— Не понимаю, почему у него нет этой болезни. У него она должна быть. Может быть, у Мартина иммунитет? — стал объяснять Ариф.
— Нас выгонят из школы? — спросил Мартин дежурного по спальному корпусу.
Мартин надеялся, что так и случится. Он думал, это может чему-то научить его мать. В свои пятнадцать лет мальчик полагал, что Веру еще можно чему-нибудь научить.
— Мы только попробовали, но нам не понравилось, — стал объяснять Кома.
— И больше делать не будем, — добавил Мартин. В первый и последний раз в жизни он солгал и голова у него закружилась, как у пьяного.
— Но один из вас должен был получить болезнь от кого-то еще. Я имею в виду, она не могла здесь появиться у вас… если каждый не имел других половых контактов, — продолжал объяснять мистер Вимс.
Мартин Миллс знал, что Кома звонил Вере, но она не разговаривала с турком. Ему также было известно, что Кома написал ей письмо, но она не ответила на него. Однако лишь теперь Мартин обнаружил, насколько далеко может зайти его друг, защищая Веру. Он, должно быть, совершенно от нее без ума.
— Я заплатил проститутке. Я заразился от шлюхи, — поведал Ариф мистера Вимсу.
— А где ты видел шлюху, Ариф? — спросил дежурный по спальному корпусу.
— Вы знаете Бостон? Я остановился с Мартином и его матерью в отеле «Ритц». Когда они заснули, я попросил швейцара вызвать такси. Потом я попросил водителя такси отвезти меня к проститутке. Так это делают и в Нью-Йорке, по крайней мере это единственный известный мне способ, — объяснял Кома.
Таким образом Ариф Кома оказался изгнан из школы «Фессенден» за то, что заразился венерической болезнью от проститутки. Школьный устав включал положение о том, что поступки, связанные с морально распущенным поведением в отношении женщин и девушек, наказываются исключением из школы. Исходя из этого положения, члены дисциплинарного комитета, несмотря на протесты мистера Вимса, выгнали
Арифа. Сексуальная связь с проституткой была ими расценена, как «поступок, связанный с морально распущенным поведением в отношении женщин и девушек».
Когда разбирали Мартина, мистер Вимс также выступил на его стороне, доказывая, что его гомосексуальный опыт сводится лишь к единственному эпизоду, в силу чего об этом инциденте следует забыть. Однако члены дисциплинарного комитета считали нужным поставить в известность Дэнни и Веру. Мать повторила, что для мальчиков в возрасте Мартина мастурбация является более здоровым занятием. Сын сказал мамаше всего несколько слов, разумеется, тогда, когда этого не слышал Дэнни.
— Ариф также заразился гонореей, как и ты. Арифа так спешно отослали домой, что они не успели поговорить. На прощание Мартин попросил его только об одном:
— Не причиняй себе вреда, стараясь защитить мою мать.
— Но я люблю и твоего отца тоже, — стал объяснять Ариф.
Второй раз Вера избежала ответственности за убийство, поскольку никто не хотел травмировать Дэнни.
Предсмертное письмо Арифа оказалось в почтовом ящике в «Фессендене» лишь через два дня после того, как мальчик выпрыгнул из окна квартиры на десятом этаже, которую его родители снимали на Парк-авеню. Письмо состояло всего из нескольких слов: «Опозорил свою семью». Мартин вспомнил: чтобы не опозорить родителей и не запятнать семейную репутацию, Ариф не пролил ни единой слезинки во время обряда обрезания.
Веру за случившееся никто не осуждал, но она завела разговор на эту тему в первый же раз, когда они остались с сыном наедине.
— Даже не думай говорить, что это моя вина, дорогой. Ты мне рассказывал, что он встревожен, я имею в виду — сексуально встревожен. Так ты сам выразился. А кроме того, ты ведь не хочешь ничего сделать, что могло бы травмировать твоего отца, не так ли? — спросила Вера.
