Остин встал на колени перед партой, расстегнул на себе рубашку, психуя из-за жары, пятерней причесал растрепавшиеся волосы и с жадностью попробовал вставший член одноклассника на вкус, провел по всей его длине, от завитков волос до верхушки, языком и кончиком ткнулся в отверстие.
Бедетти уже откровенно застонал, с ума сходя то ли от стыда, то ли от ужаса, то ли от шока, то ли все же от удовольствия. Он не знал, куда деть руки, просто провел одной по волосам и прижал ладонь ко лбу, чувствуя, как поднялась температура. Через секунду этой же рукой он предпочел зажать себе рот, сначала вытаращив глаза, а потом закатив их и зажмурившись снова. Отсасывал Остин не как девчонки, которые на богатенького Бедетти липли все лето, а не хуже пылесоса.
Николас не пробовал с пылесосом, но ассоциацию напор и усердие вызвали именно такую. Жаловаться он и не думал, подвывая сквозь пальцы и сам себя за них кусая. Нервничать и дергаться он перестал совсем, даже не заикнувшись о том, что вот-вот кончит, ведь Дэнли сам за это взялся, сам и пусть беспокоится.
Остин особо не удивился, ощущение было то же, что поперхнуться, если смеяться за едой, а вкус вовсе не мерзкий. Брезгливость вообще не была его отличительной чертой, так что облизнулся он с удовольствием, а край рта вытер пальцем чисто из экономии времени. Бедетти же чуть не позеленел, когда его подхватили под коленками и дернули обратно, подвинули на скользкой рубашке по столешнице, и Остин засунул ему в рот язык, протолкнув его чуть ли не в горло. От привкуса сначала затошнило, а потом это показалось смешным и каким-то «крутым». А крутым Николас быть обожал больше, чем быть популярным. На то, что штаны на нем по-прежнему были спущены до колен и даже ниже, он внимание обратить забыл, а вспомнил только после того, как его колени прижались к его же плечам, а расстегнутая ширинка штанов оказалась практически перед лицом, натянутая почти до разрыва по шву.
- Что за… что?! – он опять дернулся и чуть не свалился с парты, но Остин выставил руку и держался за край стола над его плечом. Второй он судорожно, негнущимися от волнения и возбуждения пальцами доставал из кармана приготовленный заранее презерватив, расстегивал собственные штаны. Получалось медленно и плохо, но Бедетти почему-то не торопился вырываться, просто тяжело дышал, почти с сипом втягивая воздух и резко его выдыхая.
- Больно не будет, Бедетти, ты же под наркотой, да еще и в жопу насвинячился.
- В жопу я сейчас еще не только насвинячусь, - снова свесив голову с края парты, заметил Бедетти с тупым смешком.
«Юморист какой», - подумал Остин, посмотрев вниз и сосредоточив все внимание на оборудовании.
- Завтра вот будет хреново, - решил он уточнить, когда чуть не с победным стоном натянул презерватив и с нажимом провел между каких-то вызывающе белых в темноте кабинета половинок чужой задницы. Бедетти выпрямил руки, вытянув их под своими загнутыми до плеч ногами, и раздвинул ягодицы чуть ли не пригласительно. Богатенький и избалованный, конечно, в аиста он не верил лет с четырех, а про «черный ход» знал с семи. Особого ума растить не нужно было, чтобы помнить – чем шире дырка, тем легче вставить.
Презерватив был сам по себе смазан чем-то приторно, сладко пахнущим, да и Остин не в первый раз за дело взялся. Бедетти только шумно вздохнул и зарычал сквозь зубы, а потом всхлипнул и замычал раздраженно, а потом и жалобно. Он потрогал пальцами затянутый в резиновый чехол член одноклассника и чуть не умер, представив, как это все выглядело с точки зрения самого Остина. На ощупь размер был каким-то совсем не незаметным.
«Завтра точно будет хреново. Это да», - подумал он обреченно.
