- Надеюсь, ты не теряешь нить? - спросил Макгрегор.
- Не перебивай! - завопила Трикс.
- Мамочка, я хочу в кроватку, - сказала девочка.
- Тише, ты! - прикрикнул на нее мальчишка. - Мне интересно.
- И в это время, - продолжал я, переведя дыхание, - вдруг загремел гром и засверкала молния. Хлынул дождь. Маленькая Златовласка по-настоящему испугалась. Она кубарем скатилась со стула, подвернув ногу и вывихнув руку. Ей хотелось спрятаться где-нибудь, пока гроза не кончится. «Нет ничего проще», - донесся тоненький голосок из дальнего угла комнаты, где стояла фигура крылатой богини победы. И тут же сама собой открылась дверь чулана. Спрячусь там, подумала Златовласка, и помчалась к чулану. И так случилось, что в чулане были бутылки и кувшины, горы и горы бутылок и горы и горы кувшинов. Златовласка открыла маленькую бутылочку и помазала больную ногу арникой. Потом она взяла другую бутылочку, и что, вы думаете, оказалось в ней? «Мазь Слоуна»! «Вот так-так!» - сказала она и, следуя инструкции на этикетке, наложила мазь на больную руку. Потом она нашла пузыречек йода, выпила его, не разбавляя, и запела песенку. Это была коротенькая веселая песенка о Братце Жаке. Она пела ее по-французски, потому что мама учила ее никогда не петь ни на каком другом языке. После двадцать седьмого куплета ей надоело петь, и она решила хорошенько осмотреть чулан. Что удивительно, чулан был больше самого дома. В нем было семь комнат на первом этаже и пять - наверху, в каждой туалет и ванна, не говоря уже об очаге и трюмо, обитом вощеным ситцем. Златовласка тут же забыла о громе и молнии, о дожде, граде, змеях и лягушках; она забыла о льве и маленьком человечке с луком и стрелами, которого, между прочим, звали Пиноккио. Она думала только о том, как замечательно было бы жить в таком чулане…
- Это про Золушку, - сказала девочка.
- Вот и нет! - отрезал мальчишка. - Это вовсе про семь гномов.
- Замолчите оба!
- Продолжай, Генри, - сказал Макгрегор, - мне любопытно посмотреть, как ты выкрутишься.
- И вот Златовласка бродила по комнатам, совершенно не подозревая, что в это время три медведя вернулись домой и садились обедать. В алькове на нижнем этаже она нашла библиотеку, в которой было множество непонятных книг. Все они были о сексе и воскрешении из мертвых…
- Что такое секс? - спросил мальчишка.
- Тебе еще рано знать, - сказала девочка.
- Златовласка села и принялась читать вслух из очень большой книги. Это была книга Вильгельма Райха, автора другой книги: «Золотой цветок, или Тайна гормонов». Книга была такая тяжелая, что Златовласка не могла удержать ее на коленях. Поэтому она положила ее на пол, а сама опустилась на коленки рядом. На каждой странице была яркая картинка. Хотя Златовласке были знакомы редкие издания, она призналась себе, что никогда еще не видала таких красивых картинок. Одни картинки были нарисованы Пикассо, другие - Матиссом, Гирландайо, но все без исключения красивы, и созерцать их было одно удовольствие…
- Какое смешное слово - «созерцать»! - закричал мальчишка.
- Разве? А теперь немного помолчи, хорошо? Потому что начинается самое интересное… Как я сказал, Златовласка громко читала книгу. Она читала о Спасителе и как Он умер на кресте - за нас, - чтобы наши грехи простились нам.
Златовласка была всего-навсего маленькой девочкой и не знала, что значит совершить грех. Но ей очень хотелось это знать. Она читала и читала, пока не заболели глаза, но так толком ничего и не узнала. «Побегу-ка вниз, - сказала она себе, - посмотрю, что об этом сказано в словаре. Это большой словарь, так что «грех» там должен быть». К тому времени и нога, и рука у нее перестали болеть, mirabile dictu. Она, как недельный козленок, вприпрыжку сбежала по лестнице. Когда она подбежала к двери чулана, которая оставалась приоткрытой, то сделала двойное сальто, ну прямо как маленький человечек в шутовском колпаке…
- Пиноккио! - выкрикнул мальчишка.
- И что, вы думаете, случилось? Перевернувшись в воздухе, она опустилась прямо на колени медведю-гризли!
Дети завыли от восторга.
- Огромный гризли прорычал: «Отлично, сейчас мы тебя съедим». И причмокнул губами, похожими на резиновые. «На всех хватит!» - добавил полярный медведь, посиневший от холодного дождя и града, и подбросил ее до самого потолка. «Она моя!» - закричал плюшевый мишка и так сильно обнял ее, что у маленькой Златовласки затрещали ребра. Три медведя не мешкая взялись за дело; они раздели Златовласку, положили на блюдо и приготовились разрезать ее на кусочки. Златовласка дрожала и плакала, огромный гризли точил свой топор на точиле, полярный медведь достал охотничий нож, который носил на боку в кожаных ножнах. Ну а Мишутка, тот просто хлопал в ладоши и весело приплясывал. «Как это кстати! - кричал он. - Как это кстати!» Они все переворачивали ее, ища местечко помягче. Златовласка завопила от ужаса. «А ну-ка тише, - приказал полярный медведь, - не то мы оставим тебя без еды!» - «Пожалуйста, мистер Полярный Медведь, не ешьте меня!» - умоляла Златовласка. «Замолкни! - взвыл гризли. - Сначала поедим мы, а после ты». «Но я не хочу есть», - закричала Златовласка; слезы так и бежали по ее щекам. «Ну и не надо», - завизжал Мишутка и с этими словами схватил ее ногу и сунул себе в пасть. «Ой-ей-ей! - завопила Златовласка. - Подождите меня есть, прошу вас. Я еще не зажарена».
У детей началась истерика.
- Гризли прорычал: «Теперь ты говоришь разумные вещи». Надо сказать, что у гризли было сильно развито чувство отцовства. Он любил мясо маленьких девочек, только когда оно было как следует прожарено. Для Златовласки это, конечно, было большой удачей, потому что два других медведя ужасно хотели есть, а кроме того, у них не было никаких таких чувств. Как бы то ни было, пока гризли раздувал огонь в очаге и подбрасывал дрова, Златовласка стояла на коленях на блюде и молилась. Она сейчас была как никогда красива, и если бы медведи были людьми, то не стали есть ее живьем, а посвятили Деве Марии. Но медведи всегда медведи, и наши не были исключением. Поэтому, когда огонь в очаге хорошенько разгорелся, они схватили Златовласку и бросили на пылающие поленья. Через пять минут она отлично прожарилась, так что образовалась хрустящая корочка. Медведи снова положили ее на блюдо и разрезали на куски. Гризли - самый большой, полярному - средний, а плюшевому мишке - маленький кусочек нежного филе. Ну до чего же было вкусно! Они съели ее всю без остатка - зубы, волосы, ноготки, косточки и почки. И блюдо вылизали так чисто, что можно было в него глядеться. Не осталось ни крошки, ни капельки сока. «А теперь, - сказал гризли, - посмотрим, что у нее в корзинке. Хорошо бы там был кусок желудевого пирога». Они заглянули в корзинку и, конечно же, увидели три куска желудевого пирога. Большой кусок был очень большой, средний - ни большой, ни маленький, а последний - крохотный кусочек, только на один зубок. «У-м-м!» - вздохнул Мишутка и облизнулся. «Желудевый пирог! Что я вам говорил?» - зарычал гризли. Полярный медведь набил пасть пирогом и ничего не мог сказать, только урчал. Когда они проглотили последний кусочек, полярный медведь огляделся, очень довольный, и сказал: «Как было бы прекрасно, если б в корзинке была еще бутылка шнапса!» Тут же все трое принялись шарить в корзинке, ища лакомый шнапс.
- А у нас есть шнапс, мамочка? - закричала девочка.
- Это имбирная водка, дура! - завопил мальчишка.
- И на дне корзинки они наконец обнаружили бутылку шнапса, завернутую во влажную салфетку. Это была бутылка тысяча девятьсот двадцать шестого года, разлитая в Утрехте, Голландия. Правда, для трех медведей это был просто шнапс. Но у медведей, как вы знаете, не водится штопора, поэтому им было непросто вытащить пробку…
- Тебя заносит, - подал реплику Макгрегор.
- Это ты так думаешь, - ответил я. - Сиди и слушай.
- Постарайся закончить к полуночи, - сказал он.
- Не волнуйся, раньше управлюсь. Но если будешь перебивать, я потеряю нить.
- А, Златовласка! - обрадовалась ее мама. - Какие у тебя огромные глаза!
- Чтобы лучше видеть тебя! - сказала Златовласка.
- Эй, Златовласка, - закричал папа, - где, черт возьми, мой шнапс?
- Я отдала его трем медведям, - послушно ответила Златовласка.
- Златовласка, ты говоришь неправду, - нахмурился папа.
- Ничего подобного, - ответила Златовласка. - Это истинная правда. - Неожиданно она вспомнила, что прочитала в большой книге о грехе и как явился Христос, чтобы избавить всех от греха. - Отец, - сказала она, почтительно вставая перед ним на колени, - я думаю, что совершила грех.
- Хуже того, - сказал папа, беря ремень, - ты совершила кражу. - И без дальних слов принялся лупцевать ее. - Я не против того, чтобы ты навещала медведей в лесу, - приговаривал он, взмахивая ремнем. - Я не против того, чтобы ты иногда немножечко привирала. Но я против того, чтобы у меня не было ни капли шнапса, когда пересыхает в горле. - Он лупцевал ее до тех пор, пока на ней не осталось живого места. - А теперь, - сказал он, огрев ее напоследок, - я хочу доставить тебе удовольствие. Я хочу рассказать тебе сказку про трех медведей - или о том, что случилось с моим шнапсом. Тут, мои милые, и сказке конец.
Детей быстренько уложили спать. Теперь мы могли спокойно посидеть и поболтать за стаканом вина. Макгрегор ничего так не любил, как поговорить о старых добрых временах. Нам было только по тридцать, но мы крепко дружили уже лет двадцать, а кроме того, в этом возрасте чувствуешь себя старше, чем в пятьдесят или шестьдесят. Сейчас мы оба, Макгрегор и я, переживали период затянувшейся юности.
Всякий раз, как у Макгрегора появлялась новая девчонка, он чувствовал настоятельную потребность отыскать меня, чтобы получить одобрение, а потом завести бессмысленный душещипательный разговор. Это случалось настолько часто, что разговор наш уже походил на слаженный дуэт. Девице разрешалось сидеть между нами, зачарованно внимая, и время от времени что-нибудь спрашивать впопад. Дуэт всегда начинался с того, что один из нас спрашивал другого, не видел ли он в последнее время Джорджа Маршалла.
- Так вот, - продолжал я, - это была очень необычная бутылка шнапса. Волшебная. Когда медведи по очереди приложились к ней как следует, голова у них закружилась. Но чем больше они пили, тем больше оставалось в бутылке. Голова у них кружилась все сильнее, они становились все пьянее и пьянее, а жажда не уменьшалась. Наконец полярный медведь сказал: «Сейчас я выпью все до последней капли», - и, взяв бутылку обеими лапами, запрокинул голову и стал лить шнапс себе в глотку. Он пил и пил и наконец выпил все до последней капли. Он лежал на полу, пьяный как сапожник, и бутылка торчала у него из пасти. Как я сказал, он выпил самую последнюю каплю. Если бы он поставил бутылку, она наполнилась бы снова. Но он не ставил ее. Он продолжал держать ее донышком вверх, высасывая последнюю каплю после самой последней капли. И тут случилось чудо. Вдруг появилась Златовласка, здоровехонькая, в платьице и все такое, как прежде. Она сплясала джигу на животе у полярного медведя. Потом запела, и тут уж три медведя не выдержали и от страха упали в обморок, первым гризли, потом полярный медведь и последним Мишутка…
Девочка восхищенно захлопала в ладоши.
- А теперь мы подходим к концу сказки. Дождь перестал, небо было ясным и чистым, птицы пели, как прежде. Маленькая Златовласка вдруг вспомнила, что обещала быть дома к обеду. Она собрала корзинку, огляделась, не забыла ли чего, и пошла к двери. Вдруг она подумала о колокольчике. «Хорошо бы позвонить еще разочек», - сказала она себе. И тут же взобралась на стул, тот, который был ни слишком низкий, ни слишком высокий, и со всей силы дернула колокольчик. Она позвонила раз, другой, третий - и бросилась бежать со всей быстротой, на какую были способны ее маленькие ножки. Снаружи ее уже ждал маленький человек в шутовском колпаке. «Быстро взбирайся мне на спину! - велел он. - Так мы доберемся вдвое быстрее». Златовласка вскочила ему на закорки, и они помчались по долам, по горам, по золотым лугам, через серебряные ручьи. Они мчались так почти три часа, и человечек сказал: «Я устал и хочу оставить тебя здесь». Он ссадил ее на опушке леса. «Иди все время налево, - сказал он, - и не заблудишься». И снова исчез, словно по волшебству, как и появился…
- Это конец? - пронзительно крикнул мальчишка, немного разочарованный.
- Нет, - ответил я, - не совсем. Слушай дальше… Златовласка пошла, как ей сказали, налево, никуда не сворачивая. Через несколько минут она оказалась перед своим домом.
Может, что слышал о нем? Не знаю почему, мы, не сговариваясь, избрали такое начало. Мы были как те шахматисты, которые, независимо от того, кто их противник, в дебюте всегда разыгрывают шотландский гамбит.
- Видел ты в последнее время Джорджа? - спросил я без всякой связи с предыдущим.
- Ты имеешь в виду Джорджа Маршалла?
- Угу, я его, кажется, вечность не видел.
- Нет, Генри, откровенно говоря, не видел. Полагаю, он по-прежнему ходит по субботам в Виллидж.
- На танцульки?
Макгрегор улыбнулся:
- Хочешь, называй это танцульками, Генри. Ты знаешь Джорджа! - Он помолчал, потом добавил: - Джордж странный парень. Пожалуй, сейчас я знаю о нем меньше, чем когда-либо.
- Да что ты?
- Именно так, Генри. Этот парень ведет двойную жизнь. Тебе стоит посмотреть на него, когда он дома, с женой и детьми. Совершенно иной человек.
Я признался, что не видел Джорджа с тех пор, как тот женился.
- Его жена никогда мне не нравилась.
- Ты поговори как-нибудь с ним о ней. Это чудо, как они умудряются жить вместе. Он исполняет все ее желания, а взамен делает что заблагорассудится. Бывать у них дома все равно что сидеть на бочке с порохом. Ты знаешь эту его любовь к фразочкам с двойным смыслом…
- Слушай, - перебил я его, - помнишь тот вечер в Гринпойнте, когда мы сидели в углу в какой-то забегаловке и Джордж начал молоть всякую чушь о своей мамаше, как, мол, солнце встает и садится у нее в заднице?
- Боже мой, Генри, тебе в голову приходят странные вещи. Конечно, помню. Я, наверное, помню каждый наш разговор. Когда он состоялся и где. Был я тогда пьян или трезв. - Он повернулся к Трикс. - Тебе не скучно слушать нас? Знаешь, мы трое были когда-то не разлей вода. Хорошее, Хэл, времечко было, правда? Помнишь Маспетские соревнования? Беззаботная была тогда жизнь, скажи! Слушай, ты тогда уже ходил к вдове или это было позже? Представь, Трикс, парень едва успел школу закончить и влюбляется в женщину, которая ему в матери годится. Даже хотел жениться на ней, ведь хотел? Да, Хэл?
Я ухмыльнулся и неопределенно кивнул.
Генри всегда влюбляется не на шутку. Серьезный человек, хотя, глядя на него, никогда не подумаешь… Но вернемся к Джорджу. Как я уже говорил, Хэл, он совершенно переменился. Стал какой-то неприкаянный. Работу свою ненавидит, жену не выносит, а дети наводят на него смертную тоску. Только и знает, что гоняться за юбками. И представляешь, все норовит подцепить кого помоложе. В последний раз, когда я видел его, он путался с пятнадцатилетней девчонкой из его же школы - втрескался по уши. (Я до сих пор не могу представить его директором школы, а ты?) Кажется, это началось прямо у него в кабинете. Потом он встречался с ней на танцах. Наконец до того осмелел, что повел ее в отель, где они представились мужем и женой… Их видели на площадке у танцзала, где они препирались, - это последнее, что я о них слышал. Когда-нибудь, Хэл, этот парень попадет в газеты. И сообщение будет не из приятных.
Тут в памяти моей всплыла картина, столь четкая и живая, что мне стоило усилий не показать виду. Словно раскрылся японский веер. Мне вспомнились те времена, когда мы с Макгрегором были, так сказать, все равно что близнецы. Я тогда работал в ателье отца, то есть мне должно было быть года двадцать два - двадцать три. Джордж Маршалл свалился с тяжелым воспалением легких и несколько месяцев не вставал с постели. Когда он почти оправился, родители отправили его в деревню - куда-то в Нью-Джерси. Все началось с того, что однажды я получил от него письмо, в котором он писал, что быстро набирается сил, и приглашал приехать. Я только обрадовался возможности дать себе короткую передышку и телеграфировал, что буду у него на следующий день.
Был конец осени - тусклая, унылая пора. Джордж встретил меня на станции со своим юным двоюродным братом Герби. (Ферма принадлежала тетке и дяде Джорджа, то есть сестре его матери и ее мужу.) Первые его слова - как и следовало ожидать! - были о матери, которая спасла ему жизнь. Он несказанно обрадовался встрече со мной; ну а выглядел просто замечательно - загорелый, окрепший.
Знаешь, Хэл, - сказал он, - здесь здорово, настоящая ферма, без дураков.
По мне, это была самая обыкновенная ферма, ничем не лучше других - захудалая, старая и грязная. К тетке, полкой, добросердечной и по-матерински заботливой женщине, Джордж относился с нескрываемым почтением почти как к матери. Герби, ее сын, был малость придурковат. И жуткий балабол. Но что меня озадачило, так это обожание, с которым он смотрел на Джорджа. Джордж явно был его кумиром. То, как мы с Джорджем разговаривали, было Герби в диковинку. Он ходил за нами хвостом, и отделаться от него было непросто.
Первым делом - я прекрасно это помню - мы выпили по большому стакану молока. Неразбавленного жирного молока, какого я не пробовал с детства. «Пью его пять-шесть раз на дню», - говорит Джордж. Отрезает мне ломоть домашнего хлеба, мажет домашним маслом, а сверху - домашним джемом.
- Захватил с собой что-нибудь старое, в чем ходить здесь, Хэл?
Я признался, что не подумал об этом.
- Пустяки, я дам тебе что-нибудь из своих вещей. Туг надо ходить в чем поплоше. Сам поймешь почему.
Он ехидно взглянул на Герби:
- Так, Герби?
Я приехал после полудня. Теперь уже начинало темнеть.
- Переоденься, Хэл, и пойдем разомнемся. Обед будет не раньше семи. Нагуляем, понимаешь, аппетит.
- Ага, - поддакнул Герби. - Сегодня будет цыпленок.
И тут же спросил меня, хорошо ли я бегаю.
Джордж едва заметно подмигнул мне:
- Он помешан на всяких играх.
Когда я спустился с крыльца, мне вручили большую палку.
- Лучше будет надеть перчатки, - сказал Герби.
И швырнул мне большой шерстяной шарф.
- Готовы? - спросил Джордж. - Тогда двигаем. - И он едва не бегом припустился вперед.
- Что за спешка? - спросил я. - Куда мы идем?
- На станцию, - ответил Герби.
- А зачем?
- Увидишь. Правда, Джордж?
Станция встретила нас тоской запустения. На путях стоял товарняк, не иначе как ожидая, когда его загрузят молочными бидонами.
- Слушай, - сказал Джордж, убавляя шаг, чтобы я мог догнать его, - суть в том, чтобы проявить инициативу. Ты понимаешь, о чем я! - Он говорил торопливо и себе под нос словно то, что мы собирались делать, было каким-то секретом. - До сих пор мы были только вдвоем, Герби и я, развлекались как могли. Не беспокойся, Хэл. У тебя все получится. Просто подыгрывай мне.
Я уже совсем перестал что-либо понимать. Чем ближе мы подходили к станции, тем возбужденнее становился Герби, бормотавший что-то себе под нос, словно старый индюк.
Джордж беззвучно открыл дверь, и мы проникли в станционное здание. Внутри на скамейке сидит пьяный старик.
- Ну-ка, - говорит Джордж, стаскивая с меня шляпу и суя в руку драную кепку, - надень! - Себе на голову он напяливает нелепого вида картуз и цепляет на пальто бляху. - Стой тут, - командует он, - а я начну балаган. Делай все, как Герби, и будет порядок.
Пока Джордж ныряет в служебную дверь и открывает окошечко кассы, Герби тащит меня за руку вперед.
- Сюда, Хэл, - говорит он, подходя к окошку, в котором уже торчит Джордж, притворяясь, что изучает расписание.
- Сэр, я хотел бы купить билет, - робко говорит Герби.
- Куда вам? - спрашивает Джордж и хмурится. - У нас тут есть всякие разные билеты. В какой вам класс: первый, второй или в третий? Так, посмотрим, Уихокенский экспресс отходит примерно через восемь минут. На узловой в Омахе можно сделать пересадку на Денвер и Рио-Гранде. Какой у вас багаж?
- Пожалуйста, сэр… я еще не знаю, куда поехать.
- Что значит: не знаешь, куда поехать? Что это, по-твоему, лотерея? Это кто позади тебя? Он с тобой?
Герби поворачивается и, моргая, смотрит на меня:
- Это мой двоюродный дедушка, сэр. Он хочет поехать в Виннипег, только не знает когда.
- Скажи ему, чтобы подошел ближе. Что с ним - совсем глухой или просто недослышит?
Герби подталкивает меня вперед. Мы смотрим друг на друга, Джордж Маршалл и я, словно в жизни не виделись.
- Я только что приехал из Виннипега, - говорю. - Куда бы вы предложили мне поехать?
- Могу предложить билет до Нью-Брансуика, но компании это не очень выгодно. Знаете, нам приходится сводить концы с концами. Есть симпатичный билетик до Спитен-Дивл - это подходит? Или предпочитаете что-нибудь подороже?
- Я бы хотел поехать через Великие Озера, если можно это устроить.
- Если можно устроить? Это моя работа! Сколько вас? Кошки, собаки есть? А вам известно, что сейчас озера уже замерзли? Но можно сесть на ледокол на этой стороне Кенандейгуа. Нарисовать маршрут?
Я наклоняюсь к окошку, словно желая сказать что-то по секрету.
- Не шепчите! - орет он, хлопая линейкой по стойке. - Правилами это запрещено… Ну так что вы хотели сообщить мне? Говорите ясно и понятно, с паузами на месте запятых и точек с запятой.
- Речь идет о гробе, - говорю я.
- О гробе? Почему же вы раньше молчали? Подождите минуту, я телеграфирую диспетчеру. - Он подходит к аппарату и начинает стучать ключом. - Домашний скот и трупы отправляются по другому маршруту, особому. Слишком быстро портятся… В гробе есть еще что-нибудь, кроме тела?
- Да, сэр, моя жена.
- Убирайтесь к черту, пока я не позвал полицию! - Окошко со стуком захлопывается. В темном помещении кассы адский шум, словно бушует появившийся начальник станции.
- Бежим, - говорит Герби. - Быстрее! Я знаю, как короче, давай! - И, схватив меня за руку, он бросается в другую дверь и мчится к водокачке. - Ложись, - командует он, - не то нас заметят. - Мы плюхаемся в лужу грязной воды под цистерной. - Ш-ш! - шепчет Герби и прикладывает палец к моим губам. - Могут услышать.
Так мы лежим несколько минут, потом Герби встает на четвереньки, осторожно оглядывается, будто нам уже отрезали все пути к отступлению.
- Полежи тут, а я залезу по лестнице и посмотрю, может, цистерна пустая.
«Да они придурки, - говорю я себе. - Чего ради я должен лежать в холодной грязной луже?»
- Лезь сюда, - тихо зовет Герби, - на горизонте чисто. Можно пока спрятаться здесь. - Я лезу наверх, держась за железные поручни, и чувствую, как ледяной ветер продувает меня насквозь. - Не свались в цистерну, - предупреждает Герби, - она наполовину полная. - Оказавшись наверху, я повисаю с внутренней стороны цистерны, уцепившись окоченевшими пальцами за край.
- Долго мы тут будем прятаться?- спрашиваю я через несколько минут.
- Недолго, - отвечает Герби. - У них сейчас смена караула. Слышишь их? Джордж будет ждать нас в служебном вагоне. Печку растопит.
Было уже темно, когда мы вылезли из цистерны и побежали в конец товарного состава, стоявшего на боковых путях. У меня зуб на зуб не попадал. Герби оказался прав. Открыв дверь вагона, мы увидели Джорджа, гревшего руки у пылавшей печки.
- Снимай пальто, Хэл, - говорит он, - и обсушись. - Потом достает из маленького шкафчика фляжку с виски. - На-ка, приложись - настоящий динамит. - Я последовал его совету, вернул фляжку Джорджу, который сделал хороший глоток и передал фляжку маленькому Герби.
- Захватил чем закусить? - спрашивает Джордж у Герби.
- Мясной пирог и пару картофелин, - отвечает Герби, доставая снедь из кармана.
- А майонез?
- Не мог найти, честно, оправдывается Герби.
- В следующий раз чтобы был майонез, понял? - гремит Джордж Маршалл. - Как, по-твоему, я буду есть печеную картошку без майонеза? - И без всякого перехода продолжает: - Теперь план такой: ползем под вагонами до паровоза. Когда я свистну, вы оба выползайте из-под вагона и бегите что есть мочи прямо к реке. Я вас встречу под мостом. Держи, Хэл, приложись еще разок, а то сегодня холодно. В другой раз предложу тебе сигару, но ты откажись! Как тебе теперь?
Мне было так хорошо, что я не видел смысла торопиться покидать вагон. Но ясно было, что у них все расписано по минутам.
- А как же пирог и картошка? - осмелился я спросить.
- В другой раз, - говорит Джордж. - Нельзя им позволить окружить нас. - Он поворачивается к Герби: - Пушку приготовил?
Мы снова на улице; пробираемся под вагонами, словно беглые преступники. Я рад, что Герби дал мне шарф. По сигналу мы с Герби бросаемся лицом вниз и лежим, ожидая, когда Джордж свистнет.
- Что дальше? - спрашиваю я шепотом.
- Ш-ш! Кто-нибудь может услышать.
Через несколько минут раздается тихий свист; мы выползаем из-под вагона и со всех ног мчимся вниз по оврагу к мосту. Джордж уже поджидает нас.
- Хорошая работа, - говорит он. - Мы от них удрали. Теперь слушайте: отдохнем минуту-другую и рванем на тот вон! холм, видите? - Он повернулся к Герби: - Пушка заряжена?
Герби осматривает ржавый «кольт» и, утвердительно кивнув, снова прячет в кобуру.
- Помни, - говорит Джордж, - не стреляй, пока не будет совершенно необходимо. Я больше не хочу, чтобы ты случайно убивал детей, понял?
Глаза у Герби блеснули, и он замотал головой.
- Мы, Хэл, должны добраться до холма, прежде чем они поднимут тревогу. Как только окажемся там, мы в безопасности. И вернемся домой по дороге вдоль болота.
Низко пригнувшись, мы рысью помчались вперед. Вскоре мы оказались в зарослях тростника, и вода стала заливать ботинки.
- Глядите в оба, - пробормотал Джордж.
Мы достигли холма необнаруженными, отдохнули несколько секунд и быстрым шагом обогнули болото. Вышли на дорогу и дальше пошли не торопясь.
- Через несколько минут будем дома, - говорит Джордж. - Войдем с заднего крыльца и переоденемся. Только, чур, никому ни слова!
- Ты уверен, что мы оторвались от них? - спросил я.
- Совершенно уверен.
- Последний раз они преследовали нас аж до самого амбара, - говорит Герби.
- Что будет, если нас поймают?
Герби выразительно провел ребром ладони по горлу.
Я пробормотал, что не уверен, что меня устраивает подобная перспектива.
- Ничего не попишешь, - говорит Герби. - У нас с ними смертельная вражда.
- Завтра обсудим все в деталях, - говорит Джордж.
В большой комнате наверху стояли две кровати, одна для меня, другая для Герби и Джорджа. Мы сразу же затопили пузатую печку и стали переодеваться.
- Тебе не трудно растереть меня? - спрашивает Джордж, стаскивая нательную рубаху. - Меня растирают дважды в день. Сперва спиртом, а потом гусиным жиром. Отличная штука, Хэл.
Он лег на большую кровать, и я принялся растирать его. Я растирал, пока руки не заболели.
- Теперь ты ложись, - говорит Джордж, - Герби обработает тебя. Почувствуешь себя другим человеком.
Я повиновался. Ощущение было и правда приятным. Кровь заиграла в жилах, тело горело. Во мне проснулся такой аппетит, какого я давно не испытывал.
- Теперь понимаешь, почему я приехал сюда? - говорит Джордж. - После ужина сыграем в пинокль - просто чтобы доставить удовольствие старику, - а потом завалимся спать. Кстати, Хэл, - добавил он, - следи за языком. Никаких проклятий, никаких чертей в присутствии старика. Он методист. Перед едой мы читаем молитву. Постарайся не засмеяться!
- Потом как-нибудь отведешь душу, - вторит Герби. - Будешь говорить что хочешь, чертыхаться сколько хочешь. Все равно никто не услышит.
За столом меня представили старику. Это был типичный фермер - с громадными заскорузлыми руками, небритый, пахнущий клевером и навозом, немногословный, жадно и громко жующий, ковыряющий вилкой в зубах и жалующийся на ревматизм. Мы ели как удавы, все без исключения. На столе было не меньше шести или семи видов овощей, жареный цыпленок, вкуснейший хлебный пудинг, фрукты и разные орехи. Все, кроме меня, запивали еду молоком. Затем последовал кофе с настоящими сливками и солеными земляными орешками. Пришлось распустить ремень на пару дырочек.
Как только закончили ужинать, стол очистили и появилась колода засаленных карт. Герби пришлось помогать матери мыть посуду, а мы - Джордж, старик и я - втроем сыграли партию в пинокль. Как Джордж заранее объяснил, надо было подыгрывать старику, не то он начал бы брюзжать, остался недоволен. Мне, похоже, шла одна хорошая карта, что осложняло задачу. Но я делал что мог, чтобы проиграть и притом так, чтобы старик не заметил, как я сдаю ему игру. Старик кое-как выиграл и был ужасно доволен собой. «С такими картами, как у тебя, - заметил он, - я бы закончил на третьем ходу».
Перед тем как нам подниматься наверх, Герби запустил старый эдисоновский фонограф. Одна из мелодий была «Звездно-полосатый флаг навсегда». Я слушал ее, словно песню из какой-то иной жизни.
- А смех можешь найти, Герби?- спросил Джордж.
Герби пошарил в старой шляпной коробке и двумя пальцами ловко извлек древний восковой валик. Такого я еще не слыхал. Ничего, кроме смеха - смеха психа, смеха сумасшедшего, истерического смеха. Я так смеялся, что живот заболел.
- Это что, - сказал Джордж, - ты еще не слыхал, как Герби смеется!
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |