Миннеаполисе с опознавшим меня фанатом, который к тому же выкрикивал мое имя на весь магазин. А все, что произошло дальше, было похоже на то, как лопаются ядра кукурузы в кипящем масле: сначала появился один, потом другой, потом они оба взорвались, и так пока толпа праздно шатающихся посетителей магазина вдруг не окружила меня и не начала щупать. Я не мог дышать. Я не мог двигаться.
Это отвратительно, потому что в действительности я люблю своих фанатов, когда встречаю их по-отдельности. Но когда они собираются в группу, включается стадный инстинкт, и они, кажется, забывают, что ты простой смертный: из плоти и крови, хрупкий и испытывающий страх.
Но, кажется, в углу мы в безопасности. Пока я не совершаю роковую ошибку, кидая контрольный взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто на меня не смотрит. И в эту долю секунды происходит то, чего я надеялся избежать – я натыкаюсь на чей-то взгляд. И вижу, что в глазах загорается блеск узнавания, как чирканье спичкой. Я почти чувствую в воздухе запах фосфора. Все последующее, кажется, происходит в замедленном темпе. Сначала я слышу, что становится противоестественно тихо. А потом раздается низкий гул, при котором распространяются новости. Я слышу свое имя, шепотом передающееся по шумному поезду. Я вижу, как пассажиры толкают друг друга локтями. Вынимают сотовые телефоны, хватаются за сумки, собираются с силами, шаркают ногами. Все это происходит за считанные секунды, но это всегда мучительно, как и момент, когда первый удар уже нанесен, но еще не достиг цели. Парень с бородкой готовится выйти вперед, открыв рот, чтобы назвать мое имя. Я знаю, он не хочет причинить мне вред, но как только он обратится ко мне, весь поезд уставится на меня. Тридцать секунд до того как врата Ада распахнутся.
Я хватаю Мию за руку и дергаю к себе.
- Ай!
Дверь между нашим вагоном и соседним открыта, и я тащу ее во второй.
- Что ты делаешь? – вопрошает она, едва поспевая за мной, но я не слушаю.
Я тяну ее в другой вагон, потом в следующий, пока поезд не замедляется на станции, после чего выскакиваю с ней на перрон, тащу вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Какая-то часть мозга посылает смутные предупреждения относительно моей грубости, другая плевать на это хотела. Мы оказываемся на улице, и я тяну ее с собой на протяжении нескольких кварталов, пока не убеждаюсь, что за нами никто не идет. Только тогда я останавливаюсь.
- Ты пытаешься убить нас? – кричит она.
На меня накатывает чувство вины. Но я бумерангом отсылаю его в ее сторону.
- Ну, а как насчет тебя? Ты пытаешься натравить на меня толпу?
Я опускаю взгляд вниз и понимаю, что все еще держу ее за руку. Миа тоже смотрит. Я отпускаю ее.
- Какую толпу, Адам? - спрашивает она тихо.
Сейчас она говорит со мной, будто я сумасшедший. Так же, как ведет себя со мной Олдос во время моих панических атак. Но Олдос, по крайней мере, никогда бы не обвинил меня в том, что я выдумываю нападение фанатов. Он очень много раз видел, как это бывает.
- Меня узнали, - бормочу я, а затем иду прочь от нее.
Миа колеблется секунду, затем бежит вдогонку.
- Никто не знал, что это ты.
Она заблуждается – как удобно так заблуждаться!
- Весь вагон знал, что это я.
- О чем ты говоришь, Адам?
- О чем я говорю? О фотографах, что разбили лагерь напротив моего дома. О магазинах звукозаписи, которые я не посещаю уже почти два года. О невозможности пройтись по улице, не чувствуя себя оленем в день открытия охотничьего сезона. Я говорю о том, что каждый раз, когда я простужен, газеты пишут, что я наркоман.
Я смотрю на нее, стоящую в полумраке спящего города, ее волосы спадают на лицо, и я могу видеть, как она пытается определить, не сошел ли я с ума. А я вынужден бороться с желанием взять ее за плечи и шарахнуть о стену здания, чтобы почувствовать проходящие между нами волны вибрации. Потому что внезапно мне хочется услышать, как будут трещать ее кости. Хочется почувствовать мягкость ее податливой плоти, услышать ее стон, когда кость моего бедра вжимается в ее. Мне хочется запрокинуть ее голову, чтобы открыть доступ к ее шее. Мне хочется запустить пальцы в ее волосы, чтобы у нее перехватило дыхание. Мне хочется заставить ее плакать, а затем слизывать ее слезы. А потом я хочу припасть к ее губам, поглотить ее целиком и передать все то, что она не может понять.