- Мне еще подождать, или уже можно? – уточнил Остин ради приличия, потому что особых иллюзий насчет чувствительности чужой задницы не питал. Если уж Анна и все ее предшественницы от этого не умерли, то и Бедетти не скончается.
- Давай, Дэнли, делай, что хочешь, плевать уже, - Николас затянул свою ехидную песню. Он всегда так говорил, когда что-то шло не по его планам, но он ничего не мог с этим поделать и решал просто смириться, чтобы попробовать получить удовольствие. Остин взглянул на весь процесс свысока, задрав гордо подбородок, опустив взгляд. Он приоткрыл рот, и с нижней губы капнула липкая, ставшая густой от возбуждения слюна прямо ему на член. Он резко вдвинул его обратно, и Бедетти сжал рукав его рубашки, за который держался одной рукой, изо всех сил.
- Штаны мешают… - пожаловался Остин, который не отказался бы придвинуться ближе, нагнуться и вылизывать так удачно выгнутую шею вместе с непривычно плоской грудью.
- Потерпишь, - огрызнулся Бедетти и сначала просто стиснул зубы, а потом прикусил губу, вздыхая громче на толчках, чем на движениях обратно.
Остин долго не вытерпел, загнул его ноги обратно, прижав колени к плечам, и с чувством засунул язык снова ему в рот, вылизывая щеки изнутри и проводя по зубам, сталкиваясь с чужим языком и присасываясь, как пиявка. Бедетти «втянулся», явно войдя во вкус, и не протестовал вообще, схватившись обеими руками Остину за волосы и не давая отодвинуться, запросто перехватив инициативу. В засосах он был просто мастером, и Остин с этим спорить не стал. Анна тоже целовалась лучше, чем он. Но Бедетти не целовался, а по-настоящему сосался, как безумный, со стонами и мычанием, не обращая внимания на размазавшиеся по щекам и подбородку слюни. Остина это веселило неимоверно, и приятнее в его жизни, он готов был признать, не случалось ничего.
«Вишню» теперь он согласен был есть всегда и даже забыть про «бифштекс». Лепестки с таких роз рвать хоть каждый день по сто раз. Девчонки и даже женщины все делали не так, как ненавистный и презираемый всего пару недель назад Бедетти. Он был таким сильным, таким резким и во многом опытным, но давал не хуже шлюхи, готовый изогнуться хоть восьмеркой.
Наверное, всему виной была дурь.
Глава 5
Сбор во дворе в выходные переносился с восьми утра на полдень. Возможность выспаться гуманно давалась каждому, но завтрак подавался рано, как и всегда. Проспавшие его просыпались к обеду и особо о потерянном завтраке не переживали, а жаворонкам не приходилось ждать, когда проснутся совы.
В воскресенье после праздника жаворонков не нашлось, и академия стояла в тишине, влажности росы на территории, окружавшей величественное здание, и утреннем тумане. Еще с темноты пели птицы, изредка заливаясь продолжительной трелью, а потом снова замолкая, и не слишком густой лес почти звенел.
Пьяные и вымотанные ученики спали под шум листвы с открытыми окнами в остывающих после ночного жара комнатах, в самом зале, в кабинетах, кто куда успел добраться, когда музыка перестала грохотать, а вздохи в темных углах прекратились.
Олли сидел на широком подоконнике возле одного из двух окон их с Остином спальни, держал на коленях книгу, но читать ее даже не думал. Он бы посидел и на стульях за их столами, но те были жесткими, а подоконник удачно обит был тканью, под которой скрывалось что-то мягкое. Свое окно он закрыл, а вот то, что оказалось рядом с соседом, распахнул настежь, чтобы выветривался неописуемый аромат, который от Остина исходил.
Даже сидеть на одной кровати с ним было невыносимо из-за этого запаха. Когда Олли ночью явился с праздника абсолютно трезвый, сытый, набивший живот закусками, он обнаружил соседа спящим на его кровати, нижней. На верхнюю Остин вскарабкаться по пьяни не смог, и Олли безропотно полез туда вместо него.
Всю ночь он наслаждался алкогольными испарениями, поднимавшимися к потолку, и сверлил его взглядом. Вот это он в Остине ненавидел, но поделать ничего не мог, понимая, что если он не умеет веселиться, это не значит, что другие тоже не должны. Иногда ему казалось, что воспитание родителей идет ему на пользу, ведь он привык учитывать желания и потребности других. В другие моменты становилось очевидным, что несмотря на это, кроме понимания чужих потребностей он не способен делать ничего. Сопротивляться чужим желаниям и потребностям в случае, если его они ущемляют или угнетают, он не умел. Не знал, как, а пытаться не то что боялся, просто не хотел ошибиться, чтобы потом еще и из-за этой ошибки себя сто лет накручивать.
«Интересно, где Бедетти… что он делает? Спит? Неужели этот идиот действительно бегал за ним, чтобы… о, фу, гадость какая. Фу. Мерзость», - Олли сначала подумал, а потом его перекосило, и губы скривились от одной мысли.
На столе Остина лежала распахнутая записная книжка, толстая, в «кожаной» обложке, а рядом валялась перьевая ручка. Корявым почерком, съезжавшим с одной строки на другую и чуть не направляющимся по часовой стрелке что-то было мелко написано в огромном количестве. Читать Олли то ли не хотел, то ли просто не рисковал, он сам не знал. С одной стороны, ему было интересно, но он понимал, что это неправильно, поэтому не рисковал. С другой – он боялся узнать, что именно там написано, опасаясь прочесть то, чего об Остине знать не хотел бы. В дружбе, как и в любви, он считал, должна быть вечная недосказанность. Во всем должна быть недосказанность, что касается человеческих отношений. Искренность доводит до равнодушия и разочарования. На иллюзиях строится не только жизнь, но и весь мир, по сути.
Остин лежал лицом вниз, уткнувшись в подушку, но чуть повернув голову, так что дышал буквально одной ноздрей и приоткрытым ртом с расплющенными по подушке губами. Помятый, растрепанный и источающий не только перегар, но и романтичный аромат пота.
Олли почему-то казалось, что запах не совсем знакомый. Он привык к любым состояниям приятеля, но именно сейчас ему мерещилось, что запах смешивается с чужим.
«Отвык за лето», - попытался он себя послать к черту с дурацкими догадками дешевым оправданием. Он уже даже почти отвернулся от бесчувственной, сползающей с кровати туши друга, как взгляд зацепился за что-то на его спине. На фоне черной рубашки заметно выделялся в светлеющей с каждой минутой рассвета комнате белый волос. Длинный белый волос. Белым он казался только на фоне рубашки, конечно, и Олли знал, что Бедетти – далеко не чистый блондин, скорее, выгоревший за лето на солнце русо-рыжий.
«Вот дерьмо…» - подумал он в ужасе, наконец отвернувшись.
Бедетти проснулся даже не от того, что все тело ломило от чудесной ночи, проведенной на жестких партах, сдвинутых в ряд. Он весь вымазался в пыли, и в волосах застрял клок той же самой пыли с пола. Повернуться было больно, ноги замерзли, а штаны как были спущены ниже колен, так и остались там, застряв и не падая только из-за остроносых туфель.
В бок тыкалась рукоятка швабры. От этого ощущения Николас и выпал из сна, морщась и чувствуя, как трещит голова, будто раскалываясь на черепки, как старая египетская ваза. Склеить ее, казалось, не хватило бы никаких средств.
- Мать твою… - он схватился обеими руками за голову, а потом потер ладонями лицо, да так и закрыл его, лежа, пытаясь справиться с тошнотой.
Уборщица на него с презрением и скепсисом смотрела, убрав на секунду швабру.
- Вставай, герой любовник. Вот я расскажу директрисе, чем ты тут занимался…
- Мне самому-то вспомнить бы… - пробормотал он, корча дикие рожи и щипая себя за щеки, за нос, проверяя, не станет ли от этого легче.
- Надень штаны, бесстыжий.