Но сам Дэнни оказался и без того серьезно травмирован, узнав об опыте гомосексуального поведения сына, даже если такой случай и был единственным. Мартин заверил отца, что он только попробовал и что ему это не понравилось. Однако младший Миллс понял, что у отца имелось лишь одно представление о его сексуальности: он изнасиловал своего турка-соседа по комнате, когда обоим мальчикам исполнилось только по пятнадцать лет. Мартину Миллсу никогда не пришло в голову, что правда о его сексуальности могла травмировать Дэнни еще больше. Оказывается, в свои тридцать девять лет его сын девственник и никогда в жизни не занимался даже онанизмом. Также Мартин никогда бы не думал, что мог любить Арифа Кому. Разумеется, такие чувства были более естественными и обоснованными, чем любовь Арифа к Вере.
Сейчас доктор Дарувалла «придумывал» миссионера по имени мистер Мартин. Сценарист понимал: ему следует представить мотивы, по которым мистер Мартин решил стать священником. Даже в кинофильме требовалось дать хоть какое-нибудь объяснение обету воздержания. Если бы сценарист знал Веру, знал истинные мотивы поведения реального миссионера, принявшего обет целомудрия и решившего стать священником, он бы понял — они явно не годятся для сочинения романтической комедии.
У сценариста имелось достаточно опыта, чтобы это понять — он достиг критической точки. Проблема заключалась в том, кто должен умереть? В реальной жизни доктор надеялся, что Мадху и Ганеша будут спасены цирком. Но не в сценарии. История стала бы более правдоподобной, если бы только один из детей остался в живых. Пинки? Она была акробаткой и звездой цирка. Калека Ганеша? Там он мог исполнять обязанности помощника повара, прислужника или уборщика мусора. Без сомнения, в цирке его начнут использовать на самых грязных работах — соскребать слоновье дерьмо и смывать со стоек тигриную мочу. После такого «дерьмового» начала Ганеша окажется счастлив, когда его переведут на работу в палатку поваров. Приготовление еды или обслуживание артистов в столовой явится одной из форм повышения по службе, может быть, наибольшего повышения, на которое мог рассчитывать мальчик-калека. Доктор Дарувалла видел в этом реализм, поскольку такое развитие событий подходило и реальному Ганеше, и персонажу в сценарии.
Сценарист решил, что умереть следует Пинки. Только из-за нее администрация цирка приняла на работу мальчика-калеку. Брат являлся частью сделки: с ним цирк хотел получить его талантливую сестру. Такой представлялась Фа руку завязка сюжета. Однако если Пинки была обречена на смерть, тогда почему бы цирку не избавиться от Ганеши? Какая ему польза от калеки? Все эти вопросы привели к тому, что основное внимание внезапно переместилось на калеку. Ганеша должен сделать нечто такое, чтобы цирк продолжал платить ему за службу. Ведь нормальный мальчик может убирать слоновье дерьмо гораздо быстрее, чем он. Трагедия сценариста состояла в том, что он всегда излишне торопился. Перед тем как придумать, чем станет заниматься Ганеша в цирке, следовало определить, как погибнет Пинки. Доктор предварительно решил, что девушка-акробатка всегда может упасть. Может быть, она тренируется у Суман хождению вверх ногами под куполом цирка и просто падает. Но реальная Пинки не станет так тренироваться в главном шатре цирка. В «Большом Королевском цирке» Пратап Сингх всегда обучал хождению вверх ногами в семейной палатке. Здесь перевернутая вверх ногами артистка висела над полом на высоте 30 — 60 сантиметров, а не на высоте 27 метров, как в цирке. Если Фарук хочет брать за основу «Большой Королевский цирк» (что он и делает) и если он хочет использовать настоящих известных актеров Пинки, Суман и Пратапа Сингха, тогда нельзя причиной смерти делать какую-то беспечность либо какой-то небольшой инцидент. Фарук намеревался воздать хвалу «Большому Королевскому цирку» и царившим в нем порядкам, он вовсе не хотел их осуждать. Нет, смерть Пинки не может случиться по вине людей из цирка, это нереально.
Именно тогда доктор Дарувалла подумал о мистере Гарге как реальном варианте Кислотного человека. В конце концов, по сценарию Кислотный человек — просто законченный негодяй. Почему бы им не воспользоваться? (В моменты, когда творческие мысли бьют ключом, угроза возбуждения судебного иска выглядит несколько отстраненной!) Кислотного человека может настолько поразить красота и талант Пинки, что он не сможет вынести роста ее популярности или того, что ей удалось избежать его специального наказания — обливания кислотой. Потеряв Пинки, убежавшую от него в «Большой Королевский цирк», враг проникает туда. Он выливает кислоту на одного львенка или, допустим, на одного из клоунов-карликов. Бедняжка Пинки оказывается убитой львом, который убегает из клетки, потому что Кислотный человек сломал замок.
— Великолепный материал! — похвалил себя сценарист.
По иронии судьбы, от него ускользнувшей, доктор, который придумывал смерть Пинки, в то же самое время ждал реальные результаты анализов Мадху на СПИД. Фарук снова излишне поторопился, придумывая, что может предпринять Ганеша, став в цирке незаменимым. Он всего лишь обыкновенный калека и попрошайка. Он неуклюж и всегда будет хромать. Единственный номер в его виртуозном исполнении — номер с птичьим дерьмом. Сценарист торопливо запоминал, что в сюжет следовало ввести этот трюк. Требовалось больше комических эпизодов, смягчающих трагическую часть, когда Пинки должен убить лев.
В этот момент Ранджит соединил Фарука с доктором Татой, прервав ход его мысли, зато прибавив новых волнений вследствие полученной информации.
— Мой милый, милый старый папочка! Боюсь, этот диагноз он запорол! — сказал Тата номер два.
Доктора Даруваллу не удивило бы ничего, даже если бы он узнал, что старший Тата запорол много диагнозов. В конце концов, старый дурак вплоть до самых родов не знал, что у Веры двойня. Что же случилось на этот раз?
— Итак, он все же обследовал Рахула? — вежливо осведомился доктор Дарувалла.
— Да, так оно и было! Должно быть, это оказалось интереснейшее обследование. Промила заявляла, что мальчик продемонстрировал импотенцию в одном случае с проституткой. Но подозреваю, что диагноз оказался излишне преждевременным, — сказал доктор Тата.
— А каким был диагноз? — спросил Фарук.
— Евнухоидизм! Сейчас бы мы использовали другой термин — «гипогонадизм». Однако можно называть это как угодно, поскольку данное явление — всего лишь симптом или синдром с несколькими возможными причинами. Напоминает синдром головной боли или сумасшествия, — начал возбужденно объяснять доктор Тата.
— Да, да, — нетерпеливо произнес доктор Дарувалла.
Он подумал, что второй Тата сделал какие-то исследования либо переговорил с более профессиональным врачом-гинекологом. Большинство занимающихся гинекологией и акушерством врачей понимают значительно больше в этих вещах, чем обычные врачи. Вероятно оттого, что они лучше изучают гормоны.
— Что заставило тебя заподозрить здесь гипогонадизм? — спросил Фарук второго Тату.
— Длинные конечности и большой размах рук. Если я встречаю мальчика или мужчину с руками более чем на пять сантиметров больше его роста, у меня есть основание для такого диагноза. Кроме того, учитывается расстояние от его лобка до пола — оно больше, чем расстояние от лобка до макушки, — ответил доктор Тата.
Фарук предположил, что у гинеколога, должно быть, перед глазами текст из книги.
— У такого мальчика или мужчины также отсутствуют вторичные половые признаки… Ты знаешь, это тембр голоса, развитие мышц, развитие полового члена, рост волос дорожкой с лобка в сторону пупка.., — продолжал объяснять второй Тата.
— Однако как можно оценить подобные вторичные половые признаки и сказать, что они неполные, если мальчику нет еще и пятнадцати лет? — спросил доктор Дарувалла.
— Ну, в этом-то и заключается проблема, в этом возрасте такое заключение невозможно, — сказал Тата номер два.
— Рахулу в 1949 году исполнилось всего двенадцать или тринадцать лет! — воскликнул Фарук. — Какое безрассудство! Промила говорила об импотенции мальчика, потому что у него не происходила эрекция или потому, что он не мог длительное время сохранять эрекцию с проституткой. И старый Тата поверил ей!
— Ну, это я и имел в виду, когда сказал, что диагноз несколько преждевременный. Превращение в мужчину начинается в 11 или 12 лет с того, что яички становятся более твердыми. Этот процесс обычно завершается за пять лет, хотя другие его признаки, например, появление волос на груди, могут развиваться еще десять лет, — объяснял Тата номер два.
Теперь доктор Дарувалла был совершенно уверен, что младший Тата пользовался текстом из книги.
— Иначе говоря, ты имеешь в виду, что рост волос на лобке у Рахула мог оказаться замедленным. Его слишком рано было называть каким-то евнухом! — воскликнул Фарук.
— Ну, понимаешь, сказать «евнухоидизм» — это совсем не значит, что кого-то назвать «евнухом», — стал объяснять доктор Тата.
— Двенадцатилетнему или тринадцатилетнему мальчику ставить подобный диагноз рановато, согласен? — спросил Дарувалла.
— Да, правильно. Такой диагноз более подходит восемнадцатилетнему парню с микроскопическим членом, — согласился доктор Тата.
— Боже мой! — воскликнул Фарук.
— Ну, не забывай, все члены семьи Рай довольно странные, — стал объяснять Тата.
— Да, она предоставляет хорошую возможность поставить наибольшее число неправильных диагнозов, — продолжил Дарувалла.
— Я бы не стал называть это «неправильным диагнозом». Просто нельзя заранее знать такие вещи наверняка, — защищался доктор Тата.
Фарук понял, почему после этого его собеседник захотел сменить тему разговора.
— Готов ответ относительно девочки. Мистер Сабхаш передал мне твое желание, чтобы анализ сделали побыстрее, — сказал Тата.
На самом деле мистер Сабхаш сообщил Дарувалле, что тест на СПИД займет по крайней мере два дня или больше, если первая фаза анализов даст положительные результаты.
— Во всяком случае, с ней все нормально. Анализ отрицательный, — произнес доктор Тата.
— Быстро сделали. Это результаты анализа девочки Мадху? Ее имя — Мадху? — в ответ спросил Дарувалла.
— Да, да. Я как раз смотрю эти результаты. Написано имя Мадху. Тест отрицательный. Мистер Сабхаш только сейчас положил результаты на мой стол, — сказал Тата. Теперь пришла его очередь проявлять нетерпение.
«Сколько лет мистеру Сабхашу?» — захотел спросить Дарувалла, однако у него за один разговор оказалось много проблем. По крайней мере теперь можно увезти девочку из города. Фарук поблагодарил Тату номер два и повесил трубку. Он хотел вернуться к сценарию, но вначале позвонил в офис Ранджиту: пусть секретарь сообщит мистеру Гаргу, что анализ у Мадху на СПИД не подтвердился. Доктор не хотел говорить Гаргу такие вещи, которые могли бы доставить ему удовольствие.
— Быстро сделали анализы, — сказал Ранджит, возвращая Даруваллу к действительности.
Почти все внимание доктора занимали мысли о сценарии. В таком состоянии его гораздо больше волновали те дети, которые требовали его забот.
Доктор помнил, что попросил Ранджита позвонить жене карлика и сообщить, что Мадху и Ганеша приедут в цирк. Доктору надо было узнать, где в штате Гуджарат сейчас находился цирк. Фаруку следовало позвонить также новому миссионеру и предупредить иезуита о том, что уик-энд они проведут в поездке с детьми в цирк. Однако доктора манил к себе сценарий и вымышленный мистер Мартин оказался более желанным существом для Фа рука, чем Мартин Миллс.
К сожалению, чем более яркими были его воспоминания и чем красочнее описывал он номера «Большого Королевского цирка», тем больше возникала и крепла в нем убежденность: в «Большом Голубом Ниле», куда они с Мартином Миллсом доставят настоящих детей, их ждет большое разочарование.
. ВЗЯТКА
Что же до реального Мартина Миллса и того, насколько он соответствовал придуманному мистеру Мартину, то по этому поводу Фарук чувствовал лишь небольшую вину. Сценарист подозревал, что из сумасшедшего тяжеловеса он создал дурачка, выступающего в легком весе, однако это было лишь самое невинное подозрение. В сценарии, когда миссионер первый раз приезжает к детям в цирк, он скользит и падает в слоновье дерьмо. До Фарука пока еще не доходило, что настоящий миссионер, возможно, попал бы в еще более ужасную дрянь по сравнению с испражнениями слона.
Слова «Слоновье дерьмо» не годились для названия хотя он и выписал их на поля страницы, когда впервые эта фраза пришла ему в голову. Сейчас он ее перечеркнул: в Индии такой фильм запретят. Кроме того, кому захочется идти в кино под названием «Слоновье дерьмо»? Люди не возьмут с собой детей, а ведь фильм рассчитан на детей. Дарувалла с надеждой подумал, что хоть кто-нибудь заинтересуется им. Ему в голову полезли всякие мрачные мысли. Вот что делает неуверенность в себе. Она, как старый враг сценариста, тут же поразила его. А ведь Фарук вначале хотел приветствовать ее, как друга.
Сценарист стал думать над другими малоподходящими названиями. Не выбрать ли «Рулетка лимузинов»? Бесспорно, карлики во всем мире будут обижены этим фильмом, как бы он его ни назвал. Остальных людей сценарист уже успел обидеть за годы становления своей тайной карьеры.
Отставив в сторону оскорбленных карликов, доктор стал в уме решать менее сложные задания — какой киножурнал первым неправильно поймет и осмеет его усилия? Скорее всего, «Стардаст» и «Сине блитц». Из всех изданий, пишущих на тему кино, эти он считал наиболее скандальными и лживыми.
Одна мысль об этих дикарях от прессы и слизи журналистики заставила Фарука забеспокоиться о пресс-конференции, на которой он намеревался объявить о завершении серий с Инспектором Дхаром. Фаруку пришло на ум, что если он объявит пресс-конференцию, то на нее никто не придет. Придется обращаться к Дхару и просить, чтобы конференцию созвал он и обещал там присутствовать, иначе все будет похоже на мистификацию. Хуже всего то, что самому Дхару предстоит зачитать заявление, поскольку он — кинозвезда. Этих поганых журналистов меньше заинтересуют мотивы доктора Даруваллы, затеявшего обман, чем причины того, почему с этим мирился Дхар. Почему Дхар так долго поддерживал версию о том, что является создателем собственного кинообраза? Как обычно, даже на такой сенсационной пресс-конференции Дхар станет произносить те реплики, которые для него пишет киносценарист.
Это публичное объяснение-роль станет очередной работой Даруваллы. Истинную правду никто и никогда не скажет: лишь из любви к Джону Д доктор Дарувалла и создал Инспектора Дхара. Такая правда погибнет, потому что пресса ею не сумеет распорядиться. Фаруку вовсе не хотелось бы прочесть все насмешки писак над этим простым человеческим чувством, особенно в журналах «Стардаст» и «Сине блитц».
Последняя пресс-конференция Дхара прошла наподобие фарса. Местом конференции киноактер выбрал плавательный бассейн отеля «Тадж», поскольку, по его словам, ему очень нравилось, как иностранцы от смущения хватают ртом воздух для дыхания. Журналисты сразу пришли в ярость, поскольку они ожидали более интимной обстановки.
— Вы хотите подчеркнуть, что являетесь иностранцем и что вы совсем не индиец? — такой вопрос ему задали первым.
В ответ на вопрос Дхар нырнул в бассейн. Он не хотел, чтобы его начали фотографировать. Это не был несчастный случай. Он отвечал лишь на приемлемые для себя вопросы, а остальные игнорировал, так что интервью постоянно прерывалось нырянием Дхара в бассейн. Пока он находился под водой, журналисты говорили про него обидные веши.
Фарук предполагал, что Джон Д был бы счастлив освободиться от роли Инспектора Дхара. У актера имелось достаточно средств, и он явно предпочитал жизнь в Швейцарии. Однако Дарувалла также подозревал, что в глубине души Дхару нравились те чувства, которые он возбуждал в этих негодяях из средств массовой информации. Самым лучшим актерским достижением для Джона была ненависть журналистов, пишущих о кино. Зная об этом, Фарук представил себе, чему Дхар отдаст предпочтение: никаких пресс-конференций и никаких заявлений.
— Пусть они теряются в догадках, — скажет Дхар. Он часто это повторяет.
Тут же сценарист вспомнил еще одну его реплику, которая повторялась в каждой серии киноленты об Инспекторе Дхаре ближе к заключительным кадрам. Перед полицейским инспектором стояло очередное искушение: или «сексуально успокоить» еще одну женщину, или убить из пистолета еще одного негодяя. Однако Инспектор Дхар знал, когда остановиться. Он чувствовал, что игра подходит к концу, и говорил эти слова иногда расчетливому содержателю бара, иногда своему сослуживцу-полицейскому, а то и хорошенькой женщине, которая беспокойно ждала возможности ему отдаться:
— Время сматываться, — говорил актер. И исчезал.
Фарук, который хотел объявить о завершении работ над серией об Инспекторе Дхаре и уехать, наконец, из Бомбея, этот Фарук представлял, какой совет он может получить от Джона Д.
— Время сматываться, — скажет ему Инспектор Дхар.
В давние времена, до того, как в офисе и смотровых кабинетах госпиталя для детей-калек установили кондиционеры, над столом, за которым сидел доктор Дарувалла, вращался потолочный вентилятор, а окно во дворик для прогулок было всегда открыто. Сейчас, с закрытым окном и постоянным гудением кондиционера, Фарук был отрезан от всяких звуков во дворике для прогулок. Когда доктор проходил через этот дворик или когда его приглашали посмотреть на одного из прооперированных им пациентов, выполняющего физиотерапевтические упражнения, плач детей его не слишком печалил. Он знал, что боль неразрывно связана с их выздоровлением. После операции и только после операции сустав необходимо разрабатывать. Но дети не только плакали от боли, они еще и хныкали, показывая, что страдают. Вот это жалобное мяуканье его доставало.
Дарувалла повернулся лицом к закрытому окну, выходящему на дворик для прогулок. Глядя на лица детей, он видел, кто из них испытывает сильную боль, а кто плачет от страха, в ожидании этой боли. Беззвучно шевелились губы врачей-терапевтов, заставлявших маленьких пациентов двигаться. Перенесшего операцию на бедре побуждали встать, а малыша с прооперированным коленом — сделать шаг вперед, кто-то впервые вращал недавно зажившим локтем. Видимый ландшафт дворика для прогулок не укладывался для Даруваллы во временные рамки. Доктор размышлял о том, что единственное мерило его гуманности — это способность услышать ту беззвучную боль даже с включенным кондиционером и наглухо задраенным окном. Хныканье он слышал. Снова ему пришла мысль, что пора смываться.
Фарук открыл окно и высунулся наружу. Полуденный зной и поднимающаяся вверх пыль казались угнетающими, хотя для Бомбея погода оставалась сравнительно прохладной и сухой. Плач детей смешивался с ревом клаксонов автомашин и скрипом вращающихся цепей мопедов. Доктор Дарувалла вдохнул в себя воздух и искоса поглядел на пыльную мглу. Затем посмотрел на дворик для прогулок с бессознательным одобрением. Это был взгляд-прощание. После чего он связался с Ранджитом и спросил, кто ему звонил.
Звонила Дипа. Фарук не удивился, что Дипа уже провела переговоры с цирком «Большой Голубой Нил». Как он и ожидал, цирк не собирался тренировать талантливую «сестренку». Ее брали на три месяца — с занятиями и полным содержанием, цирк также брал под свою ответственность ее брата-калеку. Если Мадху проявит способности, «Большой Голубой Нил» станет держать у себя обоих детей, однако, если она не сможет ничему научиться, тогда администрация от них откажется.
В сценарии Фарука «Большой Королевский цирк», пока шли тренировки, платил Пинки три рупии в день. Придуманный доктором Ганеша работал бесплатно за еду и пристанище. В цирке «Большой Голубой Нил» занятия с Мадху рассматривались как привилегии, поэтому ей вообще ничего не платили. А для реального мальчишки с изуродованной ногой достаточной привилегией было уже то, что его кормили и давали ночлег. Не бесплатно. Настоящего мальчика ждет там черная работа. Мадху и Ганешу должны доставить в цирк за счет родителей, а если дети — сироты, то платить придется «спонсорам». В настоящее время цирк выступал в небольшом городке Джунагад штата Гуджарат, где насчитывалось примерно сто тысяч жителей.
Джунагад! Фарук прикинул — добираться туда целый день и еще один день займет возвращение. Им придется долететь до Раджкота, а потом два или три часа терпеть поездку на машине. Водитель цирка встретит их самолет. Несомненно, водитель окажется беспечным парнишкой.
Однако, если добираться туда поездом, будет намного хуже. Фарук знал, что Джулия не любила, когда он ночевал вне дома. В Джунагаде им достанется государственная гостиница для приезжих. Вероятнее всего, там есть вши, а что есть клопы, он гарантирует на сто процентов. Сорок восемь часов придется вести разговор с Мартином Миллсом, времени на сценарий не останется. Как ни странно, но реальный доктор Дарувалла также является составной частью параллельно раскручивающейся истории.
Когда Фарук позвонил в колледж Святого Игнатия, чтобы предупредить нового миссионера о предстоящей поездке, доктор подумал, не окажется ли его писанина пророческой. Он уже представил в сценарии мистера Мартина в качестве «наиболее популярного учителя колледжа». Теперь отец Сесил поведал сценаристу, что, по свидетельству детей, первое утреннее появление Мартина Миллса в классах произвело «очень хорошее впечатление». Молодой Мартин (как его все еще называл отец Сесил) даже убедил отца-ректора разрешить преподавание Грэхема Грина для мальчиков старших классов. Для Миллса Грэхем Грин являлся хотя и противоречивым, тем не менее католическим героем.
— В конце концов, писатель популяризировал основы католической религии, — сказал отец Сесил.
— Основы католической религии? — с подозрением спросил Фарук, который считал себя старым поклонником Грэхема Грина.
— Например, смертный грех самоубийства, — ответил отец Сесил.
Вероятно, отец Джулиан разрешил Мартину Миллсу преподавать в старших классах книгу «Суть дела». Доктор Дарувалла на короткое время почувствовал какую-то приподнятость духа. За длинную поездку в Джунагад и обратно, возможно, ему удастся перевести разговоры миссионера на Грэхема Грина. Доктор размышлял над тем, кого же тогда считал другими героями этот фанатик?
Фарук уже давно не упоминал в спорах Грэхема Грина. Джулия и ее друзья предпочитали обсуждать более современных авторов. Они полагали старомодной страсть Фарука перечитывать те книги, которые он считал классикой. Признаться, доктора Даруваллу страшила образованность Мартина Миллса, однако имелась вероятность того, что доктор и будущий священник найдут точки соприкосновения, обсуждая романы Грэхема Грина.
Фарук не мог себе представить, что вопрос самоубийства для Мартина Миллса представлял гораздо больший интерес, чем литературные способности писателя Грэхема Грина. Для католика самоубийство являлось нарушением божественного управления человеческой жизнью. Мартин пытался объяснить себе случай с Арифом Комой тем, что этот мусульманин не обладал в полном объеме всеми своими правами. Вступление в любовные отношения с Верой явно предполагало потерю божественных прав или получение совершенно других прав от Господа.
Отрицание права священника отправлять самоубийцу в последний путь ужасало Миллса. Между тем церковь смягчала свое отношение к тем самоубийцам, кто потерял способность соображать и не ведал, что творит, лишая себя жизни. Миссионер надеялся, что Господь примет самоубийство турка как действие, совершенное в бессознательном состоянии. В конце концов, мамаша Мартина изнасиловала мальчишку до такой степени, что свела его с ума. Как мог Ариф после этого принять какое-нибудь здравое решение?
А вдруг Дарувалла окажется неподготовленным к интерпретации Мартином Миллсом того автора, которым Фарук восхищался? Этого доктор не знал, как не мог он ничего сказать относительно неожиданного вторжения, потрясшего этим утром колледж Святого Игнатия. Отец Сесил бормотал о происшествии нечто несвязное, мол, миссия подверглась нашествию преступника, нарушившего все законы. Полиции пришлось несколько притушить пыл неистовой личности, ярость которой отец Сесил приписал «кипящим гормонам».
Фаруку так понравилось это словосочетание, что он его тут же записал.
— Это оказался трансвестит-проститутка, представляешь себе? — прошептал в трубку отец Сесил.
— А почему вы шепчете? — спросил его Фарук.
— Отец-ректор все еще сильно переживает по поводу случившегося. Ты представляешь? Хиджра пришел сюда во время школьных занятий!
— Возможно, он или она захотел получить образование получше, — предположил доктор, которого развлекла сама мысль о такого рода визите в миссию.
— Оно заявило, что получило приглашение, — пробормотал отец Сесил.
— Оно! — воскликнул Фарук.
— Ну, все равно, он или она, кто бы это ни был, но оно оказалось огромным и сильным. Буйствующая проститутка, сумасшедший, переодевшийся в женское платье! Они принимают гормональные препараты, не так ли? — шептал в трубку отец Сесил.
— Только не хиджры. Эти не пользуются эстрогенами. Им просто одним ударом отсекают яйца и пенис. Порез затем дезинфицируют горячим маслом. Он напоминает влагалище, — охотно пояснил доктор Дарувалла.
— О Боже! Не говори мне об этом! — воскликнул иезуит.
— Иногда, но не во всех случаях, они делают себе хирургические операции по вживлению в груди определенных элементов, — просвещал доктор старого священника.
— Этому имплантировали железо. А молодой Мартин был занят преподаванием. Отец-ректор, я и бедный брат Габриэль, мы оказались вынужденными разбираться с этой тварью до тех пор, пока не приехала полиция, — с чувством сказал отец Сесил.
— Звучит захватывающе, — заметил Фарук.
— К счастью, никто из детей не видел этого.
— А разве трансвеститам-проституткам запрещено обращение в христианскую веру? — спросил Дарувалла, которому нравилось дразнить любого священника.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |