государственный гуманитарный университет 26 страница

ПАХАН — авторитетный заключенный.

ПАРАША — уборная.

ПОНЯТИЯ — под тюремными понятиями понимаются основные неписаные законы тю­ремной жизни.

ПЕРВОХОД — новичок в тюрьме.

СУКА — предатель.

УРКА — {устар.) опытный вор.

ФРАЕР слово имеет несколько значений; я употребляю его в самом традиционном: че­ловек нетюремный и некриминальный, для блатных — обыватель.

ХАТА — камера.

ЧЕРВОНЕЦ — срок наказания (десять лет).

ШЕСТЕРКИ арестанты, занимающие одну из относительно невысоких ступеней тю­ремной иерархической лестницы.

ШМАРА — (устар.) девушка; здесь употребляется в значении: блатная.

ШПАЛЕР — (устар.) револьвер.

К.Э.Шумов

(Пермь)

Мир больницы: Культурные стереотипы

Болезнь — состояние для человека аномальное. Отношение к больному требует реализации особых стереотипов поведения, отличающихся от привычных обы­денных. Более того, во многом эти стереотипы приближаются к обрядовым, т. е. традиционным, но.не обыденным.

Практически в любой временной или постоянной группе людей больные и врачеватели выделяются особо. Лечебные учреждения разного типа являются обязательными в городе, в сельской местности, в армии, в местах заключения, в детских лагерях отдыха и пр. Естественно, что традиции, живущие в них, обла­дают общими и специфическими чертами и взаимодействуют. Степень взаимо­действия определяется степенью социальной, профессиональной и возрастной близости групп, внутри которых бытует та или иная традиция. Так, очевидно, что традиции армейских госпиталей близки к традициям лазаретов в местах заклю­чения в силу того, что солдатская среда и среда заключенных близки по степени ограничения свободы, коммуникативной замкнутости и степени оторванности от общих городских (или сельских) традиций. В то же время близость армейских традиций к детским (в частности к традициям детских больниц) определяется возрастными особенностями. Но в каждой группе существуют и общие стерео­типы отношения к больным людям и врачевателям.

Особое отношение к больным проявляется как в светской, так и в религи­озной жизни. В светской — больной либо на время выбывает из производствен­ных отношений (иногда просто не вступает в эти отношения, находясь «на ин­валидности»), либо вступает в специфические, свойственные только для хрони­ческих больных (надомные формы труда). В религиозной — для больного снима­ются некоторые запреты (так, традиционно исключение во время поста делает­ся для «болящих, путников и ратников»). Стоит отметить, что в мифологиче­ских представлениях три указанные категории людей составляли особые ста­тусные группы.

В городе сложились два стандарта поведения, обладающие как общими, так и отличительными чертами. Один — по отношению к больным, проходящим ам­булаторное лечение и находящимся дома, второй — по отношению к больным, находящимся на лечении в стационаре (клинике, больнице, госпитале, лазарете). Необходимо отметить, что первый способ лечения традиционно определяется как неполноценный, менее качественный, что закрепляется хотя бы уже в про­сторечном номинативном «полуклиника» (от «поликлиника»). Больной находит­ся в домашних условиях, которые мало чем отличаются от обыденных, он лишь временно исключается из обычных производственных отношений. Лечение в стационаре погружает больного в непривычный, необыденный мир больницы, в особую замкнутую среду со своими специфическими законами.

В ходе амбулаторного лечения отношения между больным и лечащим (врачом или обслуживающим медицинским персоналом) эпизодичны. Они стро­ятся на основе кратковременных посещений: либо лечащий посещает больного, либо больной посещает лечащего. Попробуем проследить, каким образом фор­мируются отношения в ходе этих кратковременных контактов.

Кратковременные контакты

Одним из признаков современных городских традиций гостевания стала едва ли не обязательная смена уличной обуви. Основа ее совершенно рациональна — чтобы не принести в чистый дом уличную грязь. Чаще всего гости надевают за­пасную домашнюю обувь хозяев, реже — приносят с собой сменную обувь. Ана­логичным образом принято поступать во многих общественных местах (в теат­рах, на приемах и пр.). Стоит отметить, что смена обуви при входе в чужой дом и любые действия с обувью гостя в традиционной системе мифологических пред­ставлений носят ритуальный характер. В связи с этим можно упомянуть в качест­ве примера ритуальное разувание жениха невестой в свадебном обряде, обмыва­ние ног и обуви гостя. У многих народов понятие домашней обуви просто отсут­ствует — в жилище принято ходить босиком. В русской деревне до сегодняшнего дня существует аналогичная традиция — любой посетитель оставляет свою обувь в сенях или у порога. Можно предположить, что обмывание ног и разувание се­мантически связаны с оберегом от чужого, нечистого, принадлежащего чужому внешнему миру.

Врач относится к той категории людей, которым позволительно находиться в жилище в своей обуви. К этой же категории относятся слесари, водопроводчи­ки и любые другие профессионалы, производящие ремонтные работы в доме. В какой-то степени это определяется схожим характером их деятельности — устра­нять неполадки в жилище. Человека же в системе мифологических представле­ний тоже можно отнести к части жилища¹. Для врача чужое жилище становится доступным практически без ограничений. Исключением является только вре­менное ограничение, не распространяющееся на врача «Скорой помощи».

Конфликт между сложившимся отношением к чужому в доме и доступно­стью его для отдельных категорий профессионалов выступает в качестве сюже­топорождающего фактора. Стремление обезопасить жилище от квартирных во­ров является второй его составляющей. Сочетание двух составляющих порождает

группу прозаических сюжетов (частично построенных на реальных фактах) о квартирных ворах, действующих под видом одного из профессионалов, для кото­рых жилище доступно без ограничений. Чаще всего в городском фольклоре ге­роями такого рода рассказов являются мнимые водопроводчики, газовики, зна­чительно реже — врачи. В основе сюжета лежит трансформированная традиция ряженья как попытка выдать себя за кого-то другого. При этом изменяющий свой облик меняет и стереотип поведения. Чаще всего «ряженый» прибегает к использованию идентифицирующего признака — профессиональной одежды (в случае с врачом — это белый халат).

Некоторые действия (или несовершение действий) с обувью приобретают в рассказах о врачах знаковый характер. В качестве подтверждения приведем при­мер, когда соблюдение традиции приводит отчасти к комическому эффекту:

У нас рассказывал один врач со «Скорой». Он по вызовам обслуживал Шпальный (микрорайон Перми, где расположен так называемый частный сектор. — К.Ш.). А там грязь, темно, дома-то свои, лампочки экономят. По осени дело было. Вот он од­нажды получает вызов, а до дома еще через двор идти. Он идет, ругается про себя, что на свете экономят, дело вечером было, уже темно. Ничего не видно. Стучится в дверь, а открывает хозяйка. Молодая, интеллигентная. И в доме все чистенько, даже непривычно для Шпального. А то там одни бомжи обитают. Она ему стул поставила к постели, где больной. А врач-то сидит и удивляется — такая чистота кругом, а гов­ном пахнет — спасу нет. Он больного пальпировал, прослушал — ничего страшного не нашел. А говном пахнет. Ему даже неприятно стало, чтобы в таком доме, а говном пахнет. А тут хозяйка молодая ходит рядом, чего-то мнется, сказать хочет. Врач ре­цепт выписывает, а хозяйка решилась и говорит ему-то: «Вы бы хоть, доктор, ноги вытерли, когда в дом входили!». Вот так-то. Чистый был дом!²

Непонимание традиций

В основе некоторых рассказов о кратковременных визитах врачей к больному лежит непонимание просьб врача, адресованных хозяевам: вместо чайной ложки для осмотра горла врачу приносят столовую или деревянную, пытаются накор­мить; когда врач просит стакан для прополаскивания горла, ему приносят стакан с водкой и огурец на закуску. Чаще всего такие элементы входят в состав устных рассказов врачей, работающих на «Скорой помощи».

Со «Скорой помощью» связаны и другие часто встречающиеся сюжеты. В первую очередь — о ложных вызовах. В их состав входят рассказы о розыгрышах, которые устраивают друг другу соседи (немотивированные вызовы «Скорой», милиции, пожарных), о вызовах по пустяковым причинам (ребенок поцарапал палец и пр.), о сексуальных посягательствах (как на врачей-женщин, так и на врачей-мужчин), о вызовах наркоманов (желающих завладеть наркотиками, вхо­дящими в обязательный набор медикаментов). Приведем один из них в качестве примера.

Тоже у нас рассказывал один. Как-то раз вызов в «Дворянское гнездо» (один из пре­стижных микрорайонов Перми. — К.Ш.). Атам клиенты — палец в рот не клади: туда не ступи, сюда не плюнь. Я в таких случаях понахальнее себя веду, а то потом жалоб не оберешься. Вот про тот-то вызов он мне рассказывал. Поднялись на лифте на пя-

Мир больницы...

тый этаж. В подъезде одно что — пальмы не растут, цветы в горшочках на окнах, чуть не ковровые дорожки. Дверь соплячка открывает, лет, наверное, пятнадцати. А у них бригада — врач-мужик и фельдшер тоже. Она не то в пеньюаре, не то в ночнушке. Дверь тут же на замок. Он спрашивает: «Где больной?». А она: «Я больная. Идемте в спальню». Пришли в спальню. Она говорит: «Отвернитесь». Ну, те отвернулись. По­ворачиваются, а сучка эта уже столик с закусками выкатила, с водкой, а сама пень­юар скинула, на постели разлеглась. И ноги пошире раскинула. «Вы, — говорит, — сами решайте, кто первым будет, только быстрее. Меня предки на улицу не пуска­ют». Ну тот что-то такое брякнул, мол выпороть тебя, козу, некому. А она башкой кивает: «Порите меня, порите». Еле ноги оттуда унесли, даже протокол о ложном вы­зове писать не стали³.

Сексуально-эротический характер носит и группа традиционных рассказов о непонимании больным требований врача. Так, довольно часто на просьбу врача раздеться для осмотра больной полностью обнажается, чем вызывает удивление врача. Другая версия — девушка отказывается от осмотра, считая, что ее хотят изнасиловать и жалуется начальству (главврачу, милиции, родителям). Этот мо­тив рассказов о взаимоотношениях пациента женского пола с врачом мужского пола послужил основой для создания анекдота.

Старуха говорит: «Когда молодая была, на осмотре всегда раздеться просили, а сей­час — только горло показываю».

Довольно частая для традиций, связанных с медициной, сексуально-эроти­ческая тематика объясняется скорее всего тем, что в общепринятых представле­ниях о физиологии человека именно эта сфера наиболее понятна. Она же являет­ся табуированной в нормативном этикете. Любое «постороннее вторжение» в организм человека обычно тоже табуируется. Врач, таким образом, неизбежно становится отправителем табуированной функции, что ассоциируется в обыден­ном сознании с сексуально-эротической сферой жизни. Кроме того, с врачом связывают еще одну табуированнаю тему: вторжение в тело умершего человека. Отсюда следует и довольно внушительный пласт представлений о цинизме и не­брезгливое™ медиков. Чаще всего он реализуется в анекдотах, причем не только в анекдотах о врачах, но и в анекдотах о студентах-медиках.

Два голодных студента-медика вскрывают труп. Вскрыли желудок, а там лапша не­переваренная. Один быстренько ее в рот затолкал и проглотил. А второй ему и гово­рит: «Ты что, она же с трупа!». Того вырвало. А второй ее тут же съел: «Спасибо, по­догрел!».

Встречаются два патологоанатома. Один другому говорит: «Вскрывал вчера пятилет­нюю девочку. Клитор, как огурчик!» — «Что, такой же крепенький?» — «Нет, такой же солененький». '

На экзамене в мединституте нужно было наощупь определять органы. Студент руку в чан с формалином засунул, щупал-щупал. «Печень». Достал — действительно пе­чень. Другой щупал-щупал. «Почки». Достал — действительно почки. Студентка щу- пала-щупала. «Сосиска». Комиссия говорит: «Подумайте». Щупала-щупала. «Сосис­ка». Достала — действительно сосиска. Студентка ушла. Председатель комиссии го­ворит: «Чем же мы тогда закусывали?».

К числу кратковременных контактов относится и прохождение разного рода врачебных комиссий (призывной, при поступлении на работу, при определении инвалидности и пр.). В зафиксированных рассказах о прохождении медкомиссий выделяются две основные тематические группы: 1) о непонимании требований комиссии; 2) об удачных и неудачных симуляциях болезней.

Приведем пример из первой группы:

У нас пацан один, Серега, пошел на призывную комиссию. Пацаны рассказывали. А там догола раздеваться надо, и трусы снимать тоже. А в комиссии сидят медсестры молоденькие. Жарко там, они в одних халатиках, а под ними ничего нет. Одна сидит, нога на ногу закинула, а халат-то разъехался, и все видно. Может, они и специально так делали. Серега ее увидал, у него хрен сразу и вскочил. Комиссия смеется: «Годен, — говорят, — годен». Ему же западло так стоять. Тогда ему стакан с водой хо­лодной дали. А он возьми и выпей воду. Оказалось, стакан всем дают, у кого встает. Пацаны хрен в воду окунут холодную, он и опадает. А Серега-то выпил, пацаны рас­сказывали⁴.

Этот сюжет встречается довольно часто. По некоторым признакам его мож­но было бы отнести к группе, в которой основную сюжетообразующую функцию выполняет непонимание или незнание этикета и профессиональной специфики. Сюда же можно отнести и распространенные рассказы со следующими мотива­ми: «жены советских офицеров загранвойск приходят в театр, на приемы, в лю­бые другие общественные места, в ночных сорочках, считая их вечерними плать­ями»; «советские туристы и дипломаты на обеде пьют воду для ополаскивания рук»; «советские туристы в США отказываются есть “хот-доги”, считая, что они изготовлены из собачьего мяса»; «ученик на заводе отправляется за “компрес­сией” (сжатым воздухом) с ведрами»; «салагу на флоте отправляют на клотик (верхушка мачты) за кипятком, и он идет на камбуз» и т. п. В традиционном ра­бочем фольклоре углежогов есть схожий мотив: «родственница углежогов, когда те находятся в отлучке, “подкармливает кучонка” хлебами». Очевидно, что дан­ная группа сюжетов взаимодействует с обычаями профессиональных розыгры­шей новичков или неофитов в традиционной культуре (о розыгрышах в боль­ничной среде речь пойдет ниже).

Симуляции

Значительное место в этой культурной среде занимают приемы симуляции или сокрытия болезней, которые наблюдаются как во время кратких контактов, так и во время длительного пребывания в больницах, госпиталях и лазаретах. Необхо­димо отметить, что в разных лечебных заведениях и в зависимости от возраста пациентов приемы разнятся, но не принципиально — по степени тяжести забо­левания. В основном это элементарные приемы, применяющиеся еще школьни­ками, желающими пропустить занятия в школе. Приведем несколько примеров.

«Нагнать» или «настучать» высокую температуру: тайком потереть градусник рукой, приложить градусник к горячей батарее, нагреть градусник под струей горячей воды, потереть градусник о шерсть, натереть подмышки перцем или со­лью, перед измерением температуры поставить горчичник. Эти приемы зафик­сированы у школьников, у военнослужащих срочной службы, у заключенных (в колониях для «малолеток» и среди взрослых «на зонах»). Они входят в число об­щераспространенных. Более сложные, встречающиеся чаще среди заключенных, следующие: глотают хлорку или графит.

«Ангина» или «больное горло*: перед осмотром несколько раз сильно прокаш­ляться, затянуться табачным дымом и прокашляться, смазать горло горчицей и смыть ее, прополоскать горло любым едким раствором слабой концентрации.

Призывники, солдаты срочной службы и заключенные прибегают к сле­дующим уловкам:

«Опухоль»— шприцем под коленную чашечку вводят сгущенное молоко, после чего колено «распухает»; шприцем под кожу вводят машинное масло, в результате образуется опухоль темного цвета.

«Язва желудка» — просверливается копейка, в нее продевают длинную тон­кую леску, свободный конец которой привязывают к зубу, монетку проглатыва­ют, в результате на рентгене видно затемнение; на леске проглатывают малень­кий рыболовный крючок, который рывками вытягивают обратно — анализы по­казывают язву с внутренним кровотечением; перед рентгеном выпивают немного воды, в результате анализы показывают повышенную секрецию, что является одним из симптомов язвенной болезни.

«Чесотка» — иголкой в нескольких местах накалывают кожу на руке, в кожу втирают соль, после чего раздражение идет по всему телу; кожу натирают шер­стяной тканью до появления раздражения.

«Эпилепсия или припадок» — во рту держат кусок неароматизированного мы­ла для образования пены, закатывают глаза, подергивают мышцами лица.

Очевидно, что некоторые приемы заимствованы из арсенала профессио­нальных нищих-калек, которые симулировали разного рода увечья. Интересно, что в детской среде у мальчишек довольно популярны некоторые схожие спосо­бы имитации, например, синяков и шрамов. К числу самых элементарных отно­сится «наведение синяков» под глазами свинцом (при втирании в кожу свинец дает характерный темно-синий оттенок). Среди современных подростков ис­пользуются так называемые приколы (которые имитируют, например, спицу, протыкающую насквозь тело или голову, язвы и раны на открытых частях тела), выполненные фломастерами, маркерами, кетчупом и пр. Не исключено, что многие традиции симуляции восходят именно к детским.

Семантическая подоплека симуляций болезни или не-болезни совершенно очевидна. В наиболее общем виде ее можно представить следующим образом: человек прибегает к симуляции с целью попасть в определенную статусную группу или сохранить существующий статус. Призывники симулируют болезни и увечья, чтобы избежать службы в армии, хотя бы и ценой попадания в непре­стижную для молодежи группу больных людей. В армии же попасть в госпиталь («закосить») — не столько престижно, сколько «полезно», так как в госпитале солдат получает возможность отдохнуть от службы, отчасти избавиться от де­довщины, лучше питаться. Поэтому симуляции болезней развиты в армии значи­тельно и составляют существенную часть традиции. Среди рассказов о них встре­чаются и рассказы о неудачных симуляциях.

Парень один на комиссии показывает согнутый палец. «Не разгибается, — гово­рит, — палец, хоть тресни!» Его спрашивают: «А раньше-то разгибался?» — «А как же!» — «А как разгибался?» — «А вот так вот» (показывает)⁵.

Цели заключенных тоже довольно очевидны — попадая в лазарет даже при очень низком уровне медицинского обслуживания, они имеют возможность сменить обстановку, дать себе кратковременный отдых. Кроме того, время нахо­ждения в лазарете зачастую используют для подготовки побегов.

Способов сокрытия болезней, своеобразной «антисимуляции», существует значительно меньше. Их задачи принципиально не меняются — перейти или не перейти в тот или иной статус. Чаще всего при приеме на работу скрывают бли­зорукость при прохождении комиссии. Страдающий близорукостью выучивает наизусть расположение знаков в таблице. В медицинской среде встречается та­кой сюжет:

Пришел мужик устраиваться монтажником. А там ограничения по зрению очень строгие. Я ему показываю таблицу с кругами, а он вместо направления начинает бук­вы шпарить. «Все ясно, — говорю, — дядя, годен ты в цирке работать». А тот понять ничего не может — таблицу-то наизусть выучил⁶.

Одна из целей «антисимуляции» — досрочно выйти из лечебного заведения. Чаще всего она достигается подменой анализов. О традиционности этого спосо­ба говорит то, что он зафиксирован и в художественной литературе (Ю.Герман. «Дорогой мой человек»).

Больничная среда

Изоляция на время лечения больного в стационарном отделении порождает си­туацию, схожую с ситуацией временного ограничения свободы. Поэтому и в больничной среде, пусть в значительно меньшей степени, но проявляются пове­денческие стереотипы мест заключения и армейской среды. Принципиальных же различий практически нет.

Времяисчисление

При определении срока лечения некоторые больные заводят календари, которые ведут, как правило, на внутренней стороне дверцы прикроватной тумбочки. Принципиально они не отличаются от календарей заключенных и солдат-сроч- ников. Стоит только заметить, что пока нам не приходилось сталкиваться в боль­ничной среде с изготовлением цепочек (по одному звену на каждый день), как это принято, например, в некоторых армейских частях.

В хирургических отделениях время лечения фиксируется по отношению к проведенной операции — «до операции», «после операции».

Суточный цикл, как правило, разделяется следующими событиями: «до и после процедур», «до и после обхода», «до и после обеда», «после отбоя». По­следняя метка наиболее существенна, так как она отделяет регламентированную жизнь по внутреннему распорядку от «вольной», когда больной оказывается «вне режима», в собственном распоряжении. В зависимости от времени меняются и стереотипы поведения. Любопытно, что даже обозначения стереотипов поведе­ния совпадают в армейской среде и в среде больничной. Так, самовольный уход из здания больницы и из расположения воинской части называют чаще всего одинаково: «самоволка», «самоход». Именно во время «самоволки» или «после отбоя» больной, как правило, нарушает регламентированный стереотип поведе­ния. Связано это, скорее всего, с бессознательной потребностью компенсиро­вать ограничение свободы.

Пространство

Больничное пространство в восприятии больного структурировано по оппози­ции свое/чужое. Частично «своим» являются палата, лестничные площадки и коридор. Частично — так как практически в любой момент медперсонал имеет право войти в палату (в них не предусмотрены внутренние запоры, даже в VIP- отделениях). «Чужим», но доступным пространством являются процедурные ка­бинеты. Некоторые помещения для больных однозначно «чужие» — туда нельзя заходить без вызова (кабинет главного врача, ординаторская, лаборантская). Операционные, абортарий, морг — помещения запретные, окутанные некото­рым ореолом мистики. Туда доступ не просто закрыт регламентом больничного режима, запрет на вхождение в них можно отнести к числу условно ритуальных для больного. Особняком стоят помещения для свиданий с посетителями.

«Режимный» стереотип поведения меняется на лестничных площадках и в туалетах (там обычно больные курят). В части записей фиксируется, что эти же пространства используются для интимных отношений. Туалеты, в отличие от палат, имеют внутренние запоры.

Частичная перемаркировка семантики пространства происходит «после от­боя». В наших записях встречаются упоминания о том, что больные зачастую со­бираются в ординаторских или лаборантских (иногда вместе с медсестрами) в ночное время. «Стол собираем: бутылочка, закусочка, легкая беседа, флирт — так и оттягиваемся ночью».

Свободное времяпрепровождение

У больных довольно много свободного времени, не занятого медицинскими процедурами и осмотрами. Обычно его используют для чтения книг и газет, прогулок и игр. Игры, как правило, стандартные — карты, шахматы, домино, «в слова» и пр. Один из способов занять свободное время — изготовление поделок из подсобных материалов.

Прикладное творчество в больнице является не только специфическим, но и вполне традиционным по некоторым используемым приемам, которые соответ­ствуют выработанным веками в крестьянской среде. Попробуем определить ос­новные. Во-первых, в крестьянской среде изготовление предметов для развлече­ния базировалось, как правило, на отходах от какого-либо основного производ­ства (гончарного, кузнечного, текстильного, сельскохозяйственного и пр.). Во- вторых, применялись, как правило, уже отработанные на основном производстве технологии, которые со временем не изменялись.

Основная причина, по которой находящиеся на излечении занимаются «поделками», — необходимость каким-то образом занять время, остающееся от «режима». В этом больничные традиции практически не отличаются от традиций заключенных и солдат.

Одной из специфических черт больничного прикладного творчества являет­ся использование в качестве материала отходов «больничного производства» — капельниц, систем для переливания крови, емкостей из-под медикаментов. При этом существует негласный запрет на использование «посторонних» материалов. Рассмотрим эту особенность на примере поделок из капельниц.

Первая стадия технологии — подготовительная. В процедурных кабинетах собирают использованные гибкие пластиковые трубки. В конце 80-х годов мне приходилось быть свидетелем того, как те, кто занимается изготовлением этих поделок, с утра занимали очередь, чтобы получить материал. Наибольшим спро­сом пользовалось реанимационное отделение больницы, в котором капельниц, как правило, больше, чем в других отделениях. После получения отработанного материала от трубок отделяли иглы и зажимы, трубки промывали сильной струей воды из-под крана, затем из трубок удаляли воду (несколько трубок зажимали с одного конца в кулаке и раскручивали) и сушили на батарее центрального ото- пленияилина солнце.

Подготовленные трубки «протравливали» (по терминологии больных) спир­товым раствором йода. При этом остатки лекарств удалялись продуванием, а трубка изнутри прокрашивалась в золотистый цвет. Йод всасывали в трубку ртом (как бензин при переливании из канистры в заправочный бак, каплю йода «катали» внутри трубки, что придавало трубке золотистый оттенок (в зависимо­сти от желания «мастера» можно добиться темного или светлого оттенка). После удаления остатков йода все трубки снова просушивали.

Для окраски чаще всего использовали медицинские препараты и реактивы. Чтобы получить зеленый цвет — «зеленку», красно-алый — реактив для анализа мочи, светло-синего — синьку и т. д. Среди «мастеров» (а в конце 80-х годов ув­лечение поделками из капельниц было массовым) существовал негласный запрет на использование любых других красителей. Изготовленная поделка считалась не соответствующей требованиям технологии, если при окраске использовали, например, спиртовой раствор пасты для шариковой ручки, хотя цвета получа­лись более многообразными и яркими (при той же технологии окраски, что и при «протравливании» трубок йодом).

Ограничения на использование материалов распространялось и на отдель­ные детали поделки. «Гармошку» в поделке «Крокодил Гена» делали из гофриро­ванной части пробки от тюбиков с таблетками; для шляпы в той же поделке бра­ли прорезанную верхнюю часть пробки; для меча в поделке «Змей Горыныч» — иглу от капельницы; плащ в той же поделке — разрезанный пластиковый резер­вуар от капельницы; зрачок глаза в поделке «Рыбка» — колесико от зажима ка­пельницы и т. д.

Операции, которые «разрешались» технологией, — разрезание, плетение и закрепление. Температурная обработка (плавление) и склеивание, например, находились под негласным запретом. В набор инструментов входили перочин­ный нож, маникюрные ножницы, надфиль. Для хранения инструментов из тех же материалов изготовляли коробки или футляры.

Использование ограниченного набора материалов для поделок характерно и для популярного в приморских курортных городах производства миниатюр из раковин («корабли», «собачки», «рыбы» и пр.). По всей вероятности, табуирова- ние в прикладном творчестве носит устойчивый характер.

При изготовлении поделок из трубок от капельниц и систем для перелива­ния крови существуют три базовые технологии, которые можно условно обозна­чить по названиям самых распространенных поделок: «Рыбка», «Чертик» и «Корзинка». Первая и третья технологии применялись и в крестьянской среде. «Корзинка», что совершенно очевидно, восходит к плетению из лозы и соломки (трубка, разрезанная или целая, примерно соответствуют по качествам лозе и соломке). Технология «Рыбка», по всей вероятности, тоже заимствована из кре­стьянской среды. В фондах Пермского областного краеведческого музея нахо­дятся похожие экспонаты, выполненные из природных материалов. Технологию «Чертик» использовали в городе как базовую еще в 60-е годы для изготовления «плеток» из изоляции от электрического провода.

В общей сложности нами была зафиксирована следующая номенклатура по­делок и композиций из трубок (некоторые изделия уникальны): «Рыбка», «Чер­тик», «Сова», «Обезьяна», «Крокодил», «Крокодил Гена», «Чебурашка», «Цып­ленок», «Петух», «Курица», «Змей Горыныч», «Цветок», «Пальма», «Обезьяна на пальме», «Верблюд», «Бык», «Корзина», «Плетка», «Змея», «Цепь».

Уместно отметить, что использование отходов или отдельных деталей ос­новного производства — характерная черта также и для городских традиций. Из отдельных деталей традиционных радиоприемников в 70-е годы, например, де­лали радиоприемники в форме «мальчика с галстуком». Распущенные на отдель­ные нити пластиковые мешки использовали для работ в технике макраме, что было очень популярно в конце 80-начале 90-х годов.

Еще одна специфическая черта — изготовление предметов только «на по­дарки», но не на продажу. Единственное исключение, с которым нам пришлось встретиться, зафиксировано в 1988 г. Один из больных, закончив курс лечения, взял патент на индивидуальную трудовую деятельность и наладил производство из систем для переливания крови и капельниц «чертей» и «рыбок» «на продажу». За месяц работы он смог продать только пять игрушек. И это при том, что имен­но на период середины-конца 80-х годов приходится пик популярности такого рода поделок. Их подвешивали под зеркалом в кабине практически каждого ав­томобиля, их коллекционировали, их использовали как детские игрушки.

С начала 80-х годов стали популярны поделки из спичек, но их нельзя было склеивать, разрезать, ломать и красить. Обычным изделием был дом с двускат­ной крышей. Нам приходилось фиксировать и значительно более сложные ком­позиции: храм с несколькими куполами, деревню с избами и надворными по­стройками.

Дата добавления: 2015-08-29