- Ой, что вы там не видели, в самом деле…
- Да как ты… - уборщица вытаращила глаза и вдохнула так глубоко, что похожа стала на воробья. – Быстро пошел вон отсюда! Разлегся, как у себя дома!
- У себя дома я не сплю на столе! На пыльном, причем! – Бедетти повысил голос в ответ, едва соскочив с парты, подхватив штаны за ремень, иначе упал бы от сильного тычка шваброй в бок. – Я имел в виду, что вы меня знаете с детства, что вы не видели! Вы-то о чем подумали?!
- Ах ты!! – уборщица к нему шагнула было, но он отшатнулся, натягивая штаны и пытаясь их застегнуть, но волосы лезли в глаза и мешали. – Резко голова прошла?! Чему там болеть-то, мозгов нет!
Из кармана Бедетти выпали пошлые женские трусы из черного кружева, и он уставился на них, вытаращив глаза в недоумении. Уборщица смотрела туда же, приоткрыв рот и потеряв дар речи от удивления и растущего до невероятных размеров возмущения. Бедетти откинул волосы рукой назад, пытаясь расширить обзор, который они загораживали.
- Что за херня еще… - вырвалось у него.
- Ах ты кобелина сопливый! – уборщица на него накинулась почти с кулаками, схватив за рубашку на плече и оттолкнув к двери кабинета.
- Да я даже не помню, откуда они! – крикнул он возмущенно, но невольно оправдываясь, трусы успев схватить с пола на сладкую память о том, чего честно не помнил.
Почему-то эта фраза уборщицу разозлила еще сильнее, и она добавила ему пинка тяжелой туфлей по заднице со сползающими и все еще расстегнутыми штанами.
У Николаса из глаз чуть не посыпались искры от неожиданной боли в сердцевине драгоценных булок. Память возвращалась так же резко, как ощущения, стрельнуло в поясницу, хотя раньше такого никогда не было. То ли старость подступала, то ли…
- Вот жопа… - вырвалось у него, стоило схватиться за ягодицу и вспомнить, что происходило ночью. Единственной загадкой остались женские трусы, которые он держал в руке и не понимал, откуда они взялись, чьи они, вообще.
- Как ты меня назвал?! – уборщица ткнула его мокрой тряпкой в спину.
- Это фирменная рубашка!
- Пошел прочь, развратник! – она захлопнула у него перед носом дверь, и у Бедетти чуть уши не шевельнулись, как у испуганного грохотом кота, глаза полезли из орбит, а дар речи пропал.
- Вот сука старая!!
- Я тебе сейчас! – донеслось из-за двери, и Бедетти с места нервно сорвался, предпочитая унести ноги, пока не получил добавки по больной заднице.
- Я еще маме пожалуюсь, тебя выгонят, стерва… - зашипел он, все еще вздрагивая от попыток вспомнить подробности происходившего после его ухода из главного зала. Неожиданно в лицо ему врезалась грудь.
- Вот тварь! – вырвалось громко, на весь коридор.
- Грубо, но по-библейски. Все мы – твари дрожащие, если ей верить. Доброе утро, мистер Бедетти. Спешим с места преступления? – психолог прокомментировала его всплеск эмоций и вдруг резко, приветливо улыбнулась. Свежая, как весенняя роза, румяная, казалось, не благодаря макияжу, а от природы.
Николас застрял, глядя сначала ей в глаза, потом – на румяные щеки, на приоткрытый рот, накрашенный ярко-розовой помадой, на шею, золотую цепочку с кулоном, ниже которого на пару сантиметров взгляд зацепился за тесную ложбинку.
- Ночь прошла чудесно, не правда ли? – Анна его отвлекла нарочно, поймав с поличным. – Любите вы женское общество, мистер Бедетти… - протянула она, похлопав его одобрительно по щеке. – Только рот прикройте. И зубы вам почистить не мешало бы. Я никому не скажу, если вы поспешите именно в душ.
- Извините, - выпалил он, под конец проглотив слова от стыда. – Я… не то чтобы… - он отвел взгляд, и тот упал на отставленную руку, за пальцы которой запутались черные кружева. Глаза снова полезли на лоб. – Почему я вечно встречаю вас вот… так… - он чуть не заплакал от обиды.
- Не волнуйтесь, мистер Бедетти, - с наигранной серьезностью утешила его Анна. – Вчера я успела полюбоваться вашей рубашкой, пока она еще была в лучшем состоянии.
- Правда? – радостно переспросил он.
Анна чуть не уронила улыбку с лица, подавила желание закатить глаза.
- Да. Мне пора.
- А куда вы так рано? Еще же первого звонка не было?
- Не было, но я хочу проследить за завтраком.
- Вы такая заботливая, - он хмыкнул, не удержавшись.
- Да мне просто то же самое подают, что ученикам, - оборвала его искренний порыв психолог и обошла, сделав три шага, ни разу не повернувшись спиной. – Вы идите-идите, мистер Бедетти, звонок скоро будет.
- Я не планировал просыпаться так рано и идти на завтрак.
- Планы строятся для того, чтобы ломаться, - она подмигнула и кивнула ему на коридор. Николас понял, что подмигивать – это ее любимое, учитывая по-настоящему красивые глаза и длинные ресницы, послушно развернулся и пошел было пафосной походкой, но вслед ему ехидно донеслось окончание напутствий.
- И ширинку застегните, мистер Бедетти. Простудитесь.
Анне не нужно было даже видеть его лица, чтобы понять, каким багровым оно стало, потому что по телу старшеклассника будто ток прошел, и он выпрямился по стойке «смирно», вытянув руки по швам и стиснув в кулаке чужие трусы.
Расслабился только тогда, когда слух перестал улавливать удаляющийся стук каблуков за его спиной.
Глава 6
На сбор Остин пришел последним, сначала проспав, а потом долго провозившись в душе. Ждали его демонстративно, в тех же футбольных позах, что обычно принимали преподаватели и директриса.
- Прошу прощения за опоздание, - выпалил он, улыбнувшись и встав на свое место напротив Бедетти и рядом с Олином.
- Раз уж мистер Дэнли почтил нас своим вниманием, мы можем начинать, - кивнула директриса и прошла по «коридору», образованному учениками, выстроившимися в два ряда, лицами друг к другу, начиная от младших классов, стоявших ближе к учителям, заканчивая старшими. – Старшие классы. Вы ответите мне на главный вопрос. Кто приставал к девочкам вчера? На учеников нашей академии никогда не было столько жалоб, сколько в этом году! Выпускники этой весны никогда себе такого не позволяли!
- Это еще кто к кому приставал, - отозвался издевательский голос.
- Бедетти прямо отбиться не мог, - заметил почти такой же.
- Да вы затрахали, честное слово, - Бедетти наклонился вперед, выступив из своего ряда, чтобы посмотреть на доставших его дружков. Они ехидно ухмыльнулись в ответ и на уровне собственных карманов показали ему средние пальцы почти синхронно.
- Тишина! – с надрывом крикнула завуч из начала «коридора». – Бедетти, наказан!
- Я не приставал ни к кому!
- Закрой рот! Будешь помогать мыть полки в библиотеке, заодно научишься тишине!
Николас просто застонал, встав ровно и уставившись в небо.
У Олина полезли глаза на лоб, как только он взглянул на шею презренного выскочки. От стона дернулся кадык, а рядом с ним красовался огромный, насыщенного бордового цвета засос.
Бедетти опустил голову раньше, чем директриса успела это заметить, и поймал на себе взгляд зануды, которого даже по имени никак не мог запомнить. Он хотел было одними губами произнести «на что уставился», но вспомнил, как ужаснулся, увидев пятно на шее в зеркале, и поднял руку, потирая шею, завесил ее волосами, как получилось.
- Болит горло, мистер Бедетти? Сходите к медсестре, - процедила завуч, проходившая за спинами того ряда, в котором Николас стоял.
- Нет, просто холодно, - он пожал плечами, обворожительно улыбаясь, но не поворачиваясь.
- Почему ты меня не разбудил? – Остин почти незаметно пихнул Олли локтем и прошептал это ему почти в волосы, едва повернув голову.
- Забыл. Я же староста, должен был первым прийти.
- Мог просто толкнуть.
- Ты слишком крепко спал, - процедил Олли с заметным раздражением и сарказмом.
- Что-то не так? – Остин уточнил будто бы наивно, но с явным напряжением в голосе, тоже не испытывая особого восторга от головной боли с утра и того, что еле успел на сбор. – Ты с кем-то поругался вчера?
- Ничего подобного. Извини, что не разбудил. В следующий раз просто поставь будильник.
- Ладно. Если тебе так сложно, - не думая о том, как его слова воспримет друг, отозвался Остин. Он занят был игрой в гляделки с Бедетти, который даже не думал отворачиваться от него, пока директриса орала на стыдливо морщившихся младшеклассников. Их ругали за все, за что можно было, пользуясь тем, что они еще не обнаглели, как выпускники, и не угрожали учителям родительской местью, чуть что не так. Их же и наказывали, назначая часы уборки главного зала.
Анна незаметно скрипела зубами и ухмылялась, понимая, что уборщицы просто снова ленятся и занимаются ерундой, а не работой, за которую получают деньги.
- Знаете, это, конечно, ваше дело, но в нашей академии принято застегивать одежду на все пуговицы, - наклонившись к ней и подарив незабываемые секунды дыхания с ароматом кислой капусты, сказала одна из завучей.
- Жарко, - Анна пожала плечами. – А вам – нет?
- Вы можете этим смутить учеников.
- Так ведь лучше им думать о взрослых женщинах, чем друг о друге. Не правда ли?
Завуч на мгновение опешила, а затем чуть возмущенным тоном выпалила.
- В нашей академии никогда ничего такого не было.
- А вы бы стали светиться, если бы занимались чем-то таким, на их месте?
Ответом стало молчание, и Анна повернула голову, взглянула с высоты своих каблуков на низкорослую, все еще молодую, но очень мрачную женщину. – Я получила образование психолога и многое знаю о мальчиках и их интересах в этом возрасте. Для этого я здесь. Так что поверьте, будет лучше, если предметом их мечтаний будут учителя, а не ровесники.
- Но вчера приезжали девочки, разве…
- А сегодня вы ругаете их за то, что они к ним приставали, не посоветовавшись со мной. Я обсужу это с директрисой лично, в ее кабинете. Но раз уж зашел разговор, вы совершаете огромную ошибку. Они и так стеснялись вчера, а вы их за смелость еще и наказываете. Куда уж тут расти настоящими мужчинами, если к ровесницам подходить нельзя, а учителя – не взрослые женщины, а вообще существа бесполые.
Бледное до серости лицо завуча вспыхнуло, и тонко выщипанные брови поднялись так, что на лбу появились две длинные морщины.
- Знаете ли… я – уважаемый педагог, я должна учить их своему предмету, а не всяким там…
- Ну, вот. А я – психолог. Я должна учить их всяким там. Чем я и занимаюсь. Поэтому давайте заниматься каждая своим делом, - Анна улыбнулась и снова переключила все внимание на учеников, делая вид, что не замечает, как завуч по-прежнему сверлит ее взглядом оскорбленной чести.
Бедетти, как только понял, что Остин на него смотрит, уставился на него в ответ, таращась в упор. Точнее, он даже не таращился, а спокойным, равнодушным взглядом смотрел на него так же неотрывно, как смотрел сам Остин. Дэнли начал растягивать губы в улыбку, даже не в ухмылку, Бедетти в ответ поднял одну бровь и ухмыльнулся, встал ровно, убрав руки за спину и взявшись одной за запястье другой, выпячивая грудь, задирая нос чуть не к небу.
- Что с тобой? Ты сто лет так ровно не стоял, - Морис с недоумением уставился на него, перестав рассказывать новенькому о каждом ученике в отдельности. С преподавательским составом о его обсуждением они покончили еще вчера вечером, потеряв Бедетти и посплетничав без него. – Эй?
- Отвали, Мориc, я занят.
- Чем? Пялишься на Дэнли? Он трахает собак.
Бедетти моргнул от неожиданности и потерял зрительный контакт с Остином, у которого тут же испортилось настроение. Он уставился на Мориса Грэйсли с тоской и раздражением, но внимание Бедетти уже потерял, потому что тот пришел в себя и смотрел вдаль, на вернувшуюся к младшеклассникам директрису.
«Что?» - сделав брови домиком, округлив непонимающе глаза, одними губами спросил Морис, глядя на Остина немного обиженно, но все равно с надменностью. Она была заразной. Особенно, когда ее разносчиком был кто-то, вроде Бедетти.
«Пошел ты», - выразительно, тоже одними губами ответил Остин и широко улыбнулся ему, сверкнув глазами. В глазах извечного слуги Бедетти тоже что-то сверкнуло, удивление, шок, обида от неожиданности, а потом ненависть и уже настоящее презрение. Он отвернулся резко, так что чуть шея не хрустнула, и тоже убрал руки за спину, как Николас.
Остин задержал на нем взгляд, пытаясь представить что-то такое же, как было ночью с Бедетти. Помнил он тоже мало, но точно знал, что все впечатления записал в подаренную Анной книжку, едва добрался до комнаты ночью. Он даже не помнил, что именно писал, но уверен был – вспомнит, едва перечитает.
Почему-то с Морисом воображение картинки рисовать отказывалось, а взгляд соскальзывал вправо, ощупывая Бедетти поверх одежды. Остин изо всех сил пытался представить, что ее на нем нет. Если бы на нем была форма, как в учебные дни, было бы еще хуже, поэтому он не жаловался и терпеливо пытался медленно в своих безграничных фантазиях снимать фирменное барахло.
Ночью он Остина просто поразил, уничтожив большую часть шаблонов о себе самом. Остин не перестал думать, что имеет дело с занудным выскочкой, нытиком и размазней, но выбросить из головы все остальное теперь тоже не мог. Не помнил мозг, но помнило тело все ощущения, которые остались после прикосновений. Появлялся сладко-спиртной вкус во рту при одном взгляде на губы одноклассника, и Остина это удивляло так, что хотелось скорее это записать в книжку.
Еще больше хотелось только одного – прикоснуться к этим губам еще раз. Сам Бедетти при этом по-прежнему вызывал только негатив и насмешку над показной крутизной. Его тело и реакции этого тела были гораздо интереснее его самого и той чепухи, которой были забиты его скудные мысли. Остин начал понимать, в чем удовольствие секса без обязательств не только с женщинами, вроде Анны, которые уже давно не верят в любовь, но и с ровесниками того же пола. Плевать, каким бы тупым Бедетти ни был, трогать его было невероятно приятно, просто до дрожи. Так, что ниже пупка все просто тяжелело и будто свинцом наливалось, и огромных усилий стоило сдерживать какие-то уж совсем детские реакции.
Не кидаться же через полтора метра живого коридора, их разделявшие, при всех.
Остин вдруг вспомнил кое-что очень важное и снова пихнул Олли локтем.
- А где та упаковка, которую я тебе дал?
- Потерял, - с диким сарказмом в интонации, но при этом елейным голосом пропел Олли, не глядя на него, а рассматривая плывущие по небу облака.
- А по лицу кажется, что сам попробовал.
- Ты вчера, я думаю, имел возможность наблюдать их действие вживую. Похоже, что ли? На то, как на Бедетти они действовали?
- В смысле? – Остин хмыкнул, непонимающе улыбнувшись на случай, если это была просто привычная шутка в духе Олли, который любил зло пошутить.
- Да нет, ничего.
- Только не говори, что ты послушался кодекса старосты и отдал их директрисе или кому-то из учителей, - Остин закатил глаза.
- А что, если так?
- Ты же не такой тупой, чтобы это делать.
Олли на него уставился, резко повернув голову.
- Мне кажется, или ты сейчас пытался меня напугать?
- Что? – Остин на него в недоумении уставился. – О чем ты?
- Значит, кажется. А то звучало, как угроза.
- Тебе уже везде мерещатся угрозы.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Ничего. Только то, что тебе везде мерещатся угрозы.
- Я, по-твоему, трус?
- Я этого не говорил.
- А что тогда это твое откровение значило?
- Ничего, что стоило бы внимания и такой реакции.
- Тогда зачем было это говорить?
- Почему ты так прицепился к этому?
- Потому что меня бесит, когда говорят что-то, смысл чего я не понимаю.
- Иногда с тобой очень сложно, - честно признался Остин.
- С Бедетти попроще, думаю, да? Куда уж проще, там одна извилина, да и та прямая.
- А теперь ты мне скажи, что это значит?
- Ничего, - Олли, глядя ему в глаза, ехидно оскалился. – А что? Что-то не так? Что ты так прицепился к этой обыкновенной фразе?
- Да что с тобой за фигня сегодня? Тебя вчера кто-то обхамил или что?
- Ох, да, знаешь… я такой беззащитный трус, что меня умудрились обидеть, такого несчастного, пока тебя, героя, рядом не было. И я весь такой обиделся прямо на это, как же так, ты был занят со своей дамой сердца, ты драл ее в очко. Ах, да, о чем это я… это была не дама, это был мудак, которого ты одиннадцать с лишним лет подряд грязью поливал, как мог. А теперь вдруг…
- Ты ревнуешь, что ли, - Остин не сдержал идиотский смешок. Олли на него с отвращением посмотрел, забыв контролировать лицо, и его перекосило от возмущения подобным предположением.
- Нет, Дэнли. Ты просто дебил. Какая ревность? Мне просто противно. И я разочарован.
Остин заметил, что все уже расходятся, а небо затягивают никакие не облака, а тучи, просто не слишком темные. Он бросил взгляд на Бедетти, и тот дернулся, прищурился нервно, потому что не хотел, чтобы Остин заметил, как он на него пялился.
- Пошли, Морис. Голубки ссорятся, - простонал он с надрывом, закатывая глаза, схватил своего дружка за плечо, резко развернул и потащил прочь, к крыльцу, за всеми остальными.
- Не пойти ли тебе на один половой орган, Бедетти?! – крикнул, не сдержавшись, Олли, окрысившись. – Ах, как я мог забыть… ты там недавно был!
Морис споткнулся, а Бедетти застыл на месте и оглянулся с просто диким выражением ужаса на лице. Он уставился на Остина так, что тому показалось, будто на него сейчас бросятся с кулаками оба – и Морис, и Николас.
«Твою мать, твою мать, твою мать…» - пронеслось у него в мыслях, стоило только представить, что из-за одной дурацкой фразы Олли, которому невесть что с утра взбрело в голову, разрушится неделя стараний. Да и все перспективы пойдут коту под хвост, не говоря о повторной возможности увидеть возбужденное и совершенно бесстыжее выражение лица Бедетти на расстоянии нескольких сантиметров.
- Что за фигню ты несешь? – достаточно громко, чтобы услышали Морис с Николасом, обратился он к Олли в ответ на его реплику, обращенную даже не к нему. Олли на него уставился, как на психопата, застыв от неожиданности так же, как Бедетти полминуты назад.
- Пошли, они реально чокнулись, - Николас опять потащил Мориса подальше, расслабившись, и на ходу оглянулся, бросил загадочный взгляд на Остина. Можно было расценить его, как обиженный, как оскорбленный, как ненавидящий, как ехидный, как ироничный… как любой. Остин не знал, что именно он значил, этот взгляд, и так задумался, что не обращал вообще никакого внимания на то, как таращился на него Олин.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |