Оркестр уже занял места на платформе над ареной, все еще заполненной толпой. Люди разошлись бы по местам, если бы стояли в боковых частях шатра, однако инспектор манежа мистер Дас еще не появился и никто не мог показать им, как пройти на места. Мартин Миллс предположил, что они произвольно занимают места до тех пор, пока весь шатер не заполнится. Столь неформальный подход вызвал негодование доктора. Шимпанзе, прыгавший на спине у коня, начал отвлекаться. Его заинтересовал Мартин Миллс.
Старого самца шимпанзе звали Гаутама, поскольку даже в молодом возрасте он сильно напоминал Будду: часами мог сидеть в таком же положении, как и он, глядя в одну точку. По мере взросления к способности медитировать добавились несколько повторявшихся трюков. Он научился прыгать на спине коня и мог бесконечно долго повторять эти действия. Когда конь мчался галопом и когда он стоял смирно, Гаутама приземлялся в седло. Однако у шимпанзе бывали сбои. Тренер Кунал связывал их с появлением молодой самки Миры, на которую Гаутама засматривался в самое неподходящее время.
Если шимпанзе видел самку во время выполнения прыжков, то он не только промахивался мимо седла, но даже падал с лошади. Поэтому Мира красовалась на спине своего коня в самом конце процессии, которая величественно шествовала вокруг главного шатра, перед тем как торжественно выйти на арену. Только во время разминки в боковой части палатки старый шимпанзе мог увидеть Миру. Самку держали рядом со слонами, поскольку Гаутама их боялся. Ему доставалось немного — Гаутама видел Миру мельком перед тем, как открывался занавес и звучала музыка торжественного выхода артистов. В эти минуты он продолжал прыгать механически, словно под ударами током небольшого напряжения с интервалом в пять секунд. Боковым зрением шимпанзе видел красавицу, больше чувствуя ее присутствие, однако этого было достаточно, чтобы его успокоить.
Однако если что-то мешало ему видеть Миру, Гаутама сильно гневался. Только дрессировщику разрешалось проходить между ним и объектом его обожания. Кунал никогда не стоял рядом с Гуатамой без кнута, поскольку для своего вида Гуатама был очень крупным. По словам дрессировщика, эта человекообразная обезьяна весила почти семьдесят два килограмма при росте около 150 сантиметров.
Проше говоря, Мартин Миллс стоял в неподходящем месте в неподходящее время. Уже после нападения Купал стал говорить, что Гаутама представил миссионера как другого шимпанзе. Он не только закрыл самцу Миру — Гаутама мог заподозрить, что миссионер жаждет ее благосклонности. Мира оказалась очень влюбчевой особой и ее расположение к другим самцам шимпанзе регулярно сводило Гаутаму с ума.
Что же касается вопроса о том, почему шимпанзе ошибочно принял иезуита за обезьяну, то Кунал предположил, что его ввела в заблуждение бледная кожа миссионера, вовсе не характерная для человека. Пытались ведь жители Джунагада дотронуться до него рукой и погладить эту диковинку, чтобы убедиться: перед ними человек. Шимпанзе так не считал. Вероятно он подумал, что проповедник — самец шимпанзе.
Именно с такими мыслями Гаутама перестал прыгать на спине у коня, издал пронзительный крик и обнажил клыки. Затем он сиганул через другую лошадь, приземлился на плечи и грудь Мартина, свалил его спиной на землю, после чего нацелился на горло опешившего миссионера, который попытался прикрыть его рукой. Когда инцидент закончился, на шее Мартина осталась глубокая рваная рана, а кожа от основания кисти до сустава указательного пальца была содрана, кроме того, исчез кусочек мочки уха. Гаутаму не смогли оторвать от сражавшегося с ним иезуита, только ударами кнута Куналу удалось отогнать его. Во время всего инцидента Мира пронзительно визжала и невозможно было понять, являлись ли эти крики проявлением любви или осуждения.