- Это полный бред! Куда ты, черт возьми, меня тащишь? - Адреналин ударяет в голову, заставляя меня рычать.
Миа выглядит смущенной.
- Я же уже объясняла. Я веду тебя по тайным уголкам Нью-Йорка.
- Да, хорошо, но мне чуточку надоели тайны. Не соизволишь сказать мне, куда мы идем? Или я, черт возьми, прошу слишком многого?
- Господи, Адам, когда ты стал таким…
Эгоистом? Мудаком? Самовлюбленным? Я мог бы накидать список из миллиона слов. Все они уже были произнесены раньше.
- …парнем? – заканчивает Миа.
На долю секунды я почти готов был рассмеяться. Парнем? Это лучшее, что она может сказать? Это напомнило мне историю, которую любят рассказывать мои родители, что когда я был маленьким ребенком, и меня что-то не устраивало, то я выходил из себя и кричал на них словами: "Вы, вы, вы... письки!", словно это было худшим ругательством из всех.
Но потом я вспоминаю кое-что еще, старый разговор, который мы с Мией вели как-то поздним вечером. У них с Ким была привычка классифицировать все в диаметрально противоположных категориях, и Миа постоянно изобретала что-то новое. Однажды она сказала мне, что они решили, что представители моего пола делятся на две четкие группы: Мужчины и Парни. Попросту говоря: все святые мира - Мужчины. А придурки, игроки, любители женских боев в мокрых футболках? Они были Парнями. Я же, конечно, был Мужчиной.
А сейчас, значит, я Парень? Парень! На секунду я позволяю своей обиде вырваться наружу. Миа смотрит на меня растерянно, но не вспоминает о том разговоре.
Кто бы ни сказал, что прошлое не мертво*, определенно ошибался. Это будущее заранее мертво, заранее отыграно.
Вся эта ночь была ошибкой. Она не поможет мне все вернуть. Или исправить ошибки, которые я совершил. Или забрать обещания, которые я давал. Или вернуть ее. Или вернуть себя самого.
Что-то изменилось в лице Мии. Мелькнуло что-то похожее на понимание. Потому что она пускается в объяснения, почему назвала меня Парнем. Потому что парни всегда должны быть в курсе всех планов, знать, куда направляются. И что она ведет меня на паром Стейтен-Айленд, который, на самом деле, никакая не тайна, но немногие Манхэттенцы катаются на нем. Что просто позор, потому что с него открывается потрясающий вид на Статую Свободы, а в довершение всего, за паром не нужно платить, а в Нью-Йорке нет ничего бесплатного! Но если я переживаю из-за большого количества народа, мы можем забыть о нем. Но все же нам следует просто проверить, и если он не окажется пустым - а она почти уверена, что там никого не будет в этот час ночи - мы можем сойти с него до отплытия.
И я так и не понимаю, помнит ли она тот разговор о различиях между Мужчиной и Парнем или нет, но это уже не имеет особого значения. Потому что она права. Сейчас я - Парень. И я с абсолютной точностью могу назвать ночь, когда стал им.
_______________
* Уильям Фолкнер сказал: "Прошлое не мертво. Оно даже не прошлое"
Переводчик: gazelle
Редактор: miss_darkness
Глава тринадцатая
Фанатки начали появляться сразу же. Или, может, они были всегда, просто я не замечал. Но как только мы стали гастролировать, они разжужжались, как колибри, сующие свои клювики в весенние цветы.
Первое, что мы сделали, как только подписали контракт со звукозаписывающим лейблом – наняли Олдоса, вести наши дела. "Возмещение ущерба" должен был выйти в сентябре, и студия запланировала на конец осени скромный тур, но у Олдоса было иное мнение.
- Вам, ребята, нужно вернуть уверенность в себе, - сказал он, когда мы закончили миксовать альбом. - Вам нужно вновь начать колесить по стране.
И когда альбом вышел, Олдос подписал нас на серию из десяти концертов по всему западному побережью, в клубах, в которых мы уже играли раньше, чтобы вернуть своих фанатов - или напомнить им, что мы до сих пор существуем - и чтобы снова чувствовать себя комфортно, выступая перед публикой.
Студия арендовала для нас классный минивэн Эконолайн*, оборудованный кроватью в задней части кузова и прицепом для перевозки наших инструментов и прочего скарба. За исключением этого шикарного транспорта гастрольный тур ничем не отличался от тех концертов, что мы давали раньше.
Но при этом все было совершенно иначе. Во-первых, непонятно почему, сингл "Живой" сразу же стал хитом. Даже на протяжении двухнедельного тура нарастала его популярность, и ее отголоски мы чувствовали на каждом последующем выступлении. Сами концерты проделали путь от площадок с неплохой заполняемостью до полных залов, до аншлаговых шоу, до того, что очереди уже огибали здания, до того, что пришлось появиться ребятам из пожарной охраны. И все это в течение двух недель.
И энергетика. Она была словно живой огонь, будто все в зале знали, что мы уже на грани, и хотели стать частью этого, частью нашей истории. Казалось, что мы все вместе принимали участие в каком-то таинстве. Может быть, поэтому то были лучшие, самые безумные, самые потрясные концерты, которые мы когда-либо давали – бесчисленное количество ныряний со сцены в толпу, публика, которая громко подпевала, хотя никто из них прежде не слышал ни одной из наших новых песен. И я чувствовал себя великолепно, я чувствовал себя оправданным, потому что, не смотря на то, что успех группы был просто подвернувшейся удачей, я хотя бы ничего не запорол в этот раз.
Поклонницы представлялись частью этой мощной энергетики, этакой разрастающейся фанатской опухолью. Сначала я даже и не думал о них как о поклонницах, потому что многих девушек смутно помнил еще по прошлым выступлениям. За исключением того, что раньше они вели себя дружелюбно, а сейчас нагло флиртовали. После одного из наших первых выступлений в Сан-Франциско, за кулисы пришла девица по имени Вив, которую я знал уже несколько лет. У нее были глянцевые черные волосы и жилистые руки, покрытые гирляндами из татуировок. Она крепко обняла меня, а затем поцеловала в губы. Всю ночь она тусила рядом со мной, а ее рука покоилась на моей пояснице.
К тому моменту я уже более года был в «зачехленном» состоянии. Мы с Мией, в общем, сначала она лежала в больнице, потом в реабилитационном центре, и даже если бы она не была вся покрыта швами, гипсом и фиксирующими повязками, мне бы все равно ничего не обломилось. Все эти сказочки об эротичных обтираниях больничной губкой - вранье, не существует места наименее возбуждающего, чем больница. Один только запах гниения вызывает совершенно противоположное желание.
Когда она вернулась домой, ее поселили в комнату на первом этаже, которая служила ее бабушке швейной мастерской и которую мы переделали под спальню для Мии. Я спал на ближайшем диване, стоящем в гостиной. На втором этаже были свободные комнаты, но Миа по-прежнему передвигалась с помощью трости и первое время не могла подниматься и спускаться по лестнице, а я не хотел быть так далеко от нее.
Хоть я и проводил каждую ночь в доме Мии, официально я так и не переезжал из Дома Рока, и однажды ночью, спустя несколько месяцев после того, как Миа вернулась к своим бабушке и дедушке, она предложила пойти туда. После обеда вместе с Лиз и Сарой, Миа потащила меня в мою комнату. В ту же секунду, когда дверь за нами захлопнулась, она накинулась на меня и начала целовать, широко открыв рот, словно пыталась проглотить меня целиком. Я был потрясен и ошарашен этой внезапной вспышкой страсти, опасаясь, что для нее это может быть болезненно, а также ничуть не желая смотреть на красный выпирающий шрам на ее бедре, откуда ей трансплантировали кожу или натыкаться на шрам на другой ноге, на ощупь напоминающий змеиную кожу, даже если она не станет снимать с него фиксирующую повязку.
Но когда она начала целовать меня, тело отозвалось на ее зов, а вместе с этим ускользнул и разум. Мы легли на футон. Однако в самый ответственный момент она начала плакать. Я не сразу это заметил, потому что ее тихие всхлипы звучали так же, как и стоны, которые она издавала несколько мгновений назад. Но потом ее рыдания стали громче, из горла вырывался какой-то ужасный и звериный рык. Я спросил, не причинил ли ей боль, она ответила, что дело не в этом, и попросила меня оставить ее одну. Когда она вышла, полностью одетая, то попросила отвезти ее домой.
После этого случая однажды она вновь решилась повторить попытку. Одной летней ночью, за несколько недель до того как она уехала в Джуллиард. Бабушка с дедушкой уехали навестить ее тетю Диану, так что дом был в нашем полном распоряжении на всю ночь, и Миа предложила лечь спать в одной из спален наверху, так как к тому времени уже не испытывала проблем с подъемом по лестнице. Было жарко. Мы открыли все окна, сбросили антикварное одеяло и легли под простыней. Я помню, мне было неловко лежать с ней в одной постели после всего, что произошло. Поэтому захватил для себя книгу и подложил горку подушек под ногу Мии, как она любила делать по ночам.
- Я еще не готова лечь спать, - сказала она, проводя пальчиком по моей обнаженной руке.
Она наклонилась, чтобы поцеловать меня. И не обычным легким поцелуем в губы, а глубоким, ненасытным, ищущим. Я ответил на ее поцелуй. Но потом вспомнил ту ночь в Доме Рока и те животные звуки, и выражение ужаса в ее глазах, когда она вышла из спальни. Я бы ни за что не хотел, чтобы она снова пережила подобное. Я и сам бы ни за что не хотел еще раз это пережить.
Однако, в ту ночь в Сан-Франциско, когда рука Вив лежала на моей пояснице, я жаждал продолжения. Я провел с ней ночь в ее квартире, и наутро она вышла со мной к завтраку вместе с группой, после чего мы отправились к следующему пункту назначения.
- Позвони мне, когда снова будешь в городе, - шепнула она мне на ухо на прощание.
- Эй, мужик, снова в седле, - похвалил Фитци, протягивая мне пятерню, когда наш минивэн двинулся на юг.
- Да, мои поздравления, - сказала Лиз с легкой грустью. - Только не хвастайся этим.
Сара недавно закончила юридическую школу и работала в организации по правам человека. В списке участников тура на имя Лиз больше не значилось "плюс один".
- Только потому, что вы с Майки навеки связаны обязательствами, не причитай над нами, - сказал Фитци. - Тур – это время развлекаться, верно, Дикарь?
- Дикарь? – переспросила Лиз. - Так вот как следует тебя называть?
- Нет, - возразил я.
- Эй, если имя подходит… - возмутился Фитци. – Хорошо хоть перед отъездом я развел Фреда Мейера на дешевую коробку презервативов.
В Лос-Анджелесе меня ждала еще одна девушка. И еще одна в Сан-Диего. Но это отнюдь не казалось отвратительным. Элли, девушка в Лос-Анджелесе, была давней подругой, а Лайна, которая из Сан-Диего, была аспиранткой: умной, сексуальной и взрослой. Ни одна из них не питала никаких иллюзий насчет того, что эти ночи перерастут в серьезный роман.
Так и было вплоть до нашего предпоследнего концерта, где я встретил девушку, чье имя я так и не узнал. Я заметил ее со сцены. Она все выступление не сводила с меня глаз, откровенно пялясь. Это приводило меня в замешательство, но и воодушевляло. В том смысле, что она практически раздевала меня глазами. Я не мог не чувствовать прилив сил и возбуждения, и было приятно вновь осознавать, что тебя хотят.
Наш лейбл обязал нас явиться после концерта на вечеринку по случаю выхода диска, на которую пускали только по приглашениям. Я не ожидал встретить ее там. Но спустя несколько часов увидел ее, направляющуюся ко мне, в одежде, частично напоминающей наряд проститутки, частично – супермодели: коротенькая юбочка и сапоги, которые с тем же успехом могли быть частью военной амуниции.
Она подошла прямо ко мне и заявила, не особо пытаясь говорить тихо:
- Я проделала долгий путь из Англии, чтобы трахнуть тебя.
С этими словами она схватила меня за руку и повела сначала к выходу, а потом в свой гостиничный номер.
Следующее утро было таким неловким, каким прежде не было ни одно утро. Я стыдливо удрал в ванную, поспешно оделся и попытался незаметно ускользнуть, но она уже тоже проснулась, оделась и была готова к выходу.
- Что ты делаешь? - спросил я.
- Собираюсь поехать с тобой, - сказала она, как если бы это было очевидно.
- Поехать со мной куда?
- В Портленд, любовь моя.
В Портленде должен был состояться наш последний концерт и своего рода возвращение домой, так как именно там мы все теперь базировались, а не в коммунальном Доме Рока. Лиз и Сара жили отдельно. Майк переехал к своей подружке. А мы с Фитци снимали дом на двоих. Но мы по-прежнему жили в одном районе, в нескольких минутах ходьбы друг от друга и от нового зала для репетиций, которой там арендовали.
- Мы разъезжаем в минивэне. А не в туристическом автобусе, - сказал я ей, глядя на свои конверсы. - И в Портленде наше последнее выступление, что-то вроде частного концерта для семьи и друзей. Ты не должна приходить. И ты не моя любовь.
Она нахмурилась, и я выскользнул за дверь, подумав, что на этом все закончилось. Но когда я явился на саундчек в Портленде, она уже была там, ожидая меня в клубе Сатирикон. Я не очень вежливо попросил ее уйти. В духе: твоему поведению есть название – это домогательство. Я знаю, что вел себя как мудак, но я устал. Я просил ее не приезжать. И она изрядно меня достала. И не только она. Четыре девчонки за последние две недели были моей головной болью. Мне нужно было побыть одному.
- Да пошел ты, Адам. Ты еще даже не признанная рок-звезда, так что перестань вести себя как самовлюбленный мудак. И в постели ты не блещешь, - прокричала она на глазах у всех.
В общем, мне пришлось попросить администраторов вышвырнуть ее. Она кричала и сыпала оскорблениями в адрес меня, моих сексуальных талантов и моего эго.
- Вот уж действительно дикарь, - кивнула Лиз, вскинув бровь.
- Да уж, - сказал я, чувствуя себя совсем не диким, а как раз наоборот, и желая лишь прошмыгнуть в свой номер и спрятаться там.
Тогда я этого еще не знал, но как только начался настоящий тур – тот, на который лейбл послал нас после того, как новый альбом набрал обороты, пятимесячный промотур с изматывающими аншлаговыми выступлениями и толпами поклонниц – все, чего я хотел, это спрятаться. Учитывая мои затворнические наклонности, можно было подумать, что этот случай научил меня отныне и навсегда держаться подальше от бесплатной любви. Но после шоу я желал почувствовать кого-нибудь рядом с собой. Жаждал ощутить вкус пота и мягкость кожи другой женщины. И если это не могла быть ее кожа, значит пусть будет любая другая… лишь на несколько часов. Но один урок я усвоил твердо - больше никаких ночевок.
Может та ночь в Сиэтле и была первой, когда я стал Парнем. Но точно не последней.
________________
* Модель Форда
Переводчик: gazelle
Редактор: miss_darkness
Глава четырнадцатая
На твоей половине спит страшный Бука
«Лучше б ты сдох!», шепчет он в ухо
Наполняет мир грез слепым сожаленьем
Целует мой лоб на заре пробужденья
"БУКА!"
ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА,ТРЕК 3
Я все равно отправляюсь с Мией на паром. А что еще мне остается делать? Устроить скандал только из-за того, что она не хранит каталог с пометками о каждом разговоре, который у нас когда-либо был. Это называется двигаться дальше.
И она права – на пароме действительно никого нет. В полпятого утра Статен-Айленд спросом не пользуется. На палубе всего около дюжины человек. Трио полуночных гуляк дрыхнет на скамейке, очевидно решив разнообразить вечер. Но когда мы проходим мимо, одна из девушек поднимает голову и смотрит прямо на меня. Затем она спрашивает своего друга:
- Эй, это случаем не Адам Уайлд?
Друг смеется.
- Ага. А рядом с ним Бритни Спирс. Какого черта Адам Уайлд забыл на этом пароме?
Я задаю себе тот же вопрос. Но подобные прогулки вполне очевидно в стиле Мии, и, в конце концов, это ее прощальный-с-Нью-Йорком-хоть-она-и-не-навсегда-уезжает тур. Поэтому я следую за ней наверх к ограждению на носу судна.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |