Возможно, час тяжелый впереди, 5 страница

Я всегда говорю ей, что отчасти проблема в том, что мы редко бываем вдвоем в одном и том же месте. Если я не записываюсь и не гастролирую, то Брин на съемочной площадке или на одной из своих бесконечных пресс-конференций. Чего я ей не говорю, так это того, что я не могу представить нас вместе чаще. Потому что проблема не исчезает, стоит нам оказаться в одной комнате.

Иногда после пары бокалов вина Брин жалуется, что это Миа стоит между нами.

– Почему бы тебе просто не вернуться к своему призраку? – говорит она. – Я устала соревноваться с ней.

— Никто не может соревноваться с тобой, – отвечаю я ей, целуя в лоб. И я не вру. Никто не может соревноваться с Брин. И потом я говорю ей, что дело не в Мии или какой-либо другой девушке. Мы с Брин живем в пузыре, в свете прожекторов, в скороварке. Это было бы тяжело для любой пары.

Но, думаю, мы оба знаем, что я лгу. А правда в том, что невозможно убежать от призрака Мии. Мы с Брин даже не были бы вместе, если бы не она. В этом извращенном, кровосмесительном повороте судьбы, Миа – часть нашей истории, а мы осколки ее наследия.

_______________________

*Автор ссылается на Теорию шести рукопожатий, согласно которой каждый человек на земле знает другого через шесть знакомых.

**Городок Юниверсал (Universal City) – собственность студий Universal в Лос-Анджелесе площадью 415 акров.

***Старбакс – американская сеть кофеен.

Переводчик: Angel_Without_Wings

Редактор: FoxyFry

Глава восьмая

Все то, что было у меня,

Я отдал бедным в одночасье

Будто с вершины бытия

Я в прошлое отправил счастье

Не будет в доме процветанья

Здесь только жизни прошлой крах

Где о тебе воспоминанья

На веки обратятся в прах

«ОТКЛЮЧЕНИЕ»

ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА, ТРЕК 10

Вы когда-нибудь слышали о той собаке, которая всю свою жизнь гонялась за машинами, а когда, наконец, словила одну, не знала, что с ней делать? Я – та собака.

Потому что вот он я, наедине с Мией Холл, как и фантазировал на протяжении трех с лишним лет, и я задаюсь вопросом: что теперь?

Мы направляемся к забегаловке, которая, по-видимому, была ее пунктом назначения – довольно непримечательное место на западной окраине города.

– Здесь есть парковка, - говорит Миа, когда мы подходим ближе.

— Ага, - все, что я могу ответить.

— Никогда раньше не видела ресторан на Манхеттене с парковкой, и именно поэтому я впервые здесь остановилась. Потом я заметила, что здесь едят все таксисты, а они, как известно, отличные ценители хорошей кухни, но тогда я была не совсем уверена в этом, ведь тут есть парковка, а бесплатная парковка более востребована, чем хорошая, дешевая еда.

Теперь Миа бормочет без умолку. А я думаю: «Неужели мы, и правда, говорим о парковке? Тогда, как ни у кого из нас, насколько я могу судить, нет здесь машины». И меня снова поражает удушающая мысль, что я больше ничего о ней не знаю, ни малейшей детали.

Официант провожает нас до кабинки, и вдруг лицо Мии искажает гримаса раскаяния.

– Мне не стоило приводить тебя сюда. Ты, наверное, больше не ешь в таких местах.

В общем, она права, но не потому что я предпочитаю затемненные слишком дорогие эксклюзивные рестораны, а потому что меня обычно туда отводят и обычно там меня оставляют в покое. Но в этом месте полно пожилых седых нью-йорковцев и таксистов, вряд ли меня кто-то узнает.

– Нет, это место подходит, - говорю я.

Мы устраиваемся в кабинке у окна, рядом с хваленой парковкой. Спустя пару секунд перед нами возникает невысокий приземистый мохнатый парень.

– Маэстро, - обращается он к Мие. – Давно не виделись.

— Привет, Ставрос.

Ставрос со шлепком приземляет меню на стол и поворачивается ко мне. Поднимает густую бровь.

– Ты наконец-то решила познакомить нас со своим парнем!

Миа становится пунцово-красной, и хотя смущение от того, что ее окрестили моей девушки, кажется оскорбительным, меня успокаивает вид ее румянца. Эта стеснительная девушка больше похожа на ту, которую я знал, которая никогда бы не стала заглушать разговор по телефону.

– Он старый друг, - говорит Миа. Старый друг? Это понижение или повышение в должности?

– Старый друг, значит? Ты ни с кем раньше сюда не приходила. Такая красивая талантливая девушка. Ефимия! – кричит он. – Выйди сюда. Маэстро с парнем!

Лицо Мии практически побагровело. Когда она поднимает глаза, то произносит одними губами: «Жена».

Из кухни выкатывается женский эквивалент Ставроса: низенькая женщина квадратной формы с большим количеством макияжа на лице, половина которого, кажется, растаяла на ее толстой шее. Она вытирает руки о свой жирный белый фартук и улыбается Мие, показывая золотой зуб.

– Я знала! – вскрикивает она. – Я знала, что ты прячешь парня. Такая красивая девушка, как ты. Теперь я понимаю, почему ты не хочешь встречаться с моим Джорджи.

Миа поджимает губы и изгибает одну бровь, глядя на меня; она одаривает Ефимию делано-виноватой улыбкой. Подловила.

— А теперь иди, оставь их, - вставляет Ставрос, шлепая Ефимию по бедру и пробираясь мимо нее. – Маэстро, тебе как обычно? – Миа кивает.

— А твоему парню?

Миа действительно ежится, и молчание за столом затягивается, словно внезапный обрыв вещания, что до сих пор случается на радиостанциях колледжа.

— Мне бургер, картошку фри и пиво, - наконец говорю я.

— Чудесно, – восклицает Ставрос, хлопнув в ладоши, будто я только что поведал ему секрет излечения от рака. – Двойной чизбургер. С кольцами лука. Твой молодой человек слишком тощий. Как и ты.

— У вас никогда не будет здоровых детей, если не появится мясо на костях, – прибавляет Ефимия.

Мия обхватывает лицо ладонями, будто буквально пытается исчезнуть в собственном теле. Когда они уходят, она переводит взгляд на меня.

– Боже, это было так неловко. Они явно не узнали тебя.

— Но они узнали тебя. Не подумал бы, что они любители классической музыки. – Я смотрю на свои джинсы, черную футболку, изношенные кроссовки. Когда-то давным-давно я тоже был фанатом классики, так что тут не угадаешь.

Мия смеется.

– О, они не любители. Ефимия знает меня по игре в переходе.

— Ты играла в переходе? Трудные времена? – и тут я понимаю, что только что ляпнул, и хочу перемотать обратно. Таких, как Миа, не спрашивают про трудные времена, хоть я и знал, что в финансовом плане все было нормально. Денни взял дополнительную страховку на жизнь к той, что у него была благодаря сообществу учителей, и это дало возможность Мии чувствовать себя вполне комфортно, хотя поначалу никто и не знал о второй страховке. Это стало одной из причин того, что после аварии несколько городских музыкантов дали ряд благотворительных концертов и собрали около пяти тысяч долларов для Джуллиардского фонда Мии. Подобное проявление чувств тронуло ее бабушку и дедушку, как впрочем, и меня, но Мию привело в бешенство. Она отказалась брать пожертвования, называя их кровавыми деньгами, а когда ее дедушка сказал, что само по себе принятие щедрости других людей – уже акт щедрости, который может помочь согражданам почувствовать себя лучше, она с насмешкой заявила, что в ее обязанности не входит забота о чужих чувствах.

Но Миа просто улыбается.

– Это был сиюминутный порыв. И на удивление прибыльный. Ефимия увидела меня, и когда я пришла сюда, чтобы поесть, она вспомнила меня со станции Коламбус Сёркл. Она с гордостью сообщила мне, что положила в мой кейс целый доллар.

Звонит телефон Мии. Мы оба замолкаем, прислушиваясь к едва уловимой мелодии. Бетховен все играет и играет.

– Ты ответишь?

Она качает головой со смутно виноватым видом. Не успевает телефон перестать звонить, как начинает заново.

— Ты сегодня в почете.

— Не столько в почете, сколько в беде. Я должна была быть на ужине после концерта. Там куча «шишек». Агенты. Спонсоры. Я уверена, это либо профессор из Джуллиарда, либо кто-то с Концерта Юных Артистов, либо мой менеджер, который звонит, чтобы накричать на меня.

— Либо Эрнесто? – говорю я настолько беспечно, насколько возможно. Потому что Ставрос и Ефимия наверняка не просто так заговорили о манерном сосунке Мии, которого она не приводит в их Греческую забегаловку. Просто он не я.

Миа снова выглядит стесненной.

– Возможно.

— Если тебе нужно пообщаться с важными людьми или там посетить какое-то мероприятия, не откладывай все только из-за меня.

— Нет. Я просто выключу его. – Она достает из сумочки телефон и отключает его.

Ставрос приносит кофе со льдом для Мии и Будвайзер для меня и оставляет за собой еще одну неловкую паузу.

— Итак, - начинаю я.

— Итак, - повторяет Миа.

— Итак, у тебя в этом месте есть «как обычно». Часто здесь бываешь?

— Я прихожу, чтобы поесть спанакопиту* и наггинсы. Это недалеко от кампуса, так что раньше я часто бывала здесь.

Раньше? И уже в двадцатый раз за вечер я принимаюсь за расчеты. Миа уехала в Джуллиард три года назад. Значит, этой осенью она перейдет на последний курс. Но она играет в Карнеги Холл? У нее есть менеджер? Внезапно мне хочется, чтобы я тогда внимательнее прочел статью.

— Почему сейчас не бываешь? – мое разочарование разносится эхом сквозь шум.

На лице Мии отражается крайняя сосредоточенность, и тревожная морщинка складывается над ее переносицей.

– Что? – спрашивает она быстро.

— Ты ведь все еще учишься?

— А, ты об этом, - говорит она, с облегчением расправим брови. – Я должна была объяснить раньше. Я выпустилась этой весной. У Джуллиарда есть трехгодичная программа для…

— Виртуозов. – Я подразумеваю это как комплимент, но сквозящая в голосе досада, от того, что у меня нет бейсбольной карточки на Мию Холл – с перечнем полной статистики, основных фактов и музыкальных достижений – окрашивает фразу в резкий тон.

— Одаренных студентов, - поправляет Миа, почти извиняющимся тоном. – Я выпустилась рано, поэтому вскоре смогу начать гастролировать. В общем-то, уже сейчас. Все начинается сейчас.

— Вот как.

Мы сидим в неловкой тишине, пока не появляется Ставрос с едой. Я и не думал, что голоден, пока мы заказывали, но как только слышу запах бургера, чувствую, как урчит желудок. Я соображаю, что за весь день съел только пару хот-догов. Ставрос ставит перед Мией кучу тарелок: с салатом, с шпинатным пирогом, с картошкой фри, с рисовым пудингом.

— Это твое обычное? – удивляюсь я.

— Я же говорила. Я не ела два дня. И ты знаешь, сколько я могу смести. То есть, знал…

— Если тебе что-то нужно, Маэстро, просто крикни.

— Спасибо, Ставрос.

После того как он уходит, мы оба убиваем несколько минут, топя картошку и разговор в кетчупе.

– Итак… – начинаю я.

— Итак… – повторяет она. Потом добавляет: – Как там все? Как группа?

— Хорошо.

— Где они сегодня?

— В Лондоне. Или на пути туда.

Миа наклоняет голову набок.

– Ты вроде говорил, что улетаешь завтра.

— Да, ну, мне надо разобраться с некоторыми вопросами. Логистика и все такое. Так что я остался еще на день.

— Ну, это к счастью.

— Что?

— В смысле… это хорошо, ведь иначе мы бы не встретились.

Я смотрю на нее. Она это серьезно? Десять минут назад она выглядела так, словно у нее случится инфаркт от самой малой вероятности быть моей девушкой, а сейчас говорит, хорошо, что я выследил ее сегодня. Или это просто вежливая светская беседа сегодняшнего вечера?

— А как Лиз? Она все еще с Сарой?

Да, это и впрямь светская беседа.

– О, да, у них все серьезно. Хотят пожениться и спорят о том, стоит ли проводить церемонию в штате, вроде Айовы, где свадьба легальна, или подождать, пока это станет законным в Орегоне. Все эти проблемы с окольцеванием. – Я качаю головой в неверии.

— Что, ты не хочешь жениться? – спрашивает она, в голосе намек на вызов.

Трудно взглянуть ей в глаза, но я себя заставляю.

— Никогда, - отвечаю я.

— О, - выдает она почти с облегчением.

Не паникуй, Миа. Я не собирался делать предложение.

— А ты? Все еще в Орегоне? – спрашивает она.

— Не-а. Я теперь в Лос-Анджелесе.

— Еще один беглец от дождя спасается на юге.

— Да, что-то вроде того. – Не обязательно говорить ей, как возможность ужинать снаружи даже в феврале быстро перестала быть в новинку, и как теперь отсутствие времен года казалось в корне неправильным. Я вроде как противоположность тем людям, которым нужно сидеть под лампами солнечного света в пасмурные дни зимы. В середине солнечной зимы Лос-Анджелеса мне нужно сидеть в темной коморке, чтобы чувствовать себя хорошо. – Родители тоже переехали. Жара полезнее для папиного артрита.

— Да, с дедушкиным артритом тоже дела плохи. В бедре.

Артрит? Это больше похоже на новости на рождественской открытке: И Билли завязал с уроками плаванья, девушка Тодда забеременела, а тете Луизе удалили бурситы.

— Это ужасно, - говорю я.

— Ты знаешь, какой он. Стойко все переносит. Фактически, они с Ба собираются путешествовать, чтобы по дороге посещать меня, сделали себе паспорта. Ба даже нашла студента-садовода, чтобы присмотрел за ее орхидеями, пока ее не будет.

— И как поживают орхидеи бабули? – спрашиваю я. Прекрасно. Теперь мы перешли на цветы.

— По-прежнему завоевывают призы, поэтому, думаю, они поживают неплохо. – Миа смотрит вниз. – Я давно не была в ее оранжерее. Я не возвращалась домой с тех пор, как уехала сюда.

Я одновременно и удивлен, и нет. Вроде я знал об этом раньше, хоть и думал, что как только я уехал из города, Миа может вернуться. И снова я переоценил свою важность.

— Тебе нужно как-нибудь заехать к ним, – говорит она. – Они были бы счастливы услышать, как хорошо у тебя идут дела.

— Как хорошо у меня идут дела?

Когда я смотрю на нее, она выглядывает из-под водопада своих волос, удивленно кивая головой.

– Да, Адам, как у тебя все прекрасно. Я имею в виду, ты добился этого. Ты рок-звезда!

Рок-звезда. Эти слова пускают столько дыма в глаза, что за ними невозможно разглядеть настоящего человека. Но я и вправду рок-звезда. У меня есть банковский счет рок-звезды, платиновые диски рок-звезды и девушка рок-звезды. Но я, черт возьми, терпеть не могу этот ярлык, и от того, как беззаботно Миа прикалывает его ко мне, уровень моей ненависти взлетает до стратосферы.

— У тебя есть фотографии группы? – спрашивает она. – Может, на телефоне?

— Да, фотографии. У меня полно их на телефоне, но он остался в гостинице. – Полная чушь, но она все равно не узнает. И если она хочет фотографии, я могу купить ей в газетном киоске на углу журнал «Spin».

— У меня есть фотографии. Они бумажные, потому что телефон у меня древний. Думаю, даже есть с бабушкой и дедушкой и, о, есть отличные фото с Генри и Уиллоу. Они даже взяли своих детей, когда навещали меня на фестивале Мальборо прошлым летом, – говорит она мне. – Беатрикс, или Трикси, как они называют ее, помнишь их маленькую девочку? Ей теперь пять. И у них есть еще маленький мальчик, Тео, назван в честь Тедди.

При упоминании Тедди живот скручивает узлом. В плане чувств никогда нельзя точно знать, как отсутствие одного человека больше сказывается на тебе, чем отсутствие другого. Я любил родителей Мии, но мне как-то удалось принять их смерть. Они ушли слишком быстро, но в правильном порядке, перед детьми, ну, если не смотреть с точки зрения дедушки и бабушки Мии. Но у меня все еще каким-то образом не укладывается в голове, что Тедди навсегда останется восьмилетним. Каждый год я становлюсь старше, и думаю, сколько Тедди исполнилось бы. Ему было бы сейчас почти двенадцать, и я вижу его в лице каждого прыщавого подростка, который приходит на наш концерт и выпрашивает автограф.

Я никогда не говорил Мие, как сильно меня опустошила смерть Тедди, когда мы были вместе, так что теперь я точно не собираюсь ей этого говорить. Я потерял свое право обсуждать такие вещи. Я оставил или меня освободили от моего места за столом семьи Холл.

— Я сделала фотографию прошлым летом, так что она немного старая, но ты увидишь хотя бы приблизительно, как все теперь выглядят.

— Это ничего.

Миа уже перерывает свою сумочку.

— Генри все еще выглядит так же, как ребенок-переросток. Где же мой кошелек? – Она вываливает содержимое сумку на стол.

— Я не хочу смотреть твои фотографии! – мой голос резкий, как осколок льда, громкий, как выговор от родителей.

Миа перестает копаться.

– А. Ладно. – Она выглядит так, будто ее наказали и дали пощечину. Она закрывает сумочку и задвигает ее назад в кабинку, но в процессе переворачивает мою бутылку пива. Она начинает бешено хватать салфетки из автомата, чтобы собрать жидкость, как будто по столу разливается аккумуляторная кислота. – Проклятье! – ругается она.

— Ничего страшного.

— Все страшно. Я тут месиво устроила, - произносит Миа, почти не дыша.

— Ты вытерла почти все. Просто позови своего приятеля, и он соберет остальное.

Она продолжает маниакально все вытирать, опустошив автомат с салфетками и использовав каждую сухую бумажку в поле зрения. Затем скатывает в комок грязные салфетки, и я думаю, что она уже готова вытирать стол собственной рукой. Я наблюдаю за всем этим немного озадаченно. Пока у Мии не заканчивается энергия. Она останавливается, повесив голову. Потом смотрит на меня этими своими глазами.

– Прости.

Я знаю, что правильно будет сказать «я в порядке, ничего страшного, пиво даже не попало на меня». Но внезапно я уже не уверен, говорим ли мы все еще о пиве, не подразумевает ли Миа некоторые запоздалые извинения.

За что ты извиняешься, Миа?

Даже если бы я мог спросить ее об этом – а я не могу – она выскакивает из кабинки и бежит в туалет, чтобы смыть с рук пиво, будто она – Леди Макбет.

Ее долго нет, и пока я жду, та двусмысленность, которую она оставила в кабинке, продирается своими когтями в самую потаенную часть моей души. Потому что я прокручивал в голове кучу сценариев за эти три года. Большинство из них представляли все это, как Огромную Ошибку, гигантское недоразумение. И в моих фантазиях Миа ползает на коленях, вымаливая у меня прощение. Извиняется за то, что ответом на мою любовь было жестокое молчание. За то, что вела себя так, будто два года жизни – те два года нашей жизни – ничего не значили.

Но я всегда останавливаюсь на фантазии, где она просит прощение за то, что ушла. Потому что, хоть она сама и не знает об этом, она всего-навсего сделала то, что я разрешил ей сделать.

_________________

*Спанакопита – пирог со шпинатом.

Переводчик: Angel_Without_Wings

Редактор: FoxyFry

Глава девятая

Ведь были знаки. Возможно, намного больше, чем я смог заметить, даже после осознания реальности. Но я пропустил их все. Наверное, потому что я не пытался их увидеть. Постоянно оглядываясь назад на тот ужасный пожар, через который мне пришлось пройти, я не обратил ни малейшего внимания на бездонную пропасть, зияющую впереди.

Когда той осенью Миа решила ехать в Джуллиард, и когда поздней весной стало ясно, что она будет в состоянии это сделать, я сказал, что поеду вместе с ней. А она только одарила меня тем самым взглядом, говорящим «ни за что».

— Мы никогда не договаривались об этом, - сказала она, - зачем сейчас что-то менять?

Потому что прежде ты была полноценным человеком, а сейчас у тебя нет селезенки. И родителей. Потому что Нью-Йорк может проглотить тебя целиком и не подавится, - подумал я. Но вслух ничего не сказал.

— Пора нам вернуться к своим нормальным жизням, - продолжила она. Я учился в университете на заочном отделении, и после аварии вообще там не появлялся, поэтому теперь у меня накопился целый семестр «хвостов». Миа тоже так и не вернулась в школу. Она слишком много пропустила, и теперь занималась с репетитором, чтобы сдать выпускные экзамены и уехать в Джуллиард без отлагательств. Все это было скорее ради проформы, так как учителя все равно бы выпустили ее, даже если бы она не сдала очередное задание.

— И как же группа? – спросила она. – Я ведь знаю, что они ждут тебя.

Тоже верно. Прямо перед несчастным случаем мы записали на Улыбающемся Саймоне, сиэтловском независимом лейбле, одноименную пластинку. Альбом вышел в начале лета, и, хотя мы не организовывали тура в его поддержку, диск активно распродавался, при этом не покидая эфира университетских радиостанций. В результате вокруг Shooting Star стали маячить лейблы посерьезней, заинтересовавшись подписанием контракта с группой, что существовала только в теории.

— Твоя бедная гитара просто умирает от нехватки внимания, - заметила она, грустно улыбаясь.

Да уж, она не покидала свой кейс со дня сорвавшегося выступления на разогреве у Bikini.

Так я и согласился на «отношения на расстоянии». Частично потому, что с Мией спорить бессмысленно. Частично потому, что я совсем не хотел уходить из Shooting Star. Но признаться, я самонадеянно отнесся к этому расстоянию. То есть, прежде я беспокоился о том, что может сделать с нами континентальный разрыв. Но теперь? Какого черта нам могут сделать какие-то две с половиной тысячи миль теперь? Кроме того Ким поступила в Нью-Йоркский университет, что располагается всего в нескольких милях от Джуллиарда. Она присмотрит за Мией.

Вот только в последнюю минуту Ким поменяла решение и приняла приглашение университета Брандейса в Бостоне. Я был в бешенстве. После аварии мы частенько обсуждали состояние Мии в кратких беседах и передавали ее бабушке с дедушкой всю относящуюся к делу информацию. Все наши разговоры мы держали в секрете, понимая, что Миа прибьет нас, узнай она, что мы сговорились за ее спиной. Но теперь и я, и Ким были в Команде Мии. И если я сам не мог поехать в Нью-Йорк, я чувствовал, словно это была обязанность Ким – быть рядом с ней.

Я побесился еще какое-то время, пока одним жарким июльским вечером, где-то за месяц до их совместного отъезда, Ким не заглянула в дом дедушки и бабушки Мии, чтобы посмотреть с нами фильм. Миа рано ушла спать, поэтому мы вдвоем досматривали какое-то претенциозное зарубежное кино. Ким все пыталась поговорить со мной о Мии, о том, как хорошо продвигалось ее выздоровление, и просто кудахтала о фильме, как назойливая курица. Наконец, я не выдержал и велел ей заткнуться. Сузив глаза, она начала собирать свои вещи.

— Я знаю, что ты расстроен, и это вовсе не из-за идиотского фильма, поэтому, почему бы тебе уже не наорать на меня, чтобы мы могли покончить с этим? – заявила она и… разрыдалась. Я ни разу не видел, чтобы Ким плакала, а тем более так – навзрыд. Даже на похоронах она оставалась спокойной, поэтому я сразу же почувствовал себя последним ублюдком, извинился и неловко приобнял ее.

Закончив распускать сопли, она вытерла глаза и рассказала, как Миа заставила ее выбрать Брандейс.

— Я, правда, хотела туда поступить, понимаешь? После всех этих лет в анти-иудейском Орегоне, мне хотелось поступить в еврейскую школу. Нью-Йоркский университет, конечно, неплохой вариант, и там много евреев. Но она разозлилась. Сказала, что ей «не нужны няньки». Ее точные слова. Она поклялась, что если я поеду в Нью-Йоркский университет, она поймет, что мы сговорились присматривать за ней. Она заявила, что порвет со мной все отношения. Я сказала, что не верю ей, но в ее глазах был взгляд, который я никогда прежде не видела. Она говорила серьезно. Поэтому я послушалась. А ты знаешь, какие связи мне пришлось подключить, чтобы вернуть свое место перед самым началом занятий? Вдобавок я потеряла деньги, внесенные за обучение в Нью-Йоркском университете. Но все это неважно. Главное Миа счастлива, а, как ты знаешь, не так уж много вещей радуют ее в последнее время. – Ким печально улыбнулась. – Не знаю, почему я чувствую себя такой несчастной. Возможно, из-за чувства вины. – И она снова начала плакать.

Просто оглушительный знак. Наверное, я заткнул уши в тот момент. Но сами финальные аккорды подкрались совсем бесшумно.

Миа уехала в Нью-Йорк. Я вернулся в Дом Рока. Возобновил занятия в колледже. Жизнь продолжалась. Первые пару недель мы с Мией обменивались содержательными письмами по электронной почте. Ее были о Нью-Йорке, учебе, музыке, школе. Мои – о встречах со звукозаписывающими студиями. Лиз запланировала для нас ряд концертов ближе ко дню Благодарения – и, учитывая, что я несколько месяцев не держал в руках гитару, нам предстояли серьезные репетиции – но, по настоянию Майка, мы решили сначала уладить рабочие вопросы. Мы ездили в Сиэтл и Лос-Анджелес, встречались с представителями лейблов. Несколько парней из Нью-Йоркских студий приезжали в Орегон послушать нас. Я рассказывал Мие об их обещаниях отполировать наше звучание и сделать из нас суперзвезд. Мы отчаянно пытались держать себя под контролем, но было немыслимо трудно не поддаться их романтике.

Мы с Мией так же регулярно созванивались каждый вечер перед сном. Она обычно была выжатой как лимон, поэтому разговоры были недолгими. Всего лишь возможность услышать голоса друг друга, сказать «я люблю тебя» в реальном времени.

Однажды вечером где-то на третьей неделе с начала семестра я позвонил позже обычного, так как мы ужинали в Портленде в ресторане Le Pigeon с представителями студии, и встреча немного затянулась. Когда звонок переключился на голосовую почту, я решил, что она уже спит.

Но на следующий день от нее не было письма.

«Прости, что припозднился. Ты злишься?» - отправил я ей смс-сообщение.

«Нет» - пришел ответ. И от сердца отлегло.

Но тем вечером я позвонил вовремя, а звонок снова перебросило на голосовую почту. И на следующий день имейл от Мии содержал лишь пару сжатых предложений о том, что репетиции с оркестром становятся все более напряженными. Я находил этому простые объяснения. Учеба требовала много времени. В конце концов, она же поступила в Джуллиард. У ее виолончели не было WiFi. И ведь это Миа – девушка, которая играет по восемь часов в день.

Но затем я начал звонить в разное время: просыпаясь с утра пораньше, чтобы застать ее перед занятиями, дозваниваясь во время обеда. И мои звонки постоянно отсылались на голосовую почту. Она ни разу не перезвонила. Ни разу не ответила на смс-сообщения. Я все еще получал от нее имейлы, но далеко не каждый день. И хотя мои письма содержали кучу вопросов, отражающих мою крайнюю степень отчаяния – «Почему ты не берешь трубку?», «Ты потеряла телефон? Ты в порядке?» - ее ответы безупречно отмалчивались по этому поводу. Она просто утверждала, что слишком занята.

Я решил навестить ее бабушку с дедушкой. Я практически жил у них все те пять месяцев ее реабилитации и пообещал, что буду часто к ним захаживать, но я не сдержал слово. Без Мии мне трудно было находиться в этом старом доме с его фото-галереей призраков – свадебное фото Дэнни и Кэт, душераздирающий снимок двенадцатилетней Мии, читающей устроившемуся на ее коленях Тедди. Но мне нужно было понять, почему Миа теряет со мной контакт.

Когда я пришел впервые той осенью, бабушка Мии пыталась заболтать меня, расписывая свой сад, а потом удалилась в теплицу, оставив меня на кухне с дедом. Он сварил нам крепкого кофе. Мы не особо много говорили, поэтому единственными звуками в доме были потрескивания дров в печи. Он всего-навсего взглянул на меня, безмолвно и печально, и мне вдруг захотелось сесть у его ног и устроить голову у него на коленях.

Я наведывался к ним еще пару раз, даже после того, как Миа окончательно оборвала со мной все контакты, и всегда было одно и то же. Мне было неловко приходить к ним под предлогом обычного разговора, справляясь об их здоровье, когда на самом деле я надеялся услышать какие-нибудь новости или объяснения. Нет, в действительности, я надеялся, что я не изгой. Мне хотелось услышать: «Миа перестала звонить нам. Связывалась ли она с тобой в последнее время?» Но, конечно же, этого не происходило, потому что подобное никогда не произойдет.

Дело даже в том, что мне не нужно было подтверждение ее бабушки или дедушки. Я и сам знал, с той самой ночи, когда мой звонок во второй раз попал на голосовую почту, что для меня это конец.

Разве не сам ли я сказал ей? Разве не я стоял над ее бессознательным телом, обещая, что сделаю все на свете, если она останется? Даже если мне придется ее отпустить? Но то, что она была в коме, когда я это произнес, и очнулась только через три дня, то, что никто из нас никогда не вспоминал об этих словах – все это, казалось, не имело значения. Я носил все в себе.

Единственное, что не укладывалось у меня в голове, то, как она это сделала. Я никогда не поступал с девушками так жестоко. Даже когда я развлекался с фанатками, я всегда провожал очередную девушку до двери из номера или лимузина, чмокал в щеку и бросал на прощание «Спасибо, это было здорово». И то были фанатки. А мы с Мией встречались больше двух лет. Да, это был школьный роман, но все же это был роман, в который я вкладывал всего себя, который хотелось растянуть на всю жизнь, который, скорей всего, и продлился бы всю жизнь, если бы мы встретились лет на пять позже, если бы она не была выдающейся виолончелисткой, если бы я не был в группе, находящейся на пике своей популярности, – или если бы наши пути не разошлись из-за всего этого.

Дата добавления: 2015-09-29