Все вечернее представление было посвящено дискуссии о том, было ли нападение мотивировано расовыми различиями, или его вдохновляли сексуальные чувства, или существовали двойные мотивы нападения. Мартин Миллс не разрешил доктору обработать его раны до конца представления. Иезуит хотел, чтобы дети получили ценный урок стойкости, Дарувалла же расценил этот поступок как глупый стоицизм. И Мадху и Ганешу приковал к себе вид поврежденного уха, а также другие ужасные свидетельства диких укусов. Мадху вообще едва следила за представлением. Однако Фарук не пропускал ни одного номера. Доктор решил: пусть миссионер потеряет немного крови, если он так хочет, но цирк есть цирк.
Самые эффектные номера программы оказались заимствованы из выступлений «Большого Королевского цирка». Особенно явно это было видно по номеру под названием «Вальс велосипедов», во время которого оркестр играл мелодию «Желтые розы Техаса». Тонкая и мускулистая женщина исполнила «Прогулку по небу» быстрыми, механическими шагами. Аудитория за нее не боялась. Несмотря на отсутствие страховочной сетки, никто не опасался того, что она может упасть. Фарук сравнил: в то время как Суман казалась красивой и беззащитной молодой женщиной, оказавшейся на высоте 27 метров вверх ногами, артистка «Большого Голубого Нила» в этой же роли напоминала робота средних лет. Звали ее миссис Бхагван, и Фарук вспомнил, что она ассистировала в номере метателю ножей, который был ее мужем.
В этом номере миссис Бхагван привязали за руки к колесу из досок, раскрашенных наподобие мишени. Живот артистки закрывал самый центр мишени. В течение всего номера колесо вращалось все быстрее и быстрее, а мистер Бхагван швырял ножи в свою жену. Когда колесо остановили, ножи в деревянной мишени торчали так, что невозможно было увидеть хотя бы небольшого пустого места — их не было только в привязанном к колесу теле миссис Бхагван.
Еще он исполнял номер под названием «Прохождение слона», обязательный почти для каждого индийского цирка. Актер ложился на арене между матрасами, их затем накрывали доской, по которой перемещался слон, ходивший над грудью мистера Бхагвана. Фарук заметил, что это оказался единственный номер, о котором Ганеша не сказал, что сможет ему научиться, хотя физический недостаток калеки не лишал его возможности лежать под доской и проходящим слоном.
Однажды, когда муж страдал от кровавого поноса, миссис Бхагван заменила его в этом номере. Рассказывали, что после этого на протяжении нескольких дней у нее продолжалось внутреннее кровотечение и даже выздоровев, она не стала такой, как прежде. Слон нанес ущерб ее артистическим способностям и навсегда нарушил пищеварение.
Наблюдая за артисткой, Фарук понял, почему она одинакова и в номере «Прогулка по воздуху», и в номере с бросанием ножей. Меньше всего исполнение было проявлением ее артистической сути и мастерства. Смирение со своей судьбой делало ее работу механической. К одинаковым последствиям для нее могло привести и неточное движение руки мужа и собственный неверный шаг на высоте 27 метров. Он видел, что миссис Бхагван стала роботом. Быть может, к этому ее привели травмы из-за номера с хождением слона.
Мистер Дас подтвердил догадку Фарука. Когда инспектор манежа на короткое время подошел в их ряд, чтобы извиниться за грубое нападение Гаутамы и объяснить свое понимание случившегося ревностью шимпанзе, руководимого расистскими или сексуальными мотивам, он оправдал холодность выступления артистки последствиями ее участия в номере со слоном.
— Но, с другой стороны, это — хорошие последствия, поскольку девушка вышла замуж, — сказал мистер Дас.
Перед тем, как выйти замуж, эта артистка жаловалась, что во время менструаций очень неудобно висеть вниз головой.
— Пока она не вышла замуж, девушке нельзя было пользоваться при кровотечении тампонами, — добавил инспектор манежа.
— Разумеется, это неудобно, — подтвердил Дарувалла, потрясенный такой доверительной информацией.
В моменты частых пауз между номерами они могли слышать удары — это, как объяснил мистер Дас, Кунал «учит» Гаутаму. Пусть шимпанзе не думает, что может безнаказанно нападать на белого мужчину, поскольку в некоторых других городах, где выступает «Большой Голубой Нил», среди зрителей также могут оказаться белые мужчины.
— Разумеется, это правильно, — сказал доктор Дарувалла.
Однако когда в ночном воздухе до них доносились крики большой обезьяны и удары кнута дрессировщика, доктор, миссионер и дети были признательны оркестру за игру, даже фальшивую — только бы не слышать этих звуков.
Если Гаутама заражен бешенством, то он умрет. Но лучше его избить, тогда он будет жить и в случае, если не болен бешенством. Такой философии придерживался дрессировщик Кунал. По мнению доктора Даруваллы, правильнее предположить, что у шимпанзе бешенство, и он знает, как лечить Мартина Миллса.
Наконец дети начали смеяться: один из львов с силой помочился на подставку, а затем наступил в эту лужу. Когда Ганеша рассмеялся, Фарук посчитал необходимым напомнить мальчику-калеке, что его первой работой в цирке может стать уборка этой самой подставки.
Разумеется, и здесь исполнялся «Танец петушков», и как обычно, в этой роли выступали две маленькие девочки. Сценарист подумал, что его героиня Пинки должна быть в костюме петушка, когда убежавший лев убьет ее. И вообще наилучшим вариантом будет тот, если лев убьет девушку, думая, что она — это петушок. Так более пикантно, и зрители больше расположатся ко льву. Сценарист изобразит свое старое предчувствие: львы в туннеле рычали от беспокойства не только потому, что их номер шел следующим, но и оттого, что девочки-петушки находились от них так соблазнительно близко. Когда Кислотный человек выплеснет кислоту в закрытую клетку, возбужденный лев почувствует ненависть к петушкам. Бедная Пинки!
После номера «Прогулка по небу» актрису вызвали на бис. Миссис Бхагван не стала забираться на самый верх под купол, чтобы повторить прогулку, которая не привела в восторг зрителей. Она забралась к вершине купола шатра для того, чтобы снова спуститься на треугольной трапеции, зная, что это им нравится. А точнее, людям нравилась шея миссис Бхагван, развитая вследствие постоянных упражнений на трапеции. Когда женщина спускалась с вершины шатра, вращаясь вокруг своей оси и крепко держась зубами за трапецию, мускулы ее шеи вздулись буграми, а в прожекторе для подсветки сменили фильтр с зеленого на золотистый.
— Я смогу сделать это, — прошептал Ганеша доктору. — У меня сильная шея. И сильные зубы, — добавил он.
— Думаю, ты сможешь висеть и ходить вверх ногами. Тебе придется держать обе ноги неподвижно под прямым углом. Лодыжки примут на себя весь твой вес, — ответил доктор.
Только сказав это, Фарук спохватился. Ведь раздавленная нога калеки, не разгибаясь в голеностопном суставе, составляла идеальный прямой угол. Для него не составит никакого труда держать покалеченную ногу в положении под прямым углом.
На арене как раз разворачивался идиотский финал — шимпанзе и клоуны-карлики ездили на мопедах. Шимпанзе во главе кавалькады одели в костюм продавца молока из штата Гуджарат, что очень нравилось местной публике. Мальчик-калека в полутьме блаженно улыбался.
— Таким образом, мне придется тренировать только здоровую ногу, чтобы накачать мускулы. Это вы имеете в виду? — спросил он.
— Я имею в виду, что твое пребывание здесь начнется с протирания львиной мочи и уборки слоновьего дерьма. Если тебе повезет, ты получишь работу у поваров, — ответил Фарук мальчишке.
На арену вышли пони и слоны, как в начале представления, и оркестр заиграл погромче, заглушая вопли избиваемого Гаутамы. Мадху за все время ни разу не сказала, что она что-то сможет сделать, хотя мальчишка-калека мысленно уже ходил вверх ногами под куполом цирка.
— Даже хромой я смогу ходить там вверху, — кивнул Ганеша на вершину шатра.
— Даже не думай об этом, — одернул его Дарувалла.
Однако сценарист, не переставая, сам думал об этом, поскольку такое развитие событий могло стать великолепным концом для картины. После того как лев убьет Пинки, а Кислотный человек получит по заслугам (быть может, кислота случайно обожжет промежность негодяя), Ганеша поймет, что его не оставят в цирке, если он не будет приносить там пользы. Никто не верит, что он может выступать с номером «Прогулка по небу». Суман не захочет давать уроки мальчику-калеке, Пратап не разрешит ему тренироваться на лестнице, установленной в жилой палатке артистов. Научиться технике хождения вверх ногами он может только в главном шатре труппы. Решив попробовать, он должен взобраться на реальнее устройство, установленное под куполом, и проделать все по-настоящему на высоте 27 метров без страховочной сетки.
«Какая захватывающая сцена!» — произнес про себя сценарист.
Мальчик ускользает из палатки поваров в предрассветном тумане. Никто не видит, как он взбирается по веревке от трапеции до самого верха главной палатки.
— Если я упаду, то погибну. Если никто не увидит твоей смерти, то некому будет и молиться за тебя, — говорит голос мальчика за кадром.
«Хорошая реплика!» — подумал Дарувалла, хотя и сомневался в правдивости этих слов.
Камера находится внизу в 27 метрах под мальчиком, когда он повисает вверх ногами на лестнице, держится за нее обеими руками, продевая в петлю вначале здоровую, затем больную ногу. По всей длине лестницы свисают восемнадцать петель и для выполнения номера следует сделать шестнадцать шагов.
— Наступает момент, когда нужно отпустить руки. Не знаю, в чьих руках я тогда останусь, — слышится за кадром голос Ганеши.
Мальчик отрывает обе руки от лестницы и повисает на ступнях ног. Секрет заключается в том, что следует раскачивать тело. Инерция от раскачивания позволит сделать шаг вперед. Каждый раз продвигаешься вперед на тридцать сантиметров из первой петли в следующую, все еще продолжая раскачиваться. Никогда не прекращай движения… постоянно продвигайся вперед.
— Думаю, наступает такой момент, когда ты должен решить, в чем твое призвание. — Снова за кадром голос Ганеши.
В этот момент с расстояния в 27 метров камера начинает приближаться к нему. Ноги калеки показывают крупным планом.
— В этот момент тебя не держат ничьи руки. Сейчас каждый гуляет по небу, — произносит голос за кадром.
Потом мы видим: повар обнаружил, чем занимается Ганеша. Он стоит совершенно неподвижно, подняв голову. И считает. В главную палатку вошли другие артисты: Пратап Сингх, Суман, клоуны-карлики, один из них все еще чистит зубы. Все смотрят вверх на мальчика и все считают. Им-то известно, сколько шагов следует сделать при исполнении номера «Прогулка по небу».
— Пусть считают другие, — произносит за кадром голос мальчика — калеки. — Я же говорю себе, что просто иду. Я не думаю, что иду по воздуху, а просто думаю, что иду. В этом заключается мой маленький секрет. Никто другой не удивится мысли, что он просто идет. Никто другой не сможет так сосредоточиться на мысли об этом. Однако для меня мысли об обыкновенном хождении очень специфичны. Я говорю себе о том, что иду и не хромаю.
«Неплохо», — подумал доктор Дарувалла. Потом надо будет показать сиену с мальчиком уже в цирковом костюме — трико, вышитое сине-зелеными блестками. Когда он, вращаясь, спускается на треугольной трапеции в свете прожекторов, сверкающие блестки отражают свет. Ганеша не должен коснуться ногами земли. Вместо этого он попадает в объятия Пратапа Сингха. Пратап поднимает мальчишку вверх под радостные крики толпы, потом убегает с арены, держа мальчика на руках, поскольку после того, как калека прошел по воздуху, никто не должен видеть, что он хромает.
«Может получиться совсем неплохо», — подумал сценарист.
После представления им удалось найти место, где шофер припарковал свою колымагу, однако самого Раму они не обнаружили. Для поездки через город к государственной гостинице четырем клиентам потребовались два рикши. Мадху и Фарук следовали за рикшей, который вез Ганешу и Мартина Миллса. Дарувалла ненавидел этих рикшей, передвигающихся на трехколесных велосипедах. Старый Ловджи как-то сказал, что трехколесный велосипед представляет такое же глупое зрелище, как и мопед, на котором сверху установлено кресло с лужайки. Однако Мадху и Ганеша наслаждались поездкой. Пока рикша раскачивался из стороны в сторону, Мадху одной рукой крепко взялась за колено доктора. Дарувалла стал убеждать себя, что это вовсе не сексуальный жест, а всего лишь детская попытка удержать равновесие. Другой рукой девочка махала Ганеше. Глядя на нее, Фарук задумался о том, что, может быть, из девочки выйдет толк и она станет артисткой.
На залепленном грязью кузове переднего рикши Фарук увидел портрет кинозвезды. Лицо немного напоминало ему Мадхури Диксит либо Джаю Прада. В любом случае это не был Инспектор Дхар. В дешевом пластмассовом окошке кузова рикши показалось лицо Ганеши. Сценаристу пришлось напомнить себе, что это — реальный Ганеша. Фарук еще раз подумал, что получается великолепное окончание. И навел его на этот вариант реальный калека.
Темные глаза мальчишки сверкали в качающемся окошке кузова рикши. Свет фонарика временами скользил по улыбающемуся лицу калеки. Даже на таком расстоянии доктору показалось, что с виду глаза мальчика выглядят здоровыми. Не видно следов гнойных выделений или тетрациклиновой мази. Видя лишь его лицо, никто не догадается, что мальчик этот — калека. Он выглядел, как счастливый, нормальный мальчик.
Как же доктору хотелось, чтобы так и было на самом деле!
Перед откушенным у Мартина кусочком уха доктор вынужден был отступить. Он истратил две ампулы человеческого иммунизированного глобулина по десять миллилитров против бешенства. По половине ампулы ввел непосредственно в районы ранений: в ушную раковину, в шею и в руку. Оставшуюся часть ампулы приняла ягодица Мартина — доктор использовал ее в качестве глубокого внутримышечного укола.
Рука пострадала особенно сильно, и Дарувалла перевязал резаную рану, наложив на нее пропитанный йодом марлевый тампон. Укус должен иметь сток для гноя и заживать, начиная с внутренних пораженных поверхностей, поэтому он не стал зашивать рану. Фарук не предложил пострадавшему ничего, чтобы уменьшить его болевые ощущения: он заметил, что миссионер наслаждается болью. Однако его ограниченное чувство юмора не позволило оценить шутку доктора о том, что иезуит страдает от «стигмат, полученных от шимпанзе». Не удержавшись, Дарувалла заметил, что, судя по ранам иезуита, существо, которое укусило Фарука в Гао и способствовало его вступлению в лоно христианской церкви, было определенно не шимпанзе. В противном случае такая человекообразная обезьяна откусила бы ему всю ступню, а может быть, и всю ногу.
— Понятно… Все еще обижаетесь за свое чудо, — отозвался Мартин.
После такого обмена любезностями мужчины пожелали друг другу спокойной ночи. Фарук не завидовал участи иезуита, которому придется утихомиривать Ганешу, поскольку калека вообще не намеревался ложиться спать. Он не мог дождаться, когда наступит его первый день пребывания в цирке. Мадху, напротив, выглядела уставшей, апатичной и почти спала.
Их комнаты на третьем этаже государственной гостиницы находились рядом друг с другом. Из спальни Фарука и Мадху на балкон, покрытый птичьим пометом, выходили две стеклянные двери. В их номере имелась ванная комната с раковиной и стульчаком, однако у нее не было двери. С проволоки свисал какой-то коврик, выполнявший роль занавески, но он не доставал до пола. Содержимое унитаза можно было сливать только при помощи ведерка, которое для удобства поставили под протекавший кран. Кроме того, имелось нечто, напоминавшее душ. Из стены ванной комнаты высовывался шланг с открытым концом, без распылителя воды. В душе отсутствовала непромокаемая занавеска, однако просматривалась покатая поверхность пола, сток которой шел в дренажное отверстие. После более тщательного обследования оказалось, что дырка — временное убежище для крысы. Фарук увидел, как в дырке скрылся ее хвост. Очень близко к дыре располагалась стойка с мылом, кончики которого были обкусаны и уменьшились в размерах.
Две кровати в спальне стояли слишком близко друг от друга. Не оставалось сомнений, что внутри кишели насекомые, невзирая на пожелтевшие от времени противомоскитные сетки. Одна из них оказалась порванной. Единственное открывавшееся окно не имело защитной сетки от насекомых, и сквозь него долетало слабое дуновение ветерка. Доктор Дарувалла предложил Мадху открыть на балконе стеклянную дверь, однако она сказала, что боится, как бы внутрь не забралась обезьяна.
У потолочного вентилятора в номере оказалось только две скорости. При одной он едва двигался, не оказывая никакого эффекта. Зато на другой скорости вентилятор так крутился, что обе противомоскитные сетки просто сдувало с кроватей. Даже в основном шатре цирка было прохладнее и свежее, чем на третьем этаже государственной гостиницы. Мадху вышла из положения, первой нырнув в ванную комнату. Там она намочила полотенце, выжала его, а затем голой улеглась на лучшую постель с целой противомоскитной сеткой и накрылась полотенцем. Мадху была маленькая, но и полотенце оказалось не слишком большим. Оно едва прикрывало груди девочки, однако не могло закрыть бедра. Доктор подумал, что девочка сделала так специально.
— Я все еще хочу есть. Не было ничего вкусненького, — пожаловалась она.
— Ты хочешь десерт? — спросил Дарувалла.
— Да, что-нибудь сладкое, — ответила Мадху. Доктор прихватил термос с остатками вакцины против бешенства и иммунизированного глобулина и спустился в холл. Он надеялся, что там окажется холодильник, поскольку термос уже нагрелся. А что, если завтра Гаутама укусит еще кого-нибудь? Кунал проинформировал доктора, что шимпанзе «почти наверняка» бешеный. Бешеный он или не бешеный, однако эту обезьяну нельзя бить. По мнению доктора, лишь в самых плохих цирках бьют животных.
В холле за стойкой регистрации мальчик-мусульманин слушал по радио молитвы Куаввали и поедал мороженое. Голова его качалась в такт молитвы, а ложкой он дирижировал в воздухе между своим ртом и контейнером с мороженым. Однако мальчик сказал доктору, что это не мороженое. Предложив Дарувалле ложку, он протянул ему контейнер. Его влажное содержимое шафранового цвета по вкусу отличалось от мороженого, там чувствовалась добавка кардамона. Оказалось, это подслащенный йогурт. В холодильнике стояло много такого добра, поэтому доктор взял один контейнер и ложку для Мадху. Оставляя вакцину и иммунизированный глобулин в холодильнике, Фарук убеждал себя в том, что мальчик не перепутает их с чем-нибудь съедобным.
Когда доктор возвратился в номер, Мадху сняла с себя полотенце. Он попытался отдать ей десерт штата Гуджарат, не поднимая глаз. Вероятно, она намеренно затруднила доктору процесс передачи ложки и контейнера, притворившись, что не знает, где открывается противомоскитная сетка. Девочка голая сидела на постели, поедая подслащенный йогурт и наблюдая за тем, как Фарук раскладывал на столе все необходимое для литературного творчества.
Стол держался на ножках нетвердо. На нем в грязной пепельнице стояла толстая свеча, а рядом с противомоскитной спиралью валялся коробок спичек. Когда Фарук разложил бумагу и погладил рукой стопку чистых листов, он зажег свечу и противомоскитную спираль, после чего выключил верхний свет. На высокой скорости потолочный вентилятор будет мешать ему работать и сдувать противомоскитную сетку с кровати Мадху, поэтому Дарувалла включил вентилятор на медленную скорость. Воздух это не освежало, но доктор надеялся, что движение лопастей усыпит Мадху.
— Что вы делаете? — спросила его девочка-проститутка.
— Пишу, — отвечал Фарук.
— Почитайте мне вслух, — попросила его Мадху.
— Ты не поймешь, — откликнулся Фарук.
— А вы собираетесь спать? — спросила девочка.
— Может быть, позднее.
Фарук попытался не думать о девочке, однако не тут-то было. Она продолжала наблюдать за ним. Стук ее ложки о контейнер с йогуртом сливался со скрипом вентилятора. То, что девчонка специально разделась, угнетало доктора и вовсе не потому, что она вводила его в искушение. Гораздо страшнее оказалось то, что внезапно его захватила сама идея, греховное желание переспать с девчонкой. Он ощущал в себе едва заметное желание обладать ею, однако больше всего его возбуждало то, что она была совершенно доступна его возможным домогательствам. Внезапно он подумал, что такой откровенный грех и нечто явно безнравственное может и не иметь для него последствий, что секс с Мадху не принесет ему никакого вреда. Из этого не получится ничего плохого. По крайней мере, он не будет вспоминать это и чувствовать свою вину всю оставшуюся жизнь.
Эта счастливица не заражена СПИДом, что подтвердили анализы. Кроме того, как обычно, он путешествовал по Индии с презервативами. Мадху не та особа, которая когда-либо станет об этом рассказывать, поскольку она не болтлива. В ее теперешнем положении у нее, может быть, и не появится такая возможность. Убеждение в греховности подобных мыслей давала ему не только потерянная невинность девочки. Ни с чем подобным в жизни он не сталкивался, во всяком случае, с такой аморальностью девчонки, приобретенной ею либо в борделе, либо, что еще более ужасно, в объятиях мистера Гарга. Что бы мужчина ни предпринял в отношении этой девочки, ему не придется ни за что расплачиваться. Во всяком случае, последствия за содеянное наступят не в этой жизни, разве что придется расплачиваться угрызениями совести. Такая перспектива впервые предстала перед доктором. Он решил не думать о ней и обратился к листу бумаги.
Мадху, не переставая, следила за доктором и по движению ручки, по-видимому, догадалась, что он ускользнул из приготовленной для него ловушки. Вдобавок она доела десерт. Девчонка встала с постели, голая подошла к Дарувалле и стала смотреть через его плечо, словно пытаясь прочесть написанное. Сценарист почувствовал, как ее волосы касались его шеи и щеки.
— Прочитайте мне вот эту часть, — попросила Мадху.
Она сильнее оперлась на Фарука, потянулась и дотронулась рукой до бумаги, коснувшись последнего предложения, написанного доктором. От нее сильно пахло йогуртом с кардамоном, доктор ощущал запах увядших цветов. Возможно, это был запах шафрана.
Сценарист начал громко читать:
— «Двое носильщиков в белых халатах бегут с телом Кислотного человека, который скрючился в положении неродившегося младенца на носилках. Его лицо обезображено болью. Из места промежности все еще поднимается дымок».
— В каком положении? — переспросила Мадху после того, как заставила его прочитать предложение снова.
— В положении неродившегося младенца в утробе матери, — пояснил Дарувалла.
— А кто этот Кислотный человек? — спросила девочка-проститутка.
— Это — человек, получивший шрамы от ожога кислотой, наподобие мистера Гарга.
На упоминание имени Гарга девочка никак не отозвалась. Доктор заставлял себя не смотреть на ее голое тело, хотя Мадху все еще прижималась к его плечу. Фарук почувствовал, что там, где она прижималась, он начал потеть.
— Дымок поднимается из какого места? — задала вопрос девочка-проститутка.
— Из его промежности, — ответил сценарист.
— А где она находится?
— Ты знаешь, где она расположена, Мадху. Иди спать, — скомандовал Дарувалла.
— Волосы опять отрастают. Можете потрогать, — сказала девочка, подняв вверх руку и показывая свою подмышку.
— Я и так вижу, что они отрастают. Мне не нужно их трогать, — ответил Фарук.
— Они отрастают повсюду, — произнесла Мадху.
— Возвращайся в постель, — повторил Дарувалла. Вскоре он уловил, как изменилось ее дыхание
Девочка наконец заснула. Через какое-то время доктор подумал, что может занять другую постель. Сил у него уже не было. Но еще не сомкнув глаз, Фарук почувствовал первые укусы. Блохи или клопы? Эти твари не прыгали, подобно блохам, и были незаметны. Вероятно, клопы. Мадху явно привыкла к ним и не замечала. Прикинув, он решил попытать счастья среди птичьего дерьма на балконе. Быть может, там уже сравнительно прохладно и москитов не будет. Когда доктор вышел на свой балкон, на соседнем стоял Мартин Миллс — он даже не ложился спать.
— В моей кровате миллион каких-то тварей! — прошептал миссионер.
— В моей тоже, — признался Фарук.
— Я не представляю, как это мальчику удается спать, ведь они его кусают и ползают по нему! — Будущий священник пожал плечами.
— Вероятно, здесь на миллион тварей меньше тех, к которым он привык в Бомбее, — сказал доктор.
Ночное небо заметно светлело. Вскоре оно станет цвета чая с молоком, такого же, как и земля. На фоне серо-коричневых тонов резко бросались в глаза ослепительно белые бинты на руке миссионера, кусок марли на его ухе.
— У вас очень экзотический вид, — скосил глаза доктор.
— Лучше бы на себя посмотрели. Вы хоть немного спали? — отозвался миссионер.
Учитывая, что дети спят крепко и совсем недавно заснули, мужчины решили проехаться по городу. В конце концов, мистер Дас ведь предупредил, чтобы они не приходили в цирк слишком рано и не помешали смотреть телепередачу. Вспомнив, что сегодня воскресенье, доктор представил, как во всех палатках цирковой труппы будут показывать «Махабхарату», популярный индийский эпос, который уже больше года передавали по воскресным утрам. Девяносто три серии продолжительностью по шестьдесят минут представляли собой грандиозное путешествие к воротам неба, где заканчивается сюжет эпоса. Сериал был наиболее удачным образцом «мыльной оперы», религия представала там в виде героических дел, бесконечных проповедей, интерес зрителей поддерживался нескончаемыми перипетиями с незаконнорожденными детьми, сражениями и похищениями женщин, герои внезапно теряли зрение… Во время этих телепередач ограбления достигали рекордного числа, поскольку преступники знали, что почти каждый человек в Индии привязан сейчас к телеэкрану. Доктор Дарувалла подумал, что миссионер-христианин мог бы позавидовать этой буддийской картине.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |